Текст книги "Мо сян (СИ)"

Автор книги: Ольга Рубан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Мо Сян

Глава 1

Алла Константиновна с крайней неохотой готовилась покинуть уютный гостиничный номер. Уже несколько месяцев Ва́гина донимала ее слезливыми мольбами отыскать некую страшно раритетную куклу. Поначалу, будучи уверенной, что это лишь временный каприз предменопаузы, Алла пропускала нытье подруги мимо ушей, но время шло, а каприз не только не пропал, но и перерос в настоящую манию.

Сама Вагина поисками заняться не могла, так как была невыездная, поэтому Алла, вздыхая и тихонько матерясь, свободное время своих командировок стала посвящать планомерному, но до сих пор безрезультатному обходу всех попадающихся на пути антикварных игрушечных магазинов и сувенирных лавок.

Сегодня снова был последний вечер перед возвращением на Родину. Если и этим вечером удача ей не улыбнется, то подружка будет клевать ей мозг и вытягивать последние нервы еще несколько месяцев – до следующей поездки.

При мысли о Вагиной у Аллы задергался глаз. Она решительно взбила газовый шарфик, старательно маскируя второй подбородок, и стыдливо мазнула помадой по губам.

Перед выходом она еще раз пробежалась взглядом по скинутым в воцап фотографиям и сморщила нос. С каждым днем ее все больше одолевали сомнения, что эту дрянь можно найти в обычных магазинах. Видимо, все же придется последний вечер провести в трущобах, как, впрочем, справедливости ради стоит сказать, с самого начала с истеричной настойчивостью и советовала ей подруга.

«Ищущий да обрящет» – фыркнула она и, кинув последний недовольный взгляд в зеркало, вышла в коридор. Помедлив несколько секунд возле соседнего номера, она коротко постучалась.

– Дюня, надо бы в центр скататься, – заявила она своему водителю, когда тот в одном махровом полотенце на бедрах распахнул дверь.

– Ты время видела? – Вадим бесцеремонно ткнул ей под нос запястье, – Нам вставать в пять утра!

– Знаю, знаю…, – Алла Константиновна старательно отводила взгляд от его полотенца, – Мы туда и обратно. Я бы не стала тебя тревожить и взяла такси, но таксист ведь… в общем, я боюсь одна ехать … в трущобы.

– В трущобы?! – Вадим ошалело уставился на нее, – Чего вдруг приспичило?

– Я уже давно обещаю Ольге найти ту куклу, которой она бредит, и все никак не получается. Она говорит, в лавки старьевщиков бы…

– Понятно. Блаженная идиотка Вагина со своей куклой, – с видом усталого смирения Вадим закатил глаза и, отойдя вглубь комнаты, беззаботно скинул полотенце. Как только он отвернулся в поисках трусов, Аллин взгляд торопливо и жадно обшарил его широкие плечи, гладкую спину и поджарые ягодицы, после чего метнулся обратно на свое место – в пол.

– Я… подожду тебя в холле, – произнесла она, как могла ровно, прикрывая дверь.

Ждать ей пришлось долго, но, когда Вадим, наконец, вышел из лифта, она, залюбовавшись, не смогла произнести ни слова упрека. Глубоко посаженные светло-зеленые глаза глядели из-под густых черных бровей с насмешливой иронией. Короткие смоляные кудряшки, еще недавно смешно торчащие в разные стороны, теперь были идеально уложены. Пухлые, красиво очерченные губы, кривились в неизменной ехидной ухмылочке. Все это, наряду с отличной фигурой и спокойной уверенной грацией, будило в Алле давно похороненные и забытые ощущения, свойственные разве что ранней юности.

– Значит, в Старый Город? – спросил он, небрежно перебросив через плечо тяжелую косуху из телячьей кожи, – Эх, Альбина Константиновна, дорого вам обойдется эта поездочка в неурочный час.

Будь Алла лет на двадцать моложе и килограмм на пятьдесят легче, его глумливо-игривый тон она интерпретировала бы иначе, но сейчас, к сожалению, поняла всего лишь правильно.

– Не беспокойся, – женщина неуклюже выбралась из кресла, в котором просидела битый час, – Я оплачу тебе сверхурочные. И сколько раз тебе говорила, не зови меня Альбиной. Ненавижу это имя.

…

Крошечный Хастлер шустро колесил по только что омытым проливным дождем улицам Шанхая. Высотки, густо облепленные сияющими рекламными переливами, толпы народа, запахи мокрого асфальта, тмина, чеснока, попкорна – все настраивало на романтический лад.

Алла то и дело украдкой косилась на хищный профиль своего водителя, и голову ее наполняли несбыточные мечты. В них она была молода, стройные босые ноги закинуты на приборную панель, а длинные, без единой седой пряди волосы кружились и неслись за ней по ветру. И ехали они не в сраные трущобы, чтобы попытаться выполнить, наконец, дурацкую мольбу ее подружки-неудачницы, а куда-нибудь в ресторанчик с китайским театром, где в полутьме он будет кидать на нее страстные взгляды, а под столом сжимать горячей ладонью ее узкое колено, а потом в клуб – танцевать. А потом обратно в номер, уже их общий, где…

– Осторожно! – взвизгнула Алла, хватаясь за поручень над дверью.

Вадим резко затормозил, сдавленно матерясь и, одновременно, опуская стекло.

– Байчи́! – крикнул он чумазому китайчонку, который едва успел прошмыгнуть перед капотом. Ребенок в ответ счастливо выставил перед собой оба средних пальца и тут же улепетнул в тёмный переулок.

Цивилизация закончилась резко. Словно они покинули ее не на крошечном японце, а на Делориане прямиком лет на семьдесят – в прошлое. Впрочем, это была лишь иллюзия. Стоило поднять взгляд над крышами приземистых облупившихся домишек, как становилось ясно, что цивилизация осталась на месте – окружив и тесня Старый город плотным кольцом сияющих высоток.

– Куда тебе? – спросил Вадим, немного успокоившись, – эта голова-жопа сказала, где именно искать куклу?

– Откуда ей знать?.. – Алла с сомнением разглядывала освещаемые лишь тусклым светом занавешенных окон кривые улочки, которые расходились во все стороны подобно щупальцам выброшенного на берег осьминога, – Она сказала, надо шерстить антикварные магазины и лавки старьевщиков. Эта кукла вроде как страшный раритет. А в идеале, по ее словам, надо ехать в провинцию – на рисовые поля.

Вадим многозначительно поднял бровь.

– Я не имею в виду, что мы туда поедем, – поспешно добавила она, – Просто…

– А на Али́ она не пробовала залезть? Там есть все, вплоть до маринованных пенисов двенадцати апостолов Христа.

– Предлагали ей варианты… Но она боится, что подсунут подделку, а она потом и концов не найдет… Давай просто немного покатаемся по округе, может, найдем какой-то местный базар что ли…

Вадим с нескрываемым раздражением врубил дальний свет, распугав бродячих котов, и медленно тронул Хастлер мимо убогих, осыпающихся древней штукатуркой и сплошь увешанных гирляндами сушащегося белья домишек. При ярком свете фар оказалось, что улочки вовсе не спят. Почти у каждого дома кипела жизнь. Старики, сидя на завалинках, пили чай из стеклянных банок и играли в кости, женщины стирали, кто-то прямо на крыльце увлеченно чистил зубы или мыл в тазу голову. В приоткрытое окно тянуло сопревшими носками, немытыми телами, чесноком, острой, кислой капустой.

Алла уже хотела сдаться, когда машинка вдруг выкатилась на ярко освещенную площадь, кишащую людьми и густо уставленную торговыми палатками и продуктовыми телегами. Над площадью повис многоголосый гомон, откуда-то нёсся несуразный китайский рэп, а воздух был напоен ароматами специй и свежей горячей еды, от которой тут же подвело желудок.

– Ну, что? По лапше? – спросил враз повеселевший Вадим, бодро скрипнув рычагом ручного тормоза, – С чем будешь?

Алла и ее очередная диета были борцами разной весовой категории, поэтому исход битвы был предрешен.

– С гадами, – произнесла она без промедления, но все же стыдливо пошла на компромисс, – Попроси только, чтобы… лишнее масло слили…

Вадим криво усмехнулся и протянул руку. Женщина достала кошелек.

Когда высокая фигура водителя скрылась за дверью ближайшей закусочной, Алла стала рассматривать магазинчики, лепившиеся по периметру площади. Фрукты, овощи, рыба, птица, мясо – все в одной неразборчивой куче. Но одна плохо освещенная витрина привлекла ее внимание внезапным нагромождением несъедобностей – кастрюли и котелки, какие-то неведомые музыкальные инструменты, одежда и… игрушки...

Она выбралась из машины и, внимательно вглядевшись в закопченное окно закусочной, зафиксировала Вадима, ожидающего заказ. Народу было полно́, и она решила, что вполне успеет добежать до лавки и осмотреть ее содержимое прежде, чем он вернется и хватится ее. И совесть перед Вагиной будет чиста, и Дюня лишний раз не будет закатывать зеленые глаза и ехидно ухмыляться их общей с Вагиной глупости. А потом – только горячая острая лапша с морепродуктами…

В лавке было сумрачно и жарко натоплено, от чего Алла тут же покрылась испариной и принялась бережно промокать платком выступившие над верхней губой росинки. Близоруко щурясь, она разглядывала стеллажи, освещенные лишь тройкой керосиновых ламп, развешанных по углам.

Все говорило о том, что она попала по адресу – винтажные гравюры, потрепанные книги с замысловатыми надписями на кожаных и деревянных переплетах, пучки ароматических палочек в пыльных стаканах, пейзажи никому не известных художников без рамок, целый отряд старых и, скорее всего, неисправных утюгов, кухонная утварь и сваленная в одну пеструю кучу одежда.

Один из углов от пола до потолка был заставлен игрушками. Бегло пробежавшись взглядом по нестройным рядам заводных роботов, дракончиков и фарфоровых кукол с облупленными носами, Алла затаила дыхание. Под самым потолком в компании замызганного тряпичного кота сидела… вроде бы она.

Женщина возбужденно достала телефон и еще раз сверилась с фотографиями. Восседающая на дощатой полке кукла отличалась от них разве что в деталях – одежда, прическа, обувь, но в основном, без сомненья, была та же. Алла потянулась за ней, но, даже встав на цыпочки, ей не хватало нескольких сантиметров, чтобы ухватиться за обутую в потертый кожаный башмачок ногу.

Оглядевшись в поисках продавца, она нетерпеливо крикнула: «Ниха́о!».

Через пару мгновений дверь, ведущая, видимо, в жилые помещения, скрипнула, и в лавку вместе с ароматами подгоревших рыбы и чеснока вошел сухонький мужичок в пижаме. Он что-то с аппетитом жевал.

– Лухэа? – Без лишних прелюдий спросила его Алла, ткнув пальцем в куклу.

За долгие годы регулярных посещений Китая она давно привыкла к тому, что для общения с местным населением вовсе не нужно знать язык. Выучить несколько простых слов – нихао, бухао, лухэа, сесе – было более чем достаточно. Спорные же вопросы – вроде цены – легко обсуждались с помощью гримас, рук и головы. Но впервые в жизни реакция продавца поставила ее в тупик.

Проследив взглядом за движением ее указующего перста, он вдруг прекратил жевать, нахмурился, а потом энергично замотал головой и скрестил перед собой запястья – всем понятный знак.

От удивления Алла Константиновна сразу перешла на родной язык.

– Я заплачу, сколько скажешь. Лухэа?

Мужичок снова помотал головой и мучительно, но вполне внятно, ответил:

– Ни-ися пло-отать.

– Что значит «Нельзя продать»?

– Не-та пе-сять… Ни-снать, холё-со ли ху-ёва.

Женщина хлопала глазами, пытаясь перевести, но выходила какая-то чепуха.

– У-теля, – между тем лопотал хозяин, тесня ее к выходу, – Ни-плота-вай. Ба-бай, сакли-та.

Через мгновенье она оказалась на улице. Если она все правильно поняла, то продавец сказал ей: «Нет печати. Не знаю, хорошо или плохо. Утеряна. Не продается. Прощай. Закрыто».

