355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ольга Дашкевич » Чертово лето » Текст книги (страница 1)
Чертово лето
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 06:58

Текст книги "Чертово лето"


Автор книги: Ольга Дашкевич



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Ольга Дашкевич
ЧЕРТОВО ЛЕТО

Глава 1

Вот так и молодость пройдет, между прочим!.. Все время работа, работа, работа, а мне уже тридцать один – ну, допустим, выгляжу моложе, все говорят, – но четвертый десяток разменяла, а где?.. Где, я вас спрашиваю, банановые рощи, апельсины и луна, и какой-то древний замок… И рыцарь бедный… нет, бедного нам не надо, бедными мы уже по горло сыты. Тутусик мой, Сенечка, вполне подходит под это определение – бедный; во всех, паразит, отношениях бедный: и в финансовом, и в духовном, и даже в физическом. Такой весь ху-у-уденький. Мамсик такой. Дня не может прожить без моего крепкого плеча. Черт бы его побрал совсем, никакой личной жизни из-за него, паразита. Только что-нибудь наклюнется – тут же Сенечка, как чертик из коробочки: здравствуй, Машенька, мне что-то так одиноко, я к тебе сейчас приеду! А попробуй ему скажи, что у меня вечер занят – тут же начинает так ныть и занудствовать, что проще плюнуть и сидеть весь вечер дома, поить его чаем и выслушивать истории о женском коварстве.

Тьфу!

Вот надо же: Софья Львовна такая приятная во всех отношениях женщина, а сыночек такое беспросветное чмо. Но мне же вечно неловко сказать об этом прямо! Когда Софья Львовна заводит свою любимую пластинку: «Машенька, вы поймите, мой Сеня страшно одинок, он такой хрупкий, такой ранимый, ему так трудно в Америке с его тонкой душевной организацией…», – я просто тупо киваю, упершись глазами в чашечку с настоящим, сваренным в турке, кофе. Софью Львовну я люблю. А она любит свое дурацкое чадо и совершенно искренне считает Сенечку не инфантильным нытиком и размазней, а тонкой, страдающей и страстной натурой. Но что же мне теперь – замуж за него выйти?! А ведь, если так дальше пойдет, действительно выйду. Ужас какой.

Но главное сейчас не в том.

Главное состоит в том, что я сейчас рулю на хорошей скорости по хайвею, стремительно удаляясь от желто-серой, даже с виду вонючей тучи, обозначающей Нью-Йорк, с чувством, близким к панике. Это чувство поселилось во мне с позавчерашнего вечера, и все мои судорожные рассуждения о том, что молодость проходит, а счастья в жизни нет – не более чем попытка спрятаться от суровой действительности.

Суровая действительность обрушилась на меня неделю назад в лице потрясающего мужика – по всем статьям Настоящего Мужчины… Впрочем, тогда эта действительность еще не была столь суровой. Даже, прямо скажем, наоборот. Когда он впервые заглянул в мой кабинетик в редакции и я подняла затуманенный чтением авторских материалов взор (очки сползли на кончик носа, шевелюра растрепана, туфли валяются под столом, юбка, и без того не слишком длинная, задралась совсем уже неприлично), мне показалось, что я медленно падаю в большой провисший гамак, наполненный розовато-голубыми облаками – вот что со мной сделала его извиняющаяся улыбка. Впрочем, возможно, такой сильный эффект был достигнут благодаря жаре, от которой в этот чертов понедельник не спасал никакой кондиционер.

– Простите, – сказал Настоящий Мужчина, еще раз, для закрепления достигнутого, сверкнув безукоризненными зубами на загорелом лице. – Вы ведь редактор? Мария Верник? Ваши девочки сказали мне, что…

Мои девочки! Я неслышно скрипнула зубами. Для чего я держу этих лучезарных блондинок у себя в приемной?.. Чтобы они кокетничали с приходящими ко мне – я подчеркиваю, ко мне! – Настоящими Мужчинами? Уж наверняка стреляли глазами так, что канонада слышна была на улице. Завтра же всех уволю.

Естественно, вслух я ничего подобного не сказала, а быстро и незаметно сунула под столом слабо запротестовавшие ноги в туфли, взбила свободной рукой шевелюру, другой рукой сдернула с носа очки и, как бы в некоторой рассеянности прикусив дужку (я слышала, что это чертовски сексуально выглядит), кивком головы указала посетителю на кресло.

– Да, – сказала я, смею надеяться, мелодичным грудным голосом, – вы не ошиблись, я редактор, Мария Верник. Чем могу быть полезна?

Это хорошая фраза, гораздо лучше, чем буквально переведенная с английского «Чем могу помочь?», которую здесь используют все бывшие русские, и от которой попахивает плебейством и заискиванием. Посетитель ее оценил, что было заметно по замечательным искоркам в глубине его серых, со стальным отливом, глаз.

Боже, что это были за глаза! До сих пор плачу, между прочим. Представьте себе утонченность Пирса Броснана, этого последнего Джеймса Бонда, неподражаемую сексуальность первого Бонда, Шона Коннери, и добавьте холодноватый блеск и разящую красоту Тимоти Далтона. И вы получите почти точный портрет Настоящего Мужчины, который сидел передо мной в сереньком кресле так небрежно, как будто это было седло «Харлея», или, на худой конец, кожаное сиденье «Кэдди-конвертабл» стиля шестидесятых годов.

По идее, логичней всего пришельцу следовало представиться так:

– Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд.

И он представился почти так же:

– Моя фамилия Саарен. Ян Саарен.

– Очень приятно, – сказала я и выжидательно постучала очками по краю стола.

Блеск его глаз чуть-чуть, самую малость, потускнел, в них мелькнуло недоумение.

– Вам мое имя ни о чем не говорит?.. А между тем я часто печатал свои материалы в центральных газетах и был бы рад…

Ах, вот в чем дело!.. Я облегченно вздохнула, стараясь скрыть нахлынувший восторг. Настоящий Мужчина с экзотическим именем Ян Саарен просто пришел наниматься ко мне в редакцию в качестве журналиста!

Деловая дама, которой я стала во мгновение ока, водрузила очки на переносицу и выпрямила спину. Выражение лица сделалось внимательным и приветливым, но с некоторой долей прохлады. Я все-таки редактор и кого попало нанимать не собираюсь, даже если это сам Джеймс Бонд во плоти.

– Ну, в общем, – промямлил Джеймс Бонд, демонстрируя милую, хотя и несколько наигранную, скромность, – я принес парочку своих статей, опубликованных в Москве. Вы могли бы ознакомиться и сообщить мне свое решение по телефону.

Жестом фокусника он вынул из кармана клочок бумаги с заранее написанным номером и положил его передо мной.

Нечего и говорить, что я взялась просматривать материалы, как только за посетителем закрылась дверь. Но прежде, конечно, скинула туфли.

Перо моего коллеги привело меня в настоящий восторг. Джеймс Бонд писал легким, изящным, чуточку старомодным стилем с очаровательной долей иронии, не переходящей в пошлость и дешевый стеб. Едва закончив чтение первой статьи, я схватила телефонную трубку и начала названивать автору. Телефон не отвечал. В этот момент до меня донесся смех из приемной, и я, снова с отвращением сунув ноги в туфли, отправилась посмотреть, в чем дело.

Оказывается, этот ловелас никуда не ушел! Сидел, негодяй, в приемной, вольготно закинув ногу на ногу, одну руку перебросив через спинку стула, а в другой держа лучшую в редакции фарфоровую японскую чашку, пил, бабник чертов, чай с печеньем, а мои «девочки», Ирма и Нелли, заглядывали мерзавцу в рот и хихикали, как идиотки.

Чувствуя, как мое лицо вытягивается и приобретает устрашающее выражение ярости – судя по сжавшимся в полуобмороке «девочкам», – я собрала весь свой яд и нежно пропела:

– Ах, вы еще не ушли… Ну, что ж… Пожалуй, мне нравится ваш… стиль!

Последнее слово я прямо-таки выплюнула, и Джеймс Бонд сразу сел прямо, снял руку со спинки стула, убрал ногу с колена второй ноги, а потом и вообще поднялся – понимает, мерзавец, что допустил серьезную ошибку, продемонстрировав мне свой неотразимый «стиль». В общем, мы вернулись в мой кабинет, где я официальным тоном сообщила ему, что он может приступать к работе с завтрашнего дня – с испытательным сроком! – на этом месте я сделал паузу и подняла на него значительный взгляд.

– Может быть, нам стоит отметить это событие? – воскликнул ободренный коллега, но я тут же одернула его ледяным движением бровей, и он увял.

Итак, я торжествовала победу, не зная, что меньше, чем через неделю буду оплакивать не только серые глаза, но и упущенные возможности.

Ян Саарен приступил, как и было условленно, к работе на следующий день, вел себя скромно, на девочек даже не смотрел – я проверяла! – и выдал на-гора довольно интересное эссе об ощущениях неофита в Америке.

Когда я выходила из кабинета в своем новом летнем костюме и блузке цвета увядшей розы, являя миру свои не самые, скромно говоря, плохие ноги в итальянских босоножках, и совершала проход по редакции, время от времени склоняясь к мерцающим экранам компьютеров, так что кудри рыжей гривы падали мне на грудь, а юбка эротично натягивалась, я ловила на себе его взгляд. И сейчас, несясь как сумасшедшая по хайвею, в сторону Монтиселло, к мамочке под крыло, совершенно вымотанная допросами в полицейском участке и рыданиями мгновенно подурневших «девочек», я с болью, ужасом и сожалением вспоминала потрясающие глаза Яна Саарена. Вспоминала – и ничего не могла с собой поделать. С болью и сожалением – понятно, а с ужасом – потому что в последний раз, когда я видела эти глаза, они смотрели в потолок редакции с выражением непередаваемого изумления, навсегда отпечатавшегося в остекленевших зрачках. И ладно бы глаза. Но то, что находилось ниже, вызывало у меня даже сейчас, через два дня, приступ неудержимой тошноты. Потому что под подбородком Джеймса Бонда острым предметом, как выражаются криминалисты, – возможно, бритвой, – был обозначен второй рот, зияющий и кровавый, застывший в беззвучном крике.

Глава 2

Мамуля уже ждала меня, сидя на крохотной терраске, когда я, уставшая больше от нервотрепки, чем от езда, свернула к нашему бунгало. Я купила этот домишко специально для мамы, которой хотелось сосен и чистого воздуха – хотя, спрашивается, зачем человеку чистый воздух, если он непрерывно курит?! Еще больше мамуле хотелось уединения – совершенно нетипичное для наших пожилых эмигрантов стремление. Но моя мама никогда не была типичной. Ни в чем. Она и мать нетипичная. Попробовала бы я в лицо назвать ее мамулей! Боже упаси! Только «мама», и только на вы. И никаких сю-сю-сю, принятых, казалось бы, между мамой и дочкой. Сколько я себя помню, она всегда сидит за своим рабочим столом, заваленным бумагами, курит одну сигарету за другой (раньше курила «Приму», теперь, слава Богу, перешла на «Мальборо» – отрывает фильтр и вставляет остаток в простенький затрапезный мундштук), и стучит на пишущей машинке – пишет, подумать только, детективы!

– Привет, мам, – сказала я бодрым голосом, захлопнув дверцу автомобиля. – Как вы тут?.. Соседи не докучают?.. А звери?

К мамуле тут повадился один енот – разорять помойку. Я этих енотов боюсь до истерики, морды у них злющие, и вообще, они напоминают испорченных бродячих собак. А мама со своим кажется, подружилась. Ну, и неудивительно, – ее все уважают, даже звери. Не то что меня! Меня, как выяснилось, даже преступники не уважают: иначе как бы им в голову пришло зарезать моего сотрудника прямо на рабочем месте?..

– Привет, дочь, – сказала мамуля, гостеприимно отводя в сторону сигарету. В другой руке она держала пепельницу – старую, еще ленинградскую, с Медным всадником. Эту пепельницу она носит за собой по всему дому, несмотря на обилие разных других, которых я ей надарила в изобилии. Впрочем, как и мундштуков. Я специально ходила по индийским лавкам, привозила ей мундштуки неописуемой красоты: и костяные, и резные эбонитовые, и агатовые, – видеть не могу это обкусанное безобразие, в которое она упрямо вставляет свои сигареты! Но надо знать мою маму. Пепельницы мои стоят по всему дому девственно чистыми, мундштуки валяются в ящиках стола, а в руках у мамы все та же латунная дрянь с Медным всадником, и в зубах – нищенский белесый мундштучок с металлическим ободком.

– Как у вас тихо! – сказала я, с удовольствием снимая туфли и шлепая босиком по нагретым доскам террасы, прошла вслед за мамой в кухню и втянула носом запах свежей заварки и мяты. Моя мама очень плохая хозяйка, но вот чай она заваривает бесподобно. И еще умеет делать восхитительные черные сухарики!

Точно услышав мои мысли, мамуля подвинула ко мне по красной клетчатой клеенке глубокую миску, полную чудесных сухариков. Все эти дни я на нервной почве почти ничего не ела, но тут, под маминым крылом, почувствовала вдруг волчий голод и здоровую радость молодого животного, добравшегося до желанной кормушки. Поэтому я набросилась на сухари, не успевая подливать себе ароматного чаю, а мама больше курила и неторопливо прихлебывала из своей синей кружки. Между глотками я старалась рассказать ей как можно подробней все, что случилось у меня за последнюю неделю. Мама не перебивала меня, только изредка кивала, показывая, что слушает очень внимательно.

Когда я наконец отвалилась от стола, за окном начали сгущаться сумерки. Мамуля потянулась к лампе, и кухню залил желтый, теплый свет, свет семейного очага.

– Спасибо, мама, – сказала я, стараясь скрыть неуместные эмоции. – Хотите, я зажгу камин?

– Ты останешься ночевать? – недоверчиво спросила мамуля. – А полиция? Тебя не хватятся?

– Ну, мама, я же не преступница, – я пожала плечами. – Копы за эти дни так вымотали мне нервы, что будет только справедливо, если они поживут денек – другой без меня. Мне просто необходим выходной!

– Это хорошо, – мамуля согласно кивнула. – Тогда, разумеется, зажги камин, но сначала прими душ и переоденься. Твоя пижама в старом комоде на чердаке, там же постельное белье.

Да, я забыла сказать – в доме имеется чердак, низкое помещение, в котором, по замыслу строителей, полагалось разместить третью спальню. Но мама считает, что ей ни к чему еще одна комната, а я, когда приезжаю, вполне могу переночевать и в гостиной. Поэтому чердак мы используем как чулан, и я подозреваю, что между моими визитами туда никто не заходит.

Свет на чердаке не горел. Тихо чертыхнувшись, я несколько раз безрезультатно щелкнула выключателем Лампочка, видимо, опять перегорела… Придется действовать на ощупь, а это значит, что пыли и паутины на мне будет вдвое больше, чем обычно. Ага, вот комод. А это что? Кресло? Его никогда не было… Неужели несносные соседи навязали мамуле какую-то мебель, а она не сумела отказаться?..

Внезапно в кресле что-то шевельнулось. Не веря своим глазам, я застыла, уставившись на темный предмет в углу. Движение повторилось, и черная тень, переместилась ближе. Кажется, я заорала. Не помню. Но в следующую секунду я уже летела вниз по лестнице чуть ли не кубарем, едва не сбив с ног встревоженную мамулю.

– Что такое, Мария? – спросила она строго, но в ее тоне чувствовалось беспокойство. – Почему ты так орешь?.. Что…

– Мама!.. – пролепетала я, задыхаясь, – у нас на чердаке… интрудер!

Мне было не до смеха. Я шла себе спокойно на собственный чердак за пижамой и вдруг обнаружила… нет, я не знаю, что именно, – может быть, там просто засел какой-нибудь очередной енот. Мама, кстати, тут же высказала это предположение.

– Может быть, это Бесси, – сказала она не слишком уверенно, но довольно спокойно. – Бесси, это ты?

Боже, да она не просто подружилась с этим кошмарным животным, а и дала ему имя! Не удивлюсь, если он на него отзывается.

Мы обе прислушались. Чего мы ждали? Что сверху раздастся голос енота: «Да, это я»? Стараясь, чтобы мой голос не дрожал, я грозно крикнула:

– Эй, вы! Кто там? Я сейчас позвоню в полицию!

Интрудер молчал. Мамуля решительно начала подниматься по лестнице.

– Мама, нет! – истерически воскликнула я. И, устыдившись и сникнув под мамулиным холодным взглядом, добавила почти нормальным тоном: – Там темно и ничего не видно. Давайте захватим фонарик…

Фонарик лежал в одном из кухонных шкафов, и я его довольно быстро нашла. Мамуля, к счастью, вняла голосу разума и ждала меня на том же месте, не попытавшись проникнуть на чердак, что было бы не удивительно, зная ее характер. В общем, мы вдвоем (я впереди, чтобы загладить свою трусость) под ненадежной защитой фонарика поднялись по лестнице. Я толкнула скрипучую дверь и лихорадочно выставила перед собой фонарь, как дуло револьвера. Широкий луч, описав дрожащую дугу, упал на пол в углу и тут же открыл нашим испуганным взорам человеческую фигуру, свернувшуюся в клубок. Человек лежал на боку, длинные волосы рассыпались по полу, колени были подтянуты к груди. Мои же собственные колени трепыхались, как разваренные макаронины на сильном ветру.

Бродяга?.. Маньяк?.. Труп?.. Ох, нет, только не это!..

Я быстро опустилась на колени рядом с предполагаемым трупом и тронула его за плечо. Труп повернул голову и посмотрел на меня полными ужаса глазами. Я отшатнулась с криком, который можно было бы назвать диким, если бы он не был таким тихим и хриплым, как будто горло мне внезапно стиснула удавка. Впрочем, голос у трупа на поверку оказался еще более хриплым.

– Мария?.. – прошептал он, и, могу поклясться здоровьем мамули, этот голос я уже слышала при значительно более приятных обстоятельствах, а именно – в своем собственном кабинете неделю назад. Строго говоря, и это лицо я тоже уже видела – в последний раз оно было выпачкано кровью.

Я подумала, что сейчас упаду в обморок. Но от этого меня удержали две мысли. Первая – о мамуле, которая меня проклянет за такое проявление слабости. А вторая – более прозаическая, о волосах. У лежащего передо мной на пыльном полу человека было, несомненно, лицо убитого Яна Саарена, но при этом – длинные пепельные волосы ниже плеч. За три дня они никак не могли так отрасти!.. Впрочем, я где-то слышала, что у трупов очень быстро растут волосы, ногти и борода. Украдкой посмотрев на его руки, я этого не заметила и перевела взгляд на его лицо, снова вспомнила это же лицо на полу редакции, и опять чуть не упала в обморок. На сей раз мне помешало то, что труп сделал это раньше меня: то есть закатил глаза и обмяк.

– Господи, – сказала я в отчаянье, отодвигаясь от его головы, которая стукнулась об пол в двух сантиметрах от моей голой коленки. – Ну, почему они все взяли манеру умирать у моих ног?!..

Тут вмешалась мамуля. Она решительно оттеснила меня в сторону и сурово передернула плечами.

– Он не умер, – спокойно сказала она. – В обморок упал, скорее всего, Шок. Психическая нестабильность.

– Делать мне нечего, – взвыла я, – как только возиться с психически нестабильными трупами!.. Ах, мама, вы же ничего не знаете! Этот интрудер… вторженец… вылитый убитый. Ну, мой сотрудник. Ну, Джеймс Бонд… Ну, этот Ян Саарен.

– Вот как? – мамуля подняла брови и сунула руку в карман за сигаретами. Сигарет в положенном месте не оказалось, и она досадливо нахмурилась. – Ты думаешь, мы сумеем вдвоем снести его вниз, в гостиную?

Я вздохнула, поднатужилась и взвалила бесчувственное тело на плечо. Почему мне всегда приходится подставлять плечо мужчинам, кто-нибудь может мне объяснить?!..

Глава 3

Я всегда говорила, что неприятности имеют дурацкое обыкновение связываться между собой и заплетаться в замысловатые клубки. Кроме всего прочего, они, как правило, образуют цепные реакции, и отцепиться от них, раз начавшихся, практически невозможно. Мало того, что этот двойник моего зарезанного Джеймса Бонда влез в дом к моей маме, как последний грабитель. Мало того, что упал в обморок на чердаке, и мне пришлось тащить его вниз на своих хрупких плечах. Мало того, что очнулся он только часа через полтора, и я уже собиралась, наплевав на все, вызвать «скорую». Так он еще, очнувшись, продемонстрировал полную неспособность соображать и вообще ведет себя, как грудной птенец, только что выпавший из гнезда!

Все мужчины такие.

Вообще-то, надо было вызвать службу «911», сдать им этого интрудера и спокойно лечь спать. Любой законопослушный гражданин так бы и поступил, а я, если не возражаете, являюсь абсолютно законопослушной гражданкой. У меня бизнес, я серьезная женщина, и вообще – положение обязывает. Но загадочное сходство убитого и этого длинноволосого негодяя не давало мне покоя.

Пока этот негодяй лежал на моем законном диване в гостиной, являя собой беспомощную, еле живую копию Джеймса Бонда, убитого на прошлой неделе у меня в редакции, мы с мамой пили чай на кухне, причем мама курила одну сигарету за другой, и строили предположения.

– Допустим, братья, – медленно сказала мамуля, выпуская дым в сторону открытого окна. – Здесь существует несколько вариантов. Вариант первый: он что-то знает, и за это убийцы брата хотят убить его тоже.

– А почему он прибежал ко мне? – не слишком почтительно перебила я. Мамуля даже не нахмурилась в ответ на мое хамство: когда речь идет о серьезных вещах, она не обращает внимания на такие мелочи, как семейная субординация.

– Вероятно, его тайна как-то касается тебя. Может быть, он хотел тебя предупредить.

– А может быть, он решил, что это я зарезала его братца, и явился сюда, чтобы отомстить убийце – то есть мне!

– Такой вариант тоже не исключен, – спокойно согласилась мамуля и стряхнула пепел. – Он явно неуравновешенный тип, к тому же, кажется, страшно напуган.

– Вот интересно, чем он напуган? – задумчиво промолвила я. – Предстоящим актом мести?..

– Если он явился сюда мстить, не исключено, что именно этим. Все-таки он производит впечатление человека, далекого от преступного мира.

– Ну, хорошо, какие еще могут быть причины его появления? Мама, вы же пишете детективы, ну, напрягитесь, пожалуйста!

Мамуля налила свежего чаю в свою опустевшую чашку.

– В детективах нормальные люди исходят из вечного посыла: кому выгодно. Таким образом, прежде всего, мы должны выяснить, кому была выгодна смерть твоего сотрудника, почему его убили. Итак, будем рассуждать здраво, – сказала сказала она решительно и в подтверждение своих слов энергично опорожнила пепельницу в мусорное ведро. – Выгода от смерти русского… ну, эстонского или какого там еще, журналиста может быть такой…

Тут она задумалась и закурила новую сигарету, машинально оторвав от нее фильтр и укладывая его на скатерть в аккуратный рядок предыдущих фильтров.

– Например, деньги. Допустим, он задолжал кому-то из этих нынешних бандитов, сбежал в Америку от долгов, но они его нашли и убили. Это первый вариант. Вариант второй: он узнал чью-нибудь тайну, стал, к примеру, опасным свидетелем чего-нибудь… В наше время и в той удивительной действительности, которая нас теперь окружает, всякое возможно – мафия, разборки, наркотики, убийства… да что угодно. Вариант третий: убийство на почве ревности. Судя по твоим рассказам… впрочем, я и сама видела, – мама кивнула в сторону гостиной, – убитый был невероятно хорош собой. Значит, может иметь место, во-первых, супружеская неверность: жена узнала о его похождениях и зарезала мужа. Во-вторых, опять же супружеская неверность, но на этот раз обманутый муж нашел любовника супруги и зарезал… В-третьих, его убила любовница. В-четвертых, любовник.

У меня вырвался протестующий крик:

– Что?!.. Какой любовник?.. Вы имеете в виду – его любовник? Нет, с этим я категорически не согласна. Можете мне поверить, мама, Ян Саарен был стопроцентный натурал, без малейших признаков голубизны. В конце концов, я бы почувствовала! Я все-таки женщина, хоть и редактор газеты.

– Хорошо, – покладисто кивнула мамуля, – любовника исключим. Все равно остается достаточно много вариантов любовной линии. Например, – мама выпустила дым и остро взглянула на меня из-за дымовой завесы, как из засады, – например, убийцей может оказаться какой-нибудь твой поклонник, пронюхавший, что ты неравнодушна к новому сотруднику.

Я сначала вытаращила глаза, а потом безудержно расхохоталась, несмотря на драматизм ситуации. Перед моим мысленным взором предстал Сенечка с горящими очами и огромным столовым ножом, крадущийся по коридору редакции.

– Мам, – сказала я, отсмеявшись, – это абсолютно исключено. У меня, кроме Сенечки, нет постоянных поклонников. А подозревать Сенечку… это все равно, что подозревать соседского котенка в том, что он разорвал в клочья бульдога. С таким же успехом мы могли бы заподозрить Сенечкину маму – она могла убить Саарена во имя счастья своего единственного сыночка…

– А что, – мама кивнула и выложила на скатерть очередной фильтр. – Ты, к сожалению, не можешь себе представить, на что способна мать ради своего ребенка…

Я с сомнением посмотрела на мамулю. Интересно, на что она хоть когда-нибудь была способна ради меня?.. Сколько себя помню, я росла, как трава, хотя и в строгости. Даже если я болела ангиной и лежала с температурой сорок, мама все равно не отходила от письменного стола. Лекарства мне давала бабушка, а компрессы делала соседка Люся, медсестра из районной поликлиники. Но вслух высказывать свои сомнения я благоразумно не стала.

– Нет, – сказала я вместо этого, махнув рукой. – Софья Львовна с бритвой в руке – это настолько абсурдно, что даже подозрение в гомосексуальности, которое вы, мама, высказали пять минут назад, перед этим меркнет. Мне надо вас познакомить. Софья Львовна даже не божий одуванчик, а… я и слово затрудняюсь подобрать. В общем, она – воплощенная душа, даже не душа, а дух бесплотный. А бесплотный дух физически не способен удержать в руках режущий предмет.

– Ну, внешность может быть весьма обманчивой, – сказала мамуля, и в ее голосе мне почудились нотки ревности. На звание бесплотного духа всегда претендовала она, не отходящая от письменного стола ни ради еды, ни ради низменных плотских утех. Как она умудрилась родить меня – просто уму не постижимо.

В это время из гостиной донесся стон, и мы с мамулей, как по команде, встали и метнулись туда. Точнее, это я метнулась, а мама пошла со всегдашней своей спокойной неторопливостью, очень прямая, держа на отлете руку с сигаретой, вставленной в потертый мундштук.

Наш интрудер лежал на диване, укрытый до пояса пледом. Его глаза были открыты и полны невыразимой муки.

– Вы кто? – спросила я, не давая ему опомниться. – Как вы сюда попали?

Он смотрел на меня так, как будто я спросила у него, сколько будет 2 37 486 умножить на 12 588. Я спохватилась и застегнула пуговку на блузке. Подумаешь, нежности!.. В конце концов, я не виновата, что она всегда расстегивается. К тому же, у меня не настолько большая грудь, чтобы от этого можно было потерять дар речи.

– Кто вы? – повторила я нетерпеливо, склонившись над нашим то ли гостем, то ли пленником. От наклона пуговка опять расстегнулась, и гость и на этот раз ничего не ответил.

Я метнула на мамулю беспомощный взгляд. Она уже успела сесть в кресло и теперь наблюдала мои манипуляции с блузкой с нескрываемым интересом. Я рассердилась. Опустившись возле дивана на колени, чтобы больше не пришлось наклоняться, я в третий раз повторила свой вопрос:

– Вы меня слышите? Кто вы такой? Вы брат… Яна? Как вы узнали этот адрес?

Строго говоря, это был не один вопрос, а три, или даже четыре, и я уже приготовилась к тому, что он опять не раскроет рта. Но он его все-таки раскрыл и произнес тихо и хрипло, с душераздирающей интонацией:

– Слышу… Мне дала Нелли…

Подумаешь, удивил! Как будто Нелли способна отказать такому красавцу… То есть, что это я? Речь, конечно, идет об адресе!

На всякий случай я уточнила:

– Адрес? Адрес дала Нелли?

Он кивнул, прикрыв глаза. Ну, слава Богу, хоть что-то прояснилось!

Окрыленная успехом, я уже хотела задать гостю еще несколько наводящих вопросов, например: кто убил Яна Саарена, но тут вмешалась мамуля.

– Хотите чаю? – спросила она с тем особым выражением, которое появлялось у нее только при разговоре с ее любимыми студентами из Литинститута – Димой и Женей. Да еще, пожалуй, с енотом, регулярно разоряющим помойку.

Негодяй, лежащий на диване, посмотрел на нее с благодарностью и слабо кивнул.

– Маша, принеси мальчику чаю, – величественно распорядилась мамуля, совсем, как в Москве, когда кто-нибудь из ее любимцев слишком заглядывался на мои ноги.

Выходя из комнаты, я услышала, как она ласково спрашивает:

– Вы брат Яна Саарена?..

И ответ, пригвоздивший меня к месту:

– Нет… Я – Ян Саарен.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю