Текст книги "Ирония и ее роль в жизни языка: учебное пособие"

Автор книги: Ольга Ермакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

5. Виды иронических масок

Ирония – это языковая мистификация, в каком-то отношении это вид языковой игры, особенностью которого является то, что лишь один из участников этой «игры» играет по собственному желанию, а другой (или другие) являются лишь его объектом. О том, что с ними «играют», они узнают post factum. А могут и не узнать, если ирония остается у субъекта во внутренней речи. Ср.: «Он очень уважаемый человек, крупный ювелир, хотя еще довольно молод, ему чуть больше семидесяти» [говорит человек, которому за 90 лет, говорит серьезно]. «Совсем мальчик!» – хотела сказать я с сарказмом, но вовремя остановилась, сочувственно взглянув на своего собеседника (Н. Александрова, Заморский гость).

Поскольку, ирония – это мистификация, притворство, иронизирующий, как правило, временно надевает на себя маску. Маски иронизирующего при этом могут быть весьма разнообразны.

Наиболее часто, по нашим наблюдениям, встречаются такие маски:

1. Маска невежды.

2. Маска дурака.

3. Маска наивного, доверчивого человека.

4. Маска подлого или злобного человека.

Поскольку крайняя наивность обычно граничит с

глупостью, эти две маски легко сочетаются.

5. Маска глупо восторженного человека.

6. Маска скептика (сомневающегося).

7. Маска глубокомысленного человека и многие другие.

Все виды масок возможны и при мнимой похвале, и при мнимом осуждении, и в тех случаях, когда нет ни того, ни другого.

Замечу, что каждая маска может быть связана с различным характером насмешки – степенью ее ядовитости или добродушия.

Разные маски позволяют иронисту иметь разные объекты («жертвы») иронии.

По нашим наблюдениям, все виды масок в равной мере могут встретиться и в художественной речи, и в естественном диалоге, и в публицистике. Закрепленности каких-то видов масок за определенными типами текстов нами не отмечено. Это не значит, что какой-то говорящий или пишущий не может отдавать предпочтение некоторым маскам, но регулярной зависимости маски от текста, видимо, не существует.

Рассмотрим некоторые виды иронических масок в текстах разных типов.

Маска глупца, по-видимому, является одной из древнейших иронических масок. Ее использовали в философских спорах уже древние греки, когда, с целью доведения до абсурда идей противника, человек притворялся болеё глупым, чем был на самом деле.

Как правило, в естественном диалоге говорящий использует только одну маску. В художественной речи автор может менять маски, особенно на протяжении большого текста, а часто маска бывает двуликой или даже многоликой. Так, М. Зощенко нередко использует маску самоуверенного невежды и дурака.

Приведу примеры некоторых масок.

1. Маска самоуверенного невежды:

…Деревяшкин снял с машины чехол и благоговейно обтер ее тряпкой. И в ту минуту мы воочию убедились, какой это великий гений изобрел ее. Действительно: масса винтиков, валиков и хитроумных загогулинок бросилась нам в лицо (Зощенко, Диктофон);

2. Та же маска с элементами злобности:

Другие граждане с дому все-таки по праздникам веселятся. В горелки играют, пьют, е козла дуются. Вообще живут от полного сердца… А этот мракобес с работы, например, вернется, ляжет брюхом на свой подоконник и в книгу уткнется (Зощенко, Кузница здоровья).

3. Маска подлого человека (подлость оценивается как милая шутка, как остроумное поведение). Ср. приведенный ранее пример из Тэффи: Остроумные люди часто так шутят – подсунут кому-нибудь свою вещь, а потом говорят: «А ну-ка, обыщем-ка Ивана Семеныча». Найдут и хохочут. Это очень смешно (Теффи, Брошечка).

4. Маска доверчивого глупца: Вейнингеров в то время еще не было, и никто не подозревал о том, как низка и вредна женщина. Открыть глаза было некому, и молодые люди женились на барышнях (Теффи, Переводчица).

