Текст книги "Найдена"

Автор книги: Ольга Григорьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

11

– Журка… Помоги, Журка, – попросила я и вдруг вспомнила: «Ах, нет, Журка не поможет. Он остался там, в челноке, а я покачиваюсь за широкой спиной одного из воинов Апонницы… У Апонницы белые как снег волосы и ясные глаза. Они жгут меня ненавистью. Нужно отвернуться, чтоб не видеть этих горящих глаз…»

Я попробовала повернуть голову, застонала от прострелившей шею боли и открыла глаза.

Надо мной нависал серый в щербинах земляной потолок. Сквозь округлую дыру сверху сочился слабый свет.

«Яма или высохший колодец», – подумалось устало. Как я очутилась в колодце? Я не помнила…

– Лежи тихо, – раздалось сбоку.

Я покосилась на говорящего. Рядом с кружком света на влажном полу сидела худая женщина в грязной рубахе. Распущенные волосы укрывали плечи и грудь незнакомки, сползали на скрещенные ноги и паучьими лапами тянулись по земле. Таких длинных волос я никогда не видела. Между лежащими на полу прядями виднелась плотно перехваченная кольцом щиколотка. От кольца тянулась цепь. Я пригляделась и ахнула.

– Чего дивишься? – низким голосом спросила женщина. – Золота не видела?

Я видела золото. Но не золотые кандалы.

– Это все из-за моего дара, – глухо пояснила женщина. – Из-за него и сижу тут.

Я попробовала встать. Боль швырнула назад. «Апонница! Зачем так-то было бить?» – мысленно упрекнула я дружинника.

– Ты Апонницу не вини, – неожиданно отозвалась незнакомка. – Он нынче неподсуден.

Как она узнала мои мысли?

– И все земные ошибки ему прощены.

«Сумасшедшая», – сообразила я и притворно кивнула:

– Да, да, Бог ему судья…

Женщина пошевелилась. Цепь лениво звякнула, черные ввалившиеся глаза незнакомки уставились на меня.

«Нужно убираться отсюда, – решила я. – Кто знает, что придет в голову спятившей бабе. Вон какая она тощая и грязная. Небось давно тут сидит… И глаза блестят как-то нехорошо».

– Зря стараешься. Отсюда не уйдешь, – сказала сумасшедшая. – И избил тебя не Апонница, а Святополковы слуги. Еще повезло, что не убили. Апонницевых-то воинов овиноватили в смерти князя Бориса и зарубили неподалеку от города, в овраге. То-то воронам радость.

В смерть Апонницы не верилось. Его всадники казались такими сильными. Они верили Святополку и искали у него правды. Не послушали меня…

– А как же я?

– Видать, нашлись добрые души, пожалели.

– Пожалели? – Я обвела глазами сырые стены.

– И то верно, какая уж тут жалость… – Она улыбнулась. В пустом рту показались два острых, как волчьи клыки, обломка. – Их-то сразу, быстро, а тебе теперь мучиться в Ведьмачьей яме.

– Ведьмачья яма?

– О ней немногие знают, а нас с тобой угораздило в ней очутиться. Она за городом, у реки. Потому тут и стены такие мокрые, и под ногами сыро. Стражи нет. – Незнакомка улыбнулась еще шире. – И еды не дают. Сюда бросают ведьм. Помирать… Какой дурак станет вытаскивать ведьму и кликать себе беду?

Меня передернуло. Ведьм я не боялась. Люди часто так называли знахарок, что лечили травами, ведуний, которые умели по течению реки или заходу солнца указать верный путь, и даже хитрых бабок-повитух, которые помогали при тяжелых родах, но эта… В ней чуялось что-то необъяснимое и поэтому страшное…

– Не бойся, я не ведьма, это Святополк меня так нарек… Ну ничего, ему злодейства еще аукнутся. – Она встала и вскинула вверх руки. Маленькие сухие кулачки утонули в светлом луче.

– Окаянный!!! – завизжала помешанная. – Сдохнешь, как собака, и никто о тебе доброго слова не скажет!

Я тихонько отползла к стене. Сумасшедшая заметалась по яме, изредка поднимая к потолку искаженное яростью лицо и взвизгивая:

– Все тебя бросят, все оставят! Задохнешься собственной кровью! И Ореев меч тебе не поможет! Тело у него человечье, а душа – каленая, холодная… – Она внезапно остановилась, по-птичьи склонила голову к плечу и хихикнула: – Хотя тебе-то, дураку, неведомо про Ореев клинок… Ты и не знаешь, какую силу в руках держишь. Приказываешь ему, а он лишь самому прародителю Орею [14]14
  Легендарный прародитель всех славян


[Закрыть]был по руке! Даже Сварогов [15]15
  В славянской мифологии Сварог – бог неба и небесного огня (бог-отец)


[Закрыть]кузнец его не удержал, куда уж тебе, глупый князь!

Она расхохоталась и смолкла. Забившись в угол, я настороженно следила за ее движениями. Однако сумасшедшая не нападала. Она закрыла глаза, глубоко вздохнула и плавно опустилась на пол. Ее голова склонилась на грудь, и нечесаные космы скрыли лицо. Я прислушалась. Дыхание безумицы было ровным. Заснула…

– – Не сплю… – не поднимая головы, тихо сказала она. – А тебе отсюда не выбраться. И мне тоже. Меня золото в землю тянет. Заговоренное оно. Я его в лесу закопала, Земляную Кошку [16]16
  В славянской мифологии – мифическое существо в образе огромной кошки, стерегущее клады


[Закрыть]приставила стеречь, а та не устерегла, вот и нашел его Окаянный князь, вот и сковал мне кандалы… Ой-ой-ой… Тянет меня золото в землю… Тянет….

– Ладно тебе… – примирительно пробормотала я. – Всех земля возьмет, и с золотом, и без.

Она подняла голову. Из-под спутанных прядей блеснули глаза.

– Ничего ты не понимаешь. Девчонка! Теперь она не казалась мне безумной.

– Да, я не сумасшедшая, – согласилась она. – И не ведьма, а просто Болотная Сновидица. Мысли слышу, зверей слышу, траву, деревья… С ветром могу говорить, с кромешниками… Что тут худого?

Мысли? А ведь она угадывала мои! Может, и впрямь Сновидица? Только откуда ей взяться? Старик рассказывал, будто они жили где-то в странном месте под названием Приболотье и это было очень-очень давно…

– Да, – подтвердила она. – Наш род кончился. Теперь все больше колдунов да ведьм. И Святополк меня обозвал ведьмой, а я вовсе не ведьма. Они худое творят, порчу наводят, детей крадут. Я их не люблю. Доброе в них лениво – просыпается лишь за щедрую плату. Я так Окаянному и сказала, а он только засмеялся. Какое, говорит, мне дело, кто ты. Главное, с Земляными Кошками умеешь разговаривать.. Будешь мне клады искать. Глупец! Разве Сновидицы для того на свете живут, чтоб клады искать? Я не стала свой род позорить…

Для сумасшедшей она говорила слишком связно. Слова текли одно за другим, словно нанизываясь на невидимую ниточку. А если поверить, что она и есть та самая Сновидица из болот? Хоть на мгновение? Может, тогда мне удастся не думать о боли в голове и о своей печальной участи?

– Тебя как звать?

– Дарина. – Она выпростала из-под складок рубахи тощие руки, повернула одну ладонью вверх и провела по ней указательным пальцем другой: – Видишь, какая тонкая линия рождения? Это оттого, что меня родителям боги послали. В утешение на старости лет. Потому и Дарина – дар, подарок.

Она откинула волосы с лица, снова улыбнулась неприятной волчьей ухмылкой и коснулась пальцем разбитой губы:

– На это не гляди. Я красивая была, только вся моя краса осталась в Святополковой пыточной…

Ее плечи передернулись и согнулись. Захотелось помочь ей, утешить, но как? Вдруг она все-таки сумасшедшая? В это поверить легче, чем в загадочную Сновидицу…

– Глупая, – беззлобно сказала она и покачала головой. – Ни во что не веришь. А жизнь неверящих бьет и учит. Недаром твой путь Ореев меч перечертил, судьбу перевернул…

Дарина замолчала. Я подняла голову. Луч сверху стал гуще и желтее. Должно быть, на воле сейчас светло, день… И почему со смерти Старика все пошло кувырком? Чем я прогневала Бога? А может, и впрямь неведомый мне клинок перечеркнул всю мою прежнюю, счастливую, хоть и голодную, жизнь?

– Дарина! – окликнула я.

Сновидица повернулась. Свет упал на ее худое лицо, очертил ввалившиеся щеки и заостренный нос. Какая она все-таки страшная…

– Дарина, о каком клинке ты говоришь? Как он перевернул мне судьбу?

Я кривила душой. Об Ореевом мече я слышала. Старик часто пел про Отца Орея. В старинном сказании он был величайшим воином и много сражался. От него пошли все наши славянские роды. А его дети поставили на реке Непре городище – нынешний Киев.

– Помнишь песню о том, как в одной из битв он потерял свой меч-победитель? – вслух подхватила мои размышления Дарина.

Я помнила. Эта песня мне нравилась. И Старик пел ее как-то особенно, словно не пересказывая давнюю легенду, а говоря о настоящем, том, что случилось на самом деле.

 
– И молил Орей, где звенела сталь,
Где звенела сталь да где главы с плеч:
«Отворите, други, свои уста,
подскажите мне, где мой верный меч!»
Но молчат друзья в вековечном сне,
Заметает пылью их путь земной,
И не виден след на сырой траве,
На сырой траве, под речной волной, —
 

пропела я и добавила: – Он так и не нашел свой меч.

 
– Не узнал Орей, что его клинок
Уж давным-давно Шрамоносец ждал,
Что в небесной кузне седой Сварог
Из своих же жил сеть мечу сковал, —
 

неожиданно подхватила Дарина.

 
– Что грохочет в небе не грозный гром,
Да не грозный гром и не Кулла-смерч,
А родит одна из десятка жен
Из Сварожьей жилы пропавший меч…
Тот мальчонка рос, словно нелюдь-тать;
Словно нелюдь-тать да с волками в ночь,
Роду-племени не хотел признать,
Людям-родичам не умел помочь, —
 

пела Сновидица.

Слова старинной песни завораживали. Так и виделся тот дикий мальчик с чужим взглядом и равнодушным лицом. Сказ Старика всегда оканчивался на том, как Орей ищет свой клинок и не находит, а оказывается, было еще и продолжение! Только какое-то непонятное… Кто такой Шрамоносец? И как женщина может родить меч?

 
– А взял отрок сталь, словно сросся с ней;
Словно сросся с ней, не рубил – играл,
Не рубил – играл, убивал, как пел,
Не любви искал – во крови горел.
В человечьем теле клинковый дух
На Сварожьей жиле, как пес цепной,
Все метался, выл да рвался из рук,
Все рвался из рук да стремился в бой…
 

Дарина замолчала.

– А дальше? – спросила я.

– Дальше? – Она вздохнула. – Тот сын Орея был убит в бою, но у него тоже остался сын. Сварог перенес в мальчика бессмертную душу меча и повелел, чтобы с той поры каждый первенец в этом роду со смертью отца получал его дух. За много веков Ореев меч сменил множество тел, но он все еще ходит по земле. Он жесток, холоден и бесстрашен, однако человеческая плоть и вековая мудрость смирили его нрав. Он научился притворяться, и теперь почти никто не может распознать его среди тысяч простых воинов…

– Красивая легенда, – сказала я. – Только непонятно, кто такой Шрамоносец?

– Это не легенда. – Дарина покачала головой. – Шрамоносцем звали Сварогова кузнеца, который сумел выплавить из бессмертного меча душу, а потом вковать ее в тело простого человека. Но за работой он пропустил время собственной смерти и теперь обречен вечно скитаться по свету, чтоб ненавидеть свое творение и служить ему. Но это совсем другая история…. А ты подошла к Орееву мечу так близко! Тронула его… Поэтому и вся твоя жизнь перевернулась. Но тебе еще повезло. А вот твоему старому другу – нет.

Она пошевелила скованными ногами, печально поглядела на посиневшие от холода пальцы и пробормотала:

– И мне не повезло. Хотя я его даже не видела. Не довелось…

– А хотелось бы?

– Хотелось.

Это короткое «хотелось» меня убедило. Нет, передо мной была совсем не сумасшедшая, а настоящая Сновидица из глубины веков, для которой меч Орея был кровным родичем, почти братом. И мудрость их была сродни друг другу. Идти бы им по жизни рядом – ей и этому неведомому человеку, в чье тело нынче закована душа Ореева клинка…

Я вовремя одернула себя. Нельзя же так доверять словам! Песня, конечно, красивая, но это всего-навсего песня, древняя сказка, и никакого Ореева меча на свете нет. Неведомо даже, был ли сам Орей…

– Эй!

Крик раздался сверху. И голос, показался знакомым. Недоумевая, я поглядела на Дарину. Та уже стояла запрокинув голову и пристально глядя вверх. Потом разочарованно вздохнула и повернулась:

– Не слышу… Золото притянуло к земле. Под землей все мысли слышу, а неба даже душой не могу достать.

– Эй! – Опять окликнули сверху.

Мое сердце дрогнуло, бешено забилось и чуть не выпрыгнуло из груди.

– Журка… – прошептала я одними губами. Это было невозможно, невероятно! Журка уплыл в челноке по реке Альте. Он не мог очутиться тут.

– Найдена! – снова прогудел его голос.

Тонкие пальцы Сновидицы легли на мое плечо.

– Отзовись же!

Я отдернулась, и, смущенно спрятав взгляд, Дарина шагнула в сторону. Однако повторила:

– Он – твое спасение. Отзовись.

– Я тут, – еще не веря в происходящее, прошептала я.

– Громче, – посоветовала Сновидица. – Я же говорила тебе: в Ведьмачьей яме нет стражей.

– Я здесь! – во все горло прокричала я.

Наверху обрадованно забормотали. Тонкая змеиная тень соскользнула вниз по стене, закачалась и оказалась длинной, сплетенной в узлы веревкой.

– Ты там как? – снова крикнул Журка. – Взобраться сможешь?

Я запрокинула голову. Веревка оканчивалась гораздо выше моего роста. Сюда бы лесенку…

– Я помогу.

Дарина… А я про нее и забыла!

Сновидица стояла рядом. Она убрала волосы в косу, не улыбалась и теперь казалась совсем не страшной. Если бы не худоба, синяки под глазами и рваное тряпье на плечах, она была бы даже красива. «И не старая», – мелькнуло у меня в голове, но спросила я другое:

– А как же ты?

– Мне отсюда не выбраться, – грустно сказала она и притопнула ногой. Цепь согласно зазвенела. – Заговоренное золото не выпустит. Оно привыкло лежать в земле и не хочет наверх. С виду кандалы махонькие да легонькие, а чем выше поднимаешься, тем тяжелее становятся. Земля это золото напитала своей силой, мне с ней не справиться. Святополк об этом знал, потому и заковал меня. Но я не буду долго мучиться, скоро умру. Жаль лишь, не сумею отплатить Окаянному… Но я что-нибудь придумаю. Обязательно придумаю. – У нее в глазах заиграли опасные огоньки и снова потухли. – Да ладно. Лезь.

Она согнулась и, склонив голову, встала на четвереньки. Я увидела худые, выпирающие из разрывов рубахи лопатки, тонкую-претонкую, как тростинка, шею и рваные рубцы на спине. Вставать на такую подпорку было страшно. Она и свое-то тело носила с трудом.

– Не бойся, лезь. – повторила она. И тут я не выдержала.

– Слушай, Дарина. – Я осторожно коснулась ее плеча. – Скажи, что для тебя сделать там, на воле? Ведь у тебя там кто-нибудь остался… Я обещаю – сделаю все.

– Все? – Сновидица так и не подняла головы, однако повторила: – Все ли?

– Да, все! Клянусь…

Знать бы, как опрометчива моя клятва! Но мне казалось, что она попросит передать весточку родичам или навестить кого-то из друзей. Однако Дарина села на колени и, глядя на меня снизу вверх, громко и торжественно заговорила:

– Да услышат твое слово старые боги, и новый, и те, что ходят по кромке меж явью и навью! Я, Дарина Сновидица, беру их в свидетели и кладу проклятие на того, кто преступит это слово! Так ли, Найдена?

Отказываться от обещанного было поздно. И страшно. Я кивнула.

– А коли так, то ступай к братьям Святополка, Глебу муромскому и Ярославу Новгородцу. Расскажи им, как умер Борис.

– Но я…

– Расскажи им, что слышала в Вышегороде и про Апонницу. Скажи: «Окаянный не успокоится, пока не убьет вас всех». Пусть братья сбросят его. Если это случится – моя душа найдет покой. Я буду отмщена…

Ее глаза горели. Казалось, что от нее самой исходит какое-то странное сияние, словно свет истекал из нее вместе со словами и кружился в воздухе, играя крошечными сверкающими пылинками.

– Свершится, свершится, свершится, – эхом запрыгали отголоски.

– Что ты сказала? – крикнул сверху Журка, но я не смогла ответить. Язык отяжелел и не повиновался.

Дарина схватила мою руку и сжала пальцы:

– За эту службу я обещаю тебе помощь. Только позови, а они передадут… – Она широко повела рукой, и, хотя я никого не увидела, воздух вокруг стал плотным, стиснул со всех сторон и тысячами маленьких чужих лап побежал по телу.

«Это просто мурашки… мурашки…» – подумала я, нащупала на груди оберег, подарок Старика, и наваждение пропало.

– Эй, Найдена! Что с тобой?! Найдена!!! – надрывался из светящейся дыры Журкин голос.

– Иди же. – Сновидица снова согнулась. Еще не оправившись от потрясения, я встала на ее склоненную спину, на миг почуяла под ногами тепло человеческого тела и обеими руками схватилась за веревку.

Когда я была уже на полпути, снизу донесся ее печальный голос:

– Прощай, моя девочка. И помни – ты обещала…

Да, я обещала… Обещала, обещала, обещала… Проклятое слово вертелось у меня в голове, а пальцы нащупывали узел за узлом все выше и выше.

– Найдена! Слава Всевышнему! – Теплая Журкина рука поймала мое запястье и дернула вверх, помогая выбраться.

Перевалившись через край ямы, я взглянула на небо. Закатное рыжее солнце тонуло в лесу.

«Откуда же в яме свет?» – некстати удивилась я. Журка помог мне подняться и, бережно поддерживая, поволок к темнеющим вдали зарослям. Он что-то говорил, но в моей голове вертелась не дающая покоя мысль: «Откуда же в яме свет? Откуда свет?» Не выдержав, я обернулась и неловко сделала несколько шагов назад. Круглая, похожая на лаз в нору дыра выплыла из-под небольшого кустика. Внутри было темно.

12

– Ты куда? – Журка дернул меня за руку, и Ведьмачья яма скрылась за кустами. – Я тебя насилу вытянул, а ты… Знаешь, как искал?! Почитай два дня голодал, едва не помер… А ноги? – Он задрал штанину. На колене темнела поджившая ссадина. – Во как ободрался! Это на Альте. Услышал твой крик и чуть не спятил спросонок. Гляжу – кругом вода, а тебя нет. Думал – утопла. Стал веслом шарить, слышу – опять кричишь. Я к берегу, да поздно – эти тати тебя на коня вскинули и бормочут что-то о Киеве, о Борисе. Я тогда ничего не понял, просто по следам пошел, а в ближнем селе мне все растолковали. Сказали, будто проехала мимо сотня князя Бориса и с ними спятившая девка, а сам князь пропал невесть куда. В его лагере крови по колено, его побратим болгарин Георгий и слуги – мертвые, а самого князя нет. Борисовы воины уезжали в село за едой, а когда вернулись и увидели такое – подались в Киев за правдой. Я как услышал эту историю, понял: тебя надо выручать. Переночевал в том селе, а поутру забрал челн и поплыл в Киев…

Журка все говорил и говорил, но его слова пролетали мимо, словно моя душа осталась прозябать в яме рядом с умирающей ведьмой. Даже мое спасение перестало казаться чудом.

– Я пол-Киева обошел, где только не побывал, пока узнал, что Борисовых воинов порубили в овраге возле города, а их девку опустили в Ведьмачью яму. Узнал утречком на заре, а ждать пришлось до вечера, чтоб стало потемнее. Ох, намаялся, извелся весь…

– Веревку-то где ухапил? – прерывая его никчемные объяснения, поинтересовалась я.

Журка заулыбался:

– На челнок сменял. Челнок хороший, а только деду Иону он все равно не нужен. – Он взъерошил волосы на затылке, на миг задумался, а потом решительно покачал головой: – А будет нужда – он себе новый справит…

Я вздохнула. Со мной случилось столько странных и страшных вещей, а Журке все кажется игрой. Легко ему… И люди его любят.

– Я думаю, братец уже оттаял, можно ворочаться в Вышегород, – вклинился в мои мысли быстрый Журкин говорок.

Я встрепенулась и заметила, что мы уже шагаем по береговой тропке, а вместо закатного солнца над кустами уныло блестит полулунник. В темноте ветви стали черными. Порыв ветра зашевелил их, и в тихом шепоте послышалось: «Предупреди Глеба и Ярослава. Предупреди… Ты обещала».

Я остановилась. Оглянувшись, Журка неуверенно спросил:

– Ты чего? Не хочешь в Вышегород? Из-за брата?

– Погоди…

Журкин братец был вовсе ни при чем. Мои страхи и сомнения упирались в данную ведьме клятву. Нарушить ее было совестно, а выполнить попросту невозможно. Даже если я доберусь до Глеба муромского или Ярослава Новгородца и расскажу им всю правду, разве они поверят, что их брат, князь Киева, – братоубийца и вор? За такие речи недолго вновь очутиться в Ведьмачьей яме.

Вечерний ветерок подул от реки. Стало холодно и неуютно. Журке надоело ждать моих объяснений. Он спустился к воде и там нашел себе занятие – подбирать камни-окатыши и бросать их по волнам. Почти не поднимая брызг, голыши прыгали по речной глади, а потом, словно устав резвиться, исчезали в темной глубине. Когда-то в детстве я тоже любила пускать «блинчики»… Неожиданно вспомнилось детство – голос Старика, его улыбка, запах и удивительное чувство свободы и защищенности. Тогда я знала: что бы ни случилось – его тепло и любовь не исчезнут. Старик был для меня и отцом, и домом, и будущим. А теперь? Что у меня в будущем? Ведьмачья яма? Нет, я туда не вернусь! И плевать на обещание! Нужно попросту переступить через глупые угрызения совести и все оставить позади – князей с их сварами, воспоминания о Ведьмачьей яме и самой ведьме Дарине. Почему я должна выполнять ее пожелание? Может, она уже давно спятила… Ведь бормотала о каком-то очеловеченном мече, который перечеркнул мою судьбу. Кто в здравом рассудке поверит в подобную чушь? А еще я христианка, и мне не пристало выполнять просьбу ведьмы. «Сновидицы», – шепнуло что-то внутри.

– Сновидица или нет, все одно – ведьма! – вслух возразила я и окликнула Журку: – Ты что, тут до ночи собрался дурака валять?! Сам же спешил в Вышегород.

– А ты пойдешь? – вскинув голову, поинтересовался он.

– Пойду.

К полуночи мы добрались до Бративы – небольшой деревни в десять дворов. Братива стояла в стороне от большака, и Журка с его болтливым языком быстро отыскал дом для ночлега. Не мудрствуя, он постучался в первые же ворота и радостно оповестил:

– Доброго здровьичка, хозяева! Примете ли гостей до света? Идем аж с самого Киева, несем новостей на всю ночь, только с голодухи как-то несподручно рассказывать.

Открывшая нам молодая баба недоверчиво вгляделась в Журкино лицо, покосилась на меня, а затем оправила цветастый платок и благодушно кивнула:

– Отчего ж не пустить. Гость в дом – и Бог в дом.

Меня передернуло. После резни в избе Улеба я стала бояться чужих домов.

– Проходите…

Ворота заскрипели, на круглое лицо бабы упал лунный свет, пробежал по обиженно выпяченным губам, отразился в глупых круглых глазах, и я успокоилась. Однако, входя в дом, перекрестилась. Улеб вспомнился не к добру…

В горнице сидели трое взрослых мужчин, две крепкие приземистые бабы и едва вышедший из ребячьего возраста парнишка. Из-под пестрого одеяла в углу слышались детские шепотки. Бородатый мужик, с похожим на огурец лицом, лениво приподнялся и указал на накрытый стол:

– Добро пожаловать, гости дорогие. Отведайте, чего Бог послал.

Мы сели и взялись за ложки. После горячего меня потянуло в сон. Бородач отложил ложку:

– Теперь не грех и поговорить… Семила сказала, будто вы идете из Киева. Видели ли нового князя? И правда ли, что его брата Бориса убили какие-то вороги?

Журка покосился на меня и вымолвил:

– Я бы рад поговорить, хозяин, но моей сестре не до разговоров. Путь был неблизкий, девка устала…

– Гриппа, Миланя! – рявкнул мужик. Толстухи с удивительной живостью снялись с лавок, исчезли за перегородкой и вскоре появились вновь с каким-то тряпьем в руках.

Журка подтолкнул меня к лавке. Бабы суетливо разложили принесенное и бросили сенной валик.

– Спаси Бог. – Я улеглась, повернулась к стене и закрыла глаза. После холодной ямы в тепле и сытости было как в раю. В полудреме я слышала монотонный Журкин голос. Он рассказывал о Киеве, Святополке и том, как видел в Десятинной церкви тело князя Бориса, которого убили неведомые враги.

«В той же Десятинной… – глядя в темную стену, подумала я. – Хотя где же еще Святополку хоронить свои злодейства? В этой церкви прятали тело его отца, там же лежал убитый по его приказу брат… А вот где погребен Старик, не знает никто…»

–  Окаянный князь! – прошептала я.

–  Окаянный, – отозвался из-под лавки тонкий детский голосок. Неужели кто-то из ребятишек ухитрился забраться под мое ложе?!

–  А ну кыш оттуда! – вполголоса пригрозила я. – Не то выволоку силой!

– Силой? Хи-хи… – развеселился ребенок.

Я покосилась на гомонящих за столом людей. Они были увлечены Журкиными баснями и ничего не замечали. Стараясь не шуметь, я потихоньку свесилась и сунула руку под лавку. Пальцы пошарили в пустоте.

– Не там ищешь, – сказали мне сзади. Господи, как он там очутился?

Я перевернулась. Никого.

– Не там. Не там! Не там!!! – Голосок невидимки набирал силу,. Теперь он уже почти кричал. От звонких надрывных воплей у меня заломило затылок.

– Хватит! – заткнув уши, рявкнула я, однако озорник не унимался. Его крики превратились в заунывный вой. Меня закружило и куда-то повлекло. Мимо проплыло вытянутое Журкино лицо, потные рожи толстух, стены, потолок с матицей [17]17
  Основная несущая балка в избе


[Закрыть]… Все смазалось, перевернулось и вдруг снова оказалось там же, где было. Даже матица…

–  Уф! – Я выдохнула и села. Что-то стало не так. Люди! Людей не было! Ни Журки, ни бородача, ни баб… Никого…

– Значит, решила нарушить обещание? – спросил меня все тот же противный детский голосок.

Я зажала уши и скосила глаза. Тощее мохнатое существо сидело у меня в ногах и недобро глядело желтыми, как у кота, глазами.

– Лгунья! Дай я ее… – Из-за печной перегородки высунулась странная голова. Обвислые, старческие щеки мелко подрагивали, а красные с прожилками глазки похотливо ощупывали мое тело.

– Погоди, памжа [18]18
  В славянской мифологии – нечисть, болотный дух, блазень...


[Закрыть]! – одернул желтоглазый и придвинулся ко мне. Сквозь волосы на его животе проглянула серая с синевой кожа.

– Погоди, погоди, погоди… – Казалось, голоски раздаются отовсюду.

– Цыц, мелкота! – беззлобно рыкнул желтоглазый.

«Сон», – в упор глядя на него, подумала я.

– Нет, я не сон, – возразил он. – Я ман [19]19
  В славянской мифологии – нечистый дух, который пугает, обманывает, морочит людей


[Закрыть]. Тот самый ман, о котором ты так много болтала со своим Стариком.

Ман? Да, верно, я часто говорила старику о мане. Чаще всего, когдас голодухи съедала его хлеб или, шутки ради, прятала посох. «Ман унес, – говорила я, – ты же знаешь, какие они. Никто их не видит, а они ходят, шумят, гремят. Такие вот невидимые люди…» Но это было давно, тогда я была совсем маленькой и на самом деле верила в манов. Но теперь…

Существо спрыгнуло с лавки, проковыляло к столу и качнуло мохнатой головой:

–  Тут сидит твой приятель Журка. Тебе его не видно, ты не кромешница [20]20
  В славянской мифологии – нечистые духи, существа, живущие за пределами реального мира (вне мира, «кроме» мира)


[Закрыть], зато я его вижу как на ладони. Мне напугать его или свести со свету?

–  Нет! Не дам, – возразил кто-то. Ман оскалился и отошел от стола.

–  Это ведогон, дух-защитник твоего Журки, – пояснил он. От него пахло жженым сахаром, а желтые глаза без зрачков смотрели сквозь меня. – Такой есть у всякого человека, только что ведогон против меня? Его тяжело победить, зато обморочить – плевое дело. Ты клятву-то помнишь, что дала Дарине?

Я молчала.

–  Так помнишь или нет? – Когтистые руки мана поднялись и легли на мои плечи. – Мы все ее слышали. Дарина позвала нас в свидетели, и теперь мы следим за тобой. Не выполнишь клятву – умрешь.

Его пальцы поползли к моему горлу, а из огромного, как яма, рта выглянул раздвоенный змеиный язык. Желтые глаза нечистого загорелись. Я зажмурилась и почувствовала, что не в силах шевелиться.

– Умрешь, умрешь, умрешь… – заголосило вокруг.

Руки чудовища сдавили мое горло. Боль задергалась под кадыком. Что-то сместилось, хрустнуло, и душа забилась в поисках выхода из умирающего тела. Она еще боролась, а я сидела неподвижно, как истукан, и понимала, что умираю. Но ничего не могла сделать. Совсем ничего.

–  Так... Так..

Что-то холодное, должно быть мои слезы, потекло по лицу. Хватка мана ослабела.

–  Так… – снова повторил он и отпустил мое горло. – Вот так…

Нет, это был не его голос!

– Журка! – обретя способность говорить, прохрипела я, открыла глаза и увидела Журкино лицо. А за ним еще лица. Бабьи, мужские, даже детские… Люди!

Я хотела приподняться, но не смогла. Тело не слушалось.

– Очнулась, – с удовлетворением произнесла какая-то баба.

– Она у тебя что, бесноватая? – поинтересовался у Журки бородач. – Ежели так, то позовем нашего священника. Он бесов мигом прогонит.

– Не надо. – Журка опустил руку в бадью с водой и брызнул мне на лицо.

«Вот откуда холодные капли», – мелькнуло в голове.

– Сама оправится, а к утру уйдем, – пообещал бородатому Журка.

– Я не гоню, – обиделся тот. – Я помочь хочу. А так живи сколько хочешь.

Мое горло опять сдавила невидимая рука. «Мы следим», – шепнул тихий голос. Да, они следят. Те незримые, что живут рядом и все о нас знают, те, в которых мы не верим и не хотим верить, те, что зовутся кромешниками…

– Может, останемся на пару деньков? – озабоченно глядя на меня, произнес Журка.

– Нет, пойдем.

Хватка ослабла.

– Но не в Вышегород. – Дышать стало еще легче, и даже голос окреп. Теперь мне было все равно, что подумают хозяева или Журка. Я поняла, как сбросить внезапную хворь. Нужно просто выполнять обещанное. – И не вместе, – договорила я.

– Что?! – Глаза Журки округлились. Он ничего не понимал, зато я смогла пошевелиться и даже сесть. Бессилие и страх отступили.

– Да, так, – обещая уже не ему, а незримым существам с кромки, произнесла я. – Только выспимся и пойдем… А теперь дайте мне отдохнуть. Я устала.. Очень устала.

Не обращая внимания на Журку, я улеглась, закрыла глаза и, как ни удивительно, заснула. Должно быть, кромешники все поняли. Меня не беспокоили ни ночные шумы, ни страшные сны. Впервые после смерти Старика я спала крепко и сладко. Зато утром, еще до восхода, меня разбудил тихий шепоток мана.

– Пора, – прошелестел он в ухо.

Пора так пора. Стараясь не тревожить спящих хозяев, я поднялась, отыскала свои пожитки, глянула на заснувшего у дверей Журку и вышла во двор. Ворота отворились бесшумно, словно только и дожидались, когда моя рука толкнет створу.

«Дворовые [25]25
  в славянской мифологии – дворовые духи, следящие за двором и хозяйством


[Закрыть]потрудились», – подумала я и усмехнулась. Вот уж никогда не гадала, что поверю в дворовых!

– Пора, пора, – – снова поторопил невидимый ман.

– Да иду! – огрызнулась я и, не оглядываясь, зашагала прочь.

Я ни о чем не жалела, разве что грустила по Журке. Взять бы его, но нельзя. Мне предстояло опасное занятие – говорить правду князьям. А ему лучше вернуться в свой Вышегород и жить тихо-мирно, как все. Отныне у нас были разные пути.