Текст книги "Не убежать от снайпера (СИ)"

Автор книги: Ольга Чулкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

 НЕ УБЕЖАТЬ ОТ СНАЙПЕРА

  Закончил убирать территорию школы, оставил свой нехитрый инвентарь: метлу, лопату, скребок в небольшом сарайчике, который находился за учебным корпусом, пошел домой умыться, переодеться.

  – Леонид Федорович! – услышал голос директора школы Татьяны Карповны. Она стояла на крыльце в костюме, а на улице было морозно. После слякотной погоды в январе наступили настоящие февральские холода.

  – Не стойте на морозе, зайду к вам, только переоденусь, – крикнул Леонид Федорович и пошел к своему домику.

  Умылся, усталость ушла.

  «Иметь бы душ дома, – подумал с сожалением.– Но чего нет, того нет. Кто думал, что жизнь так обернется! Красоту стал замечать. Сосны вековые стоят, как в сказке! Столько лет голову вверх не поднимал посмотреть на сосны? А что у меня не так было? Все нормально! Крыша над головой есть, пенсию получаю, да еще и работаю... Уныние – самый страшный грех. Буду каждый день смотреть на небо, надо видеть макушки сосен».

   Надел джинсы, свитер. Костюм четыре года висел в шкафу, ни разу за это время не пригодился, а раньше не мог в люди выйти без костюма, рубашки, галстука. Решил не надевать куртку, учебный корпус находился рядом. Закрыл на ключ дверь веранды, не спеша пошел к школе. Четвертый год работал дворником в санаторно-лесной школе, а до этого тридцать шесть лет в этой же школе проработал учителем физики и математики.

  Школа была расположена в сосновом бору на большой территории – двух гектаров. Всю территорию убирать не требовалось, работы хватало около учебного корпуса, спальных домиков. Когда шел снег, то уставал.

  Три года назад на школьной территории создали оранжерею, после этого Леонид Федорович стал приходить в себя, так увлекся оранжереей, что был абсолютно счастлив. Директор, педагоги поддерживали его старания сделать оранжерею краше и даже помогали. Комиссии приезжали из департамента, всем нравилась оранжерея. Она занимала площадь семьдесят квадратных метров, а в высоту была метров пять.

   Дети в санаторно-лесной школе учились только год, направляли сюда ослабленных, подлечить, не допустить развития туберкулеза. Когда дети из нового заезда первый раз заходили в оранжерею, то Леонид Федорович видел, какими восхищенными глазами они смотрели на удивительные растения, собранные в оранжерее. А где они такое могли видеть? Дети из бедных семей, из интернатов, никто их не возил по заморским странам.

   Леонид Федорович, остановился, не доходя до крыльца учебного корпуса, поднял голову. Небо было голубым, ни облачка. «Надо жить и радоваться каждому дню. Морозу, снегу, ветру, дождю! А то достал я свою голову, лопнет от горьких мыслей. Надо держать настроение!»

  ***

  Вошел в корпус, в коридорах никого не было, шли уроки. Дошел до кабинета директора, постучал в дверь.

  – Входите, Леонид Федорович, заждалась вас.

  – Извините, шел, размышлял, как жить...

  – И как?

  – Просто жить, радоваться каждому дню...

  – Хорошо бы! Только не получается. Вам первому скажу, потом коллектив соберу.

  – Что случилось? – сердце сжалось от дурных предчувствий.

  – Завтра здесь будет новый директор,– сказала Татьяна Карповна.

  – Как новый? Зачем?

  – Мне пятьдесят восемь лет, успела стать пенсионеркой по старому закону...

  -Как же без вас?

  -Так им надо, – Татьяна Карповна показала глазами наверх, – но меня оставляют педагогом.

  – И кто будет?

  – Михаил Львович Астраханцев...

  – Тот, что заместителем начальника департамента был?

  – Он!

  – Так его же арестовали за махинации с сиротскими квартирами! – неуверенно сказал Леонид Федорович. – Точно он? Среднего роста, пузатый...

  -Он! Его отпустили, якобы, не нашли криминала, но в департаменте не оставили. Делился, говорят, с кем-то из Москвы, начальник департамента тоже замешан. Какое нам дело, мы пешки в их игре!

  -Нельзя этого человека допускать до такой школы! В департаменте воруют, им отвечать. А здесь дети, больные, сироты, из бедных семей, этот никогда не проявит к ним должного внимания, уважения. Безнравственная ситуация складывается.

  – Леонид Федорович, это на их совести. Есть новости похуже.

  – Еще хуже?

  – Его назначают специально, чтобы нашу санаторно-лесную школу закрыть.

  – Как это? А куда больных детей?

  – Оптимизация! Слышали?

  – Кто не слышал!

  – Переводят нашу школу в райцентр в семидесяти километрах от областного центра. Там интернат был, часть детей перевели в другой интернат, часть в приемные семьи определили. Трехэтажное блочное здание пустует.

  – А зачем наших детей трогать, зачем в блочное здание из деревянных домиков переводить? Строилось специально все из дерева и, главное – такого соснового бора во всей области нет!

  – Вы сами и ответили на вопросы! Прекрасное место! Два гектара соснового бора! Не видите разве, как вокруг нашей школы коттеджи растут! Придавили нас уже со всех сторон...

  – Наша земля нужна?

  – А вы думали наши старые бревенчатые домики? Снесут нафиг! – Татьяна Карповна никогда не употребляла подобных слов. – Извините, скоро по фене заговорю от таких известий. Девчонки из департамента сказали, что один из московских министров хочет здесь дом построить. На их машинах из Москвы два часа езды... Думаю, у этого министра домов десять уже есть в России, в других странах, нужен одиннадцатый. Они свои, как считают, честно заработанные деньги, должны с выгодой вложить, место хорошее. Я уже ни во что не верю. Смотрела недавно телевизор, Караулов, этот журналист – разоблачитель, выступал по телевидению: мол, только двенадцать однокомнатных квартир у него в Москве, которые он сдает в наем, потому, что честно Родине служил! Так и сказал, патетика такая – ужас берет! Врут без стеснения! Мы Родине не служим, это они служат и служат – жуть берет! А богатство их обнародуется только в связи с разводами! Я телевизор смотреть после этого перестала, книги читаю, а муж в интернете сидит.

  – Я о таких нелюдях не думаю, закрылся от мира, справедливости давно не жду, дорожу тем, что есть, но надо бы противостоять закрытию школы, – сказал неуверенно Леонид Федорович.

  – Сами верите в то, что говорите? Кто обратит внимание на нашу забастовку? Президенту писать? Письмо этому министру и передадут! Сотни школ в России закрываются! Рождаемость низкая. Вот и идет оптимизация, государство хочет уменьшить расходы на образование ...

  – Все глотать? – Леонид Федорович стал говорить увереннее, почувствовал, что не боится.

  – Я о вас больше, чем о школе, думаю! Куда вам деваться?

  Только после этого вопроса до Леонида Федоровича дошло: школы здесь не будет, значит, и его домик снесут!

  – Я и не подумал об этом! Выходит, они и меня ликвидируют! – ему стало страшно, сжал руки в кулаки и стал стучать по столу так, что Татьяна Карповна испугалась за его самочувствие.

  – Не надо так! На улицу же вас не выгонят, вы здесь прописаны столько лет...

  -Тридцать девять! После окончания института, по распределению приехали с женой. Иван Петрович и поселил нас в половине двухквартирного домика. Говорил: временно... Что мне делать? Я все пережил, все проглотил! Пригвождают, жить не дают! Я же математик, а работаю дворником. Все знают: я не виноват, а справедливость не восторжествовала! Почему? Ответьте мне, Татьяна Карповна, на этот вопрос. Они жизнь мою перечеркнули, просто так, чья-то левая нога захотела!

  Татьяна Карповна встала из-за стола, подошла к Леониду Федоровичу, обняла его.

  -Достойным людям такая судьба выпадает, вы и сами это знаете! Бессовестные все наверху во все времена...Лучше вас я человека не встречала. Знайте это и помните.

