Текст книги "Гибельные боги (СИ)"

Автор книги: Ольга Михайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Однако его предложение опять не поддержали, все решили вызвать дух Николо Макиавелли. Последний не замедлил появиться, оповестив о себе постукиванием, которого, впрочем, никто, кроме мессира Чиньоло, не слышал. Сам маркиз сказал, что видит дух в виде призрачного мерцающего облака. Все уважительно промолчали, лишь на лице мессира Пинелло-Лючиани появилось скептическое выражение. Духа, как водится, загнали под блюдце, и спросили, готов ли он общаться с ними? Блюдце в ответ ходило по кругу, указывая риской на определенные буквы, Чиньоло трактовал ответы и твердил, что для медиума самое главное – расковать стихию разума и не поддаться действию слепых сил. «Давайте чувству свободу, но держите его в узде!» – то и дело повторял маркиз несколько противоречивую, на взгляд Джустиниани, формулу спиритического искусства.

Супруга графа Массерано сидела рядом с Убальдини и что-то время от времени шептала ему на ухо, касаясь коленом его ноги, при этом не спуская глаз с самого Джустиниани, раздражая Винченцо. Сам Массерано сидел неподалеку от спиритического стола и что-то читал. Он, безусловно, видел заигрывания супруги с Убальдини, но это, видимо, мало его заботило. Елена и Катарина посмеивались и сопровождали сеанс ехидными замечаниями, но Винченцо заметил, что Джованна за столом очень бледна и серьезна. Элизео ди Чиньоло, стоя у входа, в упор смотрел на него самого, и теперь взгляд его был несколько озадаченным.

– Некоторые просто помешаны на этом, – сказала Катарина, – вы тоже считаете спиритов ненормальными?

– Мой приятель-медик рассматривает склонность к магии как симптом душевного заболевания, но я далек от таких оценок, – рассудительно заметил Джустиниани. В болтовне за спиритическим столом и задаваемых вопросах, по его мнению, проступила лишь суетность собравшихся, но он, будучи человеком светским, не счел нужным говорить об этом. Однако его удивило, что мессир Нардолини, человек с очень умными глазами, задавал духу удивительно пустые вопросы, а мессир Пинелло-Лючиани не нашёл ничего умнее, как спросить Николо Макиавелли о загробной участи своей бабки. Что за представление здесь разыгрывают?

В соседней зале накрыли ужин, и после прощания с духом Макиавелли все направились туда. Донна Поланти не могла простить Винченцо его скепсиса, и назвала людей, не признающих магии, «близорукими рационалистами».

– Только близорукие рационалисты отвергают существование магии, даже наука не отрицает вещей, выходящих за пределы чувств. В сфере магии происходят необъяснимые вещи, вы же не будете отрицать этого? – не отставала от него герцогиня.

– Не буду. Но даже если магия была бы лишь плодом фантазии, то и тогда она являла бы собой только бездну помраченного ума. – Винченцо начал надоедать этот нелепый разговор.

Донна Поланти невольно хмыкнула, и тема была оставлена.

За ужином перемалывались привычные сплетни, донна Гизелла теперь рассказывала о своем успехе на прошлом заезде на ипподроме, когда она поставила на аутсайдера и после падения фаворита выиграла сорок луидоров, потом заговорили о новой интрижке графа Боминако, и, немного позлословив, герцогиня зашлась смехом, от которого у нее содрогалась нижняя часть подбородка. Винченцо вдруг показалось, что семи минувших лет не было вообще, и он только вчера слышал все те же ехидные подтрунивания и злые насмешки. Бывшие дружки Боргезе, Рокальмуто и Убальдини почти не замечали его, Андреа Пинелло-Лючиани и Альбино Нардолини улыбались всякий раз, как он обращался к ним, маркиз ди Чиньоло настойчиво приглашал его на вечеринку в будущую среду. Девицы сидели вместе и тихо перешептывались. Джустиниани внимательно следил за Джованной, пытаясь понять, кому она отдает предпочтение. Неужели ее пленил Умберто?

Винченцо знал его слишком хорошо, чтобы радоваться этому.

Тут, однако, с ним произошло нечто странное. Он совсем мало пил, но неожиданно почувствовал себя опьяневшим. Стол поплыл в глазах, пламя свечей расползлось пятнами, чуть стеснилось дыхание. В ушах зазвенело, потом на миг все стихло, стол словно отодвинулся, превратившись в загрунтованный холст, и Винченцо увидел жуткую картину, которая возникала перед глазами, словно рисуемая мазками чудовищной кисти сумасшедшего живописца. Скатерть превратилась в антиминс, на котором происходило невиданное в своей мерзости действо: там корчилась и змеилась комическая вакханалия вихляющихся полуистлевших женских скелетов в распущенных юбках и похотливых мужских скелетов в расстегнутых штанах. Все они свивались в угаре Содома и Гоморры, и казались видением терзаемого яростной похотью могильщика. Действо развертывалось, блудные акты чередовались с безумной быстротой, казалось, он видел ожившую картину, и одновременно – овладевающее мозгом художника ужасающее безумие. Потом скелеты стали одеваться плотью, дебелой и рыхлой, продолжая свое распутство, но теперь он узнавал этих людей: Гизеллу Поланти и Марию Леркари, Альбино Нардолини и Рафаэлло Рокальмуто, Глорию Монтекорато и Ипполиту Массерано, потом возник Пинелло-Лючиани, почему-то в образе дьявола. Его руки возбужденно жестикулировали, локти же оставались неподвижными, как у паралитика. Убальдини и Боргезе с длинными, остро отточенными когтями, смотрели на него глазами убийц, видел он и Энрико Петторанелло в объятиях его сестры, и какую-то странную девицу с безумными глазами, – и все свивалось, выло и стонало распутным наслаждением…

– Винченцо, что с вами?

Свет померк, Джустиниани сжал зубы и вонзил ногти в ладони, пытаясь совладать с собой. В глазах медленно рассеялась мгла, Джустиниани поднял голову. Оказалось, он все так же сидел за столом, по левую руку от него стояла Мария Леркари. На лисьем лице ее милости читались страх и нездоровое любопытство. Справа за столом на него чёрными глазами впилась донна Поланти.

– Вам дурно, Джустиниани? Вы так бледны…

Он вздохнул полной грудью и незаметно огляделся. Ужин заканчивался, подавали десерт. Пинелло-Лючиани привстал, Альбино Нардолини смотрел с легким беспокойством и нескрываемым любопытством. Сам Джустиниани заметил свое отражение в серебряной вазе и тоже подивился своей меловой, даже синюшной бледности. Он медленно проговорил.

– Минутное недомогание, ничего страшного.

Время от ужина до ухода Винченцо провел у камина, его знобило, тряслись руки. Он не был ни чувствительным, ни впечатлительным, и уж куда как не был визионером. Никогда не падал в обмороки, никогда не имел ни галлюцинаций, ни откровений. И сейчас просто не постигал случившегося. Он мало пил и никогда не пьянел, не был ни взбешен, ни взволнован, разве что девицы чуть возбудили его плоть. Но видение было не сладострастным, но адским, дьявольским, оно, что скрывать, до нервного трепета испугало его. А ведь он страха не ведал.

Магия, чёрт её возьми…

Глава 6. Записка в книге

Они утвердились в злом намерении,

совещались скрыть сеть, говорили: кто их увидит?

Пс.63:6

Джустиниани уточнил у Катарины, что Джованна должна уехать с ней, простился с хозяйкой и вышел в ночь. Шел, бездумно считая фонари и чуть пошатываясь. Картины пережитого все еще всплывали перед глазами.

Он не был медиумом. Будучи человеком твердого ума и сильной воли, он никогда не допускал вторжения в душу чуждых помыслов и нелепых суеверий. Видения для него были либо следствием болезни тела, либо – недуга души, и были связаны с представлением о слабости и падучей. Но он не эпилептик!

С чего ему может что-то мерещиться?

Дома он сразу поднялся в библиотеку, зажёг свечи, тут вспомнил об Альбино Нардолини и потянулся к купленной книге. Внимательно рассмотрел титульный лист. Корнелий Агриппа, De Occulta Philosophia. Libri tres. Перелистал, пощупал переплет. Ничего. На книге было четыре экслибриса. Один – геральдический, рода Боска, второй – вензельный с переплетением инициалов АРВ, два последних были сюжетны. На одном на фоне листьев аканта висели весы, на одной чаше которых была корона, на второй, перевешивающей, – книга. Подпись гласила «Из книг Антонио Чези» На последнем, выполненном весьма художественно, обнаженная женщина вступала в сношение с козлом. Подпись – «Ex libris Caetano Orsini» Этого имени Винченцо никогда не слышал. Надо узнать, кто выставил книгу на торги, решил он.

На стол запрыгнул Трубочист и разлегся на краю стола, глядя на хозяина мерцающими зелеными глазами. Джустиниани попенял ему на дурные манеры и тут вздрогнул. Пока он осматривал переплет и форзацы, вертел книгу в руках, из заднего поврежденного фрагмента обложки появился уголок желтоватой бумаги. Джустиниани торопливо взял пинцет и осторожно вытащил записку на свет. «19. Новолуние. Дом Батистини, 10.40. Б. сказал, все будет. Веральди».

Винченцо закусил губу, взглянув на полную луну за окном.

Странно. Если предположить, что записка адресована Альбино Нардолини неким Веральди, то почему им просто не встретиться где-нибудь впотьмах? Сам он хорошо знал город и мог назвать не менее трех сотен местечек, где можно достаточно спокойно уединиться с тем, чтобы никто не потревожил. Зачем общаться через аукцион? Винченцо понял, что произошел простой казус: некто оставил книгу в описи как лот специально для Нардолини, предполагая, что никому не придет в голову купить её. Нардолини пришел за книгой, опоздал на торги, столкнулся с ним в дверях, но понял, что произошло, только после его ухода. Что дальше? Альбино случайно оказался у ее светлости или намеренно искал его? Часто ли он бывает там?

Но почему Нардолини и Веральди, если допустить, что это переписка, связываются столь необычно? Почему бы просто не послать записку, письмо, нарочного? Даже если никто не должен догадываться, что эти двое знакомы, можно найти тьму уловок. Впрочем, они ее и нашли, пусть и не больно-то надежную. Джустиниани задумался. В принципе, завтра многое можно прояснить. Если Нардолини заберет записку, стало быть, подтвердит, что она адресована именно ему. Но что дальше-то? Какое ему-то дело до всех этих людей и до их занятий?

Однако воспоминание чудовищного видения у герцогини настораживало. Ему никогда ничего не мерещилось, и никакие внешние обстоятельства не могли породить подобных видений.

Рядом на столе валялся нож – трофей с моста Систо. Сейчас, в свете лампы, Джустиниани рассмотрел его подробнее. Странно. Это было очень дорогое оружие, с равным успехом в бою можно было использовать как прямой, так и обратный хват, причем разместить гарду между пальцами, а ладонь – на незаточенной части клинка, рикассо. Такой хват превращал один конец ножа в заточенный клинок, второй – в «сокрушитель черепов». Рукоять была выполнена из чего-то непонятного, вроде стали, с пластинами дорогого камня, но само лезвие было не металлическим, а скорее обсидиановым. Джустиниани вздрогнул. Там, где гарда переходила к клинку, на рукояти был выгравирован знак козла и слова «Ubique daemon» – «дьявол повсюду». На другой стороне рукояти проступали инициалы – «G.V.» Нож был скорее ритуальным… Теперь Винченцо сильно сомневался, что он подлинно принадлежал тому оборванцу, что напал на него. Для такого это было недоступное сокровище. И гравировка была выполнена профессиональным мастером, а не любителем.

Странно всё…

Неожиданно в дверь тихо постучали. Он быстро вставил записку в сдвоенную обложку, прошёл к двери и распахнул её. На пороге стояла Джованна. Он удивился.

– Почему вы здесь, я думал, вы останетесь у Катарины Одескальчи.

– Я попросила отвезти меня сюда.

– Зачем? Время за полночь. Я же сказал, после девяти меня не беспокоить.

