Текст книги "Чужая дорога"

Автор книги: Ольга Иконникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

6

Врач молод, вихраст, стремителен. Он соглашается уделить нам минутку только в процессе перебежки от одного больничного корпуса к другому. И мы несемся вместе с ним по асфальтированной еще явно в советские времена и уже с изрядными выбоинами дорожке под теплым летним дождем.

– Уверяю вас – ничего дополнительного ей пока не нужно. Операция прошла успешно, и сейчас нужно только ждать. У нее молодой и, будем надеяться, крепкий организм. Сказать, когда она придет в себя, не возьмется никто – может быть, уже завтра, может, через неделю, а может, и никогда. Да не пугайтесь вы так – возможны любые варианты.

Он замечает мои заплаканные глаза и останавливается.

– Это вы были за рулем, да? Я слышал, там ситуация внештатная была. Держитесь! Я однажды хорька на дороге сбил. Не поверите – полгода в себя приходил. А тут – человек.

7

Ехать с Андреем я не хочу – меня дрожь пробирает, стоит только подумать, что я снова сяду в его «феррари», пусть и не в качестве водителя.

– Я – на автобус, – хмуро бросаю я и поворачиваю к остановке.

Андрей хватает меня за руку.

– Варька, не дури! Если ты будешь вести себя как маленькая испуганная девочка, у тебя разовьется фобия. Скажи, с момента аварии ты хоть раз водила машину? Я не психолог, но даже я понимаю, что если ты не сядешь за руль сейчас, то не сядешь уже никогда. Наберись мужества и приезжай завтра к нам на дачу. Не на автобусе, не на такси, а на вашей машине. Ты меня слышишь? Ба про тебя спрашивала.

Я смотрю на его припаркованную у аптеки «феррари». Я понимаю, что он прав. Но говорить – легко. Вздыхаю и иду к машине.

– Молодец! – хвалит Андрей. – Я, можно сказать, из-за тебя на своем мустанге и поехал. Чтобы, как это говорится, клин клином вышибить. А так папаша из-за моей машины снова задергался. Считает, что не нужно лишний раз будоражить общественность. Он вообще с недавних пор намекает, что лучше бы ее продать и купить что-то менее вызывающее – скажем, «тойоту» или «ауди». Если бы он мог, он бы вообще меня на старую «ладу» пересадил (патриотично, да? – стратегия импортозамещения в действии) Помнишь, мою первую бордовую «ладу»? Она, кстати, до сих пор в гараже стоит – как ни странно, в рабочем состоянии. Ладно, хватит воспоминаний. Сейчас поедем. Только позвоню Соне. Той, рыженькой подружке Валерии. Помнишь ее? Мы с ней обменялись номерами телефонов – так, на всякий случай. Она вчера звонила – просила спросить в больнице, можно ли забрать из Лериного рюкзака свой плеер. Говорит, что дала его Лере там, на даче. Сказала, может показать документы – чек из магазина, технический паспорт, что-то еще. Она завтра уезжает из Архангельска к себе домой. Чего ты опять помрачнела? Считаешь ее бесчувственной? Считаешь, она не должна думать о каком-то там плеере, когда ее подруга в таком состоянии?

– Я не сказала ни слова!

– Наверняка, ты так подумала. Потому что я сам сначала подумал то же самое. А потом порассуждал и понял, что не прав. Она – девочка из небогатой семьи, купила этот плеер на последнюю стипендию, он ей дорог. А с Лерой они, кажется, не особо близки. Да, жили в одной комнате в общежитии, но общих интересов не было. Судя по ее словам, Лера вообще мало с кем дружит. Так бывает.

– Да мне-то что? – сержусь я. – Звони своей Соне и поехали. Кстати, плеер-то нашелся?

Андрей распахивает дверцу и усаживает меня на переднее пассажирское сиденье.

– Нет. Врач говорит, Леру привезли в больницу без вещей. Ее одежду поместили в камеру хранения – или куда там помещают вещи больных. Но никакой, даже самой маленькой сумочки, при ней не было. А Соня уверена, Лера приехала на дачу с рюкзаком. Кажется, если она хочет найти свой плеер, ей придется вернуться к друзьям на дачу. По ее словам, там ссора была, из-за которой Лера и убежала. Наверно, от волнения она и не вспомнила про рюкзак.

– Нет, подожди, у нее был с собой рюкзак! Я видела его – там, в траве у дороги.

Андрей перестает набирать номер и откладывает мобильник в сторону.

– Ты уверена?

– Ну, да – такой небольшой, цвета хаки. Может быть, его не заметили, когда ее увозили. Но он там был, точно!

Машина плавно трогается с места.

– Ладно, план действий меняется. Надеюсь, твои измотанные нервы эту поездку выдержат. Конечно, шансов, что он всё еще там, не так много, но попробовать поискать его стоит, как ты думаешь? Трава там высокая, цвет у него, как ты говоришь, незаметный, а машины в том месте останавливаются редко. Погнали?

8

Находим мы его не сразу. Мы даже то место находим не сразу, чего уж про рюкзак говорить? Когда Андрей нажимает на тормоза, мне уже кажется, что мы давным-давно проехали тот поворот, за которым следовало остановиться.

Трава мокрая после дождя, и в своих замшевых балетках я стараюсь не сходить с дороги. У Андрея обувь тоже не подходящая для таких прогулок, но он героически ползет и в траву, и в кусты.

Его могли найти и до нас. Шедший с автобусной остановки местный житель. Или выскочивший из машины в кустики турист. И после нескольких минут поисков я прихожу к выводу, что эта затея изначально была абсурдной. И как раз тогда, когда я уже готова идти обратно к машине, мой взгляд цепляется за едва приметный, придавленный мокрой, потяжелевшей травой мешок.

Андрей подходит ко мне, наклоняется.

– Хорошо, что ливня не было. Хотя он и так промок.

Он расстегивает «молнию», заглядывает внутрь. Там – зеленый пакет с бумагами и изрядно потрепанная книга про Гарри Поттера. Плеер с наушниками мы находим в боковом кармане. Там же – мятая пятидесятирублевка и ключи с брелоком в виде футбольного мяча.

Андрей включает плеер, удовлетворенно кивает.

– Работает. Что, порадуем Соню?

Через полчаса мы находим Лерину подругу в пустой комнате студенческого общежития на шестом этаже. Из вещей там – только Сонины чемоданы. Да еще выцветшие плакаты с фотографиями известных артистов и певцов на стенах с местами облупившейся бледно-желтой краской.

– Летом в общежитии – ремонт. Как обычно – подлатают дыры, подмалюют кое-что. Коменда сегодня с утра пыталась заставить мебель на другой этаж таскать. Мы с девочками отказались. С какой стати? Мы уже не студентки. Так она второкурсников нашла – тем отказываться не резон.

– А Лерины вещи? – уточняет Андрей.

– Ах, да! – спохватывается девушка. – Их коменда к себе в кладовку поставила. У нее вещей-то – две коробки всего. Она шмотками совершенно не интересуется. Одевается, как мальчишка.

Сонин вкус тоже трудно назвать безупречным. Сегодня она одета в туго обтягивающую бюст маечку и коротенькую юбочку, только подчеркивающую недостатки отнюдь не худенькой фигуры.

– Я на первом курсе даже думала, что она – из этих, ну, лесбиянок. Но, вроде, – нет. У нее где-то даже парень есть. Правда, не в Архангельске. Она с ним по телефону да по электронке только общалась. А может, он вовсе и не ее парень. Бывает же так – он ей нравится, а она ему – нет. Ой, я, наверно, не должна так говорить? Спасибо, что плеер привезли. Я его только две недели назад купила. Понимаете, мы там, на даче, попсу включили, а Лера такую музыку терпеть не может. Она после шашлыков в беседку ушла – книжку читать. Ну, я и предложила ей плеер – ну, чтобы она «Наше радио» послушать могла. А потом уже не до плеера было.

