Текст книги "Хочу с тобой (СИ)"

Автор книги: Ольга Вечная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Удары сыпятся без остановки – сильные, меткие. Работают профи. Гром скрывает угрозы и мат, следом на нас обрушивается небо. Хлещет сверху так, словно к земле прибить пытается.

Вернувшееся сознание пронзает мысль: авария. Я внезапно возвращаюсь момент, когда подушка безопасности ударила в лицо. Кажется, еще немного, и я вспомню что-то важное. Те самые последние часы перед ДТП, которые кто-то услужливый словно ластиком стер из базы данных. По словам друзей, я шел домой после пьянки с коллегами по компании, которую мы чудом вытащили из пропасти.

Мысленно будто тяну руку к шторе. Такой, знаете, плотной, что свет не пропускает. За ней что-то точно есть, какая-то информация. Временами я думаю, что она имеет решающее значение. Схватиться бы за плотную ткань и сорвать ее к чертовой матери! А потом увидеть.

Ни разу в жизни не садился за руль пьяным. Когда пришел в себя в больнице, Злата сообщила, что в крови нашли алкоголь. Никто, кроме меня, не пострадал, поэтому Злата, умничка, подключила связи, и этот момент замяли. Но для нас обоих так и осталось загадкой – нахрена мне понадобилось садиться за руль выпившим? Какого фига я разогнался так сильно? Не справился с управлением и влетел в припаркованный поблизости, слава богу, пустой автомобиль.

Бред. У меня всё было в жизни. Зачем эти риски?

Возможно, я просто в какой-то момент спятил?

Иногда кажется, что после этой тупейшей выходки Злата начала меня бояться. И даже собиралась бросить. Но осталась из-за наследства. Которое у меня пытаются отобрать, как погремушку у беспомощного младенца.

Злость дает силы, открывает резервы.

Но боль от ударов ослепляет и дезориентирует. Остается только она одна – всепоглощающая, то тупая, то острая. Боль и дождь. Я помню, как подушка ударила в лицо. Помню этот момент. Но что было до? Что же?!

Молнии пронзают черноту неба, следом оглушает протяжный звук гудка машины.

Рядом останавливается белая девятка. Новая смена? Да сколько можно-то! И эти отлично справлялись!

Следом топот и крики. Крики, крики! Гром! Вдох-выдох. Меня не трогают. Вдох-выдох. Это что, помощь подоспела?

Я кое-как поднимаюсь на ноги, усилием воли удерживаю пищу в животе. Вытираю ладонями влагу с лица.

Дождь стеной, вокруг все дерутся, орут, стонут. Кто свой? Кто чужой? Охренеть вечерок! Потрахался, блть, со сладкой совершеннолетней девочкой. Я сцепляю зубы, сжимаю пальцы в кулаки, отвожу назад руку и врываюсь в толпу.

Твари сваливают, едва услышав вой сирен. Трое несутся в тачки, которые с визгом рвутся с места. Еще столько же лежат на земле, постанывают.

Ко мне подходит сын управляющего Павел и кладет руку на плечо.

Я вздрагиваю, не сразу понимая, что он свой. Пораженно оглядываюсь. Рядом еще четверо ребят, и это не кто иной, как... наши с Пашкой одноклассники. Да ну нафиг! Глазам не верю. Обросший цинизмом с юности, я редко чему-то удивляюсь. Но сейчас вдруг чувствую, как мурашки бегут по спине. Они приехали меня поддержать? Просто так?

– Данил, с возвращением на родину, – салютует Егор, низко гоготнув. – Мог бы позвонить, на шашлыки позвать для приличия. А не сразу в бой.

– Ты же знаешь меня и мои приоритеты, – отвечаю я, тоже рассмеявшись.

– Еле нашли тебя, тут три дороги, я думал, ты другой поедешь, —говорит Егор прерывисто, всё еще восстанавливая дыхание и вытирая кровь с губы. – Суки, совсем охренели! Тут местность просматривается на километр, даже не потрудились укромное место выбрать.

– Позиция удобная, – поясняю я. – Слева-справа канавы, не удрать. Дорогу перекрыли.

– Видели, что тебя колошматят, летели на всех парах. Ты теперь миллионер. Ходят слухи, что зазнался.

– Выжить бы, потом зазнаваться.

– А как ты хотел? Юг, блть!

– Спасибо, пацаны, рад видеть. Не представляете даже, как сильно.

– Всё, капец! Мы все сядем и надолго! – перебивает меня наш главный оптимист Павел, который, схватившись за голову, смотрит в сторону быстро приближающихся полицейских. – Это катастрофа! Мне нельзя в тюрьму, отец не переживет!

Мы едва успеваем пожать друг другу руки и обняться, как рядом тормозят аж три патрульные машины.

Я смотрю на старую, разбитую девятку Егора и задаюсь вопросом: как они туда влезли, пятеро взрослых мужиков? Поселковая магия. У Егора отец – талантливый столяр, но насколько помню, они всегда жили в нищете из-за его пьянства. У друзей детства свои невеселые судьбы. И моя не слишком-то выделялась. По крайней мере, до смерти Кулака.

Дальше полицейские нам, как победителям, заламывают руки и провожают до участка, где упорно делают вид, что понятия не имеют, кто я такой.

Телефон я свой утопил в луже еще в начале драки. У парней же трубки отбирают первым делом, орут, угрожают.

Егор сам не свой – оказывается, это не первый привод, может сесть. Его лицо чернее лица Павла, который хоть и любит поныть и пожаловаться, но заподозрил неладное и организовал спасательную операцию. Прям как в детстве.

Нас мурыжат до самой ночи, и только в половине одиннадцатого меня, наконец, вызывают поговорить.

– Начальник прибыл. Миронов, вперед, – рявкает полицейский и смотрит прямо на меня. – Остальным сидеть и не рыпаться.

Я поднимаюсь, киваю парням, что не брошу их, а потом выхожу из камеры.

Хоментовский – ржачная фамилия. Помню ее. Этот дятел уже работал в полиции, когда я школу заканчивал. Мы, правда, не пересекались. Не было необходимости.

Но увидев лицо капитана, мрачнею сразу же. Это тот самый отчим, о котором трещала без умолку Марина.

И который выводил беременную Варвару из храма под хищные взгляды прихожан.

Я смотрю на него, он на меня. И кажется, что время останавливается.

Глава 13

– Смелее, – приглашает Хоментовский, списывая заминку на мою неуверенность.

Сколько же омерзительных сплетен крутится вокруг этой семьи! Верить я им не спешу – сам знаю, как сильно пустые разговоры могут повлиять на судьбу человека в небольшом поселении. Но и игнорировать тоже не стану.

Захожу в заурядный кабинет, плюхаюсь на потертый стул и сходу прошу сигарету. Хоментовский охотно угощает. Я тут же жадно втягиваю в себя едкий никотин. Это снижает градус напряжения и позволяет сосредоточиться.

– Добрый вечер, Данил Андреевич, – вежливо здоровается капитан. Даже кажется, что в его глазах мелькает сочувствие. – Расскажите теперь мне, что случилось.

Я прищуриваюсь.

– Добрый, Семён Игоревич. С повышением вас. – Оглядываю кабинет. – Говорят, вы недавно место получили.

– Благодарю. Но давайте ближе к делу.

Передо мной довольно молодой мужик, лет под сорок. Высокий, подтянутый, с современной стрижкой. Брюхо, в отличие от большинства его коллег в станице, не висит, и даже намека на жир нет. Черты лица, как сказала бы Злата, правильные, располагающие.

И тем не менее внутри зреет неприязнь на каком-то подсознательном уровне. Адреналин всё еще в крови плещется, наверное, дело в нём, но мне упорно хочется драку продолжить и морду капитану набить.

Вкратце, без эмоций, объясняю, как меня подкараулили и били, пока не подоспела помощь.

– Ваши одноклассники? – приподнимает он брови.

– Да.

– Вы дружите? Не знал.

– Можно сказать и так. Иначе бы за меня разве вступились?

– Вас не было столько лет. Удивительно.

– У дружбы нет срока давности, – парирую я.

Пару ударов сердца мы молчим.

– Не тянуло всё это время на родину? – недобро усмехается Хоментовский.

– Не очень, – произношу я, разминая побаливающие кисти рук.

– Как жизнь в столице?

– Потрясающе. – Я провожу тыльной стороной ладони по губе, вижу на ней кровь. Поднимаю глаза на мента. И думаю о Марине.

Здоровый мужик, в погонах и при власти. Почему она его боится?

Подаюсь чуток вперед. Почему. Она. Блть. Его боится?

Вспышки ярости такие сильные, что отвожу глаза в сторону.

Удар подушки безопасности по лицу, а потом темнота. Но что было до?

Встряхиваю головой, прогоняя очередную вспышку из прошлого.

Хоментовский протягивает мне салфетку, я промокаю ею рот и подбородок. Потом вытираю руку.

– С вами всё в порядке, Данил Андреевич? – интересуется Хоментовский с участием. – Врача вызвать?

А можно?

– Терпит, – говорю вслух. – Чуть больше месяца назад я попал в аварию, с тех пор меня преследуют головные боли.

– Сочувствую. Хорошо, что всё обошлось. Да уж, ситуация, в которой вы оказались, не из простых. Если всё так, как вы утверждаете, то повезло, что ваши одноклассники прибыли на место. Кстати, как они узнали?

– Хороший вопрос.

Пашка объяснил, что услышал разговор нашего хуторского по телефону. Но разбираться с этим я буду сам, как выйду отсюда.

– Потому что со стороны всё выглядит так, будто вы толпой напали на троих человек и избили их, – тем временем продолжает капитан Хоментовский. – Вижу, что за десять лет вы отвыкли от местных порядков. Москва есть Москва, там даже люди другие. Но при всём желании я помочь вам не могу. И отпустить. До вторника посидите в обезьяннике, остынете, подумаете. Там посмотрим, будут ли заявления от пострадавших.

Я вскидываю глаза.

– До вторника?

– Да. Послезавтра утром лично отпущу вас. А ваши друзья... боюсь, попали на пятнадцать суток минимум. А там как пойдет.

– За то, что помогли мне? – Я вновь затягиваюсь.

Хоментовский подталкивает в мою сторону пепельницу. Пожимает плечами, дескать, от него мало что зависит. Правила есть правила.

– Позвонить дайте, – говорю я мрачно.

– Уже ночь, кому? Добрые люди спят, не будем их волновать попусту. Сделать всё равно никто ничего не сможет. Мне уже пора домой к семье. А без моего слова вы отсюда не выйдете.

Я напрягаюсь. Его семья – это моя хулиганка. А потом в голове возникает отвратная картинка, а следом шальная, но поразительно ясная мысль: если он Марину тронет, я его убью. Стряхиваю ее вслед за пеплом с сигареты. Происходящее в этой семье – не мое дело. Своих проблем до жопы.

Угрожать сейчас, будучи в моем положении, глупо. Как и злить капитана полиции. Взятку он у меня не возьмет – не доверяет. Тут надо по-другому.

– Позвонить дайте. Я найду кому.

– Не имею права.

Тушу окурок и решаю говорить открыто:

– Понимаю, что вы должны были принять чью-то сторону, Семён Игоревич. И явно не приезжего. Но может... не стоит рубить с плеча? И сходу ссориться. Если взглянуть на ситуацию под другим углом: человек я не новый, вырос на хуторе, в школу ходил, что в конце Вишнёвой. Как дальше сложится – время покажет. Возможно, нам еще долго жить рядом. И работать.

– Я не собираюсь с вами ссориться, – дергается капитан. – Вы устроили драку, избили людей. Что прикажете делать?

– С чего бы мне, миллионеру, кого-то избивать? Какой у меня мотив? Я приехал на свою землю, чтобы заниматься бизнесом и богато жить в свое удовольствие. Невесту с собой привез. С этими же людьми у меня ни одной точки соприкосновения не было и быть не может.

– Что же вы делали в воскресенье вечером у станицы? Почему не проводили время со своей красивой невестой? Неужто на свидание с местной девушкой рванули? С чьей-то женой или дочерью? Может, за этой и получили?

Он не мог знать, что я гнал к его падчерице. Но либо профессиональная чуйка мужика ведет, либо кто-то что-то видел и намекнул. Хоментовский неглупый мент, раз за разом бьет в цель.

– Может быть, – говорю медленно. – А может быть, и нет. Факт у нас один: я наследник и землю Шубину отдавать за три копейки не собираюсь. Как вы думаете с высоты своего опыта: у кого есть мотив меня испугать? Семён Игоревич, если меня убьют, хотите намекну, кто это будет? Дела еще нет, а я вам его уже раскрыть могу.

– Вы не из пугливых, – усмехается Хоментовский.

Впрочем, не спорит. И от этого немного жутковато. Мы синхронно берем еще по сигарете, закуриваем.

– Успех и трусость не совместимы, – утверждаю я.

– А что совместимо с успехом, Данил Андреевич?

Хоментовский склоняет голову набок и шарит глазами по моему лицу. У самого же маска непроницаемая. Эта сволочь прекрасно контролирует эмоции. Но беседовать ему со мной нравится – это факт.

– Риск?

– Ходят слухи, что вы неродной сын Кулаку. Если Родион затребует анализ ДНК и окажется, что вы никто?

В ответ я улыбаюсь специально заготовленной улыбкой.

Экспертиза уже была, когда мне было семь. Не знаю, с чего отец такое взял, почему засомневался, но меня сорвали с уроков в первом классе и потащили в город.

Помню, как при этом ругались родители. Какие слова выкрикивал батя в лицо маме. Тот самый животный ужас из детства от одной мысли, что из города домой я не вернусь, потому что чужой им, забыть невозможно. Родион тоже плакал, ему было года два-три. Он ничего не понимал, но впитывал в себя атмосферу и рыдал навзрыд, захлебываясь горечью. Я утешал и успокаивал брата, жалея и одновременно злясь, что ему никакую экспертизу делать не собираются.

Пульс частит.

Е*учее место, продать, а лучше – сжечь к чертям!

Тест показал, что вероятность нашего родства с Кулаком девяносто девять процентов. Глядя на меня, батя потом часто повторял себе под нос: «Один сраный процент».

– Вам, я слышал, тоже в скором времени может грозить тест ДНК? – отвечаю я вопросом на вопрос.

Секунда истины.

Хоментовский застывает, маска слетает с его лица, которое искривляется злостью. Но мент быстро берет себя в руки.

– Кто вам сказал? Это тупые слухи! Люди от зависти пытаются очернить мою семью! Да, у меня две взрослые падчерицы, но я ращу их как своих родных дочерей. Многих трясет от зависти, глядя на нашу дружную семью.

Собственных детей у него нет, жена красивая, приезжая, не старая, но не рожает наследников. Загадочная беременность двадцатилетней падчерицы полгода назад встряхнула станицу. Я внимательно смотрю на его лицо, но не вижу ничего, что могло бы намекнуть на истинное положение дел.

Снова вспоминаю, почему торопился к Марине. Почему ни одна его падчерица никогда ни с кем не встречалась? Капитан полиции, у тебя там не горем, блть? Но даже если слухи – вранье, я прекрасно знаю, что они могут превратить жизнь в ад. Как это было со мной. Кровь показала, что я Миронов до кончиков волос, но всю жизнь до переезда в столицу меня так и звали кулацким ублюдком.

Немного подаюсь вперед.

– Мою мать тоже пытались очернить, – чеканю слова. – Теста ДНК я не боюсь, даже если тот вдруг понадобится. Я старший сын Андрея Кулака и его наследник. Я вообще ничего не боюсь и, как видите, довольно живучий и удачливый. Вы точно хотите запереть меня ни за хрен в камеру до вторника? Вы точно хотите со мной поссориться? —повышаю я голос.

Хоментовский ругается себе под нос. Дергается. А потом кладет на стол сотовый.

– У вас две минуты, Данил Андреевич, – рявкает он. Поднимается и отходит к окну.

Я киваю и беру трубку.

Глава 14

Марина

Отчим приезжает домой поздно ночью. Хлопает дверями, топает как слон, на собаку срывается. Короче, злится очень, мы с Варей, не сговариваясь, притворяемся мертвыми.

Утром за завтраком он снова дергается, рявкает. Ведет себя еще невыносимее, чем обычно.

– Что-то случилось, дядя Семён? – спрашиваю я аккуратно. Щедро намазываю кусочек хлеба маслом. Если нас ждет какой-то треш, лучше сразу об этом узнать.

Ментовский бросает в меня один из своих тяжелых взглядов, от которых хочется сознаться во всех грехах, пусть даже несуществующих.

– Дурынды наивные, живете тут на всём готовом, – бурчит себе под нос, хмурится. – Помните, я говорил на похоронах Кулака, что по миру скоро пойдем? Уже сухари пора сушить.

– Так а что случилось-то? Вечером всё нормально было, а ночью мы спали, – говорит Варвара.

– Кулацкий отпрыск с толпой друганов передрались с нашими. Чуть не поубивали друг друга! Меня ночью сорвали, пришлось ехать, решать.

– Родион? – удивляется Варя. – Он разве умеет? В смысле драться.

Сестра смотрит на меня в поисках поддержки. Быстро опускает глаза, стыдясь своей сильной реакции.

Я пожимаю плечами. Про Родиона я знаю лишь то, что он зазнавшийся мажор с сильной аллергией на цветение какой-то местной травы. Вечно весь в слезах, чихает беспрерывно и всех здоровеньких ненавидит. Неприятная сопливая личность.

– Нет, старший, – объясняет отчим. – Московский хрен приперся поживиться баблом отца. И судя по всему, так просто от этой падлы не отделаться, – добавляет он мрачно, сжимая вилку. – Приехал и свои порядки наводит. Конечно, это многим не нравится.

А потом до меня доходит.

– Сильно передрались? – вспыхиваю я.

До Родиона мне, конечно, нет никакого дела, как и до его старшего брата. Но ведь на них работает мой Колхозник Данил!

– Сильно. Старшего отмутузили прилично, приятно было посмотреть! – усмехается Ментовский. Улыбка у него неприятная, злая.

У меня же догадки вскачь, одна другую обгоняет. Данил не приехал на свидание. Я ждала долго, почти до восьми. Звонила ему – недоступен был. И до сих пор нет уведомлений, что абонент в сети. Он ведь... не был в той толпе? Божечки, и не спросишь напрямую. Как-то бы вскользь.

– А из-за чего конфликт случился? И с кем? – интересуется Варя. Она уже знает о Даниле и, кажется, старается мне помочь.

– С Шубиными. Те тоже не ангелы, конечно, но Миронов потом угрожал мне в участке, сученыш! Дескать, не отпущу его – плохо будет. И мне, и вам с матерью. Так и сказал, что доберется до моих дочерей и мало вам не покажется.

Неприятный холодок пробегает по коже. Мы с Варей испуганно переглядываемся. Ужасная семья Мироновых, совести ни у кого нет.

– Куда ни плюнь – все с баблом и при связях! А этот – по глазам видно, вытянет из нас последнее, ни перед чем не остановится, – психует отчим. – Не прошло и получаса, как мне из Краснодара позвонили и велели дело замять. Написать, будто по камерам видно, что не виноват Миронов. По камерам? Ха-ха! Вы у нас где-то видели камеры в станице, кроме как у банка? А тут в чистом поле! Ага, на сук повесили, ворон фотографировать. Так мало того, этот ублюдок отказался уходить без друзей, пришлось всех выпустить! Вторая сторона тоже люди непростые. Вот что мне прикажешь делать, Марина? Как в глаза им сегодня смотреть? Уволят меня – кто нас всех кормить будет? Ты?

– Я не знаю, – говорю честно. Пульс частит, становится страшно. – А... все живы? Никто не инвалид? – наконец закидываю удочку.

– Живучие твари, да. А жаль. Вы обе, – предупреждает отчим, очерчивая нас проницательным взглядом, останавливается на Варе, – особенно ты, девка бедовая, себе на уме, но держитесь от хуторских подальше. Я не шучу. Попадете между двух огней – вас в порошок сотрут. Опасно сейчас. Меня держитесь и во всём слушайтесь.

Мы с Варей снова переглядываемся. Я возвращаюсь глазами в тарелку. Вчера вернулась домой промокшая, расстроенная и немного злая. Выложила сестре всё, обсудили Колхозника вдоль и поперек. Послали куда подальше вслух и мысленно. Обманул. Позвал и не явился.

А тут такое! Интересно, он понял, что Ментовский мой отчим? Так быстро всё закрутилось.

Но как бы там ни было, Семён прав. Рядом с хуторским Данилом мне делать нечего. Уверена, о нём есть кому позаботиться. А я должна думать о себе и сестре. И о нашем предстоящем побеге.

Следующая неделя проходит как обычно. Данил появляется в сети, но не звонит, не пишет. Я тоже решаю с ним не связываться первой. Уж очень много мыслей моих он занимает, такого еще не было. И ладно днем – я переключаюсь на текущие дела, отстраняюсь. Ночью ведь никуда не денешься от себя самой.

Долго ворочаюсь, уснуть не могу, пока о нём не подумаю. О его голосе, о взглядах, в которых плескались неприкрытый интерес и смешинки. О близости его горячего тела и приятном ощущении спокойствия и безопасности. Оно родом из детства, я это точно знаю. С тех пор как папа нас бросил, я чувствую себя самостоятельной и ответственной. А раньше можно было ни о чём не беспокоиться.

Вечером всегда ощущаю сильную физическую усталость. Лежу в постели, считаю, сколько денег удалось отложить тайком и сколько еще нужно. Обдумываю планы, как сумку соберу, что возьму, что нет. На вокзал тайком побегу, на автобус сяду. И поеду навстречу будущему. В большой город. Одна! Мурашки по спине бегают.

Накручу себя, бывает, потом лежу с широко открытыми глазами, в потолок пялюсь. Сердце колотится, на грудь страхи давят. А подумаю о Даниле, и сразу сон приходит. Порой, правда, с ним связанный. Такой теплый-теплый, иногда горячий, что я простыню скидываю и дышу тяжело.

В воскресенье в церкви глазами против воли его ищу. Знакомую фигуру, голос, смех. Хоть что-нибудь. Убедиться бы, что всё в порядке. Сильные мира власть делят, а он простой парень, под замес попадет – мало не покажется.

Но не нахожу. Не приехал. И к лучшему.

Зато две звезды пожаловали: бывшая жена Кулака и невеста старшего сына, наша местная блогерша. Все из себя разодетые, важные. Я никогда не симпатизировала Кулаку, но сейчас даже немного сочувствую – его денежки будут тратить женщины, от которых он явно не в восторге был бы.

С женой Кулак развелся лет пять назад. Все знают, что та вышла за него уже беременной. И судя по всему, от другого. Жили они поначалу неплохо, но потом отношения стали портиться, в итоге двое самых богатых людей округи возненавидели друг друга.

Сейчас эта женщина ведет себя как королева. Разговаривает со всеми не без ноток презрения.

Забавно, как может всё поменяться. Ее и ее старшего сына часто унижали, теперь они вернулись, чтобы отомстить. И в рукавах у них миллионы козырей. Жутко, конечно, от этих мыслей. Бразильский сериал отдыхает.

Из санатория возвращается мама, и нам с Варей становится полегче, так как быт она берет на себя. Да и вообще спокойнее, что не втроем с отчимом.

Мы же с сестрой работаем в полную силу. Я – в теплицах, Варя шьет.

Кучка денег в тайнике растет нам на радость.

В четверг вечером я иду домой счастливая и довольная собой. Вернулась пораньше, после чего отнесла перешитые Варей вещи клиентам, выручив за это деньги. Варвара просто машина. Несмотря на живот, строчит без остановки. От мыслей, что такими темпами мы быстрее накопим денег и съедем, дух захватывает!

Справа от меня останавливается машина. Я по привычке тянусь к сумке, в которой лежит баллончик. Народ знает, что мой отчим мент, но идиотов хватает, поэтому лучше подстраховаться.

Краем глаза вижу, что это черный крузак! Как обычно грязный, словно с ралли вырулил вот только что. Как по команде во рту пересыхает и сердечко разгоняется. Ну вот! Не думала же о Даниле так долго! Спокойно жила.

– Привет, Марина, – слышу знакомый голос.

Машина обгоняет и встает наперерез. Ну и манеры! Что у него, что у Павла! – Привет, Колхозник, – говорю я по возможности равнодушно. Сама же жадно его разглядываю.

Волосы стали короче. Лицо будто худее, а глаза – старше. Рядом с правым желтеет славный синяк. Бровь тоже разбита была, еще не зажила окончательно. Бедный... Я, конечно, его сразу прощаю, что не приехал в тот раз и не звонил так долго.

– Подвезти? – Данил делает зазывающее движение головой.

Ему идет этот внедорожник, будто машина ему принадлежит, а не начальнику.

Яркие воспоминании о дне, проведенном вместе, бросают краску в лицо. Я. Хочу. С ним. Еще.

– Мне недалеко, – отказываюсь, но почему-то как-то неуверенно.

– Может, подскажешь с дорогой? – спрашивает Данил. – В прошлый раз ты меня здорово выручила. Мне Жадан нужен. По адресу его приехал, там нет никого. И судя по дому, больше года никто не живет. Кого ни спрошу – никто не колется.

– Зачем тебе Жадан? – хмурюсь.

– Дело есть к нему.

– Оставь его в покое, а? Серьезно. Ты ведь по поручению кулацких сыновей едешь? От этой мерзкой семьи Жадан и так натерпелся. Он не будет с тобой разговаривать.

– Почему мерзкой? – удивляется Данил, слегка приподняв брови.

– Сразу видно, что ты не местный. Их все ненавидят.

– И ты?

Я смеюсь.

– А мне зачем любить? С какой стати? Что они хорошего мне сделали? Я понимаю, они твои работодатели, но уж извини, такая правда. Предпочитаю держаться подальше от Мироновых и всего, что с ними связано. Так что не мешай и дай пройти.

Данил моргает.

– Если он поможет, я в долгу не останусь, – говорит спокойно. Сам глазами по мне шарит – по лицу, фигуре. Шарит так, что одновременно прикрываться хочется и плечи расправить.

Я делаю вдох-выдох. Когда мужчина вот так пялится, это либо страшно до ужаса, либо приятно до сладкой дрожи. Страшно в случае, если мужчина неприятен. А дрожь появляется, когда... Украдкой щипаю себя за руку.

– Так что, покажешь? – настаивает Данил и добавляет, склонив голову набок: – Пожалуйста. – Быстро касается нижней губы языком.

Я невольно зеркалю движение и тоже смачиваю губу. Со стороны кажется, что мы стоим тут и облизываемся друг на друга. Эта мысль меня смешит.

– Хорошо. Но ехать далеко.

Я забираюсь в машину рядом с ним. Будь что будет! Всё равно скоро уеду из этого гиблого места. Может быть, даже через два месяца. Если слухи пойдут, будет мне стимулом рвать навсегда.

– До молокозавода, потом дальше, я покажу, где свернуть. Он живет за полями подсолнухов Кулака. Вернее, сейчас уже непонятно чьими.

– Старший сын – наследник империи, – говорит Данил с легкой улыбкой, стреляет в меня глазами.

– Я не интересуюсь, – отмахиваюсь. После рассказов отчима вообще табуирую эту тему. – От этой семьи стараюсь держаться подальше. А как твоя фамилия, кстати?

– Зачем тебе?

– Хочу в соцсетях тебя поискать, – пожимаю игриво плечами.

Может, у него подружка есть? Или даже жена! Не все ведь носят кольца. От этой мысли голова кругом.

– Виноградов. Но меня нет в соцсетях, я личность не публичная.

– Понятно. – Я смотрю вперед. – Что и неудивительно. Кому интересны Колхозники?

Данил усмехается. А потом спрашивает как-то особенно серьезно:

– Как твои дела? Расскажешь мне?

Глава 15

Сегодня всё иначе.

Черный внедорожник несется по бездорожью, поднимая пыль столбом, подкидывая мелкие камни. Данил смотрит вперед, иногда на меня. Я же... всего его обсмотрела, по миллиметрам. За рулем большой машины он выглядит брутально. В свободной футболке, штанах цвета хаки. Всё время хмурится, будто решает мысленно судоку.

А мне хочется улыбаться или смеяться без причины. Ветер треплет волосы. Внушает ощущение свободы и полета.

– Что смешного? – спрашивает Данил.

– Ничего. Просто так. Тебе не весело?

– Нет. Я уставший и трезвый. Но хорошо, что у тебя всё хорошо.

– Не бурчи, – закатываю я глаза. – Всё будет нормально. Однажды ты отдохнешь и напьешься.

Он хмыкает, но беззлобно.

Я пожимаю плечами.

Минуту мы молчим. Не знаю, стоит ли спрашивать про ту драку. Очевидно, что он в ней участвовал. Из-за Мироновых, которых я уже просто, честное слово, ненавижу!

– Отчим говорил, что у твоих боссов проблем много. Ты в теме?

– Увы. Иски сыпятся, как град. Помимо всего прочего, пожарники задолбали: обнаружили отсутствие полос отчуждения, штрафы светят бешеные. Плюс надо эти полосы делать, а техники не хватает. Это я не говорю про вертолет.

– Какой вертолет?! – Я аж на сиденье подпрыгиваю от удивления. И тут же снова смеюсь.

– Нигде не оформленный! – отвечает в тон Данил. – Который опрыскивает поля и который сейчас собрались конфисковывать. А замены нет. Это какой-то бег с препятствиями, ежедневно что-то происходит.

– Мы для этого к Жадану едем? Думаешь, он поможет? – спрашиваю тише.

Данил пожимает плечами.

– А к кому? Вертолет жалко отдавать. Починим, оформим. Но быстро это не решится, а надо, чтобы уже завтра.

– Да, настали темные времена для хуторских. Кулак всем платил, его боялись и терпели. Но с его смертью всё закончилось. Мне отчим много чего рассказывает. Интересно, кто в итоге кого?

– На кого бы ты ставку сделала? – спрашивает Данил, наконец, с улыбкой.

– Мне всё равно, я уехать хочу отсюда. Подальше, – говорю честно. – А ты не хочешь уехать? Зачем тебе это всё?

– Честно говоря, сам не знаю. – Данил откидывается на сиденье и немного расслабляется. Кажется, что говорит искренне. – Но бросить на произвол судьбы не могу.

Мы приближаемся к полям, окрашенным яркими цветами. Вот бы здесь сфотографироваться! Обычно, когда попадаю в поля, я в рабочей одежде и с убогой прической. Сейчас же... хм. Шляпы, как у невесты Миронова, у меня, конечно, нет, но можно ведь и без нее. Я расправляю подол белого сарафана на коленях, это движение не ускользает от Данила. Тогда задираю ткань, оголяя бедро почти до белья.

И снова та же самая мысль: сегодня всё иначе. Не так, как в прошлую нашу встречу. Атмосфера другая – натянутая, звенящая, но не в плохом смысле. Интересно, Данил тоже чувствует?

В низине за почти высохшей речкой стоит поселение всего в три дома под названием Коротовка. Жадана где-то носит. Мы долго долбимся в ворота, собака лает, но без толку.

– Он, наверное, с работы еще не вернулся, – предполагаю я. – Подождем?

– Давай час подождем, – соглашается Данил, разглядывая меня беззастенчиво. – Прогуляемся?

– Можно.

Мы идем вдоль дороги к цветущим полям. Пахнет наступающей осенью, пылью и приближающимся дождем. Сердце колотится быстро, как-то непривычно нервно. Я понимаю, к чему наша прогулка может привести, но не испытываю ни малейшего желания ее прекратить. Данил совсем близко, минуту общается по телефону, потом убирает сотовый в карман.

– Крутой у тебя телефон, – говорю я. – Камера хорошая, да?

– Нормальная, – пожимает он плечами довольно равнодушно. Не хвастаясь и не выпендриваясь, что подкупает.

– Сфотографируешь меня? Хочу на фоне этой красоты. – Развожу руки и кружусь.

Данил мешкает. И как-то сразу снова хмурится, явно желанием не горит. Но я, ведомая порывом, хватаю его за руку и тяну за собой.

– Пожалуйста-пожалуйста! Всего-то пару кадров! – улыбаюсь во все тридцать два.

Мы идем по тропинке между посадками. Ну как идем... Он нехотя переступает ногами, я его буквально тащу за собой. Наконец, выбираем идеальное место.

Данил поднимает телефон, я занимаю позицию. Он фотографирует. Поначалу стараюсь быть эффектной, но потом начинаю дурачиться и смеяться. Крутиться, чуток задирать подол, оголять плечо. Данил тоже улыбается.

Такой широкой улыбки у Колхозника я еще не видела – искренней, показывающей верхний ряд белых зубов. Эта улыбка ему безумно идет! Я впервые задумываюсь о том, сколько ему лет. А от мысли, что улыбка эта – явление редкое, внутри всё трепещет.

– Идем туда, – приглашает Данил. Подходит, берет за руку.

Дальше его тащить не приходится. Наоборот! Я едва попеваю следом. Мы выходим к ряду высоких, почти с меня ростом подсолнухов. Круглые солнышки улыбаются внезапным гостям. Их много, мы буквально в окружении. Я улыбаюсь тоже. Данил совсем близко. Обхватывает моё лицо руками и смотрит в глаза. Серь-ез-но.

У меня сердце обрывается. И, зашедшись в ожидании, часто пульсирует. Я дыхание задерживаю. Жить перестаю.

– Мне пятнадцать, – жалко сопротивляюсь. – Тебя посадят на много лет.