Текст книги "Стоун-Парк (СИ)"

Автор книги: Ольга Резниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Резниченко Ольга

Стоун-Парк

Генри Стоун (Отец – Ричард, доход которого 17 тыс. макс.; Генри, доход – 35 тыс.)

Эмили Скотт

Томас Демпси (доход 10 тыс.)

Оливия Демпси

Уолтер Демпси

Эдвард Мендвуд (отец – Эдвард Старший; доход 17 тысяч).

Джейн Бамред (муж – Клавдий; дети – Мери и Лаура)

Уильям Хард (отец – Роберт Хард, доход – 20 тыс.)

Роберт Ленс (сын управляющего поместьем Демпси мистера Ленса)

Дардвуд – богатое семейство, доход которого 23 тыс. в год

Все совпадения случайны. Имена вымышлены.

Огромное, я бы даже сказала колоссальное, влияние оказали романы Джейн Остин в написании этого произведения.

Глава первая

Перемены

* * *

Прошло уже больше, чем двадцать лет, с тех пор, как я последний раз здесь был.

Да уж, многое переменилось с тех далеких времен. Тетушка Джейн все же вышла замуж за Клавдия Бамреда. И они поселились в ее коттедже недалеко от Стоун-парка. А шесть лет назад Бог наградил их двумя чудесными девочками – Мери и Лаура.

Мой старый друг Томас Демпси все же женился по наставлениям своего отца, Томаса старшего, на мисс Край. Но ни любовь, ни уважение не прожили в их доме долго. Ссоры, непонимания, злость. Элеонор надеялась спасти свой брак рождением ребенка, но даже первенец, сын Уолтер, не смог заставить Томаса переменить свое отношение к молодой жене. Супруги отдалялись с каждым мгновением друг от друга все дальше и дальше. И лишь для общества они оставались любящей парой. Демпси умело скрывали правду, мастерски демонстрируя пылкую любовь, увлечение и очарование друг другом. Но наступал вечер, гости разъезжались – и супруги расходились по разным комнатам.

Однажды Элеонор заявила, что ждет очередного ребенка. Все обитателям дома было ясно, что отец не Томас и не может им быть, так как они давно уже не были вместе как муж и жена. Эту новость сам Демпси воспринял спокойно и с достоинством. Он давно уже ушел с головой в работу, отдалился не только от близких, но и от самой, непосредственно, жизни. Так что это снизошло на него, как что-то далекое и неважное, но в то же время, как очередное испытание, которое следует пережить, все так же с гордо поднятой головой и расправленными плечами перед обществом, но мучительно и болезненно внутри себя. Томас все больше стал избегать возможности "жить". Работа, заботы, проблемы. Теперь он не только не любил общество с женой, но и вообще длительного пребывания в собственном доме.

Так уж вышло, что роды у миссис Демпси прошли очень болезненно и трагично. Девочку смогли спасти, а вот мать не выжила. Томас не так сильно переживал утрату своей жены, как то, что ему придется бросить свое дело, передать поручикам, а самому осесть в доме и заботиться о своих детях – Уолтере, которому уже было около двух лет, и новорожденной Оливии. Демпси не отказался от девочки. А, наоборот, принял как свою дочь. Он обязан был это сделать и для глаз общества, и для своей жены. Ведь не только он, но и Элеонор тоже была несчастна, они оба были загнаны в капкан гнилого устройства общества, которому совершенно не были важны чувства, а лишь положение и годовой доход.

Возможно, Томас не был прилежным чутким отцом, но пытался растить в достатке своих крошек, ни в чем никогда не отказывал. Баловал, как мог. Но все это было лишь материальное проявление любви к детям. А другого он и не знал, не умел. Как его воспитали, как научили, так и он поступал.

Ах, вот и мой дом, некогда великолепное поместье, я бы даже сказал замок. Он совсем уж потускнел, местами потрескался, состарился и даже частично развалился. Что же, вот уже больше двадцати лет он пуст и мертв. Ничего. Даже легкого намека на то, что когда-то здесь бурлила жизнь, устраивались балы, званые вечера, на то, что это было одно из самых почитаемых и знаменитых мест в округе.

Ах, сад, сад. Когда-то умелые, работящие, чуткие руки моей матери сотворили здесь божественный сад, слава о котором ходила по всей Англии. Шикарные зеленые кустарники, деревья, клумбы, усланные извилистыми лианами, пестрящие безумным разнообразием изумительных роз, пионов, гладиолусов, фиалок, лилий, гвоздик и еще сотни видов цветов чудных названий, которые я так и не удосужился запомнить. А она все знала. Мало того, моя мать часами могла рассказывать о том или ином растении. Но она умерла. А с ней погиб и сад.

