Текст книги "Екатерина Великая"
Автор книги: Ольга Елисеева
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
Существует мнение, будто прусский король рекомендовал Петру III сблизиться с женой и прислушиваться к ее словам. В 1773 году французский посол Дюран де Дистроф привел цитату из якобы виденного им письма Фридриха II: «Советуйтесь с императрицей, она даст Вам только добрые советы, и я призываю Вас следовать им» [435]435
Тургенев А. И.Указ. соч. С. 205.
[Закрыть]. Это дипломатическая легенда, не раз повторенная историками. В письмах прусского короля 1762 года ни разу не упомянута Екатерина. И мы смеем утверждать: не могла быть упомянута, исходя из всего строя отношений корреспондентов. Фридрих старался ничем не вызвать неудовольствие Петра. Слишком многое для него было поставлено на карту.
Другое заблуждение касается войны с Данией. Принято считать, что Фридрих отговаривал русского императора от ее начала. Однако письма рисуют совсем иную картину. Еще в апреле король рассуждал о предполагаемом противнике: «Это слабое правительство боится действовать и равным образом боится разоружиться. Ваше величество сможет делать с этими людьми все, что Вам будет угодно» [436]436
Письма Фридриха II к Петру III. С. 218.
[Закрыть]. Через двадцать дней он развил свою мысль: «Ваше императорское величество имеете неоспоримые права на владения, отнятые у Вашего дома во время смут. Вы имеете право требовать их обратно; война дарует Вам право победы… Я горю желанием содействовать всем Вашим предприятиям… Пусть Ваше величество укажет количество войск, которое ему угодно, чтобы я присоединил к его войскам… Как бы стар и дряхл я ни был, я сам пошел бы против врагов Вашего величества» [437]437
Там же. С. 219.
[Закрыть]. О себе король не забывал и тут же попросил у союзника 14 тысяч регулярного войска и тысячу казаков, чтобы справиться с австрийцами.
Петр был потрясен благородством своего друга. «Ваше величество… предлагаете корпус из своего удивительного войска, – писал он 27 апреля, – и свою гавань в Штеттине, говоря мне, чтобы я отнюдь не стеснялся и действовал в его стране как бы в своей собственной. Но каково же было мое приятное изумление, когда я прочел Ваше предложение самому идти против моих врагов» [438]438
Письма императора Петра III к прусскому королю Фридриху II. С. 209–210.
[Закрыть].
Тем временем в Берлине шел мирный конгресс, и Петр чрезвычайно хотел, чтобы в договоре было прописано требование к шведам подкрепить Россию флотом против датчан. Однако здесь Фридрих не сумел или не захотел помочь. Стокгольм находился под полным контролем Парижа и ни при каких условиях не стал бы в теперешних обстоятельствах отряжать свой флот в подкрепление русскому.
Ситуация с кораблями и иностранной помощью прекрасно иллюстрирует, как мало замыслы Петра III соприкасались с реальностью. Ему воображалось, что можно рассчитывать на английский флот, коль скоро Россия вошла в союзнические отношения с Пруссией. Канцлеру пришлось буквально разжевывать государю несостоятельность его требований. «Что же касается до данного мне вчера повеления говорить английскому министру Кейту о присылке нынешним летом в диспозицию Вашу английского флота, я при первом свидании с Кейтом говорить буду, – писал Воронцов 12 апреля, – токмо Ваше величество с английским двором союзного трактата не имеете, и что Англия, будучи ныне в двойной войне против Франции и Гишпании, не в состоянии, да и без взаимных себе авантажей не похочет прислать некоторое число кораблей, к тому же, сколько мне известно, Англия уже декларировала, что в имеющихся распрях между Вашим императорским величеством и королем датским участия принимать не будет, то сие требование может подвержено быть неприятному отказу» [439]439
Соловьев С. М.Указ. соч. С. 60.
[Закрыть].
В том же положении – учителя при великовозрастном ученике – оказался и Фридрих II. Из Петербурга его просили растолковать императору элементарные правила, исполнение которых необходимо для начала военной операции. Все, что писал прусский король, могли бы сказать государю собственные генералы. Но Петр не всякого хотел слушать.
«Вам не стоит ожидать добровольной уступки со стороны датчан, – писал король 1 мая. – Необходимо будет вести войну с ними, чтобы получить ее (Голштинию. – О. E.). Ясчитаю это делом легко выполнимым… Я буду говорить об этой войне с такой откровенностью, с какой я делал бы это, если бы был генералом на службе Вашего величества… Первое условие… это кормовые запасы… фураж начинается лишь в конце июня, хлеб новой жатвы можно собирать лишь в сентябре, если желают его иметь в виде муки… это затянется еще на лишний месяц. Сообразуясь с силами неприятеля, я думаю, что армия, предназначенная для Голштинии, была бы достаточно сильной, если бы состояла из 46 000 регулярного войска и 4000 казаков. Съестные припасы для этих войск можно доставить из России или из Ливонии, Курляндии и Данцига… Это составит около 2000 пудов муки в месяц и 8000 пудов овса на два месяца – май и июнь». При этом Фридрих заклинал корреспондента «не начинать действовать, пока все не будет заготовлено» [440]440
Письма Фридриха II к Петру III. С. 220–221.
[Закрыть].
О том же самом предупреждал государя канцлер Воронцов, но вызвал негодование и вынужден был оправдываться: «…Не могу надлежаще должность мою исправлять и принужден через пересылки и через третьи руки Вашему величеству доклады чинить, подвергаясь тем неприятному истолкованию и гневу… якобы я предприятия Ваши против Дании химерическими поставлял, когда я говорил, что ранновременным походом нашей армии без заготовления довольных магазейнов… и без готовых в наличии великих сумм денег, без подкрепления сильного флота и без помощи короля прусского… сей поход был бы совсем бесплоден» [441]441
Соловьев С. М.Указ. соч. С. 59.
[Закрыть].
Рассуждения канцлера казались докучными. А вот Фридрих знал, где добыть средства. «Датчане отпустили на выкуп город Гамбург и взяли с него 1 200 000 экю, – писал он. – Ваше императорское величество имеете то же право. Город Любек мог бы Вам доставить… 100 000 экю, и никто не нашел бы возможным упрекнуть Вас за такой способ действий. Деньги – нервы войны» [442]442
Письма Фридриха II к Петру III. С. 231.
[Закрыть].
15 мая Петр взялся отвечать на пространное письмо корреспондента. «Датчане делают приготовления к наступлению… Ваше величество пишете мне о запасах. Я уже всем разослал приказы и надеюсь, что всего будет довольно» [443]443
Письма императора Петра III к прусскому королю Фридриху II. С. 211.
[Закрыть]. В том же послании император отверг и возможность заговора. Больше настаивать Фридрих не мог. Чтобы сгладить возникшую шероховатость, он удвоил излияния в преданности: «Если бы я был язычником, я воздвиг бы храмы и алтари Вашему императорскому величеству как существу божественному»; «Я смотрю на Ваше величество как на Бога-покровителя, доброго и благосклонного ко мне гения»; «Сердце мое – владение, завоеванное Вашим императорским величеством» [444]444
Письма Фридриха II к Петру III. С. 224, 226, 227.
[Закрыть].
Как замечала Екатерина, император был «предан своим прихотям и тем, кто рабски ему льстил» [445]445
Екатерина II.Записки // Со шпагой и факелом. С. 336.
[Закрыть]. Проницательный король хорошо ухватил эту особенность характера Петра и не спорил с ним. «Присутствие Вашего императорского величества будет не только ободрять Ваши войска, но и придаст еще бо́льшую живость военным действиям» [446]446
Письма Фридриха II к Петру III. С. 228.
[Закрыть], – писал он 8 июня. Но Петр уже почувствовал, что его пытались отговорить отличного участия в походе, и решил схитрить. 21 мая Румянцеву был отправлен указ считать войну с Данией «действительно объявленной» и утвердиться в Мекленбурге, прежде чем туда войдут датчане [447]447
Щебальский П. К.Политическая система Петра III. М., 1870. С. 179.
[Закрыть]. Такое повеление вызвало шок «честного человека» Гольца, убежденного в прямодушии государя. «Не надобно приписывать этого Его императорскому величеству, потому что решение состоялось иначе, в совете; виноват господин Волков, который осмелился дать ему такую окончательную форму. Император утаил от меня это приказание… При всех милостях и доверии императора ко мне противная партия может заставить его скрыть от меня самые важные дела, которые Ваше величество должны знать прежде всякого другого».
Принц Георг умолял посланника еще раз попросить Фридриха II отсоветовать государю поход, ссылался на плохое состояние войска, недостаток денег и припасов. «Два месяца я толкую с Вами и с самим императором, – не выдержал Гольц. – …Нечего грозиться задавить датчан, если еще нет уверенности, что все готово; мне постоянно отвечали, что все приготовления сделаны, тогда как я хорошо знал, что нет… Теперь, зная дурное состояние дел, надобно обречь себя на неудачную войну, которой можно было избежать переговорами» [448]448
Соловьев С. М.Указ. соч. С. 72.
[Закрыть].
Больше Фридрих ни на чем не настаивал. Он и так был в неоплатном долгу. Уже отгремел переворот, уже Петра не было на свете, а король, еще не получив об этом известия, писал 14 июля: «Я часто говорю солдатам: „Да здравствует царко Петр Федорович!“ Это первые слова, которые я выучился лепетать на русском языке и которые я буду произносить… до последних дней моей жизни» [449]449
Там же. С. 231.
[Закрыть].
Но благодарность и политика – вещи несовместные. После гибели Петра отзывы Фридриха зазвучали иначе: «Бедный император хотел подражать Петру I, не имея его гения»; «Отсутствие мужества… погубило его: он позволил свергнуть себя с престола, как ребенок, которого отсылают спать» [450]450
Черкасов П. П.Указ. соч. С. 258.
[Закрыть].
На последней прямой
Всякому терпению приходит конец. А если человек не наделен этой добродетелью, как Петр III, то искушать его – значит провоцировать на резкие действия. В течение нескольких месяцев Екатерина могла не прикладывать усилий: ее супруг портил свою репутацию сам. Но приближался решающий момент, и с какого-то времени императрице пришлось выйти из тени. Хотя бы для того, чтоб заявить о себе как о существе страдающем. То есть добавить масла в огонь.
«Она знала, без всякого сомнения, что в конце концов вовсе не могли коснуться ее положения или ее особы без величайшего риска, – писала о себе Екатерина. – Народ был ей всецело предан и смотрел на нее как на свою единственную надежду». Перед отъездом государя к армии заговорили о грядущем аресте его жены. «Даже эта опасность, – хладнокровно продолжала наша героиня, – была для нее новым блеском, всю цену которого она сознавала» [451]451
Екатерина II.Записки // Со шпагой и факелом. С. 336.
[Закрыть].
Петр сам подтолкнул роковое развитие событий. Государыня не присутствовала на торжественном обеде по случаю подписания мирного трактата с Пруссией 24 апреля. Такой шаг не мог остаться незамеченным. Из всех «неприсутствий» Екатерины на праздниках мужа это было самым громким. Становилось ясно, что она не одобряет новой политики. «Императрица никогда не выезжала с ним, – писала Дашкова о Петре, – и выходила из дворца только для коротких прогулок в экипаже» [452]452
Дашкова Е. Р.Указ. соч. С. 29.
[Закрыть]. Для любого зеваки на улице становилось ясно: нет никакой августейшей четы, есть «злодей всея Руси», как позднее скажет Алексей Орлов, и терпеливо противящаяся ему благочестивая государыня.
«Признаюсь, меня глубоко тронула народная привязанность, которую я встретила в прошлый раз, – сообщала Екатерина Дашковой после одной из таких прогулок. – Были минуты, когда восклицания толпы разражались энтузиазмом. Никогда мое самолюбие не встречало такого общественного сочувствия, тем более лестного, что лесть здесь вовсе была неуместна… Я часто провожала покойную императрицу в подобных случаях, но никогда не видела такого выражения народной любви. Кажется, во всем этом преобладало более, чем голос партии, что, разумеется, будет приятно слышать всем нашим друзьям» [453]453
Екатерина II.Письма княгине Дашковой. С. 310.
[Закрыть]. Без страха ошибиться можно отнести эту записку к июню 1762 года, когда народ на улицах стал встречать Екатерину одобрительными криками.
Еще вчера императрицу можно было безнаказанно третировать, а сегодня ее популярность раздражала и пугала врагов. Петр не принадлежал к людям, которые долго сдерживаются. Разразился скандал. 9 июня император устроил очередной праздничный обед в честь заключенного с Фридрихом II союза. «Императрица заняла свое место посреди стола, – вспоминала Дашкова, – но Петр III сел на противоположном конце рядом с прусским министром. Он предложил под гром пушечных выстрелов с крепости выпить за здоровье императорской фамилии, его величества короля Пруссии и за заключение мира». Екатерина выпила первый тост, но, как видно, само присутствие жены раздражало государя, он прицепился к пустяку. Гудовичу, стоявшему за его стулом, было велено пойти и спросить императрицу, почему она не встала, когда пила. Та отвечала, что «так как императорская фамилия состоит из его величества, его сына и ее самой, она не предполагала, что ей нужно встать». Эти слова, видимо, показались Петру намеком на его желание обзавестись новой семьей. И вызвали еще больший гнев.
