Текст книги "Кукольник (СИ)"

Автор книги: Ольга Чулкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Annotation

Чулкова Ольга Николаевна

Чулкова Ольга Николаевна

Кукольник

Никто не становится хорошим

человеком случайно.

Платон

Проснулся от шума, с раздражением подумал, что опять соседи ругаются. Посмотрел на часы: половина седьмого. Выходит, проспал всего два часа. Соседи постоянно рано утром ругались. Раньше не обращал внимания, бывало, просыпался от их громких голосов, но тут же засыпал. Встал, поискал чем бы постучать по батарее, под руку попался нож, им он от души несколько раз ударил по батарее. Скандал затих, но через пару минут продолжился. " Дело ни в соседях, во мне,– подумал. – Чего я к ним цепляюсь. Ругаются, значит,– неравнодушны друг к другу. Хуже всего – молчанка. Я бы и хотел поругаться, да не с кем". Собака залаяла. "Ах ты, моя родная, с тобой не поругаешься... Кушать хочешь, гулять?" Геннадий Сергеевич погладил собаку, пошел на кухню, собака побежала за ним. Открыл холодильник, собака неотрывно смотрела на него и ждала еды. "Господи! До чего дожил, собаку покормить нечем, а она же весит меньше килограмма, еды на ладошке надо".

– Нет ничего, Доня, прости. Надо заработать на еду.

Собака залаяла.

– Нет, сегодня холодно, грязно не пойдем на работу. Сейчас бы пельмешек. Как, Доня, на это смотришь

Собака гавкнула.

–Согласна! Я даже знаю рецепт, как их лучше всего приготовить. Ставишь на газ кастрюлю с водой, немного соли, когда вода закипит, вынимаешь из холодильника пельмени, если они там есть, но у нас нет... – Геннадий Сергеевич развел руками. Собака залаяла. Он понял, что собака предлагает ему что-нибудь сделать, найти еды. "Все понимает, маленькая, в чем душа держится, а лучше иного человека".

– Гулять пойдем! – Доня залаяла, стала волчком кружиться по прихожей.

Надел куртку, замок не застегивался. Так и проходил всю зиму. "Теперь уже весна, обойдусь", – подумал. Сапоги были мокрыми со вчерашнего дня, забыл поставить под батарею. Взял поводок, открыл дверь, но собака не выходила из квартиры. "Пойдем гулять!" Доня загавкала. "Понял я, хочешь, чтобы тележку с чемоданом взял. Не могу, холодно еще, простынешь, да и не заработаем! Кто в такую погоду с детишками в парке гуляет! Пойдем к соседям наведаемся, разбудили, пусть извиняются..."

Геннадий Сергеевич взял Доню на руки, поднялся этажом выше, позвонил в квартиру соседей. Открыл Леонид.

– Достали мы тебя с утра? – спросил он.

–Да привык уже, просто сегодня сдали нервы, извините меня. Мне и поругаться не с кем.

– Мы уже помирились! – появившись в прихожей, сказала Наталья. – Сергеевич не проси денег, нам до зарплаты дотянуть надо. Ты мне уже должен!

Геннадию Сергеевичу стало стыдно. Он всегда страшно смущался, когда приходилось просить в долг. Ничего не ответив Наталье, он стал спускаться вниз по лестнице. Слышал, как Леонид говорил жене: "У человека ситуация безвыходная, ему же надо что-то есть и собачку кормить. Он и так в депрессии, а ты его по голове..."

–Сергеевич, извини, поднимайся, дам тебе тысячу, – услышал голос Натальи.

Постоял минуту, пытаясь скрыть набежавшие слезы, потом повернулся и веселым голосом сказал: "Я отдам, только на ноги встану". Доня залаяла, поддерживая хозяина. "Понимает, что еда будет, умная она, Сергеевич", -сказал Леонид, протягивая деньги. "Твоя правда, маленькая, а чувствует все, как человек. Никогда не думал, что родную душу обрету в образе такой малявки". – " Мы тебе тоже не чужие, заходи, жизнь наладится".

