Текст книги "Тринадцатая редакция. Напиток богов"

Автор книги: Ольга Лукас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Так, у нас ещё Лёва остался необстрелянный, – сказал Виталик, собирая у коллег контакты, – Хотя, в принципе, и так понятно, что оно работает. Ну чего, стрелять в тебя?

– Давай, попробуй, – пожал плечами Разведчик, встал напротив Виталика и поднял руки вверх.

– Ух, ты! – воскликнула Наташа.

– Надо же, какой желтенький! – хихикнула Марина. – Цыплёночек ты наш.

Лёва достал из кармана рубашки схему коктейльных эмоций.

– Вот, граждане, – бодро сказал он, выкладывая на стол картонку с цветными квадратами, – один у нас уже есть. Знакомьтесь. Меня зовут Чистая ярость.

Константин Петрович постарался незаметно отойти от него подальше и встал с противоположной стороны стола.

– Ну, всё. Прощай, разведка, – помахала ручкой Галина. – Сожрут тебя добрые светлые силы. А твоё место в строю займём мы!

– Да ладно. Да вы что! Что вы такое говорите? – воскликнула Наташа.

– Займём-займём! – подтвердила Марина. – Мы сегодня уже начали работу. Обнаружили одного мальчика с желанием. На-ко, Техник, проверь, хорошего мы тебе мальчика нашли?

Старушка выудила из кармана крошечный медный прямоугольник и отдала его Виталику.

– Так, стоп. Откуда у вас контакты? – строго спросил шеф.

– А мы вот у него в карты выиграли, – указала на Лёву Галина. – Когда у него деньги кончились, он предложил контактами расплатиться.

– Врут же, – хмуро ответил Лёва, – я сам им дал несколько. На всякий случай. Такой, вроде этого.

– Вот дурак, всему его учи. Зачем сразу раскололся, надо было их помучить! – покачала головой Галина.

Пока они препирались, Виталик расшифровал контакт, а заодно – новое развлечение – проверил его на эмоции.

– Поздравляю всех! – крикнул он. – Это у нас никакой не носитель. Это тоска! Зеленющая, как абсент, тоска высшей марки.

– Надо же, абсент. А мы его рябиновкой поили, – расстроилась Марина.

– А от чего тоскует наша тоска? – заинтересовался Виталик.

– Да кино он хочет снять, – отмахнулась Галина. – Какое-то шибко авторское. Наверное, даже чёрно-белое. Или чёрно-бело-зелёное.

По очереди припоминая подробности, старушки в деталях рассказали о своей встрече с тоской.

– А что, если… – Наташа подняла руку, и когда на неё обратили внимание, заговорила быстро-быстро, чтобы не успели перебить. – Вы говорите – он хочет снимать обычных людей. А если наши эмоции – и будут такими людьми? Собрать их всех вместе, пригласить его с видеокамерой. А? Ведь в кино все хотят сниматься. А если оно авторское, то артистам совсем не обязательно иметь красивую внешность…

– Точно, – поддержал Виталик. – Для альтернативного кино как раз чем красота альтернативнее, тем лучше. Раньше как говорили – он может без грима в фильмах ужасов сниматься. А теперь говорят – он может без грима сниматься в эпизодических ролях у Киры Муратовой. И это значит одно и то же. Но второе звучит не так обидно.

– Давайте только не отклоняться от темы, – напомнил о своём присутствии Даниил Юрьевич. – Кино – хорошая идея. К тому же, других у нас вроде бы нет. А? Или есть? Виталик? Константин? Денис? Что, единогласно? Так тому и быть, значит. Только подумайте хорошенько. Радость, тщеславие и даже страсть, допустим, проглотят наживку. А вот страх?

– Приложим все усилия, – козырнул Константин Петрович. – Главное, что ярость мы вырастили в собственном коллективе.

Лёва криво ухмыльнулся. С момента оглашения результата его не покидала смутная тревога. Допустим, его ярость выпьют большие начальники с третьей ступени. А вдруг без остатка? А он что же будет? Кем он станет после этого? Кем-то другим, не собою? Маленьким и слабым?

