Текст книги "Мафусаиловы хляби (СИ)"

Автор книги: Ольга Рубан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Оставшись с дочкой наедине, Дарья на цыпочках подошла к ней, вгляделась в ее спящее лицо и почти не узнала. Осунулась, конечно, исхудала, лицо покрылось красными струпьями, но это было не главное. Она словно… опустела. Так пустеют разве что трупы, лишившись заполняющей их прежде индивидуальности. Захотелось растормошить ее, увидеть глаза, но она не смела. Возможно, так действует укол… Чтобы занять себя, она принялась разбирать дочкины вещи, которые перед этим принес медбрат. В гардероб они одежду отправлять не стали, потому что утром ее должна была забрать полиция.

Она помнила, как приняла сначала Машку за негритянку, да и в скорой удивлялась тому, какая девочка грязная. На лице и руках грязь была такой густой, что начала трескаться. Ей припомнилось, что даже веки ее были в засохшей коричневой глине. Но при этом на одежде грязь была только с изнанки. Словно… Словно она разделась донага, закопалась в мокрую землю, а потом выкопалась и снова оделась… Пуховик был и вовсе, как новенький, а вот сапожки… сапожки были чужие.

Она полезла дальше и нашла еще незнакомые вещи. Юбка с замком на бедре и блузка с бабочкой – Машкины, а трусы и майка – чужие и при этом явно мальчиковые. Колготок она не нашла вовсе. Решив, что в спешке вещи перепутали с вещами других маленьких пациентов, она нашла санитара и сообщила о подмене. Тот ушел в приемный покой и вскоре вернулся с описью вещей. Вся одежда, сложенная в мешке, действительно была снята с Машки. Колготок на ней не было.

Всю ночь она не сомкнула глаз, ожидая, когда Машка проснется, улыбнется ей и все расскажет… Но та и утром, когда начался обход, все так же лежала солдатиком. Пришли врачи. Светили фонариками в глаза, стучали молоточком по локтевым суставам, водили тем же молотком по пяткам. Хмурились, что-то писали на планшетках, собирались кучкой на сестринском посту и шепотом ругались, тыкая пальцами в журналы. Единственное, что пришло встревоженной Дарье в голову – это кто-то накануне переборщил с дозой снотворного.

Вскоре Машку, все так же лежащую ручки по швам увезли на очередные анализы, а компанию ей составили полицейские, пришедшие в надежде опросить ребенка. Им-то Дарья и поведала о своих открытиях. Полицейские забрали одежду и хмуро удалились, записав Дарье номер участка с просьбой позвонить, как только девочка придет в себя.

Краткая передышка от иссушающей паники, в которой Дарья провела почти неделю, обернулся новым кругом Ада. Куда бы Машку ни увозили, привезли ее уже в сознании. Если так можно выразиться.

Дарья глядела на нее и все больше убеждалась, что ребенок, сидящий перед ней, не имеет с Машкой ничего общего. Глаза ушли глубоко под лоб, и в них появилось что-то звериное, нижняя челюсть стала грузной и квадратной, вокруг рта сальной россыпью набухли крупные, налившиеся гноем прыщи, а зубы словно… поредели. Девочка мерно раскачивалась вперед и назад на каталке и странно скрючивала пальцы на руках, словно пыталась скрестить их все разом.

С Машкой пытались говорить. До Машки пытались докричаться. Но она только водила вокруг себя какими-то враз ставшими бесполезными глазами и неуверенно ухмылялась.

Дарью так и подмывало устроить скандал, заявить, что вместе с одеждой ей перепутали и ребенка… Но она, пусть напуганная и донельзя измученная, понимала – ребенок ее. Вон под внезапно мясистым носом шрамики от ветрянки – без сомнения Машкины, и ребристые ногти на указательном и среднем пальцах так и не выровнялись после того, как год назад Машка случайно прихлопнула их дверью, и большая родинка в форме кривой запятой на шее…

Неожиданно Дарью потащили на допрос врачи. Были ли отклонения в развитии? Как протекала беременность? Не было ли во время ее токсоплазмоза, инфекций, вирусных заболеваний? Когда девочка начала держать голову, ходить? Умеет ли читать и писать?

На последних вопросах Дарья совершенно растерялась. Что значит «умеет писать»? Маша вообще-то учится в общеобразовательной школе! Но, несмотря на ее уверения, первичный диагноз был поставлен быстро и неумолимо – тяжелая олигофрения! И только подоспевшая характеристика из школы от Олега Иннокентьевича заставила врачей с легким разочарованием продолжить обследование.

Глава 7

К вечеру дебильное выражение, а с ним, внезапно, и прыщи ушли с Машкиного лица, снова сменившись пустотой. Пустота тоже была страшна, но хоть не так отталкивающа. А третий день начался с нового необычного явления. Дарья решила взбить дочери подушку, вытащила ее из-под головы и обнаружила, что Машка по-прежнему держит голову на весу. Она мягко надавила девочке на плечи, и та опустилась было на матрас, но через несколько секунд снова поднялась в исходное положение.

«Синдром воздушной подушки» – так это вскоре оценили медики – распространённый кататонический симптом. Круги Ада после этого завертелись в бешеном ритме. Наступил период быстро сменяемых каталептических ступоров и возбуждений. Машка то застывала в диких позах с раскоряченными руками, то вдруг начинала активную и совершенно бессмысленную жестикуляцию, сдобренную безумной мимикой. Жутко было наблюдать ее беготню по палате, на то, как ее рот злобно щерится стиснутыми зубами, а глаза, в противовес ему, лучатся весельем. Медики склонялись к наркотической этимологии заболевания, но анализы крови и мочи не подтвердили их опасений. Тогда-то трудную пациентку начали готовить к транспортировке в Красноярск.

– Вы же понимаете, – несколько виновато объяснял местный эскулап, – Надо бы сделать МСКТ и пункцию взять, а у нас просто нет таких возможностей. Мы организуем вам спецборт и обеспечим медика в сопровождение.

Дарья его прекрасно понимала и ничуть не винила. Пара участковых врачей, травматолог, стоматолог и хирург – вот и весь персонал, призванный вылечить сезонный грипп, заштопать, вправить, зашить, вырезать острый аппендикс, удалить кариозный зуб, а в сложных случаях – всего лишь выдать направление в Краевые больницы. Люд в поселке здоровый, работящий, большего и не требуется. Даже ежегодные профосмотры старатели проходили в Красноярске.

В последний вечер снова заявилась полиция – следователь и его помощник с небольшим чемоданчиком. Следователь хмуро покосился на пускающую слюни Машку, в немом изумлении разглядывающую что-то недоступное другим, понял, что смысла обращаться к ребенку нет, и нехотя сообщил Дарье, что нашелся хозяин сапог, майки и трусов. Вернее, не нашелся, а, наоборот…пропал. Оказывается, вечером накануне Машкиного появления, исчез еще один ребенок, мальчик. Родители были в длительном отъезде, и он оставался с бабушкой, которая отпустила внука погулять и в силу преклонного возраста хватилась только утром, когда пришла будить его в школу.

– Улучшений нет? – спросил он, кивнув на Машку, – Нам бы очень пригодились сейчас ее показания, ведь ясно, что они с этим мальчиком пересекались.

Дарья пожала плечами. Для нее лично улучшения были. Если бы сейчас перед Машкой стоял телевизор, то она выглядела бы нормально. Глаза бегают, рот приоткрыт, ручонки сжаты в кулаки. Будто смотрит захватывающий мультик. Вот только нет никакого мультика – перед ней обшарпанная больничная стена. Поэтому улучшения сомнительные.

– Судя по всему, в поселке завелся какой-то псих или психи. Бог знает, что они делали с детьми, но ясно, что их раздевали и, видимо, потом перепутали вещи. Вероятен сексуальный контекст, и, судя по состоянию вашей дочери, очень жесткий.

– Что?! – Дарья отвела глаза от девочки и уставилась на следователя, – Но врачи уверили меня, что ее так не… обижали!

– Обидеть можно и не прибегая к силе. Тем более маленькую девочку…

– Боже! – Дарья обхватила голову руками и затряслась.

– Одежду мы отправим в Край вместе со всеми отпечатками пальцев, которые сможем собрать, – следователь помолчал, – Если вы не против, я бы хотел взять и ваши, и вашей дочери… Чисто, чтобы избежать путаницы…

Дарья неуверенно протянула помощнику ладони, который тут же раскрыл свой чемоданчик и наликвасил ей – а потом и Машке – пальцы жирной черной краской.

После их ухода появилась Валентина Ивановна с их вещами и кой-какими продуктами и долго причитала, пытаясь достучаться до внучки, а потом методично и очень эмоционально перечисляла Дарье все ошибки, которые та совершила в жизни, начиная с плохого аттестата и заканчивая браком с «блудливым псом».

Дарья рассеянно кивала на каждое мамино утверждение, а сама с суеверной жутью наблюдала, как меняется Машкино лицо. Живой интерес сменился сначала уже знакомой – трупной – пустотой, а потом в ее глазах забрезжили напряжение и какая-то мысль.

С натугой, словно каждое слово давалось ей неимоверным трудом, она противно надула губы и впервые заговорила: «Не только… м-м.. м-м.. женщины и мужчины любят. Мужчины и мужчины тоже. Любят-любят. И обнимаются. И целуются. Это любовь. М-м… М-м... Любовь-любовь… Они тоже могут друг друга любить. Любить-любить».

Валентина Ивановна взвизгнула и бросилась прочь из палаты, а Дарья словно срослась с койкой, на которой сидела, до боли вцепившись в металлические перекладины. Голос был Машкин, но интонации совершенно чужие. Эти «м-м… м-м…» и идиотские повторения, через которые неведомый говорун безуспешно пытался пробиться...

– Кто.. ты? – спросила она онемевшими губами.

Машка слегка повернула в ее сторону голову, словно прислушиваясь, а потом все так же натужно произнесла: «Они говорят со мной, доктор… говорят-говорят. Голоса. М-м.. м-м..».

Через мгновенье в палате появилась испуганная Валентина Ивановна и теснящий ее дежурный доктор. Но Машка уже «опустела», и ему оставалось только записать все с Дарьиных слов. Тогда ее словарный запас пополнился такими понятиями, как «эхолалия» и «персеверация», а Машкина медкарта новыми симптомами. Дарья хотела донести до врача, что кто бы ни говорил ее ртом, это была не Машка. Совсем не Машка. Она вспомнила, как влажно блестели ее собранные в бутончик губы. Такие же чужие, как трусы и майка. Как сапоги! Но она отогнала эти мысли как прямой путь в дремучее мракобесие.

Валентина Ивановна, немного успокоившись, поцеловала на прощание дочь и внучку и, сморкаясь в платочек, удалилась, пообещав приехать помочь, как только закончит годовые отчеты.

Последним в этот вечер пришел Олег с большим плюшевым зайцем под мышкой. Дарья плаксиво скривилась:

– Боюсь, заяц ей ни к чему…

– Зато, надеюсь, будет рада ему, когда поправится, – он пристроил игрушку в изголовье Машкиной кровати и с некоторым смущением вгляделся в ее лицо. Машка снова «смотрела мультики», как про себя окрестила это состояние Дарья. Врачи же предполагали некий «онейроид» – звяк в копилку словарного запаса и еще одна запись в медкарту.

– Следователь считает, что… было сексуальное насилие. Врачи же говорят, что нет никаких… следов… То есть они что-то такое делали или показывали ей, что у нее… крыша совсем съехала. Что можно было такое показать ребенку, чтобы…

– Почему он так считает?

– Ее раздевали. Догола. А потом перепутали вещи. А еще, судя по всему, закапывали в землю. Но где-то в теплом месте, потому что ни переохлаждения, ни обморожений, – она нехотя подняла на Олега глаза и пояснила, – без колготок ее нашла. Явно она не по тайге слонялась шесть дней.

– Знаешь, это не факт, – неуверенно ответил Олег, – Говорят, люди, когда замерзают, начинают чувствовать жар и раздеваются. Может, и Маша…

– Ага, – Дарья горько усмехнулась, – Стало жарко, разделась, закопалась в мерзлую землю, чтобы остыть, а потом откопалась и снова оделась. А заодно прихватила трусы какого-то охлаждающегося рядом пацанёнка, а ему, взамен, оставила свои колготки со стразиками.

– Ладно, ладно – произнес Олег успокаивающе, старательно избегая ее взгляда, – Я глупость сказал, признаю́.

Дарья видела, что Олег смущен и зажат, и тут же вспыхнула от неожиданно вернувшегося стыда. Неужели он до сих пор переживает тот нелепый конфуз? Зачем тогда пришел?

– Что там за мальчишка пропал, кстати? – спросила она, нервно теребя поясок халата.

– Из пятого класса. Я его почти и не знал… Родители сами виноваты, оставили с бабкой-маразматичкой… Словом, уезжайте. Я уверен, что в Центре ей помогут. Детишки довольно стойкие существа. То, что взрослого может серьезно подкосить, они переживают без особых последствий, – Олег поднялся, достал из внутреннего кармана сверток и вложил в Дарьины руки, – Только не отказывайся. Мне все равно они ни к чему здесь, а вам с Марией пригодятся и в лечении, и в жизни.

– Спасибо вам, – произнесла она, и губы ее заплясали, – Вы не представляете, насколько я вам благодарна за все. Я верну. Сколько тут?

– Если будешь возвращать, я смертельно обижусь, – улыбнулся он, – И помнишь, пока мы не в школе, я просто Олег. Пиши и звони, пожалуйста. Я хочу знать, как продвигается лечение.

Дарью снова повело. Отложив сверток, она поднялась и повисла на Олеге, отчаянно надеясь, что он поймет, как ей страшно, одиноко и тяжело, предложит остаться или, наоборот, пообещает приехать к ней, подставит плечо, сам все разрулит... Но тот лишь церемонно отклячил зад и сдержанно похлопал ее по спине.

…

С тех пор прошло почти четыре месяца. Долго она ждала от Олега первого шага, за который могла сойти даже банальная смс-ка «Как дела». Но так и не дождавшись, разочарованно удалила его номер, боясь, что в один прекрасный момент не выдержит и вывалит на него весь багаж своих проблем, чем окончательно похоронит свою и так небогатую гордость.

Почти каждый день Машке ставили новые диагнозы и отменяли некоторые из уже поставленных. Олигофрения, кататония, каталепсия, мутизм, параноидный бред, эпилепсия, онейроидный синдром, шизофрения, эхолалия, болезнь Баттена, даже гебефрения, что само по себе нелепо в ее возрасте.

Каждый раз, придя навестить дочь, Дарья с нескрываемым раздражением обнаруживала в палате толпу студентов. Ну, еще бы! На одном пациенте изучить весь курс психиатрии! Поначалу, когда один диагноз за другим начал отсеиваться, она даже радовалась, но ближе к концу это стало пугать еще больше. Хотелось, чтобы врачи уже, наконец, пришли хоть к каким-нибудь, пусть и самым неутешительным, выводам и начали, наконец, лечение… Но, вместо этого, Дарье вдруг предложили забрать ребенка домой! Ничем иным как врачебным бессилием Дарья объяснить это не могла. Домашние условия, говорят они. Покой и уют, утверждают они. Отсутствие стрессов и привычная обстановка, обещают они. Тупик…

…

Убранный в шкаф чехол запустил что-то в ней, и весь день она потратила на тщательную уборку квартиры, а уже под вечер спохватилась – ей же необходимо организовать дочери комфорт и уют… и как это сделать в чисто вылизанной, но пустой и гулкой квартире. Она подошла к двери детской, куда ни разу не заглянула с момента возвращения. Можно снять с их (ее) кровати матрас и положить в комнате у девочки. Ей будет на нем комфортно и уютно. Только не забыть врезать крепкий замок!

Крутанув ручку и толкнув полотно, Дарья с удивлением обнаружила, что комната –единственная в квартире – ничуть не изменилась. Прелестная кроватка под розовым балдахином, компьютерный уголок, шкафчики и комодики, игрушки… Она мысленно поблагодарила Женю за такой подарок, но тут же саркастически скривилась. В нынешнем состоянии их дочери больше подошел бы голый матрас и толстая цепь, продетая через между секциями ржавой чугунной батареи.

Дарья вздохнула и отправилась за замком, попутно звоня в «муж на час».

…

На следующий день она сидела в холле с принесенными теплыми вещами и ждала, когда ей приведут дочь. У входа ее ждало такси, и она очень надеялась, что водитель окажется лояльным, ведь знал, откуда поступил вызов.

Вскоре двери открылись, и показалась Машка, мягко направляемая плечистым медбратом. На ней были синие джинсы с аппликацией и полосатая кофта – некогда Машкина любимая, потому что ей казалось, что в этой кофточке ее плоская грудь выглядит не такой плоской… Теперь же и джинсы, и кофта висели на ней, как на вешалке, и выглядели грязными, растянутыми и неопрятными. И дело было вовсе не в вещах, а в их маленькой хозяйке. Дебильное выражение, которое пугало Дарью больше всего, вернулось на ее лицо. Глаза снова ушли глубоко под лоб и с бессмысленным весельем глядели на мать. Дарья видела, что Машка ее узнает, отсюда и веселье, но вместо радости от возможного улучшения, она испытала только жгучее омерзение. Это не ее дочь. Не может быть ее дочерью!

Внутренне содрогаясь, она быстро одела ребенка, натянула на голову розовую шапку с помпоном и махнула рукой в сторону входа, как собаке, надеясь, что та ее поймет.

– Ей пришлось сделать укол, – сказал медбрат, – Вам лучше взять ее за руку… ну, или идите, как я, сзади и направляйте толчками.

Дарья угрюмо поглядела на здоровяка и, нехотя взяв машкину безвольную ладонь, потянула за собой. Притихшая было, Машка в такси некстати оживилась и вовсю пердела слюнявыми губами, подражая гулу двигателя. Дарья чувствовала, что закипает, а ведь прошло всего пять минут их новой жизни. Что же с ней будет через час? Через день? Она слегка толкнула дочку в бок, надеясь, что та поймет и замолчит, но получила обратный эффект – девочка стала еще и подпрыгивать на сидении.

– Я не хочу обидеть, просто вижу знакомые черты…, – послышался голос, и Дарья враждебно посмотрела на водителя.

– Что? О чем это вы?

– Олигофрения. У сестры первый ребенок таким родился. Говорят, токсоплазмоз. Кошку зять в дом притащил, а она не сообщила врачам. У нее-то бессимптомно прошло, а вот мальчишка… 20 лет с ним маялась, пока не умер.

– У моей дочери нет никакой олигофрении. Она учится во втором классе обычной школы… то есть… училась.

– Тут нечего стыдиться, – Водитель глянул на нее в зеркальце заднего вида, – Я только это и хотел сказать. Сочувствую вашему горю. Красивая девочка получилась бы… Вот и Игоряша наш. Длинноногий, статный, высокий. Красавец! А голову – хоть отрежь и выбрось. Издержки цивилизации. Животные ведь тоже кой-каким разумом обладают, но ни одного я не видел с олигофренией. Это только у так называемого венца творения сбой на сбое.

– У нее нет олигофрении, – голос Дарьи дрожал от возмущения и стыда, – Была серьезная психологическая травма.

Водитель недоверчиво скосился на нее и до конца поездки не проронил больше ни слова.

Как могла быстро Дарья протащила Машку сначала до лифта, а потом от лифта до квартиры. Никто из соседей ей не попался, и за это она вознесла небесам небольшую молитвенную импровизацию, а дома, переодев Машку в пижаму, усадила ее на кухне и поставила перед ней тарелку гречневой каши с молоком.

Сунув ей в руку ложку, она отошла к подоконнику и принялась наблюдать. Машка старательно черпала кашу, правда выпуклой стороной ложки, и с удовольствием ее облизывала, хитренько поглядывая на мать. Дарье даже пришло в голову, что Машка притворяется. Вот-вот захохочет и скажет: «Разыграли дурака на четыре кулака!». Повинуясь призрачной надежде, она облизнула губы и как могла спокойно и внушительно произнесла:

– Ну, все, хватит. Признайся, что ты все это затеяла, чтобы вернуться домой. Я не буду ругаться. Мы даже обсуждать это не будем. Никогда. Я обещаю. Вместо этого пойдем и купим тебе новое платье. Согласна?

Машка кивнула.

– Тогда прекрати кривляться… Сейчас же!

В ответ Машка радостно ударила кулаком по ребру тарелки, отчего та кувыркнулась и разбилась, заляпав пол и стены. Дарья подскочила, отвесила дочери подзатыльник и проволокла за шиворот до детской. Впихнув ее в комнату, она тут же захлопнула дверь и повернула ключ на два оборота.

Глава 8

Противный, какой-то нечеловеческий, рёв продолжался до глубокого вечера. Дарья сидела на своей застеленной новым бельем кровати, сжимала ладонями виски́ и раскачивалась, молясь, чтобы девочка поскорее уснула, впала в кататонию или что еще там у нее по расписанию. Когда же все внезапно стихло, стало еще хуже. Она почувствовала свой моральный долг пойти и проверить ребенка. Может, Машка воткнула себе карандаш в глаз, или подавилась языком, или упала и свернула себе шею… А может, и того хуже… Страшнее было бы открыть дверь и увидеть, что та цела и невредима и, например, размазывает свое дерьмо по стенам (а так уже было пару раз) или – еще хлеще – ест его (что тоже однажды имело место быть)…

Нет, ей просто необходим отдых, иначе она тоже загремит в дурдом. Дарья забралась под одеяло и, вздрагивая от малейшего шороха, через некоторое время забылась тревожным сном.

Проснулась она глубокой ночью. За стеной слышалось … шуршание и бормотание. Шуршание она определила сразу – Машка явно отдирала обои с феечками. Она на цыпочках подошла к стене и приложила к ней ухо. Слышно стало чуть лучше, но от этого не более разборчиво. Что-то вроде деловитого «…а-пыр-дыр, пыр-дыр-а, дыр-а-пыр…».

По крайней мере, стало ясно, что с девочкой все в порядке. Насколько это возможно… Она уже собралась лечь обратно, как вдруг за стеной раздалось визжащее «а-жижа! А! Жи-жа! А-ЖИЖАААА!!!».

Дарья вскрикнула, отшатнулась и метнулась в кровать, спрятавшись, как в детстве, под одело. В голове беспорядочно заметалось: «Не может этого быть! Или может?...».

Она никому не рассказывала о том, что чувствовала и слышала во время странного «путешествия» с мальчишкой-шаманом. Так где она могла?... Если только…

За стеной, тем временем, послышалась глухие удары. Если соседи услышат… Удивляясь собственной храбрости, она вышла в коридор и, не давая себе времени на раздумья, открыла дверь в детскую.

Машка стояла совершенно голая посреди комнаты и, согнувшись пополам, копалась у себя в гениталиях. Услышав посторонний звук, она разогнулась и уставилась на Дарью с выражением неверия и ненависти.

– Куда ты его дела, паскуда?! Это из-за Катьки? Кастрировать меня решила, тварь?!

Лоб ее кровоточил, рыжие волосы стояли дыбом, как у старой куклы Барби, а глаза лезли из орбит. Девочка рванула к остолбеневшей Дарье, но на полпути вдруг замедлилась и, по-лягушачьи приподняв руки, застыла, разом опустев, как это уже бывало.

С колотящимся сердцем Дарья отвела глаза от дочери и оглядела комнатку. Обои полосами свисали со стен, на которых тут и там виднелись круглые кровавые отпечатки. Эксперимент с домашним уютом явно провалился. Дарья поспешно заперла комнату и схватилась за телефон, чтобы немедленно вызвать скорую и отправить ребенка обратно – в диспансер. Но потом ей вспомнились бессмысленное и жуткое «А-жи-жа!», и внутрь стало настойчиво стучаться осознание леденящей иррациональности.

Дарья вспомнила, как ее часами мурыжили врачи, прокручивая на мониторе записи. В основном те, что касались так называемой «множественной личности». Доктор до последнего не хотел ставить диагноз «шизофрения», объяснял, что у многих детей, как правило, неблагополучных, подвергшихся физическому или эмоциональному насилию, стрессу часто наблюдаются схожие с диссоциативным расстройством идентичности симптомы. Они являются не нарушением, а всего лишь своеобразным способом справиться с проблемной реальностью. Дескать, все эти – любимые за рубежом – воображаемые друзья из той же оперы.

В сознании ребенка находится целый ряд, как близких ей, так и порой чисто случайных персонажей. Отец с матерью, бабушки, дедушки, дальние родственники, друзья и их родители, случайные знакомые, герои фильмов и сказок. В критический для маленькой личности момент, они вынимают эти альтер-эго и стараются ими заменить собственное «Я», спрятаться за них, пережидая бурю…

Цепляясь за соломинку, доктор прокручивал Дарье записи в надежде, что та узнает или догадается, кем Машка пытается заместить собственное израненное сознание… Это было бы большим прорывом в терапии, ведь выявление истоков – половина лечения. Но Дарья глядела то на вертлявую, расхристанную бабенку, которая несла какой-то бред про Рюриковичей, то на уже знакомого пухлогубого гомосексуалиста, бесконечно застревающего на одних и тех же словах, то на сурового старца, который чертил карандашом на листке бумаги формулы, «доказывающие», что он и есть единственный за всю историю мессия – можете идти и проверить. Все эти, да и многие другие, личности, проступающие время от времени в ее дочери, были ей совершенно незнакомы, а само предположение, что девочка могла вращаться в подобном обществе, было обидным и оскорбительным. Единственное, что обо всех этих личностях Дарья могла сказать твердо и наверняка – это, что они еще более безумны, чем сама Машка.

Но если насчет этих альтер-эго Дарья могла со скрипом допустить, что Машка, пользуясь предоставляемой ей относительной свободой, могла насмотреться лишнего по телевизору или в интернете, интерпретировать увиденное на свой незрелый лад и выдать в трудную минуту невразумительную мешанину… то «А-жи-жу!» она подслушать никак не могла.

Насколько возможно совпадение? Совпадение на уровне старых мексиканских сериалов, где брошенный на помойке нежеланный младенец спустя 20 лет случайно приходит служить дворецким в ту самую семью, что от него избавилась…

Она включила верхний свет и прислушалась. Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Хорошо это или плохо, она не знала, но не позволила себе размышлять об этом, а вместо этого достала из-под кровати Машкин ноутбук. Его Женя тоже оставил в знак особого расположения к дочери, а Дарья предусмотрительно изъяла. Вскоре она уже бороздила гугл, разыскивая информацию про изгнание бесов.

Информация была крайне неутешительной. Это на западах экзорцизм был по-прежнему в моде, и любой дурак мог хоть каждый день ходить в ближайшую церквушку на «отчитку». В России же с этим давно было туго, вплоть до того, что РПЦ уже давно собиралась её официально запретить.

Если верить большинству источников, редкий батюшка умеет это делать, а еще реже попадется тот, кто возьмется «отчитывать» ребенка. Вроде как в Александро-Невскую лавру можно было обратиться. Поиск же по Красноярску выдал только богатый список шарлатанов цыганской наружности. Дарья углубилась в тему и совершенно разочаровалась. Оказывается, даже если она найдет грамотного батюшку, то ей необходимо будет предоставить справку, что ребенок психически здоров… А справку ей, само собой, ни один психиатр не даст. Но даже если она умудрится такую справку добыть, то прежде чем приступить к отчитке, надо будет продемонстрировать церкви неопровержимые доказательства одержимости. Дарья, все более тоскливо прочла небольшой список:

Демонстрация сверхъестественной силы – ни разу Машка не была замечена за тем, чтобы поднять на руки медбрата или завязать в узел металлическую ножку больничной кровати. Иррациональные отвращение или ненависть к церковной атрибутике – маленький золотой крестик Дарья с нее сняла совсем недавно, боялась, что потеряется. И Машка ни разу не обратила на него внимания, не говоря уж о дискомфорте. Изменения голоса – Дарья ни разу не замечала, чтобы голос Машкин как-то качественно изменился. Менялись интонации, выражение лица, наблюдались множественные речевые дефекты, даже скорость и манера самой речи, но ни разу не было такого, чтобы дочь заговорила чужим голосом. Противоестественные знания – ни один из ее альтер-эго не сообщил, например, какого цвета было нижнее белье профессорской жены этим утром. Честно говоря, все ее «демоны» не обладали хоть какими-то адекватными знаниями и несли совершенный бред. Что уж говорить о знаниях противоестественных…Владение неизвестными прежде языками. Надежда на то, что «пыр-дыр» и «а-жи-жа» – это слова из языка какого-нибудь папуасского племени, была крайне призрачной.

Список на этом не заканчивался, но остальные пункты были совсем уж фантастическими – вроде левитации или повелевания дикими животными.

Дарья подумала о том, что та самая «а-жи-жа» вполне могла сойти за противоестественное знание, но согласится ли с этим батюшка или просто примет ее за неразборчивый лепет умственно поврежденного дитя…?

Мальчишка-шаман мог бы подтвердить… Дарья внезапно оживилась и снова защелкала клавиатурой.

«Он явно о чем-то догадывался или подозревал», – думалось ей, – «Не зря он советовал явиться вторично, когда Алтанай вернется…»

Поисковик выкатил несколько статей об Алтанае и множество черно-белых фотографий, среди которых она узнала ту, что описывал Олег. Несколько фигур на фоне поваленной и выжженной тайги, среди которых затесался подросток азиатской внешности. Заголовок под фото гласил «Старейший очевидец падения тунгусского метеорита отмечает 100-ый День Рождения».

Статья была почти двадцатилетней давности, и в основном касалась воспоминаний о памятном дне:

«В какой-то момент сильно посветлело, хотя утро и так было солнечное. Я вышел из чума и увидел, как небо раздвоилось и словно зажглось. Будто второе солнце вспыхнуло. Стало очень жарко. Так жарко, что мне показалось, что на голове загорелись волосы. Я кинулся к кадке с водой, но небо внезапно схлопнулось, и раздался сильный удар. Чум завалило, кадку опрокинуло, а меня отбросило. Земля скакала под ногами, слышались взрывы, словно палили из пушек, а по траве, выжигая вокруг кривые дорожки, несся огненный ветер. Я прижался к земле и ждал смерти. Казалось, наступил конец мира.

Мы так и думали много дней, пока не появились русские и не объяснили, что небесное тело упало. Дед – он тоже был шаманом – сказал, что это очень скверно, нельзя тревожить Тунгусскую Тайгу, а тут такой удар… Он тогда и повелел убираться из тех краев, но иногда нам, избранным, приходится возвращаться….»

Дарья бегло пробежалась по остальному тексту, который, в основном, касался быта эвенков и шаманских ритуалов. Глаза уцепились только за главный вопрос репортера: «Не считаете ли вы, что стали долгожителем, благодаря тому событию?»

«– О, нет… метеорит тут не при чем, – Алтанай лукаво усмехнулся, – Можете написать, что виной всему чистый сосновый воздух и здоровый образ жизни. Мой дед прожил 105 лет, надеюсь, мне удастся его переплюнуть…»

Статья была датирована 5 апреля 1998 года, целую вечность назад. А Алтанай по-прежнему жив… Дарья вдруг подумала, что совершила большую ошибку, покинув поселок. Столько времени упущено… Надо было ждать, когда Алтанай вернется, и повторно ехать к нему. А теперь на календаре конец февраля, и совсем скоро эвенкийская зимовка у водопада подойдет к концу. Где его потом разыскивать?

Она лихорадочно нашла сайт аэропорта и заказала билеты на следующий же день. От сердца внезапно отлегло. Да, теперь ей не светит ни спецборт, ни медсопровождение, а везти бредящую и ходящую под себя дочь в общем салоне – такое себе удовольствие… Вполне вероятно, что их обеих выбросят в иллюминатор и парашют не дадут. Дарья фыркнула, потом расхохоталась. Машка за стеной тут же отозвалась сонным «пыр-дыр-а!», но Дарья продолжила хохотать, утирая выступившие слезы.