  -Спасибо! Пойду в оранжерею, надо все обдумать.

  -Вам шестьдесят один год! Еще жениться можно! Сколько женщин ищет свою половинку...

  -Я бомжем остаюсь на старости лет! Получается я и этой халупы не заслужил, выгонят... – пошел к двери и тут подумал об оранжерее.

  -Оранжерею тоже под бульдозер? – спросил он.

  Татьяна Карповна заплакала, больше не было сил держаться.

  -Не плачьте! – сказал он. – У человека всегда есть второй выход.

  -Какой?

  -Первый – жить, а второй вы сами знаете.

  ***

  Леонид Федорович жил в одной половине двухквартирного домика. Во второй половине когда-то жила семья учительницы, но лет двадцать назад ее мужа перевели служить на Дальний Восток. Больше в жилье из коллектива интерната никто не нуждался, в основном педагоги были из местных, жили в поселке, который находился на другой стороне автотрассы, или приезжали из областного центра на рейсовых автобусах, двадцать минут езды. Вторую половину домика заняли под склад. Леонид Федорович владельцем жилой площади не являлся, но был прописан в своей небольшой однокомнатной квартире. Ему отказали в приватизации, сославшись, что служебное жилье, не положено.

  Школу строил и стал ее первым директором Иван Петрович, настоящий мужик, педагог от бога. Не умел он пресмыкаться перед начальством, свое мнение при себе никогда не держал, высказывал. Он был фронтовиком, после войны в сорок пятом его назначили директором школы. Землю выделили в одном из самых красивых мест, недалеко от областного центра, сосновом бору. Поставлена была задача построить комплекс санаторно-лесной школы как можно быстрее. Много детей после войны были истощены, надо было поддержать их хорошим питанием, целебным воздухом и без отрыва от учебы. Иван Петрович с задачей справился. Учебный корпус, столовая, спальные домики все было построено из бревен, что, как настаивали специалисты, было важно для поддержания здоровья детей предрасположенных к туберкулезу. Путевки выдавались на год, за это время удавалось существенно поправить детям здоровье.

  ***

  Леонид и Надя поженились на пятом курсе института, приехали по распределению в эту санаторно-лесную школу. Леонид окончил физмат с отличием, а Надежда с отличием филологический факультет.

  -Какой директор! – с восторгом сказала Надя, когда они впервые приехали в школу, познакомились с Иваном Петровичем.

  -Да, сильная личность! А как хорошо здесь! Какой воздух! – ответил Леонид.

  Они стояли на крыльце школы и ожидали, когда выйдет Иван Петрович, чтобы показать им жилье.

  -Ну, как, молодежь, нравится у нас? Воздух, как масло, хоть на хлеб намазывай! – сказал Иван Петрович.

  -Первый раз слышу такое выражение, очень точно сказано, – ответила Надя.

  – Вы же филолог! Это известное выражение. Пойдемте, покажу вам квартирку...

  – Как удалось так построить, сосны сохранить? – спросил Леонид, которому все здесь нравилось.

  -Правильно подметил, молодец. Строители с каждой сосной, как с ребенком малым носились, да и проект талантливым был, архитектор умер давно. Наша школа – памятник ему. Не каждый поймет, что у нас сделано! После войны жалость была к людям, а к детям особенно, сирот сколько было... Я после войны не поехал на свою родину, в Сталинград... Никого из моих не осталось. Мама, жена, двое деток... всех разом убило, бомба рядом с нашим домом упала, на окраине Сталинграда жили. Отец погиб под Москвой в сорок первом, один я выжил. Решил заново жизнь начать, но мозги не поменяешь. Приехал сюда в июне сорок пятого, сразу, как демобилизовался, пошел в комитет народного образования, я до войны учителем работал. И мне предложили создать санаторно-лесную школу. Привезли сюда, показать место, я влюбился! Красота какая! А увидел проект, понял: гениально! Все бревенчатое! Просил и бассейн спроектировать, но сказали, что дорого, война же только закончилась. Но озеро на территории школы есть. Пошли, озеро покажу, – Иван Петрович резко повернул в другую сторону.