– Одно хорошо. Когда мы соберём остальных товарищей ингредиентов, то будет, кому за ними присматривать, – весело сказал он и посмотрел на часы. – Ну, вы как хотите, а мне надо сейчас в Москву звонить, отчитываться о проделанной работе.

Его никто не задерживал. Понятно же, что после такой новости человеку надо побыть одному.

– А не странно ли, что эта тоска заранее оказалась на месте будущей встречи? – спросил Денис.

– Может, и странно. А что не странно в этой истории? – задумчиво сказал Константин Петрович. – Не странно, что какие-то мертвецы средневековые в день летнего солнцестояния собираются, чтобы выпить эмоции сегодняшних живых людей? И мне отчего-то кажется, что тоски в этом городе – даже слишком много. Хватит на несколько сотен коктейльных вечеринок для третьей ступени.

– Давай, давай, принижай ценность нашей находки, – прошипела Галина.

– Ни в коем случае. Я даже не буду вспоминать о том, что вы отправились на разведку в рабочее время, не предупредив меня по всей форме.

– Костя, мы все ценим твой юмор, – вмешался Даниил Юрьевич. – Но ты в последнее время слишком часто повторяешься. А вы… ищите всё же ярость!

– Зачем ресурс тратить? – не выдержал практичный Цианид. – Она же у нас это… в своём коллективе выросла.

– Я не знаю. Вы не знаете. Никто не знает, что случается с человеком после того, как будут выпиты его эмоции, – отрезал шеф и вышел в коридор. За дверью стоял несчастный Гумир. Он протянул жалобно:

– Пока вы тут совещаетесь, вода в кулере – ёк. А пить уже тоже охота. А жрать – так и вообще.

День второй

С утра зарядил дождь. Наташа сидела за конторкой и слушала его шорох, напоминавший шум прибоя. Константин Петрович устроился на диване: отогревался горячим чаем, листал утреннюю корреспонденцию. Шелеста газеты не было слышно за ровным шумом дождя, и Наташе показалось, что она в приёмной совсем одна, или даже не в приёмной, а на берегу моря, такого моря, о котором не знают туристы, и только местные жители приходят сюда на рассвете, чтобы поприветствовать друг друга…

– Здорово, камрады! – вернул в реальный мир голос Лёвы. – Погода – класс! Я думал, гром и молния будет, но гром громыхнул как-то вяло, неуверенно как-то – и всё.

– Чаю хочешь, буревестник? – спросила у него Наташа. – Зонтик вон там, в углу поставь, пожалуйста.

– Представляете, я сегодня вселенское хамло, – стаскивая с себя мокрые кроссовки, признался Лёва. – Впервые за три года не поздоровался с соседкой! Просто не узнал её. Во-первых, она в дождевике была. А во-вторых – я её никогда без собачки не видел. Я по этой собачке, можно сказать, её и узнавал. Ну, мало ли тёток по лестнице шляется, а моя соседка из них – только одна, потому что с собачкой.

– А соседка что? – спросила Наташа.

– Соседка обиделась, конечно. Я ещё возьми и ляпни – ой, это же вы, а почему без пёсика? А она мне в ответ с таким знаешь интеллигентским сарказмом – вы, значит, молодой человек, всё это время здоровались не со мной, а с Мефисто? Зря старались – он глухой с рождения.

– Глухой с рождения Мефисто! – с восхищением повторил Константин Петрович. – Какой хоть породы собака? Случайно не пудель чёрной масти?

– Да я разбираюсь, думаешь? Но точно не пудель. Они мелкие и в кудряшках. А это какая-то адская помесь лайки, добермана, овчарки и водолаза. Но больше всего похож на водолаза.

– У него четыре глаза? – брякнул Виталик, появляясь в приёмной. – А кто похож-то?

– Ты сам сейчас на водолаза похож. Только к зеркалу не подходи, а то оно испугается и убежит, – поприветствовал его Лёва, и шагнул в коридор.

На Виталике была ветровка с капюшоном, скрывавшим почти всё лицо: только залитые дождём очки поблёскивали. Встряхнувшись, как собака после купания, и получив замечание от Наташи, он повесил куртку на вешалку и жалобным голосом сказал:

– Добрая госпожа, найдётся ли у вас кофе для промокшего до костей путника?

Наташа молча указала на кофейный автомат.

– Слушай, путник, а что это ты так промок? – строго спросил у него Константин Петрович, отвлекаясь от утренней почты.

– Ну так дождь на улице. Он такой, знаешь, мокрый.

Но коммерческий директор был не настроен шутить. Выставил защиту и продолжил допрос:

– А с чего вдруг у нас дождь пошел? Ты, наверное, Веронику чем-то огорчил, злодей?

– Чуть что – сразу я. Нет, не я. Знаешь, бывают такие дни, когда женщине хочется погрустить. И тогда лучше всего оставить её на какое-то время в покое.

– Великий психолог! – хмыкнул Константин Петрович.

– На вас, товарищ генерал, фиг угодишь. Я зато на работу пришел рано. У меня просто не было выбора, – пробурчал Виталик, колдуя над кофейным автоматом. – Когда тебе в голову мечут посуду, лучше ретироваться по-быстрому.

– Нет, правда, что ты натворил? – спросила Наташа. – Мы никому не скажем.

– Никому! – подтвердил Константин Петрович и даже с дивана встал – так ему стало интересно.

– Да у неё на той неделе ноут стал тормозить сильно. Я посмотрел – а там оба диска под завязку забиты. Она же хозяйственная, ничего никогда не удаляет. Даже корзину не чистит. Странно, что мусор два раза в день выносить заставляет. Ну, так вот, я говорю – давай удалим всё, что тебе не нужно. А она: «Если так посмотреть, мне там ничего не нужно. Делай, как знаешь». Ну, я забэкапил все документы, тяжелое файло прибил и стёр какие-то упражнения по какой-то йоге. Там архив тыщу лет валялся, даже нераспакованный. И вот сегодня утром она решила эти упражнения распаковать… Потому что по гороскопу йогов, или я не знаю, как у них это называется, сегодня самый подходящий день, чтобы начать это… практику.

– И ты, конечно, йогу не сохранил? – не сдержав злорадной ухмылки, спросил Цианид.

– Зачем сохранять то, чем не пользуются? Экологичнее выкинуть, ну вот я и выкинул. Да скачаю я ей эту байду с торрентов, найду и скачаю, не вопрос.

– Только дома, понял? – с нажимом сказал Константин Петрович. – А то за перерасход трафика в конце месяца всё вычту с тебя.

– Господи, я забыл, с кем я разговариваю. Тут планета на грани всемирного потопа, а ему лишь бы копейку лишнюю сэкономить.

– За состояние планеты и за погоду в частности у нас отвечаешь ты. Перед тобой поставлена задача беречь Веронику от нервных потрясений. И как ты с этой задачей справляешься? По-моему, отвратительно! – отчеканил коммерческий директор.

– Виталичек, ну потерпи до следующего апреля, а? – умоляюще попросила Наташа.

– Да, до апреля продержись, – присоединился к ней Константин Петрович, – а потом уже это будет необязательно.

– Что – необязательно? Кому? – замер Виталик.

– Тебе, – пояснил коммерческий директор, – необязательно выполнять все её прихоти. Будешь свободен, как раньше. Девушки, друзья, попойки.

– Какие попойки? Куда ты меня толкаешь?? Зачем мне ещё какие-то девушки?

– Так у тебя что, всё серьёзно с ней, по-настоящему? – поправил очки Константин Петрович. – Не потому, что это надо для дела?

– Костя, мне иногда кажется, что ты – с другой планеты вообще.

– Иногда?

– А иногда не кажется. Иногда я уверен в этом, – отрезал Виталик, и скрылся в коридоре, прихватив с собой чашку кофе.

– Истерик, – пожал плечами коммерческий директор. – Один раз получил тарелкой по голове – и устраивает сцены. Так, Наташа, я, кажется, ещё полчаса назад просил соединить меня с финансовым отделом в Москве!!! И что? И как? И почему это до сих пор не сделано?! Занято – это не результат! Это – отсутствие результата!!!

* * *

«Эрикссон нарочно наколдовал этот дождь!» – думал Дмитрий Олегович, шагая по лужам в сторону «Феи-кофеи». Он уже поверил в то, что учитель его обладает абсолютным могуществом, и с мелочностью, достойной живого человека, использует это могущество против своего недостойного ученика.