– Я хотела… – она подняла на него глаза, – я знаю, вы обижены на меня, даже уехали от донны Гизеллы, не попрощавшись со мной. Я хотела извиниться перед вами. – Джованна смотрела на него в упор.

Придя в себя после первого объяснения с Джустиниани, Джованна поняла, что подлинно сглупила. Граф разумно воспользовался ее оплошностью и запальчивостью. Ей следовало не верить досужим сплетням, а спокойно поинтересоваться его намерениями – тогда она не попала бы в столь глупое положение. «Едва ли вы можете пленить разумного мужчину, ибо взбалмошны, истеричны, самонадеянны, дерзки и глупы…» Эта фраза Винченцо Джустиниани была дня нее самой болезненной из всего, что он произнёс. Она дала себе слово относиться к мессиру Джустиниани спокойно и сдержанно. Приехав сюда, поговорила с экономкой. К ее удивлению, Доната подтвердила, что крестный действительно просил у Винченцо Джустиниани прощения, умолял не помнить зла и заклинал его именем Господним и Пресвятой Девой позаботиться о ней. Рассказала Доната и о новом господине, по ее словам, он был сама доброта и кротость, истинный христианин. Джованна удивилась, но поверила. Вспомнив, что сегодня Джустиниани ушел, не прощаясь, ни разу за весь вечер не обратившись к ней, она поняла, что он по-настоящему оскорблен…

Джустиниани выслушал ее молча, потом брови его чуть нахмурились.

– За что?

– Я обидела вас, я не должна была говорить, что не хочу за вас замуж.

Губы Винченцо дрогнули.

– Так вы хотите извиниться за глупость или за ошибку? Вы поняли, что глупо навязываться мужчине до того, как он посватается, или вдруг захотели за меня замуж? – Джустиниани почти улыбнулся, заметив возмущение девицы, но не дал ей заговорить, – если первое, то разумные люди на чужую глупость не сердятся, а сострадают ей, если второе – то вы излишне переменчивы. Что до моего отъезда, – тут лицо его чуть омрачилось, – мне просто на минуту стало нехорошо. Вы тут ни при чём. Однако хорошо, что вы зашли, я хотел кое-что спросить. Только не торопитесь отвечать, подумайте.

Джованна, заметив его мрачность и тон, осторожно кивнула. В присутствии этого человека приходилось держать себя в руках.

– Часто ли вы бываете у герцогини Поланти?

Она удивилась.

– Крестный трижды привозил меня туда до Пасхи.

– Вчера вечером там был Альбино Нардолини, красивый бородатый брюнет с тёмными глазами. Вы видели его там раньше?

Она кивнула головой.

– Донна Гизелла сказала, что он сын ее покойной подруги.

– Слышали ли имя Гаэтано Орсини?

– Нет, но в пансионе я училась с Франческой Орсини.

– Теперь не торопитесь. Веральди. Это имя хоть раз слышали?

Джованна на несколько секунд опустила глаза, потом ресницы ее дрогнули.

– Я слышала что-то о проповедях Гвидо Веральди. Это не он?

Он смерил ее задумчивым взглядом. «G.V.»?

– Не знаю, может быть. Благодарю вас, и буду еще более благодарен, если вы забудете мои вопросы. Что до обид, – я не обидчив. Передайте привет вашим очаровательным подругам. Кстати… синьорина Елена намекнула мне. Или я неверно понял её? Ваше сердце принадлежит Умберто Убальдини?

Джованна нервно передернула плечами.

– Чушь. Мессир Убальдини мне ничуть не по душе.

Джустиниани смерил ее странным взглядом.

– Ну, что ж… Ладно.

Её почему-то взбесило его равнодушие.

– Мне нравится другой.

Он вздохнул и устало потёр лоб рукой.

– Надеюсь, вы понимаете, сколь тяготит меня обещание, данное вашему крестному? Я не воспитатель в пансионе, и мне не доставляет ни малейшего удовольствия нянчиться с девицей ваших лет. Но мне важно, чтобы ваш избранник не гнался за приданым, любил и уважал вас, как свою супругу и мать своих детей, чтобы не был распутным и был способен защитить вас. Вы точно влюблены в достойного человека? – выражение его лица было утомленным и немного скучающим.

– Вы имеете что-то против Рафаэлло Рокальмуто? Он богат, ему нет смысла гнаться за приданым, он никогда не волочится за женщинами, и даже не был любовником Ипполиты Массерано… – она остановилась, заметив выражение его глаз: они полыхнули и погасли. Она даже в испуге отступила на шаг.

Джустиниани закусил губу, растерянно почесал переносицу, потом извинился, что не предложил ей сесть, усадил её на диване у камина, и, подвинув переместившегося сюда кота, сам сел рядом. Глаза его теперь были мертвыми и тусклыми.

– Вы не пошутили? – в его голосе проступило что-то, чего Джованна не поняла.

– Зачем мне шутить? Или вы снова скажете, что я не могу привлечь разумного мужчину?

Джустиниани судорожно вздохнул. Наносить такой удар бедной девице ему не хотелось.

– Вы сели за стол спиритов из-за него?

Она смутилась.

– Нет… Наверное, нет. Крестный говорил, что у меня есть дар.

– Мессир Джанпаоло тоже увлекался спиритизмом? – удивился Джустиниани. На взгляд Винченцо, дядя едва ли мог заниматься подобной чушью.

– Он был великим медиумом. Но мессир Рокальмуто тоже имеет способности…

Джустиниани виновато взглянул на Джованну, болезненная гримаса исказила его лицо. Он не любил причинять боль и сейчас страдал.

– Мне жаль, синьорина, – он опустил глаза, – но привлечь Рафаэлло вы не сможете. Никогда. Тут никакие способности медиума, даже если что-то подобное существует, вам не помогут. Нашего поэта просто не интересуют женщины. Не знаю, слышали ли вы об этом: есть особый сорт мужчин, которые влюбляются исключительно… в мужчин. Рокальмуто – из их числа, он педераст. Он красив, я не спорю, и стишки, говорят, талантливые пишет, хоть мне они кажутся претенциозными, – обронил он почти виновато, и снова вздохнул, – но есть и еще одно печальное обстоятельство. Приглядитесь к его ноздрям. Они утончены и в трещинах. Он кокаинист, причем безнадежный. Поверьте, чем быстрее вы выбросите его из головы, тем будет лучше.

Джованна окаменела. Винченцо было неловко и тоскливо. Он чуть заторопился, даже потянулся, чтобы обнять ее, но она отпрянула.

– Джованна, любовные трагедии только кажутся таковыми, уверяю вас. Время лечит любые раны, и несчастная любовь даже полезна, она закаляет душу и учит отличать подлинники от подделок. Впредь вы уже не ошибетесь подобным образом. Теперь, хоть вы и огорчены сегодня, завтра вы не станете посмешищем общества.

Джованна поднялась, покачнулась, но удержала равновесие, схватившись за спинку стула. Джустиниани поддержал её за локоть, но она отстранилась. Он опустил руку и глаза. Чужая боль всегда вызывала его страдание, когда же причинить эту боль вынуждали его, он страдал вдвойне.

Кот, как назло, душераздирающе мяукнул.

Джованна считала ступени на лестнице – только бы не думать об услышанном. В висках её стучало, темнело в глазах. Она с трудом поднялась к себе в спальню. Мысли остановились, несколько минут она тупо смотрела в каминное пламя. Вскоре прибежала вызванная Джустиниани Доната, принесла теплого молока. Джованна безропотно выпила, не замечая снующую вокруг экономку, заставившую её сесть на кровать. Потом голова ее бессильно опустилась на подушку: мессир Джустиниани приказал Донате добавить в молоко макового отвара.

Глава 7. Неожиданный разговор

Разве нет сыновей у Израиля?

Разве нет у него наследника?

Иер.49:1

Сам Винченцо проснулся в восьмом часу утра и ещё на ложе предался неторопливым размышлениям. О нелепом увлечении девица скоро забудет – она, оказывается, неглупа. Рафаэлло в обществе держался безупречно и вполне мог пленить лицом и галантностью неопытную девицу. О его склонностях знали многие, но едва ли Джованна, только что появившаяся в свете, могла слышать эти разговоры: Рафаэлло не давал основания болтать, проявляя любовные порывы только за закрытыми дверями своей спальни.

Джустиниани на досуге даже попытался припомнить, сколько убивался когда-то сам после измены Глории? Кажется, ножевая боль быстро прошла, за неделю-другую, а потом необходимость искать заработок и крышу над головой вытеснили и скорбь предательства, и горечь обиды. Стало не до того. У Джованны же не было тех печальных воспоминаний изначальной взаимности, что когда-то отравляли ему душу. Ей просто нечего вспоминать.

Потом Винченцо снова задумался о вчерашнем видении. Оно не давало покоя. Он надеялся, что к утру вчерашний день привычно потускнеет в памяти, но этого не произошло: увиденное проступало вновь и вновь, стоило ему напрячь память, повторялось во всем своем бесовском угаре и пугающей четкости.

– Что за чертовщина творится, а, Трубочист? – задал он вопрос коту, изящно задравшему заднюю лапку кверху и занимавшемуся утренним туалетом, но, понятное дело, ответа не получил.

Джованна еще спала, Джустиниани распорядился не будить её и велел подавать завтрак. Привычно уже похвалил стряпню кухарки Руфины, старуха готовила божественно. Сначала ему казалось, что приготовленное ею нравится ему просто от контраста с теми, сляпанными на скорую руку в придорожных харчевнях блюдами, которыми он перебивался в последние годы. Но нет, Руфина даже простую поленту делала царским блюдом. Джустиниани прибавил ей жалование, но, взяв в рот кусочек крольчатины, подумал, что платит все равно мало.

Оставалось совсем немного времени до визита Альбино Нардолини, если он, разумеется, соизволит прийти. Джустиниани, впрочем, не сомневался в его приходе, а пока задумался о том, где может навести справки о нём? За минувшие годы у него накопилось немало знакомств в самых разных местах – от портовых грузчиков и кладбищенских сторожей до полицейских и ипподромных жокеев. Но чтобы понять, у кого спросить, надо понять самого человека.

Тут за окнами раздался шум подъехавшего экипажа.

Мессир Нардолини был вежлив и лучился симпатией, Джустиниани тоже рассыпался в комплиментах, показал свою библиотеку, после чего продемонстрировал и купленный на аукционе экземпляр. Дружелюбную атмосферу встречи подпортил кот Спазакамино, смотревший на гостя с неприязнью и шипевший, как раскаленный утюг, на который плеснули водой. Джустиниани же любезно оставил гостя с Агриппой наедине, сам вышел из книгохранилища и отдал распоряжение Луиджи принести вина. Вернувшись, он заметил на лице гостя легкую испарину и румянец, не очень-то шедший ему, на тыльной стороне левой руки алела царапина, Трубочист сидел на столе и смотрел на гостя как на дерзкую мышь, осмелившуюся пробежать по ковру под самым его носом. Тем не менее, гость с удовольствием выпил предложенное прекрасное вино долин Пьемонта и со знанием дела похвалил букет. Потом осторожно осведомился.

– А сами вы, мессир Винченцо, как я понимаю, читаете Агриппу, но не интересуетесь магией? Или сведущи?

– Сведущим себя не назову, но кое-что знаю, – осторожно обронил Джустиниани. Его удивило, что гость заговорил об этом. – Магия загадочна и бездонна, она неисчерпаема, как… – он слегка подмигнул, – человеческая глупость, и практична, как самый здравый ум. Она всегда знает, что хочет: возможности отмстить, богатства и наслаждения, бесовского знания и могущества. Дьявольские искусы, они испокон веков одни и те же. При этом, вспомните, Вейер отрицал, что Агриппе принадлежит магический текст, известный как «Четвертая Книга Оккультной Философии», содержание которой, как иным казалось, подтверждало его причастность к черной магии.

Мессир Нардолини приятно улыбнулся, но спорить не стал.

– Агриппа пишет, что есть четыре пути, по которым приходят магические силы. А именно: по наследству, через договор с дьяволом, магическую практику и восприятие способностей через умирающего колдуна. Он прав. Зачастую в одной семье силы медиума прослеживаются в трех-четырех поколениях. В этом нет ничего диковинного. И я сам наблюдал подобные случаи.

Джустиниани пожал плечами и ничего не сказал, но внимательно слушал собеседника.

– С другой стороны, договор с дьяволом. Агриппа усматривает в этом имитацию крещения. В Париже есть церковь Сатаны, у нее есть родственные общины в Базеле и Берне, а еще одна недавно открылась в Риме. Там адепты подписывают договор с дьяволом. Но… – тут он помрачнел, – это далеко не всегда дает результат. Что до опыта, вспомним Пьетро Мерано. Он, неудачливый врач, слыша, что оккультные целители получают много, прошел дьявольские церемонии, после чего проявились его исцеляющие способности, и его доход во много раз превзошел прежние заработки. – Гость опустил глаза, затем продолжил, – все слышали и про обычай колдунов, находясь на смертном одре, передавать магические способности ближайшему родственнику, чтобы спокойно умереть. Смерть некоторых длится несколько дней и даже недель, прежде чем не решится вопрос преемственности.

Винченцо кивнул, но возразил.

– Но вы же не можете не понимать, что это не апостольское, а дьявольское преемство.

– Многие заклинания основаны на молитвах, уверяю вас.

Джустиниани кивнул.

– В этом-то и заключено кощунство. Молясь, я восхваляю Бога, благодарю Его, или уж… смиренно прошу. Маг – требует. Вера полагается на волю Божью, идея магии – заставить Бога действовать. Те, кто молятся, укрепляются в вере, те, кто увлекается магией, неизменно парализуют свою веру, если вообще когда-то ее имели…

– С этим не спорю, – уступил мессир Нардолини. – Когда чародей берет библейские фразы, он отсекает их от Бога, а оторванные от Бога слова становятся добычей дьявола. И все же вы не можете отрицать, – мягко заметил мессир Альбино, – обаяния магии для смертного. Магия любви, магия исцеления и наведения болезней, магия преследования и защиты, магия денег и могущества и наконец, – он судорожно вздохнул, – самое соблазнительное… Магия смерти. Какие возможности… Кто устоит?

– Мессир Джанпаоло, мой дядя, как я слышал, тоже увлекался магией? – любезно спросил Винченцо, незаметно уходя от ответа, – вы были с ним знакомы?

– Да, около трех лет. Нас познакомил мой друг Андреа Пинелло-Лючиани, удивительно тонкий ценитель изящного. Вы с ним уже знакомы. Ваш же дядя обладал феноменальными способностями, это надо признать, потому-то я и не удивился, узнав, что вы купили Корнелия Агриппу. Он передал вам свои колдовские силы?

Винченцо молча смотрел на собеседника. Такого поворота в разговоре он не ожидал. Его выручили врожденная светскость и благоприобретенное бесстрастие.

– Я не хотел бы распространяться о такие вещах, – многозначительно уронил он, заметив, как странно блеснули при этом глаза его собеседника. Тот впился взглядом в лицо Джустиниани, и черты мессира Альбино исказила чуть заметная напряженная гримаса – не то зависти, не то болезненного любопытства: мимику этого лица Винченцо до конца не понимал. Впрочем, он знал, сколь мало можно прочесть по его собственному лицу, и остался неподвижен и безучастен.

Тут, однако, мессир Альбино вспомнил, что засиделся и напрасно отнимает драгоценное время хозяина, человека, как он сразу понял, высокой учёности и большого ума, после чего торопливо распрощался и откланялся.

Проводив его, Винченцо Джустиниани вернулся в библиотеку.

Размышления его были сбивчивы и сумбурны, но сам Джустиниани был человеком последовательным: вначале он сжал с краев обложку книги и убедился, что записка неизвестного Веральди исчезла. Это было ожидаемо. Но вот слова Альбино о Джанпаоло… Винченцо помнил, как умирающий протянул ему трепещущую ладонь, пытался подняться, соскользнул на подушку, но с непонятным упорством продолжал тянуть к нему руку. Помнил он и сухость, даже призрачную легкость дрожащей длани больного, ее предсмертный трепет, свист губ, слова «возьми…» Но мысль о том, что он получил от дяди какую-то силу, была под стать здравомыслию спиритического сеанса. Вину и грехи Джанпаоло Винченцо простил. Простил его злобный гнев, бездушную жестокость и мстительность. Господь ему судья. Но мысль о том, что завсегдатай модных салонов и заядлый волокита, кутила и картежник, его сиятельство граф Джанпаоло Джустиниани – маг и колдун, который не мог умереть, пока не передал ему, ближайшему родственнику, своих магических сил, неожиданно произвела на Винченцо необычайное действие – он расхохотался.

Однако смех его вдруг резко прервался. Шутки шутками, а странность вчерашнего бесовского видения, причин которого он, сколько не искал, не находил, теперь хоть в какой-то мере прояснилась. Но Винченцо не верил в возможность совращения человека в область дьявольскую без его добровольного согласия, сам же он, не имея нужды ни в самоутверждении, ни в мести, не желая ни денег, ни запретных утех, не нуждался и в силах, дающих все это.

Он не соглашался принимать никаких дьявольских даров. Душа дороже. И, собственно, почему это милейший дядюшка не передал свои дивные сатанинские дары крестнице? Это тоже духовное родство. Что ему за разница? Ее не надо было разыскивать по окраинам Рима, но он почему-то ждал его, Винченцо Джустиниани, ненавистного и проклинаемого, чтобы вручить ему, против его воли, таинственные силы тьмы. Нет уж, милый дядюшка, спасибо. Взрослением и школой жизни Винченцо и вправду ему обязан, но свои бесовские таланты забери, дражайший родич, с собой в могилу.

Тут Винченцо, однако, и вовсе помрачнел и насупился. Минувшая неделя проступила новой гранью. Почему все эти люди так странно смотрели на него? Почему Массерано спросил, застал ли он Джанпаоло в живых? Почему Гизелла Поланти столь настойчиво приглашала его к себе ещё со дня похорон? А неожиданная встреча на кладбище с Марией Леркари? Что она там делала? Она вдова, но муж её похоронен не в Риме, а в Неаполе. Винченцо был еще мальчишкой, когда тот умер, и он помнил, как обсуждали распоряжение покойного о семейном склепе. Между тем старая ведьма тоже настоятельно приглашала его к Поланти, прося не забыть о ее вечере. Зачем? Почему донна Гизелла так упрямо и неотступно домогалась, чтобы он сел за этот чёртов стол? Почему вновь и вновь затевала нудные разговоры о магии?

Полно. Не мерещится ли ему то, чего нет? Жизнь Джанпаоло оборвалась безвременно, и умирал бедняга в адских муках. Но это, как назло, подтверждало слова Нардолини. Это святые умирают, засыпая. Дьявол – лжец, отец лжи и человекоубийца искони. Он может только одурачить и убить, и весьма мало заботится о комфорте своих подопечных. Но он-то, Винченцо, тут причём? Что ему за дело до глупых и грешных увлечений и весьма опасных игр с дьяволом всех этих пустых людей? Какая ему разница, что произойдет 19 мая в доме Батистини в 10.40 в новолуние?

В коридоре прошуршали чьи-то шаги. Это был не Луиджи, шаги камердинера Винченцо уже знал. На пороге библиотеки появилась Джованна. Глаза ее из-за окружавшей их тени казались огромными и больными, волосы не были убраны, лишь небрежно заплетены в косу. Она хотела что-то сказать ему, но, увидев его насупленное лицо, остановилась. Он быстро встал, указал ей на кресло и тут же сказал:

– У меня возникли новые вопросы. – Она болезненно искривилась, но он, поднявшись и расхаживая по книгохранилищу, отрывисто спросил, – мой дядя, ваш крестный, никогда не удивлял вас чем-либо странным? Соберитесь, это важно, – голос его был резок.

Джованна видела, что он взволнован, и растерялась. Она боялась, что он снова заговорит о Рокальмуто, но столь странный вопрос подлинно удивил. Джустиниани заметил ее оторопь и уточнил: