Текст книги "Красная для голубой (СИ)"

Автор книги: Ольга Крюкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

  Зелёные аллеи, скверики, готика, черепичные крыши, удобные лавочки, завлекающие вывески: «сосиски с кислой капустой под пиво».

  В любое другое время Бронислава с удовольствием прогулялась бы по Берлину не спеша и отведала бы блюд немецкой культуры. А сегодня женщина крутит педалями украденного велосипеда по улицам и переулкам, ощущая дух цинизма и враждебности. Свастика. Повсюду. Искажённый символ плодородия, противоположность которой – бесплодие. И лопасти древнего знака, вращающиеся в обратном направлении. И уже по данному факту судить бы о поражении тех, кто так абсурдно решил пренебречь, на первый взгляд, мистическим символом.

  Не раз пожалела Бронислава о своём добровольном выборе оправиться в Германию, после потери дочери ставшим абсолютно никчёмным и лишённым смысла.

  – Вечерний Берлин. Покупаем «Вечерний Берлин». Последние новости с фронта. Победоносное наступление, – Бронислава оглянулась на звонкий голос уличного продавца газет – мальчишку, лет десяти-двенадцати. Притормозила у бордюра и окликнула:

  – Эй, подойди-ка.

  – Фрау, с вас...– женщина не расслышала сколько, достала из корзинки мешочек с купюрами и протянула бумажку помельче.

  – Скажи-ка мне, дорогой. В прошлое воскресенье в новом детском парке произошла трагедия – упала карусель. Погибли дети. В газетах должна была быть заметка. Где находится тот злосчастный парк?

  Мальчишка, передавая Брониславе свежеотпечатанный листок, пахнущий типографской краской. и сдачу, отрицательно покачал головой:

  – Нет, фрау. Вы ошибаетесь. Ничего такого не происходило. Никакого нового парка. Никаких подобных случаев. Я бы первый знал.

  Заносчиво задрав нос, мальчишка побежал дальше...

  Автор: Ольга Валентиновна Крюкова

  Глава 8

  Тот самый воскресный день.

  Майбах подпрыгнул на кочке, отчего Эльвира открыла глаза. Укутанная пледом, окутанная свежим встречным ветерком и укачанная мерным ходом по гладкому полотну дороги, она дремала.

  – Доктор, когда мы наконец-то приедем? До Берлина ведь всего сорок минут на машине – так фрау Мюллер говорила. А мы едем уже больше часа.

  – Разве я обещал, что мы сразу отправляемся в Берлин. Нет, детка. Мы едем пока в другое место.

  Нагнали армейскую колонну, и плелись медленно, и плелись бы ещё так долго, если бы офицер из нагнавшего их Мерседеса с мигалкой и сиреной, не сделал знак следовать за ним. Эля во все глаза смотрела на новенькую с конвейера технику – вершину достижений убойной мощи – направляющуюся на восток.

  – Доктор, я обещала маме, что мы вернёмся быстро.

  В ответ мужчина хмыкнул что-то невразумительное.

  Доехали до развилки и свернули. Эльвира уже не спала. Смотрела по сторонам. Они проехали густой лес, опрятный посёлок, пронеслись вдоль цветущего луга и снова углубились в чащу. Вскоре уткнулись в шлагбаум. К машине подошли двое в военной форме с автоматами. Доктор уже держал наготове документы.

  – Хайль, Гитлер, – проверяющий, вытянувшись струной, взмахнул рукой.

  – Хайль.

   Шлагбаум подняли.

  – Я вспомнил, что мне нужно по пути заехать в одно место, – доктор повернулся к Эльвире.

  Минут через двадцать перед ними вырос высокий бетонный забор, опутанный колючей проволокой, по углам которого с вышек оглядывали окрестности немигающими взглядами автоматчики, похожие на роботов.

  В стене оказались сдвижные ворота, распахнувшиеся перед прибывшими. Доктор без колебания въехал и притормозил. Открытая челюсть захлопнулась.

  Машина стояла посреди плаца, во дворе одноэтажного серого строения, напоминающего барак и букву П одновременно.

  – Что это, доктор? Где мы? – Эльвира внезапно переполошилась.

  К ним подошли ещё двое охранников. Проверив документы, вскользь посмотрели на девочку.

  – Вас ждут, доктор Шварц.

  Доктор вышел из машины, обошёл её и открыл дверцу:

  – Идём, Эльвира.

  – Я никуда не пойду. Мне тут ничего не нужно, – девочка попробовала отодвинуться на сиденье водителя.

  – Вам помочь? – охранник, привыкший видеть ещё и не такое, услужливо предложил помощь.

  – Будь умницей. Не заставляй делать тебе больно, – толстяк цепко схватил девочку за руку и резко дёрнул, отчего та вскрикнула. Вытащив брыкающуюся Эльвиру из машины, сграбастал её в охапку. Прижав к животу, потащил к двери. Охранник на всякий случай шёл рядом, в любой момент готовый прийти на помощь.

  – Тебе нужно сдать кое-какие анализы, – гаркнул на ухо полу обезумевшей девочке доктор.

  – Я не больна. Я здорова, – набрав в лёгкие воздуха, заорала Эльвира.

  – Вот и хорошо.

  Поскольку Эльвира продолжала вырываться так, что сандалики разлетелись в разные стороны, охранник был вынужден схватить её за ноги.

  Девочку втащили в освещённый яркими лампами длинный коридор, в котором пахло карболкой, хлоркой, формалином и ещё чем-то тошнотворным приторно-сладким.

  Попытка доктора заткнуть Эльвире рот окончилась тем, что она укусила насильника за пухлые бугры ладони.

  – Таузенд Тойфель. Тысяча чертей!

  На шум из ближайшего к входной двери кабинета выглянула женщина – молодая и отталкивающе красивая, поверх военной формы которой был накинут белый халат. Тонкие черты лица исказились недовольной гримасой:

  – Герр Шварц, вы же в курсе того, что здесь не следует поднимать шум и гвалт. Паника нам не нужна. Двое мужчин не могут усмирить одну девчонку?

  – Извините, фрау Кюль, – внося Эльвиру в кабинет, на ходу заоправдывался доктор. – Я больше привык действовать убеждениями. Но сегодня, видно, не мой день.

  Дверь громко захлопнулась, отчего фрау Кюль сморщилась, как от зубной боли:

  – Хорошо, что сегодня воскресенье, в противном случае нас троих незамедлительно отправили бы на передовую.

  Медработник умело завязала рот Эльвиры эластичной повязкой, хотя девочка пыталась усиленно мотать головой.

  Пленницу впихнули в кресло. Пока конвоир прижимал её к спинке, фрау также безупречно замыкала узкие лодыжки и запястья ремёнными креплениями.

  – Придержите грудь и голову...

  Конвоир занял место позади кресла.

  – Да не задуши раньше времени, – ухмыльнулась фрау, направляясь к стеклянному шкафчику.

  – Дело в том, что я сегодня спешу, милая Эрна. Поэтому...– извиняюще пробасил доктор Шварц.

  – Поэтому решили переполошить лабораторию..., – фрау перетягивала левую руку девочки резиновым жгутом.

  – Меня срочно требуют в Австрии. А потом я направляюсь в Швейцарию. Что вам привезти, милая Эрна? Ах, я, старый осёл, – доктор засмеялся, – конечно же часы. Знаменитые швейцарские часы. Постараюсь выбрать вам самые-самые на свой безупречный вкус.

  – Не сомневаюсь.

  Фрау отыскала пульсирующую венку и. вколов иглу, принялась вытягивать ярко красную жидкость, заполняя до упора небольшой шприц. Потом проделав манипуляции с правой рукой, взяла кровь из пальца.

  Эльвира была без сознания.

  – Куда везти? – сходивший за каталкой охранник, ввозил её в кабинет.

  – Положи, привяжи и обожди. Фрау Кюль, я дождусь анализов на группу крови, – распорядился доктор.

  Когда медработник закончила священнодействия с пробирками, препаратными стёклами, реактивами и кровью, доктор извлёк из кармана помятый в схватке с Эльвирой сложенный вчетверо лист голубой бумаги.

  – Вам привет от фрау Мюллер, – протянул письмо Эрне, – здесь, кажется, как всегда, её пожелания.