  Через несколько минут они вышли к озеру. Леонид не поверил своим глазам:

  -Такое большое!

  -А ты думал лужа? – рассмеялся Иван Петрович. – Детям лучшее место выделили для школы. Времена другие были. Справедливость была! Детям здесь хорошо, они в любви живут. С открытой формой туберкулеза здесь нет, понятное дело, с ослабленными легкими детишки. За год подлечиваем, потом другие приезжают, такой круговорот...

  -Купаются! – сказала Надежда.

  -Лето, каникулы! Отдыхать им надо хорошо, они или из интернатов, или из малообеспеченных семей. Здесь лучше кормят, спортзал, озеро, почти, как на курорте. И на курорт поедут в августе, в Евпаторию, я договорился о путевках. Море увидят! Кто им еще море покажет! Пошли квартиру смотреть, а то хвастаюсь и хвастаюсь школой! Чемоданы-то где?

  – На крыльце! Я забыла о них, как красоту эту увидела,– сказала Надежда.

  -Не бойтесь, не пропадут! Воровства ни у нас, ни в поселке нет. Люди дома на замки не закрывают, – сказал Иван Петрович.

  – Все честные?

  – Нормальные! Когда строилась школа, я в строительном вагончике жил, потом домик построили, в одной половине я поселился, сейчас вы там будете жить. Пять лет назад купил в поселке дом, хотелось свой сад иметь. Сейчас в свободное время садом и занимаюсь, сливу, яблоки, малину, клубнику выращиваю, приношу в школу детям на угощение.

  – Вы не женились? – спросила Надежда.

  – Нет! В Сталинград ездил один раз в пятьдесят пятом. Могилок нет, сходил на братское кладбище. Думал, умру там, так тяжело было... – Иван Петрович замолчал, а потом сменил тему, сказал, обращаясь к Надежде:

  – Дети из вас веревки будут вить! У вас не получится быть строгой.

  – Добротой большего можно добиться, строгости, а, может, чего и похуже, эти дети навидались, – ответила с улыбкой Надя.

  – Соглашусь с вами! Леонид Федорович, повезло вам с женой!

  – А мне с мужем! – сказала Надежда.

  Разговаривая, они дошли до небольшого домика.

  – Это все нам! – спросила Надежда, когда Иван Петрович распахнул входную дверь в квартиру.

  – Все! – ответил Иван Петрович, довольный тем, что молодым учителям нравится жилье.

  – Леня, диван, шкаф, стол, телевизор! А кухня какая!

  – Холодильник маленький «Морозко», но денег подкопите, в кредит купите большой. Комната восемнадцать метров, а кухня метров пять будет, маловата. Плохо, что прихожей нет, вход сразу на кухню, надо веранду пристроить, но для этого разрешение в гороно получить, квартира служебная, на балансе числится. Трудно стало работать, бюрократов много, все больше «нет» норовят сказать, беда! Обустраивайтесь. Когда на работу выйдите? – спросил Иван Петрович.

  -Завтра!

  – Счастливые вы, ребята! – сказал директор.

  Иван Петрович умел ценить людей, в коллективе царила редкая атмосфера доброжелательности, не было дрязг. Леонид и Надежда работали с удовольствием. В школе было девяносто учащихся с третьего по девятые классы. Никаких параллельных классов, не было и второй смены, все учились в первую.

  Однажды утром Иван Петрович не пришел на работу, послали за ним в поселок, дверь в дом была открыта, его нашли мертвым. Инфаркт. Хоронили всем поселком, плакали женщины, мужчины украдкой вытирали слезы. Много добра сделал он для поселка. Шел восемьдесят шестой год, перестройка, которую он крыл таким фронтовым матом, что потом все извинялся, а потом снова крыл. Портрет Горбачева повесить в своем директорском кабинете отказался, как и главный лозунг того времени: «Гласность, перестройка, ускорение». Говорил язвительно: «Детям это ни на пользу, ускорение в образовании ни к чему».

  Женщины хотели отпевать, тогда мода на это пошла, обратились к батюшке, но тот, зная Ивана Петровича, сказал: «Он атеистом был, коммунистом на фронте стал, но крещеный, точно знаю, крестик носил, говорил жена надела, когда на войну уходил. Помолитесь за него, отпевать не буду».

  С похорон Надежда и Леонид пришли опустошенные, словно потеряли родного человека. К тому времени они шесть лет отработали в школе, восьмиклассники по их предметам экзамены сдавали на «четыре» и «пять». По русскому языку такие оценки не удивляли, а вот по алгебре очень даже удивляли, считали, что Леонид Федорович завышает оценки. Один раз на экзамене попросили поприсутствовать профессора из пединститута. Он увидел Леонида, обнял его и сказал сопровождающим его из облоно: « Этот может математике научить!». Остался на экзамен, прощаясь, сказал: «Леня, зря ты в науку не пошел! Такие бездари кандидатские защищают!»

  ***

  Леониду после смерти Ивана Петровича предложили должность директора санаторно-лесной школы. Отказался. В то время его мама заболела, они с Надей решили забрать ее к себе, а она ни в какую. Леонид на выходные уезжал к матери в деревню, отец умер от рака, когда Леонид учился на первом курсе института. Леониду удалось уговорить мать поехать в областной центр, показаться врачам. Его опасения врачи подтвердили: рак в запущенном состоянии, уже не операбельный. Леонид хотел уволиться, чтобы быть с матерью, но Иван Петрович сказал, что даст посередине учебного года двухмесячный отпуск, в связи с семейными обстоятельствами. И за день до своей смерти подписал Леониду заявление об отпуске. Отказ Леонида от должности директора встретили в гороно с неудовольствием, но вошли в его положение. Директором назначили Татьяну Карповну. Мама Леонида прожила два месяца. Родительский дом находился на балансе совхоза, Леонид забрал фотоальбомы, кое– что из посуды, а остальное – мебель, холодильник телевизор раздал по деревне людям, которые нуждались. В их маленькой квартирке все было, а лишнего не уместилось бы.

  «Какое счастье, что ты есть,– сказал Леонид Надежде, когда они уезжали из деревни, – можно сойти с ума, такая тяжесть на душе». Когда приехали домой, то у Леонида неожиданно вырвалось:

  – И я от рака умру, наследственность.

   Надежда заплакала, ушла из квартиры, побродила по сосновому бору, когда вернулась, сказала:

  – Я без тебя жить не буду, не говори больше о смерти. Никто не знает, сколько дано. Давай проживем, сколько бог даст, счастливо.

  Татьяна Карповна оказалась хорошим директором, всегда становилась на защиту учителей, коллектив не менялся, атмосфера оставалась доброжелательной.

  ***

  День учителя всегда отмечали в спортзале, больше весь коллектив нигде не помещался, старались это делать тихо, чтобы дети не увидели, но дети замечали это первыми. Заранее договаривались, кто, что приготовит для праздничного стола, получалось, как на Новый год, всего хватало. День учителя в восемьдесят девятом праздновали как обычно.

  – Хлеба не купили, – сказала биолог.

  – Я сбегаю, мигом, только через трассу туда и назад! – вызвалась Надежда. Леонид в это время вместе со сторожем таскал стулья в спортзал. В коллективе было трое мужчин: Леонид, сторож и слесарь.

  Через полчаса в спортзал вбежал один из девятиклассников:

  – Там на трассе беда...

  Он еще не договорил, а Леонид уже выбежал из школы, за ним бежали другие.

  Надежда лежала посреди трассы, он сразу увидел, что это она. Было уже темно, но фары машины высвечивали ее фигуру в белом пиджаке. Леонид и мысли не допускал, что ее уже нет, думал, что вот сейчас встанет, отряхнет грязь и весело скажет: «Если на всем пространстве только одна лужа, я обязательно в нее попаду».

  – Не заметил, как она выскочила, – вытирая слезы, говорил водитель, замолкал, а потом повторял эту же фразу.

  Леонид упал на колени, прижался к Надежде, поднял ее, хотел нести домой, но подошел какой-то мужчина, тронул его за плечо и сказал:

  – Она умерла сразу. Я врач, моя машина за этим КамАЗом шла, водитель затормозил резко, но трасса мокрая, листья вдобавок, она неожиданно выскочила, не на переходе... Я подбежал, помощь уже не требовалась... Положи ее, сейчас полиция приедет... Жена?

  – Жена, – сказала Татьяна Карповна. – Леня, опусти Надю, послушай человека.

  Он положил жену на мокрую трассу, увидел, что руки у него в крови. Кто-то из учителей поднял его, стал вытирать ему руки, ничему не противился, словно все это происходило ни с ним.

  – Леонид Федорович, отойдите, полиция приехала! – он не двинулся с места, она взяла его за руку и стала тащить в сторону, тут он услышал, как кто-то сказал: «Молоденькая какая...».

  Что происходило дальше, помнил отчетливо, но было чувство, что видит все происходящее со стороны. Ехал в труповозке, держал еще теплую руку жены и все надеялся, что этот ужас закончится. В морг его не пустили, возвращался пешком из города до школы под холодным октябрьским дождем, промок совершенно. Дошел до места, где сбило Надю, крови не было, дождь смыл все следы. Снял с шеи крестик и забросил в кусты. «Какой бог! Забрал бы меня. Ты должна была стать мамой, растили бы детей, старились вместе», – думал без злости, отрешенно. Вошел в дом, но не смог там находиться, пошел вглубь соснового бора, сел на землю и закричал нечеловеческим голосом. Пришел в себя, когда начало светать.

  Похороны, поминки помнил плохо, будто и присутствовал, а будто и нет. Мама Нади, которая приехала из деревни на похороны, хотела везти хоронить Надю в деревню, но он резко сказал:

  – Нет! Только здесь! Кладбище рядом, за поселком...

  То были единственные слова, которые он сказал за несколько дней. Она закричала:

  – Ты себе найдешь! А как я?

  – Как они любили друг друга, так уже не любят. Бог послал им друг друга, – ответила маме Нади Татьяна Карповна.

  ***

  На следующий день после похорон голубь сел ему на плечо. Подумал, что Надина душа прилетела. Осторожно, боясь спугнуть птицу, спросил: «Как ты без меня?» И ответил: «Без тебя нет жизни». Но жил. Отказался от классного руководства. Татьяна Карповна пыталась уговорить, он ответил: «Не могу, надо душу отдавать, а ее нет». Раньше он был строгим учителем, требовал, чтобы ученики были готовы к урокам, мог повысить голос и выговорить за невыученный урок. Теперь ему всех было жалко. «Дети и без того обижены судьбой, больные, а я им математику вдалбливаю. Вернуться домой через год, а там пьющие родители или того хуже нет родителей, в интернат вернутся», – думал так, потом передумывал, казнил себя, что не додает знаний. Стал искать иные подходы, чтобы детям захотелось учиться, найти золотую середину не мог. Ученики почувствовали его слабость и пользовались этим беззастенчиво. И опять Татьяна Карповна вызвала его на разговор: «Кто, если ни ты, даст им знания?» Ее замечание было справедливым. «Надо учить хорошо, раньше я же делал это, был неплохим учителем!» – понимал все, но порой трудно было встать утром и заставить себя идти на уроки. Начал курить, пить много кофе.

   Провел тестирование всех учащихся, как делал это и раньше, получил срез знаний, стал заниматься по индивидуальным планам, к окончанию учебного года дети подтянулись. Девятиклассники сдали экзамен по математике неплохо, ни так, как раньше, но терпимо при его личных обстоятельствах.

  – Леонид, редкого дара ты учитель. Как математику объясняешь, что все понимают? – похвалила его Татьяна Карповна.

  – Это же самый интересный предмет! Спасибо, что одернули, я потерялся совсем. Надо было уходить из школы или браться за ум. Вы меня построили! – ответил Леонид.

  – Как ты?

  – Никак!

  – Съездил бы куда-нибудь, два месяца отпуска впереди...