Она замечает в руках Андрея не только плеер, но и рюкзак.

– Ой, а куда же я его дену? У меня поезд через час, а коменда в главный корпус ушла. Да и не возьмет она его – она и из-за коробок-то ругалась. Дескать, кладовка у нее маленькая. А он вон какой – мокрый, грязный. Может, его в больницу отвезти? Глупость сказала, да? Девочки наши тоже сегодня разъезжаются. Разве что из младшекурсников кому оставить? Хотя они могут и потерять. Да и ладно. Там, в рюкзаке, ничего ценного, наверно, нет.

– Как же? – возражаю я. – Там бумаги какие-то. Может быть, документы?

Соня неохотно расстегивает «молнию» на рюкзаке, разворачивает зеленый пакет.

– Да нет тут никаких документов! Паспорт и медицинский полис я в больницу отвезла, доктору отдала. А диплом об образовании тоже коменде оставила. А тут – только письма. Да и то, в основном, старые. Кому они нужны?

Я думаю, что уже Лере-то они нужны точно – не зря же она потащила их с собой даже на дачу.

Наверно, Соня думает о том же самом.

– Она сдвинута совсем на этих письмах. Да ладно бы они от какого близкого человека были или от любимого мужчины. А то – от директрисы детского дома!

Мне кажется вполне естественным, что для девочки, выросшей в детском доме, именно его директор и была тем самым близким человеком, письма которого хочется всегда носить с собой.

– Я думал, сейчас уже никто бумажные письма не пишет, – хмыкает Андрей. – А тут – целая пачка.

– У них там, наверно, и интернета-то нет, – хихикает Соня.

Ей это кажется забавным.

– Нет, правда, давайте оставим рюкзак на вахте. Вахтер коменде передаст. А там уж на ее совести будет. Всяко, выкинуть не решится.

Но мне становится не по себе при мысли о том, что дорогие для Леры письма могут случайно оказаться в макулатуре. А вдруг она завтра очнется и спросит про них?

Я почти выхватываю рюкзак из Сониных рук.

– Нет, так нельзя. Пусть он лучше у меня полежит. Я скажу врачу и медсестрам – мы привезем его в больницу, как только она придет в себя.

Соня пожимает плечами:

– Ну, если вас это не затруднит… Хотя уверяю вас – это самые обычные письма. Я одно как-то даже прочитала – случайно, конечно. Лера его на столе оставила, а я в комнате прибиралась. Думаю, что за бумажка на столе лежит? Так вот – ничего особенного там не было.

Я тяну Андрея за рукав – Сонина болтовня меня уже изрядно раздражает, – но, прежде чем откланяться, говорю:

– Нужно, наверно, в детский дом сообщить, что Лера в больнице? И ее парню.

Соня хватается за чемодан.

– Ой, Андрей, а вы не поможете мне его на крыльцо спустить? А я другой возьму. А может, вы меня до вокзала довезете? Вот спасибо!

На мой вопрос она отвечает уже в лифте.

– Светлане Антоновне я уже позвонила. Это та самая директриса. Она уже даже в Архангельск приезжала. Да толку-то? К Лере ее всё равно не пустили. А парень – судя по всему, просто ее знакомый. Ну, может, влюблена она в него. Но если бы она его интересовала, я думаю, за столько лет ее учебы в универе, он бы хоть раз ее навестил. А раз нет – значит, не больно надо. Да я даже имени его не знаю. Ой, ну и крутая у вас тачка! Я еще прошлый раз хотела сказать.

Если бы у меня был с собой свой плеер, я бы с удовольствием надела наушники. Кажется, и Андрей тоже.

