Текст книги "Близкое и далёкое"

Автор книги: Ольга Вербовая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Ольга Вербовая
Близкое и далёкое

Дежурство в ночь на Ивана Купалу

  Ночь на Ивана Купалу. Сегодня моё дежурство. Для кого-то это, может, и ерунда, но для лешего – великая честь. Тем более, для молодого, не прожившего на свете и тридцати лет. Обычно такое дело доверяют более старым и более опытным, но десять лет моего добросовестного труда убедили главного лешего в том, что я, пожалуй, справлюсь с таким ответственным заданием на совесть. Ну что ж, раз мне оказали такое доверие, буду стараться изо всех сил, чтобы оправдать оное.

  Обычно в мои обязанности как лешего входит следить за порядком в лесу. Следить, чтоб деревья росли, чтобы травы лесные вовремя цвет набирали, чтобы птички гнёзда вили да птенцов высиживали, чтобы зверушки были довольны-сыты. Осенью – сухие листья с деревьев стряхивать, зимой – укрывать их снежком, чтоб не мёрзли. Ну, и конечно, охранять лес от всякого, кто с худыми намерениями придёт. Буквально на прошлой неделе явились такие. Прямо в чаще костёр разожгли – шашлыки жарили. Через каждое слово – мат. Мало того, что напились, как черти, так ещё и всё вокруг замусорили. Как пошли обратно, тут-то я их и пугнул немного. Заплутал, запутал – так, что они с пути сбились. А небо-то становилось всё темнее и темнее. Тогда-то они не на шутку испугались! Только под утро отпустил их, жалких и продрогших. А вот нечего в лесу свинячить! Зато хорошим людям, наоборот, можем и помочь – грибные места показать, у землянички-чернички листики раздвинуть, чтобы ягодки видны были, а заплутавшимся дорожку из леса указать.

  Но сегодня у меня несколько другие задачи. Как известно, в ночь на Ивана Купалу цветёт папоротник. Но увидеть его цветущим может не всякий. Кому выпадет это счастье – решает дежурный леший. Ведь тот, кому повезёт, сможет попросить чего пожелает – и оно исполнится. А желания у людей, как известно, не всегда добрые бывают. Вот нам лешим, и приходится, читать мысли каждого, пришедшего в ночь на Ивана Купалу в лес, и скрывать цветок от недостойных. А то ведь ещё давно, много лет назад, случай неприятный вышел. Пришёл в лес молодой парень, увидел цветок папоротника и попросил богатства несметного, чтобы любимая девушка за него замуж пошла. А леший, который тогда дежурил, решил над ним пошутить, сказал, что может дать ему богатство, если он принесёт в жертву маленького братика своей возлюбленной. Леший-то был уверен, что парень этого не сделает. Вроде бы человек вполне приличный, не душегуб какой-нибудь. Да не тут-то было! Ещё утро не наступило, как парень принёс в лес голову несчастного мальчика. Лешего за такие шуточки наказали – сослали на болото на добрую сотню лет. Теперь проводит дни в трясине, с русалками и водяными, с кикиморой. Очень противная бабёнка, сказать по правде! Вечно недовольная всем и всеми, то и дело брюзжит, ворчит, к подчинённым придирается по поводу и без. Если бы нас, духов лесных, можно было сжить со свету, давно бы уже всех сжила. Ну, а за цветущим папоротником с тех пор ввели строгий присмотр, чтобы не всякий его увидеть смог. И я, кстати, только "за". Вот в прошлом году мой коллега рассказывал, пришла за цветком компашка одна: двое мужчин и две женщины. Один желал шальных денег, при этом чтоб на халяву, не заморачиваясь упорным трудом, другой всё грезил, чтобы тёща поскорее умерла и оставила им с женой свою трёхкомнатную квартиру. Дамы тоже от них не отставали – одна хотела переспать с мужем подруги, другая – найти богатенького буратино, чтобы уйти к нему от муженька-нищеброда. Только вот ни один из этой четвёрки так цветущего папоротника и не увидел.

  А ведь если бы я этот цветок увидел лет десять назад, моя жизнь могла бы сложиться иначе. Если бы я тогда оказался в лесу в ночь на Ивана Купалу. Тогда я, возможно, увидел бы цветущий папоротник и пожелал бы, чтобы мать с отцом перестали пить и ссориться, и у меня снова была бы нормальная семья – какая была до Второй чеченской войны. Пока отец воевал по контракту, мать времени даром не теряла – пьянки-гулянки, почти каждый день разные мужчины. При такой жизни ей было не до меня. Отец, когда вернулся домой, стал пить запоем. Когда напивался, сначала колотил мать за измены, потом и за меня принялся. Вот и в тот день он, как обычно, начал распускать руки. И я убежал из дома. Сначала бесцельно бродил по улицам, потом пошёл в лес. И сам не заметил, как заблудился. Кричал, звал людей, но никто не откликнулся. Ночью пошёл холодный осенний дождь, и я в лёгкой куртке, конечно же, моментально промок и простудился. Тогда-то мне и повстречался леший. Он притащил меня в берлогу, поил отварами лесных трав, пока я не выздоровел. Так я перестал быть первоклассником Артёмом Индриковым и стал лешим. В принципе, мой спаситель готов был меня отпустить. Но куда мне, семилетнему школьнику, было деваться? Вернуться домой, и опять эти пьянки, скандалы? Нет, спасибо – они мне уже порядком осточертели! Оставалось тогда либо в детский дом, либо на улицу, бродяжничать и побираться. И я выбрал остаться в лесу.

  Вот уже время подходит – пора на дежурство заступать. Обхожу лес, смотрю, не появится ли кто на ночь глядя. А ежели кого увижу, я тому быстро в голову залезу, и все мысли как на ладони.

  А вот и люди. Мужчина лет примерно шестидесяти, кавказской внешности, а рядом с ним – девочка лет десяти. Пришли они сюда не вместе, и до этой встречи вообще не подозревали о существовании друг друга. Что же они делают в лесу за пять минут до полуночи?

  Так, мужчину зовут Анвар, он из Чечни, работает в правозащитной организации. Ну, то есть, занимается расследованием пыток, похищений, бессудных казней, которые в Чеченской Республике, похоже, просто-таки обыденная повседневность, оказанием помощи жертвам этого произвола, и поиском без вести пропавших. Засидевшись на работе допоздна, решил выбраться в лес, чтобы прогуляться. Не особенно-то он и поверил в рассказы местных коллег, будто в ночь на Ивана Купалу папоротник цветёт? Сказки, конечно, но как хорошо бы было, если бы и впрямь попался цветок, и желание исполнилось! А желание, надо сказать, весьма благородное – этот человек, если увидит цветок, не попросит для себя богатства несметного. Он пожелает, чтобы на его малой родине прекратился весь этот беспредел, чтобы людей перестали пытать, убивать и похищать, чтобы они могли не опасаться за себя и своих родных. Хоть он и не нашенский, хоть и не славянин, да и не верит в папоротник цветущий, а ему бы я, пожалуй, с радостью дал увидеть цветок. Однако тут же прочитал мысли его маленькой спутницы.

  Девочка Настя убежала из дома, как когда-то я сам. После того, как пару лет назад отец ушёл из семьи, мать стала беспробудно пить. И сожителя себе нашла – такого же забулдыгу. На родную дочь ей стало наплевать вовсе. И даже Настин сегодняшний день рождения использовала как повод в очередной раз налакаться до чёртиков. Вот и налакалась так, что вырубилась прямо за столом. А сожитель, который к тому моменту тоже был, мягко говоря, не особенно трезв, стал приставать к девочке. Насте удалось вырваться… В лес она пошла специально, чтобы найти цветок папоротника и попросить об одном – чтобы мама бросила пить и стала, как прежде, доброй и любящей. Но вот заблудилась. Тут-то её и встретил суровый на вид дядечка – Анвар. Спросил, что она делает в лесу так поздно. Настя ему всё и рассказала. Тогда Анвар накинул на неё куртку (ночи-то холодные, можно простудиться и заболеть) и решил вывести из леса. А все эти суеверия, папоротник – да леший с ними! (Ну, да, верное мыслите, Анвар Сулейманович – я на своём посту).

  Насте я бы тоже показал цветок. По себе ведь знаю, каково это – когда твоя семья рушится, и дом родной не мил! Но, по инструкции, цветущий папоротник должен увидеть кто-то один. И вот кого прикажете мне выбрать? Настя ведь тоже не богатства несметного просит, а единственного чуда, которое может вернуть ей любящую маму. Уж эта беда мне близка и понятна, как никому другому. Но и перед чеченцами совестно. Отец мой как-то по пьяни признался, что сёла с мирными жителями обстреливал, и женщин с детьми убивал. Признаться, каждому из этих двоих я бы помог с радостью. И какой леший привёл сюда вас двоих одновременно? Точно не я! Впрочем, дорогие коллеги, не обижайтесь, не подозреваю я вас ни в чём. Это я так, к слову.

  В общем, как ни крути, а выбирать придётся. И я выбрал…

– Ой, дядя, смотрите, папоротник цветёт! – раздался в ночной тишине звонкий девчоночий голос.

– Где?… Надо же, действительно цветёт. Ну, раз так, беги загадывай желание.

  Настя тут же кинулась к светящемуся красному цветку с сиреневым отливом.

– Дядя, а вот ещё один! Вот, видите?

– Действительно, ты права.

  В отличие от Насти, Анвар не побежал к цветку, а подошёл медленно и степенно. Да и не поверил он до конца, что такое желание может исполниться, вспомнил случай из анекдота: "Что ты там про воблу говорил?". Но всё же сорвал этот цветок и мысленно проговорил своё желание. А вот девочка своё высказала вслух. Но это неважно. Всё равно оба желания скоро исполнятся.

  Да, я знаю, что нарушил инструкцию, и главный леший меня за это по головке не погладит. Скорей всего, отправит меня на болото, как моего нерадивого коллегу, и ближайшую сотню лет моей начальницей будет кикимора. Ну что делать, на болото так на болото!

Платок Весны

  Первый день марта порадовал жителей Подмосковья теплом. Снег уже с конца февраля стал активно таять, весёлыми ручейками стекая по дорожкам. Разомлевшие на солнышке сосульки каплями стекали с крыш. В парке по размокшим дорожкам, радуясь наступившей весне, шли в резиновых сапогах две девушки-восьмиклассницы. И не только весне, сколько предстоящей встрече с возлюбленными. Настя – с Ильёй, Олеся – с Колей. Но последняя тщательно скрывает эти встречи от своей матери. Она строгая, считает, что сын пьющих родителей её дочери не пара. Но что значат эти материнские запреты, когда в сердце живёт любовь?

– Смотри, Олесь! – Настя кивнула в сторону леса.

  Оттуда медленно выходила светловолосая девушка. Одета она была в платье с открытыми плечами, цвета майской зелени. Невероятно длинный шлейф украшала россыпь солнечных одуванчиков. На голове у девушки был венок из пёстрых цветов. Улыбнувшись застывшим от изумления школьницам, она прошла прямо по реке, местами покрытой кусочками тонкого льда, махая зелёным, под цвет платья, платочком. Затем так же неожиданно пропала, словно растворилась в воздухе. И только лежащий на снегу платочек напоминал о том, что она здесь была.

– Бабушка говорила, в первый день марта можно увидеть фею весны, – сказала Настя подруге. – И если обтереться её платочком, будешь красивой.

– Круто! – обрадовалась Олеся, подбегая к тому месту, где лежал платок.

  Долго и тщательно вытерла она лицо, затем дала подруге. Настя сделала то же самое.

– Теперь будем красавицами!

  Первым уроком была история, которую вела классная – Капитолина Матвеевна. Настя, как, собственно, и все в классе, её недолюбливала за излишнюю любовь к подаркам и предвзятое отношение к ученикам. Олеся её тоже не особенно жаловала, равно как и её мать, которая, однако же, поддерживала с учительницей дочери дружеские отношения и нередко приносила ей разные презенты. Поэтому Олеся всегда получала по её предмету отличные оценки. Настины родители подношений не делали, и ради пятёрок, которые подруге доставались легко, той приходилось трудиться. А вот кому совсем не везло, так это их однокласснику Аюбу Хаджиеву, пришедшему в этот класс пару месяцев назад. Капитолина Матвеевна даже не скрывала, что ненавидит его всем сердцем. Во-первых, за то, что чеченец, во-вторых, что сын правозащитника, которых она называла не иначе как «врагами России» и «пятой колонной». Хотя справедливости ради, стоит сказать, что историю Аюб знал отлично – именно у него одноклассники частенько списывала на контрольных и домашнюю работу.

– Олеся, останься на минутку, поговорить надо, – удержала девушку учительница, когда ученики, счастливые, что урок закончился, начали собирать портфели.

  Настя хотела было остаться с подругой, но Капитолина Матвеевна дала понять, что разговор не для чужих ушей.

– Вот что, Олеся, – начала классная, когда класс опустел. – Я знаю, что ты встречаешься с Колей Даниловым из десятого "А". Видела, как вы обнимаетесь… Да не бойся, – поспешно заговорила она, увидев испуг в глазах ученицы. – Маме я твоей ничего не скажу. Но только если ты кое-что сделаешь…

  Затем она, оглядевшись, нагнулась к уху Олесиному уху и стала что-то шептать.

– Но Капитолина Матвеевна…

– Я всё сказала. Либо ты делаешь, как я говорю, либо я всё рассказываю твоей маме. И тогда она тебя переведёт в другую школу, и с Колькой ты видеться больше не будешь. Решай, кто тебе важнее.

– Что делать, Коль? – Олеся чуть не плакала. – Вдруг она, правда, расскажет маме?

  Коля нежно прижимал расстроенную девушку к себе.

– Да сделай, как она говорит. Правда, что тебе этот Хаджиев? Или ты уже его любишь, а не меня?

– Да что ты, Коль? Как ты мог такое подумать?

– Ну, тогда сделай. Ради нашей любви. Вот я ради тебя пошёл бы на всё.

– Тогда, – голос Олеси обрёл неожиданную решимость. – Тогда я тоже пойду на всё!

– Блин!

  Настя уже собрала портфель и хотела выйти из класса, как вдруг увидела, как по новым чёрным колготкам поползла стрелка. А тут ещё этот Хаджиев. Ну, чего застрял? Неужели нельзя собираться быстрее? А стрелка большая, легко заметить.

  В конце концов, единственным способом избежать позора Настя нашла залезть под парту, чтоб никто не видел, и зашить злосчастные колготки. Хорошо, для таких случаев есть иголка с чёрными нитками!

  Только она вдела нитку и принялась за работу, как в кабинет химии вошла Олеся.

– Аюб, ты сделал домашку по английскому?

– Да, – ответил парень.

– Дашь списать? Плиз! А то я реально не успела.

– Да, возьми…

  Однако не успел он вытащить из портфеля тетрадь, как Олеся вдруг с небывалым остервенением разорвала на себе блузку и выскочила из класса, как ошпаренная. Из коридора доносились её истошные крики: "Помогите!".

  "Чего это она? – думала ошеломлённая Настя. – Как с катушек слетела!".

  Ещё больше девушка удивилась, когда на следующем уроке – литературе – в класс вошли директор с завучем в сопровождении Капитолины Матвеевны. По их словам выходило, что Аюб Хаджиев пытался изнасиловать Олесю Немчинову. Об этом якобы сказала сама Олеся, вбежавшая в кабинет завуча в разорванной блузке, вся в слезах.

– Не было такого! – возразил Аюб. – Я Олесю пальцем не трогал!

– Ну да, конечно! – Капитолина Матвеевна была красной от возмущения. – Ещё скажи, что она сама себе блузку порвала. Говорила я, что чечены – они все бешенные, для них девушка и женщина – человек второго сорта! Вот и пожинаем теперь за свою толерантность, будь она неладна!

– Так и было. Она сама себе порвала блузку.

– Нет, вы это видели! Вместо того, чтобы ответить за свои поступки как мужчина, он ещё врёт, изворачивается! Ты не джигит, Хаджиев, ты настоящий трус!

– Он сказал правду, – Настя и сама не поняла, как у неё хватило смелости встать и сказать эти слова, однако язык, по-видимому, оказался быстрее, чем извилины. – Я всё видела. Олеся попросила его помочь с инглишем, потом порвала блузку и выбежала.

– Всё она врёт, – объяснила Капитолина Матвеевна директору и завучу. – Хаджиев – он же отмороженный! Запугал девчонку, теперь она боится против него слово сказать.

  Напрасно девушка пыталась убедить директора и завуча, что никто её не пугал, и что с Аюбом у неё всегда были нормальные отношения, но если бы он реально обидел её лучшую подругу, она б его не то только не стала выгораживать – придушила бы голыми руками. Никто ей не поверил.

  Никогда прежде Насте не приходилось слышать в свой адрес столько обидных слов, как в этот день после уроков.

– Ну, спасибо, дорогая подружка! – гневно сверкала глазами Олеся. – Не думала, что ты такая стерва! Взяла и при всём классе меня заложила!

– Так ты сама всё это начала. Нафиг ты врала, что тебя чуть не изнасиловали? Чего Хаджиев тебе реально сделал?

– Меня классная заставила. Сказала, иначе расскажет мамке, что я с Колькой встречаюсь. Она, если узнает, быстро меня в другую школу. Что мне ещё оставалось?

– Да ты понимаешь, что из-за тебя человека могут из школы вытурить? А то и посадить.

– Я не виновата, что он классной не понравился. А мне Коля дороже. Ради нашей любви я готова на всё. Тебе вот мамка с Илюхой встречаться не запрещает. А так, я уверена, ты бы тоже на всё пошла. Если конечно, любишь Илюху по-настоящему.

  Илья тоже был разгневан:

– Нет, Настюх, ты вообще нормальная! Заложить русских ради какого-то сраного чечена! У меня брат во Вторую чеченскую служил, знаешь, чего он там навидался! А в девяностые они русских, как баранов, резали! Могла бы засунуть свою правду куда подальше и проявить патриотизм.

– Но ведь Аюб Олеську, правда, не трогал! Ты что, мне не веришь?

– Да какая разница, трогал – не трогал. Костян, как вернулся, бухать начал, спасибо чеченам! Короче, пошла ты нафиг!

  Плюнув ей под ноги, парень ушёл, даже не обернувшись, чтобы увидеть её слёзы.

  Упрекала Настю в недостатке патриотизма, а также в лживости и Капитолина Матвеевна, прозрачно дав понять, что отныне о хороших оценках по её предмету она может забыть.

  И только Аюб похвалил её за правду, пожал ей руку со словами:

– Храни тебя Всевышний!

  Однако его слова не очень-то утешили девушку. Домой она пришла вся в слезах. Мама, вернувшаяся вечером с работы, застала дочь лежащей на диване, уставившись в потолок.

– Вот ты меня учила всегда говорить правду, – рыдала она. – А кому эта правда нужна? И Илью потеряла, и Олесю! И училка теперь будет ко мне придираться!

– Ты всё сделала правильно, – мать ласково гладила её по головке. – А Илья и Олеся… Знаешь, я не удивляюсь, что они так поступили. Как-то сразу они мне показались людьми не очень хорошими. Не нравились они мне.

– Да ладно? – от удивления Настя даже перестала рыдать. – Ты же к ним всегда хорошо относилась, слова плохого про них не говорила.

– А толку, если б сказала? Ты бы и слушать ничего не стала. А так сама убедилась, что за это люди. Но главное, тебе есть за что себя уважать.

– Так ведь Аюба я тоже не спасла. Его выгонят из школы. Никто мне не поверил. Что толку?

– Что делать? Жизнь такая, что даже поступая по правде, не всегда добиваешься результатов. Но ты сможешь не стыдясь смотреться в зеркало. А как смотреться будет Олеська после того, что сделала – большой вопрос. Да и грех это большой – напраслину наговаривать! Бог её за это накажет!

  «Храни тебя Всевышний!» – говорил Аюб Насте.

  Однако у девушки создавалось впечатление, что Всевышний о ней напрочь забыл. Сначала она думала, что Илья остынет, встретит её, как всегда, горячим поцелуем, улыбнётся, скажет: "Привет!". Но он, лишь только увидел её в школе на следующий день, брезгливо отвернулся. Олеся так и вовсе не пришла на уроки. Капитолина Матвеевна, встретив её в коридоре, ответила на: "Здравствуйте!" – довольно сухо, давая понять, что решение занести Анастасию Скворцову в список нелюбимых учеников окончательное и обжалованию не подлежит. Хорошо, не было в тот день урока истории, где она могла бы дать своей неприязни полную волю.

  Возвращаясь домой после уроков, она шла через тот же парк, и неожиданно на мосту через реку её окликнул Аюб.

– А, это ты? – ответила Настя. – Привет!

– Привет! Ты как? С тобой всё в порядке?

– Да так. А у тебя как? Дома не ругали?

– Нет, не ругали. Отец дал мне в руки Коран и сказал: поклянись, что невиновен. Я и поклялся. Ты хорошая, Настя, ты смелая! Отец говорит, Всевышний воздаст тебе за то, что поступила честно.

– Хорошо бы! – проговорила Настя грустно.

  А сама подумала: "Только что-то не спешит Он мне воздать". Но вместо того, чтобы озвучить это вслух, спросила:

– Скажи, Аюб, а в исламе ложь тоже считается грехом?

– Да, одним из самых тяжких.

  Раскрыв рот, слушала Настя рассказ Аюба о том, как другу его отца полицейские подбросили наркотики. Запуганные соседи все как один стали свидетельствовать против него. Но отец Аюба, хоть и опасался за свою семью, такого греха на душу не взял. Сказал прямо, что знает Юсупа с детства как спортсмена и сторонника здорового образа жизни и не то что с косяком, с сигаретой и рюмкой его ни разу не видел. Однако другу это не помогло – всё равно посадили. Но отец Аюба его и тогда не бросил – навещал его в тюрьме, писал письма. Собственно, с того времени он и занялся правозащитной деятельностью.

  С удивлением узнавала Настя и о других нормах ислама. Оказывается, развязывание войн с целью насаждение ислама – это тоже тяжкий грех. И воровать – а ведь прежде девушка думала, что у чеченцев украсть что-то у неверного – чуть ли не долг чести. Но нет – оказывается, не то что самому без спроса взять чужое, но и купить то, что явно воровано, недостойно мусульманина. По крайней мере, отец Аюба никогда не позволял домашним покупать на рынке подозрительно дешёвую муку – лучше бедствовать, чем краденое приобрести.

  И про кровную месть, которая для чеченца является долгом чести, как оказалось, родственники убитого могут простить убийцу, если тот, как велит обычай, покаялся и изъявил готовность помогать им во искупление своей вины. Так поступил двоюродный дядя Аюба, водитель грузовика. Хотя он был не виноват – не в меру горячий джигит из соседнего села выскочил на встречную полосу и врезался в грузовик. Легковушка всмятку, лихача даже до больницы не довезли. Родственники погибшего претензий не имели, но дядя, как велят обычаи, после этого фактически стал затворником, редко выходит из дома.

  Так чуть ли не до вечера гуляли они по парку, и девушка снова и снова убеждалась, как поверхностны и убоги были её представления об исламе и чеченцах. Аюб, которого она в школе фактически не замечала, всё больше ей нравился. Когда он проводил её до дома, и они распрощались, Настин телефон вдруг настойчиво зазвонил. Олеся?

– Алло!

– Насть, привет!

  Голос подруги был не то что грустным – в трубке было слышно, что та плачет навзрыд.

– Олесь, что случилось?

– Да полный трындец!

– Слушай, хочешь, я сейчас к тебе приду? Поболтаем.

– Приходи, Настюх!

  Жили девушки в соседних домах, и через несколько минут Настя уже стучалась в дверь Олесиной квартиры. Подруга, вся в слезах, открыла ей дверь. Увидев ей, Настя чуть не попятилась. Всё лицо Олеси было усыпано крупными пятнами – как в фильме про переболевших чёрной оспой.

– Олеська, что это с тобой?

– Да вот сама не знаю. Утром встала, глянула на себя в зеркало – мама родная! Вчера ещё было всё окей, а тут… Колька меня как увидел, сразу бросил. А говорил, что на всё готов ради меня! Кому я теперь нужна, такая? Зачем мне вообще теперь жить?

  Настя уже даже не помнила, как утешала рыдающую в голос подругу, как уговаривала её не комплексовать: мол, что-нибудь придумаем. Хотя что тут можно было придумать? И что вообще произошло? Неужели бабушка ошиблась, и обтереть лицо платком, что выронила фея весны – это не к добру? Если так, получается, она тоже вот так может проснуться уродиной.

  "Не надо было трогать этот злосчастный платок!" – молотком стучало в её голове запоздалое раскаяние.

  На следующее утро Настя подходила к зеркалу с опаской. Однако её ожидания не оправдались – вместо изуродованного оспинами лица она увидела себя такую же, как обычно. Даже напротив, кожа будто стала свежее, и юношеские прыщики, которые портили настроение, почти совсем сошли на нет. Повезло? Или расплата за то, что притронулась к потустороннему, отсрочена на время?

  Не случилось страшного и на следующее утро, и через день Настино лицо не стало рябым. Никогда она ещё с таким нетерпением не ждала приезда бабушки, которая, по обыкновению, навещала внучку и её родителей почти каждую субботу.

– Что же тут не так, бабушка? – спрашивала она, рассказывая ей историю свою и Олеси. – Мы обе видели фею весны, обе вытерли лица её платком. Почему же у меня лицо с каждым днём всё лучше, а Олеся уже назавтра стала уродиной?

– А всё потому, Настенька, – ответила бабушка, – что если оботрёшься платочком и в тот же день что-то нехорошее, бесчестное совершишь – фея весны сурово накажет и не только красоты не даст – то, что есть, отнимет. Подруга твоя человека ни за что ни про что оговорила. Ты же поступила честно, сказала правду.

– Ой, а ведь правда! Я и забыла! – Настя ударила себя по лбу.

  "И подругу не предупредила! Но с другой стороны, откуда я могла знать, что она так себя поведёт?".

Дочь Евы

  Мы с мамой прилетели в Салоу в последний день августа. Мама первым делом отправилась на пляж купаться. Мне последовать её примеру помешали женские проблемы, поэтому я ограничилась прогулкой по городу. За несколько часов гуляния я успела изучить всю набережную, расположение магазинов, аптек, центральный рынок, узнала, где находится железнодорожный вокзал. Ближе к вечеру я наведывалась туда вместе с мамой – купить билеты до Барселоны.

  Остаток вечера завершился ужином в гостиничном ресторане и недолгой прогулкой по вечернему Салоу. После чего мы, утомлённые перелётом, вернулись в номер и уснули как убитые.

  Утром следующего дня я проснулась от ласкового маминого толчка.

– Вставай, Нина, а то на поезд опоздаем!

  Взглянув на время (а было уже без пяти шесть утра), я быстренько вскочила с постели, наспех умылась, почистила зубы, оделась. Мама тем временем вскипятила чаю. Вот и весь наш завтрак! Бутерброды пришлось взять с собой.

  Пулей вылетели из гостиницы на ещё не повидавшую рассветного солнца улицу. Вокруг не было ни души. Только из-за поворота вышел какой-то молодой человек, судя по одежде, военный.

– Быстрее! – поторопила меня мама.

  Я прибавила шагу. Через минуту мы пересеклись с тем самым незнакомцем. Вернее, это он с нами пересёкся, как будто специально старался. Он буквально преградил маме дорогу и, как-то странно взглянув на неё, сказал что-то по-испански. Что – я не поняла, поскольку не знаю этого языка ну совсем. Мама, которая немножко на нём понимает, что-то ответила, затем увлекла меня в сторону, чтобы обойти случайного собеседника.

– Чего он хотел? – спросила я.

– Опознался, – ответила мама. – Сказал: дочь Евы. А я ему сказала, что он ошибся, и вообще, извините, сеньор, мы спешим.

  Действительно, ошибся. Мою бабушку никогда не звали Евой. Когда её в конце тридцатых совсем маленькую вывозили из родной Испании вместе с другими детьми, везде она значилась как Ирэна. В детдоме, где она жила поначалу, её стали звать Ирой на русский манер. Удочерившие мою бабушку прадед и прабабка дали ей русскую фамилию, отчество. И вот уже много лет она Голубева Ирина Петровна.

  Мама с самого рождения Анна, так что ко мне "дочь Евы" никак не относится. Если только этот странный сеньор не имел в виду нашу общую прародительницу. А уж с ходу называть нас матерью и дочерью – незнакомые люди, как правило, так не делают. Очень уж мы с мамой друг на друга не похожи. Ни овал лица, ни разрез глаз, ни руки – вообще ничего. Оно и неудивительно, если учесть, что она не вынашивала меня девять месяцев в своём чреве, а нашла уже родившуюся на помойке. Если бы тем морозным зимним днём она не вышла вынести мусор, я бы, наверное, околела от холода. Своих детей маме с папой не дал Бог, и они меня удочерили. Скрывать, что я приёмная, не стали. Да я, честно говоря, и не знаю, чего таиться? Из опасения, что ребёнок захочет найти настоящих родителей? Мне и искать было незачем, потому как мои родители всегда были рядом – самые что ни на есть настоящие. А увидеть дамочку, что выбросила меня замерзать на помойку – как-то не горела желанием. Найти, чтобы взглянуть в глаза и спросить, как она могла? Думаю, если водка – лучшая подруга, такое получается очень просто. Так что биология биологией, но мама у меня одна. Папа, царствие ему небесное, тоже. Других родителей у меня не было и не будет.

  Когда мы с мамой добежали до вокзала, поезд уже стоял, готовый вот-вот отправиться. Мы успели заскочить буквально в последний момент, прежде чем двери бесшумно затворились, и поезд, набирая скорость, заскользил по рельсам.

  Столица Каталонии удивила нас парком Гуэль, переливающимся в лучах солнца разноцветной мозаикой, с пряничными домиками и самой длинной в мире скамейкой; собором Святого Семейства, возвышающимся тремя башнями с маленькими окошками; вытянувшейся от центра к побережью Рамблой, увенчанной статуей Колумба; центральным рынком Бакерия, на котором можно найти всё, чего душа пожелает. Гуляли бы ещё да гуляли, но вечер неумолимо вступал в свои права. Надо было возвращаться в Салоу.

  От вокзала, где поезд после нашего выхода бесшумно отправился дальше, мы с мамой снова торопились. На этот раз в гостиницу, чтобы успеть к ужину. И снова на улице господствовала темнота.

  Я уже и забыла про нашего утреннего встречного, но не тут-то было. Знакомая фигура выросла перед нами будто из-под земли.

– Дочь Евы, – теперь-то я знала, что он сказал моей маме.

  Мама в ответ терпеливо напомнила, что она не та, за кого он её принимает, и что ей по-прежнему некогда вести с ним пустые разговоры. Пришлось, как и утром, обходить его стороной.

  На ужин мы, к нашей великой радости, попали. После – отправились в номер.

– Ой, а мёд купить забыли! – с огорчением заметила мама, когда кипятила воду.

  Бабушка приучила нас по вечерам пить травяной чай с мёдом. И теперь, где бы мы ни были, своей привычке не изменяли.

– Давай сбегаю в супермаркет, – предложила я.

  Хоть я и устала от долгих прогулок по Барселоне, отказаться от привычной чашки с мёдом не могла.

  Через пять минут я уже шла по улице по направлению к супермаркету.

  Однако какой наивной я была, когда думала, что странный тип оставит нас в покое!

– Внучка Евы! – обратился он ко мне по-английски. – Послушай же меня!

  Тут и перевода не надо – английский я знала неплохо. В школе по этому предмету у меня всегда были отличные оценки, и к одиннадцатому классу я уже вполне могла читать сестёр Бронте на языке оригинала. Но меня поразило, с какой интонацией он это сказал. Не отрывисто, словно раздаёт команды (чем нередко грешат военные). В его голосе было столько тоски и отчаяния, что у меня духу не хватило просто пройти мимо.

– Послушайте, я, правда, не знаю ни Вашу Еву, ни её детей и внуков, – ответила я также на языке Шекспира. – Поэтому едва ли смогу Вам помочь.

– Скажи матери… не дай ей уехать восьмичасовым поездом… до Орехова-Зуева, – название он произнёс с трудом, как будто выдавил из себя. – Пожалуйста! Это гибель.