Государь велел Гудовичу передать императрице, что она «дура»: ей следовало знать, что в августейшую семью входят еще и его дядья, принцы Голштинские. Боясь, как бы адъютант не смягчил выражения, Петр вскочил и прокричал жене оскорбление через весь стол. «Императрица залилась слезами и… попросила дежурного камергера графа Строганова, стоявшего за ее стулом, развлечь ее своим веселым, остроумным разговором… Все эти события сильно взволновали общество» [454]454
Дашкова E. Р.Указ соч. С. 28.
[Закрыть]. По словам самой императрицы, соединению ее сторонников «удивительно помогло то оскорбление, которое супруг нанес ей публично».
Произошедшее за обедом, видимо, не на шутку задело и Петра. В тот же вечер он устроил ужин в Летнем дворце в кругу «нескольких городских дам», «своих любимых генералов» и «прусского министра». Перед тем как напиться так, что «его в четыре чеса утра вынесли на руках, посадили в карету и увезли домой во дворец», он наградил Елизавету Воронцову орденом Святой Екатерины. О чем Дашкова в то же утро узнала от своего кузена князя Н. В. Репнина, сочувствовавшего заговору.
По статуту орден Святой Екатерины полагалось носить только членам императорской фамилии и дамам, оказавшим огромные услуги отечеству. Награждая Воронцову, Петр как бы вводил ее в круг августейшей семьи. А вот Екатерине предстояло исчезнуть. «Он хотел жениться на Воронцовой, – писала она о муже, – и в тот самый вечер, когда возложена была на графиню Екатерининская лента, приказал адъютанту своему, князю Барятинскому, арестовать императрицу в ее покоях. Испуганный Барятинский медлил исполнением… когда в прихожей повстречался ему дядя императора, принц Георгий Голштинский. Барятинский передал ему, в чем дело. Принц побежал к императору, бросился перед ним на колени и насилу уговорил отменить приказание» [455]455
Русский архив. 1878. T. II. С. 288.
[Закрыть]. Но никто не гарантировал, что завтра Петр не повторит приказ.
По словам самой Екатерины, именно с этого дня она начала прислушиваться к предложениям различных партий. Правильнее будет сказать, что после рокового обеда она показала своим сторонникам, что готова пойти навстречу их желаниям. Император пересек черту. У его супруги больше не оставалось надежды, «что дело не дойдет до крайностей» [456]456
Екатерина II.Записки // Со шпагой и факелом. С. 336.
[Закрыть].
По верному замечанию А. Б. Каменского, и в случае поражения, и в случае бездействия Екатерину ждала гибель [457]457
Каменский А. Б.Указ. соч. С. 90.
[Закрыть]. Панин предложил приурочить решительные действия ко дню возвращения императора из загородных резиденций. Петр намеревался присутствовать при отправлении гвардии на войну, а возможно, отбыть вместе с ней. Это должно было произойти в первых числах июля. «Условились, что как только он вернется с дачи, его арестуют в его комнате и объявят его неспособным царствовать» [458]458
Екатерина II.Записки // Со шпагой и факелом. С. 337.
[Закрыть], – писала Екатерина. Впрочем, заговорщики подстраховались, решив, что в случае предательства не станут медлить, а соберут гвардию и провозгласят Екатерину правительницей.
Сторонники императрицы были уверены, что отъезд за город опасен для нее. Недаром в столице волнами стали распространяться слухи, будто Екатерина уже арестована. Тем временем она с маленькой свитой из шести камер-фрау и двух камер-юнкеров находилась в Петергофе. 26 июня наша героиня посетила мужа. В Японской зале Ораниенбаумского дворца был устроен большой обед, а вечером маскарад в театре. Присутствовавший на нем Позье записал: «Императрица казалась очень грустной и скучно смотрела на эту комедийку». После представления она позвала ювелира к себе. «Императрица сказала мне, что сломала свой Екатерининский орден, и просит меня его поправить… Это был тот самый день, в который графиня Елизавета Воронцова должна была явиться с орденом, подаренным ей императором» [459]459
Брикнер А. Г.История Екатерины Второй. М., 1991. С. 111.
[Закрыть]. Наша героиня хотела выйти к столу без красной ленты, чтобы случившееся всем бросилось в глаза.
27 июня августейшая чета со свитой посетила Гостилицы, где Алексей Разумовский устроил в их честь великолепный праздник с итальянской музыкой. Здесь супруги виделись в последний раз. После торжества каждый поехал к себе: император в Ораниенбаум, императрица в Петергоф. По свидетельству анонимного автора, близкого к гетману Разумовскому, эта встреча не была приятной, поскольку государь «крепко досадовал» на жену за то, что она, «оставив сына в Петербурге, приехала одна».
В мемуарах современников встречаются утверждения, что Петр хотел арестовать Екатерину и Павла за городом, подальше от чужих глаз, и отправить в крепость. Так, Н. А. Саблуков писал: «Петр III намеревался… заключить и мать, и сына в Шлиссельбург на всю жизнь. С этой целью был уже составлен манифест, и лишь накануне его обнародования и ареста Екатерины и ее сына начался переворот… До сих пор можно видеть в Шлиссельбурге помещение, для них приготовленное» [460]460
Саблуков Н. А.Записки // Русский архив. 1869. С. 1890–1891.
[Закрыть]. А. С. Мыльников утверждает, что комнаты в Шлиссельбурге, которые действительно начали отделываться летом 1762 года, предназначались для Ивана Антоновича [461]461
Мыльников А. С.Указ. соч. С. 165.
[Закрыть]. Теперь уже трудно сказать, кого ожидали тюремные покои. Был момент, когда Екатерина обдумывала, не поместить ли туда самого Петра…
Глава шестая
ПЕРЕВОРОТ
Выступление было приурочено ко дню отбытия Петра III на театр военных действий с Данией. Но, как часто случается, в самый ответственный момент цепь непредвиденных случайностей вывела события из-под контроля, и они покатились по новому руслу. Накануне переворота был арестован один из заговорщиков, капитан Петр Богданович Пассек – руководитель одной из «фракций», знавший имена всех вожаков мятежа.
Его арест точно подтверждал народную поговорку: шила в мешке не утаишь. Слишком много нижних чинов оказалось уже посвящено в секрет, и рано или поздно кто-то неизбежно проболтался бы. Так и произошло.
После угрозы ареста императрицы среди гвардейских солдат распространились слухи об опасности, в которой находится Екатерина, и высказывались предложения двинуться на Ораниенбаум спасать «матушку». 26 июня капитаны Пассек и Бредихин посетили Дашкову, чтобы посоветоваться: им уже трудно становилось удерживать рядовых от волнения. По словам княгини, она заверила «молодых людей», что никакой угрозы для жизни Екатерины нет.
На следующий день, 27-го, один из встревоженных капралов нашел Пассека и сообщил, будто императрица исчезла. Капитан попытался его успокоить, тогда недоверчивый солдат направился к другому офицеру, чтобы поделиться новостью. Поручик П. И. Измайлов, к которому обратился служивый, в заговоре не состоял. Он немедля донес о случившемся майору П. П. Воейкову, тот полковнику Ф. И. Ушакову. Последний направил сообщение императору в Ораниенбаум, а пока, от греха подальше, посадил изобличенного Пассека под арест.
В письме Понятовскому Екатерина так отзывалась о мужественном хладнокровии заключенного: «Капитан Пассек выделялся своей выдержкой. Оставаясь двенадцать часов под арестом, он, до моего появления в их полку, не стал поднимать тревоги, хотя солдаты открывали ему и окно, и дверь, а сам он каждую минуту ждал, что его повезут на допрос в Ораниенбаум… Приказ везти его прибыл уже после моего приезда» [462]462
Понятовский С. А.Мемуары. С. 167.
[Закрыть].
В автобиографической записке, посвященной перевороту, наша героиня уточнила, что Пассек «оставался в заточении» дабы «ничего не испортить» – «весь полк был бы поднят на ноги и могли бы запереть весь город, чтобы его искать» [463]463
Екатерина II.Анекдоты об этом событии // Со шпагой и факелом. С. 341.
[Закрыть].
К счастью для заговорщиков, Петр III ограничился арестом подозреваемого, приказав отложить допрос до своего возвращения в столицу. По сведениям Рюльера, он отвечал приближенным, настаивавшим на скорейшем дознании: «Это дураки» [464]464
Рюльер К. К.История и анекдоты революции в России в 1762 г. С. 86.
[Закрыть]. Нетрудно представить, как развернулись бы события, будь один из главарей мятежников вовремя привлечен к ответу. Последовали бы аресты, на которые гвардия могла ответить открытым выступлением. Пролилась бы кровь. Но Провидение хранило заговорщиков. Легкомыслие, в котором Екатерина так часто обвиняла мужа, на этот раз победило наследственную подозрительность императора, и он решил, что заговор подождет.
Промедление – залог успеха?
Тем временем счет шел уже на часы. Пассека арестовали 27 июня около восьми вечера. Весть об этом немедленно распространилась по полкам. Григорий Орлов отправился оповестить Панина и нашел его у Дашковой. Екатерина Романовна, правда, утверждала, что Орлов искал именно ее и застал в гостях Никиту Ивановича.
По своему обыкновению, Панин решил, что торопиться некуда. Надо разузнать, не совершил ли капитан какого служебного проступка. С этим он и отправил Орлова восвояси. К немалому огорчению племянницы, горевшей жаждой деятельности. Панина вообще часто обвиняли в медлительности. Никита Иванович предпочитал сперва все обмозговать, семь раз отмерить… Черпавший сведения в его окружении Рюльер так воспроизводил логику вельможи: «Если бы и успели взбунтовать весь Петербург, то сие было бы не что иное, как начало междоусобной войны, между тем как у императора в руках военный город, снаряженный флот, 3000 собственных голштинских солдат и все войска, подходившие для соединения с армией… Императрица не может приехать прежде утра… и не поздно было бы условиться в исполнении заговора на другой день» [465]465
Там же. С. 76.
[Закрыть].
Панин мыслил как истинный елизаветинский вельможа – тише едешь, дальше будешь. Но одно дело дипломатическая сфера, а другое – заговор. Здесь выигрывал тот, кто быстрее ориентировался в менявшейся обстановке.
По словам Дашковой, она постаралась избавиться от дяди, а когда он удалился, вышла на улицу и направилась к одному из заговорщиков – Николаю Рославлеву, премьер-майору Измайловского полка. Тут ей повстречался Алексей Орлов, которого она до этого якобы не знала, но по наитию окликнула. Сцена разговора Екатерины Романовны с сидевшим на лошади капитаном преображенцев (французские авторы с легкой руки Рюльера часто именовали его «солдатом») не раз подвергалась издевательским комментариям исследователей. Уж очень по-фельдмаршальски вела себя юная мятежница.
Пощадим самолюбие мемуаристки и обратим внимание на два любопытных момента в ее пламенной речи: «Скажите Рославлеву, Ласунскому, Черткову и Бредихину, чтобы они сию же минуту отправлялись в Измайловский полк и оставались при своих постах с целью принять императрицу в окрестностях города. Потом вы или один из ваших братьев молнией летите в Петергоф и от меня просите государыню немедленно сесть в почтовую повозку, которая уже приготовлена для нее, и явиться в лагеря измайловских гвардейцев: они готовы провозгласить ее главой империи и проводить в столицу».
Прежде всего заметим, что Дашкова называет Екатерину «главой империи», а не «самодержицей». Значит, разногласия между дядей и племянницей о том, кем должна стать императрица, уже были урегулированы. Второй момент: перечисленные заговорщики должны отправиться не непосредственно в Измайловский полк, а в «лагеря» измайловцев под Петербургом, иначе они никак не могли бы «принять императрицу в окрестностях» и «проводить ее в столицу». Туда же намеревалась прибыть и княгиня: «Может быть, я сама приеду и встречу ее».
«Скажите ей, – продолжала Дашкова, – что дело такой важности, что я даже не имела времени зайти домой и известить ее письменно, что я на улице и изустно отдала вам поручение привезти ее без малейшего замедления» [466]466
Дашкова E. Р.Записки. 1743–1810. С. 42.
[Закрыть]. Рюльер, а вслед за ним и другие французские авторы ставили Алексею Орлову в вину, что он не передал императрице записки от Дашковой. «Один из сих братьев, – писал дипломат, – отличавшийся от других рубцом на лице от удара, полученного во время драки, простой солдат, который был бы редкой красоты, если бы не имел столь суровой наружности, и который соединял проворство с силою, отправлен был от княгини с запиской в сих словах: „Приезжайте, государыня, время дорого“ …Означенный Орлов… разбудил свою государыню и, думая присвоить своей фамилии честь революции, имел дерзкую хитрость утаить записку княгини Дашковой и объявил императрице: „Государыня, не теряйте ни минуты, спешите“» [467]467
Рюльер К. К.Указ. соч. С. 77.
[Закрыть].
Странный упрек, ведь княгиня сама признавала, что не писала подруге [468]468
Стало быть, после переворота разговоры о записке велись в окружении Дашковой. Несмотря на фривольность в трактовке образа юной героини, Рюльер ближе всего из заговорщиков стоял именно к Екатерине Романовне и передавал ее версию событий, только не через полвека, как сестры Вильмот, а по горячим следам. Например, оборот: «думая присвоить своей фамилии честь революции» – очень близок к пассажу Дашковой:
«Вся революция послужила только к опасному для отечества возвышению Григория Орлова». Можно не сомневаться, что, с точки зрения Орловых, да и императрицы, «честь революции» присваивала именно Дашкова.
Рассказывая о том, как каждый из заговорщиков намеревался поступить в случае провала, Рюльер замечал: «Княгиня не приготовила себе ничего и думала о казни равнодушно». Оставим эту маленькую ложь на совести дипломата: ночь, проведенная в терзаниях, красноречиво свидетельствовала о душевном состоянии Екатерины Романовны.
[Закрыть]. Любопытно, почему? Неужели нельзя было вернуться в дом и черкнуть пару строк? Или на худой конец передать послание через час с Федором Орловым, вновь заглянувшим к Екатерине Романовне? Рискнем предположить, что произошло это по той же причине, по которой княгиня не поехала утром встречать императрицу в лагеря Измайловского полка. Горячий энтузиазм Дашковой имел свои пределы. Будь посыльный схвачен вместе с письмом княгини, ей не удалось бы отпереться от участия в заговоре. Еще опаснее ситуация стала бы, появись Екатерина Романовна за городом на дороге, встречая государыню.
Вернувшись домой, княгиня прилегла, и тут раздался «страшный стук в ворота». Это явился Федор Орлов с вопросом, не рано ли посылать за государыней. По словам мемуаристки, она «остолбенела». «Я была вне себя от гнева и тревоги… и выразилась очень резко насчет дерзости его братьев, медливших с исполнением моего приказания… Теперь не время думать об испуге императрицы… Лучше, чтоб ее привезли сюда в обмороке или без чувств, чем, оставив ее в Петергофе, подвергать риску… взойти вместе с нами на эшафот».
Пока безмолвные исполнители «карьером скакали» в загородную резиденцию, сама Дашкова провела ночь в душевных терзаниях. «Я предалась самому печальному раздумью. Мысль боролась с отчаянием и самыми ужасными представлениями. Я горела желанием ехать навстречу императрице, но стеснение, которое я чувствовала от моего мужского наряда, приковало меня среди бездействия и уединения к постели. Впрочем, воображение без устали работало, рисуя по временам торжество императрицы и счастье России. Но эти сладкие видения сменялись другими страшными мечтами. Малейший звук будил меня, и Екатерина, идеал моей фантазии, представлялась бледной, обезображенной. Эта потрясающая ночь, в которую я выстрадала за целую жизнь, наконец, прошла; и с каким невыразимым восторгом я встретила счастливое утро, когда узнала, что государыня вошла в столицу и провозглашена главой империи» [469]469
Записки княгини E. Р. Дашковой. М., 1990. С. 56.
[Закрыть].
Из рассказа Дашковой видно, что промедление случилось по вине Орловых, которым пришлось два раза повторять приказ Того же мнения держался и Панин, три года спустя поведавший свою версию датскому посланнику Ассебергу. Узнав об аресте Пассека, он вызвал к себе Алексея Орлова, «гвардейского офицера, посвященного в тайну», и приказал ему предупредить четырех капитанов своего полка, чтобы они были готовы к следующему утру. После чего Алексей должен был отправиться в резиденцию и привезти императрицу в возке, находившемся у камер-юнгферы Шкуриной. Никита Иванович уверял, что «отправил в Петергоф… наемную карету в шесть лошадей для того, чтобы не дать возникнуть толкам, которые начались бы непременно, если бы государыня поехала в придворном экипаже». В столице Екатерине надлежало ехать в казармы «кавалергардского полка для принятия от него присяги, оттуда… в полки Измайловский, Преображенский, Семеновский и во главе этих четырех полков» явиться «в новый дворец, остановившись на пути у Казанского собора, чтобы там дождаться великого князя, которого Панин привезет к ней».
Обратим внимание, что воспитатель царевича намеревался доставить мальчика в Казанский собор, где производилась присяга. В этом случае крест поцеловали бы маленькому Павлу, а его матери – только в качестве регентши. Кроме того, бросается в глаза, что привезти императрицу, по рекомендации Панина, следовало не в Измайловский, а в Конногвардейский полк. Как показали дальнейшие события, среди измайловцев оказалось много сторонников самодержавного правления Екатерины. Да и гетман, похоже, колебался. Об этих распоряжениях дяди Дашкова или не знала, или умалчивала. Зато оба в один голос заверяли, что в промедлении виновны Орловы. «По его расчету, – писал датчанин о Панине, – Алексей Орлов в четыре часа должен был быть в Петергофе, а государыня после пяти часов утра в Петербурге. Каждая минута была дорога и каждая рассчитана… Удача или полнейший неуспех могли обнаружиться ежеминутно. Пробило пять часов, и никакого известия не приходило; пробило шесть, а известий все нет. Алексей Орлов пал духом, вместо того, чтобы ехать тотчас в Петергоф, он в четыре часа утра еще раз явился к княгине Дашковой узнать – не последует ли какой перемены в решении, и уехал наконец только тогда, когда княгиня приказала ему немедленно отправиться в путь для предупреждения обо всем императрицы» [470]470
Ассебург А. Ф.Записка о воцарении Екатерины II // Екатерина. Путь к власти. С. 295.
[Закрыть].
Как видим, при разнице некоторых деталей главное в показаниях княгини и воспитателя совпадает – Орловы проявили колебания и потеряли время. Позволим себе заметить, что последнее было совсем не в характере знаменитых братьев. Их обвиняли во многом – невежестве, честолюбии, простонародной грубости нравов – но только не в отсутствии решимости. И подавление Чумного бунта, и Чесма доказали обратное.
Со своей стороны, Екатерина была убеждена, что главы вельможной группировки отговаривали гвардейских заводил от скоропалительных решений. Орловы поспешили в Петергоф вопреки их желанию. После ареста Пассека, писала она, «трое братьев Орловых… немедленно приступили к действиям. Гетман и тайный советник Панин сказали им, что это слишком рано; но они по собственному побуждениюпослали своего второго брата в карете в Петергоф» [471]471
Екатерина II.Из записок о перевороте 1762 года // Со шпагой и факелом. С. 337.
[Закрыть].
Верить в данном случае следует императрице, поскольку именно при таком развитии событий картина приобретает логичность. Многочисленные приходы того или другого из братьев на квартиру к главам вельможной группировки были попытками поторопить: не пора ли ехать за «матушкой»? Наконец около четырех утра на свой страх и риск Орловы решились.
В таком случае объяснимо отсутствие записки от Дашковой – Екатерина Романовна просто не знала, что Алексей Орлов ужепоскакал в Петергоф. Это вовсе не исключает разговора на улице, но ставит под вопрос его содержание. Становится понятно, почему княгиня не поспешила встретить императрицу за городом. Ссылка на жмущий мужской костюм, якобы «приковавший» юную героиню к постели «среди бездействия и уединения», выглядит неуклюжей. А вот неведение о реальном ходе событий вполне понятно: Дашкова, как и Панин, проспала начало «революции». Когда она открыла глаза, все важное уже совершилось.
Что касается Никиты Ивановича, то его братья-торопыги подставили в наибольшей степени. Он прилег у кровати воспитанника в Летнем дворце, дурно провел ночь, а наутро обнаружилось, что присяга уже совершена. Без великого князя. В пользу императрицы.
Кроме того, в Измайловский полк должны были поспеть печатные экземпляры манифестов, закреплявших за Екатериной роль правительницы при несовершеннолетнем сыне. Но везший их из типографии Академии наук Г. Н. Теплов тоже роковым образом опоздал. Следовательно, и гетман Разумовский, по чьему приказу тайно публиковались эти листки, рассчитывал встретить императрицу не в 8 утра, а позже. Отправившись за ней без разрешения, Орловы получили фору времени и фактически предопределили избрание Екатерины самодержицей.
