Текст книги "Нулевой меридиан проходит через Тему"

Автор книги: Ольга Прхалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Кофи, Квану и Адвоа

Первый африканец, с которым я познакомилась в Аккре, был Кофи. Потом к нам пришли ставить телефон. Монтера тоже звали Кофи. Из расположенной неподалеку средней школы к нам пришел ученик, который два года назад отдыхал в международном молодежном лагере в Чехословакии. Его звали Кофи. Кофи Гаррисон.

Почему здесь каждого зовут Кофи? Разве в этой стране не знают других имен? Ну, конечно же, это не так. Широко распространены в Гане имена Кваме или Кваку. Ведь неделя имеет семь дней, следовательно, должно быть семь мужских и семь женских имен.

– Разве не понятно? – объясняли мне друзья. – Каждому дню недели соответствует определенное женское и мужское имя. Если ты родился в пятницу, тебя назовут Кофи, если в среду – получишь имя Кваку, а если в субботу, то всю жизнь будут тебя звать Кваме. Но, конечно, если ты не девочка, ведь тогда ты будешь Амма.

Ева родилась в пятницу, и в Гане ее назвали бы Афуа. Это имя ей понравилось. Может быть, вам интересно, какое имя относится к тому дню недели, когда родились вы? Пожалуйста:

Это довольно разумная система, и она могла бы сэкономить ганцам много времени, затрачиваемого на обдумывание имени для нового члена семьи. Но такое решение было бы слишком простым. Поэтому новорожденным кроме традиционного, ганского дают еще одно имя. Так, например, полное имя Кофи – Гаррисон Эдвард Кофи. У других моих знакомых тоже было по два имени. Вероятно для того, чтобы не обижать бабушек и тетушек.

Выбрать имя новорожденному – задача нелегкая, ведь имя дается человеку на всю жизнь. И очень важно, чтобы оно осталось чистым, чтобы к нему не пристало недоброе слово. Наречение проходит в торжественной обстановке, и хотя виновник торжества вряд ли что-нибудь сохранит в памяти, тем не менее у родителей есть повод для празднества.

Народные обычаи не разрешают кому бы то ни было, кроме родителей, видеть ребенка в течение первой недели его жизни. На шестой день после рождения отец приглашает родственников на торжество. Гости, одетые в белое платье, приходят рано утром седьмого дня. Они несут подарки – для ребенка деньги, а, для взрослых еду и напитки. Отец приветствует гостей и сообщает имя ребенка. После этого старейший или наиболее уважаемый член семьи ставит перед собой две чаши и берет на руки младенца. В одной чаше чистая вода, в другой – какой-либо напиток, в основном лимонад.

Все это требуется для того, чтобы дать ребенку самый ценный в жизни совет. Затем старейший опускает палец сначала в чистую воду, а потом в лимонад и слегка смачивает губы ребенка. Он первым называет его и добавляет:

– Кофи (или Кваме, или Амма), если ты говоришь, что это – вода, то пусть это действительно будет водой. Кофи, если ты утверждаешь, что это лимонад, то пусть это действительно будет лимонад. Короче, Кофи, пусть каждое твое слово всегда будет правдой.

Потом начинается пиршество, ведь рождение нового члена семьи – это действительно радостное событие. Еще больший восторг вызывает появление на свет двойняшек. По древним обычаям близнецы – священны: им оказываются всяческие почести.

Анимизм распространен среди многих африканских народов. Это архаическая форма верований в сверхъестественные существа. Не понимая причин различных явлений природы, не умея их объяснить, люди пришли к начальной форме религии – анимизму. Почему в море иногда много рыбы, а иногда – нет? Почему оно то спокойно и миролюбиво, то свирепо и враждебно? Поведение моря зависит от настроения могущественного сверхъестественного существа – морского бога Наны Меенсы. Почему вот только что человек был живым, а через секунду его тело уже бездыханно? Его душа наверняка улетела в царство предков. Предки следят за нашей судьбой, и от них зависит, будем ли мы счастливы в этой жизни или нет. Лесные духи решают, выйдет ли из этого ствола хорошая рыбачья лодка. Все эти верования, которые далеко не столь просты, как мы их здесь изложили, в своей совокупности и называются анимистской религией.

Родственники должны приветствовать появление близнецов на свет особенно торжественно, но и самим двойняшкам следует жить по определенным правилам и обычаям.

Мать может носить их вместе, в то время как у большинства ганских племен ей разрешено одновременно держать на руках только одного ребенка. Кстати, это разумное ограничение, ведь матери таскают грудных младенцев за спиной. Одной такой ноши, да еще поклажи на голове – более чем достаточно.

Для близнецов существуют определенные имена, и все, что получает один из них, должен иметь и другой. Но ведь и мы часто одеваем близнецов одинаково, не правда ли? Больше всего мне нравится, однако, убежденность ганцев в том, что близнецы приносят радость и душевный покой. Их родители никогда не должны ссориться – ведь двойняшки этого не любят.

Так что, если рождение Кофи или Адвоа – это счастье, то рождение близнецов – счастье вдвойне.

Сумеют ли договориться?

Я объяснялась в Гане по-английски, и в общем знаний этого языка мне хватало для обычных бесед. В магазинах, на рынке, в кино все говорят по-английски. Этот язык был официальным в течение всего времени, пока страна оставалась английской колонией и называлась Золотым Берегом.

Английский язык – язык официальный, но не родной для ганцев. Дома им не пользуются. Как правило, детей учат английскому языку лишь в школе. Старшее поколение ганцев при англичанах не училось. Поэтому сейчас возникает немало проблем, связанных с официальным языком. Государство организует курсы для взрослых, строятся новые школы, чтобы образование могли получать все дети школьного возраста, и все-таки процент тех, кто не умеет писать и читать и даже не говорит по-английски, довольно высок.

Почему же правительство не провозгласит официальным другой язык? Почему оно продолжает культивировать английский, привнесенный чужестранцами? Дело в том, что это не такая уж простая проблема. Ведь в Гане нет языка, на котором говорило бы все или хотя бы большинство населения.

В Гане живет свыше восьми миллионов человек. Это более половины населения Чехословакии. Но если даже нам, говорящим на двух родственных языках – чешском и словацком, эта проблема представляется довольно сложной, то что говорить о Гане, где насчитывается пятьдесят наречий и диалектов, которые в большинстве своем даже не близки друг с другом.

Не все эти наречия одинаково важны, не на всех говорит равное число людей. Основных языков – восемь. На них Управление по ганским наречиям регулярно, раз в две недели, издавало газеты, выпускало книги. Радио Ганы отводило для передач на этих языках специальные часы. Но разве может государство иметь восемь официальных языков? Некоторое представление о том, к чему это могло бы привести, я получила в отделении полиции города Тамале на севере Ганы. Распоряжения издавались там на пяти местных наречиях, да еще по-английски. Вся стена была залеплена сообщениями о продлении удостоверений на право вождения автомобиля до первого декабря, а также о прививках против желудочных заболеваний скоту. Управлять государством на восьми языках просто немыслимо.

Границы нынешних африканских государств часто возникали случайно, в зависимости от того, какую по величине территорию захватывали отдельные европейские страны. На племенную принадлежность жителей никто не обращал внимания. Когда же бывшие колонии постепенно стали обретать независим ость, границы остались прежними. И поэтому одна часть народности эве живет, например, в Восточной Гане, а другая – в Западном Того, которое когда-то было французской колонией.

В Гане проблемы возникают и с письменностью. В литературную форму отдельные африканские языки облекали в основном миссионеры и некоторые европейцы. При этом они придерживались системы, принятой для их родного языка. И если такой миссионер слышал гласную, которой не знал, то он просто придумывал для нее новую букву, новый значок. Эти знаки сохранились до сих лор.

Это были не клецки

– Застегни как следует туфли!

Это были последние слова, сказанные Еве. Новое платье пока еще чистое, волосы уложены, и самая строгая проверка не обнаружила ни малейших следов грязи. Мы отправились наносить свой первый визит новым ганским друзьям. Нас пригласили на обед в семью, где дети были примерно одинакового с Евой возраста – так что мы все с нетерпением ждали интересной встречи.

По дороге я вспомнила, что кое-что все-таки забыла сказать Еве:

– Смотри у меня, чтобы ты съела все. Ни кнедликов, ни других знакомых блюд не будет, но ты не подавай вида, что тебе что-то не нравится, и не ковыряй вилкой!

Последние слова я сказала по привычке, ибо, Ева ела всегда медленно, и я, конечно, не могла ожидать, что на этот раз она изменит своим привычкам.

От дальнейших наставлений Еву спасло лишь то, что мне пришлось сосредоточить все свои усилия на поисках дома, куда нас позвали. Наконец мы свернули в улочку, обозначенную на собственноручно нарисованном друзьями плане Аккры. Общей карты столицы Ганы в то время еще не было. Вдоль улочки росли акации, в их ярко-красных цветах утопала зелень листвы. По обе стороны, к садам, огороженным живыми, зелеными заборами, убегали дорожки. За ними скорее угадывались, чем виднелись приземистые коттеджи. Мы находились в районе, где живут высшие государственные чиновники и интеллигенция Ганы.

У входа в один из садов мы увидели табличку с именем пригласившего нас друга и въехали в ворота. Дорожка вела прямо к главному входу и заканчивалась петлей для разворота. Перед нами открылся одноэтажный домик с крытой верандой. Такие коттеджи здесь строили когда-то англичане.

С веранды нас провели в большую гостиную. В центре были в круг расставлены кресла, у каждого стояли маленькие сервизные столики, на которые наши хозяева поставили бокалы с охлажденными напитками. «Что будете пить?» – в тропических странах это первый и очень своевременный вопрос хозяина, когда вы приходите к нему в гости.

Между тем дети отвели Еву в сад. Как они понимали друг друга, не знаю, ибо Ева не говорила на языке га, родном для наших хозяев, но они прекрасно между собой ладили. Когда обед был готов, мы нашли детей с веселым хохотом бегающих друг за другом в саду.

Обед был подан в просторной гостиной, соединенной с кухней небольшим окошком. На стол поставили тарелки с мясом, приготовленным в каком-то соусе, и еще одну тарелку с чем-то, по виду напоминающим наши кнедлики. Ева, которая притихла за столом, при виде их явно развеселилась.

Я смотрела на хозяйку. Она не резала «кнедлики», а брала их ложкой – именно так, как когда-то моя бабушка подавала клецки. Но это блюдо было каким-то тягучим, напоминающим густое, сбитое тесто. Вскоре перед детьми, которые должны были начать есть первыми, уже стояли полные тарелки. Они схватились за ложки. Жидкий соус напоминал суп, который удобнее всего было есть именно ложкой. Дети наших хозяев С аппетитом начали уплетать любимое блюдо и уже успели поработать ложками, пока Ева решилась последовать их примеру. Вдруг она побледнела, потом покраснела и закашлялась, на главах выступили слезы. Ева вновь принялась за еду, но результат был тем же. Ганцы с удивлением смотрели на нее.

Попробовав «кнедлики», я сразу же поняла, в чем дело. Мне пришлось перепробовать много всяких блюд, в том числе и острой венгерской кухни, но то, что мы попробовали у наших друзей, не идет ни с чем ни в какое сравнение. Соус так обжег рот, что я даже не ощутила его вкуса. И жалею об этом, потому что готовили его из орехов.

Так «собственный язык» убедил нас в том, что ганская кухня – острая и маленькие красные стручки перца, развешанные на рынках, выставлены вовсе не для показа.

Все дело, видимо, в привычке, потому что даже самые маленькие дети в Гане, как только перестают пить молоко, переходят на очень острую пищу.

Ну, а как же «кнедлики»? Это было «фу-фу», блюдо широко распространенное в Гане. Приготовляют фу-фу не из муки и не варят в соленой воде. Его составная часть – ямс – корнеплод, напоминающий нашу картошку, но значительно более крупный. Повсюду в Гане я видела женщин, которые толкут фу-фу длинными палками в специальных деревянных ступах. На вкус это блюдо слегка напоминает наши клецки без масла, Однако, когда я об этом начинаю рассказывать, Ева всякий раз утверждает, что это были вовсе не клецки.

Блочный дом, простоявший века

Как вы думаете, сколько может простоять блочный дом? Я не знакома со статистическими данными, но на побережье Ганы видела смонтированное из блоков здание, возраст которого достиг пяти веков. Стены его до сих пор еще прочные, а помещения используются людьми, хотя и не служат первоначальным целям.

Тем, кто интересуется историей архитектуры, могу сообщить, что это здание португальцы построили как крепость, центр сперва золото-, а потом и работорговли. Она носит название Эльмина, что, впрочем, особой роли не играет. Здесь много подобных построек, просто Эльмина – одна из самых ранних.

Эльмина, как и другие крепости ганского побережья, интересна не только с точки зрения архитектуры. Для нас важнее события, которые здесь разыгрывались, цели, ради которых эти сооружения были возведены. Давайте совершим небольшую прогулку по побережью Ганы. Это будет наша прогулка в прошлое.

Мы выехали из Аккры ранним утром, чтобы большую часть пути проделать до тех пор, пока солнце не начнет палить – а в тропиках оно жжет немилосердно! В нашу «шкоду» мы положили термосы с ледяными напитками, фрукты, фотоаппараты и блокноты. Последняя проверка – все ли в порядке. Как будто все. Надо заметить, что мы не испытывали в тропиках со «шкодой» почти никаких хлопот, она «прижилась» в Гане.

По дороге из Аккры на запад путешественника окружает типичный для юга Ганы ландшафт. Сначала моря не видно, вдоль обеих сторон прекрасной автострады вьется слегка холмистая местность, покрытая буйной, почти непролазной растительностью. Это, собственно, не лес, а скорее кустарники, сквозь которые продирается густая, высокая трава. Я думаю о том, что у нас в таких местах обязательно рос бы малинник. Кстати, в Западной Африке мало ароматных фруктов. Даже апельсины и мандарины здесь какие-то пресные. И так захотелось мне родной малинки! Особенно здесь, где все о ней так напоминает.

Примерно часа через полтора дорога приблизилась к побережью; с левой стороны мы увидели море. Ландшафт изменился. Здесь среди дикого бамбука, каучуковых деревьев и вообще всего, что принято называть тропическим лесом, мысль о каких-то кустах малины даже и в голову прийти не могла.

Мы все смотрели туда, где за двумя шеренгами высоких пальм, за яркой лентой желтоватого песка раскинулось море. Двойной ряд кокосовых пальм тянется вдоль всего ганского побережья, словно их кто-то здесь специально посадил. Во время особенно сильных приливов вода подмывает пальмы, и они долго стоят с обнаженными с одной стороны корнями, пока пальма не падает во время очередной бури. Но к этому времени возле нее вырастает другая. Живая лента деревьев, местами узкая, местами широкая, постоянно обновляется. В тени пальм сидят рыбаки, чинят сети или готовятся к выходу в море. А поблизости раскинулись рыбацкие деревни. Дома в них глиняные, перед ними сооружены глиняные же печи для копчения рыбы. Вряд ли приходится гадать о том, чем питаются обитатели этих домиков.

По дорого все чаще попадаются крепости. Окрашенные в белый цвет, они видны издалека, и только оконные рамы, лестницы и ворота – черные. Достойна восхищения забота, с которой оберегаются эти исторические памятники. Хотелось бы посетить каждый из них. Но мы торопимся дальше, к Эльмине, самой древней, самой знаменитой из ганских крепостей. Если будет время, на обратном пути заглянем и в другие.

Все окна в машине открыты, но нам совсем не холодно. И вот вдали мы видим цель своего пути – среди пальм на песчаной косе возвышается Эльмина.

Крепость вновь исчезает из виду – мы проезжаем по городку Эльмина. Миновав мост, который когда-то был подъемным, давая возможность перебраться через ров, защищавший крепость, оказываемся на крепостном подворье. Как и другие крепости, Эльмина сверкает белоснежными стенами. Но мы видим и другие краски: хаки и черный – цвета мундиров ганских полицейских, для которых это подворье служит учебным плацем. Однако Эльмина открыта для туристов, и мы можем детально ее осмотреть.

Бродим по дому, собранному из блоков пятьсот лет назад, осматриваем стены, каждая из которых была когда-то привезена сюда парусниками, из Португалии. В те времена будущие работорговцы прибывали в страну, где хотели удержаться с помощью силы. Им нужна была защита с самого первого дня и полагаться на местные материалы для строительства крепости португальцы не могли. Ведь в течение многих лет европейцы не решались ни на шаг выходить из крепостей. Поэтому они везли с собой каменные блоки, собирая здания на месте. Но надо сказать, что их постройки вовсе не напоминают нам современные блочные дома. Так строили лишь в старину – в древней стене спокойно может уместиться целая комната наших панельных зданий.

Такой, какой мы видим Эльмину сегодня, она стала не сразу. История ее, как жизнь, исчисляется веками. Первыми, кто высадился на место, где была воздвигнута крепость, оказались португальцы. Произошло это в 1471 году. Открытая страна околдовала колонизаторов обилием найденного ими здесь золота.

Знакомясь с дошедшими до нас литературными, памятниками, мы обнаруживаем, что золотые украшения, которыми были буквально увешаны местные жители, как магнит, притягивали к себе пришельцев. Золото определило и название, которое португальцы дали месту высадки. Эльмина по-португальски означает «рудник». Именно в связи с золотыми копями, которые надеялись открыть здесь колонизаторы, и получила свое наименование крепость. Строить ее, или, точнее, собирать, начали в 1481 году.

Не только португальцев влекли сюда легенды о богатстве Африканского континента. Датчане и голландцы, а позже англичане и французы бросились в Африку. И хотя здесь, на побережье, они враждовали и дрались между собой, их цели и методы порабощения местного населения оказались схожими, и сейчас нередко стыдишься того, что ты – европеец, ибо колонизация других континентов – это отнюдь не самые светлые страницы нашей истории.

В 1600–1601 годах в Эльмине жил голландский мореплаватель Питер де Мари. В книге, где он описал свои путешествия, можно прочитать и такие строки: «Вначале мы их [1]1
  африканцев


[Закрыть]обманывали не только тем, что неправильно мерили полотно, но и тем, что продавали им разбитые тазы, дырявую посуду, гнилые ткани, сквозь которые просыпалась даже фасоль; ножи столь заржавевшие, что их невозможно было, не сломав, вытащить из ножен, и другие такие же товары. Но теперь они стали умнее и хорошо знают наши товары, так что обман почти всегда раскрывается».

Таким образом, африканцы перестали быть доверчивыми и стали внимательно осматривать европейские товары, прежде чем обменять их на золото.

Мы бродили по Эльмине – центру этих «торговых» связей, слушая рассказ гида, из которого было ясно, что надувательство африканцев при обмене товаров – это лишь первая из печальных глав истории крепости.

Нас провели во внутренний двор, где росли тропические цветы. Вдоль стен тянулась галерея с темными помещениями, закрытыми решетками. Здесь был когда-то рынок, на котором продавали в рабство женщин. А в одной из комнат галереи содержались в ожидании смерти взбунтовавшиеся рабы.

Торговля африканскими рабами резко возросла после открытия Америки, которой для обработки многочисленных плантаций требовалась дешевая рабочая сила. Предприимчивые дельцы поняли, что африканцы «прекрасно подходят» для этой цели, и началась эпоха работорговли, не имеющая себе равной в истории.

До наших дней сохранилось воспоминание современника работорговли в Эльмине – голландца Вильяма Босмана. Он провел в принадлежавшей в то время голландцам крепости четырнадцать лет. В 1700 году Босман написал своему другу:

«Рабов для продажи выводят всех вместе, мужчин и женщин, голых, на площадку, и наши врачи тщательно осматривают их. В одну сторону отводят тех, кто абсолютно здоров, в другую – тех, кто имеет какие-то недостатки. Инвалидами считаются все, кому больше тридцати пяти лет, у кого плохо развиты руки или ноги, недостает зубов, или те, кто болен. Когда инвалидов уводят, здоровых мы нумеруем и записываем, кем они поставлены. К этому времени уже готово раскаленное клеймо с названием нашей компании, чтобы мы могли выжечь его у каждого раба на груди. Мы делаем это для того, чтобы отличить их от рабов английских и французских, у которых другое клеймо, а также для того, чтобы негры не подменили рабов и не подсунули нам кого похуже… О цене на рабов мы обычно не говорим, так как она более или менее стабильна, причем женщины на четверть или на пятую часть дешевле мужчин. После того как за рабов заплачены деньги, они уже считаются нашими, и нам приходится заботиться об их питании. Мы даем им хлеб и воду, что обходится примерно по два пенни в день на раба, и поэтому стараемся как можно скорее отправить их, чтобы не кормить… Вы бы удивились, если увидели их в трюмах кораблей – по шесть, семь сотен в каждом…»

Мы видели темный подземный коридор, по которому рабов гнали из крепости на ожидавший их корабль. Это было место, где они в последний раз касались родной земли и откуда бросали прощальный взгляд на свой дом. Африканцы понимали, что как только их увезут за море, они потеряют последнюю надежду оказаться на свободе. Перед своим последним путем невольники часто оказывали отчаянное сопротивление. Но что могли противопоставить силе безоружные люди? В конце концов работорговцы загоняли их на корабль.

Создали целую науку, как разместить рабов в трюмах. Велись «ученые» диспуты, можно ли разрешить невольникам лежать на спине или их следует укладывать на боку. В первом случае в трюм вмещалась меньше рабов, но зато и смертность среди них была ниже, поэтому многие утверждали, что этот способ выгоднее. В то время путь до Америки, особенно если не благоприятствовал ветер, длился месяца три и случалось, что около четверти рабов не доживали до его конца.

Покидая Эльмину, мы чувствовали себя неважно. Европейцы представились нам такими, какими их видели африканские берега и запомнили здешние крепости. Подобных каменных свидетелей нашей бесславной истории – множество. От некоторых остались лишь развалины, другие хорошо сохранились и до сих пор используются в качестве присутственных мест. У нас не было времени посетить все крепости, но Форт-Вильям мы не могли пропустить.

Он когда-то принадлежал англичанам. Они построили эту крепость на территории, населенной племенем фанти. А на севере, в глубине материка, жили ашанти, которые владели золотом. Как и рабов, добытых в войнах, они продавали, золото англичанам. Торговля велась с помощью фанти. Ашанти не были удовлетворены таким положением дел, так как большие барыши от торговли перепадали фанти. Началась длительная война, во время которой ашанти оттеснили врага и в конце концов осадили прибрежный поселок Аномабу, где был построен Форт-Вильям. Крепость защищали двадцать пять английских солдат; вместе с ними за ее стенами укрылись две тысячи фанти. Крепость ашанти захватить не смогли, но амбразуры для пушек были так широки, что они сумели перебить большую часть защитников крепости. Наконец, в ней осталось всего лишь восемь боеспособных солдат и так мало продовольствия, что осажденным стал угрожать голод. Коменданту форта удалось послать бриг в ближайшую крепость Кейп-Кост, оттуда пришла помощь. Форт-Вильям был спасен. Однако фанти, которые искали здесь защиты, так ее и не получили. Чтобы умиротворить ашанти, англичане при заключении мира отдали в их руки тысячу фанти, а оставшуюся тысячу продали в рабство в Америку.

Вблизи Аномабы расположен лагерь ганской молодежи. Потомки тех, кто испытал на себе все ужасы колониализма, проводят здесь часть своих каникул; купаются в теплом море, играют в футбол.

Все крепости, которые еще сохранились, верой и правдой служат сегодня независимой Гане. В одних разместились органы управления местных властей, в других – гостиницы или увеселительные заведения. А над крепостью в Шаме мы прочли надпись: «You can telephone from here» [2]2
  «Вы можете позвонить отсюда» (англ.).


[Закрыть]. Ни о чем подобном строители крепостей наверняка не помышляли. Хотя и создавали свои блочные сооружения на века.