Текст книги "Домой"

Автор книги: Ольга Шумкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Но слезы лились сами собой.

Трамвая он ждать не стал – пошел пешком. Добрался до дома поздно, уставший, замерзший, опустошенный.

Мама встретила в дверях:

– Ну что там? Как он? Говори, Володя.

Володя устало пересказал – продукты передавать отец запретил, велел им с Элей непременно закончить гимназии, просил чаще писать, просил поцеловать маму и девочек, сказал, что скучает. Мама вытерла слезы:

– Ладно… Ты голодный? Замерз? Что ты зубами клацаешь?

– Замерз немного.

– Господи боже мой, не заболей только… еще и с тобой возиться!

– Я не заболею. Мамочка! Я устал, пойду лягу?

– Пойди, конечно.

– Мамочка, ты можешь мне одеяло подоткнуть?

– Ты сам укрыться не можешь?

– Пожалуйста, мамочка, укрой меня, – попросил Володя, – помнишь, как папа меня укрывал?

Мама молча кивнула. Володя разделся, забрался в постель, мама села рядом, со всех сторон подоткнула одеяло.

– Так хорошо?

– Очень, мамочка.

– Ну спи, сынок. Я еще к девочкам пойду.

Она погладила Володю по голове и вышла.

Где сейчас папа? В тюрьме, наверное, отправляют только завтра. Во сколько уходит поезд на Вологду? Или это специальный поезд, он уходит без расписания?

Вологда – это еще севернее, там совсем холодно.

Через три недели пришло письмо – отец писал, что он на месте, работает на производстве, но, может быть, его переведут в технический отдел – образованных людей тут не хватает. Живет он в бараке, но не все так страшно, есть печка, они топят. Беспокоился за жену и детей, просил писать чаще.

Эля в тот же вечер села писать, Анюта рисовала картинки. Володя тоже взял листок и карандаш, написал – дорогой папа, и задумался.

Все домашние новости напишет Эля. А что ему написать? В школе ничего нового. Он машинально стал рисовать на бумаге – нарисовал маленькую уютную комнату, кровать у стены, лежащего на ней ребенка, а рядом – мужчину, укрывающего ребенка одеялом.

Эля подошла, посмотрела:

– Что ты бумагу переводишь?

– Я это папе пошлю.

– Зачем?

– Я так хочу. Это мы с ним – он меня укрывает на ночь.

Эля долго смотрела на картинку, потом всхлипнула и выбежала за дверь. Анюта подошла, посмотрела:

– Ты тоже решил картинку послать? Почему? Ты же взрослый?

– Я не взрослый. Я не хочу быть взрослым. Хочу быть маленьким.

Ему пришло в голову, что ему повезло куда больше – когда он был маленьким, и папа, и мама были рядом, а у Анюты будет только мама.

Эля вернулась, отрывисто сказала:

– Давай свой рисунок, я завтра буду отправлять письмо.

– Он не виноват, – твердил Володя, приходя к Нине, – ты понимаешь? У него не было досок, как они могли строить без досок? А взятка – может быть, он заплатил кому-нибудь, чтобы скорее дали доски… он хотел как лучше, быстрее строить.

– Папа, а ты взятки не даешь? – спросила Нина вечером.

– Нет, – открестился Арсений Васильевич и покраснел.

Взятки он давал направо и налево, начиная с первого года революции – а как, интересно, по-другому можно было получить мандат для поездок по деревням за продуктами? Как было отбиться от дурацкой повестки – когда его едва не мобилизовали на оборону Петрограда? А когда прошел слух, что в Лидину квартиру собираются вселить семью какого-то красного финна, оставив Лиде маленькую комнатку при кухне? По-другому было никак, никаких угрызений совести он не испытывал, только старался быть максимально осторожным.

Осторожным – но тоже страшно. Конечно, останется Лида, Нина не будет одна, но что может одинокая женщина… и Смирнов дал себе слово по возможности обходиться без этого.

Софья Моисеевна снова служила, получала какой-то паек. Яков Моисеевич писал часто – почти каждую неделю от него приходило маленькое письмо. Он писал, что рассказывать особо нечего, работает, живет уже не в бараке, а в маленькой комнатке с еще одним инженером, принимает участие в строительстве завода. Володя, оставшись один, доставал письма и перечитывал.

Мои дорогие, как вы там? Очень по вам скучаю, постоянно думаю и переживаю. Элечка, Володя, учитесь хорошо, старайтесь, вам обязательно надо выучиться. Помогайте маме с Анютой и по дому. Обнимаю вас, мои любимые.

Отец почему-то никогда не подписывался – папа, всегда ставил свою подпись – Я.Альберг.

Эля старательно училась, по-прежнему была первой ученицей в классе. Их гимназия почти не подверглась никаким переменам, мальчиков было мало, все ученики были из хороших семей, по-прежнему по коридорам сновали классные дамы, к ученикам обращались на вы. Эля школой гордилась:

– У нас все как раньше!

Вечерами она писала отцу:

Дорогой папочка, у нас все хорошо. В гимназии мы теперь проходим Толстого, я читаю целыми вечерами. Прочитала и Анюте – про Бульку и короткие рассказы, ей очень понравилось. Володя учится хорошо, но если бы старался, то учился бы еще лучше.

Денег не хватало, и Володе неожиданно повезло – удалось устроиться курьером в какое-то учреждение. Он бежал туда утром, разносил самую важную почту, потом шел в школу, из школы снова носил бумажки.

Мама поначалу была недовольна:

– Володя, отец велел тебе учиться.

Но потом признала, что с его заработком стало легче. Эля тоже помогала, как могла – учила музыке каких-то девочек.

Учиться и бегать по городу было тяжело. Относя очередную бумажку, Володя раздраженно думал, как он мог раньше любить город, любоваться зданиями, площадями, Невой, Фонтанкой? Теперь он бежал, не поднимая головы, думая только о том, что надо как можно скорее отнести бумаги, потом вернуться домой и скорее сесть заниматься. Но дома хватало сил только на то, чтобы доползти до кровати и закрыть глаза.

Нина как-то напросилась с ним. Володя возражал:

– Ты думаешь, я гуляю?

Но от нее было не отвязаться.

Поначалу пришлось бежать к площади Воровского, оттуда на Петроградскую сторону. Нина, стиснув зубы, шагала рядом. С Петроградской стороны ехали на трамвае, удалось сесть, Нина привалилась головой к Володиному плечу и заснула. Он еле разбудил ее около дома:

– Больше не возьму с собой.

Она больше и не ходила. Но утром, встречая его после школы, непременно совала что-нибудь – хлеб с маслом, чудом добытую конфету, пряник. После уроков ловила с чем-то еще:

– Вот тебе, поешь. Нет, так не пойдешь!

Нина помогала и в другом – заметив, что Володе просто некогда учиться, она сама стала больше заниматься и там, где могла, училась за двоих. Если надо было писать доклад или сочинение, она писала сразу два и потом подсовывала Володе:

– Прочитай, я вроде все путно написала. Если не поймешь, я расскажу.

По математике и физике она по-прежнему ничего не понимала и как-то, желая помочь Володе, обратилась за помощью к Додику. Тот толково объяснил ей тему по геометрии, Нина все решила и принесла задачи Володе. Узнав о том, каким образом Нина вдруг стала такой сведущей, Володя обиделся и задачи переписывать отказался.

С тех пор, как в школе появилась ячейка детской коммунистической группы, Додик изменился. Его выбрали председателем, и он начал свою карьеру.

Как-то раз на доске появилось объявление:

Внимание! Внимание! Сегодня состоится суд на царем Николаем Первым!

Нина, увидев объявление, недоуменно пожала плечами:

– Володя, Николай первый – это же не этот царь? Тот давно умер, да?

Володя вздохнул:

– Да.

– А как же его судить будут? А зачем? Пойдем посмотрим?

В зал набились школьники. Додик вышел на трибуну и коротко рассказал про преступления Николая. Историю он, как и другие, знал плохо, поэтому вышло глупо и неубедительно. Школьники разошлись разочарованные, но суды стали традицией.

После того, как Нина с Володей не явились на безбожный карнавал, судили и их. На доске снова появилось объявление:

Суд над Альбергом и Смирновой! Все на штурм небес!

Володя пожал плечами и собрался было домой, но Нина вцепилась:

– Пойдем послушаем! Меня еще ни разу не судили.

Пришлось пойти. Додик долго и нудно говорил про отрыв от коллектива, про то, что Альберг и Смирнова, кажется, верят в бога, что они за старую жизнь… Нина сначала с любопытством слушала, потом не удержалась – спросила, почему верующим не предоставляется столько же свободы, сколько и неверующим, почему человек не может сам решить, ходить ему в церковь или нет? Почему над иным мнением надо смеяться и издеваться, не попахивает ли тут вообще царизмом, запретом думать? Тут школьный зал взорвался криками, среди школьников оказалось много тех, кто по-прежнему ходил в церковь, они начали отстаивать свои права, другие кричали против. Нина снова села на свое место и заинтересованно слушала баталии. Володя засмеялся:

– Ты как в театре сидишь. Пойдем домой?

– Погоди, Володенька, тут интересно!

Ученики докричались до драки – на Додика набросились и побили защитники веры. Володя хотел было вступиться, Нина не дала:

– Не мешай ему страдать за убеждения!

Хихикая, они ушли домой.

Но с Додиком Нина все-таки поддерживала отношения. Когда они оставались вдвоем, он становился прежним – тихим, спокойным мальчиком, охотно играл ей на скрипке, много говорил о музыке, книгах. Нина удивлялась:

– Почему же ты на людях такой дурной? Суды эти, митинги…

Додик невразумительно мычал в ответ.

Но как-то раз он сознался:

– Я хочу большим человеком стать.

– Это как? – спросила Нина, – комиссаром?

– Если хочешь знать, комиссаром. В Москву поеду, на съезд. Ленина увижу…. А потом к тебе вернусь. В кожаной куртке, с портфелем.

Додик покраснел, потом решительно посмотрел на Нину:

– Я… я на тебе потом жениться хочу. И я уже сейчас готовлюсь, чтобы у нас все было. Я сейчас всему научусь, ну, тут в школе, а потом я смогу комиссаром в самом Кремле быть.

Нина оторопела и не нашлась, что сказать.

Мысль о том, что кто-то хочет на ней жениться и готовится к этому уже сейчас, была очень приятной. Нина чувствовала себя важной и значимой, в неясных мечтах она видела квартиру в Кремле и мужа в кожаной куртке и с портфелем.

Муж будет приходить домой, она будет его встречать, будут вместе ужинать, разговаривать. О чем? О съездах, его работе… о кожаной куртке и портфеле!

Додик смешной, приятный, но чужой, разве можно выйти за него замуж? Сейчас с ним хорошо, и с другими мальчишками тоже, просто, легко, но это потому, что потом идешь домой, а они остаются за порогом.

Наконец Нина додумалась до того, что есть только один мальчик, за кого она могла бы выйти замуж. Только с ним можно остаться в одной квартире, только с ним легко и молчать, и разговаривать, только его хочется защищать и беречь.

Поняв это, Нина испытала легкое смущение и решила никому об этом не говорить.

Володя о планах Нины ничего не знал. Работа и учеба занимали все его силы.

Иногда он заходил к Смирновым, но был таким уставшим, что просто сидел, пил чай и молчал.

Арсений Васильевич как-то встретил его на Забалканском – Володя как раз разнес всю свою почту и брел домой.

– Пойдем вместе, – позвал Смирнов.

Володя вяло согласился.

– Устаешь? – спросил Арсений Васильевич.

– Да, – помедлив, сказал Володя, – конечно. Но это ладно, главное, учиться как-то не очень получается. А папа велел учиться.

– Надо тебе какую-то подработку попроще. В клубе, может, плакаты рисовать?

– За это платить не будут.

– Я поспрашиваю, может, найдем что-то?

– Не надо, я сам.

– Да что сам! – рассердился Арсений Васильевич, – посмотри – лица на тебе нет. Бегаешь, обувь стоптал, учеба стоит. Кому это надо?

– Вы правда можете что-то другое найти?

– Не знаю. Попробовать могу. Почему ты такой, Володя? Почему тебе помощь так трудно принять?

Володя пожал плечами, побрел дальше.

– Папа говорит, что нужно всего добиваться самостоятельно, – сказал он.

– Правильно папа говорит. Но я за тебя работать и не собираюсь, ты сам будешь. Просто сам видишь – эта беготня тебя добьет.

Они медленно шли дальше.

– Очень скучаешь? – помолчав, спросил Арсений Васильевич.

Володя кивнул:

– Да.

Арсений Васильевич вздохнул. Что говорить, он не знал.

– Пять лет, – продолжил Володя, – а прошло – два месяца. Мама как-то сказала, что потом привыкнем, а мне кажется, я никогда не привыкну. Кабинет пустой, я иногда захожу туда. Книжки беру, перелистываю. На столе бумага осталась с расчетами – папа писал. Я ее беру и к лицу прижимаю. Пять лет…

***

Через два дня Арсений Васильевич пришел к Альбергам с новостью – в отделе труда на Забалканском освободилось место, Володю возьмут с радостью.

– Должность смешно называется, – смущенно сказал он, – деловод.

Володя поблагодарил и с понедельника приступил к работе. Тут, конечно, служба была намного легче, он брал бумажки и подшивал их в папку. Вся работа занимала пару-тройку часов. Теперь он снова мог спокойно учиться.

Нина, узнав об этом, очень обрадовалась и тоже повадилась ходить в отдел труда. Пока Володя подшивал свои бумаги, она сидела рядом и что-то рассказывала. Володя слушал вполуха, напрягался только на имя Додика.

Потом Нине делалось скучно, и она тоже садилась подшивать бумаги. Володя сердился:

– Нина, это моя работа!

– Да я ж деньги-то не буду брать, – удивлялась Нина, – мне просто скучно. Давай скорей уж подошьем и гулять пойдем?

Погуляв, они приходили домой, и Володя садился заниматься.

Мама приходила домой поздно, немного читала Анюте и сразу ложилась. После службы она бегала по разным знакомым и инстанциям – хлопотала за мужа, рассказывала, что он очень хороший, нужный инженер, с большим опытом, что его место в Петрограде.

Через пять месяцев ее хлопоты увенчались успехом, и инженер Альберг вернулся домой по вызову строительного треста. Он сразу же приступил к работе, домой приходил поздно, в свободное время отсыпался у себя в кабинете.

Дома стало куда сытнее, и как-то Володя поймал себя на том, что ему странно не испытывать постоянное чувство голода. Еда была всегда, самая простая, но была. Сразу все наладилось и в школе – после завтрака дома все уроки казались легкими, все запоминалось само собой. У Нины учеба с едой связана не была. Школа ее интересовала больше как место встречи с подругами, где можно было поболтать, подурачиться, побегать. Каждое утро повторялось одно и то же:

– Опаздываем, да? Черт возьми, Володя, я что-то сегодня никак проснуться не могла….

– Ты устала? Как себя сейчас чувствуешь? – пугался он.

– Да ну тебя. Ты совсем как папа – тот тоже: не ходи в школу, отдохни, устала… лимоны побежал доставать. Ничего не устала, все хорошо.

– Ну смотри.

Они шли до школы. Нина что-то рассказывала, Володя молчал. У самых дверей он подозрительно спрашивал:

– Нина, а ты задания приготовила?

– Ну так, – отвечала обычно Нина, – да что с тобой? Сейчас вот литература будет, я у тебя и перепишу.

– Так сегодня же проверочная работа.

Нина махала рукой.

На литературе она быстро переписывала задание по алгебре.

– Объяснить? – шепотом спрашивал Володя.

– Не надо, – шептала Нина в ответ, – переписала же… Мне бы еще на проверочной как-то у тебя списать. Черт, уйти, что ли… последний ведь урок – сказать, голова заболела…

Списать не всегда получалось, учителя были недовольны:

– Смирнова! Ты же у нас умная, почему же учиться не хочешь?

Володя тоже возмущался:

– Ты что, неучем хочешь быть?

Нина отшучивалась, переводила разговор на другое, а как-то раз, когда Володя был особенно резким, задумчиво сказала:

– Я не буду неучем, Володя. Я много читаю.

– Чарскую! – поддразнил он.

– Не только. Чарскую я читала, когда была маленькой. Сейчас продается столько книг…

– И что ты читаешь?

– Гончарова.

– А что именно?

– Сейчас «Обрыв».

Володя недоверчиво покачал головой:

– Он же длинный какой.

– Да. Но я быстро читаю. Ты-то сам читал?

– Читал, конечно.

– Мне Марфенька больше всех нравится.

– Марфенька? – возмутился Володя, – что там может нравится? Она же пустая, она же… самка!

– Кто?

– Ну… самка. Она только и хочет, чтобы детей нарожать и дома сидеть с ними. Она старорежимная.

Нина озадаченно посмотрела на него:

– Во как. Так и я тоже старорежимная.

– Ты хочешь детей нарожать и дома сидеть? – спросил Володя и покраснел.

Нина усмехнулась:

– А что ты покраснел? Да, хочу.

Володя нахмурился:

– Знаешь… теперь, когда столько всего нового…

– Чего нового?

