Текст книги "Влюбленный Дед Мороз"
Автор книги: Ольга Арсентьева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
– Куда заносить? – осведомился молодец у замершей в изумленной хозяйки.
– Э… а вы, молодой человек, не ошиблись адресом?
– Чего там – ошибся, – возразил молодец, осторожно пронося коробку мимо Лилии, – мы никогда не ошибаемся. Это женский Клуб, а вы – Лилия Гессер. Разве не так?
Не дожидаясь ответа, он уверенно протопал в гостиную.
При виде молодца и коробки секретарша восторженно взвизгнула и захлопала в ладоши.
– Все так, – подтвердила Лилия, войдя в комнату вслед за ним, – но вы скажите хотя бы, что это? И от кого? И потом, я должна где-нибудь расписаться в получении?
– Это нам без надобности, – сказал молодец и подмигнул секретарше, отчего та сделалась совсем пунцовой.
– А может, там бомба? – поинтересовался дворник, когда молодец ушел. – Я бы на вашем месте не стал рисковать!
Лилия Бенедиктовна с секретаршей переглянулись и решили рискнуть.
* * *
В коробке не было бомбы. Там были елочные украшения, электрические гирлянды и хлопушки – в количестве, достаточном, чтобы украсить не одну елку, а несколько.
А под хлопушками помещался объемистый пакет с карточкой, на которой было написано «Л.Г., лично». Лилия сразу утащила пакет к себе. Изнывающая от любопытства секретарша тут же приникла глазом к замочной скважине, но, к несчастью, хозяйка кабинета оставила ключ в замке.
Когда четверть часа спустя Лилия вернулась в гостиную, секретарша попятилась и села прямо на открытый футляр с синими шарами тончайшего богемского стекла, а дворник, стоявший на стремянке, уронил позолоченную звезду-верхушку.
– Ой, Лилия Бенедиктовна! – воскликнула секретарша, отряхивая раздавленное стекло со своей твидовой юбки, – какая же вы красавица!
Дворник, подтвердив слова секретарши неразборчивым мычанием, сполз со стремянки и подобрал с пола осколки звезды.
Он и это предусмотрел, поэтому и прислал так много, подумала Лилия.
– Ничего, – ласково улыбнулась она дворнику, – в коробке есть еще две штуки…
А вот где бы взять такое большое зеркало, чтобы в нем увидеть себя всю?
Будь Лилия помоложе и полегкомысленней, она могла бы удовлетвориться комплиментами помощников; но критический склад ума не позволял ей этого сделать.
В Клубе было всего три зеркала: узкое длинное – в ванной, широкое короткое – в прихожей и круглое, косметическое, увеличивающее – в столе у секретарши. От круглого косметического, поразмыслив немного, Лилия решила отказаться. Остальные два, сдернутые с насиженных мест, образовали пирамиду.
В основании пирамиды сидел на корточках дворник, держа в широко расставленных руках зеркало из прихожей; за его спиной встала на стул секретарша с зеркалом из ванной.
– Вы, Иван Семенович, немного наклонитесь вперед, – распорядилась Лилия. – А вы, Татьяна, сдвиньтесь немного влево. Что значит – некуда? Переставьте стул! И кстати, нужен еще один источник света. Впрочем, ладно, я сама схожу за настольной лампой. А вы пока замрите и не шевелитесь!
Пока ее не было, дворник шепотом отчитывал секретаршу за несдержанность.
– И кто тебя, девка, за язык тянул? – шипел он, пытаясь устроиться поудобнее и отчаянно скрипя коленными суставами. – «Красавица!» Вот и стой теперь с зеркалом, как обезьяна в цирке!
– Сами вы обезьяна, – защищалась секретарша, – можно подумать, это я с елки чуть не упала!
– Упадешь тут, – мрачно вздыхал дворник, – не каждый день такое увидишь…
Лилия Бенедиктовна вернулась с лампой, и оба, замолчав, изобразили на лицах прежний восторг и восхищение. Зря старались – Лилия уже не смотрела на них. Она смотрела на свое разделенное на две неравные части отражение. После многочисленных движений, подходов и отходов, поворотов и втягивания живота она наконец увидела себя целиком.
И то, что она увидела, понравилось ей.
* * *
Конечно, она не стала похожей на Снегурочку, хотя голубая с белым мехом шубка и расшитая серебром голубая шапочка сделали для этого все, что могли.
Шубка была ей по фигуре. Белый мех по подолу и на отворотах делал стройнее и зрительно уменьшал талию. Небесно-голубой цвет шапочки прекрасно гармонировал с черными волосами, заплетенными в косы и перевитыми серебряными шнурками. Черные глаза под белой опушкой сияли молодым блеском.
И все же это совершенно определенно была не Снегурочка. Недоставало какой-то легкости, воздушности, прозрачной томности – намека на готовность немедленно растаять под жаркими лучами солнца.
Чего-чего, а таять, то есть исчезать, Лилия не собиралась. Слишком уж интересной и многообещающей стала за последние сутки жизнь, чтобы она согласилась растаять или еще каким-нибудь образом перестать существовать!
Не дождетесь, неизвестно кому пообещала Лилия, вертясь перед дрожащими в руках сотрудников зеркалами. Да, не Снегурочка, не девочка-пушинка. И что с того?
Он тоже не очень-то похож на Деда Мороза. Красив, строен, моложав, горяч… наверное. Ничего, скоро мы это узнаем наверняка!
– Ладно, – смилостивилась Лилия, – все свободны!
Дворник с трудом разогнулся и обрадованно потащил зеркало назад в прихожую; секретарша осталась.
– Ой, Лилия Бенедиктовна, а вы собираетесь вечером надеть это?
– Собираюсь, – гордо ответила Лилия, – а что?
– Должно быть, вечером тут будет очень интересно…
– Еще как! Слушайте, Татьяна, а приходите отмечать Новый год в Клуб! Будут все свои… ну и еще кое-кто…
Секретарша покраснела и опустила глаза. Видно было, что Лилино приглашение заронило в ее душу серьезные сомнения.
– Да я бы с удовольствием… Но не смогу. Идем с моим молодым человеком к его родителям.
– А, – отозвалась Лилия без особого сожаления в голосе, – ну что ж, удачи. И кстати, на сегодня вы можете быть свободны. И на завтра, разумеется, тоже.
Секретарша засмущалась вконец. Видно было, что ей не хочется уходить – больно уж загадочным и многообещающим было происходящее сегодня в Клубе Одиноких Сердец. На миг она даже пожалела о том, что у нее уже есть молодой человек – да, хороший, да, самостоятельный, да, с серьезными намерениями – но скучный, скучный, скучный…
– Идите, Татьяна, – мягко сказала Лилия, – вам тоже нужно подготовиться к вечеру.
И секретарша, вздохнув, ушла.
Дворник ушел еще раньше ее.
* * *
Оставшись одна, Лилия достала список дел на сегодня и вычеркнула из него пункты «уборка» и «елка». Обвела жирным кружком пункт «угощение» и задумалась. Он говорил на прощание что-то вроде «ни о чем не беспокойтесь»… или не говорил?
«Склероз у меня, что ли», – встревожилась Лилия.
Ну-ка вспомним студенческий курс физиологии головного мозга и высшей нервной деятельности: в каком возрасте может начаться склероз?
В твоем уж точно может, ядовито хихикнула память, услужливо пролистав перед внутренним взором страницы старого учебника. Лилия вспомнила даже, что учебник был библиотечный, сильно потрепанный, с чернильной кляксой на титульном листе и с грязным ругательством на латыни на семнадцатой странице.
Да, это оно, печально подумала Лилия. Помню то, что было тридцать лет назад, и не помню того, что было вчера.
Сие, впрочем, неудивительно. Вчера столько всего произошло… Кое-какие детали запросто могли бы и ускользнуть от внимания. Плюс необычная и интересная во всех отношениях, но совершенно бессонная ночь.
Лилия сняла с себя голубое облачение и аккуратно повесила его в шкаф.
Будем считать, что он это сказал, решила она. И не будем ни о чем беспокоиться. Будем отдыхать.
Нам не помешает отдохнуть часок-другой. Потому что нынешней ночью нам снова не придется спать.
* * *
Вытянувшись на жесткой кушетке, более пригодной для занятий психоанализом, нежели для отдыха, Лилия смежила веки и приготовилась смотреть сны. Была у нее такая редкая, счастливая особенность – она засыпала сразу, в любой обстановке и при любых обстоятельствах, и во сне видела только хорошее. Ну, или не видела вообще ничего – что тоже неплохо.
Но сегодня сон к Лилии не шел. Вместо него всплывали воспоминания… – но не о вчерашнем дне и вчерашней ночи, что было бы естественно, а о прошлом. О близком, дальнем и совсем отдаленном, студенческих времен. О мужчинах, которые были в Лилиной жизни.
И трое Лилиных законных мужей, и десяток прочих мужчин, с которыми Лилия не связывала себя узами брака, вспомнились ей сейчас.
«Нет у меня никакого склероза», – обрадовалась Лилия. Но тут же и нахмурилась – чего это они все явились? Причем именно сейчас, когда она встретила мужчину, не похожего ни на одного из них?
«Хотите об этом поговорить?» – радостно встрепенулся ее внутренний психотерапевт.
Вот еще, презрительно усмехнулась Лилия. Это был вопрос риторический. «Я вспоминаю их, потому что сравниваю с ним. Потому что он отличается от них так же, как…»
«Мерседес» от «Запорожца», – подхватил психотерапевт, – или что-то в этом роде. Ты об этом уже говорила… то есть думала».
«Да, – с некоторым вызовом согласилась Лилия. – Говорила. Думала. И теперь думаю. И что с того?»
«А то, что тебе рано делать выводы. У тебя недостает кое-какой информации. Можно сказать, очень важной информации».
«А, ты об этом…»
«Об этом, об этом, о чем же еще…»
Лилия беспокойно заворочалась на кушетке.
Будучи личностью сильной и властной, она оставалась таковой и в отношениях с мужчинами. И в нежной, романтической сфере она, не спрашиваясь, брала на себя ведущую роль.
Впрочем, и мужчины ей попадались (или она сама выбирала таких) из тех, кто охотно ей подчинялся. Кто с радостью уступал ей инициативу – не только в любви, но и в организации совместной жизни вообще. В еде. В покупках. В зарабатывании денег.
И так было всегда. С самого первого серьезного романа, когда ей было восемнадцать, а ее избраннику двадцать три, и он уже окончил инженерно-строительный институт и даже устроился на работу, и все равно слушался ее и плясал под ее дудку, до последнего, с тихим и трепетным виолончелистом, которого она бросила через месяц после знакомства и который, как говорят, от огорчения сочинил трогательную сонату для струнного квартета и уехал на год в Америку.
Так было всегда. Но так совершенно не могло быть с ее новым знакомцем. Только не с ним.
Лилия наедине с собой охотно призналась бы в том, что ей, как и всякому человеку, свойственно ошибаться. Даже в профессиональной области, в оценке и характеристике других людей. Но в случае с Александром Васильевичем Соболевым никакой ошибки быть не могло.
Он отличался от всех когда-либо близких ей мужчин не тем, что был новогодним волшебником и чудотворцем, а тем, что никому и никогда не позволял управлять собой и брать над собой верх. Он был по натуре лидер. Он был, если хотите, вождь. Он был настоящий мужчина.
Иными словами, тот, с кем Лилии, как женщине, никогда еще не приходилось иметь дела.
* * *
Тут Лилия явственно увидела его перед собой. И обрадовалась – все-таки к ней пришел сон, причем сон, как и положено, приятный. Весьма приятный. Волнующий. Многообещающий. Кроме того, во сне не существовали и те немногие условности, которых Лилия считала нужным придерживаться. Во сне она была совершенно свободна.
И все же что-то мешало ей подняться, подойти к нему и положить руки ему на плечи. Коснуться его губ первым, легким, но жгучим поцелуем. Неторопливо развязать его лионский галстук.
Лилия ощутила знакомое со вчерашнего дня электрическое покалывание в кончиках пальцев. Но не тронулась с места. Наоборот, выпростав из-под головы полную белую руку, стыдливо поправила сползший к ногам плед.
Александр Васильевич уселся в кресло напротив нее.
Опять, как вчера, будем разговоры разговаривать, разочарованно подумала Лилия.
И не ошиблась.
– Теперь я знаю все о ваших подопечных, – улыбнувшись, сообщил Александр Васильевич, – но по-прежнему мало знаю о вас. Рассказывайте.
– Что рассказывать? – вздохнув и удивляясь собственному смирению, спросила Лилия. – Биографию?
– Почему нет, можно и биографию. Начните с раннего детства. С родителей.
– Мой папа был из поволжских немцев, а мама – с западной Украины, – послушно начала Лилия.
Александр Васильевич слушал очень внимательно, не перебивая. Лилия чувствовала, что ему действительно интересно, и ее речь текла свободно и плавно. О некоторых вещах она ни за что не стала бы рассказывать ему наяву; во сне же это получалось удивительно просто и легко.
У каждого из нас есть воспоминания, о которых мы предпочитаем не рассказывать, и не потому, что в них содержится что-то особенно плохое, стыдное или унижающее нас, а потому… ну, просто потому, что это никого, кроме нас, не касается. Это не «скелеты в шкафу», которые мы вынуждены прятать, чтобы окружающие не стали думать о нас хуже, и не чужие, случайно узнанные или сознательно доверенные нам тайны; это мелочи, как правило, ничего не значащие пустяки, маленькие невинные пристрастия, шалости.
Вроде глубинного исследования маминой косметички и рисования цветов и котят на деловых бумагах отца. Вроде кражи клубники с соседских грядок. Вроде тайного посещения кинотеатра, в котором идет фильм «Детям до шестнадцати…». Вроде категорически запрещенного катания с одноклассником на мотоцикле его старшего брата. Вроде ночевок «у подруги» после студенческих вечеринок и посещения с друзьями родительской дачи – разумеется, в отсутствие и без ведома родителей.
Увлекшись свободой и вседозволенностью сна, Лилия с удовольствием погрузилась в прошлое – с тем большим удовольствием, что ей, как психотерапевту, приходилось выслушивать сотни и тысячи интимных душевных излияний, но не было случая пооткровенничать самой. Позиция сильной, уверенной в себе и самодостаточной личности напрочь исключала такую возможность.
– В общем, вы росли самой обыкновенной, веселой и жизнерадостной девочкой, – заметил Александр Васильевич, и Лилия не обиделась на него за «самую обыкновенную». – А что же вас в психотерапию-то занесло?
– В медицинский институт я пошла, что называется, по стопам отца, – помолчав, ответила Лилия. – Мой папа был известный нейрохирург, может, слышали – Бенедикт Гессер…
Александр Васильевич отрицательно покачал головой, но Лилия снова не обиделась.
– А потом, когда я была на третьем курсе, произошла одна история…
Лилия умолкла. Он давно уже не лежала, а сидела на кушетке, завернувшись в плед. Ей захотелось встать, подойти к Александру Васильевичу, опуститься на пол у его ног и замереть так, прижавшись щекой к его колену. И чтобы он погладил ее по голове и позволил бы закончить рассказ.
По прекрасным законам сна так и случилось – причем безо всякого усилия и видимого перемещения в пространстве. Только что она сидела на жесткой кушетке, а теперь вот сидит на ковре. Но это совершенно не важно, потому что она теперь рядом с ним, у его ног. Впервые в жизни она у ног мужчины, и это не только не вызывает у нее протеста и возмущения, но наоборот, она чувствует тихую, неизведанную ранее радость. И его рука лежит на ее голове, и его тонкие длинные пальцы нежно перебирают ее волосы.
– Что за история?
– Я… я не…
– «Скелет в шкафу»?
– Да. Я…
– И вы не хотите вытащить его на свет божий? И тем самым избавиться от него навсегда?
– Я… Да. Хочу. Только я не понимаю, зачем вам это…
Александр Васильевич, как давеча, взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.
Лилия отвела глаза, что удалось ей с некоторым трудом.
– Я… ну хорошо, я расскажу. В конце концов, это всего лишь сон.
– Сон? – удивленно переспросил Александр Васильевич. – А, ну да, конечно. Сон, что же еще. Говорите, я слушаю.
* * *
Это произошло тридцать лет назад. Был холодный, промозглый, сумрачный ноябрьский день – день, когда даже у совершенно здорового, веселого и не обремененного житейскими проблемами человека может тоскливо заныть сердце.
Лилия, только что успешно сдавшая зачет по симптоматике невралгий, размышляла, где, как и с кем провести вечер. Две недели назад она развелась со своим первым мужем, тем самым инженером-строителем, и теперь была совершенно свободна.
Можно было поехать к Алику, пить мартини и слушать «Биттлз». Можно было поехать к Эдику, пить «жигулевское» и слушать Высоцкого. Можно было пойти с девчонками в кино на «Неукротимую Анжелику».
А можно было, под влиянием тоскливого дня, никуда ни с кем не ходить, а, наоборот, порадовать своим посещением родителей. Заодно и поем по-человечески, решила Лилия, представляя себе ароматный украинский борщ и румяные пампушки с чесноком. Или айсбанн с тушеной капустой – если на кухне хозяйничал отец. Лучше бы, конечно, и то, и другое.
Но судьба приготовила ей еще один вариант.
Не успела Лилия спуститься в студенческий гардероб, как ее догнала стайка однокурсниц, тех самых, что собирались пойти на «Анжелику». Однокурсницы возбужденно верещали.
– Милицию, нужно обязательно милицию!..
– Зачем милицию, надо пожарных!
– «Скорую»! С телефона на вахте!
Лилия поймала за локоть одну из девчонок, прижала к стене и потребовала объяснений. Остальные, вместо того, чтобы бежать на вахту, окружили их и продолжали галдеть.
Мало-помалу выяснилось, что студент Печалин с общей терапии вылез на крышу их семиэтажного учебного корпуса явно с суицидальными намерениями. Во всяком случае, сейчас он стоял на самом краю и орал, чтобы к нему не подходили – иначе он прыгнет.
– Гм, – сказала Лилия, уже в те юные годы отличавшаяся рационализмом мышления, – а какие требования он выдвигает?
– Никаких! Не хочу, говорит, больше жить! Идите, говорит, вы все, и ничего никому не скажу!
– Гм, – повторила Лилия.
– Лилька! Сходи к нему!
– Почему я?
– А помнишь, ты говорила, что можешь уговорить кого угодно на что угодно? Вот и уговори его не прыгать!
Последнее предложение было горячо поддержано всеми собравшимися. Кроме Лилии.
Собравшиеся окружили ее, а потом стали подталкивать к лестнице.
– Давай-давай, ты же из нас самая умная!
– Если не ты, то кто?!..
– Жалко же парня! А вдруг он из-за несчастной любви?..
На крыше было мокро и очень холодно.
Надо было взять в гардеробе пальто, подумала Лилия. Витьке Печалину что – он был в теплой японской куртке, а вот ее от ветра сразу пробрало до костей.
Однокурсники, бестолково толпившиеся у люка, посторонились и дали Лилии дорогу.
Подняв воротник тонкого жакетика и обхватив себя руками, чтобы сберечь остатки тепла, Лилия приблизилась к Виктору.
Тот действительно стоял на самом краю, но пока, на всякий случай, одной рукой держался за ограждение.
– Витя, не надо… жизнь такая хорошая вещь, – уверенным, как ей казалось, тоном начала Лилия.
– Не для меня! – покосившись на нее, отрезал Печалин. Он приподнял одну ногу, попробовал ею воющую ветром пустоту и вернул назад.
– Давай уйдем отсюда в теплое, безопасное место и там обо всем спокойно поговорим, – предложила Лилия.
– Отстань! Не хочу я ни с кем ни о чем разговаривать!
– Вить, ну что ты в самом деле как маленький! Здесь же высоко! Ты же разобьешься!
– Да! Этого-то я и хочу!
– А ты о родных подумал? О папе с мамой? О девушке своей – как ее, Марина, кажется?
При звуках этого имени Печалин страшно, как Мефистофель в «Фаусте», захохотал.
После чего отпустил ограждение и шагнул вниз.
* * *
– Из-за девушки, значит, – задумчиво произнес Александр Васильевич. – Что ж, в девятнадцать лет это бывает.
В его голосе не было ни тени упрека. Его рука по-прежнему лежала на ее голове. И все же Лилия поспешила оправдаться.
– Но вы не думайте, он не разбился! Он, знаете ли, пролетел всего этаж, а там зацепился курткой за какой-то штырь над окном криогенной лаборатории и висел на нем, пока его не сняли пожарные!
– Он не разбился, – повторил Александр Васильевич. – Но эта история так подействовала на вас, что вы решили…
Лилия медленно поднялась с пола.
– Да, – сказала она, глядя на Александра Васильевича с некоторым вызовом.
– Я перешла учиться на смежное направление. Я хотела доказать, что…
– Что вы действительно можете уговаривать людей поступать так, как вам хочется. Разумеется, для их же блага. Доказать не столько другим, сколько самой себе…
Лилия, сглотнув ком, кивнула.
– И как? – поинтересовался Александр Васильевич. – Вы в самом деле научились этому? Окажись вы в подобной ситуации сейчас, вы смогли бы уговорить его не прыгать?
– Смогла бы, – бесстрашно ответила Лилия.
– Что ж, – усмехнулся Александр Васильевич и тоже встал. – Тогда вперед!
Он щелкнул пальцами. Стена Лилиного кабинета растаяла, и на нее пахнуло ноябрьской сыростью, смешанной с запахом ржавой крыши и страха.
* * *
Надо было взять шубу, подумала Лилия. Витьке Печалину что – он в теплой японской куртке, а вот ее от ветра сразу пробрало до костей.
Однокурсники, бестолково толпившиеся у выхода на крышу, посторонились и дали Лилии дорогу.
Обхватив себя руками, чтобы сберечь остатки тепла, Лилия приблизилась к Виктору.
Он стоял на самом краю крыши, но пока, на всякий случай, одной рукой держался за ограждение.
– Привет, Виктор, – сказала Лилия.
Печалин повернул голову в ее сторону, но не ответил.
– Говорят, ты тут прыгать собрался, – тем же ровным, спокойным голосом продолжала Лилия.
Печалин дернул головой, но снова промолчал.
– Ну-ну…
– А ты что, пришла меня отговаривать? – наконец разомкнул уста Виктор.
– Да что ты, ни в коем случае! Ты взрослый человек и сам решаешь, жить тебе или умереть!
Лилия заметила, что пальцы Печалина, которыми он держался за заграждение, сжались немного сильнее.
– Вот именно, – несколько неуверенно согласился он. – Я все решаю сам…
– Ну разумеется!
И Лилия широко, дружелюбно улыбнулась ему.
Печалин, помявшись, немного отступил от края.
– У меня к тебе будет только одна просьба, – продолжала Лилия.
– Да? – вновь напрягся студент.
– У тебя ведь есть новый мотоцикл?
– Ну есть, – вздохнул Печалин. – «Восход», с настоящим юпитеровским двиглом… Родители подарили на день рождения.
– Хорошие у тебя родители.
– Неплохие…
– Вернемся, однако, к мотоциклу. Ты не мог бы… ну как бы завещать его нам? Кому-нибудь с нашего курса? Очень, знаешь ли, хочется заценить настоящий юпитеровский двигл!
Печалин заморгал и отступил от края еще на шаг. Теперь он держался за ограждение обеими руками.
– Хотя лично мне гораздо нужнее твоя куртка, – продолжала болтать Лилия, изо всех сил стараясь не стучать зубами от холода. – Она ж у тебя японская, стильная, сорок восьмого размера… Идеально подошла бы моему парню. К сожалению, ты сейчас ее так уделаешь своей кровью и мозгами, что вряд ли удастся отстирать. Разве что отдать в химчистку…
Печалин скривился и перелез за ограждение.
– Или, все же, бензином попробовать…
Печалин подошел к Лилии:
– И это все, что ты хочешь мне сказать? Зная, что я сейчас умру? – спросил он оскорбленно.
Она пожала плечами.
– Все там будем. Вот, говорят еще, у тебя хорошие конспекты по органической химии, так я возьму их себе, ладно?
– А вот хрен тебе! – воскликнул Печалин и воздел руку в неприличном, подсмотренном в одном американском фильме жесте. – И вам всем хрен! – адресовался он к осторожно приблизившимся однокурсникам. – Мотоцикл им! Куртку! Конспекты! Не дождетесь, сволочи бесчувственные!
Он энергично протопал по крыше к люку и скрылся в нем, продолжая ругаться.
Лилия закрыла глаза и почувствовала, что замерзает. Она покачнулась. Но тут же ощутила на плечах благодатное тепло.
– Неплохо сработано, – услыхала она голос Александра Васильевича и обернулась.
Студенты исчезли, люк захлопнулся, они были на крыше одни, и на ее плечах был его пиджак. Лилия улыбнулась и потерлась щекой о мягкую, уютную, хранящую запах свежевыпавшего снега ткань.
Откуда-то издалека, но в то же время до странности близко послышался дверной звонок.
– Пора возвращаться, – сказал Александр Васильевич, – сдается мне, что это привезли угощение.
Он взял Лилию за плечи, притянул к себе, коснулся губами ее лба и исчез.
Лилия открыла глаза.
Она лежала на кушетке в своем кабинете, плед сполз с нее окончательно, и, должно быть, поэтому она ощущала, что ноги ее сильно замерзли. Но плечам и груди было тепло, даже жарко, а на лбу осталось невыразимо приятное ощущение нежной, тающей прохлады, в которой, однако, нет-нет да и проскальзывали огненные искорки.
По дороге к входной двери, звонок за которой дребезжал уже беспрерывно, Лилия глянула на себя в зеркало. Она выглядела как обычно, и на лбу ее не было никакого видимого следа. Все-таки это был сон, с облегчением и некоторым разочарованием подумала она.
* * *
Олег Павлович вернулся домой в самом мрачном расположении духа.
От созерцания соболевских картин ему лучше не стало. Никаких новых идей не возникло, а наоборот, появилось крайне неприятное подозрение, что, в отличие от художника он, Олег, занимается совершенно зряшным делом.
Художник создает нечто новое, то, чего раньше не было, чего никто раньше не видел, а если и видел, то не так.
Он же, Олег, зачем-то пытается переделать уже сделанное, доказать доказанное и утвердить утвержденное. Или, на худой конец, опровергнуть.
Но у него даже опровергнуть не получилось. Программа, которую он составил в считаные часы под влиянием того, что в гордыне своей принял за озарение, – полная чушь.
Она выдала не один, а несколько наборов «чисел Ферма», точнее – десять. После чего, замерев на секунду, для того, верно, чтобы перевести дыхание, выдала наборы № 11, 12 и 13. И продолжала бы выдавать и дальше, если бы Олег, дрожащей рукой, не остановил ее.
Все найденные программой числа были очень длинными десятичными дробями. Слишком длинными. Длинными настолько, что компьютеру не хватало точности, и он просто-напросто округлял результат до нужного знака.
Олег понял это практически сразу, оттого и остановил программу.
Хорошо еще, что чисел оказалось так много, с горечью думал он. Окажись результат единственным, я бы обрадовался (что там обрадовался – возликовал бы!) и, упиваясь собственной гениальностью, немедленно сел писать статьи в «Вестник Академии наук», английский «Mathematical Journal» и американский «Science».
Олег представил себе с недоумением пожимающих плечами российских академиков, ироническую улыбку сэра Эндрю Уайлса и презрительный гогот наглых американских профессоров и заскрипел зубами от душевной муки.
Именно в этот момент снова позвонила Полина.
Олег дикими глазами глянул на засветившийся экран, выругался и швырнул мобильник в стену. «Sony Ericsson» последней модели, очень дорогой и практически новый, купленный им с последней удачной халтурки, жалобно вякнул последний раз и рассыпался мелкими пластмассовыми детальками.
«Нервы у меня, однако, стали ни к черту, – подумал Олег. – Видели бы меня сейчас ученики, сразу перестали бы называть Большим Змеем и Вещим Олегом. Лечиться вам надо, Олег Павлович, сказали бы. К невропатологу сходить. Или к этому, как его, психологу».
Кстати, Катя как-то говорила в учительской, что у нее есть хороший знакомый психолог. Точнее, знакомая.
А что, может и в самом деле сходить, пока крыша не поехала окончательно?
«До чего я дошел, – возмутился Олег. – К психологу собрался! Правильно Соболев меня бабой обозвал – баба и есть!
Все. Хватит. Довольно. Сейчас мы тут все приберем и пойдем покупать себе новый телефон. Кстати же, под Новый год должны быть серьезные скидки. А потом вернемся домой, сделаем себе в честь праздничка, не простой кофе, а кофе с коньяком и ляжем спать.
Потому что надо же наконец выспаться».
* * *
Олег брел по улицам, полным предновогодней суеты. В толпе радостно настроенных людей, спешащих домой или в гости, к праздничному столу, он был один со своей усталостью, холодным безразличием и тоской. Ну, или ему казалось, что он был один. Потому что он ничего и никого не замечал.
Он-то не замечал, а вот его заметили. Заметили сразу, как только он вышел из метро, и вот уже двадцать минут профессионально «вели» двое сотрудников милиции – оперуполномоченный старший лейтенант Петров и младший оперуполномоченный прапорщик Васильев.
Объект настолько не обращал внимания на окружающих, что оба сотрудника внутренних дел подошли к нему совсем близко и даже начали переговариваться.
– Да он это, говорю тебе, он! – горячился Петров, лишь слегка, для приличия, понижая голос. – Все приметы совпадают! Длинный, тощий, волосы черные, глаза голубые, нос горбатый! И пальто черное! И без шапки! Все как в ориентировке!
– А чего он тогда вышагивает, словно у себя дома? – сомневался Васильев. – Он же должен, того… опасаться!
– Да наглые они потому что, эти кавказцы! – авторитетно возразил старший по званию. – Они везде ведут себя, как дома! Как в своих собственных горах!
– Ну что, будем брать?
– Ишь быстрый какой – брать… Надо же посмотреть, куда он идет, к кому и зачем!
Совершенно ни о чем не подозревая и нимало не интересуясь тем, о чем спорят буквально за его спиной двое крепких мужчин с профессионально цепкими взглядами, Олег медленно шел по улице, высматривая вывеску салона сотовой связи.
Сим-карта из разгромленного мобильного телефона у него было мегафоновская, и ему хотелось купить новый телефон именно в магазине с зелено-фиолетовой вывеской. А попадались, как назло, все желто-черные «Билайны», красные «МТС» и радужные «Евросети».
– Высматривает, где меньше народу, – с пониманием кивнул Петров, – хочет, гад, салон взять со всей предновогодней выручкой.
– А как же он будет его брать? – слабо усомнился прапорщик Васильев, – у него же, походу, нет с собой ствола…
– Салага ты еще, Васильев, – презрительно усмехнулся Петров, – зачем ему ствол, если он – Скальпель?
Олег наконец заметил вывеску «Мегафона» на другой стороне улицы. Граждане, спешащие по своим делам, беззаботно пересекали улицу в обоих направлениях, чуть не ныряя под машины, которых было, впрочем, немного, потому что в дальнем конце улица была перекрыта для ремонта дорожного покрытия. Однако Олег прежним неторопливым шагом дошел до пешеходного перехода, покосился на беспрерывно мигающий желтым светом светофор и, практически в одиночестве, если не считать упорно держащихся за ним оперов, перешел на противоположную сторону, ни нарушив правил дорожного движения.
– Грамотно себя держит, – шепнул Петров Васильеву, – профессионал.
Олег толкнул стеклянную дверь салона, в котором и на самом деле практически не было посетителей. Новогодних скидок в салоне не было тоже. Но Олег почувствовал, что устал и продрог и снова проголодался, и решил, что больше никуда не пойдет.
Оживившийся при виде перспективного покупателя, молодой продавец тут же отпер витрину и достал несколько «соников» и пару «самсунгов». Олег, не долго думая, выбрал брата-близнеца своего безвременно почившего «Sony Ericsson», кивнул продавцу и отправился к кассе.
– Вот сейчас! – шепнул Петров Васильеву. – Смотри внимательно!
Олег, расстегнув пальто, полез во внутренний нагрудный карман за бумажником. К немалому удивлению, вытащить руку ему не удалось. Чьи-то железные пальцы сжали его кисть, а другая рука была довольно-таки болезненно заломлена за спину.