В крайнем замешательстве двигаясь к машине, она увидела за лобовым стеклом уже вернувшегося Вадима, споро орудующего палочками над картонной коробкой и оживленно болтающего по телефону, прижатому ухом к плечу. А она переживала, что водитель ее хватится…

Умявшись в машинку, Алла покосилась на вторую коробку, небрежно оставленную на приборке, и стала ждать, когда Вадим закончит беседу. За его односложными «Да. Нет. Я тоже. Встреть завтра в восемь» в трубке слышался звонкий девичий голосок. В какой-то момент ей показалось, что голосок произнес «Как-скотиновна?», от чего Вадим плотнее прижал к щеке динамик и пробормотал: «Э-э… кхм…Нет. Она – наземным».

Алла, ненадолго позабыв про куклу, переваривала услышанное. Она прекрасно знала, какое обидное прозвище ей придумали ее «продажницы», но она и не подозревала, что у Вадима с кем-то из них… внеслужебные отношения. Перед глазами промелькнула вереница одинаковых приветливых лиц с дежурными белозубыми улыбками. Так кто же?..

Когда Вадим нажал «отбой», она отложила на потом неясные подозрения и хмуро произнесла:

– Дюня… Я нашла. Только он почему-то не захотел продавать и вытолкал меня за дверь.

– Цену набивает, – ответил с полным ртом водитель, не глядя на нее, – Почему не торговалась?

– Да он даже цену не назвал… Слушай, я, может, просто не поняла его… А, ты ведь хорошо знаешь китайский…

Мужчина фыркнул и, отправив в рот последние кусочки, выбросил картонку с палочками в открытое окно.

– Ешь, – он кивнул на вторую коробку, грустно подтекающую не слитым маслом, и хлопнул дверью.

Через десять минут он вышел из лавки, держа под мышкой деревянный ящик, напоминающий детский гробик, и сердце ее тут же радостно скакнуло.

– Дюнечка, золотой ты мой! – залебезила Алла Константиновна, когда он, закинув «гробик» на заднее сиденье, уселся рядом, – Как у тебя получилось?

– Пятьдесят юаней, – ответил он, лихо сдавая назад в переулок.

– Всего?..

– В пятьдесят раз больше, чем это борохло стоит. Ну, и, конечно, плюс угроза разнести его лавку в случае отказа, – Вадим подмигнул, – Не знаю, зачем твоей дуре понадобилось это говно, но антураж, без сомнения, криповый.

– Как это?

– Не хотел продавать куклу. Даже не колени вставал. Сказал, что кукла без печати мастера, и он не знает, что в ней.

– В каком смысле, что в ней?

– Это ты у своей малахольной спросишь. И, кстати, твое счастье, что машина отельная, а то в свою бы я эту гадость не пустил.

Алла во все глаза глядела на своего водителя и не знала, что ответить.

– Ты не подумай, я во всякие мистификации не верю, но, когда продавец, чтобы снять товар с полки берет этакий средневековый печной ухват, чтобы не прикасаться к нему, а потом заколачивает ящик, у меня совсем невеселые мысли появляются. И если уж на то пошло, я тебе крайне не советую тащить ее домой. Оставь в гараже что ли. Вполне вероятно, она пропитана каким-то ядом или бактериями вроде сибирской язвы… Пусть Вагина сама открывает. Её же кукла.

Алла, видя, что водитель действительно нервничает, сдержала так и просящуюся наружу кривую скептическую ухмылку.

– Как прилетишь, завези куклу ко мне домой. Потом можешь взять два выходных, – произнесла она, мягко игнорируя его совет, – Мне тоже надо будет отдохнуть.

Вадим кинул на нее быстрый взгляд, но отговаривать больше не стал:

– Еще бы! – хмыкнул он, – Я бы сдох, если бы несколько дней добирался на перекладных. Почему ты не летаешь самолетом?

– Я боюсь летать, – ответила она, наблюдая за проплывающим мимо Старым Городом, – Сам знаешь, Иркутск – это бермудский треугольник для самолетов. Постоянно сыпятся.

