Текст книги "Стеклянная невеста"
Автор книги: Ольга Орлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
Глава 24
НОВАЯ РАБОТА
Света легко пошла по коридору прочь, и Матвей еще несколько секунд смотрел ей вслед, уже не думая о ней, но еще продолжая любоваться ее летящим шагом и всей ее тоненькой фигуркой. Потом он постучал, взялся за железную ручку, оставшуюся еще с прежних учрежденческих времен, но недавно тщательно покрашенную, открыл дверь и вошел в кабинет.
Здесь было сильно накурено. Свет едва пробивался сквозь зашторенные окна. Матвей сразу увидел Графа, вольно сидевшего в большом черном кожаном кресле немного в стороне от массивного письменного стола, за которым восседала хозяйка. Если бы в кабинете присутствовали еще женщины, все равно бы Матвей не смог бы ошибиться в определении хозяйки. И даже не потому, что она сидела во главе, просто у нее был вид человека, привыкшего всегда и везде быть в центре внимания.
Это была еще относительно молодая, но крупная дама, довольно полная и властная. Когда Матвей зашел в кабинет, она что-то громко и весело говорила Графу, почти лежащему в своем кресле и далеко вытянувшему ноги перед собой. Рядом с ней, но уже по другую руку, сидел еще не старый мужчина с морщинистым белым лицом не бывающего на солнце человека.
Немного в стороне у окна, завешенного белыми французскими шторами, беседовали, составляя отдельный кружок, трое мужчин. У двоих из них, высоких и, видимо, очень сильных, были похожие лица. Вероятно, это были бывшие спортсмены, и их мощный вид представлял полную противоположность собеседнику – парню примерно одних лет с Матвеем, но с женственными манерами и длинными, распущенными по плечам волосами.
– Ой, кто это к нам пришел? – воскликнул женственный парень, первым заметивший Матвея.
– Хватит дурака валять, – громко прозвучал в наступившем молчании грубоватый голос хозяйки.
Она обращалась к Графу, хотя тоже заметила Матвея.
– Ладно, друг ситцевый, мы еще обсудим эту твою глупую затею. А это кто к нам явился, что за гость незваный? – сразу же без перехода сказала она, и голос ее без всякого труда заполнил довольно большое помещение кабинета.
– О-о! – сказал Граф и как-то без видимых усилий оказался на ногах. – Пришел солдат! А я уж думал, мы поболтали, ты и забыл.
Он с улыбкой пошел навстречу Матвею, крепко пожал ему руку и, все еще не отпуская ладони, повел к столу хозяйки.
– Анна Марковна! Прошу любить и жаловать. Я рассказывал, Матвей – стрелок от Бога. Птицу налету из Калашникова без проблем.
– Тогда давай наливай! – радушно разрешила Атаманша. – Я люблю, когда мужики что-нибудь хорошо умеют делать.
Граф представил Матвея другим присутствующим. Большие мужчины оказались знаменитыми борцами, братьями Свиридовыми – Иваном и Константином. Матвей как-то видел телевизионную передачу с их выступлениями. Оба равнодушно пожали руку Матвею.
Их собеседник – Шурочка, длинноволосый парень, руководитель танцевальной труппы клуба, был более приветлив. Он с неприятным жеманством протянул руку. Пожимая его довольно крепкую ладонь, Матвей – по усмешке старшего Свиридова и по неопределенному движению бровей Графа – догадался, что Шурочка «голубой».
Мужчина с бледным лицом просто сунул руку и, еще не успев забрать ее, уже отвернулся.
– Наш директор ресторана, Семен Семенович Конев, – сказал Граф и повел Матвея к Атаманше.
Открывая непочатую бутылку коньяка, Граф возобновил разговор, который велся до прихода Матвея.
– Ты уж меня послушай, Аня, я дело говорю. Если сейчас вести дело как прежде, ни черта не получится. Деньги только посетители приносят, надо делать так, чтобы они хотели расстаться с деньгами, желали этого, мечтали. Чтобы мы милостиво разрешали им расстаться с деньгами.
– И для этого ты мою племянницу хочешь запустить в аквариум? – густо захохотала Анна Марковна.
Видно было, что суть разговора ее нимало не волновала, что поддерживала его из вежливости или по каким-то своим соображениям. А еще было заметно, что ей нравится ощущать себя во главе мужской компании. Все еще смеясь, она крикнула мужчинам у окна:
– Костя, Иван! Идите к нам, Граф уже разлил, коньяк остывает. Слышали, что он предлагает? Хочет, чтобы мы в аквариуме вместо рыбок плескались.
– Да ну тебя, Аня! – с досадой сказал Граф. – Дело серьезное, а ты все на смех поднимаешь!
– Костя! – не могла остановиться Атаманша. – Как тебе я понравлюсь с хвостом? Может, нам, Юра, коровьи хвосты привязать? Тогда на чертей будем похожи. Я буду главной ведьмой, а Костя с Ваней будут водяными.
Хозяйка смеялась, Граф молча злился, братья похохатывали. Шурочка, потряхивая, словно гривой, длинными волосами, тонко улыбался.
– А может, и мне с моими девочками раздеться и туда же нырнуть? Как думаешь, Граф, получится что-нибудь?
– Суп получится, – сердито отозвался Граф.
Он посмотрел на Матвея, который молча переводил взгляд с одного из присутствующих на другого. По скуле его перекатывался желвак.
– Ладно, повеселились и хватит, – сказал Граф. – Выпьем лучше за знакомство.
Все молча выпили. Атаманша как водку вылила в себя коньяк демонстративно занюхала рукавом. Еще раз взглянула на Матвея и прищурилась.
– А что твой солдат еще умеет делать, кроме как стрелять?
– Еще? – переспросил Граф, ставя рюмку на стол и разглядывая Матвея.
В глазах Графа мелькнула усмешка:
– Еще он классно шеи отрезает. Может любому из присутствующих в одно мгновение горло вскрыть.
– Да ну? – недоверчиво сказал Константин.
Все вновь посмотрели на Матвея. Он, в свою очередь, переводил взгляд с одного человека на другого.
– Я уже заранее боюсь, – нервно хихикнул Шурочка. – И кому же мы уже отрезали?..
Граф, насладившись впечатлением от своих слов, захохотал.
– Духам, духам. Матвей классно резал наших кавказских друзей. Расскажи, Матвей, как ты их там… Впрочем, кто хорошо делает, тот плохо рассказывает.
– Ты, значит, плохо? – поддела его Атаманша.
– Не обо мне речь. Слушайте. Когда подкрадешься сзади к часовому и резко дернешь его за ноги, он падает на руки. Что дальше?
Он обвел всех взглядом. Мужчины невольно заинтересовались, Анна Марковна смотрела на свои наручные часы.
– Ну что? – поторопила она Графа.
– Если часовой, не дай бог, дама, она начинает вопить во всю силу своих высокочастотных связок.
– А мужчины, выходит, молчат? – сказала Анна Марковна, подняла брови, возвела глаза к потолку и потянулась к сигаретной пачке.
– В том-то и дело, – подтвердил Граф. – Мужчины мобилизуют все силы для борьбы. Это женщинам могут помочь, мужчины сами должны за себя постоять. В общем, несколько секунд они пытаются молча сопротивляться. А Матвей их чик-чирик. Лучший в роте…
В этот момент дверь без стука открылась, и в кабинет вошел мужчина среднего роста. Одет он был неброско, костюм хорошего качества сидел на нем чуть-чуть мешковато. Чувствовалось, что для вошедшего внешний вид не представляет особую важность. Впрочем, глядя на его лицо, можно было понять, в чем действительно его сила: в резких чертах, в быстрых сверлящих глазах проглядывали воля и насмешливое превосходство. Светлая рубашка без галстука была расстегнута на верхнюю пуговицу, и при резких движениях мужчины можно было заметить на заросшей густым волосом груди толстую золотую цепь.
– Чем порадуешь, Варан? – из-за стола без всякого усилия прозвучал голос Анны Марковны.
Видимо, она давно уже ждала мужчину и теперь явно обрадовалась.
– Ну так, раз обещал – мое слово кремень! – сказал вошедший и многозначительно кивнул на дверь позади себя: – В подвале петушок, можно рисовать.
– Все, пошли, мужики, – решительно сказала Атаманша. – И его возьмем, пусть покажет, что на деле может, – добавила она, кивая на Матвея.
Глава 25
МАСТЕРСТВО
Все гурьбой спустились в подвал. Сначала – по парадной лестнице, облитой старой ковровой дорожкой, потом прошли мимо все более оживающего зала ресторана во внутренний дворик. Обитая железом дверь подвала была приоткрыта. Резкий в движениях мужик, которого Атаманша называла Вараном, махнул рукой в сторону двери, пропустил всех и, зайдя, прикрыл створку за собой.
Череда лампочек по потолку освещала бетонный лестничный проем, потом сам подвал – сырой, грязный, обвитый по стенам путаницей проржавевших труб. Матвей, еще не зная, что может от него самого потребоваться, машинально осматривал череду длинных комнат с пустыми дверными проемами. Они прошли через две комнаты и оказались в последней, метров пятнадцати длиной. В ее конце к остаткам вмонтированного в бетон металлического крепежа были прикованы наручниками двое высоких молодых мужчин. Сбоку стояли еще трое парней, которые сразу подошли к Варану, как видно, их вожаку.
Атаманша остановилась напротив мужчин и, уперев руки в бока, заговорила, обращаясь преимущественно к более плотному парню с залысиной на широком лбу:
– Что же это вы, партнеры, надуть меня решили? Подумали, что с бабой легко справитесь, домик потихоньку оттяпаете и концы в воду. Меня можно в расход, самим занять особнячок, вместо клуба «Русалка» организовать планетарий с девками и звезды собирать, да? Не выйдет, голубчики. А ты-то, Алтын, – прямо обратилась она к лысоватому, – ты-то вроде умный мужик! Неужели не понял, что я давно уже выкупила здание. Оно уже не в аренде, а переписано на верного человека. Не на меня, а на того, кому могу доверять. Кто мне верен, тот все имеет, а кто лжет – не обессудь, получи наказание! Говори, кто вас подговорил идти против меня?
Во время ее длинной и немного театральной тирады оба прикованные пытались ее прервать, но ее густой и сильный голос мешал что-нибудь вставить. Теперь тот, которого Атаманша назвала Алтыном, получил возможность говорить.
– Анна Марковна! Зря ты все это делаешь. Это же бизнес, ничего личного. Мы попытались, теперь признаем, что не получилось. Ты выиграла, что тебе еще?
Несмотря на то что оба были немного помяты, у Алтына ссадина шла через всю щеку, оба старались сохранить достоинство. Да и сама Атаманша, чувствовалось, более представлялась рассерженной, чем была на самом деле. Тем не менее она заговорила еще более грозно:
– Ишь, как вы сейчас запели! А вот как прикажу вас сейчас расстрелять на месте, вот это и будет справедливо! – выкрикнула Атаманша и, повернувшись к Графу, спросила: – Ну, где твой стрелок?
Она отошла, маня за собой Графа, и что-то сильно, но неразборчиво стала шептать ему на ухо.
А Матвей в этот момент продолжал осматриваться вокруг, с удивлением ощущая сцепленность времени: полгода назад обитавшая вокруг фронтовая реальность была настолько для него привычной, что сейчас произошел обратный скачок, и схожесть обстановки незаметно и естественно притянула его тогдашние военные установки. Он понял, что сейчас ему, возможно, прикажут расстрелять этих двух пленных, и осознал, что это его нисколько не обескураживает. Даже наоборот, впервые за многие месяцы неопределенность и будущего, и сиюминутного существования перестала быть довлеющей, раздражающей нервы. Все просто: вот приказ и надо его исполнить.
Сбоку от него равномерно и звонко капала вода. В том месте, куда попадали капли, бетонный пол давно уже был размыт и тоненький ручеек утекал куда-то в полумрак. Вокруг слышались какие-то звуки: что-то щелкало, шуршало, постукивало. Братья Свиридовы тихо переговаривались между собой. Варан, которому все стало надоедать, громко и весело сказал:
– И правда, давайте мочить их, а то уже выжрать охота. У кого есть с собой горючее?
Водка и стаканы нашлись у тех, кто охранял здесь пленных. Граф подошел к Матвею, обнял его за плечи и стал шептать на ухо. Требовалось напугать, но не убить. Мужики и так напуганы, хватит с них.
– Так кто будет кончать? – спросил Варан, держа полный стакан водки перед собой.
– Он будет, – указал Граф на Матвея. Варан взвесил стакан в руке.
– Сейчас хлопнешь или потом? Как у тебя рука? Матвей усмехнулся и посмотрел на Графа. Тот понял и засмеялся:
– А давай пей сейчас. Так даже интереснее. Как в лотерее.
Матвей выпил стакан водки и протянул руку в сторону. Его поняли, и кто-то (Матвей даже не посмотрел кто) вложил ему в ладонь пистолет.
Водка горячо провалилась внутрь. Сразу стало легко и свободно. Матвей посмотрел на пистолет в руке и усмехнулся. В подвале стало так тихо, что звуки капающей воды казались оглушительными. Второй привязанный мужчина стал быстро что-то говорить на незнакомом языке, Алтын рванулся вперед и закричал, что всех-всех убьют. Он быстро, боясь, что его прервут, что он не успеет все сообщить, перечислял способы известных ему казней и пыток, которыми будут подвергнуты все присутствующие здесь, и все слушали, пока Матвей, особенно не целясь, быстро выстрелил четыре раза.
Пули прошли с двух сторон головы каждого, задели уши и ударили в бетон. Потом Матвей «сжег» оставшиеся патроны, стараясь, чтобы пули ложились как можно ближе к головам, возможно задевая кожу.
Оба парня повисли на своих наручниках, головы их были в крови, они были оглушены. Сначала думали, что они убиты, но, когда проверили результаты, выпили еще раз за мастерство вообще и мастерство Матвея в частности. Его поздравляли, он чувствовал, что опьянел, но что ему и легко, и приятно. Даже братья Свиридовы уважительно пожали ему руку.
Так Матвей познакомился с клубом «Русалка» и его обитателями. Так началась для него новая жизнь, изменившая и его самого.
Глава 26
ОТЕЦ И ДОЧЬ
Закрыв за собой дверь клуба, Света некоторое время стояла на крыльце, не зная, куда идти. Зачем и вообще чем занять еще один длинный, пустой день? Негр-привратник, которого все называли Петей, но у которого было и другое, настоящее, совершенно непроизносимое имя, все еще курил возле ступеней. Погода, с утра пасмурная, дождливая, сейчас стала лучше. Сквозь плотные слои облаков кое-где уже начинало синеть. Света вздохнула и, так и не решив, куда ей надо идти, лениво направилась к станции метро.
Весной, благополучно окончив восьмой класс, она на лето осталась в Москве и была полностью предоставлена самой себе. Она так сама решила. И это не потому, что поехать ей было некуда, нет, отец предлагал на выбор молодежные турлагеря у нас и за границей. Она могла отправиться в Европу, или посетить Америку, или остаться где-нибудь на Черноморском побережье, где уже успели организоваться разного рода учреждения для активного отдыха.
Отец Светланы, Павел Андреевич Кудояров, разбогател недавно, всего пару лет назад. Когда-то он был спортсменом, мастером спорта по бегу на длинные дистанции, потом – обычным инженером в НИИ легкой промышленности, но с началом перестройки уволился, стал работать «челноком». Он ездил в Польшу и обратно, потом в Турцию и обратно, привозил товары и был доволен.
Однажды, встретив приятеля из Спорткомитета, разговорился, зашел в гости. После этого судьба его кардинально изменилась: он стал уже не сам по себе, а был приобщен к спортбизнесу. Он продолжал возить товары из-за границы, но уже большим оптом, и это был не просто «ширпотреб» – спиртное и сигареты.
Деньги потекли рекой.
Надо еще добавить, что жену и маму они со Светланой потеряли семь лет назад, потеряли глупо, странно. Она пошла к подруге-стоматологу лечить коренной зуб, а та предложила применить общий наркоз чтобы не мучиться.
Мама Светланы всегда была на редкость здорова, и зубы пришла лечить в первый раз. Согласившись на общий наркоз, она заснула, но проснуться уже не смогла: у нее была какая-то редкая несовместимость.
С тех пор отец и дочь жили друг для друга… пока не началось время перемен. К тому времени закончилось ее детство; она прожила его, словно летний теплый день, памятной быстрой и яростной грозой, после которой так и не прошел страх. А потом начались неясные томления, предчувствие перемен и ожидание, ожидание…
Зарождению всех этих ожиданий предшествовал один незначительный вроде бы случай. Как-то у подруги на дне рождения, празднично оживленным дачным окружением – соснами, близким прудом, – выскочили ночью полюбоваться звездным небом – огромной черно-синей бездной с набрызгом золотых звездных слез, сквозь которые тихо плыли редкие светлые облака. И было так красиво, так дивно, страшно и весело наблюдать за небом, ощущая рядом друзей, а еще приехавшего из Киева двоюродного брата именинницы – Мити, студента первого курса, красивого и молчаливого молодого человека, весь вечер не отходившего от нее. Тогда он и поцеловал Светлану: сначала в шею, потом, когда она повернулась к нему, в приоткрытые губы…
Митя уехал на следующий день. Он исчез, не оставив в памяти ничего, кроме прикосновения своих губ, а еще – какой-то новой тяжести в душе – душной, мечтательной, бесформенной.
Все в Светлане как-то стронулось с этого дня, было мучительно осознавать в себе нечто неподвластное, нечто, пробуждавшееся по ночам, наедине, а то и в самое неподходящее время. Она издергалась, стала порывистой, часто ненавидела себя до отвращения и все чаще замечала внимание парней и взрослых мужчин. Со всем этим свыкнуться было невозможно, невозможно, но ожидание чего-то неосознанного лишь усиливалось в ней.
Света очнулась от своих мыслей; возле нее у тротуара притормозила синяя «Тойота», приоткрылась дверь, и из глубины кто-то неясный весело проговорил:
– Не хочешь покататься, красавица?
Света быстро шла по асфальту, ловко лавируя между прохожими. Из киоска по продаже видеозаписей гремели вопли Киркорова. Она вспомнила парня с добрым и простым лицом, которого провожала в клуб, и пропела под мелодию песни пугачевского мужа:
– Все равно, все равно, все равно!
Глава 27
ЖИЗНЬ УЖАСНА
Замок не поддался ключу. Света пошевелила ключом в замочной скважине, толкнула дверь и, уже понимая, что все это значит, стала яростно давить на кнопку звонка. Некоторое время за дверью ничего слышно не было, потом появились признаки жизни: что-то звякнуло, скрипнуло, пронеслось – и замок щелкнул, открываясь.
Света увидела то, что и готова была увидеть: за дверью, закутавшись в халат и выставив на обозрение худые волосатые икры, стоял ее родной отец, Павел Андреевич Кудояров. И, конечно, слегка навеселе. Сделав страшные глаза, спросил:
– Ты чего так рано? Я думал, что ты от тетки приедешь только к вечеру.
– Переночевала и довольно. Что мне там, прикажешь, целый день проводить? – сердито крикнула она. Потом, не дожидаясь ответа, прошла в коридор, слегка оттолкнув отца. – Опять ты за старое, – с отвращением и тоской сказала Света. – Ты же говорил, что у тебя вечером будет деловая встреча, что надо без посторонних ушей обсудить важные дела. Вот какие у тебя дела!
– Ну Светик! Неужто ты не понимаешь, дело же житейское. А если бы я знал, что ты придешь так рано, я бы того…
– Чуть я за дверь, а ты!.. Как ты можешь, здесь же мама жила!
Глаза Павла Андреевича сразу погасли, пьяные смешинки исчезли, и Свете сразу стало его жалко. Девушка повернулась и прошла к себе в комнату.
Отца она продолжала любить. Вернее, между ними никогда не прерывалась эта невидимая глазу нить, укрепившаяся еще в те дни, когда, осиротев, они лишь друг в друге могли найти утешение. Надлом произошел в Павле Андреевиче не так давно, с тех пор, как он стал через свою фирму пропускать идущие из-за рубежа беспошлинные спиртное и сигареты. Таможенные льготы спортсменам исправно продлевались, так что этим кормились многие. Вдруг потекли Павлу Андреевичу на счета деньги, о которых совсем недавно он мечтать не мог. Что с ними делать, вот так сразу он решить не мог.
Неожиданно возникли и сразу стали доступными женщины: молодые, бесстыдные, веселые. Были бы деньги, а уж те могли расстараться, поднять из гроба и мертвого. Всю жизнь держа себя в нравственных рамках, Павел Андреевич сейчас открыл для себя наслаждение греха – и окунулся в него с головой.
Вот только присутствие дочери мешало развернуться в полную силу. А съехать, купить себе новую квартиру он не решался, не желая даже символического разрыва с дочерью, к которой был сильно привязан.
Света прошла к себе в комнату, включила телевизор и прилегла на диван. По телику шла какая-то муть, делать ничего не хотелось. Оставалось просто лежать и думать о том, как трудно приходится человеку, которому идет семнадцатый год, который, в отличие от всех своих подруг и одноклассниц, еще девушка и которая, наверное, так и обречена оставаться до конца своих дней старой девой. Внутренним взором она оглядела себя – с тем омерзением, которое последнее время часто испытывала к себе, когда возникало и росло в ней… что? Какую форму примет, наконец, мучительная сила, нарушавшая равновесие во всем теле, от волос до пяток, – душная, мечтательная, бесформенная, противная!.. Света ощущала давление этой силы всей своей кожей и мучилась, как от чего-то грязного, нечистого; ей хотелось смыть с себя эту накипь, вновь стать прохладной, легкой, чистой. Откуда оно взялось, это растущее в ней?
Расстроенная всем тем, что навалилось на нее, Света продолжала лежать на диване, и незаметно, как это часто случалось, знакомые предметы в комнате стали расплываться, терять очертания, горизонт окна сказочно углубился, там синело не прояснившееся небо, а карибский мираж, обольстительный своей прозрачностью и таинственностью: бухта воды, скажем, и высокая фок-мачта с гнездом впередсмотрящего, пересекающего в этот момент огромный красный диск солнца…
Скрипнула дверь, открылась, и в комнату, разом стирая акварель воображения, вошла сугубо реальная девица лет двадцати – омерзительно голая под плотным махровым полотенцем. И что хуже всего, под ее, Светиным, полотенцем.
– О! Кто-то есть. Слышь, подруга, у тебя закурить не будет? – спросила она, с любопытством оглядываясь по сторонам. – Курить охота, а Козлик не курит. А я тоже, дура, с утра сигарет не купила.
– Я не курю, – с достоинством сказала Света и села на диване. – А вы кто будете?
– Кто? – удивилась девица и хихикнула. – Да я просто так, покурить зашла.
Она еще раз огляделась; взгляд ее обежал обстановку комнаты, разбросанные кое-где вещи и вновь остановился на Свете.
– А ты, подруга, у Козлика живешь? Он вообще-то ничего, щедрый. А тебе как, хорошо платит?
– Как это платит? – не поняла Света.
– Ну, бабок, денег достаточно дает? Ты же у него вроде постоянная, раз здесь живешь? Или как?
– Я его дочь! – сказала Света и чуть не задохнулась от ярости. – Как вы смеете?
– Дочь? – изумилась девица. – Вот паразит! Ну не грусти, я сейчас отваливаю.
Она поднялась с кресла и пошла к двери. Оглянулась.
– Ты, подруга, надави на него: пусть, мол, домой никого не таскает. Он послушается, он мягкий, я знаю. Да я и сама ему скажу, так что не бери в голову, – махнула она рукой и прикрыла за собой дверь.
Света включила погромче телевизор и стала смотреть на экран. Злость не проходила. Хотелось схватить что-нибудь потяжелее и с размаха грохнуть об пол, чтобы осколки брызнули! Через некоторое время, сквозь грохот не усваиваемой телепередачи, настороженное ухо уловило хлопок входной двери. Проститутка ушла. И, наверное, отец пошел проводить.
Еще несколько минут она сидела, растравляя в себе злость и негодование. Потом вскочила и пошла в спальню отца. Может быть, он не ушел с этой? Может, сидит довольный и пьяный! Вновь так захотелось грохнуть что-нибудь об пол… сервиз, может?..
Отец, уже одетый в домашние брюки и куртку, сидел на едва заправленной большой двуспальной кровати, которую он недавно купил – известно для чего!
Сидел и смотрел в стенку, о чем-то думая. Света влетела в комнату и, боясь, что отец прервет ее до того, как она ему выложит все, что накипело, что горело сейчас внутри, стала гневно высказывать, что она больше не позволит превращать их квартиру в публичный дом, что она возмущена, что терпеть это больше не может, что он обязан прекратить это безобразие.
Отец молча выслушал ее до конца, кусая ноготь большого пальца и с удивлением поглядывая на пунцовые от негодования щеки Светы, на гневно дрожащий указательный палец, которым она дирижировала свою речь, на тонкую, но совсем уже взрослую фигурку дочери.
– Да, да, – со стыдом и раскаянием начал он, – с этим надо кончать. Я сам чувствую, что качусь куда-то в бездну. Обещаю, Света, что больше никогда такого не повторится.
Когда девушка, все еще расстроенная, но уже в душе прощающая, выходила из комнаты, она увидела, как отец, отвернувшись, с безнадежной тоской посмотрел куда-то сквозь стену. Дверь закрылась, и она не досмотрела, ей было не до того; но и это, и недавние карибские видения, и парень, которого она проводила к тете, и явление шлюхи, завернутой в ее же, Светино, полотенце, все, по-видимому, помогло ей. Страшно ясно мелькнуло в ней будущее видение, мелькнула мысль, что точно так же, как теперь, иногда вспоминается ушедшая мама, вспоминать придется растерянные глаза отца, смотрящего сквозь стены куда-то вдаль в поисках немедленного ответа на неразрешимые вопросы; все это животворно вскипело в ней и со слезами уже не злости, а прощения и надежды она пошла в свою комнату.
