Текст книги "Слепые и прозревшие. Книга вторая"

Автор книги: Ольга Грибанова

8. Сашин кошмар

Галя сидит рядом с Сашиной кроватью. Думает. Или не думает. Просто отдыхает.

У Саши опять гостил во сне Кошмар, и кричал ее мальчик: «Нет!.. Папа!.. Не надо!..».

Опять «папа», опять «не надо». Все тот же сон, который он не хочет ей рассказать.

Вот уже год это с ним. Нет, полтора. С тех пор как Саша пришел в детский сад, в старшую группу.

А как они с Колей радовались, что их удивительный сын ходит в такой удивительный детский сад! У них там английский язык, у них хор и сольфеджио, у них собственный бассейн и группа народного танца.

И еще экспериментальные занятия по половому воспитанию…

Галя, услышав об этом, удивилась и испугалась. Но Коля пришел в восторг:

– Вот это правильно! Вот это хорошо! Мне всегда так не хватало в этом деле грамотности. Пусть хоть сын у нас будет цивилизованным человеком.

После первого занятия Саша вечером за ужином радостно объявил родителям, что занятия у них вел… презерватив.

– Кто?! – похолодев, переспросила Галя. А Коля подавился бутербродом.

– Презерватив. Он весь такой резиновый и надувается, как шарик. Мы все надували. И он нам все рассказывал.

– Что… рассказывал?..

– А про себя. Как он защищает здоровье людей от СПИДа. Пап, ты мне купишь презерватив? А то как бы мне не заболеть.

Лица у мамы с папой застыли и вытянулись. Потом Коля усмехнулся и пробормотал: «Ну и ну». А Галя сделала серьезное лицо и принялась объяснять, что этот… презерватив… нужен взрослым. Это взрослые могут заболеть. А детям не нужно…

– Нет, мамочка, ты не знаешь, – проникновенно объявил Саша, – нам рассказали. Дети тоже могут. Так что, папа, купи.

Когда Саша удалился к игрушкам, Коля промолвил, глядя в свою чашку:

– А следующее занятие, наверное, будет «тампакс» вести… Весь такой пушистый…

Галя фыркнула и покраснела. Она до сих пор не могла привыкнуть говорить на эту тему вслух.

Года два назад реклама этого чудо-продукта появилась впервые на экране. Милая девушка с шаловливой улыбкой поведала миру, как замечательно этот «тампакс» располагается внутри ее тела и впитывает влагу. При этом она брезгливо морщилась в сторону прокладок, вылезающих наружу.

Галя сидела как оплеванная, смотрела в вызывающе прелестное лицо девицы и боялась повернуться к мужу.

Но однажды Саша вернулся из детского садика очень суровый и молчаливый. Наотрез отказался от ужина, ушел в свою комнату и уткнулся в книгу.

– Нет. Ничего не хочу. Я читаю, – сдержанно отвечал он на все приставания.

Потом вдруг сам, раньше обычного, лег в постель и выключил свет.

Выйдя с Колей на кухню, Галя расплакалась:

– Ну что, что случилось?.. Случилось что-то… Заболел…

– Может, устал просто… успокойся. Завтра посмотрим. Утро вечера мудренее.

Коля слегка обнял за плечи плачущую жену и коснулся губами серебрящегося виска, чего уже давно не делал. Галя прерывисто всхлипнула от благодарности и вдруг замерла:

– Ч-ч! Слышишь?

И удаляющийся топот босых ног по коридору.

Ночью усталая, взволнованная Галя начала наконец задремывать, но теперь шепнул Коля:

– Он стоит за дверью.

Оба затаив дыхание, с ужасом смотрели, как тихо, без скрипа отворилась дверь спальни и блекло засветилась в ночном мраке Сашина белая пижамка. С минуту все трое, замерев, смотрели друг на друга. Потом Галя не выдержала, включила свет, бросилась к нему:

– Сашенька, что ты?

Он с громким ревом обхватил ее за шею. Долго-долго мама с папой обнимали, целовали, утешали своего сына. Наконец он чуть успокоился и, еще вздыхая прерывисто, приник к маминому плечу, покрытому тонкой тканью пижамы. И вдруг опять напрягся, съежился, окинул их старым, страшным взглядом. Злым волчонком взглянул папе в лицо, обшарил взглядом пижамы родителей и опять устало обмяк. И счел нужным пояснить:

– Это мне сон приснился. Я испугался во сне.

И сурово встретил папин взгляд.

Он приходил к их двери еще несколько ночей, но уже не заглядывал, а, постояв, тихо уходил.

И с тех пор стал к нему приходить по ночам Кошмар. А в каждом кошмаре был папа. Саша то сражался с ним, как с врагом, то с плачем просил прощения. Галя приходила к нему ночью, внезапно просыпаясь от тяжелого предчувствия, обнимала его, плачущего, долго-долго сидела с ним, лаская и утешая. Уговаривала вспомнить и рассказать свой сон, но Саша только сбивчиво, со слезами, в полусне бормотал, что на него кто-то нападал и хотел… очень больно… и уже начинал…

Вот и сегодня Саша опять плакал ночью. Галя не будила его. Она лишь села рядом и положила свою сухонькую мерзнущую руку на его потный лоб. Наверное, сон его изменился, потек по другому, мирному, руслу. Может, он во сне помирился с папой? Может, папа пощадил Сашу? Может, Саша простил папу? И тогда они крепко-крепко обнялись.

9. Жизнь удалась

Необыкновенно приятно ощущать себя на финишной прямой, да еще после долгой борьбы.

Николай Николаевич, сидя в новой, только что отделанной гостиной перед телевизором, с удовольствием думал, что все позади. Позади нищее, в постоянных трудах и скудных наградах детство. Позади неустроенная юность, вся в изнурительной борьбе за серенькое благополучие. Позади первые семейные годы с Галей в одной комнате, с постоянным Сашиным ревом.

Много потрудился!

И как-то ведь сил хватало! Как он, мальчишка, по сути дела, умудрился тогда целое лето вкалывать на свою семью да еще на четырех старушек в придачу? Нет, на трех. Бабка Нинка в помощи не нуждалась. Да еще и удовольствие получал! Ну конечно, ему, мальчишке, лестно было за мужика работать! И ведь усталости не было, не то что сейчас.

А как он, вечно голодный студент, приходил домой, сам себе чистил и жарил картошку! Соседки звали покушать, а он стеснялся. Все сам! И стирал себе все сам, от носков до постельного белья, никакой стиральной машинки. И гладил сам, и штопал сам! И все не в тягость было.

А теперь попробуй-ка Галя подать ему картошку без румяной корочки, или не заметить повисшую на тонкой шейке пуговицу, или хотя бы сдвинуть с места его тапочки в прихожей!

«Со света сживу!» – усмехнулся себе Николай Николаевич с какой-то даже гордостью. Шутка ведь! Шутка, конечно!

Все это голодное, неуютное, сиротское осталось позади. Теперь новое время, требующее от человека смелости, чтобы пересмотреть свои старые, косные позиции. Это он так сказал недавно на совещании в дирекции. Первый раз стоял перед такой аудиторией – самый молодой начальник лаборатории, всего тридцать шесть. А аудитория, убеленная партиархальными сединами, благосклонно кивала ему и улыбалась.

Время было новое, легкое. Невесть откуда налетели саранчой экстрасенсы, целители, многоцветные маги, шаманы и так заманчиво сулили что-то.

Безумно интересная сотрудница Марина Павловна, навеки оставшаяся в бальзаковском возрасте, вдруг переросла из ведущего инженера в ведущего астролога. Николай Николаевич, ставший недавно ее начальником, молчал, хотя и морщился в сторону, когда ее в рабочее время прорывало каскадом зловещих прогнозов.

Она с блокнотом обходила своих сотрудников, бесцеремонно подсаживалась к каждому на добрых полчаса и составляла каждому гороскоп, не считаясь ни с чьим желанием. Дошла очередь и до любимого шефа, Морозова.

Небрежно сдвинув в сторону ворох бумаг, только что любовно растасованных Николаем Николаевичем по хронологии и по степени актуальности, она с пристрастием допросила его о дате рождения, посетовав, что не помнит он, в котором это было часу, и затихла минут на десять.

Николай Николаевич осторожно вытянул из-под ее локтя черновой вариант своего отчета и попытался восстановить ход своих мыслей. И только-только восстановил, как Марина Павловна радостно закричала:

– О! О! О! Ну вы только посмотрите на этот гороскоп! Това… господа! У нашего любимого шефа изумительный гороскоп!

Изумительный гороскоп открыл Николаю Николаевичу, что он человек, переполненный всеми мыслимыми достоинствами: физически и духовно здоровый, одаренная творческая личность, волевой, прагматичный, гуманный, верный своему долгу и прекрасный семьянин!

– Да с таким гороскопом!.. О! С таким гороскопом у вас прекрасное будущее! Да-да! Вы реализуете все свои возможности. Вот это видите? Козерог в Юпитере! Это ваша реализация! Вы – великий человек! Ну как же повезло вашей супруге! Ну надо же! Жить рядом с таким… Она у вас кто?

– Как?.. По профессии?..

– По гороскопу!

– Да я не разбираюсь… 6 июля день рождения…

– Та-ак. Значит, Рак! Посмотрим.

И Марина Павловна опять нырнула в нарядную брошюру, дав возможность своему шефу снова восстановить ход мыслей и даже набросать строчки две.

– Союз Рака с Козерогом неблагоприятен! – вдруг прозвучал над его ухом суровый приговор.

– Ерунда какая!..

– Что вы, что вы! Не ерунда! Здесь же написано!

И она благоговейно поднесла к его носу открытую страницу.

– Понимаете, Николай Николаевич, Рак – он ведь пятится назад, да? Он весь в прошлом, он – хранитель традиций. А Козерог? О! Козерог – это неуклонное стремление к цели! Понимаете? Всегда вперед! А Рак будет тормозить Козерога на его пути!

Конечно, все это было очень глупо, и он не думал всему этому верить. Но, что там греха таить, сбил его с толку собственный лучезарный гороскоп – как не поверить, если он, Николай Николаевич, и впрямь такой. А какой же еще!

И теперь дома Николай Николаевич был готов во всеоружии сражаться с Галиной тормозящей сущностью.

Лихое наступило времечко! Те, кому по гороскопу не суждено было стать экстрасенсом или шаманом, срочно объявили себя верующими, самыми что ни на есть! Эстрадные певички, недавно проклюнувшиеся бизнесмены, только-только созревшие политические деятели – все наперебой сознавались на телеэкранах, что в годы своей пионерской юности они тайком молились Богу и бегали в церковь, чтобы наслаждаться… чтобы ощутить… чтобы воссоединиться…

Пожилая институтская гардеробщица, подавая Николаю Николаевичу пальто, уже в третий раз рассказывала ему, как неделю назад окрестилась в надежде избавиться от камней в почках. А все та же великолепная Марина Павловна украсила свое декольте аж двумя золотыми крестиками на цепочке.

А какие песни гремели с телеэкранов! Разухабистый «Плейбой, клевый такой…», сладко-томная «Путана».

А какие книжечки теперь лежали на уличных лотках? Сверкающие голые зады и груди, жадные мужские руки, все это добро хватающие, мнущие, рвущие… Брр! А названия – то? «Чем бы нам с тобой заняться в постели?» Класс!

Андрей, возбужденно сопя, носился по лаборатории, демонстрируя книжечку, написанную некоей гулящей американской бабенкой. Ошалевшая от сюрпризов собственной уникальной сексуальности, она цветисто расписывала достоинства своего тела, смаковала каждый миг любовных забав с бесчисленными партнерами, объясняла, поучала, советовала, диктовала.

Андрей настойчиво совал книжонку Николаю Николаевичу, подвывая:

– Эх, начальничек, дожили мы с тобой до старости и безо всякого смысла. А здесь, а здесь! Читани-ка! А? Ы-ы-ых, зар-р-раза! Возьми-ка, Николаич, домой! На ночь супруге почитаешь! Х-хы!

Конечно, Гале все это понравиться никак не могло. Но Николаю Николаевичу внезапно захотелось увидеть, какое будет у нее лицо…

Такого он не ожидал. Галя побледнела до синевы, по мертвым щекам покатились мертвые слезы, и страшно вскрикнула она:

– Как ты смеешь?!.. За что?!..

Очень смущенный, Николай Николаевич вышел из спальни и, убеждая себя, что очень обижен, заперся в «памятной комнате», читая там эту книжонку, пока не затошнило.

Надо признать, что Галя была права, когда отстояла эту комнату. Он-то хотел снять двери, сделать большой проход в виде арки и, конечно, убрать со стены эти старые фотографии соседок и их мужей. Это должна была быть очень стильная гостиная с пустыми белыми стенами, как он видел в гостях у финансового директора.

Какой был скандал! Он и не подозревал, что его жена способна так упорно что-то отстаивать.

Но она оказалась права. Где ж тут было бы отдыхать среди пустых белых стен? Вот обои сменили, славненькие Галя выбрала. И опять эти фотографии. И пусть. Уютно с ними, как будто в юности.

Соседки умерли одна за другой, в один год. Но первым умер их рыжий Барсик. Он пережил все мыслимые кошачьи сроки и зимой начал медленно, трудно, как человек, умирать. Коля – тогда он был еще просто Коля – возил его к ветеринару, но врач только руками развел: «Пора аксакалу на покой». И предложил тут же, в соседнем помещении, усыпить старика. Коля не посмел этого сделать, и еще неделю Галя вместе с бабушками не спала ночами, растирала Барсиковы скрюченные судорогой лапки, замывала следы рвоты, давала ему из пипетки какие-то капли, а потом вместе с соседками оплакала его пушистый трупик.

Коля ночью вынес доброго старика в ближайший сквер и, с трудом расковыряв ломиком мерзлую землю, похоронил его под кустами.

Эта смерть так потрясла кроткую тетю Тоню, что она совсем пала духом. Целыми днями сидела она на своей кровати, глядя в стену и чуть покачиваясь, будто в такт песне, а мутные слезки бежали и бежали по проторенным бороздкам морщинок и терялись где-то под кругленьким подбородком.

Она не ела, не спала, лишь смотрела с печалью на тетю Лиду, в отчаянии суетящуюся возле нее:

– Тонюшка, голубушка, да что ж ты у меня раскисла-то? Что ж мне делать-то с тобой?

Тетя Тоня вздыхала в ответ:

– Лидушка, прости ты уж меня, прости…

– Да за что, Тонюшка, простить?

– Прости уж, Лидушка…

Врачи приходили, сосредоточенно прописывали таблетки и уколы, но ничего, кроме склеротических явлений, отыскать не могли.

Через месяц ее не стало. А еще через полгода скончалась от рака желудка тетя Лида. Умирала она на руках у Гали, которая наотрез отказалась отправлять старушку в хоспис, умирала в полном сознании, без стонов и жалоб терпя немыслимую муку.

Галя высохла, как щепочка, поседела и совсем разучилась улыбаться, но не отходила от соседки ни на минуту, подстерегая начало нового приступа, чтобы ввести обезболивающее. Научилась ведь делать инъекции сама, хоть поначалу и бледнела до синевы, и плакала горькими слезами от страха, что делает больно. Но научилась! Коля никак этого не ожидал.

Дня за четыре до смерти тетя Лида в короткий промежуток между приступами, когда обезболивающие уже практически не помогали, подозвала к себе Колю и, с трудом шевеля черными губами, проговорила:

– Вот, Колюшка, и все… Только глупостей… смотри, не хочу слушать… Запоминай… пока язык у меня… Тонюшка кремации боялась, и похоронили ее как по-русски… А меня уж… Жили-жили мы с ней, денежки копили, думали, на похороны… чтобы никого… А все на Тонюшку и ушло… Так ты меня…. В комоде, в верхнем ящике, коробочка, картинки на ней… розочки… там… что осталось…

Похоронили и тетю Лиду, как последний кусочек прошлого. Закрепили за собой две соседские комнаты. И началась новая жизнь.

Это был последний порыв юношеской энергии. Две недели Коля не покладая рук искал строительный материал, красил, белил, оклеивал, злился на угасшую Галю, рычал на Сашу, который совался под руки. И вот по их новой большой квартире стала расползаться мебель.

В эту эпопею неожиданно включились и бабушка Аля, и дедушка Толя. Они скинулись и подарили Гале к тридцатилетию новый диван и стенку, сюда же переехало от бабушки Али и Галино пианино.

И вот тогда, усевшись на новый диван в новой гостиной, где висели на стенах портреты тети Лиды и тети Тони с Барсиком на руках, где улыбались браво и гордо их юные мужья, Коля прислушался к шуму воды и стуку ложек на кухне, к голосу Саши, громко распевающему песни собственного сочинения в собственной новой комнате, и почувствовал себя Николаем Николаевичем.

10. Из дневника Саши Морозова

Из дневника Саши Морозова.

1 января 1996 г. Три часа ночи.

С Новым годом вас, батенька, Александр свет Николаич! Всяческих вам благ!

Скорее записать, какие я желания загадал под бой курантов. А то в прошлом году тужился, тужился, а потом и забыл, чего желал. Но там все ерунда была, мелкий я еще был. Помню, пожелал, чтобы меня поцеловала Ленка из седьмого «А». И на полном серьезе ведь желал. Меня, третьеклашку, эта взрослая тетка. Тормоз!

Записать, пока не забыл. Двенадцать ударов – двенадцать желаний! Поехали!

Бам-м-м! Хочу, чтобы мама и папа всегда друг другу улыбались, как сегодня!

Бом-м-м! Хочу, чтобы у меня получилась песня и чтобы Киря ее почитал и не стал больше меня за шкирку на гвоздик подвешивать, как тогда.

Бум-м-м! Хочу, чтобы у бабуленьки Светы не болело сердце, а у Бабали не болел затылок, а у деда Толи – нога. И чтобы у мамы ничего не болело. У нее что-то болит, только она не говорит никому. А у папы ничего не болит.

Бэм-м-м! Хочу, чтобы у тети Даши и дяди Сережи кто-нибудь родился. Все равно, кто. Тогда я наконец стану старшим братом.

Бим-м-м! Хочу нежно, всей душой полюбить математику. Потому что у меня получается только то, что я люблю. Это математичка сказала. Это правильно. Полюблю математику, получу пятерку в четверти – и папа тогда будет меня уважать.

Блям-м-м! Хочу, чтобы тетя Таша наконец поженилась со своим Леонидом. А то всю жизнь слышу «Леня, Леня» – и все без толку.

Бэн-н-нц! Хочу, чтобы мы наконец помирились с этими Чечнями. Сколько можно! У математички летом сын погиб в Чечне.

Дз-з-зынь! Хочу научиться левитации и летать по ночам. Очень хочу, только мама против!

Бабах! Хочу, чтобы у меня появился друг, который был бы как я, только не такой болтун. Без него мне одиноко.

Плюх! Хочу перестать наконец бояться смерти и боли. Несолидно уже!

Шмяк! Хочу, чтобы жизнь изменилась обратно, чтобы у всех все было, как в застойные годы. Тогда Русаковы перестанут голодать!

Чпок! Хочу плешь на макушке и шрам от уха до уха, чтобы девки перестали мне записочки в сумку совать. Бумажки из меня дома сыплются, мама их находит – очень неудобно.

Ну и вообще чтобы все… Ладно, Деду Морозу и так понятно! Все, спать!

…………………………………………………………………..…………

17 января.

Зеленые рукава

 
Тебя нашел
я в ночи весной.
Говорила ты
о любви с луной.
Вдруг сотней звезд
вспыхнула трава,
видно, знаешь ты тайные
звезд слова.
 
 
Ты вся —
словно ночь весной.
Околдован я
тайной неземной.
Сжалься!
Прошепчи: «Усни!» —
и зеленым весны
рукавом взмахни.
 
 
Возьми в ладонь
тонкий серп луны,
окуни в росу,
слово звезд шепни,
лучом луны
в сердце мне взгляни —
что я твой навсегда,
ты поймешь в тот миг.
 

И припевчик: «Ты вся – словно ночь весной…»

18 января.

Все сбывается! Все получается! Респект Деду Морозу!

Сегодня поймал в коридоре Кирюху.

– Тее чё? – говорит.

Я ему молча листок сунул.

– Это чё?

– «Зеленые рукава».

– Чё-о-о?

Почитал, почитал, потом за шкирятник меня сгреб – и за собой. Кому-то по пути кивнул, кого-то локтем двинул – всех своих собрал.

В сортир меня притащил, к стеночке привалил, а его компания стала мой стих читать. Читали, читали, долго так, по слогам, что ли? А Киря им:

– А чё? Вроде ничё. Пошли к Ленке.

Вся компания рванула по коридорам, искать Ленку. Топали как кабаны, а меня все за шкирятник. Нашли Ленку. Кирюха одной рукой ей листок сунул, другой рукой – меня.

Ленка прочитала и меня за подбородок взяла:

– Это о-он написа-ал? Это ты са-ам? Да ты в каком кла-ассе? Скажи-ите, он уже о ночных краса-авицах ду-умает!

Я ей по рукам дал, чтобы не лапалась, и говорю:

– Не твое дело, о чем я думаю.

Она как захохочет – под свитером все так и затряслось:

– Не серди-ись, серди-итый како-ой!

Пошли после уроков в школьный подвал, где они репетируют. Меня не позвали, но я их подстерег и сзади шел. Ничего, не выжали. Димка Макаров спел один куплет на английском, а потом – мое. Хорошо получилось, будто и не я сочинял.

Потом они еще что-то обсуждали, а я взял Димкину гитару и попробовал. Интересно так, звук неожиданный. Не из гитары, а из колонок, я даже испугался.

А они все на меня уставились. Серый хотел мне накепать, но Ленка на него наорала, и я поиграл. Сначала путался, потом ничего, привык. Спел им из Высоцкого, из Шевчука. А из Паши Кашина не получилось – сложные мелодии. И петь трудно, никак эти колонки не перекричать.

В общем, решили, что я буду играть с ними на своей гитаре. Здорово! А Киря велел мне рэп сочинить. Не умею я рэп…

19 января.

Получил пару по математике. В школе хорохорился, а домой пришел, маме рассказал – и захлюпал. Сам себе противен. Рядом с мамой я весь раскисаю, прямо как младенец.

23 января.

Пару по географии получил – и совсем позорно. Просто вопроса не слышал, сочинялась песня. Вертелась в голове одна строчка: «Солнца свет и дыхание рая…» Я ее и так и этак пристраивал, вот вопрос и прослушал. А вопрос ерундовый был.

28 января.

Наташа мне пожаловалась, что один козел ее в коридоре ловит, к стенке прижимает и говорит: «Давай трахнемся!». Это в третьем-то классе! Ну и молодежь! Она мне покажет этого плейбоя, поговорю с ним по-плейбойски.

Наташа только просила Павлу не говорить, а то он этого козла по стенке размажет, а тете Люсе попадет.

13 февраля.

Никак не могу понять, любит папа нас с мамой или нет. Вроде заботится, все покупает для нас. Мне крутой комп на Новый год подарил, маме – колготки «Леванте – для любимой женщины». А все будто издалека на нас смотрит.

Может, я не его сын? Какого-нибудь другого отца? Как бы у него узнать? Засмеет ведь.

15 февраля.

Опять всю ночь не спал. Только лег – приснился тот страшный сон о моей смерти. Она открывает двери, я наваливаюсь всем телом, пытаюсь удержать. Но она сильнее, а я слабею с каждой секундой. Вот дверь открылась: вспышка тьмы – и меня нет. Навсегда нет. Не существует. И я проснулся.

Так было страшно, что руки-ноги тряслись.

А потом думал и думал. Ведь это все будет. И не уйти от этого никуда и никому. И какая разница, проживу я лет двадцать или лет сто. Никакой разницы. Все равно это придет. И какой смысл?

Непонятно и страшно.

Земля существует миллиарды лет, и все это время меня на ней не было.

Ну проживу я лет сто – и опять меня не будет миллиарды лет. Зачем тогда?

Вспышка тьмы – и нет меня. И все это скоро будет. Через сто лет! Пишу и до сих пор страшно. А ночью я лежал, метался, дрожал, потом заорал от страха.

Конечно, мама прибежала и сидела со мной до утра. Я забрался к ней на колени, лось такой, а она пела мне песенки. И я успокоился.

21 февраля.

Как хорошо, что папа подарил мне комп. Какой я все-таки дурак! Он, конечно, меня любит. Я играл сегодня в «Реп-тон», а он сидел рядом и смотрел не на экран, а мне в лицо. И мне от этого так хорошо стало, что я даже играть бросил и обнял его. И он – меня. Крепко-крепко!

Теперь ко мне ходит Павел и играет вместе со мной. Он хорошо в этом понимает, знает язык «Бейсик» и меня учит. Папа с ним вместе покупал дискеты с играми, потому что без Павла он не знал бы, что покупать.

Два лабиринта хороших купили, три имитатора, одну стрелялку и одну с махачами. Папа махачи не хотел покупать, но Павел очень советовал. Я должен иметь представление обо всех видах игр.

Несправедливо. Павел так все хорошо знает, сам программы пишет, а своего компа у него нет. И не будет. У них и на еду денег не хватает.

А я только в игрушки играть на компе умею. Несправедливо.

4 апреля.

Играл все каникулы. Димка Макаров мне такие игры дал на недельку – атас! «Дум» и «Мортал Комбат».

В «Думе» вид из глаз. Бегает по коридорам мужик со всяким оружием в руках и покряхтывает, вроде как сортир ищет. А на него всякие чудики со всех сторон бросаются: у кого по десятку рук болтается, у кого рот зубастый на пузе, у кого на голове не то рога, не то хвост – и звуки тошнотные издают. Ржачно! Буду собирать коллекцию монстров, видел в ларьке такие – недорого. Попрошу маму – разрешит.

А здорово так бегать по этим коридорам и мочить уродов! Только голова потом здорово кружится. А в одном тупичке есть глубокая лужа с кислотой – туда попадать нельзя. Сразу кислотно-щелочной баланс нарушится – и «гейм овер»!

А в «Мортал Комбат» классные махачи! Кровь так и шлепает в стороны. Одно фаталити у меня никак не выходит – все тетка лупит и кожу сдирает. Надо Павла попросить, он точно знает, как там пройти.

Хорошо, что папа мне комп подарил.

3 мая.

Наташа сегодня очень плакала. У нее в классе такие девки поганые, бомжихой ее дразнят. Сами ходят в лосинах, в серьгах золотых. А у тети Люси в семье новой одежды вообще не бывает, только обноски. И мою одежду мама тете Люсе отдает, как только я вырастаю. Ее теперь Алешка носит. А ползунки мои и Наташа носила, и Алеша, и Аленка.

Плакала сегодня Наташа из-за того, что эти дряни вытащили у нее из портфеля Барби, которую я ей подарил, начали Наташу дразнить, кукле руки-ноги отрывать и кидаться ими. А я как раз мимо шел на историю. Схватил обеих за волосья – визгу было! Я им самим что-нибудь откручу!

Наташе куклу я починил, там легко вставляется. Она так обрадовалась, что ко мне прижалась. И я ее обнял.

А у нее макушка такая тепленькая была.