…

Даже Вагиной она никогда бы не призналась, что перемещалась она между Китаем и Россией строго на автобусах совсем по другой причине. В девяностые, еще только начиная свой бизнес, она, как и другие челноки, была вынуждена пользоваться наземным транспортом по причине его относительной дешевизны. Это было злое, страшное, но веселое время. Они собирались с девчонками большой толпой – для храбрости – и, совершив набег на маньчжурские барахолки, закутавшись в несколько шуб и пальто, с тяжеленными баулами грузились в автобус, стараясь занять как можно больше мест. Чем меньше мест останется для «чужих», тем меньше и вероятность кражи.

Однажды, во время такого возвращения, Алла и испытала единственный в своей жизни оргазм. В пути к ней подсел жизнерадостный симпатяга-парень, они разговорились. Альбина быстро прониклась его обаянием, эрудицией и галантной предупредительностью. И даже, не моргнув глазом, нарушила главное правило – никогда не пить в дороге – когда он достал из собственной клетчатой сумки бутылку с тошнотворной китайской водкой. Той, что с корягой и змеей внутри. Многозначительные предупреждающие взгляды товарок-челночниц мазали против цели, собственные опасения растворились в водочных парах и жажде романтических приключений. А потом был загаженный сортир в конце салона, где все и произошло.

Утром, на подъезде к Иркутску, она проснулась с раскалывающейся головой и затекшей шеей. Парнишка, как оказалось, давно высадился, не простившись. Вместе с ним высадились и все припрятанные Аллой по потайным карманам деньги. Но девушка тогда, хоть и закатила для приличия истерику, не сильно-то и убивалась по деньгам. Ее тело еще долго хранило ощущение невероятного наслаждения, когда, казалось, сладко поет каждый оголенный нерв.

С тех пор прошло почти тридцать лет. У Альбины было много мужчин, один раз она даже умудрилась побывать замужем. Но ни с одним из них, она не испытывала ничего подобного. Если бы не та ночная поездка, она жила бы в безмятежной уверенности, что фригидна.

Первое время она надеялась, что встретит того парня вновь. Потом надежда ушла, а времена переменились. Бизнес ее – торговля игрушками, специями и одеждой – уже не требовал от нее личного присутствия. Все вопросы с поставщиками легко решались по телефону, электронной и наземной почтой. Но она так и не смогла отказаться от этих поездок, напоминающих ей тот самый – единственный – оргазм, а потому каждые пять-шесть месяцев в смутном предвкушении снаряжалась в командировку.

Глава 2

Вернувшись в Иркутск, Алла подавила порыв тут же набрать подругу. Она решила, что куда эффектнее будет вызвонить ее из дома по скайпу, усадив перед камерой долгожданную игрушку, и уже по полной насладиться честно заслуженными, благодарными визгами и воплями.

Зайдя в квартиру, она не сразу нашла куклу. Оказалось, вместо того, чтобы оставить «гробик» у порога, Вадим не поленился и затолкал его в дальнюю кладовку, где она хранила оставшиеся от недавнего ремонта материалы.

Выволочив ящик на середину комнаты, она подцепила разделочным ножом и сняла верхнюю крышку. Ощущение, что перед ней действительно гроб, не покидало. Кукла – со скорбно сложенными на груди темными ручонками – в неверном сумеречном свете уходящего дня очень напоминала почившего годовалого ребенка.

Женщина включила свет, и мрачная иллюзия рассеялась. Перед ней, на толстой подушке из соломы лежала всего лишь кукла, выполненная из какого-то высушенного и покрытого смолой растительного материала. Женщина протянула к ней руки и мгновение помедлила, вспомнив предостережения Вадима.

«Ерунда», – подумала она, доставая игрушку – «Он не стал бы хранить зараженную вещь в своей лавке».

Удерживая куклу на вытянутых руках, она внимательно ее оглядела. Тело ее было туго сплетено из гладких стеблей, похожих на листья камыша, и одето в потрепанное, но некогда прелестное кружевное платье с бледно-розовым пояском.

Алла поняла, откуда у нее возникли ассоциации с трупом. Их навеяли впечатления от посещения Питерской кунсткамеры. Там в банках с формалином было полно новорожденных младенцев и бледных конечностей в таких же горестных нарядах – сероватые расползшиеся кружева и выцветшая розовость.

Лицо куклы представляло собой искусно вылепленную фарфоровую маску. Белолицая, с ярким румянцем, черными, как смоль, глазками-вишнями и собранными в красный бутончик губами. Черные волосы – без сомнения, человеческие – были заплетены в толстую длинную косу и перехвачены деревянной заколкой.

Алла пробежалась пальцами по ручкам и ножкам куклы, распустила и разгладила волосы, с удивлением отмечая, что испытывает те же ощущения, что и от прикосновения к живому телу. «Кожа» казалась гладкой и теплой, а волосы, несмотря на то, что давным-давно покинули своего настоящего хозяина, до сих пор не утратили блеск и гибкость. Она хотела снять с игрушки замурзанное платьишко, чтобы постирать, но обнаружила, что оно намертво пришито к телу.

В некотором замешательстве, Алла поймала себя на том, что за окном давно стемнело, а она по-прежнему, даже не разувшись, сидит на полу и разглядывает куклу – ее черные глаза, нежный изгиб губ, острый подбородочек, сплетенные с поразительными мастерством и кропотливостью крошечные пальчики, на старых кожаных башмаках были даже шнурки! Все это было приятно. Все это… напоминало ей то ощущение, что возникало в автобусных переездах – чувство томительного предвкушения в ожидании чуда.

Тряхнув головой, она грузно поднялась на затекшие ноги, рассеянно усадила куклу в кресло напротив монитора и ткнула кнопку включения компьютера. Но желание как можно скорее порадовать находкой Вагину вдруг куда-то пропало. Более того, ей вообще расхотелось это делать. Может, лучше оставить куклу себе?

Алла усмехнулась, поражаясь собственной глупости. Времена игр «в куклы» миновали лет сорок назад, а превращать собственную квартиру в свалку старья ей совершенно не хотелось. После смерти матери она вывезла из квартиры весь хлам вроде старых пластинок Пугачевой и собраний сочинений Тургенева, Бальзака и неведомого Рабиндраната Тагора – которые никто не брал в руки с момента покупки. После маминых похорон и ремонта ее квартира была просторной, функциональной и аскетически пустой.

«Старею», – подумалось ей, когда она, наконец, доковыляла до прихожей и, усевшись на мягкий пуфик, начала стягивать сапоги. Потом были горячий душ, жарка и поедание картошки с салом и толстыми ломтями слабосоленой форели, четыре больших стакана пенного, сигаретка на балконе. Наверное, она так не позвонила бы Вагиной, но та первой вышла на связь.

– Алька! У тебя получилось!!! – приглушенно вопила подруга, почти уткнувшись длинным носом в камеру и безумно вращая глазами.

– Она? – Алла с довольной улыбкой включила настольную лампу и навела ее свет на куклу.

– Она! – Вагина глаз не могла отвести, – Как тебе удалось?! Где?!

Алла хотела в шутку сказать, что ради любимой подруженьки пришлось ехать в провинцию на рисовые плантации, но сдержалась – Олька ведь все равно не поверит.

– Повезло просто. В Старом Городе случайно нашла. Дюне пришлось вмешаться, а то хозяин лавки почему-то не хотел ее продавать.

– Серьезно?.. Почему?

– Не знаю. Говорил, что вроде как не имеет права, так как… точно не поняла, но типа какая-то печать отсутствует.

Вагина надолго замолчала, все так же почти вплотную прильнув лицом к камере.

– Э-эй! – Алла подняла ручонку куклы и помахала ей подруге, – Жопа вызывает Письку! Приходи за своей страхолюдиной. Пиццу закажем, пивка попьем. Я решила пару дней дома посидеть – ухайдакалась.

– Эмм… Да, – Вагина медленно возвращалась в этот мир, – Слушай, а пусть она у тебя побудет немного. Меня на Богучаны угнали. Надо стройку проверить, предписания там... А к концу ноября я вернусь и заберу ее.

Теперь настал черед Аллы замолчать.

