Текст книги "Инквизитор. Охота на дьявола"

Автор книги: Ольга Колотова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Но ведь сегодня пятница! – сказала Долорес, увидев на тарелках мясо.

– Дурочка! – улыбнулся Бартоломе. – Разве ты не знаешь, больным разрешается не придерживаться постов. А кроме того, разве ты не видишь, на столе два прибора, значит, согрешим мы вместе. Впрочем, если хочешь, после ужина я дам тебе отпущение, – добавил инквизитор. – Идет?

Сперва Долорес стеснялась, но вскоре голод взял свое. Пока она ела, Бартоломе задумчиво ковырял мясо вилкой и размышлял о том, в какое нелепое положение он попал и находил утешение лишь в том, что Долорес этого все равно не понимает. Зато она поняла, что ей и в самом деле больше ничего не грозит. Бартоломе даже не раз замечал острый взгляд, брошенный в его сторону, еще немного настороженный, но скорее любопытный, чем испуганный.

Впрочем, она смогла полностью избавиться от беспокойства и временами с тревогой посматривала в окно. Было уже далеко за полночь.

– Санчо! – крикнул Бартоломе. – Санчо! Проводи сеньориту!

Никто не отозвался.

Раздосадованный Бартоломе тихо выругался и сам отправился в комнатку слуги. Санчо спал, по-детски свернувшись клубочком и тихонько посапывая. Бартоломе стало жаль будить уставшего паренька. «Что-то я на редкость благодушен сегодня», – усмехнулся он про себя.

– К сожалению, наш храбрый защитник уже в объятиях Морфея, – сказал он, возвратившись к Долорес, – так что придется обойтись без него.

– Нет, нет, не нужно беспокоиться, – поспешно сказала она. – Я живу недалеко и без провожатых быстренько добегу до дома.

– Где ты живешь, я прекрасно знаю, – перебил он. – Но не могу же я отпустить тебя одну, когда на улицах не осталось никого, кроме бродяг и бандитов! И это еще не самое страшное. Теперь, говорят, по городу черти разгуливают так же свободно, как у себя в преисподней! Конечно, я могу предложить тебе остаться здесь до утра…

– Нет, нет! – опять горячо запротестовала она, очевидно, все еще не доверяя Бартоломе. – Я не останусь! Я должна быть дома! Если я задержусь до утра, мама обнаружит, что меня нет… Она с ума сойдет от беспокойства!

– В таком случае, как же тебе удалось ускользнуть от ее бдительного ока?

– Я сказала ей, что иду спать, а когда она тоже легла, я тихонечко вышла из дома… Но теперь я должна вернуться!

– …пока она ничего не заметила. Замечательно! Следовательно, ты все от нее скрыла, заботливая дочь… Пожалуй, это правильно. Ну, ну, не волнуйся, я не собираюсь и дальше тебя задерживать. Однако, не взыщи, тебе придется потерпеть мое общество еще полчаса. Пока я не доставлю тебя домой в целости и сохранности.

Бартоломе пристегнул к поясу кинжал в кожаных, расшитых серебром ножнах, надел перевязь со шпагой, набросил на плечи плащ, взял шляпу. Долорес невольно отметила, как легко и привычно обращается он с оружием, так, словно он был солдатом, а не монахом.

Сейчас он совсем не походил на священника. Перед ней стоял красивый и изящный кабальеро, по-юношески подтянутый и стройный, и вдруг ей пришла в голову странная мысль, что все ее подруги умерли бы от зависти, если бы увидели ее рядом с ним. «Дура!» – рассердилась она сама на себя, и ей стало так стыдно, что ее щеки вспыхнули.

Они вышли на улицу.

Ночь была на удивление светлой. Полная луна висела над крышами домов в окружении своих младших сестер – звезд. Ощущалось легкое дуновение бриза. Эта ночь, принесшая в тесные городские закоулки покой и прохладу, была точно создана для неспешных прогулок, тихих, нежных бесед и серенад под балконом. И не верилось, что эта ласковая, бархатная ночь таит в себе угрозу, что под ее совиными крыльями находят укрытие не только влюбленные парочки, но также убийцы и грабители.

Бартоломе предложил девушке руку, и она приняла это как должное, даже не успев подумать, как и почему это произошло.

Некоторое время они шли молча, пока какая-то тень не метнулась прочь прямо у них из-под ног. Долорес тихо вскрикнула и отступила на шаг. Бартоломе лишь рассмеялся.

– Это кошка, – сказал он. – Просто кошка. Самая обыкновенная, серая или черная.

– Но ведьмы могут превращаться в кошек! – возразила Долорес.

– Тебе виднее, – усмехнулся он.

– Но вы же знаете, что я не ведьма, что нас с мамой несправедливо обвинили и что я… я, на самом деле, так их боюсь…

– Не волнуйся! Я думаю, ни одна ведьма не станет показывать свои способности перед инквизитором.

Долорес вдруг почувствовала, что он над ней смеется, очевидно, считая маленькой, глупой девочкой. Но она с детства наслушалась сотен страшных историй о проделках злых колдуний, которые могут принять облик кого угодно: кошек, собак, жаб… Она слышала эти рассказы от матери, от недавно умершей бабушки, от подруг. Не верить им было просто невозможно! Но сейчас ей стало стыдно, стыдно за то, что она оказалась такой трусихой.

– Пойдемте! – сказала она. – Конечно, это была только кошка…

Неожиданно тишину ночи нарушила песня. Главенствовал сочный баритон, ему вторили писклявый тенорок и хриплый, пропитый бас. Вскоре в конце переулка показались и сами исполнители – тройка подвыпивших матросов, по всей видимости, возвращавшихся из портовой таверны. Двое – обладатели тенора и хриплого голоса – шли в обнимку, поддерживая друг друга, причем один из них был на голову выше другого. Коротышка нес фонарь. Третий – высокий, крепкий мужчина, очевидно, предводитель маленькой компании, шествовал впереди и держался на ногах довольно твердо. Именно он начинал очередной куплет, а приятели ему вторили.

– Ого! – воскликнул длинный. – Да тут прячется какая-то парочка! А ну, посмотрим, кто это!

Коротышка поднял фонарь и едва не ткнул им в лицо Бартоломе.

– Черт побери! – удивился он. – Да ведь это крошка Долорес! С кем это она, а, Рамиро?

– Долорес! – ахнул широкоплечий парень. – Что ты тут делаешь, ночью, да еще в этой странной компании?!

Ты!.. Ты…

Он, казалось, едва не задохнулся от негодования и злости.

– Отвечай мне, кто он такой?! Кто этот мерзавец, с которым ты… И как ты могла, как?!

– Рамиро, – пробормотала Долорес, – я потом тебе объясню… Он вовсе не тот, за кого ты его принял… Мы поговорим после… После, ладно? А сейчас уходи, уходи, ты же пьян!..

– Я не настолько пьян, чтобы не понимать, что девушка, которую я считал чистой, как ангел, на самом деле…

– На самом деле ты ничего не знаешь! Уходи!

– Сначала я покажу ему, как волочиться за чужими девчонками!

Рамиро вцепился в кружевной воротник Бартоломе и как следует встряхнул инквизитора.

– Рамиро, отпусти его! Он вовсе не…

Долорес попытался оттолкнуть моряка – с таким же успехом легкий ветерок мог опрокинуть скалу.

Бартоломе как будто даже не пытался вырваться. Левой рукой он нащупал эфес шпаги, рванул его вверх и нанес матросу удар в висок. И здоровенный парень рухнул к его ногам.

Теперь Долорес испугалась за Рамиро.

– Что вы сделали?! Вы убили его!

– Нет, – ответил Бартоломе, скривив губы в злой усмешке. – Я его просто оглушил. Не принимайте меня за кровопийцу. Я судья, но не палач.

Словно в подтверждение его слов Рамиро чуть приподнялся и застонал.

Приятели Рамиро схватились за ножи.

– Назад! – Бартоломе перехватил клинок из левой руки в правую.

Шпага Бартоломе описала сверкающий круг, распоров рубашку на груди низенького матроса, как раз напротив сердца. От неожиданности он охнул и схватился за бок. Но ни капли крови не увидел он, взглянув затем на свою ладонь, он даже не был оцарапан.

– Клянусь всеми святыми, он отрезал мне ус! – завопил другой моряк, хлопнув себя по щеке.

– Если ты сделаешь хоть один шаг, я отрежу тебе все остальное, – хладнокровно пообещал Бартоломе.

Матросы в нерешительности переминались с ноги на ногу.

– Возьмите вашего приятеля, – Бартоломе легонько пнул Рамиро в бок носком сапога, – и отправляйтесь ко всем чертям!

Парни сочли за лучшее не испытывать судьбу и не связываться с незнакомцем, так мастерски владеющим шпагой.

Они подхватили Рамиро под руки и поволокли прочь. Его грубые башмаки стучали по булыжной мостовой, пока не свалились, и дальше Рамиро бороздил мостовую голыми пятками. Подвыпившие товарищи либо не заметили этого, либо не придали большого значения.

– Так это твои друзья? – спросил Бартоломе, расправляя порванный воротник.

В его голосе прозвучало плохо скрываемое презрение, и оно укололо Долорес в самое сердце.

– Да… Нет… Просто знакомые…

– Поэтому один из них и заявлял на тебя свои права?

– У него нет на меня никаких прав! – возмутилась Долорес. – Он был матросом на судне моего отца, пока тот не погиб.

Ее голос дрогнул. Ей вдруг стало горько и обидно, потому что он мог подумать, будто у нее есть что-то общее с грубыми, пьяными матросами. Хотя какое ей, в сущности, дело до того, что подумает о ней человек, который сам хотел бесчестно обойтись с ней всего лишь два часа тому назад?!

– Допустим, – произнес только Бартоломе. – Допустим.

Долорес печально опустила голову.

Остаток пути они проделали молча, не глядя друг на друга.

– Мы пришли, – наконец тихо произнесла девушка, остановившись у дверей двухэтажного, довольно просторного, но обветшавшего дома.

– В таком случае, я могу быть свободен? – слегка улыбнулся он.

– Да, – едва шевельнула она губами, – можете…

Он сделал шаг ей навстречу, как будто хотел что-то сказать, но вдруг резко повернулся и быстро пошел прочь.

– Прощайте!

– До свидания, – тихо ответила девушка, но Бартоломе уже не слышал ее.

Она долго смотрела ему вслед. У нее было странное чувство, будто сегодня в ее жизни произошло что-то очень важное, но что это было, она так и смогла до конца понять.

* * *

– Вот как, значит, – черные глаза Диаса сверкнули нескрываемой ненавистью. – Отец-инквизитор – вот кто вы такой…

У Бартоломе даже промелькнула мысль, что сейчас юный разбойник набросится на него, благо в зале для допросов они находились одни. Впрочем, Бартоломе стоило только позвать на помощь или позвонить в серебряный колокольчик, что лежал у него под рукой на столе, – и в зал ворвались бы дюжие стражники.

– Значит, я здесь по вашей милости, – проговорил Диас. – Ну, спасибо. Я это запомню.

– Узнал? Замечательно. По крайней мере, мне не придется долго объяснять, в какое незавидное положение ты попал.

Только исполненный ненависти взгляд был ему ответом.

«Злишься, красавчик! Ну, еще бы! В твоих глазах я, должно быть, последний негодяй, подлец, предатель, человек без чести и совести. Возможно, ты не так уж и не прав, но делать выводы еще рано. Я еще не решил, что с тобой делать».

– Вот что, сын мой, – прервал напряженное молчание Бартоломе, – у меня есть к тебе одно предложение. Прежде всего, хорошенько поразмысли и оцени весь ужас твоего положения. Ты попался на контрабанде. С поличным. Знаешь, кому предназначались порох и ядра? Алжирским пиратам. Ты пособник магометан, сын мой.

– В таком случае, вы тоже, святой отец.

– Нет, сын мой. Ошибаешься. Порох и ядра в арсенале, ты в тюрьме, ergo[11]11
  Следовательно. Лат.


[Закрыть], товар по назначению не доставлен, виновник схвачен, я предотвратил преступление против веры и родины. В свою очередь, из этого следует…

– Вы мерзавец – вот что из этого следует!

– Благодарю. А ты – висельник. Причем в самом ближайшем будущем. Мне остается только сдать тебя городским властям.

Диас ответил презрительной улыбкой.

– Конечно, – продолжал Бартоломе, – ты столько раз рисковал жизнью, что новая опасность тебя не пугает. Однако, если есть шанс ее избежать, почему бы им не воспользоваться? Договоримся, сын мой. Сейчас ты мне искренне, чистосердечно, как на исповеди, ответишь на все вопросы, что я тебе задам, покаешься во всех своих прегрешениях, каковы бы они не были.

– Исповедоваться? Вам? Да у вас, святой отец, грехов больше, чем у десятерых таких, как я, вместе взятых!

– Церковное таинство, сын мой, остается церковным таинством независимо от нравственных достоинств священника, который его совершает. Впрочем, это богословские тонкости. Я хочу знать, что тебя связывало с покойным евреем Яго Перальтой?! Какие делишки ты с ним обделывал, черт побери?!

Диас молчал, только сверкал глазами.

– Если ты будешь сговорчив, я отпущу тебя на свободу, – пообещал Бартоломе. – В противном случае, тебе придется свести тесное знакомство с городским палачом.

Молчание.

– Хорошо! Хочешь на виселицу – пожалуйста! А как же твои братья и сестры? Мать? Насколько мне известно, ты – их единственная опора. Что будет с ними?

Диас застонал. Впрочем, этот звук походил скорее на предсмертный хрип раненого зверя.

– Допустим… я соглашусь, – глухо произнес он наконец. – Но где гарантии, что вы и в самом деле отпустите меня?

– Гарантии? Никаких! Только мое слово.

– После того как вы меня уже один раз провели?! Это смешно, святой отец!

– Позволь, в прошлый раз я тебе никаких обещаний не давал.

– Я вам не поверю!

– Что ж, – рука Бартоломе потянулась к колокольчику, – сейчас я вызову стражу и тебя отведут в городскую тюрьму.

– Постойте!

– А, ты передумал. Так-то лучше.

– Что… я должен рассказать?

– Что связывало тебя с Яго Перальтой?

Диас колебался. Он явно чуял подвох. Ведь рассказать о своих похождениях означало окончательно себя погубить, своими руками вырыть себе могилу. А надежда на освобождение была слишком призрачной.

Бартоломе словно прочитал его мысли.

– Если б я хотел доказать, что ты пират и контрабандист, Антонио Диас, – сказал он, – мне не нужно было бы добиваться твоего признания. Я приказал бы схватить десяток твоих ребят, вздернуть их на дыбу, – далеко не все люди проявляют твердость в таких случаях, особенно, когда речь идет о чужой шкуре, а не о своей собственной, – и через пару дней я уже знал бы все, что хотел знать. Меня интересует не столько твоя особа, сколько делишки старого еврея.

– Может быть, вы думаете, что я не только магометанин, но еще и иудей? Трудно быть тем и другим сразу, святой отец.

– И потому оставим и Магомета, и Моисея. Поговорим о золотом тельце. Ведь поклонение именно этому идолу объединяло вас с Перальтой, не так ли?

– Вы что, святой отец, считаете, что я еще и язычник?!

– Я думаю, что ты, сын мой, заурядный разбойник. Итак, когда ты познакомился с Яго Перальтой?

– Это было четыре года назад… Тогда впервые мне довелось командовать судном. Наш капитан взял на борт груз, но внезапно заболел перед самым выходом в море. Но Перальта – все товары принадлежали ему – потребовал, чтобы никаких проволочек не было… И судно доверили мне.

– Продолжай, продолжай.

– Мне… стыдно вспомнить, что произошло потом… У берегов Ивисы мы заприметили большой торговый корабль. Один из моих парней – а это все были отчаянные ребята – сказал, что это, должно быть, венецианский купец, и что тот, кто приберет его к рукам, будет безбедно жить до старости. Он сказал: бояться нечего, если заметят исчезновение корабля, то заподозрят алжирских корсаров, их полно в этих водах. Большая часть венецианской команды, по всей видимости, была на берегу. Ребята посовещались и предложили мне рискнуть. Я не смог отказаться… Я так хотел стать богатым и независимым! Ночью на двух шлюпках мы подошли к венецианцу, вскарабкались на палубу и взяли его без крика и шума.

– И… вам повезло?

– Да. Судно было нагружено шелком, великолепным восточным шелком. Мы были богаты… Но… я испугался. Я не знал, как мне теперь быть. Ведь я стал пиратом. Отправиться бродить по белу свету я не мог, я должен был вернуться!..

– Я понимаю. Тебя ждали мать, братья, сестры…

– И они хотели есть! А я был богат! Понимаете?

– Ты вернулся.

– Да, я вернулся. Мы вернулись на нашей бригантине, а венецианское судно оставили в укромной бухте. Потом… я пошел к Перальте и чистосердечно все ему рассказал.

– Он обрадовался, я полагаю?

– Да, как ни странно, да. И взялся сбыть товар. Правда, за это он потребовал две трети его стоимости. Я согласился.

– Тебе ничего другого не оставалось.

– Да. Но я и мои товарищи все равно неплохо заработали. Я купил собственное судно, «Золотую стрелу». А Перальта сказал, что я ловкий парень и предложил мне сотрудничать и дальше.

– Следовательно, ты перевозил контрабанду, а еврей, в свою очередь, сбывал товар, если в открытом море тебе удавалось захватить какое-нибудь судно?

– Я больше никогда не напал ни на один христианский корабль! Я встал на ноги благодаря разбою, это правда. Но я поклялся себе, слышите, поклялся! – никогда больше не нападать на суда добрых христиан! И слово я сдержал!

– Остаются еретики и магометане, – заключил Бартоломе. – Тоже неплохо. И справедливо, и выгодно. Вот только большую часть дохода ты терял в результате посредничества еврея.

– Пожалуй, так.

– Со временем ты понял, что Перальта тебя обманывает и решил с ним посчитаться?

– Посчитаться?

– Ты грозился убить его – и это слышали.

– Вы что же, святой отец, думаете, что это я… убил еврея?

– На всякий случай, объясни мне, где ты был в ночь на двадцать первое июня.

– Пил! В таверне! С приятелями!

– Они могут это подтвердить?

– Конечно!

– Однако не стоит полагаться на слово пьяных матросов.

– Послушайте, я никого не убивал, даже старого еврея! Он ведь был крещеным евреем! Я никогда не загубил ни одной христианской души!

– А венецианцы?

– Их я тоже не убивал! Мы их просто связали! А когда отошли на порядочное расстояние от Ивисы, дали им шлюпку и пожелали счастливого пути!

– Гм. Надеюсь, они добрались до берега.

– Но мои руки не запачканы кровью!

– Да, конечно. О том, что ты, должно быть, перерезал глотки нескольким десяткам мавров и английских еретиков, упоминать не стоит.

– Они пираты и враги Господа! – сверкнул глазами Диас.

– Бесспорно, – кивнул Бартоломе. – А еврея ты не убивал?

– Не убивал!

– Можешь поклясться на Святом Евангелии?

– Могу!

– Пожалуй, я тебе поверю.

– Я удовлетворил ваше любопытство?

– Почти.

– А наш договор остается в силе?

– О, конечно!

– Значит, я свободен?

– Как ветер.

– И я могу идти?

– Да, до встречи.

– Я предпочел бы сказать: прощайте!

Диас уже сделал несколько шагов к выходу, но Бартоломе окликнул его.

– Вот что, сын мой, не вздумай поднять паруса и показать святому трибуналу корму!

– Почему бы и нет?

– Потому что тебе будет довольно сложно погрузить на борт мать и семерых сопляков в придачу. Согласись, это обременительный груз для вольного добытчика.

– А если я все-таки выйду в море?

– Все они, как причастные к делу о ереси, окажутся в тюрьме святого трибунала.

– Подло, мерзко, гадко!

– Возможно. Но ты можешь мне дать другие гарантии?

– Мое слово!

– Прости, сын мой, но я тебе тоже не поверю.

Диас вышел, громко хлопнув дверью.

«Мог бы и поблагодарить за то, что так легко отделался, – подумал Бартоломе. – И он не убивал. Скорее всего, он не убивал. У него не хватило бы ума переодеться чертом. К тому же, почему яд? Диасу было бы проще воспользоваться шпагой или абордажной саблей. И уж конечно этот верный христианин не стал бы составлять договор с дьяволом. Интересно, он вообще умеет писать? К тому же, почему этот бандит не позарился на сокровища еврея? Ему же никто бы не помешал! Пабло бежал, старуха хватилась своего мужа только на следующее утро. И все же, я не положился бы на слово этого разбойника. Отныне каждый его шаг будет мне известен».

Выйдя из здания трибунала, Диас отправился в порт. Он тотчас заметил, что за ним следует какой-то человек. Впрочем, шпион даже не пытался прятаться.

В портовой таверне Диас разыскал своих матросов и приказал им отправляться на «Золотую стрелу». После душного, спертого воздуха церковного судилища ему хотелось на простор, на свободу. Сильные руки гребцов быстро гнали шлюпку вперед, а Диас ломал голову над тем, как же ему поступить и не лучше ли будет поднять паруса и положиться на волю Божью.

«Золотая стрела» выглядела совершенно пустой и как будто мирно дремала в бухте. Но вот над бортом показалась голова солдата в начищенном шлеме.

– Эй, на шлюпке! – окликнули матросов. – Поворачивай! Сюда нельзя!

– Это еще что такое?! – воскликнул Диас. – Я – капитан «Золотой стрелы»! Что вы, черт побери, делаете на моем судне?!

– Ты-то, может, и капитан, – ответил ему солдат, – вот только шебеки у тебя больше нет. Судно конфисковано по приказу коррехидора. Так что прочь отсюда, пока я не разрядил в тебя мушкет!

Рядом с первым солдатом показался второй. Сверкнуло дуло мушкета.

Диас в сердцах ударил кулаком по банке, на которой сидел.

– Проклятый монах! Везде успел! Обложил, как дикого зверя!

– Что будем делать, капитан? – спросил один из матросов.

– Гребите к берегу, ребята, – устало махнул рукой контрабандист. – А там поглядим.

Бедный Диас! Он, кому уступали дорогу все окрестные парни, он, кого уважали и считали себе равным бывалые моряки, он, кого страшились алжирские корсары, чувствовал себя мухой, запутавшейся в паутине, птицей, попавшей в силки. Инквизиция шла по его следу. Чужие люди распоряжались на его судне. Его близким угрожала опасность. Но самое ужасное – не понимал, почему его преследуют и что от него хотят. Он не видел смысла в этой игре и ничем не мог объяснить ее, кроме злой воли человека в черном, который, по какой-то ему одному ведомой причине, задумал его погубить. Диас редко доискивался причин. Он был ловок и сообразителен, но он не привык долго размышлять. Он никогда не распутывал сложных узлов, он их просто разрубал, кинжалом, шпагой, абордажной саблей. Он не хотел и не умел плести интриги, он предпочитал сражаться оружием, достойным настоящего мужчины. И сейчас он чувствовал, что готов нарушить свое слово и отправить на тот свет одного недостойного христианина, который именовал себя то доном Бартоломе де Сильва, то отцом Себастьяном.

* * *

Вот он, дон Фернандо де Гевара, знаменитый маг и чернокнижник. Человек, который мог вызвать два десятка ужасных демонов. Человек, который думал, что может повелевать ветрами и молниями, дождями и ураганами. Человек, который много лет потратил на изучение магии и каббалистики. Человек, который, должно быть, достиг вершины знаний, и, возможно, слегка повредился в рассудке.

Де Гевару усадили на простую грубую скамью посреди зала заседаний. Страшный колдун совсем не производил угрожающего впечатления, скорее наоборот, он выглядел очень одиноким, подавленным и растерянным.

Дон Фернандо де Гевара был мужчиной мощного телосложения, с широкими плечами и мускулистыми руками. Вероятно, он обладал огромной физической силой, но ничто в его облике, на первый взгляд, не свидетельствовало о силе духа. Де Гевара не отводил взгляд, но в нем не чувствовалось дерзкого вызова представителям церкви, скорее, безмолвный вопрос и даже простодушие. Однако Бартоломе понимал, что не следует доверять первому впечатлению.

В виду важности дела на допросе присутствовали оба инквизитора и сам епископ.

– Мы увещеваем вас говорить правду и только правду и добровольно сообщить нам о том, что вы сказали или сделали противного святой вере и святой католической церкви, – обратился брат Себастьян к колдуну. – В противном случае, нам придется поступить с вами по всей строгости закона.

– Но, святые отцы, – воскликнул де Гевара, – я не сделал ничего плохого, моя совесть чиста!

– В ваших интересах добровольно сознаться во всем и не навлекать на себя кару Господню и человеческую, – добавил брат Эстебан.

– Но, святые отцы, я не понимаю, чего вы от меня хотите и почему я здесь!

– Сын мой, никого не заключают в тюрьму святого трибунала без достаточных оснований для этого, – наставительно изрек брат Себастьян. – Итак, приступим. Ваше имя?

– Дон Фернандо де Гевара де Вера.

– Кто ваши родители?

– Мой отец – дон Луис де Гевара де Охеда – служил под знаменами дона Хуана Австрийского, в битве при Лепанто[12]12
  В битве при Лепанто (1571 г., Греция) объединенный флот христианский держав (Испания, Венеция, папство, Мальтийский орден) нанес сокрушительное поражение турецкому флоту.


[Закрыть] он командовал королевской галерой. Там он получил тяжелую рану и был вынужден выйти в отставку. Моя мать – донья Изабелла де Вера – происходила из старинного астурийского рода. Она известна своей благотворительностью и щедрой поддержкой женского монастыря святой Терезы. Оба потомственные дворяне.

– Это так, – подтвердил епископ, обращаясь к Бартоломе.

– Положим. А не было ли среди ваших предков мавров или морисков?

– Один из моих предков сражался вместе с Сидом Кампеадором! – ответил обвиняемый, и глаза его грозно сверкнули. – Я ненавижу неверных!

– А не состояли ли вы в родстве с иудеями?

– Нет! Род де Гевара всегда гордился чистотой крови!

– А не было ли в числе ваших родственников людей, осужденных за ересь?

– Нет, никогда! Сеньоры де Гевара всегда являлись примером для всех истинных христиан и не раз проливали кровь за нашу святую веру!

– Это верно, – опять подтвердил епископ. – В моей коллекции есть одно интересное полотно… Неизвестный художник изобразил рыцаря в полном вооружении на боевом коне. У меня есть все основания предполагать, что рыцарь этот – дон Мигель де Гевара, прапрадед дона Фернанда. По крайней мере, если верить не слишком разборчивой надписи в левом верхнем углу картины.

– Охотно верю, – процедил сквозь зубы Бартоломе, – но, согласитесь, ваше преосвященство, к делу это не относится.

– Конечно, но, я думаю, вы примете это к сведению.

– Что у вас есть предположительный портрет предка подозреваемого? Извольте.

Старик лишь вздохнул в ответ.

– Направьте запросы в трибуналы Гранады, Барселоны и Толедо, – обратился Бартоломе к секретарю, – не проходил ли кто-нибудь из рода де Гевара по какому-нибудь делу о ереси.

– Вы мне не верите? – встрепенулся дон Фернандо.

– Потрудитесь отвечать на вопросы, а не задавать их! Итак, насколько нам известно, ваши родители умерли, отец – в 1606 году, мать в 1607. Были ли у вас братья, сестры?

– У него был брат Лоренсо – ответил за де Гевару епископ. – Но он погиб. Утонул… Это произошло пятнадцать лет назад.

Бартоломе с трудом сдержался, чтобы не посоветовать его преосвященству замолчать. Ему вообще стало казаться, что старичок сочувствует обвиняемому. Впрочем, удивляться этому обстоятельству не приходилось. Во-первых, как и вся окрестная знать, епископ и де Гевара наверняка были хорошо знакомы, во-вторых, Карранса, конечно же, не хочет громкого процесса в своей епархии и потому будет стараться обелить де Гевару.

– Это так? – спросил Бартоломе колдуна.

– Да! – ответил тот, и в голосе его прозвучала такая горечь, словно трагическая гибель дона Лоренсо случилась лишь вчера. – Да! Святые отцы, у меня нет больше брата!

– Продолжим. Дон Фернандо, прочитайте Pater noster.

Де Гевара произнес слова молитвы. Его хрипловатый голос слегка дрожал, видимо, он очень сильно волновался.

– Хорошо. Теперь Credo[13]13
  «Отче наш», «Верую». Католические молитвы.


[Закрыть].

И вдруг де Гевара запнулся, перепутал слова молитвы, вздрогнул, провел рукой по лбу, словно какое-то воспоминание помешало ему.

Инквизиторы переглянулись. Если обвиняемый забывал или путал слова молитвы, это считалось одним из самых серьезных доказательств его виновности.

Де Гевара тоже понял, что произошло. Он сгорбился, втянул голову в плечи и оглянулся по сторонам уже с нескрываемым страхом.

Бартоломе перешел к допросу по существу.

– Известно, что вы заключили с дьяволом договор крови, продали ему свою бессмертную душу, что вы вызывали демонов посредством заклинаний, а они выполняли ваши поручения. Вы это признаете?

– Прошу прощения, святые отцы, откуда вам это известно?

– Вы признаете?

– Но это же бред!

– Вы называете бредом слова инквизиторов?

– Нет… Я не то хотел сказать… Я хотел сказать, что ничего подобного я не делал!

– А что же вы делали?

– Ничего!

– Вы пренебрегали заповедями церкви?

– Нет же!.. Святые отцы, вы вкривь и вкось толкуете мои слова…

– Так вы считаете, что мы ошибаемся?

– Нет, я так не считаю…

– Но вы только что сказали!

– Вы нарочно путаете меня!

– Сын мой, никто не желает вам зла. Мы ждем от вас лишь чистосердечного раскаянья.

– Но мне не в чем каяться!

– Вам являлся Люцифер?

– Нет!

– Вам являлся Асмодей?

– Нет!

– Астарот?

– Нет!

– Бегемот?

– Нет!

– Вельзевул?

– Нет, нет, нет!

– А в каком виде являлся вам Вельзевул? – вступил в разговор брат Эстебан.

– Да, в каком виде? – устало повторил епископ.

– Может быть, он имел облик огромной коровы?

– Нет.

– В таком случае, не походил ли он на ужасную косматую обезьяну?

– Или на черного козла?

– Он изрыгал пламя?

– Послушайте, святые отцы, – возмутился де Гевара, – сдается мне, вы куда лучше меня знаете, в каком виде являются человеку черти!

– Сын мой, – покачал головой епископ, – зря вы порочите служителей церкви. Зря вы порочите всех служителей церкви.

– Я надеюсь на вашу справедливость! – де Гевара как будто заметил доброжелательность епископа.

– И зря вы связались с нечистой силой, – продолжал его преосвященство. – Разве вы никогда не получали предупреждения… свыше?

– Получал…

– Вот видите!

Бартоломе вдруг показалось, что в словах епископа присутствует какой-то тайный смысл. Однако де Гевара ответил епископу с тем же напускным, как думалось Бартоломе, простодушием:

– Я всегда следовал голосу совести, святые отцы, и мне не в чем себя упрекнуть!

Затем де Геваре продемонстрировали некоторые предметы, найденные в его подвальной лаборатории, в том числе и отвратительную Руку Славы, однако тот заявил, что эти вещи ему не принадлежат, что он их никогда не видел и вообще понятия не имеет, что это такое. И произнес все это с таким наивно-простодушным видом, что на месте инквизиторов никто не усомнился бы в правдивости его слов. Инквизиторы же никому не верили по долгу службы. Брат Себастьян, для которого виновность де Гевары не вызывала ни малейших сомнений, решил, что колдун – превосходный актер, но избрал неверную тактику защиты: уж слишком много против него было прямых улик. Ему следовало бить себя в грудь и каяться, только таким способом ему, может быть, и удалось бы сохранить жизнь.

Рассчитывая, что после нескольких дней, проведенных в камере, заключенный как следует осмыслит свое положение и перестанет запираться, Бартоломе подал знак к прекращению допроса.

– От него будет очень трудно чего-нибудь добиться, если не применить пытку, – заключил брат Эстебан.

Ему было обидно, что вместо молоденькой девушки ему, скорее всего, придется пытать грубого мужчину, но все же это было лучше, чем ничего.

– Посмотрим, – отозвался Бартоломе.