9

Как ни странно, но результаты экспертизы наше заявление подтверждают. Оказывается, скорость мы не превышали. Объяснить это я не могу. То ли погрешность в вычислениях оказалась изрядно велика, то ли дядя Андрея оказался знаком с экспертом. Я предпочитаю об этом не думать. Вина за дорожно-транспортное происшествие возложена на пострадавшую, и Вербицкий советует мне выкинуть эту историю из головы. «Варенька, занимайся повседневными делами – оформляй визу, учи английский. Кстати, если доведется заехать в Шотландию, загляни в Эдинбурге в один маленький магазинчик – я адресок напишу, – и привези по дружбе старому юристу настоящего виски».

Но легко сказать – не думай! Следовать совету гораздо трудней.

Впрочем, ненадолго я всё-таки отвлекаюсь. Сбор документов для визы изрядно выматывает – и морально, и физически, и к вечеру я падаю на кровать и вырубаюсь. А на следующий день еду в Москву – в британское консульство. Там же, в столице, позволяю себе немного развлечься – посещаю спектакль в «Сатириконе» и прогуливаюсь по магазинам.

В больницу я звоню каждый день – мы с лечащим врачом Леры даже на «ты» перешли. Он полон оптимизма, но даже я понимаю, что на самом деле ее состояние лучше пока не становится. Надеюсь, что только пока.

По ночам меня по-прежнему мучают кошмары. Хотя уже не каждую ночь – это почти прогресс. По совету Риты – моей старшей сестры – начинаю пить какие-то таблетки для лечения нервных расстройств, но они не сильно помогают. К тому же, я боюсь к ним привыкнуть. Я слышала о таком. К таблеткам можно привыкнуть, как к наркотикам. Не самый лучший вариант для человека, начинающего учебу в одном из лучших университетов мира.

К Лере в палату меня не пускают. Да, наверно, это и правильно. Я ей не родственница и даже не знакомая. И всё-таки я хочу с ней поговорить. Даже если она всё еще без сознания. Даже если она меня не услышит. Наверно, мне просто нужно выговориться. Может, извиниться перед ней. Формально в том столкновении я не виновата. Но это только формально. А совесть – она далека от формализма.

Странное дело – я раньше не задумывалась никогда, есть ли у меня совесть. Понимала, что есть – как и у всякого нормального человека. И она даже иногда напоминала о своем существовании – не очень навязчиво.

На сей раз всё по-другому. Я снова и снова прокручиваю по ночам ту поездку из Купцово. А если бы Андрей не пил коньяк? А если бы я не села за руль? А если бы не поддалась на уговоры чуть-чуть превысить скорость?

История, как известно, не имеет сослагательного наклонения, но после грустных событий человеку свойственно заниматься самоедством и думать о том, что было бы, если бы он какое-то время назад поступил по-другому. Ни успокоения, ни утешения такие мысли не приносят, но я всё равно думаю об этом, стоит только коснуться головой подушки.

До отъезда в Лондон еще полтора месяца, но чтобы хоть чем-то себя занять, начинаю собирать чемоданы. Сначала я думаю, что мне вполне хватит одного – клетчатого, на колесиках с мягкой резиной, как раз британского производства. Но в него помещается только минимум одежды и одни сапоги. А путеводители? А зарядные устройства для ноутбука и телефона? А туфли с цветочным принтом – таким модным в этом сезоне? Хотя, возможно, такие туфли модны только у нас – в российской провинции, а в Британии они уже из этой самой моды вышли.

Залезаю на антресоли за темно-зеленым баулом – и вдруг натыкаюсь на Лерин рюкзак. Несколько секунд смотрю на него с изумлением. Хотя чему тут удивляться – я сама его туда запихала.

Тогда, на вокзале, когда мы, наконец, посадили Соню в поезд, Андрей предложил забрать рюкзак к себе домой. А я отказалась. Как же – чувствовала свою ответственность. Думала, будет правильнее, если он будет находиться именно у меня. А привезла его домой и занервничала, и не успокоилась, пока не засунула его на антресоли.

