Текст книги "Сновидения смертельно опасны"

Автор книги: Ольга Волошина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Глава 3. Большие и маленькие тайны Кристины (Утро понедельника, вечер и ночь на вторник)

Вода клокотала и бурлила, увлекая девушку всё дальше от тепла и огней крошечного, но казавшегося надёжным, клочка суши. Дальше от людей и возможного спасения. Она ещё боролась с ревущим потоком, но сил оставалось меньше и меньше. И только ужас, растущий с каждой секундой страх, заставлял её барахтаться на поверхности, отчаянным усилием выбираться из-под волны, упорно накрывающей с головой своими мокрыми, бесформенными и жёсткими лапами. Вдруг что-то сильно хлестнуло по ногам, обвило, сдавило, потащило в тёмную жуткую глубину. «Морская змея», – успела мелькнуть страшная мысль. Вот и конец, меркнущее сознание выхватило на секунду кусок мрачного, с рваными багровыми отсветами, неба.

***

Проснулась я от странного скрипа и ворчания. В комнате было ещё совсем темно. Раздался резкий стук, и снова что-то заворчало:

– Фр-рр, хр-рр. Фью-усть!

Я беспокойно заворочалась в постели, но вставать было лень. Глаза понемногу привыкали к темноте, чему немало способствовали горящие зелёные кошачьи глаза. Алиска сидела напротив на маленьком столике и неотрывно смотрела на меня. Заметив, что я проснулась, кошка громко мяукнула.

Снова что-то хлопнуло, заскрипело, зашуршало…

Ну, конечно, оставила в кухне форточку настежь. Поднялся ветер, и теперь они вместе хлопают, шуршат и хрюкают. Форточка с ветром, то есть. Проснувшись окончательно, я резко села на кровати и спустила ноги на ковёр. Внезапно закружилась голова, оказывается, в ней тоже уже некоторое время гудит и звенит. Я с усилием пошевелила мозгами и вспомнила вчерашний вечер с кошмарными разговорами. То есть, про кошмары. Что ж это мы такое жуткое пили? Ага! Тётя Шура самогонку принесла. Своего производства. А потом мы сидели на полу и пели романсы. Нет, это Шура пела, а мы с Кристиной сплетничали. Про нас обеих, и немножко самогонщицу нашу прихватили языками.

А что отмечали-то? Ну, конечно, новоселье! И я что-то наобещала новой соседке. Что-то принести или изготовить. Вряд ли испечь, на такое я и спьяна не решусь. Вспомнить бы! Я поплелась на кухню, с трудом волоча босые ноги по холодному полу. Голова трещала всё сильнее. За окном бесновался ветер, опасно дёргая мою родную форточку. Я захлопнула её, щёлкнула задвижкой и тяжело опустилась на табуретку. Если не выпью кофе, то голова, чего доброго, треснет. Лечиться коньяком совсем не хотелось. Что же я такого могла наобещать? Ничего, чашечка-другая кофейку покрепче, да с шоколадкой. Глядишь, и прояснение наступит.

Дрожащими руками я бухнула изрядную толику кофе в турку, зажгла горелку… Родной привычный аромат проникал в организм, и ему, бедняге, постепенно становилось легче. Что-то уже припоминается: то ли мы на дачу собрались с Кристиной и тёткой Шурой, то ли в музей… Тьфу ты, чёрт! Да это ж я Кристине обещала помочь картины и краски забрать из папашиной деревни. Её папаши, не моего, понятно. И это определенно без Шуры.

А я для чего-то очень нужна. То ли машины у Кристины нет, то ли боится она какую-то прислугу в доме. Или собака там злая? Но главное я уже вспомнила, а остальное мне Кристина объяснит. Теперь бы прийти в пригодное для поездки состояние: холодный душ, крепкий чай. И ещё раз в том же порядке. Выйти на ветерок проветриться не получится, так как я ни за что не могла вспомнить, на какое время намечено мероприятие.

Под душем меня осенило: Кристина отчего-то боится папочку и смывается, пока он где-то в командировке. Стоп! А квартира-то откуда взялась? Папочка же и купил. А как же тогда с тайным переездом? Ах ты, Господи, вспомнила: папочка-то женится, вот дочка ему теперь и мешает. Что значит трезвый аналитический ум!

***

Кристина зашла за мной в три часа. В короткой ярко-красной курточке и вполне ковбойских джинсах она была исключительно хороша. Мне немедленно захотелось сесть на диету. Вот прямо сейчас и начну голодать, тем более что как раз успела пообедать. Девушка смущённо теребила сумочку:

– Вы,… то есть, ты не поменяла планов?

– Разумеется, едем! – хорошо, что в общих чертах вспомнила, о чём речь.

– Поедем на моей машине? Не бойся, водитель я неплохой.

У подъезда нас ждала новенькая серебристая «ауди». Кристина весело устроилась на водительском месте, включила зажигание, и машина с тихим урчанием легко сорвалась с места.

В этот час на шоссе было совсем спокойно, и мы доехали удивительно быстро, даже через город Королёв проскочили незаметно.

Девушка лихо затормозила у высоких ворот, створки которых плавно разъехались, словно по взмаху её ресниц. Однако обслуга у них вышколена, как у американского президента.

Кристина вышла из машины и направилась к ладному теремку слева от ворот. Из дверей домика к нам навстречу уже спешила румяная красавица с большим пластиковым ведром в руке.

– Тиночка, как ты там устроилась? Мы так беспокоились! Может, мне поехать помочь мебель расставить? Лёша ведь не может дом бросить, ты же знаешь.

– Спасибо, Ира. Но я там почти все распаковала, а мебель соседи помогли расставить. А это Ксения, моя соседка. Она приехала помочь мне собрать остальные вещи.

– Очень приятно познакомиться, – я протянула Ирине руку.

Женщина поставила ведро и подала мне освободившуюся ладонь, на удивление белую и гладкую, с длинными пальцами и коротко остриженными ногтями без маникюра.

– Я тоже рада вас видеть, хорошо, что у Тины такие хорошие соседи. Она ведь никогда ещё не жила одна, всегда с нами… Так вы не надолго приехали?

– Вечером уедем, нужно всё успеть.

– Яблоки хоть возьмёте? – Ирина взглянула на ведро, доверху наполненное крупными яркими плодами. – Матвеевна принесла, яблоки у ней удались этот год. Я уложу их в коробку и приду сварить вам кофе.

– Мы сами справимся, спасибо. На твою долю готовить?

– Нет, я позже тогда зайду.

Кристина шагнула к дому, видневшемуся в глубине двора за беседкой, увитой чем-то пышным с покрасневшими уже листьями. Дом был огромный, двухэтажный с множеством высоких окон и большим балконом посредине второго этажа. Два симметричных крылечка по краям фасада меня удивили: неужели у Кристины с отцом отдельные входы в дом? Угадав мой невысказанный вопрос, Кристина сказала:

– Это я захотела два крылечка, всю переднюю половину дома занимает зал для гостей, и входы в него с двух сторон. Тоже моя идея. Я ещё маленькая была, когда дом строили, но отец исполнял все мои желания, даже смешные.

– Никогда не видела зал с двумя входами. Должно быть интересно. И так хорошо, что в доме много окон и совсем нет псевдо-чёрт-знает-каких башенок и колонн. Очень хотелось бы полазить по такому дому…

– Так пошли, заодно и углы обшарим.

Внутри зал оказался ещё просторнее, чем можно было предположить. Немногочисленная светлая мебель и камин придавали большому помещению почти уютный вид. Отсутствие излишеств и украшений подчеркивало прохладную атмосферу пустого дома. На уровне второго этажа по периметру зала шла довольно узкая галерея с балюстрадой. Наверх вели две неширокие лестницы со стороны обоих входов.

– С галереи можно войти в помещения второго этажа. Там спальни, папин кабинет, библиотека и моя бывшая детская. И ещё всякие кладовки, коридорчики, ванные. Внизу, на той половине дома, кухня, столовая и моя мастерская. Туда можно попасть по лестнице со второго этажа или через вход из внутреннего двора. Когда я всё это придумывала, такое устройство казалось очень интересным и оригинальным. Я не учла, что все комнаты окажутся далеко друг от друга. И в них всегда чувствуешь себя так одиноко. В довершение ко всему окна спален и мастерской выходят на пустынный двор, а сквозняки и шорохи пронизывают весь дом. И со стороны заднего входа, и с галереи по многочисленным лестницам и коридорам. Теперь ты понимаешь, как мне страшно тут одной.

– Если бы я писала детективы, не отказалась бы пожить в таком месте. Но обычному человеку больше подходят шум из соседних квартир и с детской площадки, топот ног по лестницам и прочие атрибуты многоквартирного дома.

– Когда ты будешь писать детективы, мы с тобой поселимся здесь, если папа к тому времени не обзаведётся женой и кучей новых детишек. В таком доме должно быть много шумных ребятишек.

Мы поднялись на галерею. Здесь действительно гулял сквознячок, доносилось подвывание ветра, привольно скользившего по каминным трубам. За дверью из галереи, в тёмном коридоре второго этажа изрядно дуло, вой тоже усиливался. Кристина щёлкнула невидимым выключателем и нарочито громко заговорила:

– Холодно, потому что Ирина не включает дополнительное отопление, когда никого в доме нет. Даже Барон с кошками перебираются в домик у ворот. Там теплее и веселее. Кофеварка и печка-гриль у меня в детской стоят, там уютнее, чем в других комнатах. Потому что игрушек много. А ты будешь их писать?

– Кого? – не поняла я.

– Да детективы же.

– Это я пока не решила окончательно.

В детской действительно повсюду стояли, сидели и лежали разномастные медвежата, собаки, львы, кошки и прочие зверушки. Кристина вскипятила воду в электрическом чайнике, засыпала в две большие чашки молотый кофе, налила в них кипяток и поставила в микроволновую печь.

– У меня свой способ приготовления, приятельница научила. Я с пенкой люблю, – с этими словами девушка достала чашки с дымящимся напитком.

Атмосфера заброшенности постепенно вытеснялась кофейным ароматом. Казалось, даже плюшевые обитатели комнаты повеселели. Через десять минут мы были вполне готовы к активной деятельности.

***

Собирать вещи начали в библиотеке. Собственно Кристина что-то делала, а я подпирала спиной книжный шкаф и наблюдала за процессом. Девушка побросала в сумку книги, коробки из секретера, обвела глазами полки и решительно взяла большой фотоальбом в тиснёном кожаном переплете.

– Хочу взять несколько фотографий. Взгляни, это мы с папой в костюмах Деда Мороза и Снегурочки. Папа всегда устраивал праздники для всей окрестной мелкоты. Это папа с Бароном нашли котёнка в лесу – таким заморышем была наша Красотка. А это мама…

С фотографии прямо на нас смотрела весело улыбающаяся девушка с гладко зачёсанными рыжеватыми волосами, огромными смеющимися глазами и задорным курносым носиком.

– Фотографий мамы осталось совсем мало. И она везде смеется. Поэтому я почти никогда не хожу на кладбище. Когда тебе всего двадцать один год, как-то противоестественно стоять у холодного памятника собственной матери. Тем более, что мне она всегда представляется живой и весёлой… Ну, вот и всё, теперь можно идти в мастерскую.

Кристина открыла дверцу шкафа, чтобы вернуть на место тяжёлый альбом, но он вдруг выскользнул у неё из рук, со стуком упал на пол и раскрылся. Из него выпало два снимка, один спланировал под шкаф. Кристина опустилась на ковёр и заглянула под мебельное дно. Видимо, там было темно и плохо видно, девушке мешала корзина для бумаг, стоявшая вплотную к шкафу. Девушка отодвинула корзинку и, согнувшись в три погибели, зашарила рукой под шкафом. Когда она выпрямилась, в руке у неё была зажата фотография и ещё какой-то клочок бумаги.

– За ножку шкафа зацепился, вот мы его и не выбросили при уборке, – смущённо оправдала Кристина существование обрывка.

Она уже хотела, было, бросить его в корзину, но отчего-то передумала. Развернула смятую бумажку, заглянула и прочла. На лице её появилось растерянное выражение. Кристина подняла на меня глаза и молча протянула кусочек листка.

«Ты всё так же уверен, что в случившемся виновата только я? Прошу тебя, тем не менее…» На этом записка обрывалась.