Шла вторая половина марта, тепла не было. Геннадий Сергеевич решил не отпускать Доню с рук, кругом лед, вода, простыть может. Но собака рвалась погулять. Характер у маленькой собачки был еще тот. Ее, такую симпатичную, все норовили погладить, а она этого не любила. И часто показывала свои острые зубки. Могла за руку цапнуть, могла зарычать так, что становилось понятно – не тронь! Но, когда они работали, то преображалась, никого не кусала, всем давала себя погладить. Геннадий Сергеевич сначала боялся, что собака может ребенка укусить, потом понял: Доня отличает работу от обычной жизни, как будто кто-то из ее предков в цирке работал. Ничему он ее не учил, в генах, видно, было заложено.

***

Шесть лет назад знакомый уезжал в Москву, к женщине, принес собаку. Геннадию Сергеевичу в то время было не до собак, но жалко стало. Была бы собака большой – не взял, большая себе пропитание найдет, не замерзнет в холод, а маленькая пропадет без человека. "Как зовут?" – спросил.– "Доня". Ушел хозяин собаки, Геннадий Сергеевич думал, что она начнет выть по хозяину, нет, собака села напротив него, неотрывно смотрела. "Надо же тебя покормить! А что ты ешь, я не спросил", – сказал Геннадий Сергеевич и направился к холодильнику. Тогда он еще работал, получал немного, но на скромную жизнь хватало. Только подошел к холодильнику, собака тут как тут. И ему показалось, что собака у него ни первый час живет, а давно. Днем он варил суп из куриной спинки, достал кастрюлю с супом, подогрел, размял картофель, потом руками разделил куриное мясо на маленькие кусочки, поставил тарелку с едой перед собакой. Она все съела и смотрела на него в ожидании добавки. "Ты же маленькая, тебе много есть нельзя", – сказал он собаке, та поняла и улеглась у его ног.

–Как ты будешь жить, не знаю. Жить со мной невозможно, да и жить мне не хочется, – сказал, обращаясь к собаке. – Давай спать ложиться. Собака не смогла запрыгнуть на диван, стала гавкать. Ему пришлось встать, посадить ее на диван.

Геннадий Сергеевич в последнее время страдал от бессонницы, засыпал под утро. Лежал в темноте, думал о том, как несправедлива жизнь. "Зачем-то же я родился? Что сделал не так?" В такие моменты казалось, что все живут нормально, по-человечески, один он оказался никому не нужным. Вспоминал, как отец говорил ему: "Окончишь институт, возвращайся домой, из тебя хороший учитель получится". Отец и мать работали учителями, они поженились на последнем курсе института, приехали в поселковую школу по распределению и остались здесь навсегда. Геннадия после института призвали в армию, попал в Афганистан, а потом вернулся домой, преподавал, как отец и мать. Старшая сестра вышла замуж, жила в Подмосковье. Ему было за тридцать, пора было обзаводиться семьей, но после первой неудачной любви, после того, как ее отец назвал его голодранцем, он решил никогда не жениться. Его устраивала работа, детей он любил. Отец в то время уже работал директором школы. Умер он скоропостижно, на глазах всего учительского коллектива, в своем маленьком кабинете. Зарплату не выплачивали три месяца, учителя просили его что-нибудь сделать. "Пойдемте в мой кабинет, – сказал он,– при всех буду звонить в область" И все учителя пошли, люди верили, что этот звонок может изменить ситуацию. Геннадий удивлялся, что мать умудряется их как-то кормить. При доме был участок земли, но отец не разрешал сажать овощи, картофель, только цветы и плодовые деревья.

– Мы же учителя, сельская интеллигенция! Какое уважение к нам будет! Может, поросят завести, кур! На три часа отвлечемся от навоза, на уроки сбегаем и опять за хозяйство! Каждый должен своим делом заниматься, надо больше читать, новое познавать, иначе неинтересен будешь детям. До революции учителя никогда хозяйством не занимались, с народом общались, культурные мероприятия организовывали.

Отец сел за стол, нашел в блокноте нужный номер телефона, в кабинете установилась тишина, всем казалось, что после этого звонка наверху одумаются, будут платить зарплату. Отец говорил, что людям есть нечего, а у всех дети, обуть, одеть надо. Никто не слышал, что ему отвечают. Вдруг он поднял голос, закричал в трубку:

–Это мы о городских учителях подумать должны! У них свиней и картошки нет! Нет у меня поросят! Я учитель!

При последних словах трубка выскользнула из его рук, он упал лицом на стол. Открыли окно, кто-то побежал за валидолом, спасти отца не удалось. Мама после этой трагедии, не могла прийти в себя, она умерла через полгода на его руках. Сестра после похорон завела разговор о доме.

– Останешься здесь?

– Нет, уеду в областной центр. Не смогу здесь жить...

–Кукол своих оставишь школе?

–Возьму только тех, что дома, остальные принадлежат школе...

– И правильно, бабушкина квартира стоит, она ее тебе оставила, а мне дом родительский. Место хорошее, озерный край, у меня дети почти взрослые, потом внуки пойдут, будем на лето приезжать. Не возражаешь, если в наследство вступлю?

Земля в поселке только поднималась в цене, состоятельные люди скупали ее, строили коттеджи. С тех пор он только дважды в год, в дни памяти отца и матери, приезжал в родной поселок на могилки родителей. Муж сестры был бизнесменом, родительский дом снесли, построили двухэтажный дворец. Геннадий чувствовал себя ни в своей тарелке, когда на два – три дня останавливался в новом доме. В школьном музее сохранилась память о родителях: висела фотография, на которой они были совсем молодыми, и рассказывалось, о драматическом и кукольном театрах, организованных ими.

Еще в детстве Геннадий начал делать кукол. Родители поощряли увлечение. Мама натягивала веревку посередине комнаты, прикрепляла прищепками на нее простыню, и он показывал спектакли не только домашним, но и соседским ребятишкам. В поселке его прозвали Кукольником. После смерти родителей, переезда в областной центр он пошел работать в областной кукольный театр, делал игрушки, да такие что состоялась даже персональная выставка его театральных кукол. Потом поругался с режиссером, ушел из театра, вернулся в школу, но ему все время казалось, что он не на своем месте. Все время грыз себя за это, считал бездарным, завидовал тем, кто нашел себя в каком-то деле. Часто хандрил, замыкался в себе. Хотел любить всех людей, но не мог. Друзей у него не было, знакомых много. Женился поздно в 37 лет. Когда родился сын Леонид, уволился из школы, стал работать в компании по ремонту квартир. Руки у него всегда смотрели куда надо, на новом месте освоился быстро, да и зарабатывать стал в два раза больше. Жену свою Елену боготворил. Он был уверен, что после первой несчастной любви никогда не женится, все женщины казались корыстными. Елену выделил сразу. Добрая! Это качество он ценил превыше всего. Жили они в квартире Елены, которая досталась ей от родителей. Однокомнатная квартира Геннадия Елене не понравилась. "Темная, солнышка не бывает", – сказала Елена. Бывало, что Геннадий тосковал по театру, но ради своей семьи готов был хоть в космос полететь, лишь бы у них было необходимое. Леониду шел пятнадцатый год, когда Елена сообщила о беременности. Геннадию было 53 года, Елене на десять лет меньше. "Сможем ребеночка поднять?" – "Дочка будет, в тебя светленькая, с голубыми глазами! Бог послал это счастье, а ты сомневаешься..." Геннадий видел, каким счастьем светились глаза жены. Дочка прожила два дня.

Елена лежала, отвернувшись к стене, молчала. Он заставлял ее поесть, всячески тормошил, чтобы вернулось желание жить. Врачи говорили, что это пройдет, нужно время.

Леонид рос стеснительным. В начальной школе, когда его вызывали к доске, не мог рассказать выученный урок. Одноклассники над ним смеялись. Дома он был другим: общительным, с хорошим чувством юмора. "Леня, ну чего ты стесняешься? – не раз говорил ему Геннадий. – Ты же талантливый человек, рисуешь замечательно, стихи пишешь, на гитаре играешь, надо уметь себя защищать. Если позволишь, чтобы тебя унижали, то так и будет. Иногда и в морду можно дать обидчику, но лучшее оружие – слово". Сын соглашался, а Елена говорила: "Характер изменить нельзя. Леня, доброта – это талант поважнее других и реже встречающийся. Меня в школе тоже дразнили, что толстая. Да и одета была хуже других. Я это сносила, делом занялась: читала, рисовала, вышивала... И пришло душевное равновесие. Вот папу твоего встретила, полюбила с первого взгляда". Она обняла Геннадия, а Ленчик обнял их двоих. Так они простояли несколько минут, а потом Леня спел под гитару песню, которую недавно написал. Геннадий слушал и думал: "Вот это и есть счастье". Но иногда боялся, что такое состояние души не может длиться долго, что-нибудь произойдет и опять начнутся серые похожие один на другой дни.

***

Геннадий влюбился на четвертом курсе института, отец его избранницы занимал высокий пост и при первом же знакомстве сказал ему, что он не пара для его дочери. Но Геннадий ждал ее слов. "Папа прав, как жить без денег?" – сказала она. После расставания он хотел бросить институт, только бы не видеть ее. Но не хотел расстраивать отца с матерью. После занятий в институте решил подрабатывать. С другом ходили разгружать вагоны, деньги выплачивали сразу. Геннадий стал чувствовать себя более уверенно. Раньше он редко задумывался о деньгах. Считал, что без них нельзя, но надо минимум, чтобы хватало на еду, одежду. Теперь понимал, что еда бывает разной, а вещи – фирменными. Но даже с деньгами, которые давали родители, которые зарабатывал сам, он не мог себе позволить пригласить девушку в ресторан, одеться, как одевались дети богатых. "Сколько же зарабатывают богатые? – думал он. -И почему так не справедливо устроено. Человека должны ценить не по одежке, учил его отец, по уму, душе". С отцом он был согласен, но первая любовь, которую пережил в институте, вызвала недоверие к девушкам. С Еленой все было иначе. Он ни разу не сказал ей о любви. У нее тоже была своя история первой несчастной любви. Парень, с которым она встречалась, уехал с семьей в Израиль, на связь не выходил.

– Может, в душе ты его еще любишь? – спросил он в самом начале их отношений.

– Нет, тогда я думала, что умру от тоски и горя, позже была пустота, а потом тебя встретила... Об одном жалею, что раньше не встретились.

Смерть дочери черной полосой отделила прежнюю счастливую жизнь от нынешней. Елена уволилась с работы. "Проживем, тебе подлечиться надо, к психологу походить",– говорил Геннадий. Он во всем ее поддерживал и верил, что здравый смысл победит. Радовался, что жена поднялась с постели, но ходила только в церковь и на кладбище, на могилку малютки. Все обязанности по дому взял на себя, сын помогал ему, они еще больше сдружились. Как-то стояли на балконе, сын спросил:

– Почему одни могут купить машину, а другие нет.

– Не у всех есть деньги,– ответил Геннадий.

– А почему? Ты же работаешь, мама работала...

– Одним много платят, другим меньше...

– Почему?

–Знаешь, Ленчик, так устроена жизнь. Это надо принять как должное. Счастье не в деньгах. Для меня были бы здоровы ты и мама – это счастье.

Он часто вспоминал этот разговор с сыном, когда курил на балконе своей квартиры. Во дворе стояли десятки импортных авто и он тоже задавался вопросом сына: "Почему одни живут богато, а другим на элементарную жизнь не хватает". После всего пережитого он ожесточился, стал нелюдимым, а порой чувствовал агрессивность против всего мира. Во дворе ему нравился только один парень лет тридцати, который ездил на "Жигулях" шестой модели. Машина смотрелась в ряду разных импортных машин, как игрушечная, но ему нравилась. Если сталкивался с парнем во дворе, то пожимал руку, единственному ему улыбался. Нет, улыбался он еще одной молоденькой девушке. Как-то в дождливую погоду, промокший, зашел в кафе. Денег поесть не было, взял зеленый чай. Оказалось, что стоит он 50 рублей, дорого, но можно себе хоть что-то позволить. Девушка поставила кружку с чаем на поднос, положила пакетик с сахаром, ложечку, салфетку и сказала: "Пусть наш чай согреет вас, спасибо, что зашли, приходите еще". Наверное, эти слова положено было говорить, но ему давно никто ничего подобного не говорил, и он, если были лишние 50 рублей, то заходил в это кафе, старался попасть именно к этой девушке. Умом все понимал, но так приятно было слышать добрые слова, казалось, что девушка все понимает про его жизнь, поддерживает его.