А вот теперь… и весь Стоун-парк мертв. Перемены в моей жизни, болезненные перемены, заставили меня покинуть родные места и бродить по свету, в поисках своего я. И прежде, чем обрести себя, совладать со своим горем и болью, мне пришлось многое пережить и потерять. Так, я растратил почти все, что досталось мне в наследство. Оставалось пару тысяч фунтов и этот забытый мной Стоун-парк.

Но время шло. Залечились раны. Я очнулся. Собрался. Одумался. А дальше – море. Я много лет провел в плаванье, побывал в разных странах, повидал многих людей, познал чудеса различных культур. Я справился с собой. А потом собственный корабль, свое дело. И нынче мои годовые доходы превышают отцовские в два раза – тридцать пять тысяч фунтов. Я – вновь почитаемый человек. Но все так же одинок и несчастен.

И вот я тайно прибыл на родину. И брожу по лесу, украдкой подслушивая за тем, как все еще в родной мне округе бьется сердце неугомонной жизни моих старых знакомых. Для них я давно уже мертв, забыт. Или, возможно, остался в памяти как небольшая, мимолетная частичка легенды, ужасающей истории старого заброшенного Стоун-парка. Никто не знает, что произошло с тем мальчишкой, что так загадочно исчез в злополучную дождливую ночь. Никто не знает, что со мной произошло и где я теперь. Жив ли вообще.

Что же, пусть так и будет.

* * *

И вот опять мой друг Томас решил побаловать своих детишек, проявить показное благородство перед обществом и ублажить свою потрепанную душу – он принял в свой дом маленькую сиротку Эмили. Кажись, Эмили Скотт. Отца девочки никто и никогда не знал, да и не узнает. На прошлой неделе ее мать унесла тайну зарождения Эмили с собой в могилу, безвольно покинув малышку без пенни и без крова над головой.

– Посмотри, Уолтер! Она как куколка!

– Грязное, лохматое, невоспитанное отродье, а не куколка, – фыркнул брат и исчез за дверью, желая продемонстрировать новой гостье свое пренебрежение и высокомерие. А еще то, что ей здесь не рады. Это место не для нее.

Но Оливия, сестра, вовсе не была похожа на Уолтера. Девочка была добродушна, ласкова, милосердна, чуткая и простодушна. Так что, когда услышала историю этой сиротки, очень расстроилась и первая бросилась уговаривать отца забрать ее в дом Демпси, хотя бы в роли слуги. Но девочке было лишь девять лет, потому в прислуги ее рано и нецелесообразно брать. Тогда Оливия, все же не желая уступать, начала упрашивать Томаса подарить девочку ей, как игрушку, как няньку, как подружку.

– Милая моя, она младше тебя на три года. Ты ей больше годишься в няньки, чем она тебе.

Но рыдания и мольбы дочери сломали старого Демпси – и сиротку доставили к ним в дом.

Едва маленькая Эмили успела вылезти из кареты, как Оливия бросилась к ней с воплями и криками:

– Эмили, Эмили! Ты приехала! Располагайся, будь, как дома!

Сиротка, видимо, не ожидала такого восторга и встречи, а потому попятилась, желая спрятаться за юбкой миссис Бамред.

– Ну, что же ты, глупышка. Это теперь твоя хозяйка – мисс Демпси, Оливия Демпси, – и Джейн подтолкнула Эмили к удивленной девочке.

– Миссис Джейн Бамред, может, Вы к нам на чай зайдете? – обратился Томас, – Дорога, я так понимаю, была длинная.

– Ой, спасибо за приглашение. С удовольствием!

Я увидел, что за окном, внутри дома, притаился, подглядывая за всем этим, Уолтер. И, едва услышал слова своего отца, как вдруг от такого "бесстыдства" покраснел и злобно топнул ногой. Мальчик не считал достойным подобных "дам" приглашать в дом, на чай. "Она ровня прислуге, а не Демпси." "Годовой доход Бамредов никогда не превышал двух тысяч, в то время как у отца он был не меньше десяти тысяч фунтов!"

* * *

Время бежало. Я больше не мог задерживаться здесь. Теперь уже у меня своя, новая жизнь. И в ней так же много обязанностей, как и у всех богатых и деловых лиц нынешней Англии. Мне нужно было двигаться дальше. И потом, мое сердце очень болит и рвется на части, видя все эти родные мне места, где когда-то рождались и рушились мои надежды и мечты.

Возможно, когда-нибудь я снова наберусь смелости, и посещу этот такой родной и милый мне уголок Англии, и, надеюсь, встречу здесь больше счастья, чем теперь.

Я растворился, как дымка.

Глава вторая

Эмили

С первого взгляда возненавидел меня Уолтер Демпси. Хотя, я и не знаю того, кого бы он любил. Уважать – тут да, он уважал всех богатых людей, которых только мог встретить на земле. Он подлизывался к ним, выворачивался и тянулся, попутно унижая и стирая в порошок всех тех, кто казался ему недостойным жить. Но, а достоинство, логично, что определялось, в его понимании, исключительно положением и богатством.

Странно, но Оливия, моя хозяйка и лучшая подруга, была вовсе не такой. Хоть я никогда не ставила нас на ровне, но это девочка никогда не проявляла высокомерия или превосходства по отношению ко мне. Добродушна, ласковая, милосердна, наивна, меланхолична. Она всегда мне напоминала ангела, что спустился на землю творить добро и помогать людям. Я ее полюбила, как старшую сестру. Я пыталась отдать ей всю себя, без остатка, как, в прочем, и она старалась отдать себя для меня.

Уолтер вечно бурчал на нашу дружбу и всячески пытался меня унизить, показать сестре, что я недостойна находиться даже рядом с ней, а не то, что бы общаться. Он постоянно называл меня "куколкой", "игрушкой", передразнивая слова Оливии. Но я то знаю, что она имела ввиду тогда, а потому не обижалась ни на нее, ни на озлобленного высокомерного мальчика, просто, не обращала внимание. А потом и вовсе привыкла.

Уже прошло около девяти лет с тех пор, как я впервые очутилась в этом удивительном месте – поместье Демпси. Огромный двухэтажный дом, шикарный сад, полный разнообразных фруктовых деревьев. А там дальше, ближе к лесу, была очаровательная лужайка, на которой росло множество изумительной красоты и божественного аромата цветов. Говорят, что-то подобное было в саду у миссис Стоун, в Стоун-парке. Но вот уже больше тридцати лет та усадьба заброшена, сад неухожен и почти весь пропал из-за сорняков. Дом помрачнел и начал разваливаться.

Кстати, в детстве, мы с Оливией очень любили украдкой бегать в Стоун-парк и прятаться глубоко в зарослях заброшенного сада. Девочка рассказывала мне сотни страшных историй о привидениях или одном привидении, которые толи жили, толи все еще живут в том замке. Что иногда, ночью, у озера, слышен плачь маленького мальчика, который потерялся много лет назад. Возможно, его загрыз страшный зверь, а, возможно, убили разбойники, но дух не смирился и все еще бродит по Стоун-парку, зовя, ища свою маму. Но, увы, он никогда не обретет покой, потому что миссис Стоун уже давно умерла, не выдержав горя, не пережив того, что ее единственный сын так загадочно пропал, бесследно исчез в дождливую грозовую ночь. А вскоре и сам мистер Стоун умер, поглощенный тоской и отчаянием. Очередной раз, напуганная такой яркой и ужасающей историей, я мчала назад домой, давая неслабую фору Оливии, что пыталась меня догнать, неумело справляясь с приступами смеха. Я знала, что она шутила, но все же эта девочка умеет убедить и напугать.

Мы росли, подобные забавы проходили.

А несколько лет назад, когда моей Оливии исполнилось шестнадцать, Сэр Томас отправил ее и брата Уолтера учиться в колледж. Я же осталась в поместье Демпси в роли правой руки управляющего, мистера Ленса.

Благодаря Оливии я научилась читать и писать, так что теперь одинокие вечера я проводила за книгами в библиотеке, а летом читала в саду или на лужайке.

На каникулы ребята приезжали домой. Это были самые счастливые для меня времена, не смотря даже на уже более изощренные издевательства Уолтера. В душе он мало как изменился. Только что разве почерствел и стал более высокомерен. У него в колледже появился друг Эдвард младший, сын знатного Эдварда Мендвуда, годовой доход которого, как постоянно повторял Уолтер, был "не меньше семнадцать тысяч, что на семь тысяч больше, чем у Демпси!". И этот человек отвратительно влиял на Уолта – грубость, невежество к бедным, высокомерие, корыстность, алчность не имели границ. Даже молодой Демпси казался самым добродушным человеком на фоне Эдварда. Уже заочно я ненавидела этого Эдварда. И кстати, их дружба была обусловлена лишь тем, что Уолтер всячески потакал и подражал Мендвуду, умело подлизывался и беззаговорочно повиновался ему.

Да уж, нашел достойного человека.

Оливия же за это время только похорошела, стала статной, элегантной. Настоящая леди! Она по-прежнему была радушна, мила и добра, вот только больше грусти я стала замечать в ее глазах.

– Эмили! Милая моя, как ты здесь поживаешь?

– Спасибо, все хорошо, – невольно прижала я руки к груди, едва удерживая книгу. – А ты как, моя дорогая Оливия?

– Ой, деревенщина еще и читает. Боже, какое чудо, какая радость! – поторопился, как всегда, вставить свое слово самодовольный Уолтер, выходя из кареты.

– Я тебя тоже рада видеть.

– Еще бы! – и он невежественно скривился, проходя мимо меня.