Сейчас я оставляю его там же – с коробками из-под бытовой техники и лыжными комбинезонами.

По уже сформировавшейся за эти дни привычке звоню вечером Лериному врачу Кириллу. Ничего нового он не сообщает. А прежде, чем положить трубку, советует мне выпить перед сном теплого молока.

Мама, когда заглядывает ко мне в комнату, думает о том же. Только молоко она заменяет на какао.

Я послушно топаю на кухню, выпиваю чашку сладкого горячего какао, желаю родителям спокойной ночи и отправляюсь в постель.

Перед сном решаю почитать что-нибудь легкое и позитивное и останавливаю свой выбор на одном из дамских романов, которыми в юности зачитывалась моя старшая сестра Рита. Я к такому чтиву вообще-то равнодушна, но оно прекрасно подходит в том случае, если ты не хочешь думать, а просто пытаешься немного поспать.

На обложке одетый во фрак мужчина (по виду – настоящий джентльмен!) обнимает рыжеволосую, с роскошным бюстом даму. Красивая сказка, полная подвигов и романтических признаний.

Маргарита любит такие истории. Она и замуж выскочила по большой любви, наделив своего избранника качествами любимых книжных героев. А потом так же быстро разочаровалась, и дело закончилось битьем тарелок и разменом квартиры.

Интересно, а Лерин друг знает, что она в больнице? Хотя, конечно, мне не должно быть до этого никакого дела. Да и есть ли у нее вообще этот друг? Соня, кажется, в наличии такового сомневается. А если всё-таки есть? Может, он находится сейчас где-нибудь за тысячи километров – в другом городе или даже в другой стране, – и волнуется из-за того, что Лерин телефон «вне зоны действия сети».

Может, если он узнает, что она попала в беду, он бросит всё и примчится? И его пустят к ней в палату – просто потому, что не смогут не пустить. Он сядет к ней на кровать, возьмет ее за руку, и она почувствует его тепло и очнется.

Я представляю эту картинку и шмыгаю носом. Всё-таки в глубине души каждая, даже самая разумная девочка, верит в то, что спящую красавицу может разбудить поцелуй прекрасного принца.

Мысли мои обращаются к Лериному рюкзаку – вернее, к зеленому пакету, который в нем находится. Там целая пачка писем. И, может быть, не все они от директора детского дома. Конечно, маловероятно, что современные молодые девушка и юноша стали бы общаться посредством обычных бумажных писем – есть же телефоны и интернет. Но как знать? Может, он отправлял ей открытки к праздникам. Это старомодно, но ужасно романтично. К тому же, там, в пакете, был какой-то блокнот – может, там записан номер его телефона.

К тому же, мне всё равно не спится, а читать про рыжеволосую леди совсем не хочется. Через минуту я уже достаю пакет из рюкзака. Достаю, надо признать, неловко, и письма рассыпаются по полу. Их с десяток, не меньше. Большинство написано одним и тем же почерком – очень красивым, почти каллиграфическим. И обратный адрес на них один и тот же – Архангельская область, Вельский район, деревня Солга.

Я знаю, что не имею права их читать. И никакие благие намерения этого права мне не дадут. Это чужие письма.

Я обещаю себе, что только просмотрю адреса на конвертах. И так и делаю. Помимо Светланы Антоновны Туранской из деревни Солга в числе отправителей значится только некая Дарья Найденова из Вельска. Правда, есть еще несколько писем без конвертов, но чтобы понять, от кого они, нужно, как минимум, их прочитать.

Среди писем мне попадается сложенный в несколько раз плакат формата А3. Обычный агитационный плакат, призывающий на выборах в Вельское районное собрание депутатов голосовать за кандидата от «Единой России» Илью Кухаренко. С плаката улыбается симпатичный светловолосый молодой человек – наверно, тот самый Илья.

То, что я сначала приняла за блокнот, оказывается не совсем блокнотом. Надпись на твердой яркой обложке гласит, что это – «Дневник маленькой леди». Надпись эта так мало соответствует тому, что я знаю о Лере, что я почти уверена – это не ее дневник. А может, это вовсе не дневник. Может, она использовала его как обычную записную книжку. И я даже открываю его наугад, думая наткнуться на список адресов, телефонов или рецептов каких-нибудь. А обнаруживаю такую личную запись, что тут же захлопываю его и чувствую, что краснею. Нет, это всё-таки дневник – больше, чем наполовину исписанный неровным почерком.

Заглянуть в него снова я не решаюсь. Рюкзак я опять отправляю на антресоли. А письма и дневник кладу в комод. Я чувствую себя не вполне комфортно. Да можно проще сказать – любопытной Варварой я себя чувствую. И хотя ни одно из писем я так и не развернула, а в дневнике прочитала всего лишь несколько строк, я чувствую себя так, будто копалась в чужом белье.

Прежде, чем коснуться головой подушки, я еще думаю – а как же Лерин друг? Чтобы найти его, мне придется прочитать эти письма. Или это – всего лишь повод, чтобы их прочитать? И погружаясь в сон, я решаю – я подожду еще неделю. Если Лера придет в себя, я верну ей и дневник, и письма, и с чистой совестью смогу сказать, что я их не читала. А если нет – я прочитаю их, наплевав на все этические нормы.

10

Я честно игнорирую их всю неделю. И каждый день звоню Кириллу. В четверг он оказывается настолько добр, что позволяет мне не просто поговорить с ним не по телефону, а в отделении, но даже побывать в палате Леры. Хотя я не знаю, нужно ли было это делать.

Она лежит на серовато-белом больничном белье и кажется совсем худенькой и бледной. Ее голова в бинтах, а тело скрыто под полосатым байковым одеялом.

– Сама понимаешь теперь, каково ее состояние.

Кирилл держит ее за руку. Может быть, считает пульс. Хотя, наверно, для этого есть какие-то специальные приборы.

– А она нас слышит? – глупо спрашиваю я.

Откуда он может это знать?

Он пожимает плечами:

– Возможно. Ты хочешь ей что-то сказать?

– Не знаю, – сразу теряюсь я. Конечно, я много что могу ей сказать. По крайней мере, попросить прощения. Но делать это при постороннем человеке кажется мне не совсем удобным.

Он окидывает взглядом трубочки, которые подведены к ее телу, и выводит меня из палаты.

– Варя, мне кажется, тебе не стоит пока сюда приходить. Я позвоню, если ей станет лучше. Или хуже. Твое присутствие в больнице на ее самочувствие повлиять не может.

Я останавливаюсь посреди коридора и задаю так долго мучающий меня вопрос:

– А чье-нибудь может?

Кирилл непонимающе морщит лоб.

– Что?

– Я спрашиваю, может ли чье-нибудь присутствие на нее повлиять? Например, любимого человека. Ведь так бывает, правда?

Кирилл поправляет очки на носу и усмехается:

– Ты имеешь в виду, что ее парень заходит в палату, а она тут же открывает глаза и бросается ему навстречу?

– Ну, не бросается, конечно, – лепечу я. – Но хотя бы приходит в себя.

Кирилл смотрит на меня как на маленького ребенка.

– Тебе нравятся мыльные оперы, да?

Я чувствую себя полной дурой. Но он решает проявить снисходительность.

– Такие факты не имеют под собой научного обоснования, но, как ни странно, всё же случаются. Так что всякое может быть. А у нее есть парень? Если так, то не похоже, что он ее сильно любит – иначе он давно бы уже стоял под дверью ее палаты. Но если ты вдруг найдешь ее обожателя, тащи его сюда – хуже от его посещения ей вряд ли станет.

Его слова кажутся мне почти разрешением. Разрешением прочитать чужие письма. Чужой дневник. Чужие мысли.