Текст книги "Мост (СИ)"

Автор книги: Ольга Шлыкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

  «Только бы не заметили!» – высокий, худой подросток шептал эти слова как молитву, прижимаясь к холодной крыше пустого вагона, который неспешно двигался по узкоколейке в небольшом составе, этот состав тянул старый трофейный паровоз. Мальчишка, ещё с вечера, пересчитал вагоны поезда, их было восемь. Порожняком шёл последний, это была теплушка для сопровождающих. В остальные вагоны аккуратно погрузили готовую продукцию завода боеприпасов – корпуса для мин. Мальчишка много раз видел такие корпуса, только бракованные. Каждые три дня он отвозил полную тачку такого брака за заводской забор, и сбрасывал их в выкопанную ещё с осени яму. Солдаты, которые шли с ним к яме, иногда помогали, выворачивать тачку, чтобы корпуса падали в яму сами. Но чаще всего мальчишке приходилось самостоятельно сбрасывать корпуса для мин по одному. К весне яма была почти доверху заполнена этим браком, но мальчишка думал – «Не моё дело», и продолжал сбрасывать тяжёлые чугунные бракованные корпуса. Состав приближался к деревянной переправе через небольшую речку, которая уже разлилась и, подчиняясь весеннему половодью, выходила из своих берегов. Мальчишка не знал её названия, но невольно залюбовался цветущими плакучими ивами, склонившимися к воде. Паровоз дал длинный гудок, и мальчишка услышал отборный мат и хохот. Сопровождающие груз солдаты, отодвинув дверь, сидели на полу вагона, свесив ноги, курили, и вели неспешную беседу о том, что в Томске им поменяют паровоз, и завтра они уже будут в Ново – Николаевске, сдавать корпуса для мин на завод, где в них поставят запалы, и отправят на фронт. И вот состав идёт по мосту, сильно сбросив и так малую скорость. Мальчишка видит на другом берегу часового с винтовкой, и прошептав: «Ну, родной, вся надежда на тебя» – резко подскакивает, и прыгает в воду. Выстрел прогремел как гром и, почувствовав резкую боль в спине, мальчишка пошёл на дно.

   ЧАСТЬ I Слава.

  Славка возвращался из школы, когда услышал с неба странный гул. Он учился во вторую смену, и торопился дойти до дому, пока не стемнело. Он побежал, но его кто-то схватил за руку, и утянул за собой в подвал ближайшего дома.

  – Куда разбежался? – Услышал он хриплый голос дворника дяди Тимофея. – Видишь, налёт.

  Славка покачал головой, он не посмотрел в небо. Серьёзных налётов на город ещё не было, наши летчики, и зенитчики просто не пропускали немецкие самолёты к городу. Только иногда было слышно треск зениток и шум воздушного боя где-то на окраине. А теперь вот и сюда долетели. К артобстрелам все уже привыкли, до города редко долетали немецкие снаряды, а вот бомбёжки с воздуха только начались.

  – Дядя Тимофей, а зачем им город бомбить, его уже и так окружают? – Спросил Славка.

  – Враг, он такой. Ему надо, город уничтожить. А раз наша армия его не пропустила дальше окраин, значит, будут палить сверху.

  – Палить? – не понял Славка.

  – Ну, бомбы скидывать, чтобы наши дома разрушить. – Дядя Тимофей замолчал, он к чему-то прислушивался.

  Славка тоже прислушался и услышал противный свист.

  – Бомба! К нашему дому полетела. – И дядя Тимофей взбежал по лестнице, и выскочил на улицу. Славка побежал за ним.

  Они бежали, не разбирая дороги, когда услышали хлопок и грохот. Славку словно что-то толкнуло, и он кубарем покатился по тротуару, больно ударился ногой о фонарный столб, и потерял сознание. Он очнулся от того, что кто-то бьёт его по щекам. Над ним склонилась девушка в белой косынке с красным крестом.

  – Ты можешь встать? – Спросила она Славку.

   Славка опёрся на руки, сел, потрогал ушибленную ногу, и сказал, что бывало и хуже. Девушка подала ему руку, и он поднялся.

  – Ты тут постой, никуда не уходи, у меня ещё четыре человека пострадавших. – Девушка ушла, а Славка спросил ей вслед:

  – От чего пострадавших? – Но она его уже не услышала.

  Славка, хромая, побрёл к своему дому. Когда он завернул за угол, он сначала ничего не понял. Дома не было. Пожарные тушили языки пламени, вырывавшиеся из-под обломков. Кто-то положил руку Славке на плечо:

  – Нет теперь нашего дома. – Это дядя Тимофей, смотрел на то, что ещё пять минут назад было их домом, и плакал.

  – Мама! – Закричал Славка, и бросился к пожарному, он выкрикивал – «Мама, мама, мама», и пытался выхватить из рук пожарного брандспойт.

  Четыре дня Славка жил у родственников дяди Тимофея. Он пошёл было в школу, но оказалось, что школу тоже разбомбили, и уроков не будет. Седая секретарша сидела за столом прямо на улице, и переписывала всех детей, кто приходил к школе. Славка не стал дожидаться своей очереди, и ушёл. Он ещё утром решил, что уйдёт жить в летний домик своей тёти. Что он будет, есть, он тогда не думал. Он понял, что чужим людям он не нужен. Уже начали выдавать карточки на продукты, а в семье, где он жил было четверо детей. Он слышал, засыпая, как хозяйка кому-то сказала, показывая на него – «Лишний рот». Славка пришёл к своему дому, и долго стоял, глядя на развалины. Они жили на третьем этаже, у мамы не было никакого шанса спастись. Её нашли на третий день, и даже показали Славке. Мама лежала на носилках в своём домашнем платье и кухонном фартуке, в руке у неё была тряпочка прихватка. Она ждала Славку из школы, и разогревала ужин. Почему-то потом Славка вспоминал именно эту тряпочку в маминой руке. Сейчас он стоял и думал о том, что хорошо бы собрать какие-то вещи, ведь у него кроме портфеля с учебниками и тетрадками ничего не было. Но всё, что могло остаться от вещей из Славкиной квартиры, сгорело. Он нашёл осколки цветочного горшка из маминой спальни, и мамин гребешок. Он поднял его, и заплакал. Когда Славка приезжал из пионерского лагеря, мама всегда вычесывала его волосы этим гребешком. Она искала вшей, а папа смеялся – «Пионерский лагерь и вши близнецы братья!» Славка отвернулся от осколков своей жизни, и увидел большой шкаф, который лежал на боку под обломком кирпичной стенки. Славка даже знал, чей это шкаф. Его хозяйку звали Тамара Ивановна, она ещё летом уехала к родственникам в Москву и, наверное, даже не знала, что у неё больше нет дома. Славка осторожно подобрался к шкафу и потянул дверцу. Шкаф был закрыт на ключ. Немного посидев на уцелевшем стуле, Славка решил, что ничего не поделаешь, нужно уходить налегке. Он поднялся, и случайно посмотрел на верх шкафа. Маленький ключик застрял в трещине.

  Когда Славка пришёл в тётин домик уже стемнело. Электричества не было, и Славка интуитивно понял, что не следует зажигать даже свечу. Линия фронта была совсем недалеко, и Славка слышал, как со стороны залива, в сторону города пролетели самолёты. «Значит немцы» – подумал Славка и уснул, как убитый. Утром он снова сходил к своему дому забрать из шкафа Тамары Ивановны то, что не смог унести вчера. А шкаф оказался настоящим сокровищем. Помимо тёплых вещей сына Тамары Ивановны Гриши, которые оказались Славке впору, он нашёл там несколько банок тушёнки, два небольших мешка сухарей, крупу и банку вишнёвого варенья. Славка подумал, и забрал и летние вещи Гриши. Связав всё в большой узел из простыни, которую тоже нашёл в шкафу, он долго решал, забирать или нет мешочек с золотыми монетами и украшениями Тамары Ивановны, которые лежали в кармане её пальто. Ему почему-то казалось, что забирая одежду и еду, он не делает ничего дурного, а вот золото он забирать боялся. «Скажут ещё, что украл» – подумал Славик, и уже положил мешочек на место, и вдруг рассмеялся. «Если я не заберу, заберёт кто-то другой».

  Сентябрь подходил к концу, и Славка как домовитый хозяин делал запасы на зиму. Он выкопал всю картошку и морковь на своём и соседних участках, собрал в огородах оставшиеся кабачки, тыквы и зелёные помидоры. Долго возился с капустой, которой набралось сорок кочанов. Наконец он рассудил, что на зиму ему хватит – тётин погреб был забит под завязку. Яблоки он рассыпал по всему полу в комнате, потому что решил, что будет жить в кухне, где прекрасно устроился на топчане. Он ждал, что вода в поселковой колонке закончится, но она не закончилась. А когда наступили первые заморозки, Славка вдруг сообразил, что не умеет топить печку. До сих пор ему хватало буржуйки на веранде, где он варил себе еду. Он закрыл глаза и начал вспоминать. Вот тётя складывает в печку дрова, открывает заслонку и, положив на дрова газету, чиркает спичкой, и смотрит на огонь. «Зачем она смотрела на огонь?» – думает Славка, и повторяет всё, что делала тётя. Когда он услышал гул в трубе, то понял, тетя, глядя на огонь, проверяла тягу.

  Долгими, зимними вечерами, Слава грыз морковь, читал старые газеты, или думал об отце. О маме он старался не думать. Его отца призвали сразу же, как только началась война, как говорила мама, по списку Ворошиловских стрелков. Ещё два месяца папа иногда приходил домой, пока учился в школе снайперов, а в августе им сообщили, что папа уехал на фронт. Славка плакал, когда вспоминал, как однажды в парке, в Славкин день рождения, папа снял свой значок «Ворошиловский стрелок», и выбил в тире столько очков, что забрал все призовые игрушки. А когда они пришли домой, серьёзно сказал – «Больше мы так делать не будем, это не честно». И Славка понял, почему не честно. Другие тоже хотели получить призы, а их не осталось.

  Всю зиму Славка не имел понятия о том, что происходит в городе и на фронте. Его никто не искал, и он не хотел, никому навязываться. К нему прибились две кошки, и они прекрасно прожили самое холодное время. Славка даже устраивал себе баню в большом тётином тазу. Зачем тёте был запас чёрного хозяйственного мыла на даче, Славка не знал, но ему оно очень пригодилось. Когда кончились дрова в тётином сарае, Славка нашел их в сараях соседей. Весной он раздумывал, как разобраться с тётиными семенами, чтобы посадить огород, но его планы нарушила женская бригада заготовителей дров. Они приехали на грузовике, и начали разбирать крайние дома дачного посёлка. Славка наблюдал за ними три дня, и понял, что рано или поздно они доберутся и до его дома, и решил попросить их, не разбирать его.

  Два месяца спустя Славка горько пожалел о том, что подошёл к высокой худой бригадирше, и честно рассказал ей, что прожил один в посёлке всю зиму, и не хочет отсюда уезжать. «Лучше бы я убежал, куда глаза глядят. В пригороде полно дачных посёлков. Прожил бы как-нибудь» – думал Славка.

  – И ты не голодал, Робинзон? – спросила какая-то девушка, взъерошив его давно не стриженые волосы. Славка мотнул головой.

  – Не годится. – Сказала, как отрезала, худая бригадирша.

  На обед вся бригада и шофер красноармеец, собрались у Славки дома. Они наготовили еды, как на свадьбу, и уплетали всё за обе щёки. А уезжая, набили картошкой тётины мешки, и погрузили в грузовик вместе с дровами. Славку они забрали с собой, и вечером сдали в детприёмник для осиротевших детей. Здесь он впервые услышал слово блокада, и узнал, что такое голод.

  Славкина очередь на эвакуацию подошла только в конце ноября. Ждали, пока замерзнет Ладога. И вот Славка сидит вместе с другими детьми в крытом кузове грузовика, и смотрит в маленькую дырочку в брезенте. Но ничего кроме белого снега не видно. Потом быстро стемнело, и воспитательница сообщила, что они уже съехали на лёд Ладоги. Машина двигалась медленно, и воспитательница зачем-то сказала, что впереди идёт ещё одна машина с эвакуированными, а справа застряла во льду машина с какими-то торпедами. Воспитательница переговаривалась в маленькое окошечко с шофёром, и он ей сказал, что если прилетят немцы обстреливать дорогу, и в машину с торпедами попадет, хотя бы одна пуля, рванёт на километр вокруг. У воспитательницы вытянулось лицо, потому что все услышали гул самолётов.

  – Не бойтесь, это наши! Они по ночам охраняют дорогу. – Крикнул шофёр, и Славка, прислонившись к брезенту, задремал.

  Воспитательница тронула его за плечо:

  – Слава, мы приехали. Помнишь, ты обещал, мне помочь, снять с машины малышей?

  Большую, жарко натопленную избу, шофёр назвал перевалочным пунктом.

  – Здесь вас накормят, и распределят кого куда, а мне пора обратно.

  Славка оглянулся, и увидел, что в их машине уже сидят молоденькие красноармейцы в новых овчинных тулупах, и ему почему-то захотелось, тоже стать красноармейцем, и вернуться, служить в Ленинград. Машину закрыли куском белой ткани, оставив открытыми только лобовые стёкла.

  – Для маскировки, днём поедем. – Улыбнулся шофёр, увидев, что славка рассматривает колёса. Он только сейчас заметил, что они выкрашены белой краской.

  Славку, как самого старшего увезли в Москву в приёмник распределитель для подростков. Он прожил там три дня, и всегда просыпался от того, что по его лицу ползали тараканы. А когда его отправили на Урал вместе с детьми из другого приёмника, он по дороге сбежал. Потому что его избили в первый же день, обозвали франтом, и отобрали его тёплую одежду, бросив взамен рваную телогрейку. Славка думал – «Хорошо, что не добрались до мешочка с золотом» – который он прятал на груди, привязав на длинный шнурок. Когда рассвело, он увидел на фронтоне вокзала название города, где оказался.

  – Казань. – Прочитал Славка вслух, и пошёл в здание вокзала, чтобы согреться.

   Он помнил, что в Казани жила его бабушка, мамина мама, и решил её найти. «И как я сразу не додумался, сказать в приёмнике, чтобы меня отправили к бабушке в Казань. Не иначе, это мама с неба меня сюда завела» – раздумывал Славка, шагая по улицам города. Он не знал точного адреса, но помнил, как дойти до дома бабушки с вокзала. Дверь открыла незнакомая женщина.

  – Мальчик, тебе кого?

  – Прасковью Фёдоровну.

  – А кто ты ей будешь?

  – Внук. Сын Людмилы.

  – Людмилы? – Женщина смотрела на Славку, и казалось, что она решает, пускать его в дом или нет. – Ладно, заходи. Меня тётей Катей зовут, ты меня, наверное, не помнишь. – Наконец, проговорила она.

  Новости, которые ему рассказала тётя Катя, убили у Славки последнюю надежду. Его бабушка умерла, когда получила похоронку на сына Романа, Славкиного дядю. Тётя Катя была женой дяди Романа, и теперь она жила в бабушкином доме с двумя детьми.

  – Вот, не знаю, как и быть с тобой. Места у нас хватит, а вот прокормить тебя будет нелегко. Сам понимаешь, война.

  Славка ничего не ответил, он вспомнил лицо родственницы дворника дяди Тимофея, когда она говорила – «Лишний рот», и встал, чтобы уйти.

  – Ты, погоди. Не по-людски это. Ты Ромин племянник, он любил твою мать, пылинки с неё сдувал, не могу я тебя отпустить. Тем более из блокадного Ленинграда выбрался. Живи, только пропитание сам добывай.

  Слава попросил тётку сдать в ломбард одно из колец, и сказал, что это мамино. Он решил не говорить тётке, что у него есть ещё золото. Пока он хотел купить себе другую одежду, и узнать где ломбард.

  Он нанялся помогать сапожнику на рынке. Рыжий, безногий татарин Рашид, два месяца подкармливал Славку, жалея его как ребёнка из Ленинграда. И Славка ему был благодарен, но всё равно чувствовал себя не в своей тарелке, и дома, и в маленькой мастерской Рашида. Он задумал выправить себе документы, прибавить год и уйти на фронт. Когда он поделился своими планами в Рашидом, тот ему сказал:

  – Погоди. Ты ещё мальчик, от призыва не уклоняешься по малолетству, вот исполнится восемнадцать, тогда и пойдёшь. А пока побудь так, не торопи жизнь.

  – Так это ещё два года ждать? Не, я не могу. – И Славка пошёл в милицию.

  Когда он объяснил, зачем пришёл дежурному сержанту, тот посмотрел на него, и пробурчал:

  – Хоть какие-то документы есть?

  – Нет.

  – А где ты отстал от поезда?

  – Здесь, в Казани.

  – А где жил всё это время?

  Славка решил, не впутывать ни тётку, ни Рашида, и сказал, что два месяца жил, где придётся.

  – Не похож ты на беспризорника, морда сытая, и одет по-домашнему. – Сказал сержант, и вызвал другого сержанта, скомандовав тому – обыскать.

  «И чего я Рашида не послушал?» – думал Славка, когда на него составляли протокол, как вора карманника. Они нашли его мешочек с золотом. Когда сержант высыпал на стол четыре колечка и пять монет, вместе с ними выпал сложенный вчетверо тетрадный листок.

  – Так, «Справка о смерти Кононовой Людмилы Васильевны, погибшей в разбомблённом доме...» – Сержант поднял глаза на Славку. – Не соврал, что из Ленинграда, и фамилию не соврал. Так что ж ты, сука, у людей последнее тащил?

  – Я не тащил, это... – Славка споткнулся на полуслове. – Я нашел в соседской квартире. Они все уехали. Не забрал бы я, забрал бы другой.

  – Врёшь, подонок. Откуда у советских граждан в городе Ленина царские деньги? Небось, по скупкам ошивался, где что плохо лежит, тянул. Или старушек у входа в эти скупки грабил? – Сержант высыпал золото Тамары Ивановны в ящик стола, и Славка больше его не видел. «Ну вот, и сказали, что украл...» – подумал Славка.

  Протокол переписали, как явку с повинной, но золото из мешочка Тамары Ивановны почему-то в протоколе не упоминалось. А через неделю Славку уже везли в вагоне битком набитом такими же, как он, этапированными в Сибирь. Куда везут, никто точно не знал, даже самые блатные. Но блатных быстро высадили в Тюмени, и Славка хотя бы выспался. Блатные всю дорогу играли в карты, и орали друг на друга днём и ночью. Славка тогда не знал, что это его последняя спокойная ночь в жизни. И вот поезд пришёл в Томск, а Славка почувствовал во рту привкус крови. Когда выкрикнули его фамилию, он впервые услышал слово Чекист, и не понял, что это название посёлка. Он почему-то решил, что это какая-то школа НКВД для малолеток.

  – Харьковский завод боеприпасов, эвакуированный в Томскую область. Здесь делают мины. – Сказал ему сосед по нарам, шустрый Лёнька Сапрунов. – Ты скоро забудешь своё имя. Здесь все под номерами, теперь ты зек! – Лёнька расхохотался.

  – Но, ты, же своё имя не забыл. – Удивился Славка.

  – Я то? А откуда ты знаешь, что это моё имя? Может, был у меня здесь дружок Лёнька, да копыта откинул, вот я его имя помню, а своё нет.

  Славка не мог уснуть, потому что в бараке было холодно. Только под утро пришли взрослые зеки и затопили буржуйки, но толку от них было мало. Они стояли в разных концах барака, и когда воздух хоть немного прогрелся, уже было пора выходить на улицу на построение и утреннюю перекличку.

  – Новички, шаг вперёд! – Скомандовал седовласый капитан. Он внимательно посмотрел на Славку, и выдал ему нашивки с номером, и показал куда пришить.

  – А чем пришивать? – Спросил Славка.

  – Иголки и нитки у старосты. – Капитан почти прошептал, и поспешно отошёл от Славки.

   Славка смотрел на две полоски белой ткани, на которых чёрной тушью были аккуратно выведены цифры 3457.

  – Это номер Долговязого, он загнулся недавно, поэтому тебе его номер и передали. Здесь редко новые номера выдают. – Сказал Лёнька и ушёл расхохотавшись. А Славка ничего не понял.

  Вся жизнь малолетних зеков зависела от старосты барака. Славка долго разбирался в иерархии лагерных начальников и понял, что только половина начальники настоящие. Остальные, это аналоги воровских авторитетов на зоне. Староста барака малолеток был угрюмый взрослый зек по прозвищу Француз. Потому что он был картавым. Правда, взрослым его назвать можно было весьма условно, он вышел во «взрослый» барак всего год назад, но его оставили старостой у малолеток. Славка долго не знал, как его зовут, и только однажды на построении мордатый сержант выкрикнул фамилию Француза – Гоголев. А когда тот сделал шаг вперёд, сержант подошёл к нему и, заглядывая в глаза, прошипел:

  – Чего же ты, Лазарь Акимович, не досмотрел? Почему твои подопечные на колючку под напряжением кидаются, да так, что одни угольки остались от пацанёнка.

  Славка видел, что Француз вытянулся, и сглотнул. Он явно не знал, что случилось. Вечером на построении были все, Француз ночует в другом бараке, откуда ему было знать, что случилось ночью. Почему-то Славка был уверен, что кто-то из их барака погиб именно ночью.

  Разбирались недолго. Пацана нашли утром солдаты, которые обходили лагерь по периметру. Колючкой под напряжением был огорожен только энергетический цех. Славка не знал, что там находится, но от крыши этого цеха расходились провода к другим цехам, и помещениям лагеря. Лёнька говорил, что это самое секретное место завода. Если что-то сломается в энергетическом цехе, встанут все остальные цеха. А тогда в строю, слушая, как сержант орёт на старосту, Славка услышал шёпот Лёньки стоявшего позади него – «Это уже третий, в этом году, на колючку кинулся. Двое из взрослых бараков, а из нашего первый». В очереди возле кухни судачили, что по следам определили, что парня к колючке кто-то притащил, и тех, кто тащил, было двое. Следов пацана не было. И рядом с забором видели, засыпанный опавшими осенними листьями костёр. А деревьев на территории лагеря не было. И ещё говорили, что у того пацана срок уже закончился, его мать вызвали, чтобы забрала, но она приехать не успела. Старосту Француза снова перевели в барак малолеток, и на время всё затихло. Но только на время. Подростки старались подражать взрослым зекам, и периодически выясняли отношения на ножах. Славка до колик в животе боялся драк, которые затевали его товарищи по бараку. Сначала один задирал другого, начинался кулачный бой, а через некоторое время в драку вступали другие, и Славке казалось, что по земле катается огромный шар из сплетённых человеческих тел. И вдруг этот шар рассыпался, и на земле оставался лежать тот, кого пырнули ножом. И не всегда это был кто-то из тех двоих, кто затеял драку. Лёнька говорил, что драки организуют специально, чтобы кого-то наказать, а жертва и не знает, что всё затевалось ради него. Славку никто не задирал, но он всё равно боялся, что рано или поздно решат, разобраться и с ним.

  – А я думал, что здесь не совсем зона. Это же секретный завод. – Сказал Славка Лёньке, когда они загружали свои тачки бракованными корпусами для мин.

  – Ну, ты, тормоз! – Ответил Лёнька. – Как это зона не настоящая? Самая, что ни на есть. Только блатных сюда не садят, вот и всё отличие. А я погоняло тебе придумал – Тормоз. – И Лёнька расхохотался.

  Лёнька всегда громко хохотал по поводу, и без повода, но почему-то никто на это внимания не обращал. И однажды Славка его спросил, почему он всё время хохочет. А Лёнька обиделся:

  – Это когда это я хохотал? – Славка опять ничего не понял, и предпочёл, пустить всё на самотёк – время покажет.

  Сибирская зима была суровой. Славка всё чаще вспоминал как жил на тётиной даче, и своих кошек – что-то с ними стало без него? Ему там было сытно и тепло, а здесь отобрали и новую телогрейку и валенки, которые ему выдали, как новенькому, и Славка ходил в тех же самых ботинках, в которых приехал. Ботинки давно прохудились, и Славка изловчился наматывать портянки так, что снег вовнутрь не попадал. Но главное, Славку всё время мучил голод. Сколько бы он не съел, а у него уже давно не отбирали пайку, всё равно голод подступал к горлу, как только он доедал то, что ему выдавали на кухне. Суп, который здесь называли баландой, зимой в котелке замерзал, и приходилось, разбивать его ложкой и сосать льдинки, сытости такая еда никак не прибавляла. Подростков кормили отдельно от взрослых зеков, поэтому Лёнька очень удивился, когда утром возле кухни к нему подошла женщина, по виду зечка. Он не знал, что в лагере отбывают сроки женщины, и тоже работают на заводе. Славка видел только вольнонаёмных из посёлка, когда они выстраивались вечером у проходной, чтобы выйти с территории завода.

  – Тебя Славой зовут? – Спросила женщина, поправляя на голове платок, и откровенно его разглядывая.

  Славка молчал. Славой его давно никто не называл. Прозвище – Тормоз прижилось, и Славка даже осознавал себя либо Тормозом, либо номером 3457. Лишь изредка на построении его называли по фамилии – Кононов. Это когда его вызывали в санчасть, или на склад получить что-то из одежды. Он всё ещё числился новеньким, и до сих пор ему выдавали что-то из материального довольствия, чего он получить не успел. Значит, прав был Ленька, когда говорил, что в лагере все свои имена забывают. Наконец, он выдавил из себя:

  – Да, меня зовут Слава.

  А женщина взяла его за руку, и потянула за угол. Там она расстегнула телогрейку, достала из-под рубахи свёрток и, протянув Славке, сказала:

  – Ешь.

  Это был большой кусок хлеба, сверху на котором лежал толстый кусок сала. Славка, не раздумывая, набросился на хлеб с салом, позабыв про свою кашу в котелке. Потом присел на корточки и стал, есть кашу из котелка, закусывая её хлебом с салом. Когда он почувствовал, что голод потихоньку отступает, он спросил женщину:

  – А можно я немного хлеба Лёньке оставлю?

  – Нет. Он разболтает, и тебя прибьют. И он никакой не Лёнька. Его Егором зовут, Мечиков, фамилия. Его когда-то контузило, вот и стал дурачком. У начальства никак руки не дойдут, его на волю отправить в приют. Срок давно уже у Егорки закончился. Да сирота он, некого вызвать, чтобы забрали. – Женщина дождалась, когда Славка доест и кашу, и хлеб, и ушла. А Славка подумал: «Интересно, откуда она знает, как Лёньку зовут по-настоящему?»

  Славка шёл с тачкой к яме с браком, и не обращал внимания на Лёнькину болтовню, он думал о своём. Когда он спросил женщину, почему она подошла именно к нему, она ответила, что тоже из Ленинграда. А хлеб с салом ей в передаче приносят из посёлка. Там у неё дочка в людях живёт, ждёт пока мать на волю выйдет. Вот и ей кое-что с воли перепадает. А идти, знакомится с земляком с пустыми руками негоже. И тут Славка понял, что Лёнька всё время повторяет какой-то вопрос. Он прислушался, и оглянулся на солдата. А тот уже обгонял их с Лёнькой, чтобы открыть калитку в заборе. Славка остановился, словно дожидался, когда можно будет проехать через калитку, и сказал Лёньке:

  – Чего ты спрашиваешь, и спрашиваешь, я тебя не слышу.

  – Зачем к тебе Шалава приходила? – Выдохнул Лёнька.

  – Кто?

  – Да, зечка из женского барака. Она путается с капитаном здешним, вот её Шалавой и прозвали.

  Славка не понял, что значит, путается, и пошёл к калитке, потому что солдат махнул рукой, и вскинул винтовку. Славка уже привык, что солдаты держат его под прицелом, пока он сбрасывает в яму бракованные минные корпуса. А вот Лёньку под прицелом никогда не держали. «Это потому, что у него давно срок закончился» – подумал Славка, отвёз свою тачку от ямы, потом они вдвоём с Лёнькой перевернули его тачку, и пошли обратно к зданию цеха. Сегодня брака было много, «Придётся сходить ещё раза два», думал Славка. Но к его удивлению от кучи брака у двери в цех не осталось и следа. Он оглянулся и увидел, что рядом со зданием командования лагеря стоят две трофейные легковушки.

  – Генералы приехали. – Равнодушно сказал Лёнька и, развернувшись, пошёл, ставить тачку на место.

  – А где брак? – Удивился Славка.

  – Его обратно в цех перетаскали, и сложили вместе с хорошей продукцией. Их же не видно просто так, бракованные они или нет. – Лёнька расхохотался, и ушёл. Потом вернулся, и потянул Славку за собой. – Идём, негоже на глазах у больших погонов путаться.

  Но Славка стоял на месте, и смотрел в открытые двери цеха. Такого порядка он никогда там не видел. Полы были аккуратно выметены, все лампочки вкручены, затопили все шесть печей, и в цехе было почти жарко, и светло как на улице. Рабочие работали в халатах, а не в телогрейках. «И когда только успели?» – думал Лёнька, глядя, как старый истопник не спеша переходит от печи к печи, и подбрасывает в топки уголь. Всё выглядело так мирно, что Славка разрыдался. И тут его кто-то схватил за руку, и увлёк за собой. Это вернулся Лёнька:

  – Ты, чего, обалдел? Они уже цеха обходят.

  Славка и Лёнька спрятались за углом, и втихаря подсматривали за тремя высшими офицерами, которые ходили по территории лагеря в одних кителях. С ними даже не было лагерного и заводского начальства. Лёнька словно услышал удивление Славки, и прошептал:

  – Вот тот, с орденом, раньше был командиром лагеря. Потом ему звание повысили, и куда-то перевели, но он всегда приезжает с проверяющими.

  Гортанные командирские голоса отскакивали эхом от стен зданий, потому что в лагере стояла гробовая тишина. Славка даже слышал, как гудят высоковольтные провода. Когда офицеры зашли в цех, Славка спросил Лёньку:

  – А почему так тихо?

  – Так всех по баракам разогнали. Даже выгрузку болванок для минных корпусов приостановили, у взрослого барака сегодня выходной.

  – Выгрузку болванок? – Удивился Славка. – А что это такое?

  – Ну, ты, точно Тормоз! – Лёнька беззвучно расхохотался. – В воскресенье я тебе покажу, что это такое. А сегодня в баланде картошка будет, и вечером молоко дадут. Если конечно проверяющие не уедут.

  Ночью Лёнька всё время крутился, и болтал, не давая Славке заснуть. Он снова, и снова спрашивал Славку, зачем к нему приходила Шалава. Наконец, Славке надоел Лёнькин допрос, и он сказал, что Шалава спрашивала, где он жил в Ленинграде, потому что она тоже ленинградка.

  – А где ты жил в Ленинграде? – Не унимался Лёнька.

  – На Невском. – Соврал Славка. «И зачем Лёньке знать, где я жил на самом деле?» И вдруг Лёнька задал вопрос, над которым Славка долго смеялся:

  – А ты царя видел?

  – Какого царя?

  – Ну, который на лошади. Нам в школе рассказывали, что в Ленинграде есть царь, который сидит на лошади.

  Славка, как мог, объяснил Лёньке, что им рассказывали про Медного всадника, памятник царю Петру первому.

  – А-а-а-а. – Мечтательно протянул Лёнька, а потом вполне серьёзно спросил:

  – А Шалава тебе сказала, где жила в Ленинграде?

  – Да сказала, на Петроградской стороне. – Славка снова соврал, потому что Шалава ему не говорила, где жила в Ленинграде, а Лёнька бы всё равно не отстал.

  – А это далеко от Невского?

  – Далеко.

  – И вы в Ленинграде не встречались?

  – Лёнька, чего ты пристал? Конечно, не встречались, Ленинград большой.

  – Больше Томска?

  – Не знаю, я в Томске не был. А почему ты о Шалаве спрашиваешь?

  – Да, так, интересно. Зечек не пускают в мужскую половину лагеря, как и зеков на женскую. А Шалава ходит, где хочет.

  Наконец Лёнька отстал от Славки и захрапел. А Славке не удалось заснуть до самого подъёма. Он лежал и думал о маме, которую ему напомнила Шалава. И перед его глазами стояла тряпочка прихватка в маминой руке.

  В воскресенье Лёнька повёл Славку к железнодорожному цеху. Он находился в низинке, на ровной площадке, и тоже был огорожен колючей проволокой, но как сказал Лёнька, без напряжения. Мальчишки перебежками добрались до какого-то пустого склада, залезли на его крышу, и Славка ахнул. Оказывается, на территории завода была целая железнодорожная станция, только небольшая. Славка с детства любил, гулять с пацанами в районе Московского вокзала, и знал, что такое путевое развитие. На заводской станции тоже было путевое развитие – дополнительные пути, для работы с поездами. Здесь было всё как положено – семафоры и стрелки на путях, и диспетчеры переговаривались по рации, как на Московском вокзале – скороговоркой. Прямо под мальчишками стояла под разгрузкой открытая железнодорожная платформа. Славка смотрел на зеков, которые вручную скидывали на землю куски металла, похожие на разрезанную трубу. «Кажется, это называется цилиндр» – подумал Славка вслух, а Лёнька сказал, что это чугунные чушки, из которых потом на станках вытачивают корпуса для мин. Они лежали на крыше склада, пока не замерзли, потом аккуратно спустились, и пошли в сторону своего барака. Но тут они услышали окрик: «Стой, кто идёт!», и в Славкину спину упёрся штык винтовки часового.