***

Обычно вечерами, когда возвращался с работы, то Елена и сын были уже дома. В этот вечер они пришли поздно. Прошло полгода со дня смерти малютки, а Елена так и не прикасалась к домашним делам. Ходила в храм, ездила в монастыри, дома читала религиозную литературу. Но в последнее время появились какие-то новые брошюры, Елена приходила очень поздно, иногда брала с собой сына.

– Где пропадаете? – поинтересовался Геннадий.

– А тебе интересно? – спросила жена.

– Конечно, меня бы с собой взяли...

Елена согласилась. На следующий день, когда у него был выходной, втроем поехали на другой конец города, вошли в обычный дом. Геннадий сразу понял: какая то секта. Дома осторожно пытался объясниться с женой, но она ответила резко: "Не нравится, не ходи, а меня там понимают". – "Папа, я маму не брошу, с ней буду ходить". Вскоре Елена сообщила, что подает на развод, предложила ему переехать в свою квартиру. Пытался объясниться. "Елена, время пройдет, все наладится". – "Все и так хорошо. Бог со мной". Стал жить в своей квартире, но душа болела за жену, сына. "Папа, мы уедем далеко-далеко. Там все счастливы, нет злобы зависти, все равны",– говорил сын.– "Тебе учиться надо!". – "Я закончу девять классов. Осталось полтора месяца. И уедем". – "Елена, одумайся, это шарлатаны, они хотят все из вас вытянуть", – пытался говорить с женой Геннадий. "Наставник – святой человек, для других живет, тебе не понять",– ответила Елена. Геннадий решил поговорить с наставником. Приехал к дому, где уже был один раз с женой и сыном. Прождал два часа, когда тот появился, подошел к нему, резко сказал: "Отстань от моей семьи, в полицию заявлю". Ни один мускул не дрогнул на лице этого холеного человека. "Мы никого ни к чему насильно не принуждаем. Можешь в полицию идти, твои жена и сын ходят к нам добровольно". – "Тогда кого ты боишься? Чего с охраной ходишь? Набрал мордоворотов!" Наставник ничего не ответил, повернулся и пошел в дом.

После развода Геннадий ежедневно заходил, приносил продукты, Елена говорила, что это лишнее, возвращала назад масло, колбасу, фрукты, сладости. Жена и сын сильно похудели. "На воде и хлебе живут", – считал Геннадий. Вновь и вновь пытался говорить с женой, но она отвечала, что все хорошо, беспокоится он напрасно. А сын твердил: "Я маму не брошу". Как обычно, вечером зашел проведать их, но никто не открыл. Позвонил в дверь соседки. Она рассказала, что утром Елена и Леонид садились в большую машину, которая подъехала прямо к подъезду. – "Вещи при них были?" – "Только небольшая сумка". Геннадий почувствовал, что ноги не держат, сел прямо на лестницу, соседка продолжала что-то говорить, он не слышал, на какое-то время выпал из жизни. Когда вернулся к действительности, понял, что надо идти в полицию, жена и сын попали в беду. Дежурный его слова о секте не принял всерьез. "Бывшая жена имеет право уехать, она же не твоя собственность. Захотят тебя известить о местонахождении, значит, узнаешь. Видно, достал ты бывшую жену!" – сказал полицейский.

На работу он не пошел, купил в магазине бутылку водки. Метался по квартире, думал, что еще сделать, как узнать, где жена и сын? – "Надо было уволиться, следить за ними", – думал он. Сейчас Геннадий понимал, что мог догадаться о готовящемся отъезде. Сын накануне подошел к нему, обнял, как бы прощаясь. "Это был знак! Я не понял!" Ему стало мерещиться самое страшное, что жены и сына уже нет в живых. Гнал от себя эти мысли. "Завезли куда-нибудь в глушь, поселили в заброшенной избе!" Решил проследить за наставником, но тот постоянно был с охраной, на машине. Несколько раз звонили с работы, интересовались, почему не выходит. – "Справляйтесь сами, мне не до работы". – " Так самые заработки пошли, Сергеевич, ты же хотел на море своих свозить". – "Расхотел, извините, если подвел". Он не мог жить, какая уж тут работа!

Каждое утро шел посмотреть, не вернулись ли Елена с Ленчиком. Позвонил в дверь, сердце радостно забилось, он слышал, что дверь открывают. Незнакомая женщина стояла на пороге и смотрела на него с удивлением. – "Елена где?" – " Какая Елена? Мы купили квартиру у агентства" – "Прямо с мебелью?" – "Мебели не было" – "Не знаете, куда переехали женщина с мальчиком?" – "Я никого вообще не видела" – "У какого агентства купили?" Женщина назвала адрес агентства. Ему хотелось умереть и ничего больше не знать, понимал, что это конец, ничего больше не узнает, никогда не увидит жену, сына. Но пошел в агентство. Отвечать на его вопросы отказались, тогда Геннадий Сергеевич закричал: "Мои жена и сын попали в беду, вы что нелюди! Я не могу их найти, может, их убили из-за этой квартиры!" После этого директор агентства рассказал, что пришла женщина, сказала, что хочет срочно продать квартиру, не может ждать. – "Мы дали ей хорошую цену, два миллиона рублей, наличными, как она и просила. Мы же не знали ничего! А ты где был! Чего раньше шум не поднял?" У Геннадия Сергеевича не было сил рассказывать, почему так случилось. Больше он не ходил на квартиру, посмотреть, не вернулись ли Елена с Ленчиком. Он никогда не злоупотреблял алкоголем, а тут запил. У него было семьдесят тысяч рублей на книжке, копил, чтобы купить для новорожденной дочки необходимое. После смерти малютки хотел отвезти жену с сыном на море, считал, что Елене надо отвлечься. Теперь он экономно пропивал море.

Просыпался рано, в пять утра, включал телевизор, он у него работал целый день, создавалось впечатление, что не один, среди людей. Фильмы, шоу, все смотрел, пытался жить чужой жизнью, только не думать о своей. Водку начинали продавать в одиннадцать. Первое время не мог пить, выпивал рюмку, рвота начиналась. Но через пару дней водка прижилась. А через месяц бутылки на день стало не хватать. Брал сразу поллитровку и четвертинку. Раньше никогда не позволял выходить на улицу не бритым, в тренировочных штанах. Теперь он даже не думал, как выглядит, что о нем подумают, ждал, когда же наступит конец от такой жизни. Раньше считал, что пьют люди слабовольные. "Не всякую беду можно выдержать, а умереть не получается, как-то облегчить боль надо, вот и пьют, как и я". И хотелось быть сильным, да не получалось, надломилось что-то в душе. Он всегда был худощавым, а за последние четыре месяца просто высох. "Знать бы, что живы. Елена и Ленчик, больше ничего не надо, весточку бы прислали. Разве трудно?"

***

Магазин находился в соседнем доме. – "Повезло, что ходить недалеко, и недорогой магазин. Совсем не убирают. Сто метров пройти трудно, того и гляди ноги поломаешь", – ворчал он пока шел к магазину. Он чувствовал, что его осуждают. Особенно одна кассирша смотрела с презрением, даже не здоровалась, как было положено, молча отбивала чек. Ежедневно брал суповой набор из курицы, четвертинку черного хлеба, одну луковицу, несколько картофелин, пачку сигарет поллитровку и четвертинку. Теперь он экономил, а раньше граммов двести позволял покупать колбасы. Но как не экономил, а рублей четыреста уходило. Водка и сигареты стоили дорого. По утрам подсчитывал, насколько еще хватит накоплений. Сначала исправно платил за квартиру, потом перестал. По его расчетам денег оставалось на полтора месяца.

Вошел в магазин в начале двенадцатого, он уже знал всех, кто к этому времени, как и он, приходили за водкой. В основном это были мужики

пенсионеры, они брали по четвертинке. "Может, потом второй раз приходят, а, может, тянут весь день свои двести пятьдесят граммов от скуки, одиночества". С некоторыми он даже здоровался за руку, а один все предлагал ему вместе посидеть. Геннадий Сергеевич ни с кем не хотел общаться, люди раздражали, но это сейчас, а сразу после случившегося он просто ненавидел всех. Однажды в магазине до него случайно дотронулась пожилая женщина, и он закричал: "Не дотрагивайтесь до меня". Старушка стала извиняться, а он выскочил из магазина, ничего не купив. "Люди не виноваты, что у меня такое случилось, у каждого своих проблем хватает! Что я на других зло срываю!" После этого случая стал немного спокойнее, контролировал себя.

За кассой в магазине сидела та, что с ним не здоровалась. И тут Геннадий Сергеевич осознал, что, когда она за кассой, то в этот день он не произносит даже слова "здравствуйте", вообще не говорит ни с кем слова! Решил, что так можно далеко зайти, надо исправлять ситуацию.

Вернулся домой, подогрел вчерашний суп, вылил его в тарелку. Кастрюлю вымыл и начал готовить точно такой же куриный супчик. Порезал хлеб, лук, налил пятьдесят граммов, сказал: "За все хорошее!". Раньше выпивал молча, решил исправляться и говорить вслух. По телевизору шло политическое шоу, лучше это, чем какой-нибудь мелодраматический сериал. Воспитанный на классике, он не воспринимал современное телевизионное кино: ходульные герои, заранее известные развязки. Но приходилось смотреть все, телевизор работал весь день, так ему было легче, казалось, что ни один. У него была обыкновенная домашняя антенна, шло только три канала, особого выбора не было. "Надо говорить, иначе дойду до нехорошего". Начал высказывать вслух свое мнение по поводу политических дискуссий на телевидении. Теперь, когда он привык к водке, сразу после первой рюмки становилось легче, не так безнадежно. "Живу! Может, лучше руки бы на себя наложил! Елена бы осудила... Суди! Ты же все сама решила, меня выкинула из жизни!" Он вспомнил, как заплакал в роддоме, когда медсестра сказала, что малышка умерла. Зашел под лестницу и плакал навзрыд, закрывая руками рот, чтобы никто не слышал. Только через полчаса сумел написать записку жене: "Ленуся, любимая моя! Ты так нужна мне и Ленчику. Вместе мы переживем это горе".

***

Он все время надеялся, что жена с сыном дадут о себе знать, все ждал телефонного звонка, но никто не звонил. После первой рюмки уже мог есть, до этого ничего не лезло в рот. Доедал вчерашний суп и одновременно готовил новый, точно такой же на завтра. Делал все добросовестно, не торопился. Куда торопиться? Надо время убить и уложиться в полторы бутылки. Уборкой квартиры он занимался ежедневно. Мыл пол, вытирал пыль, ни одной пустой бутылки в квартире не было. Он боялся, что вернутся жена с сыном, а у него пустые бутылки, а еще хуже – умрет, взломают квартиру и скажут потом: "Допился забулдыга". "Не дождетесь!" – сказал вслух, будто кто-то с ним спорил. Убрал квартиру, снова выпил пятьдесят граммов. По телевизору шла реклама банка, знаменитый актер рассказывал, как он берет кредит, как удобно!

– Зачем они за подобную рекламу берутся! Людей в долги вгоняют! Денег им все мало. Кому горько надо, тот сам дорогу в банк найдет,– он никак не мог понять, что богатым и знаменитым было все мало и мало денег.

Закончил уборку, время тянулось медленно. Раньше, когда жил с семьей, время неслось с невероятной скоростью. Понимал, что необходимо искать работу, деньги заканчивались. Пытался экономить, но траты на водку и сигареты были большими. Он перестал платить за интернет, но не из экономии. После того, как пропали жена и сын, он через различные сайты пытался разыскать людей, родные которых попали в подобные истории. Чуть с ума не сошел, люди такое рассказывали!

