Текст книги "Эффект котика (СИ)"

Автор книги: Ольга Куранова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Мыслительный процесс Нагаша при этом выглядел так:

«Корус и Гедо собираются отдать меня богам» – «Мне придется покинуть стаю» – «Это грустно» – далее следовало несколько минут грусти – «Но стае необходимы новые клубки и коробки. Таков закон жизни» – «Минуточку, ведь боги где-то берут те клубки и коробки, которые дарят котоутам» – «Наверное, в землях богов много клубков и коробок» – «Я отправляюсь в землю богов, где много клубков и коробок» – «Это же здорово!»

Примерно на осознании этой неожиданной мысли, Нагаш вскочил и счастливо объявил Гедо и Корусу:

– Я согласен. В конце концов, речь идет о клубках и коробках. Ты принял правильное решение, пап. Я тобой горжусь. В конце концов, что такое моя жизнь, если речь идет о нуждах стаи? Наш народ зависит от подарков богов.

– Тебя, – мрачно ответил ему Гедо, – я отдал бы и просто так.

– О, – сказал Нагаш. – А почему?

***

Пока Корус объяснял Нагашу «почему», а Гедо боролся с почти неодолимым желанием хотя бы немного покогтить своего сына, Лео Ашер, Мистер Несправедливость и Облом успели добраться до бара, снять маски и даже начать выяснять, кому именно из них больше не повезло в жизни.

Нет, дорогой читатель, вначале все шло по планам, которых было два, но они, впрочем, вовсе не противоречили друг другу.

План Мистера Несправедливости и Облома заключался в том, чтобы угостить выпивкой Человека-Поэта, которому так не повезло в жизни, а план Ашера – в том, чтобы напиться до бессознательного состояния и забыть о своей жизни вовсе. И все в общем-то шло хорошо до тех пор, пока Облом не стянул с себя маску с большой и ядовито-желтой "О" на лбу и не протянул Ашеру руку для рукопожатия:

– Я Гарст, – сообщил он и добавил: – Меня зовут так. Я работаю в команде «Отомстителей» и ненавижу нашего капитана.

В тот первый момент, когда Ашер смотрел на протянутую ему руку, все еще могло повернуться немного иначе, но в конце концов он таки ответил на рукопожатие и представился в ответ:

– Лео Ашер. Я мог бы служить своей стране, а вместо этого изображаю клоуна в трико и ненавижу стихи. Мою жизнь сломала Система.

После этого короткого и, к слову, довольно точного описания воцарилось многозначительное молчание.

Мистер Несправедливость стоял, выдерживая вопросительные взгляды, примерно полторы минуты, но в конце концов сдался, тоже сняв маску:

– Имя – Ричард Тайн, – представился он, и, если тебе интересно, дорогой читатель, под маской он оказался полной Несправедливостью, потому что выглядел, как мужчина из рекламы туалетной воды, хотя на самом деле его работа не имела ни с парфюмом, ни с модельной внешностью ничего общего. – Я психотерапевт, мне тридцать пять, я живу с мамой и ненавижу людей.

И вот примерно на этом моменте план «напои Поэта» деградировал в «нажрись и пожалуйся окружающим на жизнь».

Последним, но Ашер все-таки снял маску, устроился за барной стойкой между Несправедливостью-Тайном и Обломом-Гарстом и заказал себе двойной скотч.

Пока наши герои догоняются горячительным до нужной кондиции, дорогой читатель, давай сделаем небольшое лирическое отступление, и я расскажу тебе кое-что из особенностей работы супергероем в Детройте: супергерои в Детройте, как ты уже, наверное, понял из слов Облома, иногда работают в группах. Регистрация группы стоит недешево, но во многом окупает себя, потому что вознаграждение при поимке преступников не делится между членами, а начисляется каждому участнику, который проявил себя в операции, даже если его участие заключалось в том, что он два часа пытался открыть замок на двери магазина в другом районе города.

Ну и хватит лирики и отступлений, давай вернемся к нашим героям.

– До всей этой героической лабуды я торговал комиксами, – через полчаса после того, как сделал свой первый глоток пива, вещал Облом-Гарст, меланхолично всматриваясь в донышко стакана. – Я хочу сказать, работа есть работа, да? Но в чем смысл, в чем драйв? Я всю жизнь читал про супергероев, а у меня в жизни только и приключений было, что открывать магазин по утрам. Замок вечно заедал, чтоб его. Когда я пошел в герои, я думал, все изменится. И что? Снова вожусь с дурацкими замками, пока «Отомстители» там без меня геройствуют. Это полный облом.

– А кто у вас там за главного? – попивая мартини, поинтересовался Несправедливость-Тайн.

– Капитан Зимбабве, – ответил Гарст.

– Зимбабве? Почему Зимбабве?

– Не знаю, – равнодушно пожал плечами тот. – Наверное, в имидж-центре решили, что Капитан Америка или Человек-Детройт – это слишком претенциозно. К тому же наш кэп черный.

– Говно, – веско заметил Ашер, который на самом деле ничего не имел против черных, зато пару раз пересекался с главой «Отомстителей» на улице.

– Что? – не понял Гарст.

– Твое Зимбабве, – ответил Ашер и чокнулся с ним скотчем.

– Главная проблема вас, мозгоправов, – некоторое время спустя втолковывал Ашер Мистеру Несправедливости, – в том, что вы везде ищете проблемы. Для вас все люди – психи.

Ричард «Несправедливость» Тайн продолжал молча тянуть свое мартини из претенциозного бокала и изучать Ашера внимательным взглядом орнитолога, обнаружившего в кустах весьма примечательный экземпляр кукушки обыкновенной.

К счастью для всех присутствующих, Ашер был уже достаточно пьян, чтобы не замечать взгляды, а Тайн достаточно трезв, чтобы не обращать внимания на обвиняющий тон.

– Мужик не носит галстук? У него проблема. Он пьет скотч вместо тупого мартини? Проблема. Вы, ублюдки, списываете хорошего солдата со счетов только потому, что у него глюки. Придурки.

Тайн слушал его со спокойным вниманием готовящегося убивать хищника и ждал, пока Ашер закончит.

– Вот взять меня, например, – продолжал тот. – У меня проблемы? Нет у меня проблем. У меня стихи. Просто плохие стихи.

– Охрененно плохие, – неожиданно вставил Гарст. – Реально, чувак, тебе надо лечиться.

– Мне, – мрачно огрызнулся Ашер, – не надо лечиться. У меня нет проблем.

– У тебя-то нет, – поддакнул Гарст. – А у нас есть. Ты хоть людей пожалей, такое слушать. Эй, Несправедливость, подтверди.

– Во-первых, – педантично ответил ему Ричард Тайн, один из самых знаменитых психотерапевтов в Детройте, – я без маски, так что сейчас я не Несправедливость. Во-вторых, проблемы только у тех, кто может заплатить мне две тысячи долларов в час, а все остальные абсолютно нормальны и страдают ерундой. Расслабься, Ашер, тебе просто попались психологи-неудачники, которые лечат всех подряд. Ты не психопат, если не можешь заплатить за терапию.

После его слов снова воцарилось глубокомысленное молчание, пока каждый пил о своем.

– Знаешь, Несправедливость, – сказал наконец Ашер, – а ты мне нравишься.

– А тебе и правда платят по две штуки баксов за сеанс? – с подозрением человека, который подозревает неладное, спросил Гарст.

– Не за сеанс. В час, – поправил его Тайн-Несправедливость.

– Офигеть. Вот же психи.

Ашер был с этим абсолютно согласен.

– Я ненавижу своих пациентов, – попивая очередное бесчисленное мартини, делился тайнами психотерапии Тайн пятнадцать минут спустя. – Они думают, что это у них проблемы, хотя на самом деле это у меня проблемы. Мне тридцать пять, и я живу с мамой.

– Переехать не пробовал? – мрачно поинтересовался Ашер тоном человека, который уверен, что все ваши проблемы – ерунда, хоть и понятия не имеет, о чем идет речь.

– Ты не видел мою маму, – в тон ему отозвался Тайн и полез за телефоном.

Фотография мамы стояла у него на экране главного меню.

