Текст книги "Эффект котика (СИ)"
Автор книги: Ольга Куранова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Эффект котика
Вся эта история, дорогой читатель, могла бы случиться совсем иначе, или не случиться вовсе, если бы Нагаш был немного умнее.
Кто такой Нагаш? – спросишь ты и будешь прав.
Нагаш – это котоут.
Ты никогда не задумывался, как велика и загадочна Вселенная? Миллиарды галактик плывут в необъятной, холодной пустоте – далекие и прекрасные.
И вот в одной из таких далеких галактик, ближе к центру, на планете очень даже земного типа и обитает древняя и благородная раса котоутов.
Поговорим про котоутов. Это хищные разумные существа, промышляющие охотой, рыбалкой и продажей себе подобных космическим пиратам.
Что же в них такого ценного, раз пираты готовы их покупать? – спросишь ты, и я отвечу: все дело в их внешности.
Дорогой читатель, представь себе белоснежного и очень стройного молодого льва, чья грива лоснится и переливается, будто волосы в рекламе. Представь, что у этого льва огромные, прозрачные, будто голубые топазы, глаза. Представь, какое это снежное существо на ощупь (что сделать совсем не сложно, если ты хоть раз в жизни гладил шиншиллу или хотя бы шубу из шиншиллы).
О, я знаю, зачем их продают пиратам, – вероятно, подумаешь ты, возможно предположив, что судьба проданных котоутов сходна с судьбой среднестатистической нутрии и в конце туннеля их ждет только шуба. Но ты будешь неправ.
Это только на нашей с тобой захудалой планете шкуры снимают с животных, в то время как вся остальная цивилизованная Вселенная синтезирует меха в генетическом преобразователе – такой большой колбе, в которую ты заливаешь аминокислоты, а потом достаешь заказанную органику – мех, мясо, кости или хитин – уже сформированной/нарезанной/обработанной так, как тебе нужно.
Но, видишь ли, дорогой читатель, можно синтезировать любую органику, но нельзя синтезировать харизму.
А котоуты – с их огромными, загадочно мерцающими голубыми глазами, с их невероятно мягкой белоснежной шерстью и завораживающей кисточкой на кончике хвоста – очень харизматичные существа.
Зачастую их используют для сетевой рекламы или в нелегальных клиниках тактильной терапии.
Дело в том, что достаточно выложить в межгалактическую сеть видео о том, как котоут трется мордочкой о вашего нового сверхсовременного андроида-уборщика, и не только видео в первые же полчаса наберет несколько тысяч миллиардов просмотров, но и востребованность андроида возрастет в разы. По крайней мере, пока компания-конкурент не выложит в сеть собственное видео.
В клиниках тактильной терапии котоутам нашли и другое применение. Дело в том, что продолжительный контакт с котоутом лечит любые нервные заболевания от контузии до паралича и от стресса до невроза – впрочем, совсем не бесплатно.
Тем не менее никто кроме пиратов не ведет дел с этой расой, потому что официально контакт с ней запрещен, а кото-планета объявлена межгалактическим Советом зоной карантина. Видишь ли, если бы не это, пришлось бы официально признать котоутов разумным дружественным видом – и принять одного их представителя в Совет. А я думаю, ты, дорогой читатель, и сам понимаешь, какие катастрофические последствия будет иметь котоут у власти: массовая истерия, смещение баланса сил, раскол политической власти…
Если они так опасны, почему же их еще не уничтожили? – спросишь ты, но дело в том, что никто не охотится на котоутов. Никто, даже пираты.
Единственная раса, лишенная чувства прекрасного настолько, что способна любить песни Джастина Бибера и причинить вред котоуту, – это мы, люди. А мы живем в другом секторе обитаемой Вселенной, и, к счастью, еще не придумали, как из него выбраться.
Итак, пираты не способны применить к котоутам силу, а потому они используют другой, не менее действенный способ получить желаемое – обмен. По себестоимости занятие это недешевое, потому что планета котоутов – такое же захолустье, как и наша с тобой Земля, просто расположенное чуть левее относительно культурного центра Вселенной. Собственно, из-за этого одно топливо на полет может обойтись дороже, чем небольшой подержанный космический корабль.
