Текст книги "Воспитанница любви"

Автор книги: Ольга Тартынская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 3
Побег

Масленица была не за горами, а Луша все чаще задумывалась и почти перестала исчезать из дома. Вера поторапливала, а цыганка поводила плечами или молчала.

После болезни Веры Вольский все реже появлялся в их домике. Девушка поправилась, но они так и не объяснились. Мучительная неопределенность подстегивала пленницу к решительным действиям. А вот Луша, как назло, кажется, обнадежилась возвратом прежней любви и вновь отвадила Яшку от себя. Это вовсе не входило в расчеты бедной воспитанницы. Она лихорадочно искала выхода, пока не произошло следующее.

Однажды Авдотья отлучилась на целый день навестить больную сестру. Девушки остались одни, если не считать камердинера Вольского, Никиту, который по записке хозяина забрал какие-то вещи из его кабинета и удалился. Вера скучала над книжкой Бальзака, постоянно отвлекаясь на собственные печальные раздумья. Как швыряет ее судьба и где взять смирение принять все как должное? Она вспомнила о родном Слепневе, о семействе Свечиных, воспитавших ее. «А хотелось бы мне сейчас вернуться назад и жить, как прежде, тихой, умеренной жизнью?» – задавала себе вопрос Вера. И тут же на него отвечала: «Нет, я не смогла бы уже вернуться к прежнему».

Салон княгини и сама княгиня, балы, изысканное общество, роскошь, окружавшая воспитанницу, дружба с покойным Евгением, наконец, Вольский и любовь к нему – все это навсегда отравило девушку сладким ядом. Сильные впечатления, острое чувство жизни заставляли искать все новых ощущений. Обыденность, в которую неожиданно погрузилась Вера, когда попала сюда, повергла ее в скуку и бесконечное ожидание. «Неужели так и состарюсь в пленницах или наложницах у Вольского?» – безнадежно думала она.

Непонятный шум привлек ее внимание. Вера выглянула в окно, но ничего, кроме привычной картины, не увидела.

– Зачем ты пришел? – донеслось до нее откуда-то из сеней. Луша спрашивала резко и недружелюбно.

Незнакомый мужской голос отвечал:

– За ответом пришел. Не томи, любушка, назначь срок!

– Поди вон, я передумала.

Раздался грохот, будто в сенях обрушился потолок, невнятная ругань. После все стихло. Вера испугалась, не убили ль кого там, и собралась выглянуть в сени. Однако дверь сама распахнулась, и на пороге показалась живописная пара: исключительной красоты молодой смуглый цыган с золотой серьгой в ухе держал на руках разъяренную Лушу.

– Я ненавижу тебя! – шипела дикарка, стараясь вырваться из цепких объятий. – Отпусти, не то глаза выцарапаю!

Яшка наконец заметил бледное изваяние у голландки, с изумлением взирающее на них. Он опустил Лушу на пол и, ловко уворачиваясь от ее кулачков, поклонился Вере. Девушка растерянно кивнула ему в ответ. «Как он красив!» – бескорыстно восхитилась она. Смуглый Яшка сверкнул в улыбке ослепительно белоснежными зубами.

– Подмогните, барышня! – обратился цыган к Вере, когда Луша, будто устав, отпихнула его в сторону и отошла к окну.

– Чем же? – удивилась Вера.

Яшка заговорщически подмигнул и скосил глаза на Лушу.

– Уломайте ее ехать со мной. Давно уговорились, я уж и припас все в дорогу.

Вера подошла к цыганке и вопрошающе взглянула ей в глаза. Луша дернула плечом и вновь отвернулась к окну.

– Душенька, ангел, – кротким и нежным голосом попросила ее подруга, – давай уедем! Не будет нам добра здесь, увянем в неволе. Уж тебе ли не понять это!

Цыганка наконец оторвалась от созерцания пустынного переулка и сердито посмотрела в сторону Яшки.