– Почерк не отца, – задумчиво пробормотала Кристина. – Наверное, это про тот несчастный случай, когда мама погибла.

Она ещё постояла немного, потом резко выпрямилась, словно на что-то решилась, подошла к секретеру и принялась выдвигать ящики один за другим. Раскрытый альбом так и остался лежать на полу…

Кристина пыталась что-то найти, лихорадочно роясь в аккуратно уложенных стопках бумаг, тетрадок, блокнотов и прочей нужной макулатуры. Я подумала, что другие фрагменты записки отыскать вряд ли удастся.

– Мне всегда казалось, что с гибелью мамы связана какая-то тайна. Хотелось найти её личные бумаги: конспекты, письма, дневники. Документы, из которых можно узнать, какая она была, о чём думала, – Кристина сочла нужным объяснить свое вторжение в отцовские архивы.

Однако ничего интересного не находилось. Очередной ящичек никак не поддавался, девушка рванула посильнее – ящик вывалился, всё его содержимое высыпалось на пол. Теперь понадобится и моя помощь. Минут десять мы ползали по полу, собирая разлетевшиеся бумаги, буклеты, вырезки из газет и складывая их в аккуратные стопочки на место. Мне попался конверт, поперёк которого размашистым почерком было написано: «Каюта-люкс для Вас с Надеждой Васильевной, как Вы просили. Счастливого путешествия и до встречи в Москве. Искренне Ваш А.С. Корнеев». Кристина заглянула внутрь:

– Там какие-то проспекты. Я прихвачу их с собой, уже много времени. В следующий раз пороюсь в других местах.

С мастерской мы справились быстро: все принадлежности для рисования и живописи были аккуратно разложены, рассортированы и мгновенно находились. Ко всем своим достоинствам Кристина отличалась ещё и любовью к порядку. Будь это моя мастерская, нам бы и недели не хватило.

В десятом часу вечера мы возвращались в Москву по совершенно тёмному шоссе.

***

Остаток вечера просидели у Кристины дома за кофе со сливочным ликером и неспешным странным разговором. Честно говоря, я люблю странные разговоры.

Безлунное тёмное небо и тоскливое пение ветра располагали к обсуждению мрачных тем. Но мне хотелось отвлечь Кристину от мыслей о погибшей матери, нахлынувших на неё из-за дурацкого обрывка записки. Который мог вовсе ничего не значить. Или же говорить о многом…

– Не удивляюсь, что ты боишься оставаться одна в таком большом и таинственном доме. Я долгие годы боялась оставаться одна в любой тёмной комнате, даже если рядом, за стеной был кто-то ещё. Это прошло совсем недавно, не знаю даже отчего… Но ваш тихий дом совершенно восхитителен, полон сказочных образов. Наверное, картины в нём пишутся легко?

– Это правда. Чтобы писать, нужно немного грусти. И чтобы перед глазами никто не мельтешил… А темноты страшатся многие, только мало кто признаётся в этом. Ещё я боюсь кошмарных снов. От них в голову лезут дурные мысли, болит голова, и не высыпаешься, – Кристина вздохнула. – Боюсь тёмной и большой воды. И почти всякий водоём больше лужицы кажется мне глубоким и страшным. Из-за этой глупой фобии я не могу научиться прилично плавать. Может, водобоязнь – это такой вид помешательства?

– В таком случае им страдает очень большое количество народа. Мне казалось, я видела у тебя в мастерской парочку неплохих морских пейзажей. Или это копии?

– Нет, я писала с натуры. Мы с папой отдыхали в Феодосии два года назад. Я читала Грина и делала зарисовки с натуры. А потом у меня очень легко получились эти две небольшие картины. Неплохие, правда? Но спать с ними в одной комнате я бы не смогла, вот чуднó!

– Ерунда! У меня ещё хуже: я боюсь в спальне портретов. Мне кажется, что все эти люди с картин будут являться ко мне в снах. Представь, каждый день видеть одни и те же рожи ночами…

– А мне в кошмарах снятся зеркала. Я так боюсь их, что в темноте ни за что не взгляну в зеркало. Не знаешь, к чему они снятся?

– Это зависит от того, как ты себя в них видишь, – сейчас придумаю что-нибудь забавное, чтоб успокоить девушку на ночь глядя.

– В том-то и фокус, что я себя в зеркале не вижу. Ровная холодная голубоватая поверхность, большая белая рама. А потом струйки крови по стеклу. И так всякий раз…

– Если честно, я не верю в толкование снов. Это такая же выдумка, как предсказания судьбы. Просто ты в детстве чего-то сильно испугалась. И там, в этом прошлом рядом с тобой было зеркало. Обрывок воспоминания состоит из ощущения страха и вида зеркальной поверхности. Наверное, всё просто объяснилось бы, если вспомнить всю картинку.

– Если бы только я могла…

– Уже пора спать. Ох, так уже первый час! А тебе завтра на занятия. Придётся перенести продолжение нашей увлекательной беседы на другое время.

– Да, действительно поздновато. Но вечер был такой удачный. Спасибо тебе за помощь, надеюсь, мы ещё поболтаем о разных интересных вещах.

Глава 4. Ангина, тётя Паша и другие неприятности. (Утро вторника и длинный, суетливый день)

Перед самым носом уселась наглая мышь и вызывающе пискнула. Кошка открыла глаза, зевнула во всю пасть, обнажив крепкие белые клыки. Мышь по-прежнему сидела на краешке коврика и, похоже, совершенно не боялась. Кошка сердито фыркнула, щёлкнула зубами и вскочила. Мышь ещё раз пискнула и неторопливо потрусила прочь. Рассерженная хищница бросилась вдогонку. Тонкий хвостик маленькой нахалки мельтешил у неё перед глазами, но ухватить его всё никак не удавалось. Вдруг серая мошенница шмыгнула в пролом стены и исчезла. Кошка рванулась за ней и с разбега плюхнулась во что-то мокрое и вонючее. Всю её гладкую шёрстку облепила непонятная дрянь, лапы отчаянно молотили по поверхности гадкой жижи, а выбраться никак не удавалось. Кошка открыла пасть, попыталась мяукнуть, но сил не хватало уже и на это. Она погрузилась в странную жидкость с головой, рванулась мордой к поверхности, взвыла жутким некошачьим голосом и… оказалась на своём собственном коврике, совершенно сухом и чистом. Кошка затрясла головой, помахала хвостом и громко мяукнула.

***

Утром я поняла, что заболела. Голова не отрывалась от подушки, шея не поворачивалась, вместо голоса из горла вырывалось что-то хриплое и непотребное:

– Щас сстаю, хр-хр, потер-рьпи, Алисс…

Кошка покосилась на меня с опаской и на всякий случай отодвинулась. Я с трудом сползла с постели и поплелась на кухню за кошачьим кормом.

Молочка что ли согреть? Себе и Алиске. И аспирину с кофе ударную дозу. Что там ещё пьют в таких случаях? Нет, аспирин с кофе нельзя, вроде. Где-то, кажется, было малиновое варенье…

Зазвенел телефон, больно отзываясь в моей несчастной голове.

– Доброе утро, Ксюша! – заговорила трубка маминым голосом. – Ты не забыла, что у нас профилактика системы отопления по графику и чистка кондиционеров?

– Прр-вет, мам-мушь! Не ссабыла, ясс-но…

– Что-то ты говоришь странно, – обеспокоилась мама. – Ты не заболела, случайно?

– Чуть-чуть, анх-хина, верно, – просипела я в трубку. – Аш-шпирин пью, кхы-кхы.

– Температура-то есть?

– М-мошт и ешть…

– Ты не должна там быть одна! Больная! Ни накормить, ни в аптеку сходить некому, – запаниковала мама. – Небось, и мёда в доме нет? Саша сейчас в Москву едет, привезет тебе мёд и тётю Пашу. Она о тебе позаботится как следует.

– О нет! – провыла я вмиг прорезавшимся голосом. – Только не это!

Но мама уже положила трубку.

Ну все, Ксюшка, держись! К раннему обеду брат Саша привезёт тётю Пашу, и тогда тебе станет очень весело. То, что не удалось сделать ангине, доделает тётя Паша, добрейшая душа!

Посасывая противные на вкус антиангинные леденцы, я лежала в постели и жалела себя изо всех оставшихся сил. Теперь мне, донельзя ослабленной болезнью, придётся выслушивать тёти Пашины поучения и смотреть, как в мусорном ведре исчезают вещи, хоть старые и ненужные, но такие любимые и дорогие.

Тётя Паша, или Пелагея Степановна, – наша с Сашкой старенькая няня. Когда мы были детьми, эта милая заботливая женщина не только воспитывала нас с братом, но и «строила» заодно всё наше семейство. В борьбе за дисциплину тётя Паша одержала сокрушительную победу над нашей фамильной безалаберностью. Всё семейство, в том числе и кошка, слушалось няню. Снимало обувь прямо за дверью и ежедневно чистило её щёткой. Убирало за собой посуду со стола. До конца закручивало краны в ванной и на кухне, не бросало окурки в унитаз. Не разбрасывало, где попало, вещи, ходило на цыпочках, не мяукало громко и говорило шёпотом.

Когда старушка воспитала после нас ещё и своих внучатых племянников, в семье её младшего брата стало тесновато. И моя мама предложила ей пожить у нас в Юсупово на свежем воздухе. Мол, лишняя пара рук, да ещё таких умелых, нам очень пригодится. С тех пор прошло полгода, тётя Паша всё живёт в Юсупово и по мере сил пытается приносить пользу.

Была у нашей старенькой няни одна всепоглощающая страсть – патологическая любовь к порядку. Поэтому я так панически боялась её приезда. Моему жилищу противопоказан идеальный порядок.

Кроме упомянутого пристрастия, у старушки есть ещё один маленький недостаток – изрядный склероз. Стоит зазеваться и бросить вещь там, где ей, по мнению тётушки, лежать не положено, старушка быстренько убирает сей предмет и забывает навсегда, куда положила. Пропавшее имущество ищут неделями, а иногда и месяцами. Случается, находят.

***

Некоторое время я бездумно кисла на диване, укрывшись тёплым пледом и потрёпанным детективом из давнего прошлого. Потом вспомнила, что как раз сегодня у меня назначена встреча с родителями классически идеального двоечника на предмет договора о занятиях по всем известным мне дисциплинам из программы седьмого класса. Кроме немецкого языка, разумеется. Надо бы предупредить людей о неприятном препятствии к началу занятий. Если даже удастся сбить температуру, идти к ребёнку нельзя, ведь я теперь заразная. Я прокашлялась и принялась набирать двоечный номер телефона.

– Алло, здравствуйте, Александра Петровна? Ксения Владимировна беспокоит. У меня возникла неприятность в виде ангины. Так что сегодня, к сожалению, не получится. Теперь, наверное, через неделю, пока заразность не исчезнет… Всего хорошего.

Тяжкие усилия, затраченные на разговор, свели на нет мой едва прорезавшийся голос. Зато у меня с прежней, доболезненной силой заработали мозги. Я кинулась спасать свое любимое старьё от вездесущей тёти Паши. На антресоли нашлось довольно много места для моих старых блузок, кофточек, слегка продранных джинсов и потрёпанных бестселлеров в мягких бумажных переплётах. Почти все заслуженные вещи уже были упрятаны, когда раздался звонок в дверь. Отправляясь встречать навязавшихся на мою голову посетителей, я придумала интересное средство по пресечению излишней няниной активности: познакомлю я с ней тётю Шуру. Обе дамы весьма разговорчивы, за взаимоприятным общением обо мне, глядишь, и позабудут…

На пороге стояли улыбающийся Саша с большой дорожной сумкой в руке и серьёзная тётя Паша. Хотя в последний раз мы с ней виделись всего две недели назад, старушка, едва шагнув через порог, повисла у меня на шее.

– Ксюшенька, деточка, ты стала совсем взрослая. Как замечательно ты выглядишь, вот уж не подумала бы, что у тебя ангина.

– Уже почти здорова, тёть Паш, – я укоризненно посмотрела на брата. – Зря ты беспокоилась, утомилась, небось, в дороге.

– Ничего мне не сделалось. А тебе нужно окрепнуть, так я за тобой присмотрю недельки две-три. Ведь вы, молодые, совсем себя не бережёте.

– Ну, я пошёл, – мой брат невозмутимо поставил сумку на пол в прихожей и исчез за дверью.

Тётя Паша направилась прямо в кухню, по пути снимая с себя кофту, тёплый платок и перчатки.

– Ага! Опять кофе пьёшь, деточка! Это вредно для сердца, желудка, цвета лица. И чего-то там еще, но я забыла, – с этими словами старушка взяла недопитый кофе и отхлебнула как следует, не беспокоясь о сердце, желудке и заразных микробах, оставшихся после меня.

– А как же твоё здоровье, тёть Паш?

– Я старая, мне уже не успеть испортить сердце и желудок, а цвет лица меня даже не волнует, хи-хи! Так что кофе придётся пить мне. А тебе нужно кашки есть, яички варёные, молочко с мёдом, – увещевала меня тётя Паша между глотками. – Мёд я привезла. Кстати, разбери вещи, пока я сварю тебе кашку.

Этого я долго не выдержу, особенно без кофе. Я уныло потащилась в комнату, намечая по пути план оборонительных мероприятий. Пока соседка Шура будет приручать тётю Пашу, надо бы спасти запасы кофе, коньяка и шоколада. И отнести всё это срочно к Кристине. Заодно помогу вещи расставить, если ей ещё нужно. В мгновение ока две пачки кофе, плитка шоколада, одна початая и одна полная бутылки коньяка исчезли в большом непрозрачном пластиковом пакете. И вовремя: тётя Паша уже возникла в дверях кухни с тарелкой каши для меня. Я осторожно отодвигалась к выходу.

– Тётя Паша, я пойду помогу соседке сверху вещи разбирать. Она только что переехала. Аппетита у меня нет пока, пропал от болезни. За работой должен обратно появиться.

– Правильно, Ксюша, деточка! Работа лечит, а поесть и потом можно. Я пока приберусь тут у тебя.

Однако вовремя я вещички попрятала. Я подмигнула грустной Алисе: должен же кто-то за ретивой старушкой присмотреть. И позорно сбежала из собственной квартиры, как была, в халате и шлёпанцах. Хоть бы только Кристина оказалась дома, больше мне податься некуда.

***

На моё счастье Кристина была дома. Она даже обрадовалась моему приходу и нисколько не удивилась. С готовностью взяла у меня из рук объёмистый пакет, и мы вместе вошли в комнату.

– Пришла вот помочь. А заодно вынесла из дома все неправильные продукты. У меня ведь теперь появился полицейский контроль в лице нашей с братом старенькой няни. Мама мне её прислала в порыве родительской любви и заботы… Так что кофе придётся теперь пить у тебя. Дома он мне, говорят, вреден.

– Ничего не имею против. Сейчас выпьем кофе с коньяком и бутербродами. У меня тоже был напряжённый день в академии.

– И сразу за работу. А то ты такими темпами будешь жить на чемоданах до самого Нового года.

Подкрепившись, мы энергично принялись извлекать из коробок и ящиков оставшиеся вещи. Минут пять молча доставали посуду, постельное бельё и полотенца. Затем Кристина сказала:

– Знаешь, мне придётся спать здесь, в гостиной. По крайней мере, до ремонта. В той комнате, которая была спальней у прежних хозяев, фотообои с морем и яхтой во всю стену. Много мокрой воды, пенные барашки, тучи… В общем, со сна я могу инфаркт получить от такого ужаса.

– Я тоже предпочитаю спать на диване в самой большой комнате, – поддержала я девушку. – Конечно, когда гостей нет. При гостях я делаю вид, что у меня для этого спальня есть.

Мы начали расставлять книги на полках. Я взяла пачку книг и полезла на табурет. Не успела я примостить четвёртую книгу, как табурет опасно покачнулся. Я ухватилась за шкаф и выронила книги из рук на пол. Книги остались целы, я тоже. Соберу сейчас, но на табурет больше не полезу. Из одной книги выпал листочек. Кажется, письмо, к тому же, очень личное. «Во всем виноват только я. Жаль, что понял это так поздно…» Я протянула Кристине любовное послание, кусочек которого невольно прочла.

– Извини, фраза письма бросилась в глаза.

Рука Кристины, протянутая за листочком, застыла в воздухе. Наконец, она всё же взяла письмо и машинально опустила его на стол.

– Слушай, я совсем забыла про клочок записки, который нашла под шкафом в библиотеке.

Кристина отложила нераспакованную пачку книг, полезла в сумочку и достала пакетик с обрывком записки и конвертом.

– «Ты всё так же уверен, что в случившемся виновата я? Прошу тебя, тем не менее…» – прочла она вслух. – Кто-то подозревает отца, что он виноват в смерти мамы? Может, отец был нетрезв за рулём, когда все случилось? Поэтому он с тех пор совсем не пьёт. Или была какая-нибудь неисправность, а он знал?

– А ты точно знаешь, что это была автокатастрофа?

– Об этом никогда речи не было, но я думала, само собой… – растерялась Кристина. – Слово «авария», конечно, может относиться и к чему-то другому. Но это не мог быть самолёт, ведь отец остался жив.

– Постой, постой… Ну-ка, дай мне тот конверт с проспектом,– я взяла конверт, подписанный А.С. Корнеевым.

Внутри оказалась рекламка с яркой картинкой, изображающей красивый круизный корабль на фоне неестественно синего моря, кишащего дельфинами. По борту парохода темнела чёткая надпись «Белый ветер».

Рекламный текст проспекта обещал красóты морских пейзажей, небывалый комфорт на борту судна, исключительное разнообразие развлечений для туристов. Но меня это уже не интересовало. Я вдруг вспомнила жутковатую статью о гибели туристического судна погожим летним днём 199… Какого же года? Ну да, вот же в проспекте – июль 1997 года. Все сходится, и Кристине было всего три года. Неужели она была с родителями на том судне? И в памяти маленькой девочки осталось это страшное бушующее море?

– Тебе о чём-нибудь говорит название «Белый ветер»? – осторожно спросила я.

– Нет, никогда не слышала. А что в нём такого особенного?

Конечно, кто ж ей скажет! Теперь мне придётся сказать, она этого просто так уже не оставит.

– Кажется, это был большой туристический теплоход. Он затонул в самом начале круиза. То ли был жуткий шторм, то ли столкновение, я уж не помню. Так давно это было. Если твои родители воспользовались каютой люкс, о которой идёт речь в записке на конверте, они могли попасть в ту катастрофу.

– Вот оно в чём дело! Я всегда чувствовала, что со смертью мамы связана какая-то тайна. И отец мне никогда этого не расскажет, только теперь я это поняла. Наверное, в несчастье с мамой есть и его вина? Может, он мог спасти её и не сумел. Но я должна знать, как она погибла. Должна!

– Зачем тебе знать эти горькие, а может быть, страшные подробности? Ничто уже не изменится.

– А вдруг она утонула, и её вообще не нашли? И там… в могиле ничего нет. Неизвестность – гадкая вещь. Чтобы понять это, надо самому прочувствовать. Мне кажется, если б я знала, как погибла мама, эти ночные кошмары и страхи отпустили бы меня. Но как узнать?

Я пожала плечами, возможно, мне и вправду не понять.

– Спроси у отца. Может, он скажет теперь, когда ты сама о чём-то догадалась.

– Не скажет, там что-то не так, я чувствую. Кроме того, я не могу признаться, что рылась в его ящиках! Придётся искать самой и дальше. Ты ведь мне поможешь? Вдвоем не так страшно. Надо бы найти этого А.С. Корнеева, его телефон или адрес. Отец вернётся дней через пять. Мы успеем.

– А что нам это даст? – я невольно отметила, что уже согласилась ввязаться в эти поиски. – Он ничего не скажет, не спросив у твоего отца.

– Может, ещё что-то найдём. Там, на месте и будем думать, что делать дальше. У отца все архивы в порядке, он хранит все старые телефонные и адресные книжки. Ты поможешь мне все это перерыть? Начнем с девяносто шестого года…

Работать больше не хотелось, мы выпили по рюмочке коньяка, потом по чашечке кофе. Потом ещё раз в том же порядке. Обнаружили, что уже совсем поздно, и решили до завтра разойтись. Провожая меня, Кристина сказала:

– Завтра я рано вернусь с занятий. В час дня зайду за тобой. И кстати, у отца в кабинете все ящики стола и шкафа заперты. Ты случайно не знаешь, чем можно открыть такие замки? Они совсем простенькие.