Решил пойти купить газету с объявлениями о вакансиях. Хотел найти такую работу, чтобы пришел, выполнил необходимое и ушел. "Пить надо бросать", – думал, но не знал, как жить, если этой пьяной дымки не будет. Газета оказалась толстой. Обрадовался, значит, много предложений о работе. Больше всего требовалось продавцов, менеджеров и водителей. Ничего подходящего для себя не нашел, стал вновь пролистывать газету. И тут наткнулся на объявление: на время декретного отпуска в редакцию газеты требовался корректор, оклад двенадцать тысяч. "Как они человеческий труд оценивают? Тот, кто миллион в месяц получает, как уж должен работать!" Позвонил по указанному телефону, договорился о встрече на завтра. Утром побрился, принял душ, надел костюм. Посмотрел на себя в зеркало. Брюки, после того, как он затянул их ремнем, сидели плохо, сильно похудел.

– А вы же не работали корректором? – посмотрев его трудовую книжку, спросил редактор.

– И что? Мало ли кем я не работал! Образование у меня филологическое, можем посостязаться в грамотности!

–Можем! Я тоже филолог по образованию. Садитесь за мой стол, на ноутбуке открыт текст, статья в номер. Это я писал. Найдете ошибки, возьму корректором!

– Найду! – пообещал Геннадий Сергеевич, он хорошо знал свои возможности. Вычитывая материал, почувствовал удовольствие, давно не соприкасался с русским языком. Ошибки выделял красным, нашел пять орфографических и четыре пунктуационных, а два предложения ему не понравились стилистически.

–Будем проводить работу над ошибками? – спросил Геннадий Сергеевич, он знал, что нельзя так говорить с работодателем, но такой уж был характер, не мог раболепствовать, заглядывать в глаза.

– Посмотрим! – редактор сел за свой стол и, увидев, выделенные красным ошибки, подумал, что претендент на вакансию не подойдет. Корректор, которая ушла в декретный отпуск, всегда говорила, что в его статьях нет ни одной ошибки. Он очень гордился знанием русского. Последние два номера газеты он вычитывал сам, не удавалась найти корректора на такую маленькую зарплату. Геннадий Сергеевич стоял над редактором, объяснял свою правку. Редактор вынужден был согласиться, но был очень расстроен, а на счет двух запятых стал спорить, что поставил тире вместо запятых потому, что имеет право на авторские знаки препинания.

– Да бросьте вы, какие авторские! Что вы Лев Толстой или Солженицын? Элементарные статьи. Вы их автор, но не тот автор, чтобы не соблюдать правила русского языка. Пока вы с моей правкой знакомились, я вашу газету читал, первую полосу, ошибок много, я их выделил.

Редактор посмотрел на первую полосу свежего номера, синей ручкой были обведены ошибки.

– Вы редкий человек!– сказал редактор.– Я с отличием филфак окончил, а вы?

– Я к этому не стремился, подрабатывать приходилось, но у меня отец всю жизнь проработал учителем русского и литературы, он говорил, что у меня дар к русскому, природная грамотность. Но, думаю, Золоторевский сейчас бы нашел ошибки. А раньше не находил...

– Золоторевский величина,– сказал редактор.– Я тоже у него учился. Беру вас.

Геннадий Сергеевич понимал, что долго не продержится на этой работе. Характер у него испортился окончательно. Он стал резким, как не сдерживал себя, прорывалось недовольство. Отвык он от общения с людьми. Вычитывал материалы сначала на компьютере, потом полосы в бумажном варианте. Все делал как лучше, со стилистикой корреспонденты были не в ладах. Он вставал со своего места, подходил к журналистам, вежливо просил подойти к его компьютеру. Объяснял, почему написано не в соответствии с русским языком. – "Ну и поправьте сами, не надо объяснять", – говорили ему журналисты. – "Так, если не объяснять, то и дальше так писать будете, свой стиль не найдете". Он пытался делать, как лучше, но через полгода все журналисты были настроены против него. Последней каплей стало его публичное выступление. Он встал посередине большой комнаты, где за пластиковыми перегородками сидели журналисты, и своим учительским, хорошо поставленным басом, сказал: