Текст книги "Нашествие теней"

Автор книги: Оливер Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

Таласса тронула Уртреда за руку – от этого касания ток пробежал по его телу, как прежде в храме – и прошла мимо, оставив его в пещере одного.

Все вокруг, лишь недавно горевшее золотом, превращалось в осеннюю бронзу и медь. По углам собрались тени, и животные, кишевшие на полу, скрывались в сумраке. Огненные духи на глазах Уртреда ушли в скальную стену и, напоследок озарив ее изнутри, исчезли.

Уртред повернулся и пошел прочь по коридору. На сердце снова легла тяжесть – Уртреда смущали его чувства к Талассе и томило то, что ожидало их в Городе Мертвых и в гробнице Маризиана.

ГЛАВА 27. ЧЕЛОВЕК С СЕРОЙ ДУШОЙ

Два человека видели, как отряд Сереша направляется в Город Мертвых.

Один засел между надгробиями еще с сумерек. Звали его Морула, и он был приверженцем Червя, фанатиком, который рисковал укусом вампира ради того, чтобы послужить своему богу и, быть может, приобрести вечную жизнь после смерти. Это его видел Фуризель из своей засады две ночи назад. Морула явился в город за месяц перед тем и был радушно принят в храме. Старейшин, как видно, тронула его искренняя вера, и они поручили Моруле это важное задание – наблюдение за гробницей Маризиана. Он поначалу принял это как должное, не задаваясь вопросом, почему сюда не послали кого-то из более заслуженных. Он неколебимо верил в тех, кто стоял выше его, и охотно отправился на свой пост, надеясь, что за верную службу будет допущен к Черной Чаше.

Однако ночь шла за ночью в холоде и сырости, и малейший звук в удушливом тумане мог означать гибель.

Глаза Морулы покраснели и воспалились, так пристально он вглядывался во тьму, и сердце начало пошаливать от многократных восхождений на пирамиду Маризиана, где заговорщики вели свой подкоп. Каждое утро он доносил о том, что видел, жрецам в масках-черепах, но Чаши ему все не предлагали. Вечерами его опять отсылали на пост в Городе Мертвых, ничем не вознаграждая, и он вновь тащился на свой насест на склоне пирамиды. Ночь от ночи его страх усиливался, и он обещал себе, что наутро, когда храм Исса опустеет, он потихоньку уйдет, вернется на родину, в Суррению, и ноги его больше не будет на этом кладбище.

Когда над городом прокатился гонг, Морула пришел в полную растерянность. Ему было приказано оставаться на месте до рассвета, но звук, катящийся от цитадели, был слишком страшен и могуч. Он колебал туман, как ветер – поле пшеницы. Оглушенный Морула ушел со своего поста и стал пробираться между могилами к утесу. У него достало ума спрятаться, когда он заслышал в тумане шаги. Несколько человек прошло мимо него, и он даже увидел мельком маску Уртреда, мысленно сделав в памяти заметку для будущего доклада. Добраться бы только до храма – тогда Фаран наверняка захватит этого страшилу и остальных в святилище Светоносца.

Но Моруле не суждено было добраться до храма.

Поднимаясь на гору, он, подобно Серешу и его спутникам, услышал под землей скрежет отодвигаемых камней и остановился в недоумении. Вокруг толстой сырой стеной стоял туман, и невозможно было определить, откуда идет этот звук. Потом, наряду с сернистыми миазмами болот, Морула ощутил и другой запах – запах плесени.

Туман рассеялся.

Морула стоял на маленькой площади, и сотни живых мертвецов стягивали вокруг него кольцо, тихо влача свои саваны по булыжнику.

С той ночи никто больше не слышал о Моруле, как, впрочем, и о тысячах других.

Другим, кто следовал за отрядом Сереша от самого храма Сутис, был второй Джайал Иллгилл, Двойник. Он шел, удивляясь, как это жрец до сих пор не оглянулся и не заметил его, но тот, похоже, двигался как в дурмане и смотрел только вперед. Двойника это вполне устраивало. Он остановился вместе с преследуемыми, когда те пережидали вампиров, и услышал гонг. Но Двойник был так поглощен своей задачей, что едва заметил этот звук. Его глаза были прикованы к Талассе: за эти два года жажда мщения так сгустилась в нем, что лишь горькая услада истребления девушки могла бы принести ему облегчение. Сколько раз он приходил в храм Сутис, находя извращенное удовольствие в отказах верховной жрицы, не жалея о потраченном золоте и не возмущаясь тем, что с него берут деньги и ничего не дают взамен. Верховная жрица нынче достойно поплатилась за свое упрямство, а он, когда заполучит Талассу, с лихвой вознаградит себя за все несбывшиеся ожидания.

Отряд снова тронулся в путь, и Двойник заметил необычайно сильное движение под улицами города: такого ему еще не доводилось наблюдать, а он безбоязненно ходил по ночным улицам вот уже семь лет.

В отличие от прочих жителей Тралла Двойник не испытывал страха перед вампирами. Они питались живыми, он же был тенью, противоположностью живой жизни Вампиры даже учуять его не могли: в нем текла совсем не та кровь, которой они жаждали. Он ходил среди мертвых, как и среди живых, словно тень, незаметный, неслышный и всемогущий.

Вот и теперь он, хотя шел один, не думал о многократно возросшей опасности и проследил отряд Сереша до самого входа в святилище на краю Города Мертвых. Он заметил место и поспешил на Серебряную Дорогу, чтобы привести сюда свою шайку.

Но тут позади послышалось шипение, и он, оглянувшись, увидел смоченные слюной клыки в красной пасти. Из тумана возник вампир, протягивая скрюченные руки к шее Двойника. Двойник мигом сообразил, что этот готов довольствоваться даже отравленной кровью тени. Глаза вампира сверлили добычу, пытаясь зачаровать ее и заставить подчиниться своим темным желаниям.

Однако в глазах Двойника вампир увидел лишь отражение собственной черной сущности и отступил обратно в туман, скуля по-собачьи.

Двойник рассмеялся сухим горловым смешком, лишенным веселья. Он чуял, что вокруг есть и другие вампиры, но и они бессильны причинить ему вред. Лишь кровь живого существа может утолить их голод, а Двойник хоть и похож на человека, но вампиры безошибочно, как животные отраву, чувствуют, что душа у него серая, что дыхание жизни угасло в нем, и его единственный голубой глаз знает о смерти такое, что даже мертвым недоступно.

Двойник ковылял по улицам Тралла, приближаясь к дому на Серебряной Дороге. Вампиров вокруг было больше, чем ему когда-либо доводилось видеть. Они подходили к нему, дергали его за платье, возбужденно скалили зубы, но он отмахивался от них, точно от попрошаек, и они с разочарованными возгласами уходили обратно во тьму и туман. У него не было запаха и не было жизни, которую им так хотелось у него отнять. Он думал о прошлом – и о мести. Он отомстит за свою раненую руку и за свою уязвленную гордость, отомстит этой шлюхе Талассе, которая принадлежит ему и которая уже почти была у него в руках.

Улицы, окутанные туманом, были темны – только луна да брошенные после сумерек костры давали какой-то свет. Холод пронизывал насквозь. Двойник уже почти дошел до поворота на Серебряную Дорогу. В темноте все время чувствовалось движение, а запах гнили и плесени так и бил в нос. Вампиры выламывали двери, за которыми чуяли живую кровь, и с тонкими радостными криками бросались на своих жертв.

Их численность впервые поразила Двойника. Почему их так много? Неужто это гонг разбудил их? Двойник посмотрел, как из двери какого-то дома вытаскивают новую жертву. Этак в Тралле к утру не останется никого живого.

Свернув на Серебряную Дорогу, он увидел первых людей, умерщвленных вампирами. Они лежали на выломанных дверях, точно на столах в лазарете, и, как и те, кого оказалось бессильно спасти искусство хирурга, были мертвенно белы и отдали всю свою кровь до капли. Их раны, однако, ограничивались шеей, покрытой полукружиями укусов. Двойник, молча проходя мимо мертвецов, вдруг остановился – кто-то слабо звал его по имени, глядевшись в ближнее тело, он, несмотря на тьму, узнал лысую голову и морщинистое лицо Фуризеля.

Старик побелел, и горло у него вздулось от ран, но каким-то чудом он еще не умер. Последним усилием раскрыв глаза, он взглянул на своего хозяина, но взор уже остекленел и готов был угаснуть. Двойник торопливо опустился на колени, чтобы услышать слова старика.

Слова эти были бессвязны. Фуризель, похоже, принимал его за кого-то другого и заклинал его не ходить в дом на Серебряной Дороге – это, мол, слишком опасно, Фуризель, мол, уже предупреждал его...

Двойник начинал понимать. Старик переметнулся к кому-то. Кто-то или что-то наконец убедило его, что Джайал Иллгилл, которому он служил с самой битвы, не тот человек, который сражался рядом с ним на болотах. И этому есть лишь одно объяснение – в город вернулся Джайал Иллгилл, которого Двойник ждал семь лет.

И когда Фуризель, выговорив свое последнее слово, захлебнулся собственной кровью, Двойник уже твердо знал, что долгому ожиданию настал конец и его вторая половина в этот самый миг приближается к дому на Серебряной Дороге.

ГЛАВА 28. ТЕНЬ МОЕЙ ТЕНИ

Субстанция близилась к собственной тени. Красный диск луны висел над зубьями восточных гор, и туман окутал город до самых высот. Джайал выжидал, затаившись около дома Иллгилла. С ближних улиц до него доносились вопли, треск дерева, шаркающие шаги. Он знал, чьи это шаги и отчего в домах раздаются крики: после того как прозвучал гонг, мертвые начали вставать, поколение за поколением, и город уже кишел ими. Джайалу повезло, когда он шел сюда от Шпиля: он встретил только одного или двоих, а теперь они, похоже, заполнили всю верхнюю часть города.

Зуб Дракона Джайал прятал под плащом, но свет пробивался наружу сквозь грубую шерсть, словно это был тончайший газ. Только теперь этот свет приобрел другую окраску: белый накал преобразился в медно-красное свечение, похожее цветом на заходящую луну.

Или на кровь.

Никогда прежде клинок не менял цвета, и Джайал не знал, что это означает.

Страх поселился в его сердце, и одолевали воспоминания о битве и о Жезле. Что бы ни ожидало его впереди, это будет частью проклятия, о котором Манихей предупреждал его отца в походном шатре. Его собственное отражение? Джайал отогнал эту мысль. Возможно, это всего лишь обычный самозванец – возможно, Фуризель лгал. Жаль, что рядом никого нет. Куда подевался старый сержант? Впрочем, Джайал знал ответ: Фуризель не на его стороне, а на стороне другого, который засел там, в доме. Джайалу Фуризель помогал только по принуждению и в первый же удобный момент сбежал. Без сомнения, он уже предупредил обитателя этого дома, что Джайал идет сюда. Что ж, пусть будет так, мрачно думал Джайал, кровавое свечение меча не сулит добра никому, кто встанет этой ночью на его пути.

Но как лучше проникнуть в дом? Он еще раз оглядел разрушенные стены. Впереди был двор, а в центре его стояла статуя, пугавшая Джайала в его детских снах: демон огня Сорон. Раньше по бокам у него торчали каменные языки пламени, и скульптор хорошо передал бешеную ярость, с которой демон смотрел на попираемого им червя, пронзая его огненным трезубцем. Теперь статуя заросла мхом, да и солдаты Фарана славно потрудились над ней: выбили глаза, отломили трезубец и языки огня. Но демон все еще был грозен, будто никакие увечья не могли угасить живущего в нем мстительного духа.

Сорон, демон мщения – он воплощал в себе то, чего не хватало Джайалу. Взаправду ли было нужно тратить шесть лет на поиски Зуба Дракона? Нельзя ли было справиться с этим делом раньше? И сколько жизней он мог бы спасти, если бы ему это удалось, а насколько легче было бы тогда найти отца? Даже теперь Джайал медлит войти в дом и расправиться с существом, запятнавшим их фамильное имя.

Это прошлое – прошлое и память о нем не пускают меня, решил Джайал. Раньше, когда он остановился у этих ворот с Тучей, его удержало от того, чтобы войти, какое-то неясное чувство, нежелание тревожить призраки прошлого. Ему не терпелось убраться подальше от этого места со всеми его воспоминаниями – найти Талассу представлялось более легким делом.

Теперь он не станет ее искать. В глубине души он знал, что Вибил сказал ему правду. Тринадцатилетняя девочка, которую он знал, превратилась в уличную потаскуху с телом, покрытым язвами и болячками, с глазами, остекленевшими от раки и леты. Она, наверное, даже не узнает его. Ничего больше не осталось здесь для него – ничего, кроме воспоминаний.

Ровно семь лет прошло с тех пор, как он уехал отсюда в утро великой битвы. Он помнил шум и гам на улицах, веселые стяги легионов, трепещущие на ветру, грохочущие по булыжнику тяжелые сруры, топот солдатских сапог – армия Иллгилла во всей славе своей выступала на равнину, чтобы встретиться с ордами Червя. А он, Джайал, был принцем из знатного дома: ему кланялись, ему подчинялись...

А теперь он прокрался в город, как вор, пряча лицо, для того лишь, чтобы увидеть, как пошли прахом все труды его отца.

Хвала Ре хоть за то, что Джайала не было в городе, когда тот пал. Джайал, должно быть, уже ехал через Огненные Горы, когда войска Фарана вломились в ворота и началась резня.

А может, было бы лучше, если бы он погиб, сражаясь на улицах вместе с другими. Какое-то время после битвы он думал, что бежал из трусости, но теперь ему открывалась правда.

Когда колдовской белый свет залил шатер, Джайал лишился чувств, и его душа улетела в Страну Теней – по крайней мере к ее границам. Некое существо вырвалось оттуда ему навстречу по светлому мосту – и они слились воедино.

И Джайал внезапно очнулся.

Он лежал на залитых кровью носилках, а шатер наполнял тускловатый отсвет погребальных костров. Снаружи слышались крики и лязг оружия – битва все еще бушевала. Джайал будто пробудился от глубокого сна: его члены отяжелели, и кровь медленно струилась по жилам. Его тянуло вновь уйти в беспамятство, но кто-то не пускал его, тряся за плечо.

Это был отец – он склонился над Джайалом со странным, почти подозрительным выражением на хмуром лице, точно никак не мог поверить в то, что лежало перед ним на носилках. Чувство вины побудило Джайала приподняться, но тело было словно чужое, и он без сил повалился обратно.

Отец все смотрел на него и мог бы смотреть еще долго, но тут зазвенели колокольчики на жреческой шапке, и в шатер вошел Манихей.

– Враг готовится к новой атаке! – объявил старец. Впрочем, звуки костяных рогов снаружи были и так достаточно красноречивы.

Барон был в таком столбняке, что некоторое время смотрел на жреца, будто не узнавая его, и лишь потом взял себя в руки, спросив:

– Что с телом?

– Я сам положил его на вершину костра.

– Так зажги этот костер немедленно! – Но костяные рога Жнецов пели все громче, а следом раздался мощный клич: враг устремился на приступ. Жрец медленно склонил голову перед отцом и сыном и вышел. Иллгилл снова обернулся к сыну и спросил: – Ты можешь идти?

Джайал слабо кивнул: его члены медленно обретали чувствительность. Отец помог ему встать, и он зашатался, как ребенок, который учится ходить. Джайал ждал, что сейчас дадут о себе знать раны в голове и в боку, но боли не было; он ощупал места, куда был поражен, и опять ничего не ощутил, точно его раны затянуло какой-то нечувствительной тканью. Осталась только страшная слабость, при которой сон необходим, как воздух, а бодрствовать мучительно. Глаза Джайала слипались, но чувство долга еще тлело в нем.

– Я должен вернуться к своим людям... – выговорил он и направился к выходу из шатра, но колени его подкосились. Барон подхватил его.

– Нет – битва проиграна, – сказал он тусклым голосом. Джайал медленно поднял голову, не веря своим ушам. Отец встретил его взгляд с выражением, которого Джайал не мог разгадать – решимость была прежней, но теперь ей сопутствовала глубокая печаль. – Все кончено: твои люди перебиты. Остались только Рыцари Жертвенника. Я хочу, чтобы ты сделал для меня напоследок только одно. Обещаешь? – И отец тряхнул сына за плечи так, что голова Джайала мотнулась из стороны в сторону. Юноша слабо кивнул в ответ.

Иллгилл повел его в глубину шатра. Джайалу казалось что он бредет по липкой патоке – с таким трудом давался ему каждый шаг. Слова отца доносились до него будто издалека.

– Тебя избавили от ран, мальчик, с помощью великого волшебства, которое может еще навлечь беду на наш дом. Но что сделано, то сделано – и никогда не спрашивай меня об этом, если нам еще суждено встретиться в этом мире.

Слова о смерти и поражении так не вязались с отцом, что Джайал не мог не прервать его.

– Но что помешает нам встретиться? – Вопрос стоил Джайалу таких усилий, что он покачнулся, и дальше отец почти нес его на руках. В задней стенке шатра огонь прожег большую дыру. Иллгилл помог Джайалу выбраться в нее, переступив через обгорелый труп. Вечерний холод и шум немного привели Джайала в себя, и он разглядел темные фигуры, бегущие мимо шатра к дороге. Лязг бросаемого ими на ходу оружия и доспехов красноречиво возвещал о том, что это дезертиры.

– Ты видишь, – угрюмо сказал барон, – дух армии сломлен, а с ним вот-вот угаснет и Огонь. – Полными горечи глазами он смотрел, как его солдаты бегут, словно крысы. – Я буду сражаться и погибну, быть может, это мой долг. Но ты, – он стукнул Джайала по плечу кулаком в кольчужной рукавице, – ты должен жить, чтобы завершить начатое нами дело.

Джайалу стиснуло горло – он не сумел выговорить и слова и опять только кивнул.

– Хорошо, – сказал Иллгилл, снова ударив его по плечу, и сделал кому-то знак. Из мрака явился его конюший Хасер, ведя под уздцы Тучу, серого боевого коня Иллгилла. Он насчитывал пятнадцать ладоней росту, был облачен в серебряную броню и нес на себе высокое, с серебряными шипами седло. Темные переметные сумы висели до самых стремян.

Конь ткнулся носом в шею Иллгилла, и глаза у барона стали словно рана. Он потрепал Тучу по лбу, отмеченному белой звездой, и конь, будто понимая, что хозяин с ним прощается, легонько заржал и встряхнул гривой.

Хасер усадил Джайала в седло, передав поводья барону. Джайал взгромоздился на коня, не попадая в стремена обутыми в железо ногами.

Барон снова заговорил, и Джайал нагнулся с седла, чтобы расслышать его за шумом битвы.

– Я знаю, что был суровым отцом, однако моя выучка закалила твой дух. Ты мой наследник, ты хранитель Жертвенника, ты Иллгилл! – Глаза отца сверкали в красном зареве погребальных костров. – И теперь тебя ждет последнее испытание. Когда отъедешь на безопасное расстояние, прочти бумаги, что лежат в твоих седельных сумах. Тогда ты поймешь, что должен делать и почему никто, кроме тебя, не может этого исполнить. – Он кивнул на дорогу, пересекающую болота. – Ты должен ехать в Хангар Паранг.

– Но зачем? – в полном замешательстве спросил Джайал.

– Бумаги все тебе объяснят.

Но Джайал, не удовлетворенный ответом, на миг преодолел свою сонливость.

– Что я должен найти там? – настойчиво спросил он. Барон оглянулся на поле битвы, где враг одолевал его поредевшие войска, и закричал, перекрывая шум:

– Волшебный меч под названием Зуб Дракона – он рубит даже камень, и ни один смертный против него не устоит! В бумагах сказано, где его искать, ибо Червь увез его отсюда еще в Темные Времена. Найди его и возвращайся. – Сражающиеся взревели с новой силой, и число бегущих угрожающе возросло. – Я должен вернуться туда, чтобы возглавить Гвардию, – поспешно молвил барон.

Он расстегнул свой черный камзол, под которым при свете костров блеснул какой-то золотой предмет. Барон снял его через голову, сделал Джайалу знак нагнуться пониже и надел золотую вещицу на шею сыну. Лишь тогда Джайал увидел, что это золотой ключ.

– Храни его как зеницу ока, – сказал отец. – Когда найдешь меч, сколько бы времени ни ушло у тебя на это, возвращайся в Тралл, в наш дом, в мой кабинет. Там в полу найдешь плиту, исписанную рунами. Проведи по ним пальцами и тогда поймешь, для чего нужен ключ.

– Но что же будет с тобой?

– Если я останусь жив, в тайнике под плитой найдешь указания, где меня искать. Но не возвращайся без меча! – Голос отца и рев битвы не позволяли медлить. Джайал, робко протянув руку, коснулся отцовского плеча.

– Я вернусь, – пообещал он, сам не веря в свои слова.

– Ну, Туча, теперь лети, как ветер! – крикнул отец, не слушая его, и хлопнул коня по крупу. Туча галопом пустился вперед. Джайал вцепился в поводья, из последних сил стараясь удержаться в седле, а конь несся через болото к дороге, и бегущие солдаты шарахались от него в разные стороны. Вылетев на дорогу, конь взвился на дыбы, и Джайал в последний раз увидел вдали черные утесы Тралла, прежде чем Туча снова пустился вскачь.

Они ехали всю ночь – сперва галопом, потом рысью, потом шагом. Конь почти выбился из сил, когда они достигли Огненных Гор и начали медленно подниматься вверх. Беглые солдаты остались далеко позади, а к рассвету не стало видно и следов армии Фарана Гатона. В сером свете дня, забрезжившем над горами, Джайал оглянулся на Тралл. Равнину все еще скрывал густой туман, но городские утесы выступали из мглы. Столб черного дыма поднимался над Траллом все выше и выше, пока не достиг облаков.

Джайал заметил, что идет снег – редкое явление для этого времени года. Он вытянул руку, но снег не холодил и распадался в прах между пальцами. Это был не снег, а пепел горящего города.

Ключ. Джайал нащупал его под рубашкой – это было единственное, что связывало его теперь с отцом. Где-то в отцовском кабинете, не тронутая ни грабителями, ни огнем, спалившим половину дома, висит золотая клетка, которую следует отпереть этим ключом. В ней Джайал найдет то, что оставил ему отец. Сын понятия не имел, что это такое. В бумагах, что лежали в его седельных сумах, ничего об этом не говорилось.

Он знал одно: отец заранее задумал, в случае если Огонь проиграет битву, отослать своего сына на юг за Зубом Дракона; если сын вернется, спрятанное в тайнике поможет ему вновь обрести отца.

И вот Туча привез Джайала домой, осилив, несмотря на старость, этот последний свой путь. Ровно через семь лет после битвы. Знал ли отец, что им предстоит столь долгая разлука? Добыть меч стоило Джайалу многих трудов и опасностей. Он провел много дней в сточных канавах под крепостью мага, сражаясь со слизистыми чудищами, словно вышедшими из кошмарного сна. За этим последовал бой с самим колдуном, когда в комнате полыхал нездешний огонь, угрожая ослепить и сжечь Джайала.

Несгибаемое мужество позволило Джайалу выдержать это испытание, но теперь, когда он вернулся домой, мужество покинуло его, а непрошеные воспоминания лишили остатков воли.

Воистину прошлое – самый страшный враг, и не в силах человек противостоять его коварным поползновениям.

Все тело у Джайала затекло, так долго сидел он скрючившись за упавшей, заросшей колонной. Он снова обвел глазами фасад дома со смутно памятными ему окнами: через любой проем можно проникнуть внутрь, но, если верить Фуризелю, дом кишит людьми самозванца. И они, конечно, поджидают Джайала, благодаря тому же Фуризелю. Низко пригибаясь, Джайал пробрался к пьяно повисшей на петлях дубовой двери – открывшийся за ней проем заплел плющ. И откинул свой плащ, открыв светящийся медно-красным огнем меч. Потом взглянул на Эревон, заходящий за кровлю дома, и нырнул во тьму, светя себе мечом. Вправо и влево уходил коридор с ветхими гобеленами на стенах. Из-под ног Джайала в темноту шмыгнула крыса. Он стоял, стараясь сообразить, где находится, – все выглядело совсем другим в темноте, где пахло гнилью и сухие листья устилали пол.

Решив, что кабинет определенно должен быть справа, Джайал направился было туда, но тут со двора, тоже заваленного листьями, до него донесся легкий шорох. Джайал резко обернулся, но это лишь листья кружили по каминным плитам, подхваченные мимолетным порывом ветра. Ослепшая статуя Сорока незряче глядела на него, точно подстрекая углубиться в темные дебри дома. С нервами, натянутыми, как струна лютни, Джайал двинулся по коридору. Дорогу загромождали поломанные сундуки и рухнувшие оружейные стойки, полные ржавого железа. Паутина задевала за лицо и руки – здесь давно уже никто не ходил. Прошло несколько минут, прежде чем Джайал снова увидел приветный свет луны, льющийся в окна какого-то обширного помещения.

Джайал узнал обшитый деревом зал, в котором его отец некогда вершил суд вместе с Рыцарями Жертвенника. Все важные собрания, бывавшие в доме Иллгилла, происходили здесь, и в детстве этот зал внушал Джайалу некоторый трепет. Теперь здесь, как и во всем доме, веяло распадом – двойные двери перекосились, и подгнившие половицы были выломаны во многих местах, так что то и дело приходилось перешагивать через предательские черные дыры. Джайал шел через зал, пересекая его. Ему хорошо помнилось трехстворчатое окно тридцати футов высотой, выходящее на равнину. В окно лился свет заходящей луны. Под окном помещался длинный стол, покрытый толстым слоем пыли с опутанными паутиной канделябрами на каждом конце. Стол окружали стулья с высокими спинками – многие из них, поломанные, валялись на полу. Стул во главе стола, под окном, походил на трон – на нем когда-то сидел отец Джайала.

В двадцати футах над головой по трем стенам зала шла резная галерея, где прежде помещались музыканты. Теперь луна освещала там пустые скамьи. Внизу под резными деревянными балдахинами висели фамильные портреты. Первый из них был написан в то же время, когда построили зал, – много веков назад. Лица предков терялись во мраке, краски с годами потемнели, и головы изображенных походили на черепа. Завоеватели постарались усилить это сходство, лишив Иллгиллов глаз, как и статую Сорона. Жуть ликов с пустыми глазами усугубляло то, что Джайал знал о потайных нишах за каждым из них – там хранился прах сожженных предков. В дальнем конце зала, кроме огромных окон, имелась и дверь – ее мог найти только тот, кто о ней знал, столь искусно она была скрыта среди деревянных панелей, но Джайал в детстве и юности не меньше тысячи раз видел, как отец входит и выходит через нее. Эта дверь вела в кабинет, куда отец приказал Джайалу прийти с ключом.

Джайал постоял в нерешимости, чувствуя, как страх ползет вдоль хребта. Где же люди самозванца?

Потом он ощутил чье-то присутствие сзади, обернулся – и закричал.

* * *

За дверью стоял Фуризель с мертвыми, закатившимися глазами. Крик Джайала, должно быть, нарушил неустойчивое равновесие трупа, и тело рухнуло вперед на молодого Иллгилла.

Джайал отскочил на середину зала, наткнувшись на стол. Труп, упав, поднял клуб пыли с пола. И фигура, сидевшая на высоком стуле Иллгилла, поднялась, взмахнув плащом.

Все замерло в Джайале: и сердце, и дыхание, кишки обратились в лед, ноги – в свинцовые тумбы. Вверху зашуршало, и на галерее встали во весь рост другие фигуры. Следом, по резкому знаку того, кто стоял у трона, открылись панели с портретами предков. Из-за них вышли еще люди с мечами, блиставшими при луне и сиянии Зуба Дракона. Джайала окружило около тридцати противников.

Он метнулся вправо и влево, пользуясь тем, что спина его временно защищена столом. Но там караулило восемь человек, а задние могли в любой момент перескочить через стол.

Джайал сделал выпад Зубом Дракона в сторону ближайшего врага. Тот вскинул меч, отражая удар, потом сверкнула красная вспышка, и раздался вопль: красное сияние пролилось по клинку разбойника в его руку. Он упал и покатился по полу, словно охваченный огнем.

Его товарищ, не смущаясь этим, кинулся па Джайала – тот едва успел отскочить в сторону, и меч разбойника распорол подкладку его плаща. Джайал эфесом отбросил его к столу и пронзил мечом другого врага, бежавшего прямо на острие. Зуб Дракона легко прошел между звеньями кольчуги, и свет на миг озарил грудную клетку изнутри, точно тело разбойника было бумажным фонарем со свечкой, горящей в нем. Глаза пронзенного побелели, и из них повалил пар. Он открыл рот, но оттуда вместо крика вырвался багровый свет. Джайал выдернул меч, и дымящееся тело упало на пол, но миг, затраченный на это, слишком дорого стоил.

Джайал обернулся назад – на стол вскочили двое новых противников, занеся меч над его головой. Но смертельного удара не последовало.

– Стойте! – прогремел чей-то странно знакомый голос, и человек, сидевший на троне, двинулся к Джайалу.

Это наверняка и был самозванец – Джайал мог теперь по крайней мере сразиться с ним самим. Тот, видимо, готовясь к этому, с лязгом извлек меч из ножен. Люди, окружавшие Джайала, отступили, очищая место своему вожаку. Джайал пригнулся, готовый к бою, но человек продолжал идти вперед, держа меч в опущенной руке. Джайал заметил, что правое запястье у него перевязано и что он явно не привык драться левой рукой. Джайал заколебался на миг, не желая убивать беззащитного, но тут же вспомнил, кто такой этот идущий к нему человек, и поднял Зуб Дракона, намереваясь отделить противнику голову от туловища.

Тогда в медном свете меча он впервые увидел лицо своего врага.

Рука Джайала ослабла, и меч со звоном упал на пол позади него. Он закричал бы, если б мог, но все в нем, включая и голос, застыло от ужаса.

В ту долю мгновения, когда его меч готов был опуститься, Джайал увидел перед собой свое собственное лицо обезображенное, словно в кривом зеркале, со шрамом через всю правую половину и вздутием на месте правого глаза.

В памяти Джайала эхом отдались слова, сказанные отцом под конец битвы: «Волшебство, которое может еще навлечь беду на наш дом».

Давнее видение не обмануло его. Перед Джайалом был тот самый, кого он встретил на световом мосту – тот, кто взял на себя его рану. Тот, кто должен был умереть, но не умер.

Двойник подошел к Джайалу вплотную, вперив свой единственный голубой глаз в его лицо. Потом откинул голову и залился смехом – торжествующим, лающим смехом, корчась и перегибаясь пополам.

Люди, окружившие Джайала, схватили его, заломив ему руки за спину, а Двойник все еще содрогался в судорожном хохоте, покуда слеза не выкатилась из его одинокого глаза на изуродованную щеку.