5. Маска глупо восторженного человека (объект безумных восторгов ничтожен). Славная бекеша у Ивана Ивановича! Отличнейшая! А какие смушки! Фу ты, пропасть, какие смушки!.. Господи боже мой! Николай чудотворец, угодник божий! Отчего же у меня нет такой бекеши! (Гоголь, Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем); Боже, какие есть прекрасные должности и службы! Как они возвышают и услаждают душу! Но увы! Я не служу и лишен удовольствия видеть тонкое обращение с собою начальников (Гоголь, Невский проспект).

6. Маска доверчивого, простодушного человека.

Анфисе не хотелось, чтобы он был замешанным. Не хотелось, разумеется, только из соображений бабушкиной безопасности. Из-за чего же еще! [Девушка влюбилась и не хочет, чтобы объект влюбленности был замешан в преступление. – О.Е.] (Т. Устинова, Закон обратного волшебства);

Она все последнее время ходила домой этой дорогой. Здесь, правда, было намного дольше, но… зато здесь были красивые дома. Вот только из-за них. Из-за чего же еще стоило тратить лишнее время? (И.Петров, На обочине) [причина – надежда встретить «его»].

Зося почувствовала неожиданно потребность в поисках парня в красной рубашке. Просто дольше жить без этого не могла и категорически потребовала, чтобы Павел немедленно этим занялся (И. Хмелевская, Все красное). На самом деле Зосе надо было услать Павла [сына] из дома, чтобы он не общался с Агнешкой – «соблазнительницей», крайне неприятной Зосе.

И все же вам заметят, что каждый сезон – худший из всех, какие когда-либо были, и что домовладельческое население нашего курорта неизменно разоряется каждое лето.

…Все они ведут дела, надо думать, единственно из филантропических побуждений, так как хорошо известно, что все они непрерывно разоряются (Ч. Диккенс, Наш английский курорт, пер. Л. Боровой).

7. Маска человека, равнодушного к неприятностям, воспринимающего их с чувством юмора.

Зарплату не дают. Опять повысили цены за горячую воду. Весело! (Прекрасно! Замечательно!).

8. Маска скептика:

Неужели такое возможно? Да так, я думаю, не бывает (по поводу самых обычных жизненных ситуаций). Ср.: Ты не поверишь, ее в этой конторе [риэлторской. О.Е.] обманули самым наглым образом. И правда, поверить трудно.

9. Маска глубокомыслия.

Ср. иронию по поводу затяжного решения пустякового вопроса: Ну как же его можно быстро решить, это ведь очень серьезный вопрос. Тут надо хорошо подготовиться, подумать, посоветоваться с начальством.

…все лужи – как лужи, а эта, – он задумывается, – как не лужа. И потом, откуда она вообще взялась?

– Если подумать, – говорит девица Пухова, – то лужи берутся от дождя (Фигль-Мигль, Мюсли «Звезда», 2005/6).

10. Маска сочувствующего:

Бедняга! Несчастный! Страдалец! (когда нет ни тени сочувствия, поскольку нет оснований для этого).

11. Маска тупого и чванливого человека.

Ах, это были славные денечки [работа в гастрономе в советское время. О.Е. о которых дама послебальзаковского возраста не уставала рассказывать своей соседке приятельнице, женщине низкого социального происхождения Галине Николаевне. Той скромной работнице жилищно-коммунальной конторы, и в сладких снах не могло привидеться былое могущество Анны Ивановны (Е. Юрская, Чисто семейное убийство).

12. Маска лояльности, кроткого согласия с глупейшим советом, замечанием.

– Вы вот, например, пишете, что под казаком лошадь плясала. К чему это? Этого не надо.

– Отчего же не надо? – испугалась я.

– Не надо. Нужно, чтобы ни про лошадь, ни про казака не было сказано, а чтобы читатель все сам чувствовал и видел… Вам надо работать над собой. Поехать куда-нибудь в деревушку и хорошенько поработать [говорит видный общественный деятель. – О.Е.].

– Спасибо. Я непременно. В деревушку.

