355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ольга Тарасевич » Тайна перстня Венеры » Текст книги (страница 4)
Тайна перстня Венеры
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 14:53

Текст книги "Тайна перстня Венеры"


Автор книги: Ольга Тарасевич



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Кушадасы, май 2009 года

– Лера, ты которого берешь? Толстого или Лысого?

– Ой, я даже не знаю. Мне вообще-то Рияд нравится, фотограф из отеля. Видела его? Такой симпатичный! Но он, похоже, не хочет ничего. Помнишь, ты вчера в сауну пошла? А я шорты свои любимые надела и убежала к павильончику турка. Круги там наяривала, спортсменкой притворялась. Думала, познакомлюсь с ним, как бы между прочим, естественно.

– Ага, шортики у тебя прикольные. Половина попы из них торчит. И стразики на кармашках, ничего очень даже, симпатично.

– Пасиб! Ну вот, я дефилирую. Модель в натуре, спортсменка, комсомолка, красавица: туда-сюда, сюда-туда. Ноль реакции, ни малейшей эрекции. Так, посмотрел, вежливо улыбнулся. В плане свидания – никакого интереса. Наверное, он на какую-нибудь другую девочку глаз положил. Свет, а тебе-то самой какой из Сергеев нравится? Лысенький или волосатик?

Я снисходительно прислушиваюсь к приглушенному девичьему трепу, раздающемуся за спиной. Ситуация проясняется: блондинку зовут Лерой, темноволосая барышня – Света. А я – брюзга. В конце концов, не такие уж девочки и пираньи. Они ищут любовь, обсуждают внешность, а не кошелек. Здесь ведь – я невольно оглядываюсь по сторонам и словно бы впервые вижу окружающую красоту – действительно так прелестно! Над волнистыми, кое-где поросшими соснами невысокими горами натянут яркий тент неба. Голубейшее, без малейшего оттенка зелени море расслабляет теплым, едва слышно шуршащим прибоем. Светлый песочек, чистый большой пляж – что еще надо для того, чтобы день удался! Не менее прекрасны тут вечера. Вспыхивают желтые ожерелья лампочек на пальмах, столики в ресторане освещают трепещущие огоньки свечей, и луна любуется собой в бирюзовой глади бассейна. Теплая ночь обнимает за плечи, свежий ветерок хулиганит с легким разлетающимся платьем, отвлекаясь лишь для того, чтобы расплескать в коридорах отеля бодрящие ароматы кофе с кардамоном и сладкого свежего лукума… Удержаться от курортного романа в этом раю? Нереально! Девчонкам, должно быть, любовь кажется важнее воздуха. Елки-палки, где мои двадцать пять лет!

Двадцать пять – самый лучший женский возраст: уже есть опыт, еще нет морщин, и жизнь настолько вкусна, что хочется объедаться всеми ее проявлениями. Ни отрыжки, ни изжоги. Что бы ни произошло – все мгновенно усваивается, перерабатывается и исчезает. В эти годы на лице не остается отпечатка страданий. И самих страданий, по сути, не бывает – душевные раны заживают как на собаке, проблемы отскакивают от сердца, словно ударившиеся в стену теннисные мячики.

Я толкаю тоже явно подслушивающего Дитриха в бок, заговорщицки подмигиваю его вопросительному взгляду. Ты видишь? Ты все понял? Девочкам нужна любовь! Обрати на них внимание, выбирай любую, обе хороши. Ну, какая из нас с тобой пара – рыжие, голубоглазые, худощавые, мы как брат с сестрой. У меня дома остался любимый муж. Не трать свое время напрасно, лови момент, симпатичная немчура.

Дитрих – идиот! Он отрицательно качает головой, ласкает меня откровенным взглядом, а потом прижимает руку к сердцу.

Что ж, хозяин – барин. Если ему так нравится носить за мной шляпку с парео – ради бога, всегда пожалуйста. Но…

Но…

Ничего не понимаю! Как испарился! Нет, я серьезно: где мой кавалер-очкарик?!

Он явно куда-то стремительно смылся, даже чуть оттолкнул идущих рядом девушек – я услышала, как они недоуменно, словно щенки, взвизгнули.

– Тебя Наташей зовут, да? И мне приятно познакомиться, приветики. Ничего себе – есть мужик, и вот уже нет мужика. Шустрячок такой! Надо тебе за ним бежать. – Лера, озабоченно наморщив лобик, отбросила с глаз длинные светлые пряди. – Беги, лови, а то тут с мужским полом напряженка.

Жаль, у Леры, как выясняется после общения, некрасивый ротик. Наверное, она пыталась придать губкам модной нынче пухлости, но у хирурга или косметолога (не очень-то я знаю, кто такими операциями занимается) руки росли из задницы. Верхняя губа девушки, несимметричная, абсолютно неподвижна. В глаза бросается неоднородность ее структуры, какие-то неровные бугорки, пупырышки. Как будто бы пару вишневых косточек под кожу загнали! Когда Лера говорит, кажется, что у нее рот словно кашей набит. Убила бы таких специалистов! Или сначала тех придурков, которые сформировали нынешние патологические, абсолютно неэстетичные тенденции?! Телевизор включишь – просто оторопь берет, эти губищи на пол-лица, парализованная ботоксом мимика; силиконовая грудь, как воздушные шарики, смешно вываливается из блузки. Ну и мода, с ума сойти можно! Делать из своих лица и тела карикатуру на нормальную внешность, да еще и деньги за это платить такие огромные! Понятно, почему турок остался равнодушным к чарам блондиночки. Наверное, разглядел ее рот как следует и решил, что не надо ему такого счастья.

Света, кивая головой, выражает полную солидарность с подругой:

– Точно, холодный здесь мужик какой-то. Мы уже два вечера на дискотеки ходим – хоть бы кто-нибудь прицепился. Так что держись за своего немчика. А мы, наверное, будем тех Сергеев брать – больше-то холостых-одиноких вроде не видно.

В ее зеленых глазах – такая искренняя грусть, что еще немного, и я стану сводницей. Предложу ей своего бегуна Дитриха. От такой, черноволосой, с изумрудным взглядом, наверное, далеко не убежишь. Света похожа на грустную ведьму. Может, она даже знает какое-нибудь привораживающее мужчин заклинание?

– Он там, за пальмой, – пропищал вдруг появившийся рядом Егор.

Всегда подозревала: дети видят и понимают куда больше, чем думают взрослые.

Мальчик продолжает сдавать немца со всеми потрохами:

– А Дитрих всегда прячется, когда Ванессу видит. Он и за ужином вчера прятался. Под стол залез! Вот это дядька!

Егор восхищенно потирает маленькие ладошки, а Лера со Светой недоуменно переглядываются.

– Вроде читала про Ванессу Паради. Наверное, та, что с Джонни Деппом? Или они уже все, прошла любовь, завяла морковь?

– И еще есть другая, со скрипочкой. Мей или Май – точно не помню ее фамилию.

Браво, браво – примитивные знания о кинематографе и музыке наличествует. Интересно, кстати, где эти девчонки работают? Судя по купальникам, зарабатывают неплохо – они у них люксовых марок, очень красивые, хотя, на мой вкус, излишне ярковаты. Не нравятся мне, даже со скидкой на молодость девочек, оттенки бешеной фуксии и обкурившегося кислотного баклажана. Свете бы подошел изысканно-винный, бордовый. Блондинка Лера, возможно, была бы хороша в графитово-жемчужном. У нее светло-серые глаза, и более темный, насыщенный, с легким перламутром оттенок купальника придал бы им выразительности.

 
А ива на берегу присела —
Пописать.
И в голову ко мне несмело
Залезли мысли…
Холмики моих грудей
Как яичница-глазунья.
Дитрих, съешь меня!
Я – твоя певунья!
 

У меня в голове взрывается комета. Кажется, я даже начинаю видеть ее обугленные обломки, медленно парящие в воздухе. Мне даже не смешно – противно.

Писающие ивы.

Груди-яичницы.

Как-то это излишне концептуально даже для моего абсолютно не филологического сознания.

Особа, низким голосом продекламировавшая это (я столько не выпью, чтобы называть посвященный немцу рифмованный бред стихами), выглядит, как ни странно, очень аристократично. Натуральная блондинка, правильные классические черты лица, высокий рост и хорошая фигура – такие женщины играют в исторических фильмах величественных, манерных королев, которые в длинном атласе платьев нервно комкают кружевные платочки и высокохудожественно падают в обморок. Она одета с идеальным вкусом – легкий льняной костюм тепло-бежевого оттенка отлично сидит, придает лицу свежести. Босоножки на невысоком каблучке, оригинальная бижутерия из светлой кожи и дерева, даже лак на ногтях – все подобрано грамотно, тон в тон, хоть сейчас на съемки для каталога. Почему-то ее лицо мне кажется смутно знакомым. Неужели мы встречались с этой идиоткой?! Думаю, я бы такое явление запомнила. Хотя… у нее, пожалуй, просто обычная славянская внешность. Сколько таких, светловолосых и голубоглазых, ежедневно смотрит на нас в магазинах или вагонах метро? Со счета собьешься! У стихоплетки приятное лицо. Но это ее творчество – оно же как кувалдой по голове. У меня есть приятель, судебный психиатр Виктор Новиков. Думаю, он бы заинтересовался подобными экзерсисами. Нравится ему изучать дневниковые записи параноиков.

– Эй, девчонки, вы идете? – Сергей-Лысый махнул рукой. – Давайте быстрее, и вон за тот свободный столик!

Быстро мчусь в бар. Подальше от красивой ненормальной тетеньки. Еще одного стихотворного откровения мне не вынести!

Я долетаю до столиков, где гогочущие бюргеры, прихлебывая пиво, в режиме нон-стоп поглощают картошку-фри и пахнущие жареным мясом гамбургеры. И замираю как вкопанная.

На скамеечке, расположенной в тени пальмы, сбоку от столов, с пластиковым стаканчиком в руке сидит… Егор. Такое ощущение, что ребенок вдруг увеличился в размерах, приобрел развитые мышцы, нацепил синие плавки. Завел светло-рыжие волосы на груди, продольную короткую морщинку во лбу, неприкуренную сигарету за ухом. И присел вот сюда, на скамью, пофлиртовать с симпатичной брюнеточкой.

– Саша! – В голосе Тани задрожали слезы. – Где тебя носит?! Твой Егор чуть не утонул, между прочим!

Горе-папаша мигом вскочил, бросился к ребенку, принявшему в предвкушении рассказа о недавних бедах чрезвычайно важный вид.

– Сына! Сыночка! С тобой все в порядке? Что же ты хулиганишь, балбес! – И тискает, обнимает, целует своего отпрыска. – Балбесина моя! Ну и дятел ты, Егор! Хулиган!

– Это еще вопрос, кто хулиганит! – пробормотала над моим ухом Лера, затягивая на талии узел из кончиков прозрачно-малинового парео. – Видела ту девицу рядом с ним? Такая красотка, Вероникой ее зовут. И сиськи у нее свои, не силиконовые, я специально смотрела, как она на шезлонг ложится. Чуток сплюснулась грудь, слегка растеклась – значит, родная, своя. Протез – чего ему растекаться, он всегда торчком стоит… И, представляешь, эта мадам ведь – жена Андрея. Ну, того, который Егора из моря вытащил! Я еще вчера за ужином, между прочим, заметила. Она глазами так на Таниного мужа Сашку и зыркает. Нормально, да?! У самой мужик такой красивый имеется. А она еще на чужих облизывается. Почему так всегда? Одним – все, другим – ничего!

Мне жаль, что собеседница Саши незаметно улизнула. У нее действительно очень экзотичная и стильная внешность. Жгучая брюнетка, должно быть, с восточной кровью, она останавливает время своими персидскими глазами. Миндалевидные, карие, завораживающие…

Неудивительно, что Танечка стоит вся бледная от ревности. Мама Егора тоже темноволосая и кареглазая, но ее лицо стирается из памяти, даже когда от него еще не отводишь взгляд…

Эфес, I век н. э.

Добравшись наконец до судаториума, разглядев Петру, блаженствующую в облаках обжигающего пара, Теренция с негодованием прищурилась:

– Как щиплет глаза от масла! Потом будут красные, словно у кролика! Слушай, Петра, ты не знаешь, женщин пускают смотреть выступления гладиаторов?

Рабыня кивнула:

– Да. Только сидеть нам приходится на самой верхней трибуне. Вроде бы считается, что оттуда истекающие кровью люди выглядят не так жутко. Будь моя воля – я вообще запретила бы эти битвы и все гладиаторские школы. Жизнь человеческая Богом дана, и только Господь может ее забрать, а там, во время игр, люди один другого уничтожают. Грех, грешно. Человек должен возлюбить ближнего своего, а не убивать.

– Хватит ворчать. – Теренция напряженно улыбнулась. Все-таки с маслом в парной кто-то здорово переборщил: от острой мяты глаза постоянно слезятся. – Прибереги свои проповеди для кого-нибудь другого. Потому что после терм мы отправимся именно на сражение гладиаторов!

Ни обиженное молчание рабыни, ни собственные опасения (а что, если к обеду будет Марк Луций, придет и не застанет никого на постоялом дворе?) не могли омрачить свежей пенящейся радости. Девушка, позабыв попросить Петру о помощи, быстро помылась, привела себя в порядок и выбежала на улицу.

«Жизнь божественна, – улыбалась Теренция, чувствуя, как после терм лицо все еще горит жаром. – Марк Луций Сципион божественен, я божественна! Свобода, которой я никогда не знала, оказывается, пьянит сильнее неразбавленного вина. У меня столько счастья, так много радости, что я еле иду, едва дышу и все равно не могу отказаться ни от одного соблазна. Интересно, успокоюсь ли я после гладиаторских игр или меня опять потянет на новые приключения? Может, попросить Петру, чтобы после амфитеатра срочно свела меня в гостиницу? Иначе придет Марк Луций – а я не то что нарумяниться не успею, меня вообще не окажется в комнате!»

– Сколько людей! – ахнула Петра и взяла госпожу под руку. – Боюсь, как бы нам не потеряться в толпе!

– Почему же я – не ваш раб?! Я отдал бы жизнь за то, чтобы прикоснуться к такой красавице! Хотя бы таким же невиннейшим образом, как это сделала служанка ваша.

Теренция обернулась на вроде бы знакомый, совсем недавно слышанный голос. Так и есть, лицо пожилого мужчины тоже раскраснелось. Видимо, это кто-то из тех мужей, недавно тоже посещавших термы и беседовавших в раздевалке. Вот только кто именно сейчас расточает комплименты: любитель Горация или противник гладиаторских игр?

Она покачала головой:

– Нет, брать за руку меня не надо. А скажите, что, неужели непременно сегодня убьют кого-нибудь? Нельзя ли сражаться не до смерти?

Мужчина развел руками:

– Увы, прекрасная незнакомка! Сегодня смерть, как обычно, соберет большой урожай. Более того, перед самими играми в этот раз решено провести venatio[29]29
  Травля провинившихся рабов хищными животными и приведение в исполнение приговоров.


[Закрыть]
и damnation ad bestias. А вы не знали? Воришки и дезертиры, если их приговаривают к казни, тоже попадают на арену. В последние дни было вынесено слишком много приговоров, так что зрелище ожидается кровавое.

При этих словах Теренция почувствовала: тонкие пальцы рабыни, придерживающие ее локоток, нервно сжались. Петра не вымолвила ни слова, но ее большие карие глаза наполнились хрустальными слезами.

«Может, отказаться от этой идеи? – размышляла девушка, продолжая тем не менее следовать за румяным мужчиной, умудрявшимся, говоря любезности, еще и прокладывать дорогу в толпе. – Вечно меня заносит неизвестно куда! Я так счастлива! К чему вид чужих страданий, да еще, как выясняется, и мучительной смерти?»

Но потом вдруг все внезапно закончилось – мысли, слова, люди вокруг, серые облака на суровом зимнем небе.

Теренция во все глаза смотрела на красивого юношу, схватившегося за прутья клетки, – и не могла насмотреться. Она сразу же поняла – красота его божественна, ослепительна, невероятна. Такой больше нет и никогда не будет. Это один-единственный, уникальный, потрясающий юноша. Красивых мужчин много, но ни один из них не может произвести такого оглушительного впечатления – до занявшегося дыхания, до замелькавших перед глазами разноцветных кругов, до пьянящего головокружения…

Осторожно, стараясь двигаться как можно медленнее, Теренция разглядывала его светлые, цвета спелой ржи, чуть вьющиеся волосы. А какие у него глаза, о боги, глазищи, озера! Огромные, ярко-синие, с длинными темными ресницами, они, наверное, без труда читают душу, как книжный свиток. Полуоткрытые, плавно изогнутые губы чуть треснуты, темнеет запекшаяся ранка в центре рта, подышать бы на нее нежно, коснуться поцелуем – легонько, как перышком.

Бог почти обнажен, только замызганная повязка закреплена на плоском животе, но самая дорогая тога из белоснежной тонкой материи не могла бы украсить его больше. Юноша довольно худощав, тонок, но при этом он так сложен! Гладкая смуглая, почти безволосая кожа кажется вырезанной из мрамора старательным скульптором, выбравшим для своей прекрасной живой статуи идеальные пропорции. Широкие плечи, узкие бедра, тонкие запястья, длинные пальцы, беззащитные ключицы, как хочется потрогать темно-коричневые соски и маленькие крепкие ягодицы, угадывающиеся под тканью. И – о! – не только ягодицы, похоже, материя спереди скрывает тоже невероятную мощную красоту….

А теперь вот – беда.

Горе.

Невыносимая боль.

Пустота, одиночество.

Да что же это такое, в самом-то деле!

Всего-то пожилой мужчина в ярко-алой тоге зашел к юноше. Полностью загородил его своей массивной фигурой, искусно задрапированной.

Похоже, проходит вечность. Или, если разобраться, мгновение – лишь полшага делает идущая рядом Петра. Но как же невыносимо это застывшее клейкое время!

Наконец-то, вот снова он – оказывается, обряжался. Уже в белоснежнейшей тунике, подпоясанной золотой нитью, – еще красивее стал, хотя, казалось бы, прекраснее быть невозможно.

Бога выводят из клетки.

Но зачем… Да, точно, зачем скованы позвякивающей тяжелой цепью его ноги? Мальчик едва может идти. Да еще и этот кретин в алой тоге, урод! Как грубо он подталкивает чудесного юношу в сторону арены…

– Похоже, это первая жертва.

– Жертва? – Теренция изумленно посмотрела на идущего рядом мужчину, словно бы увидела любителя терм впервые. – Какая жертва?

– Я ведь говорил: сначала будут травить львами рабов, потом преступников, и лишь затем – сражения гладиаторов. Впрочем, зачем вам забивать этими деталями свою хорошенькую головку? Когда представление начнется – тогда все и увидите своими собственными глазами.

Какие рабы? Какие львы? Травля какая-то… Нет, он что-то путает, этот человек с до сих пор чуть румяным после парной лицом.

«Наверное, юноша – из числа устроителей игр, – уже разместившись на трибуне, убеждала себя девушка. Память напоминала ей то про клетку, то про спутанные ноги молодого человека, а она упрямо крутила головой, отмахиваясь от страшных мыслей, как от назойливых пчел. – Никакой он не раб, не гладиатор. Его облачили в белую праздничную тунику, значит, он просто занят в представлении. Может, выпускает из клетки свирепых животных. Или что-то объявляет…»

– Такой красивый, такой молодой. Ужасно, – прошептала Петра побелевшими губами.

Как сквозь туман смотрела Теренция на арену.

Юноша, прекрасный, безоружный, беспомощно стоял в центре, оглядывался по сторонам. Казалось, выпущенному откуда-то сбоку льву, с гладким туловищем и лохматой желтой гривой, он абсолютно безразличен. Скорее животное скалило огромные белые клыки на зрителей. Но лев казался не очень злым – хвост его с округлой кисточкой волочился по пыли, движения были мягкими, полурасслабленными.

Чем больше Теренция смотрела на беззащитного мальчика, тем отчетливее понимала все его невыносимо мучительные чувства. Страх – как кусок обжигающего льда, засунутый в грудь. Во рту бедняги запеклась пустыня, соленая, ссохшаяся. Дрожь бьет все тело, но сильнее всего трясет щиколотки, отчего ступни не чувствуют ни колких песчинок, ни камешков, рассыпанных на арене.

Лихорадочный стук сердца, жизнь или смерть – все будет у них теперь пополам, и этого можно бояться. Злой ли это рок или настоящее счастье, все одно, изменить ничего уже не получится, никогда. Вот именно теперь, разделенные людьми, на краю гибельной пропасти, они приближаются друг к другу, соединяются, сливаются в одно общее единое облако чистой любви и мучительной боли…

Внезапно у Теренции хлынули слезы, поэтому она не сразу поняла, отчего вдруг заметался, забегал по арене лев.

– Они дразнят его. Дураки, дураки, – стонала Петра, заламывая руки. – Откуда такая жестокость в людских сердцах!

– Ату его! Ты не лев, ты трусливая кошка! – заорал тот самый мужчина, из терм. – Давай же, растерзай его!

Сначала он нагнулся, пошарил под скамьей, потом взобрался на нее с ногами, как следует размахнулся…

«Камни. Толпа дразнит льва камнями, – пронеслось в голове Теренции. – Что же делать? Ох, уже красна его туника. Ранили, ранили, проклятый лев, как спасти юношу? Вот почему моего мальчика переодели в белое… На белом полотне ярче видна кровь. Хлеба и зрелищ, да?! Как же я вас всех ненавижу, жалкие злые людишки!»

– Пожалуйста, не бросайте камни, не надо! – срывающимся голосом прокричала девушка. Встав на скамью, она замахала руками. – Сюда смотрите, слушайте меня все! Что вы делаете? У него же нет даже меча! Не дразните льва! Давайте попросим, чтобы юношу отпустили! Умоляю! Вы слышите меня?! Слышите?

Раздавшийся со всех сторон хохот парализовал ее, но ненадолго. Выхватив закрепленный на поясе под палой мешочек с деньгами, Теренция засеменила по узкому проходу вдоль скамьи, рассыпая сестерции направо и налево.

– Пожалуйста, пожалейте бедного раба, не надо, вот, возьмите, только не надо злить животное, умоляю!

К ней навстречу тоже стали пробиваться. Чьи-то шальные глаза, жадные потные руки. В образовавшейся давке сначала не стало света, потом воздуха.

«Умру, – задыхаясь, думала Теренция, постанывая от тяжести обрушившихся на нее тел. – Умру и не стану видеть, как он погибает. Но он ведь страдает, бедный, милый. И никто не поможет. Нет, нет!»

Откуда-то взялись неимоверные силы, и в тот же миг она выползла из копошащейся, роняющей и снова подбирающей монетки человеческой массы. Рядом вдруг оказалась Петра – стоя на коленях, она что-то шептала, зажав в сложенных ладонях маленький деревянный крестик с простой грубой ниткой.

Теренция прокричала: «Пощадите его!» – однако своего голоса не услышала.

Сначала ей показалось, что она охрипла.

Но потом уши зарезало от каких-то странных раскатов грома.

Или это не гром?

Катятся волны стона по трибунам. Набирают силы, становятся все громче, мощнее. Даже в животе начинает отдаваться странная лавина…

Толкаться, взбираться на скамью отчего-то не страшно. Там ведь уже стоит Петра, и лицо ее сияет радостью, и, стало быть, самого ужасного не случилось.

И вот…

На арене, подле ног красивого юноши, зажимающего рукой окровавленное плечо, лежал лев.

Бессильно обмякли его лапы, глаза закатились, огромная голова с запыленной, чуть тронутой красным гривой откинута назад.

– Издох-х-х-х…

«Так вот что за стон на трибунах. – Теренция тревожно вглядывалась в удивленные лица людей. А вдруг они сейчас потребуют привести нового льва и опять станут кидать камни? – Зверь околел. Помогла молитва Петры? Наверное, помогла. Иначе и быть не может, я же сама видела, как юноша был на волосок от гибели, а затем чудодейственным образом спасся… Если это сделала она, моя рабыня. То есть нет, если это сотворил он – ее бог, правильный бог, настоящий… Я все сделаю, все отдам Иисусу, только бы жил мой красивый любимый мальчик. Помоги же ему, христианский бог! Лишь бы не погиб, а уцелел…»

Дальнейшие события не то чтобы обрадовали Теренцию. Но и не огорчили очень уж мучительно.

Околевшего льва оттащили в сторону.

Красивого мальчика, еле передвигающего ноги после пережитого, увели.

А потом на арене появились тот самый пожилой мужчина в ярко-красной тоге и молодой стражник с мечом. Секунда – и меч вонзился в спину покорно опустившегося на колени старика. Кровь на алой материи была почти незаметна. Тем ярче выглядело пятно, растекающееся по белому песку.

– Это был дрессировщик животных. – Рядом вдруг снова оказался тот жестокий придурок из терм, бросавший в льва камнями. – Он плохо подготовился к играм. Зверь явно попался больной и недостаточно голодный. Значит, от такого дрессировщика полагается избавиться.

– А что, – Теренция сглотнула подступивший к горлу комок, – что теперь будет с тем юношей, которого ранил лев? Какие правила?

– Сегодня он на арену не выйдет. А дальше – на усмотрение устроителей игр. Думаю, скорее всего, его опять станут травить хищником – и публике будет очень интересно узнать, чем закончится новая схватка…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю