Текст книги "У любви пушистый хвост, или В погоне за счастьем! (СИ)"
Автор книги: Ольга Гусейнова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Дарья, Мира, подите сюда, быстро! – радостно позвала Раная, и в комнату тихонько зашли две женщины. – Нужно ребятишек утеплить, да переодеть Ринку, а то наша повитуха уже с ног валится!
Смотреть на то, с какой любовью и заботой женщины этого семейства взялись возиться с новорожденными и родственницей, доставило мне редкостное удовольствие. Они словно озарили все вокруг светом любви и счастья, изливая его на детей и Рину, давшую им жизнь. А какая благодарность мне светилась в их глазах! Говорят, гиены с виду скупые до чувств, мало кого из чужаков допускают в свои стаи, но родственные связи чтят высоко.
Рина, стоило разрешиться от бремени, заснула как убитая. Слишком тяжело ей пришлось, но сон лечит, и снадобья помогут быстрее набраться сил. Тем более, эти отзывчивые родственницы возьмут на себя заботу о младенчиках.
– Сколько же тебе лет, девочка? – заглянула мне в глаза Раная, когда я устало привалилась спиной к стене рядом с лавкой, на которую она, наконец, села.
– Двадцать три, ама Раная.
И сама старушка, и суетящиеся рядом оборотницы удивленно замерли и уставились на меня, подозрительно потянув носами.
– Какая же ты лу? Ты, почитай, взрослая ама Савери, но по-прежнему носишь плат? – прищурилась Раная.
– Так вышло, что…
Мой неуверенный лепет прервала одна из них, Дарья, кажется:
– Дак понятно почему, видно клан твой знахарку бережет от чужаков. А так-то, кто подумает, что малолетка несозревшая может быть сильной повитухой, да еще и травницей доброй?
За ней высказалась Мира:
– Или муж ейный ревнивец, вот и хоронит от нескромных взглядов. Вон весь день под дверями прокараулили…
Я удивленно посмотрела на Ринкину родню, отлепилась от стены и выглянула в коридор. Там, как и сама только что, прислонившись к стене, стоял Маран. Поймав его мрачный взгляд, буркнула через плечо:
– Не замужняя я. Работы слишком много.
Закрыла дверь, собрала свои баночки-скляночки, проверила спящую мамочку. От нее шел хороший, здоровый дух, так что я совсем успокоилась и пообещала старой Ранае, забирая корзину:
– Утром зайду, проверю их.
Она смотрела на меня грустным, все понимающим взглядом; мерно качая праправнучку, кивнула и тихо поблагодарила:
– Низкий поклон тебе, дочка, за моих родных. Прости ты нас всех, грешных. Поверь, так часто бывает, когда к доброму привыкают – начинают спрашивать с него слишком много.
Я хмыкнула и улыбнулась:
– Вы правы, ама, но добро на то и добро, чтобы дарить его, когда потребно, нуждающимся.
Старушка кивнула, а потом, с хитринкой усмехнувшись, заметила:
– Добро должно быть умным и с кулаками, чтобы за себя постоять.
– Оно постарается! – хихикнула я и, уже взявшись за дверную ручку, повернулась и строго наказала: – Если кто-то из моих спутников выставит вам счет за эту работу, скажите, что ваш счет оплачен.
Дарья с Мирой охнули радостно, ведь видно по ним, да по обмолвкам, что не от хорошей жизни они родной край покинули. А Раная прошаркала ко мне, поманила рукой, чтобы я наклонилась, и с благодарностью поцеловала в щеку:
– Запомни, лу Савери, добро, бескорыстно сделанное, всегда возвращается к своему владельцу сторицей. Вот и к тебе вернется счастьем и удачей в заветный час.
Я вздохнула. Устало улыбнувшись, подтянула повыше корзину и, не прощаясь, зевая во весь рот, поплелась под присмотром Марана спать, отметив, что скоро будет светать.
Глава 6
На крыльце я зажмурилась от яркого, слепящего солнца. Ржание лошадей, крики, суета. Утро давным-давно наступило, и мы бы уже были в пути, если бы Маран не согласился задержаться, чтобы я еще раз проверила чудом выжившую молодую мамочку с ребятишками. После встречи с которыми, меня распирало от счастья и довольства. Я снабдила не менее довольную и весьма благодарную Рину сборами и укрепляющей настойкой, неспешно собралась, радостно напевая себе под нос, позавтракала и – готова была обнять весь мир. Ведь Фарн велик и прекрасен, особенно ясным весенним утром, и так милосерден к своим детям.
Восторгалась и ликовала я недолго, ровно до того момента, как увидела, что наш обоз увеличился на четыре телеги, груженные вяленой рыбой и солониной, от которых идет крепкий, характерный запах. Мало того, рядом с телегами Маран разговаривает с незнакомыми гиенами. И те ему явно не нравятся, потому что у него того и гляди шерсть на загривке встопорщится от злости. Вон уши как прижал к макушке.
Чем же не угодили гиены нашему голове? Может это торговцы, которые хотят под нашей защитой добраться до столицы?
– Лу Савери, иди, – проворчал Вит, забирая у меня из рук знахарскую корзину, – садись уже.
– Ата Вит, а кто это такие? – полюбопытствовала я.
Старый песец раздраженно дернул круглыми серыми ушами и поморщился:
– Швартовские разумники решили выгадать на охране и «доверили» доставить свою дань князю нам. Вот наглое песье племя, хоть плюнь в глаза! Только возницы едут, да оно и понятно почему.
– Почему, ата? – догнала я Вита и, заглядывая ему в лицо, шла рядом, привычно поправляя плат на голове, чтобы концы не мешались.
– Шварт сильно пострадал в войну, обнищал дальше некуда. Об том все знают, засим много отсюдова не ждали.
– Но ведь…
– Они четыре телеги вяленой и сушеной рыбы собрали, бочки с солониной и жиром. И девицу… какую уж нашли… Видно всем миром собирали дань, чтоб за ту девицу им хвосты не пооткручивали…
Вит похлопал по крупу лошадь, поставил на козлы мою корзину и занялся подпругой. Я подождала чуток, надеясь узнать, за что местным грозит без хвостов остаться. А потом осторожно спросила у молча пыхтевшего Вита:
– Так они что? Не нашли ни одной? Даже не созревших нет?
– Нашли! – рыкнул у меня за спиной Маран, заставив подпрыгнуть от неожиданности. – Псы шелудивые! Главное условие князя гиены соблюли: девица – родственница из ближнего наследуемого круга главы клана. Его племянница! Но, видать, почуяли, что по краю идут, вот и собрали все, что удалось в приданое…
Я изумленно посмотрела на Марана: от чего это он слишком недовольный чужой данью и девицей? Не ему, в конце концов, собирали. Поймала его злой взгляд, проследила – и уставилась на женский зад, обладательница которого с азартом рылась в старой рассохшейся телеге с грудой какого-то хлама и рванья. Ну ничего себе повадки у нее!
Девица-от-швартовских, надо думать, что это она, оделась весьма странно, если не сказать больше. Все-таки племянница здешнего главы и ко двору едет. Видно, семья ее совсем до ручки дошла. На крепких ногах высокие, заношенные едва не до дыр ботинки, выглядывающие из-под видавшего лучшие времена, вылинявшего до непонятного цвета сарафана. Поверх старенькой душегреи спускается до пояса белая толстая коса. А волосы-то красивые какие…
Невольно сделав несколько шагов в сторону белобрысой девицы, я замерла у телеги и, поморщившись от дурного запаха, окликнула ее:
– Мама меня с детства учила, что приличные кошки по помойкам не лазают…
Чудная девица распрямилась. Покрутив какую-то сломанную побрякушку и, видимо сочтя ненужной, выкинула, а после обернулась ко мне и низким, напоминающим мужской голосом прошепелявила, отряхивая руки:
– А мой дедушка Шмарг говорит, что и на помойке можно отыскать сокровище! И вообще, хорошо, что я не кошка, а гиена! – Затем она издала неприятный хрюкающий звук, будто довольная свинья, получившая объедки с кухни.
Внешность девицы поразила до глубины души: альбинос! А дальше… Большая голова с плоским скошенным лбом, белые-пребелые жесткие волосы низко, едва не от бровей, растут. Из волос несообразно торчат острые мохнатые гиеньи уши, из-под выдающихся белесых бровей косят близко посаженные, маленькие глазки красноватого цвета. Кожа бледная. Нос… тоже выдающийся и, словно рыская в поисках добычи, постоянно двигается. Но еще более приметными на этом лице, вернее физиономии, – да простит меня Луна! – были толстые губы, не скрывающие выдающихся вперед крупных кривых зубов, наползающих друг на друга. Один верхний клык по непонятной причине отсутствует – не то выбит, не то с рождения нет, из-за чего нижний клык приподнимает верхнюю губу, придавая этому… ну ладно, скажем, непривлекательному лицу ехидно-насмешливое выражение.
Ошарашенно разглядывая швартовскую партию на княжескую руку и трон, похожую на белого сумасшедшего кролика, я ничего лучше не придумала:
– Ты уверена?
Гиена, вновь довольно «хрюкнув», ответила, коверкая слова, потому что вместо «с» у нее выходило «ш»:
– А то! Я наизусть знаю имена своих родных. Папа каждый день их вспоминает, особенно маманину. Так до седьмого колена и перебирает.
– Ну да, родных лучше не забывать, – рассеянно кивнула я, разглядывая это чудо природы.
Интересно: шутит она или серьезно говорит?
Между тем девица, окинув меня изучающим взглядом, презрительно шмыгнув носом, добавила:
– Так, ну ты мне не соперница. Даром что лопоухая, так еще и без запаха. Дедуня говорит, что настоящая баба должна быть запашистой, чтобы любой мужик мог за версту учуять.
Я невольно шмыгнула носом: уж больно куча хлама зловонная, вдобавок и от этой «княжеской невесты» несет не лучше. За версту, может, и не почуешь, но мимо точно не пройдешь равнодушно.
«Красотка» подхватила меня под локоток и потащила к телегам. Причем, прямиком к моей кибитке. Мысленно я взмолилась, чтобы она промахнулась, но не судьба. Во истину путь к счастью порой полон препятствий и страданий!
– Ты со мной поедешь? – уныло, обреченно спросила я.
– А то как же! Помогу тебе стать настоящей бабой, тем паче дорога длинная, небось скучаешь, – радостно сообщила горе-попутчица, опять хрюкнув.
Я предприняла последнюю попытку избавиться от нежелательной компании:
– Спасибо, конечно! А ты не боишься, что соперницей стану?
– Не, не боюсь. Что я – совсем глупая, что ль? Я ж тебе все секреты для завлекания мужиков не выдам, самые лучшие себе оставлю.
– Вот, спасибо, – нервно хихикнула я.
– Тебя как звать-то? – спросила настырная гиена, залезая в кибитку вперед меня. И получив ответ, назвалась: – Можешь меня Глашей кликать, но у князя лучше Глафирией.
– Глафирой?
– Не, Глафирией, так внушительнее. Мне маманя наказывала, а она от благородных гостей слыхала.
Вслед за мной, недовольно пыхтя, залез на козлы Вит. Уселся и, хмуро посмотрев на нашу попутчицу, пробурчал себе под нос:
– Неужто в Шварте больше девиц не нашлось на выданьи?
– Лучше меня не нашли, – похвалилась Глаша. – Папаня сказал, чтобы я не терялась: князей – много, а настоящих мужиков – не дюже. Может в дороге найду кого поприличнее Валиана Северного. А то дедуня ворчал, что гарем – это срамно для настоящей гиены…
– Это тот дедуня, что по помойкам сокровища ищет? – подковырнула я чересчур самоуверенную настоящую гиену, помянувшую мои уши.
– А то кто же! – горделиво кивнула Глаша. – Он у меня – ого-го какой стоумовый! Не все, правда, замечают, но все равно уважаю-ют!
Я чуть не закашлялась, когда рядом захрюкал (впервые от него подобные звуки слышу) от смеха Вит:
– Конечно, уважают. Почитай, уж лет пятьдесят уважают. Про старого Смарга только глухой не слышал, как он сокровища ищет, волшебные замки в облаках видит и белокурых девиц, которые с небес ему машут и зовут, обещая ублажать и вечно любить.
Глаша на миг помрачнела, потом, воинственно шмыгнув носом, вновь воспряла духом:
– Маманя говорит, что верить в сказки не зазорно. И сказки – урок.
Вит, округлив глаза, обернулся и, подозрительно посмотрев на внучку известного швартовского «сказочника», как выяснилось, осторожно поинтересовался:
– Глафирия, а сколь тебе годков-то стукнуло?
– Пока еще тридцать, – гиена, вновь самодовольно глянув на меня, торжествующе ухмыльнулась. Словно в том, что она до сих пор девица, есть какое-то несусветное преимущество передо мной. Затем добавила: – Как дедуня сказал, я яблочко в самом соку. Главное, чтобы кому попало надкусывать не давала, но попробовать лизнуть – можно. Вдруг будущий жених привлечется вкусом, потеряет разум и решится…
Рядом с телегой остановился Маран, осматривавший обоз, перед дорогой, но, услышав Глафиру, споткнулся. Замер. Недоверчиво смотрел на швартовское «яблочко в соку», а та, заметив внимание к себе, заиграла белесыми бровями и, завалившись на скрученные сбоку кибитки ковры, приняла, по ее мнению, соблазнительный вид. Мы с Витом, открывшим рот, то переглядывались, то смотрели, как Глаша оглаживает свои бедра и плотоядно сверлит нашего волка маленькими глазками.
Наконец, в кои-то времена оторопевший, Маран мотнул темноволосой головой, словно стряхивая с себя этот взгляд, зло, брезгливо сплюнул и пошел дальше. А Вит усмехнулся и, проводив глазами верхом проехавшего мимо нас в голову обоза княжеского поверенного, неожиданно обратился к Глаше:
– Детка, ты нашему голове свои яблочки лучше не суй: не оценит, женатый он давно. А вот тот молодец, что сейчас гарцевал мимо, – поверенный самого князя Валиана. Кот молодой, холостой, – Вит смерил подобравшуюся и внимавшую ему девицу озорным взглядом. – Из оцелотов он, поняла? Видала бы ты его в обороте: мех, стать, прыть – красавчик, одним словом. Кажись, яблочки наливные уважает. У нас в Волчьем клыке только и хрустел теми, что с прошлого года чудом сохранились…
– Я приличная девица, между прочим, и надкусывать только жениху позволю, – заявила «детка», а сама, молчком спихнув меня с козлов, села рядом с Витом и озаботилась: – Точно-точно холостой? А кто еще из ваших?
Тяжелый случай, даже жалко эту гиену стало: бедняжка – ни умом, ни лицом не вышла.
Вит открыл рот, собираясь съязвить, но я тронула его за рукав, и он, улыбнувшись понятливо, ответил:
– Точнее некуда! Прости, детка, но среди наших оборотней нет холостых, все давно и счастливо женатые. Ведь молодняк в такие важные поездки не берут. Чай дань и женщин везем самому князю.
Стрела, хитро пущенная Витом, попала в цель: Глаша-Глафирия, судя по хищно блеснувшим глазам, решительно настроилась покорять Романа, кажется, впервые за несколько напряженных, унылых дней обещая нам развлечения.
***
Всю дорогу Глаша не смолкала, только мне часто приходилось направлять беседу из опасений злить старого доброго Вита ее советами по завлеканию мужиков. Из рассказов о жизни в Шварте мы узнали, что война действительно сильно прошлась по землям гиен: расположение городка на перекрестье больших трактов, речная пристань, да и самое обычное имущество – все это влекло и княжеских наемников, и охочих до чужого добра и женщин соседей и мародеров. В схватках погибло много молодняка, были разграблены торговые дома, склады, хозяйства. Украли много молодых женщин, а оставшихся быстро разобрали вернувшиеся с войны холостяки.
Сейчас в Шварте зорко следят за несозревшими девчонками, прячут и берегут для своих. Девиц и десятка не наберется, поэтому решили на совете рискнуть и отправить на смотрины Глашу, во всех отношениях видную и к замужеству готовую. Даже на гарем согласную. А чтобы не прогневать светлейшего князя, подчистили все запасы и собрали дань. Теперь вся надежда на длинное благодатное лето: наловят рыбы, соберут урожай – авось выживут, если дружно постараются. Впрочем, гиены известны крепкими стайными и родовыми узами. Это вам не пройдошливые шакалы, где каждый сам за себя и собственный кошелек.
Время от времени назойливая попутчица порывалась делиться со мной советами своей «мамани», главным правилом у которой было: в погоне за счастьем, считай мужиком, нет преград, а на дороге оно не валяется. Так что, если нашла, хватайся четырьмя лапами, зубами, хвостом и не выпускай. Не можешь перелезть преграду к счастью – обойди, пролезь, прокрадись. Не можешь купить – укради. Не сговаривается – загони в ловушку. Самый боевой совет звучал так: если не можешь соблазнить, возьми силой – женщине все простят! Услышав этот совет, я глубоко задумалась о том, как можно «взять силой» будущего жениха – мужчину, который непременно сильнее женщины.
Теперь понятно, отчего Глашин отец хорошо знает всех родственников ее матери, – поминает частенько!
После остановки на ночлег Глаша преобразилась: многозначительно посмотрев на меня, распустила волосы и без конца перекладывала их то на плечи, то за спину в одном ей понятном беспорядке. Видно, для большей соблазнительности. Выпячивала губы, усиленно моргала, будто ей что-то в глаз попало. Потешно!
Я закашлялась, когда, хитро мне подмигнув, швартовская прелестница расстегнула пуговички на нижней рубахе и приоткрыла бледную грудь. Чуть оттянула сарафан пониже, но старенькая одежда никак не хотела слушаться хозяйку, сбивалась. Пришлось бедняжке без конца тянуть вниз подол и полы рубахи в стороны. При этом она не забывала перекидывать волосы туда-сюда и вилять полными бедрами перед усевшимся на бревне Романом.
Наблюдая за охотницей за счастьем, я невольно застыдилась, уж больно это зрелище напоминало собственную попытку увлечь мужчину. Ох-ох, и у меня самой беда с головой.
– Ох, срамота-то какая! Да разве ж приличная девка ляжками так вихлять будет? На такую никто и не взглянет! – вторил моим подозрениям старый Вит, проходя мимо с ведром, чтобы набрать воды в ручье.
Глаша остановилась, мрачно посмотрела на песца и высказалась:
– Не бывает непривлекательных женщин, бывают слабые мужики!
Вит резко остановился, грякнув ведром:
– Это кто ж тебе сказал?
– Дедуня!
Старик посверлил гиену внимательным взглядом, потом неохотно согласился:
– Может ты и права.
Роман, как в прошлый раз, склонив голову к плечу, наблюдал за Глашиными заигрываниями. Конечно, он сразу понял, на кого она «охотится», но при этом лишь довольно щурился и снисходительно улыбался, откровенно забавляясь.
Четверо возниц гиен развели для себя костер отдельно и, судя по запаху, варили уху, не обращая внимания на соплеменницу. А вот мужчины моего клана кидали на нее мрачные, хмурые взгляды, и морщинки между бровями у них становились все глубже. Что-то их растревожило.
Я подошла к нашему костру, намереваясь присесть, но тут за моей спиной раздался приглушенный рык Марана:
– Ата Роман, почему ж вы в этот раз не учите девицу, как правильно мужчин соблазнять? Нам еще дней восемь пути, так, может быть, взялись бы за столь деликатную работу? Лу Глафирии явно не терпится сразить женихов наповал женскими чарами. А такой… кот-ухажер, как вы, верно знаток в этом деле.
До того благостно отдыхавший возле костра кот лишь ушами шевелил, прислушиваясь к лесным звукам. А после Маранова предложения подобрался и улыбаться перестал, поскольку Глаша, словно оголодавшая хищница, все свое внимание на него устремила, причем по-охотничьи плавно и неслышно, едва не пригибаясь к земле, направилась к «дичи».
– Ат-а-а Рома-а-н, это правда-а? – нараспев проурчала она, медленно, замирая от удовольствия, приблизилась и плавно присела рядом с вожделенным котом, не сводя с него горящего красноватого взгляда.
Выглядела при этом освещенная огнем Глаша-охотница весьма устрашающе.
Поверенный князя вымучено улыбнулся ей, а затем, бросив мрачный взгляд на Марана, пристыдил:
– Я, конечно, понимаю, что вас так обеспокоило, ата Маран. Стоящих претенденток все меньше, а повитуха ваша – редкое, бесценное сокровище для клана, но зачем же так мужика подставлять, который вам ничего плохого не сделал.
Ах ты! Вот же пройдохи мои сопровождающие, гуси лапчатые! Враз сникли. Озаботились. Кто бы сомневался, что на смотринах я более выгодная партия, чем Глафирия. Настроение у меня, в отличие от остальных, наоборот, круто поперло вверх. И дальнейшее представление, как Глаша обхаживала пока еще вяло сопротивляющегося Романа, я смотрела с огромным удовольствием. Думаю, скучать в дороге больше не придется.
Глава 7
– Тпру-у-у! – неожиданно остановил лошадей Вит.
Очнувшись от дремы, я невольно навострила уши. Из-под шкуры вылезла такая же заспанная Глаша, шмыгнула носом, потерла некрасивое помятое лицо широкими ладонями и подозрительно уставилась на полог, закрывающий вход в кибитку.
Я окликнула возничего:
– Ата Вит, почему остановились, мы же мало проехали, вроде?
– Похоже на то, что о нашем обозе только глухой да ленивый не знает. Вот и пользуются, лиходеи… Сейчас разузнаю.
Я резко села, испуганно прижав руки к груди:
– Опять напали?! – сердце у меня понеслось вскачь.
– Маманя! – сипло со сна, совсем не по-женски «пискнула» Глаша, подтаскивая к себе шкуры, явно намереваясь, как и я давеча, зарыться поглубже со страху.
– «Маманя»… – передразнил ее Вит. Затем отогнул полог, посмотрел на нас обеих с укоризной, мол, эх вы, трусихи. Усмехнулся и пояснил, видно сжалившись: – В паре верст отседова клан шакалов обретается, небольшой клан, но князюшка наш никого своим высоким вниманием не обделил. Поверенный его светлости утречком вперед обоза ускакал, а сейчас вернулся, заодно еще телегу привез с данью от шакалов и девицу тоже.
Глаша мигом выпросталась из шкур и недовольно прошепелявила:
– Принесла нелегкая лишнюю бабу. Если она на моего оцелота лапу наложит, я ей все космы повыдергаю…
– Лу Глафирия, вы уж определитесь, кто вам важнее: цельный князь или его служака-поверенный? – привычно потешался наш возница.
Гиена ухмыльнулась хитро, отчего одинокий нижний клык смешно вылез наружу, а рот перекосило:
– Дедуня сказал, что гарем – это срамота, а вот маманя считает, что третий не лишний, а про запас. А женщина всегда права…
– Маманя, значится, сказала? – мрачно перебил дочь чересчур предприимчивой родительницы Вит.
– А то как же, маманя! – хвалилась Глаша. – Она баба толковая, не по годам. Особенно когда спит клыками к стенке.
– А это кто…
– Папаня! Это он любя говорит, потому как запросто так никого нахваливать не будет, значит – точно умная.
Старый Вит, хмыкнув, подыграл Глаше:
– Повезло твоему папке с женою. Прямо как мне с моей ненаглядной.
Тут уже я не выдержала, захихикала. Но наше немудреное развлечение длилось не долго. Раздался звук приближающихся к кибитке шагов, затем, распахнув полог, на нас уставился Маран:
– Лу Савери, лу Глафир… ия, принимайте попутчицу. Эта лу из клана шакалов Призрачный хвост вместе с нами на смотрины к князю едет.
При этом Маран клацнул зубами и по-волчьи зло блеснул глазами, сдерживая бешенство. Но девицу-шакала в кибитку подсадил бережно и вежливо. Следом за ней со всего маху шмякнул на пол два туго набитых кожаных баула. Понятно почему: перед нами, сразу ошарашено замолчавшими, в замешательстве мялась тоненькая девчонка-веточка лет четырнадцати, не более. В таком же, как на мне, плате малолетки, в теплой стеганой черной душегрее поверх новехонького синенького сарафанчика, расшитого по подолу ромашками, в ладных, хоть и не новых, начищенных сапожках.
Девчушка зыркнула по сторонам, оценивая навязанную компанию, вымученно улыбнулась, показав маленькие белые клыки, тонкими пальчиками нервно поправила плат на щеках и широкую, белую, шелковую ленту, закрепляющую его на голове. Уши, прижатые к макушке, выдали ее волнение и страх – остроконечные, мохнатые, по краешкам рыженькие, с серой полоской по середине. Видимо, и сама девочка двухцветная. Мы с Глашей и Витом потянули носами, знакомясь с запахом слишком молоденькой невесты и удивленно выдохнули: девочка-шакаленок только вошла в пору созревания – женский аромат едва-едва проявился.
– Это чего творится на белом свете-то?.. – у Вита от возмущения голос пропал, дыхание перехватило. – Детей уже на смотрины посылают.
– Мне уже пятнадцать, – попыталась оправдаться девочка, но вышло у нее плохо.
– А других не было что ли? Постарше? – посочувствовала я.
– У нас маленький клан, остальные все замужние или просватанные. Я одна подошла…
– Садись детка, в ногах правды нет, – Вит по-отечески приветливо указал на ковер рядом с Глашей, и шакаленок, немного потоптавшись, села между нами.
– Меня можешь звать Глафирией, а это Савери, – встрепенулась гиена, исковеркав мое имя: ну никак у нее «с» не получалось. – Назовись и ты, коли вместе едем.
– Марийка, – тихо ответила девочка, исподлобья разглядывая нас карими, широко распахнутыми глазами.
Плат мешал рассмотреть ее, но хорошенький курносый носик и четко очерченные пухлые губки выдавали вполне симпатичное личико.
– Сегодня хороший день, – прошепелявила Глаша, вальяжно откидываясь на борт телеги.
– Это почему? – искренне удивилась Марийка.
Мне тоже стало любопытно: почему?
Глаша снова самодовольно хмыкнула и заявила:
– Скоро я стану богатая и любимая. И князь почти мой и ата Роман… может быть.
Вит, отвернулся и скомандовал лошадям «Но!», при этом слегка согнувшись, затрясся. Смеется, конечно. Я бы тоже повеселилась с ним, но правила гостеприимства требовали разговор поддержать, как и шакаленка с круглыми, изумленными глазами, поэтому серьезно спросила у самонадеянной гиены:
– Ого, Глаш, значит, в выборе князя ты уже не сомневаешься?
– Ну какие из вас соперницы? Тоже мне… – поморщилась она и с нескрываемым высокомерием добавила: – Вы ж еще малолетки совсем. Так, ни рыба ни мясо. Не чета нам, настоящим бабам!
Марийка быстро обернулась, осмотрела меня с ног до головы и удивленно приподняла темные брови.
– Мне двадцать три уже, Глаш, – вяло возразила я, сказав о своем возрасте больше для нашей новенькой, – ненамного ты старше. И учти, помимо нас ко Двору еще много девиц прибудет.
– Я очень надеюсь! – невольно выдала свои страхи и чаяния Марийка. Выходить замуж за князя она, как мне показалось, не горит желанием.
Гиена хмуро посмотрела на меня, потом, отмахнувшись, заявила:
– Врешь! Ты ж не пахнешь совсем!
Марийка резко повернулась ко мне и повела носом, принюхиваясь. Напрасно она пыталась уловить мой аромат. Потом о чем-то задумалась, уткнувшись взглядом в сжатые на коленях руки.
– Может к смотринам и проклюнется мой аромат, – расплывчато пояснила я.
– Не проклюнется, лу Савери, не беспокойтесь, – не оборачиваясь, мрачно буркнул Вит.
Марийка покосилась на спину возничего, затем внимательно посмотрела мне в лицо. Такое впечатление, что ребенок она только с виду, а вот в глазах совсем не детский, сметливый, цепкий ум, хитринка… С этой «деткой» лучше быть настороже. Хотя, кому на Зеленой не известно, что любой шакал с детства непрост? Среди этих проныр нередко встречаются воришки, жулики и тому подобные скользкие личности.
– За мной еще огромное приданое дают: целых четыре телеги рыбы и солонины. А за вами, что князю светит? – хмуро заявила Глаша, обеспокоившись своим будущим.
– Ковры да золото, – хохотнул Вит, ему прямо-таки особое удовольствие доставляет поддразнивать глупенькую гиену.
– А за мной телегу дорогих тканей, – почему-то устало и безрадостно ответила Марийка.
– Золото и ткань – это хорошее приданное, куда уж лучше, – угрюмо признала Глаша. Помолчала чуть-чуть и поделилась новостями: – У нас вот давеча на южных купцов кто-то напал, когда те рекой шли. Говорили, ткани везли на север продавать. Так там, по слухам, много всего было: и сукна, и даже шелков, а теперь купцы те с носом остались. Да и суденышко то грабители на мель посадили, его потом папа с мужиками помогал с мели снимать. А то перекрыли проход, целый затор устроили…
– Значит ткани, говорите, лу Глафирия?.. – задумчиво проскрипел Вит, при этом, наконец, обернувшись на Марийку.
Девочка сжалась под всезнающим взглядом много чего повидавшего старика, как если бы попалась на чем-то, но ее голосок прозвучал на диво спокойно, безмятежно:
– Ага, ходили такие слухи. Мы ниже по течению реки живем, так что новости мимо нас не проходят.
– Ну да, ну да, – по обыкновению «согласился» Вит. А затем поинтересовался: – Лу Марийка, а что же старшие в Призрачном хвосте говорят? Что думают о теперешней жизни? И верно, вам тоже сильно досталось во время войны?
Девочка хотела было, видимо по привычке, ноги к груди прижать, обняв их руками, но кибитку бросало из стороны в сторону и, завалившись на очередном ухабе, она, раздраженно фыркнув, уселась, как и мы. Неуверенно, опасаясь, что одернут, постелила под зад и под спину шкуру и привалилась к бортику. Мы терпеливо ждали ее рассказ, даже разговорчивая Глаша помалкивала.
Марийка опустила голову, и спрятав лицом за платом, наконец поведала:
– Мой дядя дань для князя по осени собирал. Еще тогда понял, что князь войну выиграет и придется нам под ним ходить… Только он не думал, что Валиан Северный жениться задумает. Да оборотниц с дальних краев соберет, а то бы успел и меня пристроить…
У нас, так же как и у остальных, дела сейчас плохи. Кому в неволе жить охота? Да только война еще хуже. Самых сильных и молодых сколько полегло...
И столько боли, и тоски в ее голосе выплеснулось, что я выпалила, почти не сомневаясь почему:
– Кто-то из твоих погиб?
Девочка совсем поникла, сгорбилась, как от непосильной ноши, и с болью в сердце выдавила:
– Наш дом богатый и хозяйство крепкое… было. На всю деревню красовался. Отец никого не боялся – сильный и смелый… а матушка – красавица, каких поискать. К нам первыми пришли, ночью. И не Валиановы наемники, а шайка мародеров без роду-племени… Меня после дядя забрал в свою семью. Так вот вышло, что я у них ночевала. Мы с сестрами на луну гадали, женихов перебирали… пока моего отца с матерью убивали.
– Вот оно как, – Вит обернулся и горько вздохнул. Его старческие глаза заблестели от слез, и я не выдержала, всхлипнула.
Глаша подвинулась к сироте, протянула ей корзину с пирожками, начиненными всякой-всячиной, и печеной картошкой с луком, что я в таверне вчера утром купила.
– Ешь, горемычная, мне еда завсегда с горя помогает и от любой хвори, – посоветовала она, заботливо поднимая холстину.
Затем, громко шмыгнув носом, тоже решила «подлечиться».
Вит согласно покачал головой, отворачиваясь, и я, глядя на дружно жующих Марийку и Глашу, присоединилась к перекусу, не забыв ему предложить тоже полакомиться. Макнула картошечку с лучком в берестяную солонку. До чего вкусно-о!
Как ни странно, но «несравненная» Глафирия довольно быстро и без особых затей помогла Марийке успокоиться и обвыкнуться в нашей маленькой компании княжеских невест. Мы до самого вечера слушали Глашины истории о жизни в клане гиен. Теперь я понимаю тех бедняг, всем миром решивших собрать приданое, чтобы сбагрить это «швартовское яблочко» хоть куда-нибудь. Уверенности в себе и непрошибаемого упорства самой старшей из нас девице было не занимать.
***
Красный, полыхающий закат – верный предвестник жаркого денька – расцветил небо яркими красками. Сочная, радующая глаз, молодая листва тихонько шелестит на легком ветерке, словно обменивается с ним новостями. По одну руку лес, по другую – река плавно несет свои воды вдаль. Помимо топляка в прибрежных зарослях встречаются хатки бобров, а иной раз и сами бобры – забавные, с перепончатыми лапами и хвостами-веслами. В небе летят косяки перелетных птиц, возвращающихся на гнездовье из теплых краев. И ехать нам вдоль берега еще пару дней.