  Фрау Кюль сняла перчатки, развернула лист. Прочла и рассмеялась:

  – Ваша зазноба...да, да...все в курсе ваших отношений. Не смущайтесь так, всё естественно...так вот ваша зазноба неисправима. Ей снова понадобились волосы на шиньон. У девочки, что не говорите, завидные кудри. Как вы только умудряетесь отыскивать подобные экземпляры. А кожу – на какой-то футляр. Ей видней.

  – Однако, – немка вернулась к препарационному столику, – с кожей придётся обождать...

  Особая элитная лаборатория крови и органов, организованная ещё до войны, занималась не только анализами, делаемыми по заказу от персон, пожелавших подчас остаться инкогнито. Она была оснащена самым передовым приборно-аппаратным оборудованием, холодильными камерами, современной операционной и процедурной и химреактивами, представляющими гордость немецкой медицины и химической промышленности, – она являла собой не что иное, как оптово-розничного поставщика ценных биологических материалов: крови и органов.

  Первая пользовалась небывалым спросом, особенно во время боевых действий.

  Вторые, считающиеся больше сопутствующими материалами, приобретались в основном в целях экспериментальных.

  Для рядовых Германской армии годилась кровь, качаемая в концентрационных лагерях.

  Кровь, собираемая в специальной лаборатории, предназначалась для элиты и командного состава, но чаще к ней прибегали ради омоложения, чем по медицинским показаниям.

  Лаборатория едва справлялась с заказами. В клиентуре отбоя не было, поэтому доноров приходилось искать всеми возможными путями.

  Глава 9

  – Новенькая.

  – Девочка.

  – Симпатишная.

  – Лет десять.

  Словно мячик для пинг-понга, слова, произнесённые шёпотом, перебрасывались от одной стены до другой. От одной кровати – к другой.

  Всего их, металлических, обтянутых мягким пластичным материалом и туго натянутыми днищами, поверх которых на клеёнчатых матрасах. застеленных простынями, под серыми байковыми одеялами лежали дети, было восемь штук.

  Кровати стояли поперёк боковых стен помещения, в торце которого находился круглый столик, ввинченный в пол; вокруг столика стояли круглые же и тоже намертво прикреплённые табуреты. Над ними серело зарешечённое окошко, достаточное, чтобы пропускать свет в ясный погожий день.

  Под потолком горела лампочка – синяя днём и жёлтая – ночью.

  По меркам обитателей помещения, похожего на больничную палату, новенькой досталось одно из двух комфортабельным мест – у дальней от коридора стены, от которого палата не была ничем отгорожена. Распахнутые в проходе настежь полупрозрачные занавески намекали на то, что за обитателями палаты тщательно наблюдают.

  Каждые пару минут мимо проходил человек в военной форме. В его обязанности входило внимательно смотреть за тем, что происходит в палатах, расположенных вдоль коридора в шахматном порядке.

  Голова – влево, голова – вправо.

  – Где я? – Эльвира открыла глаза, приподнялась на локтях и осмотрелась.

  Вопрос повис в воздухе.

  Девочка повернула голову и уставилась на бритого мальчика, лежащего на соседней койке и глядевшего на новенькую карими глазами.

  – Где я? – переспросила Эльвира, обращаясь к нему конкретно.

  – Тихо. Говори шёпотом, – мальчик почти не разжимал губ, – ты...мы...тебе повезло, нам, повезло. Мы – самые счастливые здесь люди. Нам выпала честь...Мы проживём столько, сколько сможем...

  Он замолчал, переждав, пока промарширует патрульный.

  – Наша кровь. Она особая. Она – для ихней элиты. У ихнего самого главного редкая группа, как у нас. Поэтому нас берегут, кормят, моют...только...

  – Что только?

  – Только нужно привыкнуть к тому, что из нас качают кровь. Это не больно. Потом слабеешь, можешь лишиться сознания, но умереть раньше времени ...

  Молчание.

  – Не дадут.

  Эльвира провела рукой по волосам. Непослушные вихры топорщились в разные стороны. Одета она была уже не платьице, а в пижаму – полосатую.

  – У меня были косички с васильковыми ленточками.

  – У многих здесь было многое.

  – Это больница?

  – Это тюрьма. Это хуже тюрьмы.

  – А что? Даже очень жить можно, – с противоположной стороны раздался громкий шёпот.

  – Это жизнь, Макар?

  – А что? Кормят, спишь, сколь хочешь, прогулка раз в день. Девчонок можно разглядеть во всех подробностях. Когда бы такая удача выпала...Подумаешь, крови своей им жалко...жрите да пейте больше...

  Парень зевнув, повернулся на бок.

  – Козёл...– Эльвира скорее прочла по губам соседа, чем услышала ругательство в адрес крупного подростка с противоположной стены.

  – Как тебя зовут? – Эльвира снова обратилась к мальчику.

  – Коля. А тебя?

  – Эльвира.

  – Эля?

  – Да.

  – Ты откуда. Ну, где жила до войны?

  – В Литве. В Вильно. А ты?

  – В Белоруссии. Деревенька Вороново.

  – Тебе сколько лет?

  – Двенадцать.

  – А мне только десять.

  Разговор был прерван. Принесли еду.

  Завтрак это, обед или ужин – Эльвира не поняла. Есть не хотелось. Однако она пересилила себя. Безучастно жевала и с трудом глотала.

  Две немки, в коричневых форменных узких юбках до колен и бежевых блузках, дождавшись, пока ребята закончат и улягутся, собрали тарелки в столик на колёсах и увезли.

  – Коля...послушай... – девочка замялась.

  – Хочешь в туалет? – на удивление Коля оказался сообразительным.

  – Да, – Эльвира покраснела.

  – Под кроватью горшок с крышкой, рядом бумага и таз с водой. Три раза в день меняют горшки на чистые, – Коля отвернулся.

  – Коль, послушай...они же смотрят.

  В палате из восьми человек шестеро были мальчики.

  – Ааа, чёрт...Их бесполезно просить. Слушай, как только пройдёт часовой, я тебя отгорожу одеялом. Фрицы не любят, чтобы мы прятались...как только сделаешь дело, ложись сразу, горшок задвинешь потом.

  Появился надзиратель...

  – Коля, спасибо.

  – Не за что.

  – А что, сидеть в кровати и на табуретах нельзя?

  – Можно даже стоять, хоть на голове, только...

  – Что только?

  – Только...– Коля взглянул прямо в глаза Эльвиры, – сил у нас нет ни сидеть, ни стоять, и желания тоже нет. Каждый день утром и вечером – медосмотр. Горло, живот, пульс...

  – Вот я дура! Ты же хочешь спать, а я дура....тебе мешаю.

  – Ничего, все бы здесь мешали так, как ты...– мальчик зевнул и добавил:

  – Только не накрывайся с головой, когда будешь спать. Всё равно подойдёт патрульный и одёрнет. Не дай бог, второй раз так же сделаешь – донесёт. Могут наказать... Здесь за многое могут наказать...

  Глава 10

  – Коля, – заметив, что мальчик проснулся и открыл глаза. Эльвира окликнула его. Промучившись полночи не только из-за света, но и одни щекотливым вопросом, она с нетерпением ожидала пробуждения своего соседа.

  Паренёк повернулся к девочке, и взгляды их встретились.

  – Как хорошо вот так просыпаться. Я сразу вспомнил свою младшую сестру. Она была на год младше тебя.

  Эльвира покраснела.

  – Прости...а моются мальчики и девочки отдельно? – интимные темы девочка до сей поры обсуждала только с матерью.

  – Нет, Эль. Вместе. Нас ведут в помывочную. Там у каждого свой таз. Нас окатывают сперва мыльным и дезинфицирующим раствором, а мы трёмся мочалками. А потом – смывают чистой водой.

  – Ага, – проснулся мальчик, лежащий с другой стороны от Коли, – зато моют нас ихнии бабы. Вот уж кто получает удовольствие.

  – У меня есть на что посмотреть. Они ресницами так хлопают – как будто мужиков никогда не видели и глазищи таращат, как раз, куда им хочется. А мы будем сегодня оценивать новенькую. Ха...– подал голос Макар.

   – Коль, ты не станешь на меня смотреть?

  – Нет, конечно. Только ты не сопротивляйся. Ничему здесь не сопротивляйся. А то накажут. Будет ещё хуже.

  – Коль, а как наказывают?

  – Дурочка ты. Страшно это всё. Да лучше тебе об том знать наперёд. Взгляни на первую от входа кровать. Видишь мальчишку?

  – Что с его лицом?

