Текст книги "Его величество случай"
Автор книги: Ольга Володарская
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Эдуард Петрович неспешно прохаживался по кабинету. Он только что поел, вот и ходил: в каком-то Каринкином журнале прочитал, что после еды нельзя сразу садиться (а тем более ложиться), желательно подвигаться, чтобы пища быстрее переварилась и не отложилась в жир. Глупость, наверное, но Эдуард Петрович вот уже две недели придерживался этого совета – вдруг не глупость, вдруг поможет.
Когда он в шестнадцатый раз пересек кабинет, дверь неожиданно распахнулась, но в помещение вместо секретаря ворвался некто в красном пуховике и шапочке с помпоном.
– Это что еще такое? – рявкнул Эдуард, недовольно воззрившись на незваного гостя.
Нежданный визитер тут же был вышвырнут из кабинета за шкирку, и вместо него на пороге нарисовался привычный Андрюха.
– Эдуард Петрович, – возмущенно забухтел он, оттесняя незнакомца от двери своим мощным плечом. – Тут к вам какая-то ненормальная рвется, говорит, вы захотите с ней встретиться… – Он резко обернулся и цыкнул: – А ну не толкайся!
– Что за ненормальная?
– Не знаю…
– Я Аня! – раздалось из-за Андрюхиного плеча. – Аня Железнова!
– Аня? – переспросил Эдик, подходя к двери. – Но что ты тут делаешь? А впрочем, неважно… Андрюха, пропусти!
Парень нахмурился, но все же пропустил.
– Здрасти, – выпалила Аня, влетая в кабинет.
Поначалу Эдик не узнал ее – молоденькая девчушка в спортивной шапчонке, в пуховике и джинсах была ему незнакома, но, приглядевшись повнимательнее к ее лицу: широко распахнутым серым глазам, румяным щечкам, пухлому рту, он понял, Аня просто поменяла гардероб, что, безусловно, пошло ей на пользу – теперь она выглядела на свои двадцать с хвостиком, а не на чужие сорок.
– Откуда ты узнала, как меня найти? – удивленно спросил Эдуард.
– Петру Алексеевичу Моисееву позвонила, он сказал…
– Ну проходи… Присаживайся. – Эдуард Петрович указал рукой на стоящий в углу кабинета кожаный диван. Когда Аня послушно на него опустилась, он сел рядом и предложил: – Рассказывай, что привело тебя ко мне.
– Я хотела спросить… – Аня смешалась, опустила глаза. – Узнать кое-что…
– Так спрашивай. – Эдуард Петрович приглашающие развел руки.
– Вы… Вы… – Она судорожно вздохнула, зажмурилась, сжала кулаки и выпалила: – Вы мой отец?
Эдуард растерянно заморгал, не зная, как воспринимать это заявление – как глупую шутку или как бред сумасшедшей.
– Скажите, это правда? – настаивала Аня. – Правда?
Вульф недоверчиво покосился на зажмурившуюся девушку, шумно вдохнул, выдохнул, почесал в затылке, но так и не принял окончательного решения.
– Эдуард Петрович, почему вы молчите? – в сердцах выкрикнула Аня, распахивая глаза. – Вы не хотите отвечать?
– Видишь ли, в чем дело… – Он потер кончик носа указательным пальцем. – Я не совсем понимаю… э… с чего ты это взяла?
– Вы отец мне или нет? – сорвалась она. – Отвечайте!
– Нет… Наверное…
– Наверное? Что же вы точно-то не знаете?
– Да мало ли… – Эдуард поерзал на диване, потом придвинулся к Ане вплотную и очень серьезно спросил: – Почему ты решила, что я твой отец?
– Элеонора Георгиевна назвала меня своей внучкой, вот я и решила, что только вы можете…
– Когда она тебя назвала внучкой? – с сомнением протянул он.
– Сегодня. Вернее, я не знаю, когда, но сегодня…
– Во сне, что ли? Или она явилась к тебе в виде туманного облака?
– Я нашла ее письмо в книге, которую она всегда читала…
– Письмо? – Он все еще ей не верил. – Какое еще…
– В нем она назвала меня своей внучкой.
– Где письмо? – деловито осведомился Эдуард.
– Осталось дома! – Аня так разволновалась, что стукнула кулаком по кожаному подлокотнику дивана. – Но какое это имеет значение?
– А ты ничего не напутала?
– Нет, я дважды его перечитывала, в письме синим по белому написано, что она моя бабка. Вот я и пришла к вам, чтобы узнать правду… – Аня возбужденно завозилась. – Вы знали мою мать Александру Железнову?
– Не-е-ет.
– Она работала у вас домработницей. Такая маленькая, кривоногая, с плоским лицом…
– Шурка, что ли? Конечно, я ее помню… А что, она твоя мать?
– Вот именно!
– Ну и при чем тут я?
– Вы с ней спали?
– Я? – обалдел Эдуард Петрович. – Ты что, с ума сошла?
– Может, по пьяни или с голодухи?
– С голодухи я, конечно, и не с такими тра… в смысле, занимался любовью… Но с Шуркой… – Он замотал головой: – Нет, с ней я точно не спал. Я в своем доме никогда… Табу!
– Но бабуля же ясно написала, – от волнения Аня даже заикаться начала, – ч-ч-то я ее внучка! А кроме вас, никто не мог сделать ребенка моей матери!
– Тебе сколько лет? – спросил Эдуард Петрович.
– Двадцать три, а что?
Он сосредоточенно кивнул:
– Я так и думал… И в каком месяце у тебя день рождения?
– В декабре. Двадцать восьмого.
– В декабре… – повторил Эдуард Петрович, что-то мысленно подсчитывая. – Я в то время, когда тебя зачали, мотал срок в Уфимской колонии строгого режима. – Он скривил рот в подобии улыбки. – Я не твой отец, извини.
Аня потерянно на него посмотрела и пролепетала:
– Как же так? Ведь баба Лина… – Она закусила большой палец, всхлипнула. – Она не могла меня обмануть…
– Не знаю, девочка… – Эдик тяжело вздохнул. – Не знаю.
– Может, у нее есть еще один сын? – встрепенулась Аня.
– Нет, у нее только Ленка, дочь.
– Тогда что же получается? – Аня прикрыла рот рукой и чуть слышно прошептала: – Получается, что она моя мать?
– Ленка? Да ты что! Не выдумывай! Ленка бесплодна, это все знают! Она ни от кого не скрывает, что не может иметь детей…
– Но вдруг…
– Никаких вдруг! У нее с ранней молодости проблемы с гинекологией, мать ее по больницам таскала и по санаториям, но все без толку! – Он рубанул воздух рукой. – Ленка бесплодна, это точно!
Лицо девушки тут же скривилось, и из ее глаз фонтаном брызнули слезы.
– Я ничего не понима-а-а-а-ю… – содрогаясь от рыданий, голосила она. – Ничего…
– Не реви, – по-учительски строго сказал Эдуард. – Слезами горю не поможешь… Тем более что никакого горя нет. Подумаешь, старуха в маразме что-то напридумывала…
– Она не напридумывала! И у нее всегда было острое мышление…
– И богатое воображение, – закончил за нее Эдик. – Ей просто так захотелось, чтобы ты была ее внучкой, что она даже поверила в свою фантазию… Со старыми людьми это бывает…
– Нет, Эдуард Петрович, вы ошибаетесь, – гораздо спокойнее сказала Аня. – Бабушка ничего не придумала… Если бы вы видели ее письмо, вы сами бы это поняли.
– Сделаем анализ ДНК? – подумав, предложил Эдуард.
– Что сделаем?
– Анализ, ты разве про такой не слышала?
– А… Слышала что-то… Но это, наверное, дорого и долго…
– А куда нам спешить?
– Это вам некуда, а мне… – Аня грустно улыбнулась. – Мне очень хочется побыстрее узнать правду. – Она надолго замолчала, собираясь с мыслями, потом глубоко вздохнула и заговорила вновь: – Не знаю, поймете ли вы меня, но я попытаюсь объяснить… Я всю жизнь была сиротой. Сиротой при живой матери. Она не любила меня, я чувствовала это и была страшно одинока… У меня не было друзей, потому что я считала: раз меня родная мать терпеть не может, то чужие люди и подавно… Но речь сейчас не об этом… – Аня тряхнула головой. – А о том, что у меня не было семьи: ни дядей, ни теть, ни сестер, ни братьев… И вот я узнаю, что семья есть, просто я о ней ничего до сих пор не знала. Оказывается, я не сирота! Оказывается, у меня есть бабушка… Да, она умерла, но у меня есть память о ней, есть ее могилка, на которую я смогу положить цветы… И у меня есть отец… Честно говоря, когда я прочитала бабушкино письмо, то первым делом подумала о вас… Эдуард Петрович, я была так рада, что это вы…
– Прости, Анюта, – он погладил ее по русым волосам. – Но это не я. И ты не ее внучка, это точно. Внучатая племянница, это может быть. У матери были сводные братья, были двоюродные, вполне возможно, что кто-то из многочисленного клана Шаховских и обрюхатил твою мать, но никак не я…
– Да, я понимаю… Но все равно, пусть не вы, пусть кто-то другой, но этот кто-то не абстрактный кобель, от которого мать меня нагуляла, а реальный человек, и имя его я теперь могу узнать!
– Каким образом, девочка?
– Я спрошу у Елизаветы Петровны Голицыной, она должна знать.
– Да-а, – протянул Эдуард, нахмурив кустистые брови. – Вета должна… Уж кому-кому, а ей вся подноготная нашей семьи известна.
– Тогда я побегу, – воскликнула Аня, вскакивая с дивана.
– Адрес-то хоть знаешь?
– Нет, – сникла она.
– Она где-то в районе «Сокола» живет, но мне неизвестен даже номер дома… Хотя ты не расстраивайся! У матери где-то должен храниться адрес Голицыной, она на свою память не надеялась, вот все и записывала… Она с молодости такая была, даже день моего рождения в календаре заранее обводила красным, чтобы не забыть… На полках с книгами поройся, где-нибудь и отыщешь…
Аня коротко кивнула и понеслась к двери.
– Доберешься или мне шофера попросить, чтоб довез? – крикнул ей вслед Эдуард Петрович.
– Нет, я на метро, – выкрикнула она на бегу. – До свидания!
– До свидания, – пробормотал он ей в спину. Когда же она исчезла за дверью, Эдуард нажал кнопку на новом телефоне и велел: – Андрюха, Шурика пригласи ко мне.
Не прошло и двадцати секунд, как Шурик появился пред очами босса.
– Ты старуху Голицыну с кладбища увозил? – поинтересовался Эдуард Петрович, откидываясь на мягкую спинку кресла.
– Я.
– Адрес помнишь?
– Волоколамка, дом с маленькими балкончиками, девятиэтажный, напротив подземного перехода, визуально помню, подъезд два, квартиры не знаю, но старуха говорила, что живет на четвертом этаже.
– Квартиру вычислим с полпинка: самая облезлая дверь – голицынская. – Эдуард Петрович побарабанил пальцами по столу, пожевал нижнюю губу – раздумывал, в итоге принял решение: – Давай-ка отвези меня туда. Только «Линкольн» не бери, лучше что-нибудь поскромнее, «фордик», что ли… И свистни там Тимоху с Панцирем, пусть тоже собираются. Все, через двадцать минут будь готов.
Шурик понимающе кивнул и быстрым шагом вышел из кабинета.
АняАдрес старухи Голицыной Аня нашла в ящике кухонного стола. На клетчатом листе, вырванном из школьной тетради, было написано: «Волоколамское шоссе, дом 10, кв. 86 – Вета». Сунув бумажку с адресом в задний карман джинсов, Аня выбежала из квартиры.
Добралась до «Сокола» за сорок пять минут. От метро доехала три остановки на трамвае. Нужный дом нашла сразу. Это было добротное каменное строение в девять этажей, из тех, в которые во времена «развитого социализма» селили военных в чинах и партийцев средней руки. Аня чудом справилась с кодовым замком на двери (на стене были нацарапаны цифры, код оказался верный), вошла в просторный холл. Поднялась на одном из двух лифтов на четвертый этаж.
Дверь квартиры восемьдесят шесть была, не в пример соседним, обшарпанной, хлипкой, с покосившимся номерком, даже коврик на полу поражал ветхостью. Аня аккуратно вытерла о него ноги, надеясь, что он не рассыплется под толстыми подошвами ее ботинок, и позвонила. Раздалась оглушительная птичья трель (в самый раз для глухой старухи, такой звонок не проигнорируешь), но никто не открыл. Подождав минуту, Аня позвонила еще раз.
К ее удивлению, никаких звуков из-за двери не послышалось. Странно… Куда могла податься больная старуха на ночь глядя? В магазин, аптеку? Что-то не верится, что в такую темень и гололед Голицына рискнет выходить из дома…
Аня перестала терзать звонок – постучала. Никакого ответа. Только дверь, на которую она обрушила свой кулак, неожиданно отворилась. Открыто? Открыто, это стало ясно, когда Аня толкнула дверь посильнее и та, повинуясь ее толчку, распахнулась настежь.
Сначала Аня ничего не увидела – в большой прихожей было темно. Но потом, когда глаза немного привыкли к мраку, она разглядела очертания мебели, двери в комнаты, большой мешок на полу, наверное, с картошкой. В квартире пахло любимыми духами Голицыной, а еще какой-то сушеной травой, подгоревшей картошкой, сыростью и… кровью.
Аня медленно подняла руку, щелкнула выключателем. Помещение осветилось тусклым желтым светом. Теперь можно было разглядеть не только очертания, но и сами предметы: шкаф, зеркало, висящий справа от него светильник в форме уличного фонаря, кресло под потертым пледом, оленьи рога над комнатной дверью… Еще стало ясно, что то, что лежит в углу прихожей, не мешок с картошкой, это сама Лизавета Петровна.
Мертвая Лизавета Петровна!
И из ее груди торчит огромная деревянная рукоятка кухонного ножа.
Старуху убили! Зарезали!
Дежавю! Дежавю! Дежавю!
Боже! Еще одна старая женщина убита ножом… Только ее убили не в стиле ретро. Нет, эту зарезали по всем законам жанра экшн. Жестоко, грязно!
Аня с ужасом разглядывала труп несчастной старухи. Он был не таким чистеньким, как бабулин. Тело Голицыной походило на месиво: залитое кровью, израненное, истерзанное – было ясно, что убийца сначала нанес старушке несколько ударов и только потом всадил нож в сердце.
Как, оказывается, одуряюще, отвратительно, мерзко пахнет кровь!
Зажав нос рукой, Аня стала пятиться.
Перешагнув через порог, развернулась, толкнула свободной рукой дверь и, не медля ни секунды, помчалась вниз по лестнице – про лифт она даже не вспомнила.
Выбежала из подъезда. Ничего не видя вокруг, пронеслась по тротуару. Свернула к шоссе. Добежав до подземного перехода, нырнула в него, но не пошла на другую сторону дороги к остановке, а опустилась на грязную ступеньку лестницы – ноги перестали ее держать. Аню трясло, руки были ледяными, как и нос, только слезы оказались горячими, они бежали двумя ручейками по лицу, скатывались на шею и впитывались в пушистую шерсть шарфа.
«За что? – вопрос бился в Аниной голове, как попавшая в паутину муха. – За что убили бедную старуху? И почему именно сегодня?»
Аня уткнула холодный нос в ладони и шмыгнула им. И что ей теперь делать? Звонить в милицию? Да, конечно, поставить в известность стражей правопорядка просто необходимо, но пусть это сделает кто-то другой… Она ни за что не вернется в квартиру, умрет, но не вернется! И показаний давать больше не будет – все равно сказать ей нечего, а менты так просто не отстанут. Прилипнут с вопросами, да еще скажут: «Ты, девонька, слишком часто стала подбрасывать нам трупы убитых старух. Очень это странно!» И будут правы, это чертовски странно, только Аня тут ни при чем…
Что же делать? Боже! Тут Аню осенило. Петр Алексеевич, вот кто ей нужен! Во-первых, он ее адвокат, значит, должен улаживать ее проблемы, во-вторых, он мужчина, а на кого, как не на мужчину, можно положиться в такую трудную минуту, и, в-третьих, он сможет лучше нее объясниться с ментами.
Трясущимися от нетерпения руками Аня достала из кармана сотовый телефон. Немного помудрив с меню, нашла в телефонном справочнике номер адвоката (всего номеров было четыре: домашний, моисеевский, Стасов и операторский, чтобы баланс узнавать), нажала клавишу дозвона. После четвертого гудка ответили:
– Алло.
– Петр Алексеевич! – закричала Аня в трубку. – Вы меня слышите?
– Прекрасно слышу. Кто это?
– Аня Железнова.
– Я слушаю вас, Аня, – приветливо, но немного удивленно проговорил Петр.
– Голицыну убили! Зарезали! Я нашла ее! И я не знаю, что делать…
– Где вы? – деловито осведомился он.
– Я в переходе. Рядом с ее домом. Это Волоколамское шоссе…
– Я знаю ее адрес. Ждите, через двадцать минут буду, – бросил он и отключился.
Аня убрала телефон, уткнула голову в колени, закрыла глаза и стала считать до тысячи двухсот: по ее подсчетам, именно через тысячу двести секунд должен приехать ее спаситель – Петр Моисеев.
ПетрОн опоздал на какие-то пять минут, но, когда прибежал к переходу, девушка уже была на грани истерики. Она, скрючившись, сидела на грязных ступеньках лестницы, тряслась, как осиновый лист, икала, бормотала какие-то цифры. Его она даже не заметила.
– Аня, – позвал ее Петр, легонько тронув за плечо.
– Тысяча пятьсот, тысяча пятьсот один, ты…
– Аня, Аня, вставайте, – строго сказал он и сильно встряхнул ее.
– Вы опоздали.
– Да, я не рассчитал времени, извините.
– Она там. – Аня махнула рукой в сторону домов. – Лежит в прихожей. Вся в крови…
– Вставайте, – мягко сказал он, подхватывая ее под локоть.
– Я туда не пойду! – панически выкрикнула она, отстраняясь. – Там пахнет кровью!
– Я вас и не заставляю. Просто вы должны встать, потому что на холодном сидеть вредно…
– Я могу ехать домой?
– Нет, посидите в моей машине, успокоитесь. Потом я отвезу вас.
– А вы? – Она вцепилась в его руку. – Куда вы сейчас?
– Я поднимусь в квартиру и вызову милицию.
– Не ходите! Там страшно… – Ее опять стало трясти. – Давайте лучше вызовем милицию отсюда…
– Аня, пойдемте к моей машине, – Петр силой поднял ее со ступенек. – Я пробуду там недолго. А вы за это время успокоитесь.
– Недолго… Знаю я, как недолго… Они прицепятся, как клещи… – бормотала девушка, когда Петр вел ее к своему «Пежо».
Когда дошли до машины, он открыл переднюю дверь, усадил ее на сиденье, вынул из бардачка купленную по пути фляжку с коньяком, из кармана конфетку «Красный мак» (любимые конфеты, ими были набиты все Петины карманы), протянул ей и то, и другое.
– Выпейте пару глотков. Вам надо согреться и успокоиться.
Девушка безропотно взяла фляжку, но от конфеты отказалась – наверняка от вида пищи, пусть даже такой несерьезной, ее мутило.
Петр больше не стал с ней препираться, он молча кивнул ей, закрыл дверь и побежал к подъезду.
Дверь голицынской квартиры он узнал сразу, еще не видя ее номера: все остальные были новыми, крепкими, с большими оптическими глазками (дом престижный, всех бедняков отсюда отселили более удачливые соотечественники) и только ее створка поражала своим затрапезным видом. Петр подошел к ней, несколько раз позвонил, на случай если соседи подглядывают в свои глазки, после чего вошел, но дверь оставил приоткрытой.
Прихожая была освещена запыленной семидесятиваттной лампочкой. Но даже при таком скудном освещении Петр смог разглядеть все: и труп Голицыной, и орудие убийства, и беспорядок, царивший в помещении. Насчет первого он мог сказать вот что: тело окровавлено, изранено, но, судя по характеру ран, а они были неглубокими, можно сделать вывод, что старуху пугали или пытали, и только потом убили, нанеся ей точный удар в сердце. Насчет второго: нож самый обычный, кухонный, скорее всего, его взяли здесь же. Насчет третьего: в квартире явно что-то искали – ящики были выдвинуты, вещи свалены на пол, книги выброшены из шкафа…
Петр обернулся на дверь, согнувшись, стал рассматривать замки. На первый взгляд следов взлома нет, значит, Лизавета Петровна впустила убийцу сама. Это говорит о том, что она знала его и не боялась. Либо действовали настоящие мошенники, которые специализируются на обмане легковерных старух, они так искусно заморачивают им голову, что бабки их впускают в свои халупы с радостью. Правда, Петр ни разу не слышал, чтобы аферисты шли на «мокруху», но от такой версии все же отказываться не стоит, мало ли какие отморозки сейчас этим промышляют…
Пройдя в комнату, Петр нашел телефон (он стоял на широком подлокотнике дивана), взял трубку, набрал знакомый с детства номер 02, сообщил о трупе, заверил дежурного, что будет послушно ждать приезда милиции и с места не сдвинется, потом, когда разговор был закончен, достал из кармана сотовый и, немного подумав, набрал еще один номер.
После десятого гудка ему ответили.
– Алло, – раздался в трубке хриплый голос.
– Станислав Павлович?
– Черт, кто это? Я сплю.
– Это адвокат Моисеев.
– Кто? – все еще не понимал Стас, наверное, Петр его и вправду разбудил.
– Адвокат Моисеев. Дело Новицкой, помните?
– Да, да… Извините, я плохо соображаю… Сутки не спал… Так что вы хотели?
– Я сейчас нахожусь в квартире Елизаветы Петровны Голицыной. Ее убили. Зарезали кухонным ножом. В квартире следы обыска, думаю, вам стоит это знать.
– Милицию вызвали?
– Да, они скоро будут, но, как я понимаю, приедут ребята из другого отделения, а вам, мне кажется, стоит посмотреть на место преступления своими глазами…
– Все, еду.
Закончив разговор, Петр убрал телефон в карман и приготовился ждать, но ждать не пришлось – менты уже подходили к двери квартиры, их грубые голоса и топот ног были слышны даже из комнаты.
– Оперативно вы добрались, – заметил он, выходя им навстречу.
– Документы, – буркнул один из оперов, высокий лысый мужчина с неопрятной эспаньолкой.
Петр предъявил.
– Адвокат Моисеев? – опер присвистнул. – И что вам тут понадобилось?
– Лизавета Петровна, – Петр показал глазами на окровавленный труп. – Наследница одной из моих клиенток.
– Наследница? Интересно…
– Нет, это совсем не интересно, так как унаследовала она пачку писем, вот они. – Он достал из-за пазухи пачку пожелтевших писем, обвязанную атласной голубой ленточкой. – Я как раз привез их госпоже Голицыной…
– Уху, – пробурчал опер, возвращая Петру документы. – Сейчас вас допросят по всей форме, показания запишут, а пока пройдите в кухню, что ли… – Он позвал одного из коллег, который сидел на корточках рядом с трупом. – Сань, закончишь, допроси свидетеля. И письма изыми, вдруг пригодятся…
Петр убрал паспорт в карман, мельком глянул на часы, отметил, что пробыл здесь уже четверть часа, затем направился в кухню. Однако до пункта назначения не дошел, завернув за поворот (кухня располагалась в отдельном крыле квартиры вместе с санузлом), он остановился и, воспользовавшись тем, что из прихожей его не видно, стал прислушиваться к разговорам оперов.
– Ну что, Калиныч, скажешь? – послышался сиплый голос лысого бородача.
– Чего говорить-то? – раздался в ответ приятный баритон, принадлежащий, скорее всего, эксперту. – Сам же видишь… Трупец свеженький… Дай бог час прошел, как ее пришили.
– Здорово ее покромсали.
– Да-а… На ремни, видать, хотели порезать…
– Пытали, что ли?
– Похоже… – Калиныч горько покряхтел. – Жалко бабку, все равно ведь раскололась, а сколько мучилась…
– Думаешь, раскололась?
– Раз ее убили, значит, все, что нужно, узнали. – Он поцокал языком. – А удар точнейший. В самое сердце.
Тут их диалог был прерван кем-то третьим.
– Жека, ты гвоздики на стенах видел?
– Ничего я еще не видел, – ответил голос бородача, оказавшегося Жекой.
– Сразу ясно, что на них картины висели, а теперь их нет. Уж не из-за них ли бабульку грохнули?
– Зачем тогда квартиру перерыли?
– Другие ценности искали, – незнакомец пошуршал чем-то, наверное, бумагой, и продолжил: – Тут полно квитанций из ломбарда, судя по всему, старуха имела старинные вещички…
– Думаешь, по наводке могли прийти? Зная, что у нее имеется антикварное барахлишко?
– Скорее всего… – Опять шуршание. – Тем более что, если верить чекам, она всегда сдавала вещи в один и тот же ломбард… Ты помнишь, у нас в том году два случая было: старичка-коллекционера в марте пришили, он еще шкатулки китайские собирал, и бабку, типа этой, в июле?
– Да, к обоим пришли по наводке эксперта из ломбарда… Грабанули, потом задушили… Нашу старушку могли по той же причине кокнуть.
– Еще из-за квартиры могли, вон какие хоромы, – подал голос Калиныч.
– Нет, хата, судя по документам, не приватизирована, и прописан в ней только один человек, вон счет за газ какой маленький, а мне с моими двумя спиногрызами и одной спиногрызкой аж на двух листах приходит…
На этом, к сожалению, их беседа прервалась, потому что в квартиру ввалился еще кто-то, и бородач, он же Жека, приказал своему коллеге Александру:
– Санек, давай дуй в кухню, тут без тебя справятся…
Как только эта фраза прозвучала, в кухню дунул сам Петр. Когда Саня туда вошел, адвокат Моисеев чинно сидел за столом, сложив перед собой руки.
Следующие пятнадцать минут Петр посвятил общению с младшим опером Александром Соколовым, еще четверть часа с прибывшим на место преступления следователем Станиславом Головиным. Его расспрашивали, он подробно отвечал, еще он поделился с милицией своими наблюдениями насчет замков и прочего, однако они ментов не заинтересовали, их больше волновало: пропало что-то из квартиры или нет, но на этот вопрос Петр ответа дать не мог.
Спустя еще десять минут его отпустили на все четыре стороны.
Когда он распахнул дверь машины, то увидел, что Аня сидит в той же позе, что и час назад, и по-прежнему дрожит – фляжка, лежащая у нее на коленях, чуть заметно подпрыгивала.
– Вы выпили? – спросил он, бухаясь на сиденье.
– Нет, я не люблю алкоголя…
– Надо выпить, – настаивал он, отбирая у нее фляжку. – Вот я сейчас ее открою… Вот так… – Петр подсунул коньяк ей под нос. – Глоток. Один большой глоток.
Аня попыталась отстраниться, но Петр был настойчив:
– Пейте, вам говорят.
Девушке ничего не оставалось, как подчиниться.
– Какая гадость, – прохрипела она, проглотив напиток. – Как это можно пить…
– Заешьте. – Он протянул Ане конфету. – Вот так… На самом деле к коньяку надо привыкнуть, даже к самому хорошему…
– Как можно привыкнуть к гадости? – передернулась Аня. – Фу!
Он хмыкнул и завел мотор. Минуты две они ехали молча – девушка приходила в себя, а Петр напряженно размышлял – в итоге первой заговорила Аня.
– Как все прошло? – уже вполне спокойно спросила она.
– Нормально.
– Я видела, как милицейская машина подъехала. Я так испугалась, что они меня заметят, что легла на пол.
– Зря боялись, окна тонированные, в темноте они бы вас не увидели. – Петр остановился на светофоре, ожидая «зеленого», пристально смотрел на Аню, наконец не выдержал: – Вы скажете мне, зачем приехали к Голицыной?
– Чтобы узнать правду, – ответила она чуть слышно.
– Какую?
– Обо мне.
– А адрес Эдуарда Петровича вам по этой же причине понадобился?
– Да.
– Можно узнать, о какой правдеидет речь?
– Сегодня я узнала, что Элеонора Георгиевна была моей бабушкой. – Она взглянула на него исподлобья. – Вы можете в это поверить?
Он бросил на девушку испытующий взгляд, словно раздумывая над тем, стоит ли принимать ее заявление всерьез, и мгновением позже сказал:
– Могу. И знаете почему? Потому что ее забота о вас была больше, чем благодарность за хорошее отношение. Ведь она не просто завещала вам квартиру, нет, она позаботилась о том, чтобы никаких проблем с ее получением у вас не возникло, чтобы вы точностали ее владелицей. Для этого ей пришлось нанять меня, а мои услуги стоят приличных денег. – Петр скупо улыбнулся. – Наверное, Элеоноре Георгиевне пришлось продать одно из двух имеющихся в наличии антикварных колье… Для чужого человека такое не делают.
– Но я не знаю, кто мои родители!
– Скорее всего, Эдуард Петрович, больше некому…
– Он не мог! В тот год, когда меня зачали, он сидел в тюрьме!
– Елена Бергман? – удивился Петр. – Но она, если верить ей же самой, бесплодна.
– Мне и Эдуард Петрович так сказал. И я ему верю, но тогда… – Она растерянно на него посмотрела. – Тогда я ничего не понимаю…
– Значит, у Элеоноры Георгиевны был внебрачный ребенок, о котором никто не знает.
– Ой, я об этом не подумала…
– Она могла родить его втайне от всех – Элеонора Георгиевна была женщиной обеспеченной, значит, могла себе позволить разъезжать по стране. Наверное, она сказала всем, что отправляется в длительное путешествие, а сама уехала подальше от столицы, чтобы родить ребенка под чужим именем.
– Но почему? Зачем все это?
– Причин может быть несколько. Например, такая: ребенок не от мужа…
– Но она могла бы обмануть мужа!
– Значит, не могла. Допустим, ее супруг был бесплоден. Или ее изнасиловали, а оставлять ребенка от насильника не всякая решится.
– Сделала бы аборт!
– В те времена трудно было найти подпольный абортарий. А в районную больницу она идти побоялась. Либо беременность обнаружила на поздних сроках… Да мало ли! Причин, по которым женщины не избавляются от нежелательного ребенка, а рожают его и потом отказываются – море! Иначе не было бы у нас столько отказников в доме малютки…
– Значит, вы считаете, что Элеонора Георгиевна родила ребенка, бросила его…
– Отказалась, – поправил ее Петр, – то есть отдала на воспитание. Поручив заботу о нем либо какой-то конкретной личности, либо государству. К первому я склоняюсь больше.
– А дальше? – со жгучим любопытством спросила Аня.
– История могла развиваться по-разному. Например, ребенок вырос, каким-то образом узнал о матери, явился к ней, она его приняла… Либо у Элеоноры Георгиевны проснулась совесть и она сама отыскала свое чадо, но это не суть важно!
– А потом? – никак не могла успокоиться Аня.
– Дальнейшее зависит от пола незаконнорожденного. Если он был парнем, то мог соблазнить твою мать, Александру Железнову, в результате появилась ты…
– А если ребенок был женского пола?
– Тогда она просто пришла к Элеоноре Георгиевне с новорожденной дочкой и сказала: «Маманя, ты меня не растила, так вырасти хоть мою дитятку, я сама не в состоянии…» Либо она просто умерла при родах, и Элеоноре Георгиевне ничего не оставалось, как пристроить малышку…
– Тогда Шура Железнова, которую я всю жизнь считала матерью, мне вовсе не мать!
– Это же просто гипотеза, – с упреком проговорил Петр. – Не надо принимать ее близко к сердцу…
– А знаете, Петр Алексеевич, я в этом нисколько не сомневаюсь!
– В чем?
– В том, что я не родная дочь Шуры Железновой. Я всегда это чувствовала! Причем теперь я уверена, что удочерила она меня не по зову сердца, а купившись на деньги, предложенные Новицкой… Тем более что Элеонора Георгиевна ей еще и комнату в коммуналке выхлопотала.
– Откуда вам известны такие подробности? – Он с возросшим интересом посмотрел на нее. – Из письма?
– Да.
– И что там было еще?
Аня собралась рассказать о странном шифре и зарытой собаке, но, вспомнив предостережения бабушки, смолчала.
– Вы мне не доверяете? – по-своему расценил ее безмолвие Петр.
– Нет, что вы! Только вам я и доверяю! – поспешно заверила его Аня. – Просто больше там ничего интересного, в смысле для нашего с вами расследования, не было…
– О! – развеселился Петр. – Мы уже ведем расследование!
– А вы мне разве не поможете? – Ее голос дрогнул. – Я так надеялась…
Он нахмурился и несколько секунд молчал, сосредоточившись на дороге, потом спросил:
– Что конкретно вы хотите знать?
– Кто мои родители. Или хотя бы один из них.
– Для вас это так важно?
– Очень.
– Это трудно.
– Я понимаю! – взволнованно воскликнула она. – Понимаю! Тем более что все, кто мог нам помочь, мертвы!
– Кто мертв? – опешил Петр.
– И Элеонора Георгиевна, и Лизавета Петровна, и моя мать, Шура Железнова. А больше никто не знает правды.
– Глупости. На этот счет даже пословица есть: «Знают двое – знают все!» В нашем случае, конечно, не все знают, но несколько человек, думаю, в курсе… Только как их найти?
– Давайте частного детектива наймем, – выпалила Аня.
Петр с жалостью на нее посмотрел, криво улыбнулся и сказал:
– Анечка, вы представляете себе, сколько стоят услуги частного детектива?