– Там один из китайцев ногу сломал, – неловко оправдывалась Ольга, – Оформили, конечно, бытовую, но меня срочняком вызвали, чтобы шороху навести.

– Что ты гонишь? – медленно произнесла Алла, и в животе ее разлился неприятный холодок, – Я же вижу, что ты дома….

– Ну да, дома! – подружка энергично потерла нос и растянула рот в широкой, честной улыбке, – Как раз жду машину. В прихожей уже чемодан стоит… Но, если тебе необходимо, чтобы я ее прямо сейчас забрала, то я, конечно, могу попросить…

– Да, нет, – Алла прикрыла глаза, стараясь очистить мысли от неясных подозрений, – езжай в свои Богучаны.

– Я тебе буду каждый день звонить, – заверила ее подруга елейным тоном, – В главном корпусе хорошая связь.

– Это совсем не обязательно.

Алла отключилась и некоторое время с дебильным удивлением таращилась в опустевший монитор. Она знала Вагину с детства. Они рядышком сидели на горшках в детском саду, вместе выживали в волчьи школьные годы, прошли ПТУ-шные окопы и вот уже больше двадцати лет плечом к плечу дрыгали лапками уже под взрослым дихлофосом.

Это был странный, но крепкий тандем. Массивная, неуклюжая и склонная к полноте Альбина Попова – в народе Алка Жопова – и миниатюрная, заполошная, мнительная и истеричная Ольга Вагина, которую в начальной школе, конечно, именовали ваги́ной. Они уцепились друг за друга, как утопающие пассажиры Титаника, и настолько прикипели друг к другу, что вскоре их перестали разделять и уже называли в одно слово – Жопа-с-Писькой.

Алла всегда страдала от обидных прозвищ. Свое настоящее имя она ненавидела априори и всегда представлялась Аллой, а замуж вышла, кажется, только чтобы сменить сомнительную Попову на более нейтральную Верхотурову. Единственное, что ей всегда нравилось – это ее отчество. Константиновна – звучало свежо, утонченно и благородно. Но пару лет назад она случайно узнала, что и это единственное жестокий мир успел испоганить, превратив в издевательское «Как-Скотиновна».

Всю жизнь с Ольгой они прожили в соседних дворах, встречались почти ежедневно на вечерние посиделки с пивом и рыбкой. Делились неудачами и редкими успехами, редко – сердечными делами. Алла длительный период искала спутника жизни и меняла мужиков одного за другим, но из деликатности не обсуждала их с подругой, так как у той даже одноразовый мужчина оказывался небывалой удачей и редко задерживался даже до утра.

Впрочем, с возрастом Ольга перестала переживать на этот счет, окончательно потеряв интерес к вопросу. Проведя больше пятнадцати лет в строительстве среди мужского коллектива, она пришла к выводу, что хваленое крепкое мужское плечо – это фикция и иллюзия, придуманная самими мужчинами. Все мужики в ее окружении – от генеральных директоров до последних разнорабочих на метле – виделись ей беспомощными, неприспособленными к жизни, вечно хнычущими и ищущими заботы слабаками, которые без чуткого присмотра женщины не могут донести ложку супа до рта, не расплескав половины.

Словом, за целую жизнь женщины досконально изучили друг дружку. В подавляющем большинстве случаев Алла прекрасно видела, когда Вагина лукавит, что-то скрывает или откровенно врет. И сейчас был именно такой случай.

Мысленно воспроизведя весь недолгий разговор, она пришла к выводу, что Ольга вовсе не планировала заранее «слиться». Она искренне обрадовалась кукле, но после того, как услышала про печать, чего-то испугалась. Создавалось ощущение, что кукла эта для Вагиной была чем-то бо́льшим, чем нелепый каприз.

Алла налила себе еще пива и, выйдя со стаканом покурить на балкон, попыталась вспомнить, когда у подруги зародилась эта глупая мания. Вспомнить толком ничего не удалось. Но, справедливости ради, не потому, что та скрытничала, а потому, что сама Алла совершенно не интересовалась ее придурью. Вспомнилось ей только, как подружка в ярких красках описывала данную безделицу, а потом откопала где-то фотографии.

– Зачем она тебе? – спросила как-то Алла в ответ на очередную порцию нытья, – Не замечала в тебе раньше страсти к антиквариату.

– Ты не бойся, я не буду просить отыскать их все. Мне только одну!

На этом вроде как разговор и закончился.

Алла вернулась в кабинет и, посмотрев на куклу, сидящую в компьютерном кресле, решила, что все эти подозрения не стоят и выеденного яйца. Вполне вероятно, что Вагина нахваталась каких-то баек от своих работяг-китайцев и со свойственной всем старым девам суеверностью приняла их за чистую монету.

Она беззлобно хихикнула, представив, как подружка, живущая в соседнем дворе, теперь больше трех недель будет бояться нос высунуть на улицу, чтобы ненароком не попасться на глаза. Впрочем, так ей и надо.

«Печать…», – одними губами произнесла Алла и снова внимательно оглядела куклу. Даже задрала ей платье, явив на свет потрепанные кружевные панталончики. Никакой печати действительно не было. Женщина вдруг повеселела. Она ведь хотела оставить куклу себе и, раз Вагина самоустранилась, теперь имеет полное моральное право так и сделать.

…

Последующая пара недель пролетела легкой ласточкой. Алла давно сама для себя строила график прибыльности магазинов, коих в городе было уже больше десятка. И внезапно одна из точек, которую она уже собиралась закрывать в связи с хронически низкими продажами, резко поперла вверх. А следом и остальные кривые сначала выровнялись, а потом торопливо устремились ввысь. Списать данный феномен на приближающийся Новый Год было бы преждевременно, так как праздничный ажиотаж ожидался не раньше декабря.

Пигалицы – как снисходительно Алла Константиновна называла своих продавщиц – сменили сонное уныние на бодрую энергичность и белозубо скалились на зачастивших покупателей, а хорошие премиальные, выданные Аллой, еще больше их подзадорили. Продавался даже тот товар, который был закуплен больше года назад и уже отдавал лежалым. Алла в кое-веке с легкостью расплатилась за аренды и положила хорошую сумму в банк.

Положительные эмоции и приятные хлопоты отразились и на ее внешнем виде. Каждое утро она несколько ошарашенно разглядывала себя в зеркале. Алла уже давно привыкла, что по утрам к зеркалу лучше не подходить – помятая физиономия с непременным кривым рубцом от подушки, набрякшие, тяжелые веки, опущенные уголки губ, серая кожа, испещренная на щеках и носу сеткой капилляров. Словом, жуть.

Но последние несколько дней она стала замечать невероятное преображение. Кожа расправилась и натянулась, резко обозначились скулы и подбородок, а второй стал стремительно исчезать. Глаза посветлели, а губы налились, словно после ботокса. С приятным удивлением она перестала тратить долгое время на старательный макияж. Хватало – как пятнадцать лет назад! – слегка подкрасить внезапно загустевшие ресницы и пройтись пуховкой по лицу. Перемены не прошли незамеченными и среди коллектива.

– Алла Константиновна, – подобострастно лебезили и бухгалтер, и юрист, и даже некоторые из пигалиц, – до чего же вы хороша в последнее время! Поделитесь секретом вашей молодости!

Алла, не привыкшая к комплиментам, смущенно отшучивалась, а потом бежала в туалет и рассматривала в зеркале новую себя. Такой – свежей и сияющей – она себя уже и не помнила.

Даже Вадим, дольше всех старавшийся не замечать ее преображения, наконец, не выдержал. Во время очередного долгого переезда в час пик с одного конца города на другой, он вдруг выпалил: «Альбина Константиновна, ты че? Любовника, наконец, завела?»

Алла зарделась, как школьница, от грубоватого, но такого явного комплимента и, стрельнув в водителя густо крашенным глазом, строго ответила:

– Я же говорила, что ненавижу это имя.

– Ладно-ладно, – пошел на попятную Вадим, – только не съезжай с темы. Колись!

– Ты на дорогу смотри… Дю-неч-ка, – ответила она неожиданным для самой себя бархатным мурлыканьем.