– У, окаянный! – проговорила она уже без прежней злобы.

Смуглый молодец заулыбался, тряхнув кудрями.

– Едем, красавица, любушка! Эх, какая жизнь будет!

– Ладно, – помолчав, ответствовала Луша. – Только вот барышню возьмем с собой, это мое условие.

– На все согласен, голубушка, лишь бы с тобой!

Цыганка решительно взглянула на Веру:

– Поди к себе пока, мы уж сами все обсудим.

«Неужто сладят?» – с надеждой думала Вера, обозревая свою комнату задумчивым взором. Близкая возможность побега волновала ее и немного пугала, как любое решительное начинание. Девушка глубоко вздохнула. Все, с ложным положением ее в этом доме покончено навсегда. Жалеть не о чем, все потеряно. Впереди неизвестность, пьянящая, манящая и немного страшная. Как бы ни было, все лучше, чем сейчас.

– Сегодня ночью! – прервала ее размышления Луша, войдя без предупреждения.

Вера даже вздрогнула.

– Как ты меня напугала, Луша. Что «сегодня ночью»?

Луша презрительно дернула плечом:

– Уже забыла? Бежим сегодня ночью. Авдотье – ни слова, донесет.

– О да! – обрадовалась Вера и заметалась по комнате, хватаясь за что придется.

Цыганка наблюдала за ее суетой с той же презрительной усмешкой. Когда Вера бросила бесплодные попытки собраться сейчас и бессильно упала на кровать, Луша строго спросила:

– И чему ты радуешься? В Коноплеве мы бросим тебя одну – ты нам не попутчица. Что после делать будешь, без денег, без крова?

Девушка подняла на нее светлый взгляд:

– Но ведь и там живут люди.

Душа еще больше рассердилась:

– Люди! Люди-то разные бывают. Тебя, дурочку, всякий обманет. Куда подашься, что делать будешь?

Вера загрустила: подруга смущала ее своим требовательным, пристальным взглядом. Сама себе не веря, она жалко пролепетала:

– Если скверно придется, вернусь к маменьке, в Слепнев. Там по соседству.

Вера знала, что не сделает этого даже под угрозой. Слепнев – из старой жизни. К Свечиным, как и к княгине, путь навсегда заказан. Однако Луша почему-то поверила ей и немного успокоилась. Теперь она взялась терзать бедную девушку разговорами о Вольском. Вера удивленно смотрела и слушала, не понимая, что происходит с цыганкой.

– А его-то как бросишь? Я – ладно, не нужна уж ему. А ты для него теперь единственное утешение. Уедешь – вовсе один останется драгоценный наш. Матушка его жениться заставит. Он женится на денежном мешке да с тоски и помрет, как болезный Евгений.

– Не надо, Луша! – взмолилась, не выдержав, Вера.

Ее доброе сердце страдало и мучилось. Безжалостная дикарка продолжала, сверкая черными глазами и дьявольски усмехаясь:

– Ах, как много ты потеряешь! Так, как он любит, не умеет никто! А ты, глупая, и не вкусила его любви. Где видели такую дурищу? И не узнаешь, как он любит, как он ласков да пылок, как он искусен да дерзок.

У бедной девушки закружилась голова. Не знай она Вольского, язвящие слова цыганки пропустила бы мимо ушей. Но теперь ее воображение рисовало подробности, какие дикарка и не упомянула. Они волновали кровь и кружили голову. Коварная Луша продолжала тем временем:

– А каков он в страсти! Слаще музыки – и грозен и нежен… Понимаешь ли ты? Ай, да где тебе понять! – Она будто с сожалением взглянула на Веру, которая уже была готова закрыть уши руками.

– Зачем ты меня терзаешь? – возопила несчастная.

Луша вдруг умолкла и задумалась. Потом обиженно произнесла:

– Тяжело от него отрываться. Люблю я Андрея Аркадьевича и ничего не могу поделать с собой! Надо бы забыть поскорее, да как его, сокола ясного, забудешь?

Вере показалось, что в прекрасных глазах дикарки блеснули слезы. Однако цыганка тряхнула головой так, что зазвенели серьги и мониста, и даже притопнула слегка ножкой, обутой в изящный башмачок.

– Все! Прощай, любовь. Ночью едем – и будь что будет. Готовься, Вера. – С этим она удалилась к себе.

Бедняжка осталась наедине с сомнениями, разбуженными Лушей. Может быть, она права и надобно остаться? Отдаться на волю победителя. Стать его возлюбленной, испить всю сладость его ласк, покуда… Покуда он не пресытится и не бросит бедную воспитанницу на позор и неизвестность! Вольский не женится на ней, а быть его содержанкой – невелика честь!

Нет! С чужого коня и среди грязи долой. Все правильно, надо бежать куда глаза глядят от этой мучительной, запретной любви, от позора, от собственной слабости. Пусть впереди трудности, может быть, страдания, ранняя смерть, зато Вера будет свободна в выборе судьбы. Девушка почувствовала прилив уважения к собственной персоне и даже поглядела на себя в зеркало с любопытством: «Вот я какая!» И зеркало ответило, отразив бледное заострившееся личико с огромными лучистыми глазами и строго сжатыми губами, расправленные плечики и гордую посадку головы.

С улицы донесся шум экипажа, остановившегося у их домика. Окна Луши выходили в переулок. Она вновь без спроса влетела в комнату Веры с восклицанием:

– Барин приехал!

К этому Вера не была готова. Куда как проще уехать, не прощаясь, не видя любимые черты, не дрогнув перед ласковыми взорами. К тому же побег изрядно осложнялся присутствием в доме хозяина. Оставалась надежда, что он покинет их до ночи, как это делал обычно. Луша пытливо взглянула в глаза подруге:

– Справишься, Вера? Не выдашь нас? Он ничего не должен почуять!

– Да, будь покойна, – твердо ответила девушка и уверенно перекрестилась.

Они обе приветствовали Вольского с видом благостным и смиренным. И так были обе милы, предупредительны и ласковы, что Вольский тотчас заподозрил неладное. Он бросил шубу на руки уже возвратившейся Авдотье, выложил на стол кульки с гостинцами и внимательно посмотрел на девиц – сначала на одну, затем на другую. Луша дерзко и зазывно глядела прямо ему в глаза, а Вера не выдержала и потупила взор, немедленно вспыхнув.

– Ну, выкладывайте: что у вас произошло? И не увиливайте, от вас за версту разит заговором. Я жду!

– Да полно тебе, яхонтовый ты наш! Соскучились, вот и рады. – Луше всегда легко давался обман, на то она и цыганка.

– Вера? – Вольский взял девушку за подбородок и взглянул в глаза. Она собрала все свое мужество и выдержала сей пытливый взгляд.

– Да, Андрей Аркадьевич, очень рады, соскучились, – пролепетала она, силясь не краснеть.

Впрочем, лжи в ее словах не было. Вольский поверил и успокоился. Вечерело. Авдотья стряпала ужин, Луша взялась за гитару, Вера пристроилась с работой к свече, а Вольский взялся топить голландскую печь, которая с утра уже была натоплена. И так все было по-домашнему уютно, что на душе Веры заскребли кошки. При мысли о приближающейся ночи и побеге сердце ухало вниз и начинало болезненно замирать. Тихий мирный вечер усугублял муки девушки. Наблюдая отсветы пламени на красивом лице Вольского, чувствуя какую-то тайную заботу его и грусть, Вера тосковала и всей душой стремилась к нему.

– Нешто нынче барин нас не покинет? – деланно радуясь, запустила крючок Луша.

Вольский с трудом отвел глаза от огня и туманно взглянул на дикарку:

– Да, пожалуй. Нет охоты ехать нынче в клуб, да и к матушке не влечет… А помнишь, Луша, Евгений любил у печки мечтать, на огонь взираючи?

– Любил, – мрачно ответила цыганка и сердито отшвырнула гитару. – Что-то не к добру наш сокол грусти-печали предается.

Вера с трепетом слушала их речи, и сердечко ее громко стучало.

– А ты спой, Луша. Ту, которую любил Евгений…

Цыганка глубоко вздохнула и завела «Матушка, что во поле пыльно». Сильный голос ее рыдал, выплакивая страдание, а Вера все смотрела на освещенное пламенем лицо Андрея. В его глазах стояли слезы, нижняя губа подрагивала, как у ребенка. Авдотья, накрыв на стол, пригорюнилась у порога. Ужинали в молчании. Вольский не пил, а после ужина задумчиво курил трубку. Луша заметно волновалась, хотя до побега оставалось довольно времени. Вера же была готова отказаться от затеи, сославшись на неожиданную помеху. Будь Вольский не так рассеян, он заметил бы их необычное возбуждение. Однако он совершенно был погружен в себя.

– Не пора ли почивать? – громко спросила Луша, не выдержав тишины. Она все прислушивалась к внешним звукам и силилась скрыть возрастающую тревогу.

Вольский задумчиво ответил:

– Да, пожалуй. Ты, Луша, иди к себе. Мне с Верой поговорить надобно.

Луша блеснула глазами в сторону соперницы, и та могла поклясться, что во взгляде дикарки мелькнуло вовсе не предупреждение, а ревнивое бешенство. Метнулась яркая шаль, и дверь захлопнулась. Андрей наконец поднял глаза на трепещущую Веру, и девушку поразила кротость и чистота его взгляда. Вера задрожала, как от сильного холода, все чувства ее были напряжены.

– Пойдем к тебе, здесь все слышно, – предложил Андрей и первым ступил в ее светелку. – Присядь, мой ангел, и выслушай внимательно, что я скажу. Не перечь, не отвечай, не подумав хорошенько. Моя судьба в твоих руках.

Девушка вовсе похолодела. Не помня себя, она присела на краешек стула и покорно склонила голову в ожидании. Стиснутые пальцы ее побелели. Андрей сделал несколько шагов по комнате, он тоже изрядно волновался. Вере казалось, прошла вечность, прежде чем ее возлюбленный наконец заговорил.

– Завтра мы с тобой обвенчаемся.

– Как? – Вера хотела вскочить, но ноги отказали ей. – Разве маменька ваша дала благословение?

Вольский поморщился, как от сильной боли.

– Нет, Вера. Но послушай мой план. Я все подготовил: завтра утром нас ждет священник в маленькой церквушке в десяти верстах от Москвы. Мы обвенчаемся. После уедем в Петербург. Я поступлю на службу, ты не будешь нуждаться. Я все сделаю для этого.

– Но как же ваша маменька? А ваш брат? – Вера смотрела на него со слезами и мольбой.

Вольский кусал губу и продолжал ходить маятником. Затем он ударил кулаком в стену и без всякой надежды произнес:

– После мы падем к ее ногам. Неужто материнское сердце не дрогнет? Ведь она любит меня, я знаю наверное. Неужто не простит?

Вера заплакала, не выдержав испытания.

– Нет, Андрей Аркадьевич. Так нельзя. Вы губите свою будущность. Матушка не простит вас, я знаю! Не простила же она вашего брата. Так нельзя, я не могу. Мы не должны…

– Брось, Вера! – Вольский остановился. – Без тебя мне не жить. Хочешь, чтобы я вовсе пропал или был пристрелен на дуэли кем-нибудь вроде Отрешкова? Ты – моя последняя надежда. Только ты можешь спасти меня, ангел мой.

Он упал перед ней на колени и опустил белокурую голову ей на грудь. Вера невольно обвила ее руками и прижала к трепещущему сердечку. Силы покидали бедняжку, горячее дыхание Вольского обжигало.

– Полно, Андрей Аркадьевич, не искушайте меня, грешно вам… – едва пролепетала она.

– Ах, Вера, неужели счастье невозможно для нас? – шептал Вольский, и девушка чувствовала горячую влагу его слез и поцелуев на груди и руках. – Не отвергай меня, спаси, спаси…

Бог весть, что могло бы случиться, продолжи Вольский в том же духе: рассудок изменял Вере, она уже была готова на все. Но верно, раскаяние Вольского было искренне и он взаправду желал спастись. Посему Андрей не дал воли закипающей страсти, а бережно отстранил от себя размякшую девушку и поднялся с колен. Вера продолжала тянуться к нему, как младенец к груди матери, но Вольский твердо произнес:

– Завтра, дитя мое, Господь соединит нас, теперь уже навсегда. – И он поцеловал ее в чистый пробор.

– Вот и славно, – неожиданно раздалось от двери, и влюбленные вздрогнули.

На пороге стояла Луша с бокалом и бутылкой вина в руках. Вера со страхом увидела, каким дьявольским огнем полыхают очи цыганки. Однако Луша продолжила, улыбаясь:

– А я к своим вернусь теперь, будет с меня в клетке-то сидеть…

Вольский смотрел на нее с недоверчивым прищуром.

– Не гневайся, голубчик, что подслушала. Лучше выпей со мной за ваше счастье!

Цыганка протянула Андрею наполненный бокал. Вольский медленным движением взял бокал из рук дикарки и поднес к губам. Он все еще щурился недоверчиво, однако вино выпил до последней капли. Далее все произошло как в кошмаре. Андрей поставил бокал на стол и пошатнулся.

– Что ты подмешала в вино? – спросил он, морщась.

Дикарка не ответила, она пристально следила за каждым движением молодого мужчины. Вольский направился было к двери, но силы изменили ему. Вера в остолбенении видела, как он рухнул на ковер, успев лишь выговорить:

– Зачем…

– Что ты сделала? – закричала Вера, ломая руки.

Луша презрительно усмехнулась:

– Отравила его. А ты думаешь, я стану спокойно наблюдать, как вы воркуете влюбленными голубями? Ты меня мало знаешь! Теперь же он никому не достанется!

– Нет, о нет! – простонала Вера и без чувств упала на грудь любимого.

Очнулась она от шлепка по лицу.

– Вот уж не думала, что ты такая легковерная, – ворчала цыганка, трепля девушку за щеки. – Очнись же, Яшка скоро сигнал подаст!

Вера с трудом открыла глаза. Взглянув на Андрея, она чуть было вновь не лишилась чувств, но Луша вдругорядь ударила ее по щеке.

– Да очнись же, кисейная барышня! Жив он, я пошутила. Он спит. А как ты хотела, чтобы наш замысел осуществился? Вот-вот Яшка засвистит, а вы тут любезничаете. Пришлось подсыпать сонного порошка изрядную долю, иначе бы не миновать беды. Я-то уж знаю, как наш драгоценный бывает крут в гневе. Еще бы и Яшку пристрелил… Или ты раздумала бежать? – подозрительно прервала себя Луша.

Вера в растерянности молчала, продолжая сжимать безвольную, но теплую руку Андрея. Цыганка надменно подняла брови.

– А-а, он соблазнил тебя обещаниями! Венчаться, бежать в Петербург? Хочешь, я расскажу тебе, какие обещания он мне давал?

Вера устало покачала головой:

– Нет, не надо, не утруждайся. Я не могу идти с ним под венец без благословения его матери. Это значило бы обречь Андрея на трудную, нищенскую жизнь.

– Да, сейчас! Ты все еще веришь в его сказки? Ну отвезет тебя в церковь, добьется своего, а в Петербурге и бросит. Куда там пойдешь, догадываешься? – И уже мягче Луша добавила: – Непривычен он к такой жизни-то. Да и с матушкой не рискнет ссориться. Выбрось из головы сии мечтания! Давай лучше поднимем любезного на кровать, не оставлять же его на полу.

Вера уже взяла себя в руки. Она помогла Луше поднять и поудобнее устроить Вольского на постели. Это оказалось весьма непростым делом, но они справились. Далее предстояли спешные сборы. Вера давно продумала, что захватит с собой. Да и собрано уж все, осталось лишь в узел связать. Цыганка бросила взгляд на спящего Вольского и ушла к себе.

В душе Веры поднялась буря. Господи, соблазн-то какой! Не поехать, остаться, а завтра стоять с любимым пред алтарем в маленькой церкви… И все, навсегда, на всю жизнь он принадлежит ей! Вера обласкала нежным взглядом спящего возлюбленного. Черты Вольского были ясны и спокойны, губы по-детски выпячены, светлые локоны в беспорядке разбросаны по подушке. Он спал не шевелясь, глубоко.

И вдруг Вера определенно различила в тишине далекий протяжный свист и вздрогнула. Это знак! Страх охватил бедняжку. Мчаться в темную ночь, в неизвестность, в компании коварной цыганки и ее лихого дружка! Оставить здесь беспомощного Вольского… Каково же будет его пробуждение! Верно, они никогда уже более не свидятся. В последний раз насмотреться на дорогое лицо, поцеловать эти капризные губы… Вера прощалась с любовью. Прощалась с несбывшимся счастьем, которое поманило так обманно…

Нет, от этого брака не будет счастья. Всю жизнь после чувствовать себя виноватой, что поссорила сына с матерью, лишила его материнской поддержки? Ведь она, Варвара Петровна, предупреждала Веру, пенять было бы не на кого…

В комнату ворвалась Луша в шубе, крытой синим бархатом, и меховом капоре.

– Поспеши, Вера, нас уже ждут. Бери узел и пробирайся к калитке. Только не разбуди Авдотью!

Сердце девушки бешено стучало, когда она увязывала вещи, набрасывала капот. Вовсе уже собранная, в последний раз взглянула на милого, прикрыла его одеялом и – как в омут головой. Через сени прокралась бесшумно, сбежала по ступенькам и по дорожке к калитке. У калитки никого не было. Потоптавшись в растерянности, Вера услышала звон упряжи и фырканье лошадей где-то в конце переулка и поспешила туда. Так и есть, это цыгане. Луша помогла Вере забраться в крытый возок, изнутри обитый мехом. Яшка хлестнул лошадей, и они помчались по спящим улицам. Скрипели полозья, мелькали редкие фонари. Беглянки молчали. Верно, Луше тоже было непросто покинуть насиженное место да любезного барина.

– Сейчас будет застава, держись крепче. Яшка погонит что есть мочи. Лошади-то краденые, – только и сказала Луша.

Вера испугалась:

– А коли нагонят?

– Яшку-то? – усмехнулась цыганка.

Они неслись в темноте, возок трясло на ухабах, подвязанные колокольца не звенели. В окошко разглядеть ничего нельзя было. Вдруг рядом раздались голоса, крики, Яшка погнал еще быстрее.

– Это застава? – спросила Вера насторожившуюся цыганку.

– Должно быть, она… Слышишь, никак стреляют?

Однако Вера ничего не разобрала в общем шуме. Она вцепилась руками во что придется, ее подбрасывало вместе с узлом и швыряло о стенки. Однако это было не больно, потому что мягко. Лушу тоже трясло изрядно, но она мужественно сносила неудобства путешествия.

– Кажется, выезжаем на тракт, – лязгая челюстью, с трудом проговорила Луша.

И впрямь в езде появилась некоторая упорядоченность, трясти стало менее. Азарт скачки и страх погони постепенно оставили беглянок, они успокоились. «Ну вот и все. И не страшно вовсе», – задремывая, думала Вера.