– Женщины работают – в женсоветах, комитетах, ведут кружки, вот у нас в доме ясли открыли! А лекции? А библиотеки…

– Я знаю. А что тут нового? Это уже давно. Моя мама вела кружок по чтению на заводе у рабочих, читала там лекции по истории, а в Галиче они с подругой в селе открыли библиотеку, присматривали за деятельностью больницы… Только при этом она хотела растить своих детей, и если бы не умерла, у нее их было бы много!

– Ты думаешь, Марфенька твоя вела бы кружки?

– Может быть. А если и не кружки, то вспомни сам – как она заботилась о крестьянах, еще девочкой! Это Вера ничего не делала, только по обрывам бегала со ссыльным… И этот тоже – бездельник. Ну, Райский.

– Как это Вера бегала по обрывам со ссыльным? – возмутился Володя, – она просто не хотела мириться с положением женщины! С таким положением…

– С каким?

– С таким! У женщины только и пути было, что замуж! И детей рожать! Я от тебя не ожидал такого! Ты мыслишь, как Марфенька! Ты самая настоящая Марфенька!

– А ты самый настоящий идиот! – не выдержала Нина, – откуда ты знаешь, что надо женщинам? Ты женщина? Это ты в своем клубе ерунды наслушался?

Арсений Васильевич, вернувшийся домой, застал самый разгар скандала. Он попытался было вмешаться, но дети его не слушали, и он, махнув рукой, ушел к себе в спальню и на всякий случай не выходил до тех пор, пока Володя не ушел.

Как-то на уроке в класс вошел энергичный парень:

– Здравствуйте, товарищи учащиеся! Меня Евгений зовут. Городской комитет комсомола направил меня к вам, чтобы организовать у вас комсомольскую ячейку.

Нина обрадовалась:

– О, расскажите! Вообще побольше про комсомол.

Володя улыбнулся. Должна была быть проверочная работа, и Нина была готова слушать о чем угодно, лишь бы ее не писать.

Парень вниманию обрадовался:

– Ну тогда слушайте. Комсомольцы – это молодые большевики, борцы за дело Ленина… про Ленина-то все знают?

– Тоже мало, – сказала Нина.

– Никакого у вас в школе политического воспитания! – нахмурился парень.

– Нет, оно есть, нам много рассказывают, просто я учусь плохо, – вздохнула Нина, – вы расскажите, расскажите!

Евгений с интересом посмотрел на Нину. Она улыбнулась ему.

– Ну слушайте… товарищ Ленин выступал за то, чтобы все были равны, не было богатых и бедных, чтобы нами правил не капитал, а мы бы правили сами. Мы сами управляем своим обществом, мы строим новый мир, мы за мировую революцию!

Володя незаметно зевнул. Все это было скучно и невнятно, куда интереснее рассказывал товарищ Зальцман в клубе.

– А вы – вы хотите принимать участие в общем деле?

– Это что, все? – испугалась Нина, – вы нам еще расскажите, что там в комсомоле…

Парень улыбнулся:

– Расскажу. Кто хочет записаться в комсомол – подходите ко мне!

Около стола собрались ребята. Нина, поняв, что проверочная работа не состоится, к комсомолу интерес потеряла и вытащила какую-то книжку.

Зазвенел звонок, ребята выбежали из класса. Володя задержался, Нина вышла первой. Он догнал ее на крыльце – и не одну. Около нее стоял Евгений. Чуть в отдалении паслись Надя с подружкой.

Володя нерешительно остановился. Казалось бы – чего проще, подойти, позвать Нину и идти домой.

Евгений что-то говорил Нине, она, улыбаясь, качала головой. Володя решился и подошел ближе.

– Может быть, давай я тебя провожу и расскажу подробнее?

– Нет, спасибо. Володя, а я тебя жду! Спасибо за рассказ, Евгений, нам пора.

– А ты, парень, в комсомол не записался? – спросил Евгений.

– Нет.

– Почему?

Володя неопределенно пожал плечами.

– Не записался.

– Это я понял. Почему?

– Потому! – разозлился Володя на его тон, – пошли, Нина!

И пошел прочь. Нина побежала за ним.

– Ну, куда ты так летишь? – недовольно спросила она, – погоди, я не успеваю.

Володя замедлил шаг. Некоторое время они шли молча.

– Володя, а почему ты вправду не записался в комсомол? – спросила Нина.

Володя обернулся:

– И ты туда же? Я не хочу.

– Но ты же ходишь в клуб, что-то делаешь там. Тебе все это интересно, ты читаешь, ты разбираешься.

– Разве чтобы что-то делать и разбираться – обязательно быть в комсомоле?

– Да нет, конечно,– вздохнула Нина, – необязательно. Ладно… скажи лучше – на что ты злишься?

– Не на что, – буркнул Володя, – слушай, давай сейчас к тебе пойдем или ко мне, я тебе хоть объясню по алгебре.

Нина вздохнула:

– Ну пойдем, что же делать…

Сразу сесть за алгебру не получилось – сначала Нина хотела есть, потом убирала посуду, потом сказала, что надо выпить чаю, потом искала карандаш. Едва они раскрыли учебник, как пришел Арсений Васильевич.

– Занимаетесь? – спросил он.

– Хитрим, – вздохнул Володя.

– Да иди ты к черту! – вдруг крикнула Нина, – отстань от меня со своей дурацкой алгеброй, занимайся сам!

И выскочила из комнаты, хлопнув дверью.

Володя растерянно смотрел ей вслед. Арсений Васильевич тоже растерялся:

– Вот те на… что сделалось с ней, Володя?

– Не знаю, – сказал Володя, – может, я обидел? Я пойду, Арсений Васильевич.

– Иди, Володенька. Что это с ней, может, чувствует себя плохо?

Володя пошел домой. В самом деле, что это с ней? Девчонки… у Эли тоже бывали такие перепады настроения, мама не обращала внимания:

– Возраст такой, пройдет.

Вот и у Нины возраст.

На следующий день в школу он шел один – долго ждал Нину на улице, потом постучал в их квартиру, но никто не отозвался.

Нина уже была в школе, сидела за их партой. Володя пожал плечами, подошел, сел рядом. В класс вошел учитель алгебры. Класс возмутился:

– У нас же биология…

– Вчера не было алгебры, – отрезал учитель, – поэтому сейчас та проверочная работа, которая должна была быть вчера.

Он написал на доске задания и сел за стол. Володя скорее решил задачи и подвинул тетрадь так, чтобы Нина видела решения. Она локтем отпихнула тетрадь. Это не укрылось от внимания учителя:

– Альберг, Смирнова, в чем дело?

– Не в чем, – буркнула Нина, – мне стало тесно, я подвинула его тетрадь.

– Если тебе тесно, пересядь на заднюю парту!

Нина вскочила, схватила свои тетрадки и пересела.

Володя растерянно смотрел ей вслед. Что такое? Чем он вчера мог ее обидеть?

В перерыве Нина вышла из класса. Володя за ней не пошел. На следующем уроке она тоже сидела одна.

После уроков Володя пошел в клуб. На душе было противно. Он не чувствовал себя виноватым, не понимал, что случилось.

В клубе кипела работа – готовились к годовщине Октября. Володе обрадовались:

– О, художник наш пришел! Нам плакаты рисовать надо, зал оформить!

Закончили поздно. Володя вышел вместе с Петькой – он теперь был завклубом.

– Ну, Володька, помог ты нам, – сказал Петр, кладя руку Володе на плечо, – ты настоящий друг, товарищ…

Они повернули на Загородный, и Володя увидел Нину. Рядом с ней шел вчерашний комсомолец.

– Никак Женька? – обрадовался Петр и заорал на всю улицу: – Женька!

Тот обернулся, широко улыбнулся:

– Петруха!

Они обнялись, хлопая друг друга по плечам.

– Давно, брат!

– Давно… ты где теперь?

– Завклубом тут, на Забалканском. А ты?

– А я на заводе, пропагандист ячейки. Знакомься, Петя – это Нина, она во второй ступени учится.

– Приятно, – покраснел Петька,– Петр я. А это Володя, он нам в клубе помогает.

– Мы знакомы, – сказала Нина, – мы учимся вместе и живем рядом.

Евгений пригляделся:

– Точно, я же тебя в школе вчера видел… так ты активный? А вчера таким букой глядел, в комсомол не хочу, ничего не хочу…

– Без него нам бы и плакатов не нарисовать, – сказал Петька, – да он вообще молодец, я тут лекцию должен был читать, про женщину в новом мире… брошюру взял, товарища Коллонтай, ничего не понимаю! Прочту вроде – понятно, а как пересказать, так все в голове путается! А тут Володька пришел, прочитал, да мне на бумажке весь доклад и написал, я так и читал. Да как ясно все написал-то! Ему бы самому доклады читать.

– Вступай в комсомол, Володя, – сказал Евгений, – нам нужны такие – грамотные, талантливые. Вот в школе ячейка поднимется – там запишись. Или при клубе, раз ты там свой человек.

Володя неопределенно кивнул.