Ашер и Гарст смотрели на нее несколько секунд, пока Гарст не передернулся, отстраняясь.

– Знаешь, мужик, не обижайся, но не хотел бы я встретить твою маму в темном переулке, – сообщил он Тайну, заказывая очередное пиво.

– В светлом тоже, – не обидевшись, подтвердил тот. – Это мама настояла, чтобы я пошел в психотерапию, а я всегда мечтал о фигурном катании.

– Ты конченый человек, – задумчиво сказал Ашер. – У тебя никогда не будет женщины.

– Знаю, – хмуро отозвался Тайн, вылавливая из своего бокала оливку пальцами и рассматривая ее, как нечто диковинное. – Я зарабатываю две тысячи баксов в час и живу зря. После моей смерти наш род прервется.

Про себя Ашер считал, что это хорошо, потому что, по его мнению, таким, как Несправедливость, нельзя было размножаться.

– Все тлен, – пафосно заключил Тайн тоном, каким обычно изрекают великую мудрость.

Ашер согласно кивнул. Не то чтобы ему особенно нравился Несправедливость, но иногда тот говорил дельные вещи.

Гарст, правда, этого мнения не разделял:

– Тлен? Мужик, какого черта? Ты же мозгоправ, разве ты не должен говорить людям, что всегда есть надежда?

– Нет никакой надежды. Мы рождаемся, чтобы умереть, – Тайн допил все, что было у него в бокале, и потянулся к своей бутылке. На донышке оставалось немного мартини.

– И твои пациенты не послали тебя на фиг после такого? – с сомнением прищурился Гарст, баюкая стакан с пивом.

– Я мизантроп, а не идиот, – мрачно ответил ему Тайн. – Своим пациентам я говорю другое.

– Что жизнь стоит того, чтобы бороться? – неодобрительно скривился Ашер.

– Чтобы они завели котика, чаще занимались сексом и регулярно приходили ко мне на прием. Хотя на самом деле хватило бы котика и секса.

***

– Вот ты зачем пошел в герои? – меланхолично спросил Гарст, баюкая очередное пиво и явно понемногу проникаясь идеей того, что «все тлен».

И хотя обычно у Ашера любая меланхолия вызывала желание немедленно дать в морду, в тот момент он был изрядно пьян и решил не вставать с мерно покачивающегося стула.

Ашер напивался нечасто, но знал, что, если мебель под тобой внезапно начинает покачиваться, лучше сделать вид, что ничего не происходит – в лучшем случае это просто землетрясение, и тогда ты умрешь как идиот не вставая со стула, а в худшем тебе это просто кажется, и тогда ты потеряешь работу и попадешь в грязные лапы психолохов.

– Мне не хватало возможности делать людям больно, – ответил Гарсту Тайн.

– Ты мозгоправ, – мрачно изрек Ашер. – Такие, как ты, постоянно делают людям больно. Иногда даже ломают судьбы.

Ашер был в этом уверен.

– Я говорил про иного рода боль, – пояснил Тайн. – В моей жизни остро недоставало незамутненного и аморального физического насилия.

– То есть ты стал героем, чтобы бить людей? – в голосе Гарста слышалось отчетливое, хоть и изрядно пьяное неодобрение.

– Причина не хуже других. Мне необходимо где-то выплескивать негатив и сублимировать нерастраченное сексуальное желание.

– А трахаться не пробовал?

– У меня мама, – напомнил Тайн. – Моя мама – это как сифилис, только хуже, потому что от нее не лечат.

– Мужик, – запротестовал Гарст. – Я думаю, тебе нужно просто найти к ней подход.

– Тебе еще раз показать ее фотографию?

Ашер вспомнил, как выглядела мама Несправедливости, и передернулся. Он, разумеется, разного навидался на службе, но даже у его нервов был предел. Особенно после контузии.

– Не надо фотографии! – поспешно заверил Тайна Гарст. – Давай лучше посмотрим на положительную сторону вещей.

– Нет никакой положительной стороны, – вмешался Ашер, который к тому моменту напился как раз достаточно, чтобы начать философствовать. – Ее придумывают слабые люди, не готовые посмотреть в глаза истинной бездне порока вокруг нас.

– Знаешь, – задумчиво сказал ему Тайн. – Иногда ты полный поэт.

– А ты несправедливость, – не остался в долгу Ашер. – Но я же не говорю об этом вслух.

– А он полный облом, – Тайн ткнул в Гарста пальцем. – И что мы будем по этому поводу делать?

– Выпьем?

***

Несмотря на не слишком высокий уровень интеллекта, а во многом и благодаря ему, у Нагаша было множество положительных качеств: как, например то, что он не был ни подлецом, ни трусом, а являлся в противовес этому оптимистом. Он, как мы помним, нашел для себя положительные стороны отлета с Богами, и потому даже не пытался сбежать. Он вернулся в свою личную маленькую котопещеру, тщательно привел себя в порядок, аккуратно сложил свои нехитрые сокровища у стены – впоследствии личные подстилка, клубок и тапок Нагаша должны были отойти другим котоутам – и отправился к месту общего сбора стаи.

Гедо, Корус и остальные уже ждали его там.

– Ты проиграл мне клубок, – увидев Нагаша, радостно сказал Корус своему вождю. – Я же говорил, что ему не хватит мозгов попытаться бежать.

– Я просто не могу в это поверить, – ответил Гедо. – Все пытались. Все.

– Пап! Дядя Корус! А за мной от самой пещеры шли наши самые сильные охотники. Это так здорово, что ты назначил мне почетное сопровождение! Я чувствую себя особенным, спасибо, пап.

– Думаешь, он издевается? – спросил Гедо у Коруса.

– Твой сын? Вряд ли.

– Он и твой племянник тоже.

– Я стараюсь не вспоминать об этом. Мы, вождь, счастливее, когда наша память умеет отпускать болезненные воспоминания.

Что тебе нужно знать, дорогой читатель, Нагаш в принципе никогда не издевался, он просто был на это не способен. В самом крайнем случае он еще мог ударить лапой или покогтить чужую шкуру, но издевки просто не существовали в его мире.

И в его последующем вопросе не было абсолютно никакого второго дна:

– У тебя болит память, дядя Корус? Разве это возможно? У памяти ведь нет нервных окончаний.

Логическая цепочка, которая привела к этому вопросу, если тебе, дорогой читатель, интересно, выглядела так: услышав слова Коруса, Нагаш удивился, что воспоминания вообще могут болеть, потом пришла логичная мысль, что, раз Корус намного старше и мудрее, он не стал бы лгать, но и говорить глупости не стал бы тоже. А значит, он испытал это лично, и, соответственно, у самого Коруса память болела.

Если ты заметил в этой цепочке ошибку, я поздравляю тебя, ты определенно умнее самого тупого котоута.

Корус о выводах Нагаша не знал, и для него вопрос про память стал неожиданностью. Это, в общем-то, оказалось неважным, потому что ответил на него все равно Гедо:

– Не бойся, Нагаш, боги заберут тебя, и все пройдет.

– Ух ты, я настолько полезен? – надо признать, что, если бы Нагаш так шутил, можно было бы сказать, что у него неплохое чувство юмора. Но он не шутил. Впрочем, имелись у него и иные достоинства. Например, он был очень красивым.

За несколько отпущенных ему часов он несколько раз тщательно вылизал шкуру, с чувством поточил когти, и потому производил впечатление, даже на котоутов, которые привыкли к тому, что белоснежная, мягкая будто шелк шкура и загадочно переливающиеся, словно драгоценные камни, глаза – это норма.

Ступивший в круг сородичей Нагаш был без преуменьшения прекрасен, ветер легко ерошил его серебристую, переливающуюся, будто волосы в рекламе, гриву, бледное солнце котопланеты бликовало в радужке насыщенного синего цвета, а мощное, поджарое тело двигалось уверенно и плавно. Даже кисточка на хвосте блестела.

Именно эта кисточка и приковала к себе взгляды всех присутствующих самок и даже нескольких самцов.

Донеслось коллективное «урррр».

Гедо и Корус в нем не участвовали.

– Многоуважаемый вождь, – еще до того, как «уррр» полностью стихло, а Нагаш окончательно распушился от гордости, сказала одна из самок по имени Над'та. – Раз Нагаш прошел Испытание и теперь улетает навсегда, возможно, нам стоит позволить ему одно Спаривание.

– Или два, – немедленно вставила другая самка. – Ну, то есть сколько успеет.

– Ух ты! А можно? – обрадовался Нагаш. – Я с удовольствием! Пап, ты ведь разрешишь?

Ты этого, разумеется, не знаешь, дорогой читатель, но самки в стаях котоутов находятся в некотором роде над всей иерархией. С одной стороны, они тоже проходят Испытание и так же делятся на умных и не очень, но, с другой стороны, даже не очень умная самка в несколько раз ценнее среднего самца, потому что способна выносить потомка. Над'та, которая первой подала голос, помимо того что была совсем неглупа и находилась ближе к вершине иерархической лестницы, еще и являлась самой красивой самкой племени, и потому носительницей очень важных генов.

Гедо был глубоко разочарован, и, что еще хуже, он не мог даже просто отказать ей без веской причины, как какому-нибудь низшему члену стаи. Ситуация, судя по загоревшимся алчным глазам самок и некоторых самцов, была крайне неприятная. У Гедо как у вождя был свой способ бороться с неприятными ситуациями. Его универсальное решение выглядело так:

– А что скажет на это наш шаман?

После этого вопроса все взгляды дружно устремились на Коруса.

Тот, впрочем, не удивился. Они с Гедо знали друг друга уже много лет.

– Как шаман нашей стаи я даю согласие на одно единственное Совокупление для Нагаша, потому что признаю в нем действительно достойного котоута.

– Что ты несешь? – возмутился Гедо одновременно с тем, как обрадовались самки и Нагаш:

– Здорово, дядя Корус, а когда..?

– Однако же, – перебил тот, – так как больше чем на одно Совокупление у Нагаша просто не хватит времени, я считаю, что стать его парой должна самая красивая и умная самка. Что скажешь, вождь?

Как уже говорилось, Гедо и Корус действительно знали друг друга много лет, понимали с полуслова, и на самом деле было не сложно угадать правильный ответ:

– Конечно, шаман. Отличная идея. Пусть выйдет самая красивая и умная.

Самки шагнули вперед одновременно, посмотрели друг на друга, на Нагаша, и завертелось.

– Сука драная, ты отражение свое видела?!

– А ты вообще тупая как пробка!

– Сейчас я тебе шкуру так располосую, ты у меня неделю с подстилки не встанешь!

– А я... Да тебе!..

Как ты уже сам понимаешь, дорогой читатель, женская психология во многом универсальна, и не сильно отличается у людей и у котоутов.

Выяснение, кто же в действительности самая красивая и умная, очень быстро деградировало в обычную бабскую склоку с летающими повсюду клочьями шерсти и традиционным кусанием за все подворачивающиеся части тела.

Самцы, не лишенные инстинкта самосохранения, отступили назад и постарались сделаться как можно незаметнее.

То есть все, кроме Нагаша.

– Пап, – нерешительно позвал он. – А разве мы не должны их остановить?

– Это дело чести, – вместо Гедо ответил Корус. – Тебе не стоит в это лезть.

– Но они, кажется, всерьез когтят друг другу шкуры, – Нагаш прошелся мимо яростно катающегося по земле клубка из взбешенных самок и все-таки отошел подальше. – Вдруг кто-то пострадает.

– Лучше кто-то, чем мы, – просто ответил ему Гедо.

– О. А боги скоро прилетят?

Ответом ему стал низкий, нарастающий гул в воздухе, потом черный диск на мгновение закрыл яркое солнце котопланеты и принялся спускаться на площадку неподалеку от не обративших на это внимания самок.

– Вот и они, – радостно объявил Корус. – Идем, Нагаш.

– Да, – добавил Гедо, – лично мне не терпится покончить с этим побыстрее и отпраздновать то, что тебя наконец-то забрали.

***

Любой человек, который увидел бы Нидоу Граспера – пирата и контрабандиста – на улице, скорее всего был бы поражен тем, как благородно и возвышенно тот выглядит. Граспер, несмотря на гадкий характер, больше всего походил на воплощение воина света – то есть был высок, могуч и светился – но все это были его расовые достоинства. И они ни капли не перевешивали его личных недостатков – жадности, наглости и совершенно чудовищного чувства юмора. На самом деле любая из трех этих отрицательных черт могла бы стать роковой, но сгубила Граспера его привычка рассказывать анекдоты про прируанцев.

Планета Прирора, дорогой читатель, – это в общем-то окраина обитаемой Вселенной, и встретить прируанца где-нибудь на космической станции практически невозможно. Как ты сам понимаешь, идеальный объект для юмора – это кто-то, кто слишком далеко, чтобы дать в морду, а прируанцы, как правило, были достаточно далеко, и потому в анекдотах фигурировали часто.

В принципе, это и понятно, учитывая, как они выглядят. Типичный прируанец – это черный шар размером с баскетбольный мяч, с большими круглыми глазами и десятком щупалец, который парит в воздухе и совершенно не производит инфернального впечатления, несмотря на свой цвет. Прируанцы, как повсеместно известно, неплохие механики и навигаторы, но зачастую они не внушают страха, потому что – и это их расовая особенность – вообще не нападают в лоб, но это, дорогой читатель, не потому, что они добрые или миролюбивые, это потому, что они прирожденные предатели. Они всегда бьют в спину.

На корабле Нидоу Граспера прируанец был. Имя его не мог выговорить даже лингво-транслятор, а потому все звали его просто Гарсия, не подозревая, что это слово на Прироре входит в список запрещенных ругательств.

Тем не менее, Гарсия был довольно неплохим для монстра со щупальцами парнем, а потому не возражал и никогда не спорил. Он покинул свою планету в надежде справиться с генетически заложенным желанием предавать окружающих, и потому сдерживался как мог.

Увы, у любой выдержки есть предел.

– Смотрит как-то прируанец в зеркало и говорит: «Ух ты, а ко мне брат приехал», – сказал как-то Граспер в присутствии Гарсии, и засмеялся над собственной шуткой. Объективно говоря, дорогой читатель, хоть и не смешной, но это был еще не худший образчик его юмора. Тем не менее терпение Гарсии доломал именно он. Уже в тот момент Граспер был обречен.

Случилось это за три дня до того, как пиратский корабль вышел на орбиту котопланеты.

Как ты помнишь, дорогой читатель, котоуты очень харизматичные существа, и по факту им достаточно одного-единственного жалобного взгляда, чтобы представитель любой не лишенной чувства прекрасного расы тут же забыл обо всех собственных интересах и согласился бы на абсолютно любые условия. Однако же у пиратов свой способ уберечься от воздействия котоутской харизмы – а именно они общаются с котоутами в тепловых визорах. Котоут в таком визоре – это все еще очаровательное и очень милое сочетание тепловых пятен, но по крайней мере эти пятна не полностью отключают у представителя разумной расы мозги.

Гарсия – благодаря тому что летал с Граспером уже пятнадцать лет, в том числе бывал с ним и на котопланете – про визоры знал. И план, который пришел в его прируанскую голову, был прост до гениальности. Гарсия испортил визор.

И потому, когда он вышел из корабля и ступил на поверхность котопланеты, Граспер получил полный заряд котоутского очарования прямо в глаза. Никаких тепловых пятен – только белоснежная шерсть, прекрасные переливающиеся глаза и блестящие гривы.

– Мы рады приветствовать вас, боги, – церемонно поклонился Гедо, делая вид, что не существует никаких сцепившихся и ругающихся самыми грязными котоутскими ругательствами самок на заднем плане. – Привезли ли вы нам подарки, чтобы мы могли отблагодарить вас ответным даром?

– Я напомню, что мы договаривались на сто тридцать шерстяных клубков, сорок четыре коробки, пятьдесят подстилок и двенадцать пар тапок, – немедленно вставил Корус.

Граспер и хотел бы им ответить, но, увы, в тот момент он был на это просто не способен. Он замер, закаменел, не в силах поверить, что во всей Вселенной может существовать подобная красота.

За него ответил Гарсия:

– Мы все привезли, вот только нужно сначала проверить, соответствует ли ваш подарок нашему. Это он? – спросил он про Нагаша.

Гедо и Корус переглянулись, потому что у них как раз были сомнения, что Нагаша примут вместо платы.

– В некотором роде, да, – уклончиво сказал Корус. – А как именно боги собираются его проверять?

– Я могу подпрыгнуть и даже перекувыркнуться в воздухе, если потом вы дадите мне отдельный клубок, – тут же с энтузиазмом вмешался Нагаш. – А еще могу пробежаться вперед и назад.

– Не надо, – чуть-чуть придя в себя, подал голос Граспер, и, надо признать, просто вспомнить о том, зачем он прилетел, стоило ему огромного труда. – Вы получите все, что пожелаете. Нам не нужно никакой платы. Вы... вы так прекрасны.

– Все, что пожелаем? – не веря своему счастью, спросил Корус.

– Да!

– Все коробки, подстилки, клубки и тапки?

– Все, что есть на моем корабле! – пообещал Граспер, игнорируя то, как заволновались вокруг него подчиненные.

– Как здорово, пап! Значит, мне даже не придется улетать! – обрадовался Нагаш.

– А можно, мы поставим еще одно условие? – чувствуя слабину, спросил Корус.

– Все, что угодно!

– Все-таки заберите наш подарок с собой.

***

Меньше получаса спустя Нагаш уже сидел в специально отведенной для него силовой клетке на космическом корабле пиратов, и думал о том, какие же все-таки эти боги оказались странные, раз они летали на железных птицах и очень много спорили между собой.

На самом деле Нагаш просто не осознавал, что стал свиделем производственной драмы. Он только сидел в своей клетке и терпеливо ждал, чем все закончится.

А тем временем на капитанском мостике Гарсия пытался убедить всех окружающих в том, что Граспер невменяем. И надо признать, что он был прав, потому что котоутское влияние уже полностью промыло тому мозги. Проблема была в том, что Граспер перестал выглядеть неадекватным: как только Нагаша убрали из поля его зрения, он начал вести себя как обычно и отговаривался в лучших традициях зараженного космической чумой, а именно:

– Все со мной нормально.

Так как рассказать про испорченный визор Гарсия не мог, получалось только его слово против слова Граспера, который, хоть и был неприятной личностью с очень плохим чувством юмора, все еще оставался капитаном. Не трудно догадаться, чье слово перевесило.

Пираты разошлись по каютам, навигатор задал курс, а Гарсии пришлось признать, что его план сработал не так хорошо, как хотелось бы – Граспер сошел с ума без спецэффектов, пены у рта и требований освободить несчастного котоута, а потому не дал никакого повода к себе подкопаться.

Приходилось только смириться и ждать другого повода ударить в спину.

И, если бы не один-единственный просчет, дорогой читатель, Гарсия мог бы его дождаться.

Этот просчет заключался в том, что Граспер не стал никого и ничего откладывать, в своем безумии он отправился к Нагашу сразу после того, как разошлись остальные пираты. Неодолимое желание увидеть то прекрасное белое существо, что явилось ему на поверхности котопланеты, желание коснуться мягчайшей шерсти, заглянуть в бездонные глаза овладело им целиком.

И, предсказуемо, он пошел в трюм, где стояла клетка с Нагашем. Представь себе небольшую силовую клетку, представь трогательно свернувшегося в ней белоснежного котоута, положившего морду на лапы и задумчиво смотрящего вперед, взглядом преисполненным тоски и отчаяния. Именно это и увидел перед собой Граспер, потому что именно это он ожидал увидеть.

На самом деле ничего трагичного в Нагаше не было, он лег так, как ему было удобно, и размышлял о том, чем именно и как часто боги будут его кормить.

Услышав Граспера, Нагаш потянулся настолько, насколько позволяла ему клетка, сел, вежливо обернув лапы хвостом, и спросил:

– А можно мне клубок? Я понимаю, что они очень ценные, но вы ведь боги, у вас же их много.

Этот вопрос пронзил Граспера в самое эмоциональное и уязвимое из его трех сердец, потому что клубки и коробки все были оставлены на котопланете. Граспер представил себе, как ужасно, должно быть, этому удивительному белому существу оказаться в клетке, без малейшего понимания, что будет дальше, без надежды на свободное будущее и даже без клубка.

– У меня... – Граспер просто не мог прямо сказать ему «нет», и потому порылся по карманам, в надежде найти хоть что-нибудь. Он нашел лингво-транслятор, такую штуку, которая позволяет общаться с представителем любой разумной расы на его языке. – Вот, – сказал Граспер, просовывая транслятор между прутьями.

– Это клубок? – с сомнением спросил Нагаш, рассматривая транслятор под разными углами. Тот был круглым, маленьким, металлическим и на самом деле ничем не походил на клубок.

Главное сердце Граспера облилось кровью:

– Нет. Это подарок. Если ты проглотишь его, то будешь понимать все, что тебе говорят.

– Мне это не нужно, я и так умный, – беспечно ответил Нагаш, решив, что странная круглая штука повышает интеллект.

– Это переводчик, – как существо полностью попавшее под котоутское обаяние, Граспер подумал, что эта незамутненность по-своему даже мила.

– А он вкусный?

– Нет. Но он переводит, – тут же добавил Граспер. – Он очень полезный.

– Ладно, – не стал спорить Нагаш, обнюхал транслятор, потерся об него мордой, чем вызвал у Граспера неодолимое желание сделать «Ааах», и с истинно котоутским достоинством проглотил. – Я ничего не чувствую.

– Зато, если ты окажешься на другой планете, будешь понимать чужую речь. Это же здорово! – мысль о том, что ему не удалось порадовать это великолепное создание, буквально резала Граспера на части.

– Наверное. А я скоро окажусь на другой планете? – оживился Нагаш, уже представляя свои приключения.

Граспер сам себя загнал в ловушку:

– Ээ... не очень.

– А, жаль, – Нагаш понурился. – Ну ладно.

Будь Граспер адекватен, в своем нормальном состоянии циничного ублюдка с очень плохим чувством юмора, он обратил бы внимание на то, что котоут не так уж и расстроился. Но адекватен Граспер не был, для него один-единственный разочарованный взгляд Нагаша был как заряд бластера в сердце.

– Я изменю курс, и ты попадешь на новую планету! Обещаю, я все для тебя сделаю, только дождись меня. Все будет хорошо.

– А, ладно.

***

Вот так и вышло, дорогой читатель, что спятивший на почве котоутского очарования пират привел собственный корабль на Землю, но из-за того, что расчеты он делал впопыхах, параметры гравитации Граспер ввел ошибочно. И вместо того, чтобы зависнуть на орбите и оттуда уже под покровом невидимости спуститься в транспортной капсуле на поверхность, они вписались в планету на приличной скорости в окрестностях Детройта.

Дорогой читатель, когда я говорю про «приличную скорость», я имею в виду в космических масштабах. Большую часть команды Граспера и его самого падение убило на месте, а остальные изрядно пострадали, и единственным, кому по-настоящему повезло, стал Нагаш – его уберегла силовая клетка.

Он даже не сильно испугался, решив, что, наверное, в странной железной птице это нормально. Он размял лапы, насколько это было возможно, и позвал богов.

Вместо ответа его клетка щелкнула и исчезла. Нагаш, естественно, решил, что его таким образом куда-то зовут, и пошел смотреть удивительный новый мир.

Позволь, я поясню тебе принципы работы силовой клетки, дорогой читатель – она получает питание непосредственно от главного корабельного генератора, а тот в случае серьезной аварии консервируется сразу после того, как корабль перестает падать. Иными словами, после аварии клетка просто отключилась.

Нагаш вышел, вдохнул полной грудью странный, пропахший дымом воздух, оглядел перекореженный металл, в который обратился корабль, несколько близлежащих трупов и, решив, что, наверное, что-то просто пошло не так, потрусил прочь. Вдалеке он видел странные прямоугольные образования – на самом деле, дома Детройта, – очень похожие на коробки. Они влекли его неодолимо.