  – Куда мне ехать?

  – С Надеждой каждый год ездили, то на море, то с палатками на озера...

  – Я домосед, это Надя меня тормошила...

  ***

   Получил отпускные, надумал купить магнитофон, как они с Надей и собирались. Поехал в областной центр, в одном из магазинов нашел то, что искал. Он хотел японский «Сони». Ехал в автобусе домой и гладил коробку, в которую был упакован магнитофон. «Хоть ты и, сонюшка, спать тебе не дам, будешь музыку крутить, а я слушать». Понимал, что после такой дорогой покупки, трудно будет дожить до зарплаты, но это не пугало, в еде он был неприхотлив. Автобус останавливался недалеко от зебры, почти рядом с тем местом, где погибла Надя. С этим ему приходилось сталкиваться почти ежедневно, продуктовый магазин находился на другой стороне шоссе. Готовить он перестал, перешел на пельмени, сыр, молоко, кофе. Иногда варил суп из пакетиков. В продуктовом купил бутылку портвейна, яблок, пельмени. "Ездил долго, а еще только три часа, пить рановато, – подумал он, но открыл бутылку, налил портвейна в стакан. Поставил в новый магнитофон кассету с песнями Джо Дассена, сел в кресло и неожиданно для самого себя заплакал. «Душа вернулась, жить учится заново, раз плакать могу», – подумал он. Было грустно, одиноко, но впервые со времени гибели жены спокойнее, казалось, что и он живет: бегали дети во дворе школы, а в его квартире играла музыка, он пил портвейн...

  Услышал, что стучат в дверь веранды. Он пристроил ее в прошлом году, Надя еще была жива.

  – Леонид Федорович, можно? – услышал голос воспитателя Нелли Васильевны.

  – Можно! – сказал и вышел на веранду.

  – Если в отпуск никуда не поедете, то, может, замените меня, воспитателем поработаете? Мне на операцию ложиться...

  – Завтра выйду...

  – Спасибо!

  ***

  Годы шли, в жизни других учителей многое менялось, вырастали дети, появлялись внуки. У него со всеми были хорошие отношения, но дружеские только с Татьяной Карповной, знал ее мужа, изредка, но бывал у них в гостях. Дочь их вышла замуж, родила сына, но жизнь не заладилась, она вернулась к родителям, жили они в двухкомнатной хрущевке вчетвером.

  Леонид Федорович жил размеренной, монотонной жизнью, один день был похож на другой, но это не тяготило, радовался уже тому, что как-то микшировалась невыносимость жизни. Татьяна Карповна убеждала его в том, что надо что-то менять, что не может быть у жизни распорядка.

  – Может или не может, а у меня есть. И я рад этому, жизнь вообще скучна и однообразна, просто многие не хотят в этом признаться. Забыл сказать, что компьютер купил!

  – Приду посмотреть! Ты научился им пользоваться?

  -Ничего сложного...

  -Как ты легко осваиваешь все новое. В Москве собираются вводить информатику в школах, может, попробуешь с нашими старшеклассниками, они компьютер и в глаза не видели. Заплатить не смогу...

  – Ни в деньгах счастье, могу только в своей квартире уроки давать, чтобы не таскать монитор, системный блок туда-сюда.

  -Главное, чтобы в департаменте не узнали, инициатива сейчас наказуема, как никогда.

  Компьютер, интернет заменили ему друзей, которых не было, семью, которой не было, родных, которых тоже не было. Читал в интернете книги по математике, диссертации, которые были защищены не только в российских, но и зарубежных престижных вузах. Сначала переводил с английского со словарем, через год словарь ему уже не требовался. И сам стал решать математические задачи. Просиживая над ними, уходил от действительности Только по пятницам он брал выходной от математики, слушал Джо Дассена, Федора Шаляпина, Фрэнка Синатру, Муслима Магомаева и пил портвейн. Пятницу ждал, к ней готовился. Фрукты он не любил, но не закусывать же колбасой? Поэтому брал яблоки, сыр. Больше всего нравилось закусывать портвейн клубникой, покупал ее у местных старушек в июне, но она быстро отходила, а импортная, которая была теперь на прилавках круглый год, ему не нравилась. Сложилась своеобразная церемония пятницы. Часов в семь вечера, приготовив закуску, открыв бутылку вина, включал небольшое бра, они покупали его вместе с Надей, садился в одно из кресел. Второе кресло считал Надиным и никогда в него не садился, только дотрагивался до него рукой, и оно всегда казалось ему теплым, будто она только что вскочила с него и побежала на кухню. Он лелеял свои воспоминания, боль от потери ушла куда-то глубоко, он выжил и жил, как мог.

  Слушал уже музыку через интернет, старенький «Сони» стоял, как реликвия. Бутылка пустела, и он с грустью думал: «Закончилась пятница». И ни разу за десятилетия ему не сорвали его блаженную пятницу. Только иногда слышал лай кавказской сторожевой овчарки и голос сторожа: «Не лай понапрасну, дай людям отдохнуть».

  ***

  Известие о переводе санаторно-лесной школы в другой район области в коллективе восприняли трагично. Пятьдесят человек лишались работы.

  -Надо защищать школу, отменить это чертово решение, – говорила Эвелина, самая молодая учительница. Ей было тридцать, окончила худграф, вела уроки изо, домоводства. Она нравилась Леониду Федоровичу: характер прямой, открытый, в глаза говорила правду, считала, что за справедливость надо бороться.

  – Эвелина Ивановна, – возразила ей усталым голосом учительница географии Евгения Петровна. – Где справедливость? Розовые очки пора снять, вам же тридцать! Кто мы? Учителя какие-то. А они чиновники, государственные люди! Оптимизация! Хотела бы я оптимизировать свой семейный бюджет, да не получается. И мы с мужем, и сваты в долгах, на эко сбрасывались и вот, слава богу, родила дочь двойню, девочки, по три месяца им! Думала два года поработаю и пенсия будет, мне пятьдесят три, но теперь еще работать и работать по новому закону. А где? Кто возьмет в таком возрасте? Не только образование оптимизируют, всю нашу жизнь оптимизировали.

  -Давайте без глобализации. Решать проблемы по мере их поступления, – сказала Эвелина. – И мы с мужем так живем, ну не родились у нефтяной трубы! Надо о детях думать! Их хотят перевести в худшие условия, нельзя допустить! И коллектив пятьдесят человек без работы!

  – Они предлагают туда ехать работать! Это же семьдесят километров! Рейсовым автобусом полтора часа! И жилья там не будет, поселят в интернате!

  -Попробуем письма написать в департамент или губернатору, не поможет, выше надо писать, – сказала Татьяна Карповна неуверенно.

  -Напишу! А здесь что будет? – спросила Эвелина и взоры всех собравшихся обратились к директору.

  -А я не сказала? – спросила Татьяна Карповна. – Точно не знаю, но из проверенных источников, министр, чего не знаю, хочет здесь дом построить, место ему наше приглянулось.

  -Вот это да! И из-за этого выгнать почти сто больных детей и пятьдесят членов коллектива! Да у него таких усадеб! Со счета сбился! – Эвелина от возмущения раскраснелась, глаза блестели.

  – Место у нас такое, что лучше нет, больше двух гектаров соснового бора, белки прыгают, озеро огромное, коммуналка подведена! Не дураки министры, когда для себя стараются, эту бы прыть на страну направили, даже климат можно было изменить, Канары бы получились, – сказал семидесятилетний сторож. – У меня пенсия, я проживу. У меня юрист знакомый есть, может, у него проконсультироваться?

  -Какие консультации! Решено на уровне губернатора о нашей школе. А оптимизация затея правительства!

  -Тогда зачем губернатору писать? Надо сразу президенту! – сказала Эвелина.

  -Хоть выше, хоть ниже, толку не будет, – тихо сказал Леонид Федорович, но его услышали.

  -Нам нужен оптимизм, давайте верить! Когда переезд намечен? – спросила Эвелина.

  – До первого июня надо закончить. Время пока есть, – ответила Татьяна Карповна.