Текст книги "Стальная дева (СИ)"

Автор книги: Ольга Куранова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Он сглотнул:

– Об этом разговоре... она тоже узнает?

– Не сразу. Рьярра сейчас на Герии. Пройдет не меньше суток, прежде, чем она сможет прочитать в тебе этот разговор.

Ну что ж, Эйн не был идиотом, и понимал, что за этим последует.

Рьярра не должна была узнать о его встрече с Марой. И предотвратить это можно было только одним способом.

Очень хотелось попросить: только не кнутом. Не убивай меня кнутом.

Он много раз представлял, как его убьет кто-нибудь из герианцев – ну, логичная смерть, вполне ожидаемый вариант. И представлялось, что Эйн будет острить до самого конца. Скалиться сукам в морды пока не сдохнет как герой. Чтобы на Земле запомнили и гордились. Чтобы знали, что даже в это поганое время можно жить и умереть достойно.

Но не получалось выдавить из себя даже ухмылку, и никакая острая фразочка напоследок не придумывалась.

Эйн молчал и огромного труда стоило не просить. Не о пощаде, конечно. О последнем милосердии.

О быстрой смерти.

– Ты жертва, – сказала вдруг Мара. – Ты не виноват в том, что Рьярра забрала у тебя.

– Но это меня не спасет, – ответил он. Посмотрел ей в глаза, подумал, что в буквальном смысле смотрит в глаза своей смерти. Даже фыркнул от смеха, от того какая тупая была мысль.

И в голове всплыли слова из старой песенки "У смерти красивые глаза".

Ну да, красивые.

Мара помолчала, погладила полоски на рукояти, и большого труда стоило не вздрогнуть. Да что там, не трястись от ужаса и то было тяжело.

– Ты достойный боец и ты важен для Сопротивления. После смерти Меррика, ты один из немногих, кто удерживает ваше движение от раскола.

– Я не настолько всем нужен.

Но она была права, он был нужен. По крайней мере пока.

К несчастью для Земли и для Льенны Элеры, которой, если верить Маре, Сопротивление тоже было нужно.

– Есть и другой путь. Тебе не обязательно умирать, – Мара сплела и расплела пальцы, склонила голову, спокойно его осматривая. – Я не могу убрать метку, но могу заменить ее своей, полноценной. Я сильнее Рьярры, если ты примешь мой знак, ее связь с тобой исчезнет.

Эйн вспомнил все, что пережил в плену у Стальной суки и ответил:

– Нет.

– Не отказывай мне сразу.

– Ни за что. Нет, будь я проклят, нет. Никогда. Лучше сдохнуть.

Но она могла его заставить, применить свои фокусы, швырнуть на колени, как Рьярра. И снова было бы больно и погано, и какая-то извращенная, абсолютно больная часть внутри Эйна получала бы удовольствие, и еще много месяцев после тянуло бы блевать от одного взгляда на себя в зеркало.

Его затрясло, и Эйн дал себе слово – если Мара скажет что-нибудь еще, пошевелится, сделает хотя бы одно крохотное движение в его сторону, он нападет. И чего бы это ему не стоило сдохнет до того, как она...

Она молчала и не шевелилась, будто почувствовала что-то.

Эйн ждал удара, но его не было. Ничего не было, и в конце концов пришлось заговорить первым:

– Нет.

Мара покачала головой:

– То, что с тобой случилось неправильно. Ты жертва, – зачем-то снова повторила она. И было до абсурда смешно от этих слов. Жертва, надо же. Он – боец Сопротивления, солдат, взрослый мужик – и жертва. А потом Мара добавила. – Но ты не единственная ее жертва. Будут еще, много, намного больше, чем раньше. Если ты позволишь ей себя сломать.

Это так хорошо, так правильно звучало, что Эйна тошнило от этой правильности:

– К блясте тебя и твою мораль.

– Я предлагаю тебе не мораль, – спокойно ответила она. – Я предлагаю настоящую метку, которая не причинит боли. Еще помощь и время, чтобы укрепить Сопротивление, – она склонила голову набок, словно искренне пыталась понять и не могла. – Я предлагаю мало?

– Мне не нужна помощь. Я только хочу выжечь вас всех как заразу.

Но мертвый он был для Земли бесполезен, и мысль об этом разъедала внутренности кислотой. Раньше только эта мысль помогала Эйну вставать по утрам. Отгоняла отравленные мысли о том, чтобы выстрелить из игольника себе в висок и покончить со всем.

А теперь она загоняла его в ловушку.

– Дай мне поцеловать тебя, – спокойно предложила ему Мара. – Один поцелуй, чтобы ты мог принять решение. Если после мысль о моей метке будет тебе невыносима, я убью тебя. Быстро и не больно. Ты ничего не успеешь почувствовать.

Наверно, до войны с герианцами Эйн огрызнулся бы в ответ, а теперь внутри от ее слов разжимался стальной кулак, скрутивший внутренности. И поднималась волна благодарности. Потому что Мара предлагала ему милосердие. Быструю смерть – Эйн теперь знал, какая это на самом деле роскошь.

Один поцелуй был невысокой платой.

– Хорошо, – ответил он и зачем-то повторил. – Хорошо, только сдержи слово. И убери кнут.

– Сдержу, – она отложила кнут, и Эйн почувствовал присутствие ее силы у себя в голове. Едва уловимое давление, которое не причиняло ни боли, ни дискомфорта. Мара понимала, что он мог напасть и не оставляла ему шанса. Как жаль, что она не оказалась дурой.

Эйн облизнул губы, сделал глубокий вдох. Внутри бился какой-то неправильный, будто бы чужой страх.

Нельзя, Рьярра будет в ярости. Эйн должен принадлежать только ей.

Этот страх бесил до красной пелены перед глазами.

– Я не сделаю больно, – пообещала ему Мара и поцеловала.

Ощущение неправильности прошило до кончиков пальцев: нет, он не имеет права, он не должен. А потом лопнуло как струна и остался только теплый, мягкий контакт губ. Ощущение чужого присутствия, от которого Эйн уже успел отвыкнуть. Он так долго был один на один со своими кошмарами, с чувством вины, стыдом. А теперь кто-то был рядом, и впервые за бесконечные два года все, что делала с Эйном Рьярра не имело над ним власти. Он был с другой женщиной.

Руки сами притянули Мару ближе, Эйн наклонил голову, углубляя поцелуй. Не имело значения, что она была герианкой, и то, чего она от него хотела – Эйн целовал ее и на короткий момент все исчезло.

И возбуждение – темное, жгучее, которое разливалось по телу – Эйну нравилось.

Мара запустила пальцы в его волосы, погладила короткий ежик на затылке – щекотно и приятно, и отстранилась.

– Я не Рьярра. Со мной все будет иначе.

Он мотнул головой, чтобы прочистить мысли:

– Что ты со мной сделала?

– Я тебя поцеловала.

– Что дальше?

– Я заберу тебя себе.

Эйн прикрыл глаза, коснулся укуса Рьярры, который все еще пульсировал под одеждой и спросил:

– Если я соглашусь, поможешь мне ее уничтожить?

Больше, чем победить, чем избавить Землю от герианцев, Эйн хотел освободиться от стальной суки, от всего, что было с ней связано: от кошмаров, чувства вины, от стыда и отвращения. От одиночества, которого он не осознавал, но которое его мучило.

– Да, – просто ответила Мара.

– Забирай.

Она встала, аккуратно стянула перчатки, бросила на кровать и отступила на шаг. Почему-то показалось, что она нервничала. Эйн подумал об этом и едва не рассмеялся. С чего бы Маре, правда, было нервничать? Она ничем не рисковала и в любой момент могла передумать.

– Раздевайся, – приказала она. Не попросила, даже не сказала. Эйн отлично разбирался в приказах, Стальная очень их любила. Но от приказов Рьярры мутило, выворачивало наизнанку от страха и отвращения. От того как говорила Мара внутри проскакивали электрические разряды.

Да, он ее хотел. Слишком давно не был с женщиной. И Мара была красивой – несмотря на маску, на герианскую кожу. Можно было не врать себе: если бы он встретил ее в баре, давно, еще до войны, он подошел бы сам. Дал бы ей себя связать и поигрался бы в подчинение с удовольствием.

Может быть, в то время, пока мир еще не сломался бесповоротно, он даже захотел бы большего.

Эйн снял куртку, бросил на пол, стянул футболку через голову – одним рывком, чтобы Мара видела, что он не стеснялся своего тела. Что все еще оставался мужиком, и никакая стальная сука не могла у него этого отнять.

Он раскрыл руки, демонстрируя себя, растянул губы в ухмылке, хотя от того, как Мара смотрела становилось не по себе. И от собственных чувств тоже. От дурацкой смеси возбуждения, неуверенности и идиотской надежды, что можно было вытравить из себя два года кошмаров вот так просто.

– Нравится? – спросил он.

– Ты красивый, – спокойно, будто отмечала какую-то совершенно обыденную вещь, сказала она.

За окном моросит дождь. Реклама мотеля совсем испортилась. Ты, Эйн, красивый.

– Лучше твоих герианцев?

Она снова по-птичьи склонила голову, будто у нее барахлил переводчик, и она никак не могла до конца разобрать слова:

– У меня нет "моих" герианцев.

Мара подошла вплотную, наклонилась прямо к чернеющему в центре его груди укусу, глубоко втянула носом воздух. Смешно, всего несколько минут назад укус пульсировал, напоминая о себе – он вообще постоянно напоминал о себе, и Эйн чувствовал его даже под одеждой – а теперь вдруг это ощущение прошло.

– Можешь не принюхиваться, – Эйн бы отступил на шаг, но сзади была стена. – Обычный дезодорант с морским запахом.

Если, конечно, реклама не врала про "морской". Эйн ни разу не был у моря и подозревал, что на самом деле пахло оно совсем иначе.

Нервозность усиливалась, и в голову лезла всякая дрянь, а Эйн прятался за этими мыслями и за собственным возбуждением.

– Она очень глубоко тебя ранила, – сказала Мара. – Отравила.

Сука.

Слова полосонули по больному, заставили дернуться назад, вжаться в стену. И искреннее, неподдельное понимание в голосе Мары резало вернее ножа. Она знала, что Рьярра делала с Эйном, видела его всего, как на ладони. Вещи, которые он никому ни разу не говорил и которых стыдился.

– Шшш, – сказала она и прижалась к укусу губами. – Я все исправлю.

Эйн сглотнул, запрокинул голову, прижался затылком к стене и закрыл глаза – их вдруг защипало. Строительный пластик холодил голые плечи и затылок:

– Справишься?

– Да. Я сильнее Рьярры. Хочешь быть моим?

– Лучше твоим, чем ее, – ответил он и вздрогнул – Мара положила ладонь ему на грудь, впилась ногтями – пока не сильно, провела вниз, и кончики обожгли огнем.

– Хочешь?

– Нет, не хочу, – честно ответил он. – Не хочу ничьим быть.

Она протянула руку, сплела свои пальцы с его и сжала неожиданно сильно. Наклонилась ниже и поцеловала Эйна под ключицей.

Вторую руку она положила ему между ног.

Эйн вздрогнул и сглотнул вмиг пересохшим горлом. Да, насчет герианок он был прав. Они не стеснялись.

– Хочешь? – снова шепнула Мара и двинула рукой, потом еще раз и еще.

Он выдохнул со свистом, зажмурился. Возбуждение прострелило вдоль позвоночника высоковольтными разрядами. Классно. Оказывается, Эйну очень давно это было нужно.

– Нет, – выдохнул он.

– Знаешь, что я с тобой сделаю?

Она сжала его член сильнее, двинула ладонью с нажимом – тесно, уверенно, обалденно – и сменила ритм, как будто чувствовала, как Эйну нравится больше всего.

– Нет, – мир рассыпался, терялся в удовольствии, в женском тепле, запахе Мары, в движении ее руки и оставалось только одно – это единственное слово, за которое Эйн цеплялся изо всех сил.

– Я заставлю тебя стонать, – пообещала Мара.

– Нет.

– И просить.

Он застонал, выгнулся:

– Нет.

Мара замедлила движения, и Эйн разочарованно выдохнул.

– Посмотри на меня, – приказала она, ее голос обволакивал, укрывал. Темный, глубокий.

Почему-то было почти страшно открыть глаза.

Эйн опустил голову, глубоко вдохнул и посмотрел на нее.

Радужка показалась ему пронзительно синей, будто светящейся в полумраке комнаты, и Эйн стоял так близко, что мог рассмотреть каждую крохотную крапинку. Темный ободок по краям. Зрачки были дулами, темными провалами в которые его затягивало как в воронку.

– Поцелуй меня, – сказала она.

Он подчинился. Впился в ее рот, потому что изголодался. Она ответила, и целовала его долго, заставляя задыхаться.

А потом Мара спросила:

– Хочешь меня?

– Да, – ответил он. Первое "да", которое он ей сказал. Почему-то оно показалось переломным.

Да, он ее хотел, хотел, чтобы она не останавливалась, хотел прижать ее к себе, чувствовать кожей к коже, вжать ее собой в стену, целовать взахлеб. Хотел быть внутри, и чтобы она сжималась на его члене сладко и горячо.

В тот момент он хотел ее так сильно, что больше ничего не имело значения.

Он потянулся к ней сам, но она перехватила его руки, сжала сильно и сказала:

– Держи их так, или я уйду.

Эйн выругался, зажмурился снова, пережидая яркий, почти болезненный всплеск возбуждения. И прижал ладони к стене.

Хорошо, хорошо, если ей так было нужно, он мог ее не трогать, лишь бы она продолжала трогать его.

Она привстала, потянулась к его губам – прижалась грудью к груди, и выдохнула шепотом в губы:

– Габриэль.

Он дернулся от звука своего имени, захлебнулся вдохом, когда Мара снова сжала член, застонал, когда она подняла руки к ремню, медленно, дразняще долго расстегивала пряжку, прежде, чем дернуть штаны вниз вместе с бельем.

Эйн бы кончил как мальчишка от первого же прикосновения ее обнаженной ладони, если бы она не сжала его член у основания.

От разочарования – он был так близко – хотелось орать. И невозможность трогать, получить наконец разрядку сводила с ума.

– Ну давай, давай же.

Собственный голос показался чужим. Хрипел и царапал горло, и раскаленного воздуха в комнате не хватало. Кружилась голова, и нужно было больше-больше-больше.

Мару хотелось всю, от кончиков ногтей до кончиков волос, пить ее поцелуи и ее запах, ее прикосновения.

Она снова прижалась всем телом, потерлась как кошка, и снова сжала запястья.

– Позже.

– К блясте позже. Я... хочу сейчас.

Слова выходили горячечными, совершенно безумными.

– Когда ты будешь моим. Смотри на меня, Габриэль. Не смей отводить глаза.

Она отступила назад, и он потянулся следом, выругался, когда понял, что делает.

Мара потянулась к застежке своего комбинезона, медленна повела вниз.

Эйну и не хотелось отводить взгляд. Он пожирал глазами каждый сантиметр открывшейся кожи, рисунок на плечах и животе, родовой орнамент герианок.

Каждой точки, из которых он состоял хотелось коснуться языком.

– Раздевайся, Габриэль. Полностью.

Его так колотило от возбуждения, что тряслись руки. Он бы, может даже бросился на Мару, и плевать на ее запреты, но что-то держало – не ее сила, не угроза кнута, что-то еще. Какая-то гипнотическая сила в ее взгляде. И безусловная, ниоткуда взявшаяся уверенность – она знала, что делала, чувствовала Эйна даже лучше, чем он сам. И нужно было просто отпустить себя и подождать.

– Развернись лицом к стене. Упрись ладонями.

Он подчинился, хотя от уязвимости позы скручивало одновременно возбуждением и страхом. И слишком легко было вспомнить свист кнута в воздухе.

Мара почувствовала, прижалась всем телом сзади, обвила руками и снова сжала руку на члене. Ощущение чужой обнаженной кожи выбивало из головы все мысли, ничто больше не имело значения.

Эйн выгнулся, пытаясь податься навстречу руке, снова застонал бездумно. Потом еще и еще, громче.

Мара покрывала поцелуями его спину и плечи, гладила ладонью. Серый пластик стены расплывался перед глазами.

Эйну казалось, что хотеть сильнее невозможно. Он ошибался.

Прикосновения вели его направляли, он раньше и не знал, что возбуждение могло быть таким острым, пряным. Совершенно безумным.

Что можно отпустить себя и подчиняться ему так полно.

В какой-то момент Мара отстранилась на шаг, полоснула ногтями по спине, но боль подстегнула, заставила вскрикнуть.

И попросить, задыхаясь раскаленным воздухом:

– Еще.

Мара поцеловала следы от ногтей и шепнула:

– Да.

И ударила снова.

Они с ней даже не трахались, но Эйн все равно чувствовал тело Мары как свое, забывал, где заканчивается сам и где начинается она.

И в какой-то момент не осталось ничего кроме удовольствия.

Сквозь это удовольствие пришли слова. Их никто не говорил, они были знанием, которое просто возникло внутри:

Женщина отдается.

Мужчина должен принимать все, что она отдает.

Боль, удовольствие, связь, тепло, опасность, злость.

Все целиком.

Эйн не сразу понял, что она отстранилась, что возбуждение – животное, всеобъемлющее – больше не затмевало мозги. Оно обволакивало как ласковая океанская волна.

Обернись, Габриэль.

Голос прозвучал прямо в голове.

Эйн подчинился, Мара стояла напротив, даже не касаясь, и смотрела внимательно и серьезно.

Хочешь быть моим?

Он теперь понимал, что она предлагала.

Тепло, и спасение от одиночества, и что-то еще, чему он не мог дать название, но по чему всю жизнь безотчетно тосковал.

– Да, – сказал Эйн, и удовольствие накрыло волной. Ослепительной белой вспышкой, в которой все исчезло.

В груди полыхнуло, и он вдруг почувствовал Мару целиком – кем она была, какой она была.

В тот момент он знал, что она так же чувствует его.

Эйну снился самый странный сон. Ему снилось, что он родился герианкой, проклятой мертвой ветвью, и что с самого рождения с ним обращались как с грязью. Ему снились бесконечные годы в интернате, равнодушие старших, тычки окружающих, и постоянное ощущение собственной слабости.

Ему снилось, что самых слабых убивают, чтобы они не портили кровь, и тоскливое, спокойное безразличие. Ожидание смерти.

А потом ему снилась женщина. Строгая, но способная улыбаться, как никто другой.

Эта женщина сказала ему: "Ты должна сражаться за свою жизнь, Мара. Сражаться изо всех сил. И тогда она станет такой, что ее захочется прожить. Хочешь, я тебя научу?"

Женщину звали Льенна Элера.

Эйн проснулся с этим единственным воспоминанием о ней и ощущением чужого присутствия в своей голове – где-то далеко, на грани восприятия. Мара не лезла в мысли, не копалась в памяти. Она просто была рядом – можно было сосредоточиться и почувствовать ее.

Эйн сел на кровати, повернул голову.

Мара стояла у окна.

– Теперь понятно, зачем ты все это затеяла. Я тебе действительно нужен.

Мара в это верила, и она очень любила свою наставницу, достаточно, чтобы поставить метку человеку.

Понимание вспыхивало в мозгу и утекало как песок сквозь пальцы.

– Это временная метка, – сказала Мара. – Она пройдет через пять лет. Малая жертва.

– От временных меток чужие воспоминания не снятся, – ответил он, и поморщился. – Черт, откуда я об этом знаю?

Она обернулась, пожала плечами:

– Ты прочел в моем сознании. Наверное, просто побочный эффект того, что ты человек, он скоро закончится, – она потерла переносицу, словно отгоняя головную боль. – Метка не может быть постоянной. Постоянная – огромная редкость даже среди герианцев.

Она подошла, присела на край кровати, легко коснулась черного знака в центре груди Эйна – в него превратился укус.

Прикосновение отдалось внутри теплом. Эйфория еще не прошла, и война, цели Сопротивления и куча проблем на горизонте казались далекими и неважными.

Даже то, что всего несколько часов назад Эйн вместо Льенны убил человека не вызывало чувства вины.

– Ты не виноват, – сказала Мара, и нечто подобное он от нее уже слышал, когда еще не понял, что она герианка и видел в ней просто девчонку-пилота.

– Не копайся у меня в голове, – ответил он.

– Хорошо. Но обвинять себя глупо.

Она мыслила логично и правильно, по-военному прагматично, и действительно не понимала чувства вины.

– Себя – глупо. А тебя?

Последним знанием, которое он от нее уловил было как раз это: и ее тоже. Идея с подменой принадлежала Льенне Элере, Мара даже не знала, что за женщина была в развлекательном центре. Но знание утекло водой и осталось только ощущение присутствия.

Эйн бессмысленно потрогал метку – она ощущалась и одновременно не напрягала, казалась совершенно естественной. Мара молчала, следила за ним – внимательно и немного настороженно, наверное, пытаясь понять, чего ожидать дальше.

– Почему я здесь? – спросил Эйн. – Вообще не помню, чтобы забирался в кровать.

– Ты потерял сознание из-за метки, – пояснила Мара. – Так бывает.

В это он легко мог поверить. Там и оргазм был такой, что после только отрубиться.

Но теперь стоило подумать о деле и о том, ради чего Эйн вообще согласился на метку.

– Вам нужна моя помощь, – сказал он. – Это я успел в тебе прочитать. Ты, может, и не врала, но кое о чем умолчала – ситуация у твоей Наместницы хуже не придумаешь.

– И у твоей планеты, – не стала спорить Мара.

– Да. И что? Я могу позволить себе диктовать условия. Мои условия такие: пусть поможет вернуть Землю людям, и принесет мне голову Рьярры на блюде.

– Сначала ты просил только уничтожить Рьярру.

– Аппетит приходит во время еды, – Эйн пожал плечами. – Соглашайся, у тебя все равно нет выхода.

Ее сила надавила на него, заставила вспомнить про кнут и про то, что – несмотря на метку, на недавний секс – Мара все еще была опасна.

А потом давление исчезло.

– Хорошо, – согласилась она. – Выполни то, что я скажу, а я выполню твои условия.

– Значит, договорились.

Она кивнула, встала и пошла к двери:

– Я найду тебя через несколько дней, Габриэль. Тогда мы поговорим о том, что ты должен делать.

– Эй, Мара...

Он хотел бросить что-то ей вслед.

Фыркнуть как-нибудь пренебрежительно: "спасибо за секс", "а ты горячая штучка", но она обернулась, посмотрела из-под ресниц, и Эйн почему-то сказал только:

– Спасибо.

Она коснулась центра своей груди там же, где у Эйна была метка, и ответила: – И тебе, Габриэль.