  – Вот так наказывают. Жить будешь, но, мало того, что и так жизнь не мила, так ещё и больно ведь. Он матом кричал, блевал почти неделю. А они выждали, когда очухается, и ну кровь гнать двойную порцию. Потому какие-то восстанавливающие ему наколят, наколят и снова – двойную...

  – Всё, молчи. Меня сейчас стошнит. Прикрой меня. Я – в туалет.

  Скоро палату повели в помывочную. В предбаннике дети сняли полосатую одежду – штанишки и курточки. Нижнее бельё не предусматривалось. Эльвира, памятуя наставление, не сопротивлялась. Только низко опустила голову и не смотрела ни на кого, лишь слушала короткие, как удары, приказы. Едкий пенящийся раствор щипал бледно-розовую кожу, щекотал язык, горло, ноздри и глаза.

  Она придумала, что это всё ей сниться, а со сна – что взять...

  Тем не менее, похотливые взгляды на своём беззащитном голом тельце девочка ощущала сполна. Тря полужёсткой мочалкой пупырчатую от прохладной воды кожу, вдруг поняла и простила мальчишек – здесь для них хоть такое развлечение...

  Стыд – рефлекторный защитный механизм женщины любого возраста был грубо попран, нивелирован кастой силы до уровня простейших организмов, до которых девочке следовало, подавив в себе неприкосновенность личности, перекроив собственное Я, своё естество, опуститься.

  В тот же день на процедуру – так назывался забор крови – взяли ещё одну девочку из их палаты – болгарку Нелли, худенькую и бледную, за время пребывания Эльвиры не проронившую не то, чтобы ни слова – не издавшую ни звука.

  Нелли привезли в бессознательном состоянии на каталке и выгрузили, словно мешок с трухой.

  – Не жилец, – кинув мимолётный взгляд на серое лицо и кисти рук с голубым оттенком, авторитетно вынес приговор Макар.

  Опускавшийся с небес сумрак заглядывал в палату смертников через зарешечённое окошечко, безучастно простирая ярко красные лучи – кровавые дорожки, высосанные из лабиринтов русл небосклонного светила.

  – Коля, ты на меня не смотрел, когда я мылась? – Эльвира глядела прямо в глаза.

  – Извини, не смог удержаться. Прости меня за это. Ты – красивая, – честный деревенский пацан не мог солгать.

  – Не извиняйся, Коля, я, правда, красивая?

  – Очень. Мне такие девчонки не встречались. Лучше бы, конечно, нам с тобой познакомиться не здесь.

  – Говорят, я похожа на маму. А ты – честный и добрый. Мне такие мальчики тоже никогда не встречались. Смотри на меня, каждый раз смотри. Твой взгляд укутает меня, защитит от похоти.

  Эльвира старалась говорить молча, безголосо шевеля губами, и по глазам Николая прочла его ответ:

  – Как бы я хотел защитить тебя от всего этого. Спасти из ловушки, от участи подопытного животного, чтобы ты жила, как живут люди, чтобы бегала босиком по утренней росе цветущего луга с венком ромашек на прелестной кудрявой головке, а солнце улыбалось бы, любуясь тобой и радуясь твоему счастью.

  Но губы мальчика не разжались.

  Эльвира, подождав, когда охранник минует проём, резво скользнула к Коле под одеяло. Прижалась. Обняла и, едва прикоснувшись к его щеке губами, также быстро перескочила на свою койку.

  Палата сопела и похрапывала.

  Эльвира попыталась сосредоточиться, но не смогла отыскать подходящий объект. Коля...Думать о нём было приятно, и что-то сладко замирало внутри...кажется, она задремала под мерное посапывание и похрапывание обитателей палаты. Как вдруг – крики, шум, беготня и опять крики.

  – Что случилось? – ненароком вырвалось у испуганно подскочившей Эльвиры. Она никак не могла понять, где находится. Сидела на клеёнчатом матрасе и тёрла кулачком глаза.

  – Да снова кто-то себе вены расцарапал. У нас был тута недавно один такой – зубами, хрясь, и перегрыз, – авторитетно заявил Макар и хотел добавить подробностей.

  – Заткнись, ты, гнида, – рявкнул Николай и сел в кровати, намереваясь встать.

  Тут же к нему пулей подлетел надзиратель.

  – Спасть. Шляфен. – размахнувшись, ударил мальчика по щеке. Потом ещё раз и ещё.

  – Не бейте его, – это не Эльвира кричала, это кто-то внутри неё подал голос.

  Получив свою долю болезненных оплеух, девочка откинулась на матрас и молча уставилась в потолок. Как такое можно выдержать...

  Жизнь бедолаг, попавших в цепкие лапы кровавых магнатов, перекачивалась в их ненасытные утробы.

  Глава 11

  Бронислава, свернув в первый переулок, обнаружила в нём часовенку. Спешилась и вошла в полутёмное помещение. Присела на деревянную скамью и развернула газету. Пробежав глазами заголовки, обнаружила разделы «работа» и « сдача жилья».

  То, что ей нужно!

  Выбрав наудачу один из адресов, по которому за умеренную плату предлагалась отдельная комната, женщина обратилась к священнику, серой тенью снующему по алтарю так, что Бронислава сначала его не заметила:

  – Бог в помощь. Не подскажете, как мне сюда проехать?

  – О, это совсем близко, – ксёндз принялся подробно описывать молодой женщине, где ехать прямо, а где сворачивать.

  – Впрочем, я вас провожу. Пойдёмте.

  Они вышли. Священник замкнул часовню навесным замком, подоткнул рясу и, оседлав велосипед, поехал впереди Брониславы. Минут через десять они остановились перед двухэтажным домиком на два подъезда.

   – Вам сюда, – ксёндз махнул рукой.

  – Спасибо, до свидания.

  – Заходите помолиться.

  Хозяйкой, сдающей крошечную комнатушку, оказалась сухопарая старушка, полулысая. Разглядывая Брониславу узкими глазами-щёлками, утонувшими в припухлых веках, с порога встретила Полянскую вопросом:

  – Ваше удостоверение.

  Бронислава показала.

  – Вы литовка? Чистокровная?

  – Наполовину, мать – литовка. Отец – немец, – пришлось соврать. Отец у Брониславы был русский.

  Предупреждая дальнейшие расспросы, принялась рассказывать выдуманную историю о ненавистных коммунистах, оккупирующих её Родину, из-за которых её семье пришлось бежать в Германию, потому что всем немцам они угрожали расправой. И даже настигли её родителей и убили их. А она осталась одна – одинёшенька. И вот теперь ждёт ребёнка, а муж – на фронте. И это он посоветовал ей переехать в Берлин.

  Красочная ложь, обильно сдобренная гущей эмоций, возымела действие.

  – Что ж это я вас за порог не пускаю, проходи, милая, – спохватилась старушка, – представляю, сколько тебе пришлось вытерпеть. Не сомневайся, твои мытарства будут отомщены.

  Старушка оказалась рьяной нацисткой. Но разве в такое время можно рассчитывать на что-то иное. Антифашисты либо в подполье, либо уничтожены.

  Ладно, на первое время хоть так. Завтра Бронислава отправится на поиски работы, а сегодня – нужно же где-то переночевать.

  Чтобы не мучиться от безделья, вторую половину дня она провела помогая престарелой фрау по хозяйству. Приготовила ужин. Старушка оказалась разговорчивой. Брониславе пришлось весь вечер находиться под влиянием не прекращающегося ни на минуту монолога, в смысл которого молодая женщина старалась не вникать, лишь изредка кивала головой.

  Наутро фрау посоветовала Брониславе обратиться по поводу работы в кондитерскую лавочку на соседней улице и попросила купить утренний номер газеты в киоске неподалёку.

  День обещал стать жарким. Дул суховей, перемешивая горячие воздушные массы на освещённых сторонах улиц с прохладой тенистых переулков. Бронислава отправилась пешком, оставив велосипед возле домика, в котором переночевала на удивление спокойно. Настолько намаялась!

  Первая страница купленной газеты привлекла внимание заголовком, выделенным красным крупным шрифтом: «Разыскивается русская шпионка».

  Далее следовало описание её, Брониславы, и велосипеда. По какой-то счастливой случайности в газете не оказалось фотографии. Скорее всего, запрос в архив уже отправлен, и у Брониславы есть в запасе пара дней. Однако быстро они сработали! Что значит система!

  Нельзя теперь ни устраиваться на работу в лавочке, ни возвращаться. Хорошо, что личных вещей у неё практически нет, а деньги, документы и Эльвирины косички женщина предупредительно взяла с собой в дамском баульчике. Передвигаться на велосипеде опасно. Она оставит его у старухи в качестве платы за проведённую ночь, ужин и завтрак. Ни капли угрызения совести по отношению к пожилой нацистке Бронислава не испытывала.

  Скорее, скорее прочь из этого района, где её могут опознать два человека – старуха и ксёндз. Бронислава, ориентируясь по солнцу, пошла туда, где по её мнению, должен находиться центр Берлина. По пути зашла в первый попавшийся галантерейный магазин. Приобрела косметику и заколки для волос.

  Выбрав переулок поуже и побезлюдней, Полянская принялась на ходу подкрашиваться. Распустила по плечам волосы. Обычно она стягивала их в тугой хвостик на макушке или же накидывала на голову косынку.

  Заколоть волосы высоко надо лбом было делом одной минуты. Набок уложила красивую волну – волосы у Брониславы послушные.

  Улицы становились всё более оживлёнными. То тут, то там слышались звуки клаксонов и громкая гортанная речь. Именно то, что нужно в данной ситуации – влиться в толпу, слиться с ней, раствориться, придав лицу выражение идущей по делам миловидной женщины.

  А ещё стоит зайти в дверь, рядом с которой в витринах красовались очки. Вывеска-реклама гласила: « Подберём очки», чуть ниже слоган: « Мы сделаем вашу жизнь ярче».

  Нет, тёмные очки Бронислава приобретать не станет. В таких всегда вызываешь подозрение. Однако у её зрения небольшой минус. В обычной жизни с таким дефектом можно вполне обходиться без коррекции. Но в данной ситуации следует нацепить на нос то, что поменяет облик. Никаких особых примет, типа родинок, на лице женщины нет – обычные черты. Правильные и точёные.

  Влиться в толпу, слиться с ней, раствориться, придав лицу выражение идущей по делам миловидной женщины.

  Продавец услужливо предложил на выбор несколько готовых очков. Бронислава выбрала изящные в серебристой оправе, за что была награждена возгласом:

  – У вас хороший вкус, фрау.

  К счастью, не все, оказывается, читают утреннюю прессу, и Брониславе удалось немного подкорректировать внешность.

  Полянская брела дальше и дальше. Мысли её рассеивались в пространстве, ни на чём конкретном не останавливаясь. Несмотря на безысходность ситуации, перед которой бессильны любые логически выстаиваемые схемы исхода, фокусировать на ней внимание Полянской не удавалось. Уповать можно было, разве что, на чудо, но не понаслышке знает попавший в западню зверёк о тот, что чудес на свете не бывает и что жить ему осталось несколько дней, возможно, счёт идёт на часы.

  Дойдя до перекрёстка, дорогу переходить не стала, а направилась по алле, расположенной между автотрассами, вдоль раскидистых высоких лип – по щедрому на прохладу оазису.

  Бронислава окинула взглядом табличку на одном из домов. Запершило в горле: Линденштрассе, а у следующего аккуратного чопорного домика заприметила знакомую фигуру и знакомую машину – шофёр фрау Мюллер загружал в багажник саквояжи. Ему помогал, видимо, консьерж, а под ногами вертелась тощая левретка. Отправления автомобиля нетерпеливо ожидал эскорт – два мотоциклиста.

  Испуг. Страх. Дрожь. Но, кажется, кое-кто боится её не меньше, чем сейчас она их.

  Фрау Мюллер с детьми покинула виллу в тот самый момент, когда обнаружила перерытый до основания сейф , пропажу документов Брониславы и связанную во флигеле Алку. Но и оставаться в Берлине она не решилась и направляется в Ганновер к сестре.

  Капли пота на лбу. Только не делать резких движений. Мотоциклисты не слишком внимательны, о чём-то, смеясь, переговариваются.

  Только не паниковать. Бронислава выдавила из себя подобие задумчивости и лёгкой улыбки.

  Шофёр с консьержем скрылись в подъезде – уже хорошо. Нужно чуть ускорить шаг.

  Уф-ф-ф...препятствие преодолено. Отойдя метров на сто, Бронислава не удержалась и оглянулась.

  В автомобиль садилась фрау Мюллер и дети. Алки с ними не было.

  Вдруг резко схватило живот, закружилась голова. Только этого не хватало. Попасть в больницу означает верный конец.

  Адрес. Адрес гинеколога, записанный на блокнотном листке, Бронислава выудила из глубокого кармана широкой юбки, едва успев опуститься на лавочку – ноги стали ватными и непослушными.

  Полянская закрыла глаза.

  – Вам плохо?

  Господи, пронеси и помилуй. Однако в голосе чувствовалось участие.

  – Да, мне нехорошо.

  – Отвезти вас в больницу? – перед Полянской стояла женщина средних лет в белой кокетливой шляпке.

  – Вот адрес, – Брониславе становилось всё хуже. – Это адрес гинеколога. Я беременна.

  – Ах ты, бедняжечка. Разве можно в таком состоянии и в такое пекло разгуливать по городу. Я за рулём. Давайте, помогу вам дойти до машины.

  Будь что будет. Отказываться от помощи – не стоит. Бронислава, тяжело опираясь на руку женщины и стараясь глубоко дышать, проковыляла до припаркованному на стоянке маленькому Форду. В животе скрутило. Между ног плюхнулось что-то мокрое и липкое. Как ни странно, сразу немного отпустило, и непродолжительную поездку Бронислава выдержала вполне сносно, а у массивной дубовой входной двери окончательно почувствовала, что жизнь продолжается.

  – Спасибо вам. Я расплачусь, – Полянская полезла в сумочку.

  – Не стоит, милая, – услужливая фрау отвела подающую руку.

  На звонок скоро отозвались. На пороге стоял старичок с топорщащимися усиками и в пенсне на мясистом носу. Одет он был в домашний халат и тапочки на босу ногу и ничуть не смущался своего внешнего вида:

  – Чем могу быть полезен?

  – Вы доктор Хаус? Гинеколог? Мне дали ваш адрес. Доктор Шварц дал...-Бронислава замялась.

  – А-а-а...проходите, проходите.

  – Всё будет хорошо, – легонько прикоснувшись к руке Брониславы, шепнула на прощанье немка, а та не верила своим глазам. Войдя в просторное помещение, прихожую и одновременно приёмный покой, и дождавшись, когда доктор запрёт дверь, обратилась к пожилому мужчине:

  – Генрих Анатольевич?

  – Душечка, откуда вам известно? Вы шпионка? Русская? Так я и знал, что рано или поздно нагрянут...

  – Вы меня не узнаёте. Генрих Анатольевич? Я – Бронислава Полянская. Мой отец – Владимир Полянский...– женщина сняла очки.

  – Как же, как же. Отца вашего помню хорошо. А вы, стало быть, его дочь...Времена идут. Дети взрослеют, – не понятно было, признал ли Генрих Анатольевич или же нет в стоящей перед ним женщине ту, которую видел давным-давно.

  – Мы с Катериной вместе играли.

  – Аааа...Присядьте, фрау.

  – Я беременна, доктор. Плохо себя почувствовала на улице, – Бронислава осталась стоять.

  – Да что же я? Пройдёмте в кабинет. Мне нужно срочно вас осмотреть,– доктор засуетился. – Старый трухлявый пень.

  Продезинфицировав руки и тщательно осмотрев женщину, Генрих Анатольевич вынес вердикт:

  – Вам бы срочно в клинику.

  – Нет, доктор. В клинику мне нельзя. Сделайте что-нибудь сами, прошу вас.

  – Оставим расспросы на потом. Сейчас я дам вам препарат и сделаю укол. Вы поспите. В это время я наведаюсь в аптеку, если там не будет нужного лекарства...что же...у меня неплохие связи. Мой долг врача не позволяет бросить вас в такую минуту.

  У доктора Хауса не было широкой постоянной практики. Изредка подкидывал ему клиентов доктор Шварц. Но как эта молодая женщина из Литвы оказалась с ним знакома? Шварц имел прямое отношение к гестапо.

  Сам Генрих Анатольевич покинул родину как раз накануне дела учёных, узнав о намечающихся репрессиях от высокопоставленного знакомого. Ему разрешили выезд из СССР с семьёй во Францию на конференцию. Жена его была акушеркой, а единственная дочь, поздний ребёнок, – работала интерном после окончания медицинского вуза. Сам Генрих Анатольевич Хаузеров считался высококлассным специалистом.