Потом встретилась светлая личность (без определенных занятий) и сказала:

– Что вы все мудрите? Волосы пишите лакированные. Хотите изобразить, что молодой человек сидит, так и изображайте: «На стуле сидел человек. На нем волосы». Вот и все. И каждый сразу поймет, в чем дело.

– Да, вы правы. Так, конечно, скорее поймут.

Потом пришла дама. Милая, розовая, душистая, золотистая. Съела конфетку, облизнулась и сказала.

– Не хочу сплетничать, но, знаете, Степаниде Петровне ваши фельетоны не нравятся… Не хочу сплетничать, но она говорит про них, что это не Бичер-Стоу.

– А нужно, значит, чтобы Бичер-Стоу?

– … Ничего, что я вам передала?

– Наоборот, я очень рада. Это ценное указание… Значит – Бичер-Стоу… (Тэффи, Как быть?).

В каждой такой маске степень глупости, подлости, доверчивости может быть различной, и тем самым ирония может быть и очень тонкой и слишком очевидной.

Разумеется, этим не исчерпываются все виды иронического притворства. На наш взгляд, это лишь наиболее часто встречающиеся и наиболее ярко выраженные иронические маски.

Но наряду с ними могут быть маски, не имеющие столь отчетливых признаков и ярких обличий. Так, наряду с маской глупости может быть маска непонимания кого-то или чего-то. При этом иронизирующему совсем не нужно притворяться глупее, чем он есть. За «непониманием» могут быть разные исходные позиции.

Замечу также, что не всегда можно точно определить тип маски, а может быть, и не всякая ирония непременно нуждается в маске. Так, при ироническом поощрении, выражающем неприкрытое раздражение (Не мог бы говорить громче, а то соседи не услышали?!), маска очень мало заметна, а раздражение очевидно.

Если взять всю совокупность масок, то мир иронии «населен» по преимуществу мало привлекательными личностями: «глупцы», «невежды», «чванливые», «подлые», хотя встречаются и «весельчаки», «простодушные» и «кроткие».

Но таков этот мир на поверхности. В глубинной структуре за ним стоит собирательный образ умного, часто интеллектуального, язвительного и отнюдь не всегда веселого человека.

Глава вторая Некоторые языковые механизмы текстовой иронии

Текстовая ирония очень разнообразна и с трудом поддается типизации. Но некоторые наиболее типичные приемы иронической подачи текста, думается, можно выделить.

Рассматривая иронию в текстах кабаре, Тадеуш Щербовский отмечает следующие языковые «сигналы иронии»: интонацию, синтаксическую омонимию, синтаксический параллелизм, паронимы, лексические омонимы, «иллокутивное самоубийство», интертекстовые модификации и другие (см. Szczerbowski 1994, с. 52 – 62).

Многие приемы, отмеченные Т. Щербовским, (не всегда называемые сигналами) отмечают также исследователи иронии в текстах Достоевского, Чехова, Бунина, Ильфа и Петрова, в текстах многих пародистов и в устной речи.

Интересно выявить те языковые механизмы создания иронии, которые можно обнаружить в самом ироническом высказывании. Но всегда ли это возможно, учитывая разные виды иронии с точки зрения ее очевидности?

D.S. Muecke выделяет три вида иронии: скрытую, явную и частную (ironia pry watna).

Он пишет: «С явной иронией мы имеем дело там, где противоречивость или несоединимость отдельных элементов откровенно бросается в глаза, например, когда писатель после изображения женщины безобразной называет ее прекрасной и т. п. (Muecke 2002, с. 62). К явной иронии он относит и такие высказывания, в которых могут употребляться слова ругательные, но произносимые с интонацией восхищения, любования. Такими бранными словами называют матери своих детей, а дети любимых животных.

– Ах, ты мерзкое маленькое существо – закричала Алиса, схватив котенка и осыпая его поцелуями.