Котоуты ведут простой и довольно примитивный образ жизни, немногим сложнее, чем львы, на которых они похожи. Не подумай плохого, дорогой читатель, котоуты разумны, и их сознание на много веков опережает их развитие. Они практически не используют орудия труда, и, как следствие, все их немногие постройки и механизмы до крайности примитивны.
Посмотри на свою руку, дорогой читатель, видишь большой палец? Ты смотришь на основную и единственную причину, почему наша цивилизация превосходит в плане технического прогресса цивилизацию котоутов, чьи лапы не приспособлены ни для мелкой моторики, ни для обработки дерева/металла/камня. Лапа котоута – это лапа котика, а у котика свои ограничения, даже если он большой и разумный.
Пираты поставляют котоутам предметы роскоши, которые те не способны создать сами: клубки, картонные коробки, мягкие покрывала, которые так приятно мять лапами, шуршащие пакеты и тапки.
Зачем все это? – спросишь ты, но видишь ли, нам, людям, просто очень сложно понять то ни с чем не сравнимое чувство удовлетворения, которое испытывает котоут, когда переносит тапки из одного угла своего кото-жилища в другой. Или когда сворачивается клубком в картонной коробке.
И прежде, чем ты начнешь смеяться над наивностью их расы, позволь пояснить еще одну вещь – речь идет о предметах роскоши, которые даже для пиратов довольно сложно достать. Генетический преобразователь, безусловно, может легко синтезировать дерево или шерсть, но есть всего десяток планет, не считая Земли, где знают, как спрясть эту шерсть и свернуть ее в клубок. Планет, на которых производят картон, вообще всего четыре во всей цивилизованной Вселенной. Так что, можешь не сомневаться, котоуты не продешевили.
Вообще представители этой расы бывают умные – вожди и шаманы – и не очень. Умные котоуты находятся на вершине социальной лестницы, потому что сохраняют знания своего народа, а еще потому что поддерживают контакт с пиратами, а соответственно, владеют монополией на тапки и коробки.
В то время как глупые котоуты охотятся, ловят рыбу, стоят в очереди на получение личного клубка и, потенциально, рискуют оказаться в числе тех, кого отдают пиратам в качестве оплаты.
Религия котоутов объясняет это так: когда-то давным-давно боги на летающих кораблях спустились с небес и были поражены красотой котоутов. Боги умоляли котоутов лететь с ними, к звездам, и завлекали удивительными подарками: мягкими подстилками, которые так приятно мять, клубками и коробками.
Самый мудрый котоут того времени сказал, что готов отдать одного сына из своей стаи в благодарность за подарки, но сначала должен решить, который из котоутов достоин. И было испытание, и испытание указало, кто полетит с богами.
И с тех пор раз в десять лет боги снова привозят подарки и забирают самого достойного, избранного котоута.
Собственно, дорогой читатель, эта версия событий почти не пострадала во время редакции, если не считать того, что пираты, разумеется, не боги, а слово «достойный» не вполне точно характеризует того, кто улетает с ними.
Что тебе надо знать, дорогой читатель: шаманы котоутов – довольно ушлые и расчетливые существа, и они решили, что, раз уж пираты все равно согласятся на любого сына стаи, который выглядит здоровым, можно отдать им котоута с самого социального дна. Как ты помнишь, иерархия этой расы строится на интеллекте, и внизу находятся самые тупые особи.
Ум котоута определяется во время Испытания, а проходит оно так: молодого члена стаи впускают в специально отведенную для этого комнату, в конце которой огромные двойные двери, а на полу стрелка в их сторону. На дверях, на уровне глаз, надпись: «Приложи лапу и проходи», а под надписью отпечаток лапы. Как ты уже, наверное, догадался, чтобы двери открылись, нужно приложить лапу к отпечатку.
Как? – спросишь ты. – И все?
Почти: над дверьми, так высоко, что не допрыгнуть ни одному котоуту, в качестве отвлекающего элемента висит ключ.
Так вот, тот котоут, который сообразил, что нужно сделать, последним, и отправляется к звездам, рекламировать всякую ерунду по сети или лечить неврозы в клинике тактильной медицины.
До Нагаша – героя нашей истории – абсолютный рекорд котоутского скудоумия составлял 2 часа 15 минут, и долгие годы оставался беспрецедентным.
Когда Нагаш проходил Испытание, тест пришлось прервать.
Когда через двое суток шаман приказал все-таки открыть комнату, он и сопровождавший его вождь обнаружили внутри Нагаша с ключом в зубах, безуспешно пытавшегося найти замочную щель. К слову, каким образом Нагаш вообще сумел добраться до ключа – и по сей день остается тайной народа котоутов.
– Ну что ж, – после непродолжительного молчания сказал шаман Корус вождю стаи Гедо, – полагаю, мы нашли идеальный подарок богам, мой вождь. Если бы я мог, я отдал бы его дважды.
– Отец! Дядя Корус! – счастливо воскликнул Нагаш при виде вождя и шамана. – Не волнуйтесь! Я почти понял, что нужно делать!
– Думаешь, боги дадут за него хотя бы клубок? – с сомнением спросил вождь Гедо – отец Нагаша и брат шамана.
– Я думаю, что сам дам клубок, лишь бы они его забрали.
– Сейчас, пап! Я уже почти запихнул этот ключ под дверь. Уверен, на сей раз должно получиться.
Последующие несколько минут Гедо и Корус молча наблюдали за душераздирающими попытками Нагаша открыть дверь.
– На самом деле, – неуверенно сказал в конце концов Гедо, – мой сын не так уж плох. У него большое сердце, и он прекрасный охотник.
– Ну да, – мрачно подтвердил Корус, не сводя с Нагаша взгляда. – Очень целеустремленный.
– И он самый красивый сын стаи за последние три поколения, – все так же с сомнением продолжил вождь. – Посмотри, как блестит его шкура.
– Пап! А ты знал, что тут на двери надпись «Приложи лапу и проходи»? Что бы это могло значить?
– Меня больше ослепляет его интеллект, – ответил вождю Корус.
– Эээ, – явно чувствуя себя неуютно, протянул вождь Гедо, – давай просто надеяться, что боги не поручат Нагашу ничего… невозможного.
– Да, – ехидно подтвердил Корус. – Например, приложить лапу под надпись «приложи лапу».
***
В то время как Нагаш проходил Испытание, на нашей Земле тоже происходило немало интересного.
В городе Детройте, в одном из неблагополучных – даже по меркам этого города – районов, некий одетый в неприметную темную одежду мужчина подозрительной наружности вот уже полчаса безуспешно пытался вскрыть замок табачного магазина.
С крыши двухэтажного дома напротив за мужчиной внимательно наблюдала загадочная фигура.
Чтобы не наводить туману, я поясню сразу: фигура принадлежала Лео Ашеру, бывшему полковнику Американской Армии, списанному со службы по состоянию здоровья. Ашер служил в специальных войсках, пока, во время миссии в Южной Корее, не подорвался на мине, получив серьезную контузию. После он начал видеть мертвых людей и проявлять признаки острого параноидального психоза, но согласись, дорогой читатель, это не повод выгонять человека из Армии.
К сожалению, начальство Ашера решило иначе, и, как только были улажены все бюрократические подробности, наш герой оказался в Детройте, совершенно один, без связей, цели в жизни и работы.
Впрочем, на тот момент деньги у Ашера были. У него были деньги, оставшаяся в наследство от матери крохотная квартирка и острая паранойя, которой хватило бы на десяток контуженных полковников.
Впервые за последние двенадцать лет жизни Лео Ашер остался совершенно безоружен, и это напрягало его намного больше, чем мертвые люди вокруг. Обычно в боевиках отставные военные умудряются каким-то образом, уходя со службы, прихватить с собой целый склад с боеприпасами, которых, видимо, никто не хватился, но, видишь ли, дорогой читатель, Ашер даже мысли никогда не допускал, что может вылететь из Армии иначе, как в цинковом гробу. И потому единственным оружием, доступным ему после увольнения, стал кухонный нож. Я, как и ты, не хочу недооценивать мощь кухонного ножа, но Ашер счел его плохой заменой АКМ-47.
Будь у отставного полковника правильные друзья, проблема решилась бы очень просто, но у Ашера вообще не было друзей, потому что в жизни его, как правило, не интересовало ничего, кроме службы.
Детройт, дорогой читатель, замечательный город. Давай поговорим о его законах. После того, как там упразднили полицию и ввели запрет на оружие для гражданских, достать подпольную пушку без соответствующих связей стало примерно так же просто, как сделать сальто на трехколесном велосипеде.
А все потому, что власти Детройта нашли очень простой и дешевый способ контролировать преступность – они узаконили супергероев. И с тех пор, как это произошло, каждый совершеннолетний гражданин США, независимо от состояния здоровья, послужного списка или наличия судимостей, получил возможность творить правосудие на улицах Детройта, если перед этим купит лицензию супергероя за сто пятнадцать долларов – и если сдаст пойманного правонарушителя в Пункт Приема Преступников живым, потому что Пункт Приема Преступников – это, к сожалению, все что осталось от полиции Детройта.
Думаю, дорогой читатель, ты и сам теперь понимаешь, почему жилье в этом городе такое дешевое.
Но давай вернемся к Лео Ашеру и его кухонному ножу. Оба очень быстро поняли, что вместе надолго, потому что найти другое оружие отставному полковнику в первые три месяца не удалось.
И тогда Ашер решил стать супергероем – так у него оставался ничтожный шанс однажды отобрать хотя бы шокер у уличного хулигана.
Именно это и привело к тому, что два года спустя, так и не разжившись шокером, но кое-как втянувшись в геройскую работу, Лео Ашер – Человек-Поэт – сидел на крыше и смотрел, как возится с замком подозрительный мужчина в темной одежде.
Давай сразу расставим точки над «и», дорогой читатель: Ашер ненавидел стихи, и его не кусал радиоактивный поэт. Просто сама по себе лицензия на супергеройскую деятельность стоила сто пятнадцать долларов, а вот за возможность выбрать себе геройское имя и образ самостоятельно нужно было доплатить еще сто тысяч.
Лео Ашер ушел из армии не самым бедным человеком, но таких денег у него не было. И он разделил судьбу всех недостаточно богатых героев – получил свой приговор у Генератора Случайных Образов в Департаменте Геройской Политики.
Согласно договору и лицензии Ашер обязан был пользоваться закрепленным за ним геройским именем и подстраивать свое поведение под предписанный образ Человека-Поэта.
И ты, дорогой читатель, даже представить себе не можешь, как ужасен был тот образ. Начнем с костюма: Человек-Поэт носил черное трико, поверх которого надевал белые плавки, исписанные цитатами из Блейка сзади и сонетами Шекспира спереди. Лицо Человека-Поэта скрывала белая узкая полумаска, а на груди красовалась дешевая посеребренная брошь-перо. А чтобы весь костюм не казался слишком скучным, тот безумный дизайнер, который его придумал, добавил к ансамблю цветовой акцент – неоново-желтые резиновые сапоги.
Полагаю, можно не объяснять, что отставной полковник Ашер ненавидел этот костюм почти так же сильно, как стихи, которые, согласно договору на геройскую деятельность и лицензии, обязан был декламировать.
Лео Ашер, при всех его достоинствах – а их у полковника спецподразделения, пусть и в отставке, было немало, – писал очень хреновые стихи:
Смирись, злодей, бесполезно орать,
Я пришел тебя покарать!
И это был еще не худший пример его поэзии.
Вот, например, еще:
Ты воскликнуть успеешь «ой»,
А я ударю тебя ногой!
В его оправдание несколько раз Ашер пытался использовать в геройской речи чужие стихи, но ему пришлось прекратить это делать, когда Человек-Плагиат пригрозил, что подаст на него в суд за воровство чужого образа.
Стихи самого Ашера, мало того что были ужасны, еще и стоили своему создателю творческих мук, сравнимых разве что с пыткой каленым железом.
С тех пор, как судьба и Генератор Случайных Образов сделали его Человеком-Поэтом, Ашер убивал на написание плохих стихов не меньше часа в день, и каждый раз это было мучительно. Мучительнее было только заставлять себя не отлынивать и действительно что-то придумывать. Как правило, он сочинял стихи, когда больше не мог находить для себя отговорок отложить это на потом, то есть во время работы или непосредственно перед ней.
Как, например, в тот момент, когда он сидел на крыше и наблюдал за подозрительным мужиком, пытавшимся вскрыть замок.
Я пришел сражаться за Справедливость…
Мне не нужна…
«Гадливость»? «Бодливость»? «Сопливость»?
С рифмами у Ашера всегда были особенные проблемы.
– И кого же я здесь вижу? – а еще у него всегда были особенные проблемы с другими супергероями.
Дело в том, что оплату герои в Детройте получают только за предоставленных преступников, после того, как суд признает тех виновными. То есть мало того, что деньги выплачиваются не всегда и с огромной задержкой, но еще и сама система поощряет нездоровую конкуренцию.
– Не может быть, – пока мы отвлеклись, на крышу выбрался высокий поджарый супергерой в желто-малиновом костюме, и устроился рядом с Ашером. – Здравствуй, Человек-Поэт. Какая встреча. Я написал бы по этому поводу пару строк, но не хочу отбирать у тебя хлеб.
– Иди нахер, Мистер Несправедливость, – мрачно огрызнулся Ашер, уже прекрасно зная, что последует дальше.
Он был прав:
– А разве ты не должен говорить стихами?
Эта фраза с огромным отрывом лидировала в списке вопросов, которые задавали Человеку-Поэту при встрече, и, как правило, приводила Ашера в состояние почти неконтролируемой ярости.
– Так что ты там говорил? – непроизвольно посягая на образ Капитана-Самоубийцы, продолжил Мистер Несправедливость. – Я, похоже, тебя не расслышал.
Ашер заскрипел зубами, пытаясь придумать достойный ответ, и, наконец, выдал:
– Заткнись, Мистер Несправедливость,
Иначе получишь в…
– Куда? – заинтересовался тот. – Не томи, мне крайне интересно, куда же я «получу».
«В морду ты получишь, – мрачно подумал Ашер. – Желтым резиновым сапогом. Жаль, я не додумался наступить им в говно по дороге на работу».
Ответить так ему не позволяли договор и лицензия, зато, по крайней мере, эти мысли подсказали ему рифму:
– Заткнись, Мистер Несправедливость,
Иначе получишь в гадливость, – сымпровизировал Ашер.
Воцарившееся после гробовое молчание нарушали звуки проезжавших по соседней улице машин и приглушенные ругательства подозрительного типа внизу.
– Знаешь, Человек-Поэт, – прочистив горло, сказал, наконец, Мистер Несправедливость, – иногда я думаю, что, если бы ты издавал свои стихи, я бы их купил. Потому что такой шлак должен быть увековечен.
Ашер ничего не ответил ему, потому что не знал, как вымучить из себя подходящие строки. Все его творческие силы ушли на рифму «несправедливость-гадливость».
Подозрительный тип у табачного магазина напротив продолжал копаться с замком. А потом еще и еще.
Ашер и Мистер Несправедливость все это время внимательно за ним наблюдали.
Час спустя Несправедливость все-таки спросил:
– И давно он там возится?
Вопрос, дорогой читатель, был очень важным. Дело в том, что супергерои по законам Детройта имеют право применять силу только к преступникам уже совершившим правонарушение. То есть Ашеру и его коллеге приходилось сидеть и терпеливо ждать, пока действия подозрительного мужчины в темной одежде превратятся хотя бы в незаконное проникновение, потому что на тот момент они не тянули даже на вандализм.
– Полтора часа, – угрюмо отозвался Ашер, мысленно поклявшись себе, что если мудак потребует от него еще один стих, то получит желтым резиновым сапогом в морду.
Но, видимо, какие-то зачатки чувства самосохранения у Мистера Несправедливости были, потому что он только спросил:
– Скажи, а этот мужик не кажется тебе смутно знакомым?
Ашер равнодушно пожал плечами, потому что ему было на самом деле все равно, какого преступника ловить, но потом все-таки присмотрелся.
И то, что он увидел, заставило его вскочить с места и настроиться на очень серьезный разговор по душам с мудаком в темной одежде.
– Ну и какого хрена? – спросил Ашер уже на земле и в двух метрах от незадачливого грабителя.
Тот обернулся, неприятно усмехнулся и сладким голосом произнес:
– И кого же я вижу? Человек-Поэт и Мистер Несправедливость. Я тут уже полтора часа пытаюсь открыть магазин моей тетушки, она попросила ей спичек принести, а вы все не подходите, все не здороваетесь.
– Сейчас я тебе такие спички… – начал Ашер, но Мистер Несправедливость зачем-то перебил его и сказал:
– Здравствуй, Человек-Облом, рады тебя видеть.
– Просто Облом, пожалуйста, – попросил тот и повернулся к Ашеру. – А разве он не должен говорить стихами?
– Я просто не дал ему дорифмовать. Давай начистоту, какого хрена ты тут делал?
– Давай начистоту, – согласился Облом. – Я отвлекал вас, неудачники, на себя, пока моя команда ловит настоящих бандитов.
– Давай начистоту, за такое можно больно получить по лицу.
– Давай начистоту, у тебя пороху не хватит мне по лицу съездить.
– Давай начистоту, ты еще не видел в действии ни меня, ни мой порох.
– Давай начистоту, клал я на тебя и твой порох.
И вот этот интеллектуальный обмен мог бы продолжаться еще довольно долго, если бы не вмешался Ашер, который неожиданно даже для себя продекламировал:
– Ты мудак, Человек-Облом,
Я засуну тебе в жопу лом.
После снова воцарилась та звенящая, удивительная тишина, которая часто воцарялась после стихов Человека-Поэта, потому что, как правило, в первые несколько секунд после того, как Ашер выдавал очередной шедевр, окружающие даже не знали, как на него реагировать.
– Знаешь, – сказал, наконец, Облом Мистеру Несправедливости, полностью позабыв, о чем они говорили до этого, – теперь я понимаю, почему в первый раз ты не дал ему дорифмовать.
Такие моменты Лео Ашер просто ненавидел.
– Ужасно, да? – сочувственно поддакнул Мистер Несправедливость. – Знаешь, я раньше даже не верил, что так бывает.
Редко, но иногда все-таки Ашеру случалось вдруг неожиданно и совершенно спонтанно выдать стихи, и такие моменты пугали его намного больше, чем паранойя и мертвые люди вокруг.
– Черт, это вообще какой-то запредельный уровень, – Облом устало потер лицо и перевел сочувственный взгляд на Ашера. – Думаешь, это лечится?
Дело в том, что Ашер никогда не мог предугадать эти творческие припадки, и ему часто мерещилось, что это Человек-Поэт понемногу оформляется в самостоятельную личность и пытается забрать контроль над его телом.
– В свободное от геройства время, – ответил Облому Несправедливость, – я работаю психотерапевтом. И я точно знаю, что такое не лечится.
Каждый стихотворный припадок Ашера всегда заканчивался одинаково. Окружающие забрасывали все свои предыдущие дела и начинали жалеть или глумиться. Глумиться или жалеть, третьего было не дано.
– И что делать? – спросил Облом.
– Думаешь, мы можем что-то для него сделать? – ответил вопросом на вопрос Несправедливость.
– Так, чтобы нас не посадили за убийство? Вряд ли.
Ашер этой реакции не понимал. Он знал, что пишет паршивые стихи, но он вообще ненавидел стихи. Кому какая была разница, если Человек-Поэт был хреновым поэтом? Это еще не было поводом смотреть на человека с такой жалостью, словно его жизнь кончилась не начавшись. Вот только переубедить окружающих не удавалось.
И когда Ашер сталкивался с такой жалостью, у него просто опускались руки.
– Эй, Поэт, – осторожно, словно говорил с умственно отсталым или самоубийцей на крыше, обратился к нему Облом. – Слушай, мужик, извини за… вообще извини, я не знал, что с тобой… ну… поэзия.
– Неизлечимая поэзия, – поправил Несправедливость.
– Точно, неизлечимая поэзия. Давай я куплю тебе выпить.
– Я не хочу пить, – мрачно огрызнулся Ашер, хотя на самом деле такие ситуации всегда вызывали у него желание надраться в хлам.
– Тебе надо, Поэт, – глядя на него с еще большей жалостью, сказал Облом. – Ты даже не представляешь, насколько тебе надо.
***
– Нет, пап, мне все-таки кажется, что мы упускаем что-то важное, – пока Лео Ашер и его новые геройские знакомые напивались в баре, вождь Гедо открыл две вещи: двойные двери с отпечатком лапы и тайну Испытания своему сыну. Ни то, ни другое Нагашу не понравилось. – Ведь если двери открываются простым нажатием лапы, зачем вешать над ними ключ?
Речь шла о ключе, который Нагаш, к слову, так и не выкинул.
– Иногда ключ – это просто ключ, – устало ответил ему Гедо, жалобным взглядом прося поддержки у Коруса. К несчастью для вождя, Корус прекрасно понимал, что, пока жизни Нагаша ничего не угрожает, можно постоять в сторонке. Он знал, что совсем скоро Гедо неизбежно пройдет стадию «разочарованное смирение» и перейдет к «неконтролируемой ярости». И только тогда собирался вмешаться. – Этот ключ ничего не значит.
– Но дядя Корус всегда говорил, что клубок – это всегда больше, чем просто клубок.
Именно вот такие вещи обычно и выводили Гедо из себя:
– Ключ – это не клубок, Нагаш, – сквозь зубы рыкнул он. – Ничего общего.
– И то и другое начинается на «к», – с невинным энтузиазмом существа, не осознающего, что находится в смертельной опасности, ответил ему Нагаш.
Обычно Гедо снисходительно относился к чужой тупости, но даже у его терпения был предел. Тем более что этот предел подтачивался с самого рождения Нагаша.
Грива у вождя встала дыбом, когти выскочили сами собой, проскрежетав по каменному полу коридоров, ведущих к комнате Испытаний, и Гедо зарычал:
– Слушай сюда, ты, пухнатый выкидыш грязной шкуры, я..!
Как Корус знал по опыту, примерно на этом моменте требовалось вмешательство шамана и мудрый совет. Обычно он все равно не вмешивался,
руководствуясь принципом «ты это породил, тебе с ним и разбираться», но на сей раз на кону стояла судьба клубков:
– Боги скоро прилетят, – напомнил он, ненавязчиво оттесняя Гедо в сторону. – Ты не можешь портить ему шкуру.
– Кому? – не понял Нагаш.
– Тебе, – ласково пояснил Корус. С Нагашем он обычно предпочитал пояснять некоторые вещи сразу.
– Мы же говорили о ключах и клубках, дядя Корус. При чем здесь боги и зачем папе портить мне шкуру? Вы сегодня оба какие-то нервные. Подумайте о хорошем, скоро у нас будут новые клубки и коробки, а еще тапки и подстилки. Пап, я ведь был хорошим охотником, и много добычи принес в стаю, можно мне будет взять себе тапок? Хотя бы один, я буду хорошо о нем заботиться.
– Нельзя! – рявкнул Гедо.
– Почему? Ты что, все еще злишься из-за теста? Но, пап, это испытание очень глупое. Если двери открываются одним прикосновением лапы, зачем вешать ключ? И потом, ведь не бывает же ключа без замка. Может быть, этот ключ не открывает те двери, но какие-то двери он же обязательно открывает. Когда я найду их, я смогу пройти Испытание своим собственным способом! Я не сдамся!
Как уже упоминалось, при общении Гедо с сыном эмоциональное состояние вождя часто курсировало между двумя неизменными стадиями: «неконтролируемой яростью» и «разочарованным смирением». Несколько абзацев назад ты наблюдал переход из последней в первую, дорогой читатель, теперь можешь понаблюдать за обратным процессом, потому что именно последняя фраза Нагаша полностью сломила дух Гедо и показала ему всю тщетность и непродуктивность ярости.
Вождь жалобно мяукнул, понимая, что никогда, ни логикой, ни когтями не пробьется к собственному сыну, и приложил лапу к морде в межвидовом жесте, который у нас называется «фейспалм»:
– Корус, мы не можем как-нибудь связаться с богами, чтобы они прилетели побыстрее?
– Нет, мой вождь, – сочувственно ответил ему тот.
– А зачем? – невинно поинтересовался Нагаш.
Решив пожалеть твои нервы, дорогой читатель, я не стану пересказывать, как Нагашу объясняли, что вскоре он отправится к звездам. Тем более что описать это можно одним единственным словом «долго».
– Значит, ты собираешься обменять меня на клубки и коробки? – наконец в последний раз уточнил Нагаш.
– Еще тапки и мягкие подстилки, – уточнил Корус.
– Еще как собираюсь, – подтвердил Гедо.
– О. Понятно, – Нагаш очень редко выглядел настолько обескураженным, но когда выглядел, то представлял из себя воплощение трехметрового пушистого котячьего непонимания. – Мне нужно подумать об этом. Можно я прилягу клубком ненадолго?
Прежде, чем ты начнешь умиляться этой фразе, дорогой читатель, позволь пояснить – поза, в которой лежит котоут, имеет важное социальное значение. Это не просто поза, в которой «котику нравится спать», это послание для всех окружающих. Клубки – это краеугольный камень котоутской жизни, значение клубка – во всех его проявлениях – почти сакрально. Если котоут ложится клубком, потревожить его или обратиться к нему – это такое же нарушение этикета, как заговаривать с человеком во время молитвы. Естественно, что в присутствии вождя и шамана Нагаш не имел права просто плюхнуться на пол и поразмышлять о своей жизни и будущем.
С другой стороны, отказать котоуту в возможности свернуться клубком в мирное время без веской на то причины – это неодобряемая обществом жестокость, поэтому Гедо нехотя ответил:
– Можно.
Ты, дорогой читатель, возможно, считаешь его бессердечным и напрочь лишенным родительской заботы, но, видишь ли, на самом деле котоуты сохраняют родственные связи только до тех пор, пока младший котоут не начинает охотиться сам, становясь пусть и не полноправным, но все же самостоятельным членом стаи. Так что Нагаш называл Гедо отцом, а Коруса дядей скорее по привычке. И не имел права ничего требовать ни от того, ни от другого, опираясь на родство. Так же, как и Корус с Гедо, принимая решение отдать Нагаша пиратам в обмен на клубки и коробки, делали это не как его отец и дядя, а как вождь и шаман его стаи.
Пока Нагаш думает, дорогой читатель, давай я расскажу тебе о нем поподробнее. Нагаш по сути был идеальной иллюстрацией того, что природа не терпит дисбаланса. Ты пока видел в нем только туповатого котоута, в то время как его интеллект как раз и был противовесом всем остальным качествам. Начнем с того, что Нагаш действительно был великолепным охотником, не просто хорошим – великолепным: быстрым, и ловким, и сильным. Прямолинейным, пожалуй, зато очень целеустремленным. Даже по меркам котоутов он был красив – удивительно красив, от кончиков белоснежных ушей до серебристой кисточки хвоста. При этом Нагаш не был ни заносчивым, ни высокомерным, чтил своих вождя и шамана, неожиданно неплохо рифмовал слова под настроение, заботился о других членах стаи и, как это часто случается с не очень умными существами, умел радоваться жизни в самых разных ее проявлениях. Ему потребовалось не так уж и долго лежать клубком, чтобы примириться с тем, что жизнь ведет его к звездам.