Зонтик рабу, конечно же, не полагался.

«Что мне мешало поехать ещё вчера, не дожидаясь, пока одежда высохнет? Тот же результат, и даже лучше – под палящем солнцем в мокром даже приятно!»

Дождь начал утихать, но поднялся сильный ветер.

Несчастный бродяга кое-как добрался до Обводного канала – и замер перед дверью кофейни. «Нет уж, в таком виде я в этом сладеньком конфеточном царстве не покажусь».

Развернулся, шагнул во двор. «А вот Джордж вытерпит, он и не такое видел».

– Заходи, Димсу, обсушись о полотенце и встань за очередью в душ, – приветствовала его Анна-Лиза.

Пока гость обтекал у дверей, она уже барабанила кулаком в дверь ванной комнаты и кричала:

– К нам приехал Димсу! На нём очень плохое лицо! Нет, не тухлое! Да не яйцо! Лицо! Димсу на пороге стоит! Весь влажный, почти без лица!

Нечего сказать, радушный приём.

Анна-Лиза носилась по квартире, распоряжаясь, как у себя дома. Э, да она, кажется, и была у себя дома.

Джордж царственно выплыл из ванной, кутаясь в кургузый махровый халат, и принялся корчить из себя отца семейства, хозяина дома и владельца кафе – прямо тошнило от его благостной самоуверенности.

Дмитрий Олегович почувствовал что-то, похожее на обиду: это его друг! Это его подруга! Он их познакомил! И где благодарности? И почему его задвигают в этом доме на второй план, а не чествуют, как героя?

Гость сидел на кухонном диване, закутавшись в слишком просторный халат, который ему выдали вместе с комплектом банных принадлежностей, и пил кофе, а хозяева метались по кухне, как ошалевшие чайки, жонглировали утварью и только им понятными фразами и готовили завтрак.

– Не командуй, Йоран, ты не у себя на кухне!

– Я-то как раз у себя на кухне!

– Там, внизу твоя кухня. А тут – наша!

– Там, внизу, Елена Васильевна. С ней не раскомандуешься.

– Тогда где ты научился привычке командовать на кухне? Вместо этого зачисти лук! У меня на него слёзы! Так, а ты Димсу, чего тут глазами вылупился? Найдём дело и под твою душу.

– Эй-эй, полегче. Я всё-таки дорогой гость, – напомнил Дмитрий Олегович. – Мне трудиться не полагается.

– Тогда скучай. А нам не скучно.

– Как можно скучать, глядя на вас, мои дорогие?

Кулинарное безумие продолжалось, но гостя в этот хоровод уже не приглашали.

За завтраком Джордж заикнулся было о том, чтобы поселить друга на кухне, на этом самом диване, как и в прошлый раз, но шемобор понял, что он не выдержит.

– Очень вас люблю, дети мои. Настолько, насколько я вообще могу кого-то любить. Но, боюсь, что дня через три я возьму вон тот нож и любовно перережу вам глотки. Я человек, совершенно не приспособленный для семейной жизни.

– Закладом бьюсь – ты просто не встретил кого-то, кто подойдёт тебе для семьи! – воскликнула Анна-Лиза. – Йоран, давай устроим его счастливым?

– Разве можно настолько ненавидеть даже самую гадкую женщину, чтобы пожелать ей подобной участи? – удивился Дмитрий Олегович.

– Женщины бывают разные, – мельком взглянув на Анну-Лизу, заметил Джордж. – Для человека, абсолютно не приспособленного к семейной жизни, есть только один шанс обзавестись семьёй: встретить такого же точно человека. Они сойдутся просто из чувства противоречия. Ну, и родство душ сыграет роль.

– Что же за семья у них получится, а, как ты полагаешь? – ухмыльнулся его друг.

– Может быть, очень даже хорошая. Ведь в семье главное – что?

– Быт? – с содроганием предположил Дмитрий Олегович.

– В одной ведь школе учились, а какое пещерное видение ситуации! Главное – это семейные ценности. Ну, деньги там всякие, дети, акции, недвижимость. Или – свобода. А у кого всего этого нету, тем, конечно, остаётся быт.

– О какой свободе может идти речь? Брак – это узаконенное и одобренное цивилизованным обществом рабовладение. Человеку в паспорт ставят штамп о том, что отныне он принадлежит другому человеку – и точка! – разошелся шемобор – даже щёки раскраснелись.

– Другому тоже штампуют! – вставила Анна-Лиза.

– Но кто-то из двоих всё равно будет сильнее и докажет, что хозяин именно он. А даже если при жизни они договорятся быть свободными, то после смерти одного другому достанется всё, что создал умерший! – не сдавался гость.

– А если он создал долги? – парировала собеседница.

– О чём вы говорите, послушайте друг друга! – схватился за голову Джордж. – Долги, штампы, ценности… Оставшемуся остаются только воспоминания – вместо живого, любимого человека.

Шемоборы переглянулись и притихли. Через некоторое время Анна-Лиза вскочила на ноги, объявив, что ей смертельно необходимо спуститься в кафе и принять пару заказов – и старые друзья остались одни.

– Наверное, мы действительно сведём тебя с ума, – прервал молчание Джордж. – С тех пор, как она поселилась у меня, соседка каждый день спрашивает, что это за интересную итальянскую комедию я вчера смотрел, и почему не сказал ей, она ведь так любит итальянские комедии. А это не комедия. Это мы так разговариваем. В начале лета соседка уехала на дачу. Ключи мне оставила, чтобы я поливал у неё цветы. Думаю, цветы тебе можно доверить. Раскладушку поставим, в покое оставим.

– Да ты поэт!

– Погоди. Я серьёзно. Раскладушка хорошая, не продавленная. Как соскучишься – заходи к нам. А мы к тебе лезть не станем. Я же понимаю.

– Какая глупая соседка. Нашла, кому ключ оставлять.

– Что поделать. Она доверяет только мне.

– А ты, значит, доверяешь только мне.

– Нет, не доверяю. Но мне важнее устроить тебя так, чтобы тебе было удобно, а не сохранить доверие соседки.

– Знаю я этих старух. Они везде натягивают ниточки, незаметные глазу, чтобы проверить, не нарушал ли ты границы их частной собственности. При помощи невидимых засечек замеряют уровень кетчупа в бутылке и зубной пасты в тюбике.

– Ну ладно, ты преувеличиваешь.

– Я? Я преуменьшаю. Когда я уехал в Москву – снимал комнаты у таких старух. Чего только от них не натерпелся! Одна уверяла, что я вытираю ноги о дверной коврик дольше, чем нужно! И коврик от этого протирается! А если я вытирал ноги не так тщательно – ругалась, что из-за меня в квартире грязища, и тараканы ползут по стенам! А тараканы в этой халупе обосновались ещё при царе Горохе.

– Неужели ты не мог найти что-нибудь получше?

– За те смешные деньги, которыми я располагал, моё тараканье гнездо было раем небесным.

– Я думал, тебе родители помогали.

– Они хотели. Но я отказался.

– Почему?

– Я не хотел впасть в зависимость. Не хотел стать таким, как ты.

– А сейчас не боишься? Не боишься впасть в зависимость, например, от меня?

– Я теперь поумнел и от помощи не отказываюсь. К тому же, ты точно знаешь, что не дождёшься от меня благодарности. Это развязывает мне руки.

– Ну, держи, неблагодарный, – Джордж протянул ему ключи.

– Спасибо, – машинально поблагодарил его друг.

Соседская квартира словно сохранилась в нетронутом виде с начала восьмидесятых. Даже воздух был какой-то – ленивый и спокойный.

Стараясь не задеть невидимые лазерные лучи, прорезающие коридор, и не попасть в неразличимый обычным глазом капкан, шемобор босиком прошлёпал на кухню. Здесь пахло прелой картошкой и почему-то – духами «Красная Москва».

Дмитрий Олегович огляделся по сторонам: кружевные занавески и фиалки на окнах, на полках – эмалированные кастрюли и крупа в жестяных банках, пол – желто-зеленая шахматная доска. Ничего, жить можно. Зато Анна-Лиза не будет донимать.

Он осторожно отодвинул от кухонного стола табурет и присел.

Итак, спасибо доброму другу, теперь есть, где посидеть в тишине и подумать над задачей. Очень скоро где-нибудь в углу материализуется Эрикссон, назовёт имя и координаты нарушителя. Но уже сейчас можно прикинуть, как решить эту задачку. Спасибо всё тому же дорогому другу за удачный пример.

Да, вот так и выглядит, должно быть, тот самый бедолага, который предпочёл семейный уют своему призванию. Тоже, наверное, шастает по квартире с благостной рожей, не понимая, как глупо он выглядит со стороны. А какая-нибудь ловкая Анна-Лиза день и ночь держит его на коротком поводке – чтоб не сбежал обратно в шемоборы.

А ведь Анна-Лиза и сама… как бы это сказать… слегка пренебрегает своим предназначением.

Шемобор мысленно подставил «сестрёнку» на место жертвы, Джорджа – на место коварного пленителя – и стиснул зубы. Марионетки, незнакомцы, поиграть судьбами которых было интересно и увлекательно – это ведь только марионетки, это всего лишь игра – обрели имена, стали живыми людьми. Зато сам Дмитрий Олегович стал куклой в руках своего учителя.

– Какой удивительно недогадливый раб мне попался! – проворчал Эрикссон. Он уже стоял возле окна, сложив руки на груди, и сверлил взглядом ученика. – Я думал, ты всё поймёшь, едва только их увидишь.

– Да я старался на них не смотреть! Гадость такая – счастливые селяне справляют медовый месяц.

– Тем легче тебе будет вернуть нашу девочку обратно. Да кому это и поручать, как не тебе? Я бы взялся сам – но по твоей милости не могу. Ничего я уже не могу. Я воспитывал её. Защищал. Я ждал, когда она вырастет в самого безупречного шемобора. Кода мы познакомились, она была ребёнком. А я уже тогда не был юным. А теперь я… мёртвый. Совсем мёртвый. А она стала самым безупречным шемобором. И тратит свой талант на эту заурядность, на этого Хозяина Места.

– А разве я не безупречный? И на что я трачу свой талант?

– Тебе не нужно было учиться, ты всё умел с самого начала. Потому что ты гений. И мой раб. Хватит рассиживаться, раб, иди и сделай так, чтобы Анна-Лиза не дурила. Иначе за дело возьмутся наверху. И всем будет плохо. И ей, и нам с тобой. И твоему приятелю, вот уж кого не жалко. Хозяин Места, знай своё место! Больно хороша она для него.

– Н-да? А по-моему, это он для неё слишком хорош. У него, по крайней мере, высшее образование есть.

– Словом, ты понял. Они друг другу – не пара!

– Я отказываюсь от этого задания.

– Рабам слова не давали. Невольникам в отказ уходить не разрешали, – рявкнул Эрикссон.

Кажется, учитель в самом деле рассержен? Возможно ли такое? Дмитрий Олегович умолк. Ну да, его мнение никого не интересует. Зато жив остался. Интересно, сколько ещё лет он будет батрачить на этого чёрта злобного?

Он не знал, что учитель давно его простил и держит при себе для того, чтобы всё же научить тому, чему следует. Слишком быстро ловкий Дима Маркин отравил его – не успел ума-разума набраться.

Мунг, шемобор и простой обычный человек, переходя на вторую ступень, то есть, покидая своё бренное физическое тело, оставляет в этом мире всё, потому что там, впереди, его ждёт кое-что поинтереснее. Ну а тому, кто не может отказаться – пусть даже от самой малости – придётся метаться между мирами, нигде не чувствуя себя на своём месте.

Ингвар задумался – а что же по-прежнему удерживает его здесь? Он простил ученика, в самом деле простил, не держит на него зла, более того, желает ему только добра, оттого и не отпускает от себя, охранным амулетом даже снабдил, от греха. Потому что знает – стоит только тому, беззащитному, выйти на улицы ненавистного родного города – как Бойцы Гусевы настигнут его. Обязательно настигнут.

Но забота об ученике, пусть даже таком непокорном, не может приковать к этому миру опытного шемобора второй ступени.

Однако, каков Йоран! Эрикссон ведь нарочно его обездвижил, своей волей сделал Хозяином Места – чтобы тот не таскался больше за Анной-Лизой. А он, этот кондитер, вместо того, чтобы печь булки с кремом и варить кофе с кардамоном, привязал её к себе, отобрал у неё свободу.

Силы всех миров, какие только ни есть! Вы видите, что не для неё такая жизнь. Она должна стремительно перемещаться с места на место, покорять города и тут же забывать о них, совершать немыслимые сделки, любоваться собой каждое мгновение – не зная о том, что где-то рядом с ней, всегда рядом, находится учитель. И любуется ею так же, как она сама – если не с большим упоением.

* * *

Константин Петрович Рублёв славится тем, что он ни минуты зря не истратит. Если он сидит за рабочим столом – значит, делом занят, это же понятно.

Вот и на этот раз он снова был занят делом. Личным делом. В разгар рабочего дня, в самом начале рабочей недели, отодвинув в сторону ежедневник, планировщик заданий и гроссбух, этот страж трудовой дисциплины перечитывал электронные письма от любимой девушки.

Вот сегодняшнее письмо. Пришло только что, можно перечитать его раза три, и потом, в середине дня, написать ответ, смакуя каждое слово. Не потому, что нечего сказать. А потому что так приятно продлевать эти мгновения. Иллюзия общения.

«Я подумала, что если бы про нас тобой нас снимали фильм – это был бы очень хороший фильм, – писала Маша. – Мы – герои очень хорошего фильма. Но это не значит, что нам в этом фильме хорошо. Зато зрителям интересно, правда? И они захотят смотреть этот фильм снова и снова. А значит – перерождение следует».

Она всё ещё в Париже. И до осени нет никаких шансов на то, что вернётся. Самоуверенный Жан провалил очередной экзамен и доказал, что не может он ещё и защиту держать, не в человеческих силах тащить столько возов и тележек разом. И Маша нашла нового ученика.

Константин Петрович, обладающий незаурядными бюрократическими способностями, очень быстро доказал товарищам со второй ступени, что ему просто необходимо контролировать процесс и периодически наезжать в Париж с проверками. После этого он умудрился доказать французскому посольству, что ему, как потомку пострадавших от наполеоновского нашествия, полагается мульти-виза. Он даже смог убедить самого себя в том, что не все выходные следует посвящать дополнительной работе, можно расслабиться и слетать в гости к Маше.

– Использование рабочего инструмента в личных целях – ухмыльнулся Лёва, когда услышал эту историю из уст самого Константина Петровича.

– Какого ещё инструмента? – не понял тот.

– Твоего крючкотворского занудства!

– Чем критиковать вышестоящего, лучше вспомни, кто добился троекратной оплаты твоего труда в майские праздники, – «крючкотворный зануда» вовремя проглотил эпитет «рабского» перед словом «труда».

– А куда тебе было деваться? – самодовольно спросил Разведчик. – Ты же хотел, чтобы тут царил мир, труд, май, а не война, загул, ноябрь.

Быть рядом потому, что так сложились обстоятельства: ну, живём мы в одном городе, работаем в одной организации, интересы у нас общие – как тут рядом не быть – это одно. А быть рядом, потому что виза, паспорт, белый самолёт, такси, номер в гостинице, и завтра вечером снова на самолёт – совсем другое.

Вчерашние письма. «Сегодня я весь день не скучала, – писала Маша, – даже когда Жан усвистал вечером к своим друзьям в клуб, и я шла домой пешком. И даже когда лягу спать, я не заскучаю».

«А я, – отвечал Константин Петрович, – не скучал только сегодня утром, когда жарил яичницу (она, кстати, подгорела). Потом пришел на службу, и тут мне уже не дали скучать. В смысле – не скучать. Я сейчас тоже скучать не успеваю, потому что дописываю письмо и надо закончить отчёт для Москвы, будь она неладна».

Они заключили соглашение: не скучать. Строго запрещается также грустить и жалеть себя. Кто проиграет – тот платит в общую кассу оговоренную сумму.

Общую кассу придумал Константин Петрович. А Маша придумала, что эти деньги следует тратить исключительно на совместные увеселения.

Любая встреча уже была увеселением. Прогулка по городу вдвоём – праздником. В последний раз, гуляя по Парижу без карты и без цели, они вышли к роскошному готическому собору. Константин Петрович так и подумал про себя: «Роскошный готический собор». Как пишут в путеводителях. Пока Маша не пояснила, что это – знаменитый Нотр-Дам де Пари. Почему-то он представляла его как чёткий графический рисунок на картонной обложке книги, прочитанной в детстве. Настоящий собор на рисунок совсем не походил: слишком он был открыточный, слишком здешний, слишком туристический, слишком привязанный к звукам и запахам современного Парижа. Турист задрал голову. Где-то наверху загорелся огонёк. Уж не вернулась ли в свою келью душа Клода Фролло, чтобы продолжить поиски философского камня? Но огонёк мало походил на отблески пламени, раздуваемого кузнечными мехами, он тоже был слишком здешним, слишком сегодняшним, к тому же, перемещался по тёмному небу. Скорее всего, это был самолёт, или спутник, или тарелка с инопланетянами. Константин Петрович, как загипнотизированный, пошел за этим небесным огоньком, не выпуская Машину руку. Вскоре собор остался далеко позади. А через некоторое время у Маши зазвонил телефон. «Это Жан, – со смехом сказала она. – Выспросил, где мы, велел стоять на месте и не двигаться. Они с друзьями подкупили водителя фуры и устроили в фургоне вечеринку. Мы приглашены, за нами сейчас заедут прямо сюда!»

Письма, письма, письма. В письме всего не напишешь – слишком мало в алфавите букв, а в словаре – слов. Для того чтобы написать – надо сформулировать, понять. А понимание часто рождается из общего молчания. Но как научиться вместе молчать с помощью электронной почты?

По вечерам, глядя в окно, в светлый сумрак белой ночи, Константин Петрович грустил, злился, ревновал. Целый рой мыслей, прежде не знакомых ему, кружил над головой. Коммерческий директор собирал в кулак волю и отдавал себе приказ не поддаваться чувствам. Но пока приказ находился на рассмотрении в голове, чувство уже успевало заявить о себе, опустошить его и уступить место другому чувству, отменять которое надо было новым приказом из головы.

Почта воскресного вечера. Самое трудное – отдать себе приказ выключить компьютер и отойти ко сну, потому что завтра – новая рабочая неделя.

«Будь собой. Хватит „казаться лучше“ – такой ты гораздо хуже», – писала Маша в ответ на какую-то его жалобу.

«Надоело быть собой. Хочу быть с тобой!» – написал и тут же стёр Константин Петрович.

Да невозможно так жить – с оглядкой на то, что могло быть, на то, что вполне ещё может быть – если чувства не перегорят от разлуки.

Он вскочил с места, приоткрыл дверь, выглянул в коридор. Никого.

Вышел в приёмную – опять удача! Наташа, видимо, у сестёр Гусевых – помогает обзванивать клиентов.

Схватил зонтик, надел уличные штиблеты, выбежал во двор. Дождь почти прошел, он моросил ровно так, как надо для того, чтобы охладить одну слишком горячую голову.

Просто широко шагать и дышать влажным свежим воздухом. Спасибо Веронике за то, что у неё такой скверный характер – жара сейчас была бы вдвойне невыносима!

Дворами на Невский, и снова дворами – прочь от Невского. Туда, где нет никаких воспоминаний. Но сложно спрятаться от воспоминаний в родном городе, иногда они выпрыгивают из-за угла, совсем забытые. Знакомый двор, знакомые скамейки – ничуть не изменились за десять лет. С кем тогда Костя сидел здесь, чьё сердце пытался завоевать? Кажется, так и не завоевал – не вспомнить ни имени, ни лица, ни подробностей, помнит только, как он размахивал руками, пытаясь произвести впечатление.

«Если ты ничего не производишь – производи хотя бы впечатление!» – таково было правило, которому следовали теперь его товарищи по учебе. Когда-то они хотели перевернуть мир, создать маленькое экономическое чудо. Много маленьких экономических чудес. Но ближе всех к чудесам продвинулся он. Тот самый занудный зубрила Рублёв, который не верил ни в какие чудеса.

Константин Петрович ещё раз глубоко вздохнул и понял, что можно возвращаться обратно: сердце снова подчиняется приказам из головы, общее равновесие установлено, и так будет до самого вечера – пока Маша не придёт с работы и не напишет очередное письмо.