Граница между явной и скрытой иронией часто, по мнению исследователя, определяется позицией индивидуальной оценки (Muecke 2002, с. 65). При этом D.S. Muecke, со ссылкой на Квентилиана, отмечает, что для понимания ироничности текста надо знать характер говорящего, его взгляды на предмет речи и другие условия (Muecke 2002, с. 65).

Третий вид иронии, которую, нам думается, можно было бы назвать «иронией для себя» – случай, когда иронизирующий не хочет, чтобы понимали истинный смысл его слов и от этого получает удовлетворение.

Очевидно, что скрытая ирония так далеко уходит в область субъективного, что исследование ее требует совершенно особых методов (если какие-нибудь методы тут вообще возможны).

С иронией, как коммуникативной категорией, связаны два вида коммуникативных неудач.

1. Непонимание иронии там, где она есть.

2. Восприятие текста как иронического там, где иронии нет.

И то, и другое может быть далеко от языковых признаков иронии и обусловлено знанием целого ряда факторов: ситуации, предтекста, психологического фона высказывания, индивидуальности говорящего, знанием его отношения к объекту оценки, источника цитирования (при цитатной иронии) и многого другого.

Восприятие текста как иронического при отсутствии иронии более всего, на наш взгляд, объясняется пресуппозицией воспринимающего текст, которая упрощенно может быть обозначена, как «серьезно так утверждать нельзя», а это, в свою очередь, обусловлено отношением к самым разным явлениям внеязыковой действительности, к разным логическим, нравственным, эмоциональным, культурным концептам, к отношениям людей в социуме и т. д.

Приведу один пример. Толкование последних строчек известного стихотворения И.А. Бунина «Одиночество»: горькие слова лирического героя, от которого ушла любимая женщина – Что ж, камин затоплю, буду пить. Хорошо бы собаку купить воспринимается довольно многими людьми (филологами) как ироническое и не меньшим количеством людей (тоже филологов) как вполне серьезное (к ним отношусь и я).

Как удалось заметить, первая группа людей исходит из пресуппозиции (поскольку сигналов иронии тут нет) уже приведенной нами: «Можно ли серьезно говорить: – “Ушла любимая женщина, так пойду куплю собаку”» не допуская мысли о возможной адекватности заполнения души существом другого рода.

Поскольку нас интересуют языковые формы проявления иронии, обратимся к текстам, имеющим объективные показатели ироничности.

С.И. Походня рассматривает механизмы реализации иронической модальности на лексическом и текстовом уровнях.

На лексическом уровне в качестве механизма иронии она отмечает «накладывание отрицательного контекстуального значения на положительное словарное» (Походня 1989, с. 14). В атрибутивных словосочетаниях то же самое происходит с прилагательным: «именно прилагательное является тем центром, в котором реализуется ирония» (Походня 1989, с. 15). Далее отмечается выражение иронии путем «одновременной реализации двух лексико-семантических вариантов полисемантического слова» (Походня 1989, с. 24), посредством окказиональных образований – то есть те средства, которые используются в любой языковой игре.

Механизмы создания текстовой иронии исследователь видит 1) в разных типах повторов лексических средств: тождественный, синонимический, перифрастический, структурный и стилистический повтор; 2) диалогическое цитирование; 3) несобственно прямая речь; 4) аллюзии; 5) ироническое комментирование; 6) ироническое смещение регистров и стилей речи.

С.И. Походня выделяет и ряд собственно синтаксических средств актуализации иронии: транспозицию синтаксических структур – утвердительных предложений в отрицательные, отрицательных – в утвердительные, транспозицию восклицательных предложений (восхвали-тельных в презрительно-отрицательные), риторические вопросы и другие (Походня 1989, с. 32 – 55).

Все эти механизмы выражения иронии средствами языка С.И. Походня исследует на материале английской и американской художественной прозы конца XIX, начала XX веков, для сравнения используется и русская современная проза.

Весь анализ проводится с позиции выяснения специфики иронии в системе изобразительных средств языка. Поскольку перед нами стоят другие задачи, ограничимся приведенным перечнем средств реализации текстовой иронии в книге С.И. Походни.

Выделенные нами приемы текстовой иронии не будут собственно синтаксическими, хотя отмечаются и некоторые синтаксические структуры как своеобразные модели иронии, но все они служат выражением иронии лишь на основе взаимодействия смыслов в содержании высказывания и часто не обходятся без лексических средств.

1. Введение в текст модальности предположения при полной несомненности содержания высказывания или очевидности ситуации – употреблением модальных слов – вероятно, очевидно, кажется, возможно, и т. п. Ср.: – Вы увидите здесь солнечный свет [В Америке. – О.Е.]

– Мне кажется, я иногда видел его и дома [В Англии. – О.Е.] (Ч. Диккенс, Жизнь и приключения Мартина Чезлвита, пер. НЛ. Дарузес); ср. также Что же касается до длинных волос, которые Ленский, по свидетельству Пушкина, привез с собой из туманной Германии, то, мне кажется, что они, при тщательном уходе, могли бы вырасти и в России (Писарев, Пушкин и Белинский);

Кажется (мне думается и т. п.) идет дождь – говорит один из людей, попавших под ливень[2]2
  О своеобразии иронического высказывания такого типа см. Sperber i Wilson 2002, с. 85 – 86.


[Закрыть].

Это может быть также выражением говорящим сомнения относительно ситуации, хорошо ему известной и сомнения не вызывающей.

– Ай-ай-ай! – воскликнул артист, – да неужели ж они думают, что это настоящие бумажки? Я не допускаю мысли, что они сделали это сознательно.

Буфетчик как-то криво и тоскливо оглянулся, но ничего не сказал.

– Неужели мошенники? – тревожно спросил у гостя маг, – неужели среди москвичей есть мошенники? (Булгаков, Мастер и Маргарита).

2. Введение в текст модальных слов, выражающих уверенность, убежденность в абсурдном утверждении. В этих случаях модальные слова выполняют роль интенсификаторов иронии. Ср.:

В Гомеле добрые души советовали нам проехать до Киева на пароходе: «Будете проезжать мимо острова, где засела какая-то банда. Банда все пароходы обстреливает из пулемета».

– Прогулка, очевидно, очень уютная.

Но мы все-таки решили ехать по железной дороге (Тэффи, Воспоминания).

А вообще, квартирный вопрос несомненно укрепляет семейную жизнь (Зощенко, Семейный купорос) [рассказ о невозможности уйти от мужа из-за отсутствия какого-либо другого жилья. – О.Е.]; Недавно в нашей коммунальной квартире драка произошла. И не то что драка, а целый бой. Дрались, конечно, от чистого сердца. Инвалиду Гаврилову последнюю башку чуть не оттяпали. (Зощенко, Нервные люди); А когда он высадился на берег без гроша в кармане в Соединенных Штатах, ему, конечно, очень обрадовались (Ч. Диккенс, Жизнь и приключения Мартина Чезлвита, т. I).

Прием декодирования иронии посредством введения в текст эмфатических выражений «очевидно», «наверное» явно противоречащих содержанию текста, отмечает С. Kerbrat-Orecchioni (Kerbrat-Orecchioni 2002, с. 122).

Приведу еще пример иронической аргументации Л. Толстым того, почему Степан Аркадьевич был сторонником либеральной партии: Либеральная партия говорила, что в России все дурно, и действительно, у Степана Аркадьевича долгов было много, а денег решительно недоставало (Л. Толстой, Анна Каренина).

В этом случае ирония выражается прежде всего введением в авторский текст слова действительно, мнимо подтверждающего разъяснение того, что в России все дурно, и как бы уравнивающего значимость ситуации в России с денежным положением Степана Аркадьевича.

3. Утверждение абсурда в качестве известной истины Для этого используются модели: Известно, что… Доказано, что… Оказалось, что… Понятно, что… и т. п. Нелепые утверждения содержатся в придаточных изъяснительных, присоединяемых к ментальным предикатам.

Ну не глупо ли приучать людей рассуждать логически когда теперь уже достоверно дознано, что ни одно след стене из своей причины вытекать не может (Теффи Причины и следствия); Я даже не считаю нужным, опровергать ее [выдумку, что Иван Никифорович родился с хвостом. – О.Е.] перед просвещенным читателем, которым, без всякого сомнения, известно, что у одних только ведьм, и то у весьма немногих, есть назади хвост (Гоголь Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем); «Русское знамя» доказало, что беспринципная кадетская газета «Речь» открыто и нагло продает Россию Финляндии (Аверченко, В свободной России Кто ее продал); Школа – студия «Лицедей – Лицей» пока зала мим-номер о несчастных женщинах, так и не нашедших свою любовь. Оказалось, что нет ничего смешнее несчастных женщин (Нов. газ. № 58,12–15.08.04);

Не можете ли вы сказать, чей это ребенок выше, там у меня на коленях [на фотографии. – О.Е]

Это вовсе не ребенок. Это у вас так сложены руки.

– Фотография не может быть ответственна.

… Мне выдали карточки моей знакомой, где она почтенная старуха… была изображена с двумя парами бровей и одним лихо закрученным усом.

– Но я уже знала, что фотография не может быт ответственна (Теффи. Изящная светопись"): высокого ранга и бывали подмечены единственно у них (Теффи, Воспоминания);

Известно, что порядочный человек тот, кто делает гадости без удовольствия (С. Довлатов, Компромисс. Компромисс десятый).

В этом приеме, как правило, отчетливо (на поверхности) видно нарушение постулата истинности. В приведенных примерах содержание придаточного, относящегося к ментальным предикатам, слишком очевидная глупость.

Но это бывает не всегда. Встречается ирония, построенная по этой модели, которая может быть распознана лишь в контексте.

Некоторые примеры.

Умирая Висленева не только благословила Синтянину, ей же, ее дружбе и вниманию поручила и свою дочь, свою ненаглядную красавицу Ларису.

Все знали; что эта дружба не доведет Ларису до добра, ибо около Синтягиной все фальшь и ложь (Лесков, На ножах).

Из предыдущего текста читателю известно, что это лишь досужие домыслы злобствующих сплетниц и авторская ирония (заметим, лишенная юмора) направлена на этих «всех».

Все знают, что какого мента ни возьми, каждый умеет раскрывать убийства в течение недели, в особенности заказные (Т. Устинова, Свой генерал);

Не исключено, что непосвященный и доверчивый человек может принять это высказывание за истинную правду. Ср. также:

Известно, что с южных гор и до северных морей человек проходит как хозяин (Нов. газ. 4–6. 10.04 № 73).

В данном случае придаточное представляет собой цитату из известной советской песни «Широка страна моя родная» и ирония направлена на фальшь патетического утверждения.

4. Притворное отрицание очевидных действий:

И богатства твои не украдены у сирот беззащитных и вдов (Некрасов, Современная ода); Нет, конечно, рядовые работники краснодарской милиции никому не хамили – боже упаси! (Мир новостей, 19.10.04);

Мамаша Спарсит никогда не ловила Баундерби, когда он ходил в холостяках. Что вы, что вы! (Ч. Диккенс, Тяжелые времена, пер. В. Токер). Весь предыдущий текст показывает, что как раз «ловила».

Мистер Пексниф явно не ожидал их так скоро: он был окружен раскрытыми книгами и, держа во рту карандаш, а в руке компас, заглядывал то в один, то в другой том… Мисс Черри тоже не ожидала их и потому, сидя перед объемистой плетеной корзинкой, занималась шитьем каких-то немыслимых ночных колпаков для бедных (Ч. Диккенс, Жизнь и приключения Мартина Чезлвита, т. I).

Конечно, лукавство автора и очевидность явного ожидания Мартина Пекснифом и его дочерьми поняты прежде всего из предтекста, откуда читатель узнает, что мистер Пексниф проходимец и лицемер, что он только изображает деятельность, чтобы произвести впечатление на Мартина, а его дочери и в голову не приходит заботиться о бедных. Но и в самом описании «неожиданная» есть сигнал иронии: преувеличенная погруженность в занятия мистера Пекснифа и абсурдность занятия Черри («немыслсмые ночные колпаки» – «первая необходимость для бедных»).

Другой пример.

Нужно отдать должное молодой леди: она не объявила напрямик, что не хочет идти, но выразила горячее и энергичное желание «быть проклятой, если она туда пойдет». Эта вежливая и деликатная уклончивость свидетельствовали о том, что молодая леди отличалась прирожденной учтивостью, которая препятствовала ей огорчить ближнего прямым и резким отказом. (Ч. Диккенс, Приключения Оливера Твиста, пер. А.В. Кривцовой).

В этом случае ироническое отрицание не требует предтекста, оно «разоблачается» самим высказыванием.

Некоторой разновидностью этого иронического приема является отрицание не самого действия, а его объекта, содержания или цели, совершенно несовместимых с обозначенной ситуацией. Это отрицание того, чего нет и что придумывает говорящий, чтобы не называть настоящие цель, объект и т. д.

Ср.: [о парне, который залез в чужой сад через забор и увидел хозяина с палкой] Тут он сообразил, что, пожалуй, хозяин бежит к нему не за тем, чтобы пригласить на чай, и мигом тем же путем удрал;

Из ближайшего авто показалась пара фигур довольно угрожающего вида. Я понял, что данные представители нашего общества скорее всего будут со мной обсуждать не итоги прошедшего кинофестиваля, и аккуратно удалился (Мир новостей, 14.06.2005).

При ироническом отрицании действия, чем более подробно оно характеризуется, чем больше обстоятельств окружает его (указание на причину, цель и т. д.), чем больше аргументов для отрицания действия приводит автор, тем более явна ирония.

В дружбу к сильному влезть не желаешь ты, чтоб успеху делишек помочь, и без умыслу с ним оставляешь ты с глазу на глаз красавиц дочь (Некрасов, Современная ода); Он не зацапал и не загреб в свою мошну ее последние трудовые гроши, вскружив ей голову блестящей перспективой ваших будущих успехов и счастья… Он не вымогал у нее денег, играя на ее слабой струнке, зная, что она гордится вами… Он тут не примем. (Ч. Диккенс, Жизнь и приключения Мартина Чезлвита, т. I).

Заметную роль играют в объективации иронии и экспрессивность отрицаемого предиката.

Чем более экспрессивно выражен отрицаемый предикат, тем более отчетливо выражается ирония. Ср.: Он, конечно, не взял эти деньги (не украл и т. п.) и Он, конечно, не захапал эти деньги.

Замечу, однако, что и такое высказывание может не содержать иронии, если: 1) перед этим кто-то утверждал, что субъект отрицаемого действия именно «захапал», а говорящий с этим не согласен; 2) говорящий отрицанием противопоставляет одного субъекта другому, который, по мнению говорящего, как раз и «захапал».

5. Отрицание очевидной негативной характеристики, выраженной разными средствами, в том числе метафорой.

Если когда-нибудь человек сочетал в себе всю кротость ягненка с немалой долей голубиных свойств, в тоже время нисколько не напоминая крокодила и ни капельки не походя на змею, то этот человек был мистер Пексниф (Ч Диккенс, Жизнь и приключения Мартина Чезлвита, т. I).

Своеобразие этого приема заключается в том, что метафоры крокодил и змея, содержащие резко отрицательные характеристики, никем пока не приписывались мистеру Пекснифу и без авторского утверждения никому не пришли бы в голову. Поэтому, когда автор столь энергично протестует против сходства героя со змеей и крокодилом («нисколько не напоминал», «ни капельки не походил»), читатель убеждается, что сильно напоминал и весьма походил.

В этом эффект неожидаемого отрицания без предварительного утверждения. Никто в естественной речи не скажет ни с того, ни с сего: Иван Иванович не свинья, если перед этим никем не было сказано, что-то о непорядочности или неряшливости Ивана Ивановича (роль отрицания при метафорическом предикате будет рассмотрена в разделе «Ирония и открытое отрицание»).

6. Преуменьшение явно отрицательной характеристики:

Варвара Петровна не совсем походила на красавицу: это была высокая, желтая, костлявая женщина, с чрезмерно длинным лицом, напоминавшим что-то лошадиное (Достоевский, Бесы).

7. Ограничение степени положительного признака, который не имеет градации: он либо есть, либо нет, и всякое ограничение делает его сомнительным, а утверждение о наличии этого признака с ограничением становится ироническим:

Замечу лишь, что это был человек даже совестливый (то есть иногда), а потому часто грустный (Достоевский, Бесы).

8. Объединение в сочинительные ряды или пары характеристик, из которых вторая сводит на нет первую.

…он раза по четыре в год регулярно впадал в так называемую между нами «гражданскую скорбь»… Впоследствии, кроме гражданской скорби, он стал впадать и в шампанское (Достоевский, Бесы) (Об использовании сочинительных конструкций в языковой игре см. Санников 1989, 1999).

9. Прием иронического соответствия. Чаще всего при этом в сложноподчиненном предложении типа Он достаточно умен и образован, чтобы занять этот пост. В ироническом контексте положительная оценка первой части заменяется противоположной: Он достаточно глуп и невежествен, чтобы занять пост министра образования.

Мисс Сквирс была в достаточной степени ленива (а также тщеславна и легкомысленна), чтобы быть настоящей леди (Ч. Диккенс, Жизнь и приключения Николаса Никльби).

Но ироническое соответствие может иметь и другие формы. Ср., например:

Приятно смотреть на него, когда он в этой парадной форме; и если б мы были первым лордом адмиралтейства (а мы как раз удовлетворяем основному требованию к его должности, а именно: ровно ничего не знаем о море), мы бы завтра же назначили его командовать кораблем (Ч. Диккенс, Наш английский курорт).

10. Один из приемов объективирования иронии является ироническое сравнение.

Все шло весело, как на похоронах (Джером К. Джером, Трое в одной лодке, не считая собаки);

– У этой складной штуки дно разорвалось, – удрученно пробормотал ветеринар [у раскладушки. – О.Е.].

– Оттого, – пояснила злобно Лерка, – что ты весишь, как былинка, сто пятьдесят килограммов.

– Всего сто двадцать, – уточнил Филя (Д. Донцова, Чудовище без красавицы).

В рамках языковой игры ироническое сравнение отмечает В.З. Санников. Ср. его примеры:

 
В комедиях, сатирах Шутовского
Находим мы веселость псалтыря,
Затейливость месяцеслова
И соль и едкость букваря
 

(П. Вяземский);

 
Он у нас восьмое чудо —
У него завидный нрав.
Неподкупен как Иуда,
Храбр и честен – как Фальстаф
 

(Н. Некрасов, НаФ.В. Булгарина);

 
Чудак он, право, своенравный!
Его ввести не можно в толк!
На разговор он рыбе равный,
А вежлив, как сердитый волк
 

(А. Грибоедов и П. Вяземский, Кто брат, кто сестра или обман за обманом); (Санников, 1999, с. 413)

Аналогичные примеры в чешском находим в книге Франтишка Йилка: Leńjako stojata voda; stydi se jako koza v żeli, kdyz je na devatem zahone (‘бежит, как стоячая вода; стыдится, как коза в капусте, когда ест уже девятую грядку’) (F. Jilek 1967, с. 186).

В качестве одного из многочисленных средств юмора рассматривает Д. Бутлер перестановку членов сравнительной конструкции. Ср.:

Koło stawu, raczej bajury czarnej, pełnej kaczek i gęsi głupick jak damy… (Buttler 2001, c. 262): «Около пруда, а скорее, черного болота, полного уток и гусей, глупых как дамы».

11. Прием абсурдного вывода.

Он был в дорогом сером костюме, в заграничных в цвет костюма туфлях. Серый берет он лихо заломил за ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду лет сорока, с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом – иностранец. (Булгаков, Мастер и Маргарита).