Текст книги "Идентичность Лауры"

Автор книги: Ольга Маркович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Не вспоминать. Не вспоминать.

Я тяжело дышу, и собственное дыхание мне кажется очень громким. Второй мужчина встает и поворачивается к окну. Это не Коул. Кто же это? Он крупный, с вытянутым лицом, напоминающим поношенный башмак.

Как в детстве.

Не вспоминать. Не вспоминать.

 
Дяди Теда больше нет,
Дядя Том теперь скелет.
Том и Тед, Том и Тед,
Это наш большой секрет.
 

Я шепчу стишок, который знаю очень давно. На улице жарко, но меня бьет дрожь. Кто этот второй мужчина?

Бежать, бежать – пульсирует в голове. Бежать. Кажется, они замечают меня и бросаются на улицу. Я устремляюсь в сторону забора, спотыкаюсь и падаю. Как тогда, в детстве.

Не вспоминать. Не вспоминать.

Слышу тяжелые шаги. Они подходят ко мне, но ничего не говорят. Стоят и смотрят. Я лежу на земле. Ощущаю запах кислой почвы.

Через минуту Гиг произносит:

– Лаура, это ты?

Я молчу. Он повторяет:

– Лаура, ты вернулась?

– Откуда вернулась? – спрашиваю я, все еще лежа лицом к земле.

– Одному Богу известно откуда, детка. Но тебя долго не было.

Я поднимаюсь, разворачиваюсь и сажусь на землю. Рассматриваю их обоих. Тот, второй, что не Гиг, смотрит на меня с ужасом.

– Почему ты здесь, Гиг? И где Коул? – спрашиваю я.

Гиг присаживается на корточки и смотрит мне в глаза, будто пытается прочитать мои мысли.

– Коула больше нет. Разве ты не помнишь? – говорит он, и сердце у меня уходит в пятки. В ушах снова гул. Я падаю на траву, и все плывет перед глазами так, будто меня кружит на детской карусели. Второй, тот, что не Гиг, шлепает меня по щекам, светит мне фонариком в глаза.

– У нее шок. Надо отвезти ее в больницу, – говорит он, но голос его доносится откуда-то издалека.

– Я не хочу жить. Не хочу, не хочу. Я хочу к моим сестричкам. К моим маленьким сестричкам, – шепчу я в забытьи, чувствуя, как холодные слезы бегут по щекам.

Не вспоминать. Не вспоминать.

Я хочу к Салли и Карин.

А потом наступает пустота.

Глава 5

Рамзи. Спарринг-партнер

Джессика позвонила рано утром и безапелляционно предложила составить ей компанию на игре в теннис. Я уже и забыл, какое необдуманное обещание дал ей в день знакомства. Пока неуемная девица тараторила в трубку, я собирал с пола вещи, зажав мобильник между плечом и щекой. Накануне я вернулся домой уставшим. Скинул одежду, да и сам упал в кровать, как вещь. Хорошо, что бабушка не видела того, что творилось у меня в пристройке. Жили мы с ней вместе. В одном доме, стоящем на отшибе. Прикрытом несоразмерно длинными пальмами, как пляжными зонтиками. Бабушка держала хозяйство, состоящее из безрогой козы породы джамнапари с висячими ушами, как у бассет-хаунда, пары вечно квохчущих кур да небольшого огородика, заросшего стручковой фасолью, лаймовыми деревьями и прочей зеленью. Она носила на соседний рынок урожай и получала крохотную выручку. Вероятно, ей нравился сам процесс. Мама из чувства вины ежемесячно посылала родительнице деньги. Может, поэтому многие в округе считали бабулю зажиточной дамой. Та же не тратила на себя ничего из присланного, живя своим трудом. Бабушка никогда не заговаривала со мной о маме. Выбрав папу, та почти перестала для нее существовать. Нет, это не было отречением от собственного ребенка. Просто мама выпала из понятной бабушке системы координат. А ба обладала свойством не думать о том, чего не понимала. Меня же она любила до странности, безусловно. Хотя я сочетал в себе бесшабашность отца и непослушание матери. Поколенческий парадокс: за что взрослое поколение обожает внуков, за то же чихвостит собственных детей. А может, ба видела во мне кое-что от себя самой? Словом, жили мы с ней бок о бок. Итальяно-ланкийский бармен и одинокая старая женщина, страдающая трудоголизмом.

Я занял флигель с отдельным входом. Лесенка к моей двери тянулась по фасаду металлической хлипкой змейкой. Нижний этаж бабушка сдавала экспатам, и именно это, а не огород, составляло основную часть ее дохода. Сейчас на первом этаже пристройки жила чета русских: девочка с куцыми дредами и худенький мальчик в круглых очках. Парочки этой почти не было видно и слышно. На втором этаже флигеля находилась просторная комната со скошенной крышей, точно французская мансарда. Когда я только приехал, ба использовала ее как склад. Мне пришлось самостоятельно закрасить стены белой краской и выложить душевую плиткой, чтобы там можно было жить. Кроме кровати, шкафа с реечными дверцами, напоминающими жалюзи, стола, стула и мишени для дартса ничего у меня не было. Поэтому разбросанные кругом вещи сильно портили картину минималистичного интерьера. Обычно я все-таки успеваю добираться до шкафа.

Так вот, я вяло прохаживался по комнате, нагибаясь то за майкой, то за шортами, то за трусами. Джесс щебетала на другом конце трубки тоном, не готовым к отказам:

– Игра будет двое на двое. А то эти засранцы повадились ходить без меня. Говорят, они друг другу достойные противники. А вот я плохо подаю, и им со мной не интересно. Да и в таком раскладе всегда кто-то один сидит на скамейке запасных и ждет своей очереди. А ты, Рамзи, самое то. Как говорится, для баланса!

– Да, помню. Твой муж сказал, что я подойду, – усмехнулся я. Еще в день первой встречи я отметил, как быстро Гиг «оценил» мою спортивную подготовку.

– Ага, – даже не попыталась смягчить удар по моему самолюбию Джесс.

Может, мне и нравилось в ней то, что она никогда ничего не смягчала.

– Так через час, в девять, на корте в форте? На корте в форте! Почти стишок вышел, – озорно повторила Джесс и добавила: – Успеешь?

– Постараюсь! – крикнул я, уже заступая ногой в душевую и включая воду. Тоненький голосок Джесс утонул в струях, бьющих в плиточный пол из смесителя. Закрыв глаза, я подставил лицо под покалывающие водяные иглы. Стоял долго, пока не привык и не перестал щуриться. Секунды слились в минуты. Задержав дыхание, я то ли заснул, то ли отлетел в иные слои мироздания. Диафрагма начала сокращаться в болезненных движениях. Хватая ртом воздух, я дернулся из-под водяного потока и задышал сладко, как еще не дышал в жизни.

На месте я оказался раньше других. Утренний форт, колониальный оазис светской архитектуры, был полон туристов и тех, кто собирался на них заработать. Здесь не громоздились горы мусора, а обшарпанность белокаменных стен и резных балкончиков только придавала крепостным застройкам изысканности. За вход плата не взималась. Место это считалось культурным наследием, теперь не служившим прямому назначению – защите города с моря. Форт славился маяком, который щупал по вечерам лучом яркого света прибрежную воду, магазинчиками с местными предметами искусства, кафешками, где можно было выпить редкий для этих мест капучино, видовыми ресторанами, на теплых крышах которых вечерами отдыхали уставшие от зноя коты. Непривычные глазу, высились стоящие бок о бок англиканская и голландская церкви, построенные набожными колонизаторами для своих миссионеров.

На поле против корта местные ребята играли в крикет – наследие англичан. Топтали босиком травяное поле, которое в часы простоев занимали птицы, горланящие шумнее теперешних игроков. Я никогда не любил этой игры. Да, если подумать, из всего спорта нравился мне только серф. До девяти лет я жил с родителями на Ланке и резвился с отцом в волнах, зная и чувствуя их, как живые. И сколько себя помню, столько же знал я Санджая Арору. И столько же он стоял на доске. Джай был старше на три года, и когда я только познавал азы, он уже вовсю бороздил водную гладь. После переезда в Италию бывал я здесь наездами и первым делом по возвращении бежал на океан. Санджай встречал меня там же, в том же месте. Будто время тут двигалось медленнее, в своем неспешном темпе. Ланка снова и снова радовала меня безупречными сетами и хохочущим Джаем, с энтузиазмом берущим новую волну. Только теперь я понял, что впервые за столько лет что-то изменилось. Джай больше не встретит меня белозубой улыбкой. Не помашет издали громадной ручищей, зазывая с собой в беснующуюся пучину вод. Все когда-нибудь меняется, даже то, что кажется неизменным. Ком подступил к горлу, и мне стало тяжело дышать.

– Ты в этом и будешь играть? – спросил Гиг, скептически оглядывая меня сверху вниз. Я надел обычные шорты, футболку и сандалии. Видно, моя обувь смутила его больше всего.

– Да, – кивнул я. – Мои кроссовки заросли плесенью. Три месяца их не надевал. Сунулся, а они зацвели.

Гиг закатил глаза.

– Тут слишком большая влажность. Моя кожаная куртка тоже позеленела. – Джесс развела руки в стороны. Она усиливала эмоции по-детски утрированно, и я поймал себя на мысли, что пошел мурашками от восторга, глядя на нее. – Я дала задание Марджани почистить куртку и просмотреть остальные вещи на предмет плесени.

Гиг снова закатил глаза и переключил внимание на ракетку, которую крутил в пальцах. Такой фортель он проделывал обеими руками, рисуясь. Одет он был в белоснежные шорты, футболку и кеды. Я немного восхитился его уверенностью в себе. Ну, в то, что он может позволить себе играть в подвижные игры в стерильном обмундировании. Эл был одет в серо-зеленые оттенки хаки, отчего почти сливался с окружающей средой. С его невероятной комплекцией это решение показалось мне неплохим тактическим ходом, чтобы не так сильно привлекать внимание местных, в основном невысоких людей. На таких, как он, тут все пытаются заработать. А что, если подумать, остается тем, кто в жизни не ел стейка средней прожарки? И даже понять не может, как это – заплатить за один прием пищи половину месячной зарплаты?

Джесс, как и всегда, была невероятно хороша. Она лидировала в экстравагантности. Одетая, словно Бетани Маттек-Сэндс, вечно удивляющая спортивную общественность эксцентричными нарядами. Она выходила на корт то в кружевах, то в леопарде. Джесс не использовала ни принт дикой кошки, ни гипюр. Скорее это были мотивы аэробики, как я ее представлял по фильмам 80-х. На лоб она натянула трикотажную повязку цвета розовой сливочной тянучки. В тон подобрала высокие гетры. В такую-то жару! Платье Джесс, до неприличия короткое, было белого цвета, в пару гиговскому костюму. Жаль, он не надел на себя ничего розового. Поддержал бы фэмили лук в стиле Барби и Кена. Оба они, загорелые и красивые, с лоснящейся ровной кожей, поджарыми телами и дежурными улыбками, напоминали кукол из идеальной девчачьей игры.

Словом, все мы вчетвером были готовы начать. Я встал в пару с Элом. Гиг играл на одной стороне с Джесс.

Труди. Черная магия

Марджани совершенно точно стала избегать меня. Раньше она с удовольствием составляла мне компанию в домашних делах. Теперь же хоть и приходит с той же регулярностью и прибирается с той же тщательностью, но прячет глаза. Думаю, сказалась шумиха из-за случившегося с Санджаем. Хотя она и не любила его. По острову ходили слухи о том, что убитого видели с белой женщиной с виллы «Мальва». То есть со мной или с Джессикой. А для нее я или она – разницы нет.

Кухня выходила окнами в сад. Маринуя курицу к обеду, я увидела нашу пожилую работницу в саду. Она собирала с земли опавшие фрукты в висящую за спиной проволочную корзину. Держа в руках длинную узловатую палку, она раздвигала листья, высматривая плоды. Иногда старушка тянулась ею к деревьям, подняв высоко над головой, и била по ветвям. Нет-нет какой-нибудь плод и падал в траву. Тогда она ловко подталкивала его к себе. Нагибалась и кидала за спину. Гнилье старушка отправляла в компостную пирамиду у дальнего края забора. Марджани знала, что я слежу за ней, но делала вид, что не замечает этого. Мне стало грустно, что ее расположение теперь для меня потеряно. Все же она была единственным человеком, с кем я тут общалась, помимо Эла и Гига. Я заварила ароматный чай и вышла на веранду. Раннее утро дышало постепенно нарастающим жаром, еще не вошедшим в полную силу. Словно страсти в душе юной девы. Марджани глянула на меня искоса и вновь принялась ковырять почву. Плодов в корзине за спиной было совсем мало. Оттого ее мероприятие больше напоминало медитацию с палкой, чем действительно важное занятие. Я ждала, что меня заметят. Марджани упорно не поворачивалась в мою сторону. В безразмерном, усеянном папоротниками, пальмами и цветущими кустарниками саду, походившем на иллюстрацию фантазийной планеты, эта маленькая старушка и сама казалась причудливой картинкой. Рисованной героиней загадочного манускрипта Войнича.

Я проснулась в шесть. У меня было немного времени. Скоро должна была прийти Джессика. У их компании намечался утренний теннис, к которому я отношения не имела. Может, потому мне так хотелось чуточку доброго внимания Марджани для себя.

Выждав несколько минут и перекинув ноги через опоясывающий дом бортик, я спрыгнула босиком в траву и направилась прямиком к Марджани. Та не ожидала моего приближения, обернулась и встала как вкопанная, будто и правда боялась меня. Ее сухонькие ручки опирались на палку, которой она сбивала фрукты, и теперь Марджани напомнила мне павиана Рафики вытянутым синевато-черным лицом и седыми всклокоченными волосами.

– Марджани, пойдем выпьем горячего чая! – предложила я отчасти в приказном тоне. Элу посоветовали общаться с местными, как англичане-завоеватели. Мол, если общаться с ними на равных, то они быстро сядут на шею. Я спорила с Элом, когда он мне об этом сказал. Но теперь именно этот тон показался мне единственно верным. Все-таки я хозяйка в доме, а она наемный работник. Приказ подействовал. Марджани прикусила губу, задвигала нижней челюстью, словно перекатывая что-то во рту, но спорить не стала. Кивнула и направилась к веранде. Шли мы молча, и она только время от времени машинально шевелила палкой кусты в поисках плодов. У входа на веранду она сняла со спины корзину, поставила ее на землю, оперев о крыльцо, и прошла за мной к небольшому плетеному столику со стеклянной столешницей. Обе мы сели, и я разлила чай по пиалам.

– Марджани, мне кажется, или ты избегаешь меня? – спросила я, решив не юлить. Тем более разговор и так не клеился. Старушка глянула быстро и удивленно, а через секунду снова подобрала нижнюю губу и задергала подбородком.

– Нет, мадам, – ответила она сухо и спряталась за пиалой, делая глубокий шумный глоток.

– Мне так не хватает наших разговоров и твоего доброго смеха, – не унималась я. – Это из-за Санджая? Из-за тех мерзких слухов, что ходят?

– Вас видели с этим человеком, мадам. Все про это говорят, – ответила моя работница прямо и без смущения. – Я предупреждала вас, мадам, что с ним нельзя связываться. Он черный человек. Он разрушает все, к чему прикасается. Почему вы не послушали меня? Теперь он сломает вашу семью, мадам. Даже с того света, мадам. Вот увидите, мадам.

– Это была не я, – ответила я тихо.

– Это не важно.

– Почему не важно?

– Не держите меня за дуру, мадам. Я, может быть, не понимаю всего, но вижу больше, чем мне показывают. Мистер Эл хороший человек, и он вас любит.

– Я знаю.

– Надо было держаться от Санджая Ароры подальше. Это очень нехорошо. Нехорошо, мадам. Его семья – бабка, мать и сестры – знают черную магию, мадам. Неспроста моя Лилавати так сильно полюбила Санджая и не смогла жить без него. Без духов тут не обошлось! Такая была умная девочка. – Марджани поежилась и заговорила тише: – А вы, белые, не верите в духов. Но они так же реальны, как и мы с вами! Они могут вселяться в тела и овладевать разумом. И тогда человек не принадлежит сам себе. Тогда в его теле гостит еще кто-то. И этот «кто-то» нехороший гость, мадам.

Вечером того же дня я заметила в четырех углах нашей террасы горсти земли. Я решила убрать странную находку и, когда стала заметать землю в совок, поняла, что она шевелится. В ней копошились черные черви, похожие то ли на пиявок, то ли на продолговатых слизней.

Гиг. Местная знаменитость

Джесс притащила с собой на теннис непутевого бармена Рамзи. Парень он, конечно, неплохой. Но это все, что можно о нем сказать. Бывают люди, совершенно ничего из себя не представляющие. Даже тупица Эл по сравнению с Рамзи выглядит впечатляющим джентльменом. Не понимаю, почему Джесс таскается с этим мальцом. Будто усыновила его, ей-богу. О неприспособленности к жизни данного юноши говорит тот факт, что пришел он на игру «удивительно подготовленным». Надел сандалии вместо спортивной обуви. Ему невдомек, что мы платим за корт и хотим соответствующего отношения. Местный народ – одно сплошное недоразумение. Единственное, что ланкийцы делают с полной отдачей, так это наживаются на белых. Это прямо-таки дело чести их брата! Наследственная традиция. Такое ощущение, что мы им постоянно что-то должны, то ли за годы порабощения, то ли вследствие факта одной нашей белозадости. Хотя как по мне, если бы не англичане с португальцами, были бы досточтимые островитяне по сей день совершенными обезьянами. Поэтому им бы радоваться, что мы их хоть чему-то выучили. Но нет, хитрят, прибедняются.

Игра началась вяло. Джесс мазала. Я только и успевал картинно закатывать глаза. Сразу стало ясно, что ничего путного на корте не выйдет. Разве что Джесс угомонится и перестанет проситься с нами в следующий раз. Тоже польза. Нормальных передач было одна-две и обчелся. Эл держался терпеливо. Когда нам удавалось сыграть в обход дебютировавшей парочки, получалось что-то более-менее сносное. Рамзи, кажется, пришел с одной целью: поглазеть на ноги Джесс и послушать ее теннисные стоны в попытках размахивать ракеткой.

Эл отправил мяч свечой по вертикальной траектории. Я был у сетки и быстро считал его маневр. Ответил сильным смэшем над головой с прямого хвата и подал так высоко, что у здоровяка просто не осталось возможности отбить удар. Выдохнув с облегчением и полным ощущением своего мастерства, я услышал характерный глухой удар. Мячик ударился о сетчатую поверхность ракетки. Рамзи довольно таращился из-за обширной спины Эла и сиял, как начищенная до блеска сковорода. Тьфу на тебя, Рамзи. Я сплюнул на шершавую поверхность корта. Джесс лыбилась так, словно отбила она, а не ее протеже. Не знаю, почему меня до того сильно раздражало происходящее. После удачного удара Рамзи заиграл как следует. Мы погоняли друг друга взад-вперед перед тем, как солнце выкатилось из-за облаков и принялось жарить нам макушки. Футболка Эла потемнела и вместо хаки приобрела цвет мокрого асфальта. Разумеется, она вымокла в прямом смысле слова. И когда мы оба торчали у сетки, я за версту ощущал, как от него разит. Рамзи скинул футболку и остался голым по пояс. Джесс ойкнула так, словно ненароком переключила телик в присутствии родителей и попала на канал для взрослых. Я смерил ее удивленным взглядом. Ее щеки покрылись детским румянцем. Джесс, в самом деле? Тебе вгоняет в краску голый ланкийский пацан? Жена часто меня удивляла. И, к сожалению, не всегда в лучшем значении этого слова.

Рамзи оказался неплохо сложен. Под просторной футболкой, которую он носил, было трудно определить, до какой степени неплохо. Жилистый и сухой, но с явной нехваткой мужской мясистости. Такая появляется у самцов нашего с Элом возраста при условии регулярных тренировок.

Глупышка Джесс придерживалась иного мнения на этот счет. Иногда мне казалось, что многое в ней – следствие непрожитого этапа подростковости. Так бывает у девочек и мальчиков, выросших в строгости. Они всегда немного бунтующие подростки. Даже если бунтовать уже не перед кем. Я же прошел все круги ада студенческих тайных обществ. Наобнимался всласть на задних сиденьях подержанных бьюиков. Нащупался робких пылающих грудок встревоженных девиц. Когда мы встретились с Джесс, я был до предела пресыщен. Она же словно только вырвалась из-под родительского крыла. Размалеванная помадой и тенями. Вульгарная и горячая. Жаждущая чудить.

Вот мы и начудили. Ладно она, а я? Частенько задаю себе этот вопрос. Особенно последнее время. Куда я смотрел? Как эта неотесанная девица скрутила меня в бараний рог?

Сейчас, глядя на нее, словно на Джейми Ли Кертис из Perfect 80-х, в гетрах и с повязкой на голове, с глупой улыбкой от обнаженного торса ланкийского метиса, я в очередной раз закатил глаза. Мне стало и стыдно, и смешно, и отчего-то радостно. Радостно, что она моя. Теперь все реже я ловил себя на счастье обладания ею. Еще пару лет назад, когда она стремительно ворвалась в мою жизнь, я на все был готов. Как наркоман на пороге дилера. Теперь я стал спокойнее. Может, оттого сегодняшние эмоции к Джесс на корте, пусть и вперемешку с раздражением, напомнили то острое чувство, что вызвала она своим появлением когда-то. Почему мы не бываем довольны тем, что имеем? Всегда и всего нам мало. Чувства становятся потертыми, как разношенные туфли. Мягкими, влажными, покрытыми слоем дорожной пыли. Где то благоговение, которое испытываешь, примерив новую пару обуви в хорошо освещенном магазине, только разве что не отбивая чечетку на глянцевом полу, под восхищенные возгласы продавца-консультанта? Красота превращается в обыденность. Любая, даже самая неприличная красота. И поэтому мне точно известно, что в Джесс есть какая-то другая важная особенность, которая приковывает к ней намертво. Не дает от нее отделаться.

Эл совершил удачную подачу. Рамзи скакал по задней линии, раззадоренный серией отличных ударов. С одной стороны, мне нравилось, что игра пошла. С другой, жутко бесил ажиотаж новоявленного чемпиона. Я решил во что бы то ни стало показать бармену, кто тут папочка. Отлично владея форхендами с обеих рук, я, тем не менее, нечасто использую леворучный. Как правше лучше мне дается игра с ведущей руки. Однако гаденыш так меня разозлил, что я придумал маневр в стиле матча с Открытого чемпионата Австралии 2014 года между Рафаэлем Надалем и Роджером Федерером. И теперь у меня в голове собственный голос зазвучал, как тенор спортивного комментатора: «При форхенде справа Надаля расстояние между игроками увеличивается. Надаль использует левую руку для контроля и точности удара. Федерер аккуратно отступает, чтобы выиграть время на реакцию и подготовку к ответной подаче. Когда Надаль переходит к форхенду слева, расстояние между соперниками резко сокращается, и тот тигром приближается к сетке. Федерер, в свою очередь, старается поддерживать позицию на базовой линии и аккуратно отбивает мячи, чтобы не дать Надалю набрать преимущество. Надаль использует комбинацию обоих форхендов сначала справа, затем слева, чтобы создать разнообразие и непредсказуемость в игре. Он меняет руки, контролирует траекторию и скорость мяча, а также создает сложности для не менее гениального соперника – Федерера».

Рамзи в паре с Элом не тянули и на четвертинку Федерера, как, впрочем, и я не тянул на Надаля. Но преимущество у меня все-таки было. Это моя способность отбивать с двух рук. Эл сразу заметил, что я приготовился выкрутасничать. Он знал мою манеру игры, и по его настрою я заметил, что он готов к обороне.

Солнце оставляло нам минут двадцать, не больше, пока мы не начнем скукоживаться под безжалостными лучами, как разложенные вдоль дороги сухофрукты. Лютый азарт овладел мной. Я внутренне ликовал, сохраняя внешнее спокойствие. Мы собирались сыграть решающий тай-брейк, так как конкурирующая фирма догнала нас по очкам. Играть, как водится, собирались до десяти, продолжая до тех пор, пока у кого-то из нас не случится перевес в два очка.

Эл сделал первую подачу. Я ответил двумя. Бил быстро и непредсказуемо. Пару раз пришлось прикрикнуть на Джесс. Она чуть все не испортила, болтаясь под ногами. И не отбивала толком, и не могла занять такое место на корте, чтобы не мешать. А я как сменил руку в форхенде, так у Рамзи челюсть отвисла, и весь он аж позеленел. Поменялись площадками с нашими соперниками после завоеванных шести очков, но это бедолаг не спасло. Обыграли их вчистую.

Я хотел дать Джесс ее заслуженное «пять». Все ж таки ей не удалось помешать мне победить. Закинул перед ней растопыренную ладошку, но она не ответила. Глянула на мою пятерню с презрением. Надулась, видно, из-за того, что я на нее накричал. Ну да ладно. Позлится и перестанет. Главное, сам я себя чувствовал отлично. Эл потопал в душ. Рамзи уселся на лавку у дальней стены корта под печальными куцыми деревцами. Вид у него был помятый. От былой, только-только проклюнувшейся чемпионской выправки не осталось и следа. Даже странно, что моя победа до того сильно на него подействовала. Я откупорил еще одну бутыль воды, которая валялась рядом с нашими вещами и за время матча нагрелась так сильно, что показалась кипяченой. Вот дрянь. Я сплюнул то, что набрал в рот и не успел глотнуть. Подал знак Джесс, показав сначала на бутыль, потом в сторону аллейки с магазинчиками, чтобы она поняла, что я отправился за живительной влагой. Джесс кивнула в ответ, не меняя обиженного выражения. Она на всех парах двигалась в сторону лавки, на которой сидел Рамзи. Ей нужно было утешить цветного малыша, над которым она взяла шефство. Правильно говорят о женщинах с их материнским инстинктом. Уж лучше б он распространялся на детей, чем на неповзрослевших мужиков или выводок из десяти кошек.

Я брел по раскаленной аллее форта Галле, и продавец каждого встречного магазинчика считал своим долгом крикнуть мне вслед: «Хелло, мистер! Веар а ю гоинг? Ком ин». Это утомляло, и я уже по привычке не обращал внимания. Приветственно качал головой, как городской сумасшедший, то ли сам себе, то ли им в ответ. Увидев издали выставленную на улицу холодильную камеру с напитками, я просиял и направился к ней. В этот момент мимо меня прошла ланкийская девица, и я, не рассчитав траектории, легонько задел ее плечом. На секунду мы встретились взглядами. Странно, обычно местные жители улыбаются мне, как святому явлению. Неважно, что у них там на уме. Но вот улыбка чиста и радостна, как утро Рождества Христова. Эта же особа прожгла меня такой нескрываемой ненавистью, что я опешил. Я, не успев толком разглядеть ее лица, запомнил лишь два черных, горящих на смуглом лице миндалевидных глаза. От встречи этой у меня немного сжались яички, в прямом и переносном смысле. Мне стало даже малость не по себе. Не знаю уж, что в девице было такого – в ней самой или в ее яростных глазах, да только мне тут же захотелось к падре на причастие. Замерев у рефрижератора с водой, я уставился вслед агрессорше. Она неторопливо плыла дальше по аллее, покачивая худыми, как у некормленой коровы, бедрами. Длинные руки ее неспешно болтались вдоль тела, как стрелки маятника. Раз-два, раз-два. Я засмотрелся на мерное покачивание рук и бедер. На стройность и долговязость ее фигуры. На черные вьющиеся волосы невероятной длины, спускающиеся чуть ли не до самых пят.

Продавец лавки заметил мое внимание. Подойдя ближе, он с пониманием дела изрек:

– Она теперь местная знаменитость, сэр! Поэтому так и важничает.

Я вышел из оцепенения.

– Что вы сказали?

– Я про Кэйлаш, – продавец магазина махнул пухлой блестящей рукой в сторону удаляющейся незнакомки. – Это сестра местного серфера Санджая Ароры, которого недавно нашли на побережье с проломленным черепом. Теперь все об этом говорят – и местные, и экспаты.

Мужичок закачал головой из стороны в сторону той характерной индийско-ланкийской манерой, которая может означать что угодно. Иногда мне кажется, что у этого жеста столько же значений, сколько у хорошего ругательства, спектр которого варьируется от самых чарующих перспектив до низведения объекта в полное ничтожество. Смотря в каком контексте и с какой интонацией произносить.

– Я слышал об этом. – Я попытался сглотнуть, но комок встал в горле. Мы, обитатели виллы «Мальва», предпочитали не говорить о происшедшем. Что, впрочем, не означало, что мы об этом не думали. – А что еще говорят?

Продавец магазина посмотрел на меня внимательнее, чем прежде, и тоже сглотнул:

– Говорят, брат Кэйлаш связался с белой женщиной, и ее муж пристукнул его из ревности. Всем было ясно, к чему рано или поздно приведет образ жизни Джая. – Торгаш развел руки в стороны. Этот жест, кажется, значит одно и то же на всех языках. Я кивал и слушал, а продавец смотрел на меня внимательно. Говорил медленно: – У нас, сэр, очень почитаются семейные традиции. Потому каждый бы так поступил на месте ее мужа. Вы понимаете, о чем я? – Он сердито сдвинул брови. – Если б жена была нечестивой, то каждый…

Я вытянул пару бутылок воды из холодильника, рассчитался и побрел обратно в сторону корта. Эл и Джессика меня заждались, а Рамзи уже не было. Он спешно уехал на смену. А мне так хотелось посмаковать победу. Обсудить, как я вывел юнца из равновесия своими форхендами. Я заговорил. Джесс слушала напряженно, а Эл, как всегда, молчал и улыбался. После пяти минут моей пламенной самозабвенно-самовлюбленной речи жена не выдержала и вставила:

– Рамзи вовсе не от твоих умелых форхендов из обоймы выпал, Гиг, душка. Он понял, что ты владеешь как правой, так и левой рукой, что в сочетании с мотивом и нахождением поблизости с местом преступления делает тебя подозреваемым в убийстве его друга детства Санджая. Вот он и стал сам не свой, а не то, что ты подумал.

Я приуныл. Два высказанных против меня подозрения в диапазоне десяти минут, сделанные разными людьми, серьезно меня обеспокоили.

Эл прервал молчание:

– Да, Гиг. Ведь ты один остался на пляже, когда мы с Труди уехали.

«Три подозрения за десять минут!» – резюмировал я мысленно, почему-то все еще голосом спортивного комментатора.

А Элу ответил:

– Да, дружище, ты прав. И знаешь что? Ты будешь следующим. Мне ведь надо убрать свидетеля и замести следы. Черт, все кругом с ума посходили!

Эл. Закат и вороны

– Да, дружище, ты прав. И знаешь что? Ты будешь следующим. Мне ведь надо убрать свидетеля и замести следы. Черт, все кругом с ума посходили! – выкрикнул Гиг, брызжа слюной, и ускорил шаг.

Мы с Джесс шли позади, глядя на спину товарища. Он демонстративно ставил ноги шире, чем следует. Вышагивал, как ребенок, которого родители не пустили купаться в луже. Игра в теннис вышла на редкость занимательная. Джесс привела Рамзи, и я сработался с этим юрким парнишкой. Мы почти утерли нос зазнайке Гигу. Играть я люблю ради процесса. Не ради результата. Гиг так не умеет. Тяжело ему живется. Тяжело постоянно от себя чего-то требовать. Постоянно себя ненавидеть, если быть «царем горы» не выходит. Я в университетах и колледжах не был. Зато меня сама жизнь обтесала помаленьку, потихоньку. А жизнь – она не правильному и не полезному не даст места. Жизнь можно и жестокой назвать, но это как посмотреть. Если философски, то все, что отмирает – не жизнеспособно. А что как мяско нарастает, надо подкармливать, давать шанс.

Глядя на Гига, вспоминаю случай, что на ферме был. Окотилась одна кошка у нас пятью котятами. Она дикая была, не домашняя. Но я за ней приглядывал. Устроила она себе в сарае на сене местечко, где выкармливала потомство. Четверо ее отпрысков до того были шустрыми, что сразу начали изучать окружающий мир. А один слабым был и болезным. И вот самого шустрого из братьев, белого в черное пятнышко, ястреб утащил. Прямо у меня на глазах метнулся камнем вниз, хвать и снова ввысь. И все, нету шустрого. Шкурка его слишком яркой оказалась для наших мест. Если б зимой родился, глядишь, и дожил бы до жизнеспособного возраста. Остальные котята вскоре заболели. Не знаю, кошачья чумка или что, да только в течение двух недель трое померли. А этот, болезный, тоже ведь захворал. Но он на сиське материнской висел при любом удобном случае и, видно, иммунитет себе заработал. Справился и выжил. Вот и думайте, к чему приводит стремление быть первым. А к чему осторожность. Это так не всегда, конечно. Это не панацея. Только таким, как Гиг, понять бы, что не обязательно вверх и вперед стремиться. Иногда те, кто больше других тормозит, дальше всех потом оказываются.