* * *

И вот снова пролетел год, через месяц моя Оливия вновь приедет домой на каникулы. Мы опять встретимся! И пусть часто пишем друг другу письма, я очень по ней скучаю.

"… Моя Эмили, скоро приеду, и мы вновь будем проводить вечера в мечтаниях и дискуссиях. Я привезу с собой несколько новых книг. Они обязательно тебе понравятся!

… Очень скучаю!

Целую.

Уолтер передает тебе привет."

Да уж, знаю этот "привет". Оливия вечно обижается на брата на его чуждость, пренебрежение и, порой, агрессию в мою сторону, чувствует за это вину передо мной и всячески пытается загладить, и вот передает этот "привет", как очередную возможность оправдать в моих глазах брата.

"…Ах, Эмили, Эмили! Мне пришлось задержаться!..

… Но это ничего не меняет. Так что 15 июня ты теперь сама должна будешь отправиться в наше любимое место читать стихи Купера. Я знаю, что, возможно, это кажется детством, и данная ситуация сложилась не просто так: кто-то нам неоднозначно намекает, что пора прекращать, одуматься, повзрослеть. Но мне эта традиция очень нравиться, так что предлагаю ее оставить… в нашей жизни…"

Да уж, Оливия, успеем мы зачерстветь, так не стоит с этим спешить.

Управившись с большинством дел по дому, отпросившись у мистера Ленса, я отправилась в Стоун-парк.

Да, именно так. Наше укромное место находилось в Стоун-парке. Глубоко в саду, теперь уже больше напоминающем лес, был очаровательный фонтан. Вода в нем позеленела и стала дурно пахнуть. Там уже давно бурлила своеобразная жизнь лягушек, водорослей и, наверняка, еще каких-то очаровательных жителей маленького болотца. Здесь было очень тихо, спокойно, беспечно. На первый взгляд это больше напоминало заброшенные руины, но не для нас с Оливией. Здесь все было иначе. Это было самое настоящее царство природы, полное изумительных чудес. Яркие краски, божественные ароматы, тихий чарующий шелест листвы, порой сплетающийся с кваканьем лягушек или пением птицы, тихим шуршанием маленького незваного гостя где-то в буйной траве – все это удивительные и завораживающие секреты чужого мира, иного мира. Мира, что существует рядом с нами, соприкасается, но не выдает себя, не привлекает особого внимания ради того, что бы выжить, существовать именно в том виде, в котором был создан, в котором хочет быть, а не обязан. Я часто ловлю себя на том, что завидую этой непринужденности и вольности. Завидую тому, что не могу так само жить в искренности и открытости, в пучине эмоций и правды, а не лицемерия, алчности, условностей и актерства.

В этот тайный мирок с трудом пробивались лучики солнца – жадно и страстно врывались в это царство, сражаясь с непоколебимой стражей зарослей. И те, которым это удавалось, переполняясь радостью и безмерным счастьем, неугомонно, шаловливо, а порой, безумно плясали в чарующем танце на нежной глади зеленого озерца в наполовину разрушившемся, лущившемся, местами поросшем мхом, бассейне фонтана.

Я робко присела на краюшек некогда изумительного венца архитектуры. Ах, мой фонтанчик. Я по тебе скучала.

Чаша, которая и была самым сердцем этого шедевра, еще больше позеленела и помрачнела. Местами полезли трещины и выемки. Время и природа рушили это творение человеческих рук. Съедали, поглощали, уничтожали. Жаль.

Цветы и лианы, которые украшали статую, еще больше облупились, стирая свои формы, превращаюсь в непонятный и некрасивый узор. Что же, время смывало идеи и замыслы скульптора, мечты и грезы творца, не оставляя ни малейшего шанса на вечность.

Я, тяжело вздохнув, раскрыла потрепанный временем и нашими с Оливией переживаниями томик "Стихов". Я пыталась окунуться в до боли знакомый мир Купера, в такой любимый и родной, но что-то мешало. Ностальгия? Зачарованность этим тайным местом? Не знаю.

Я отчаянно закрыла книжечку и прижала ее к груди. Что мне не дает покоя? Что заставляет меня грустить?

Одиночество.

Я привыкла к обществу моей Оливии, хотя раскрывать свое сердце и душу ей я так и не научилась. Выслушать, поддержать, подсказать. Но не самой. Я боюсь впускать кого-то в себя, в свой мир.

Вдруг что-то настойчиво зашелестело рядом со мной. Кто-то или что-то с уверенностью направлялся сюда. Оливия? Нет, это не может быть она. Хотя кто еще может знать про это место?

Я подскочила от волнения и предвкушения. Да, это моя Оливия. Она пришла!

– Ой! – неожиданно раздалось от незнакомца, едва тот отодвинул пышную ветку яблони, преграждающую путь, и оторвал свой взгляд от земли. – Извините, я не знал, что здесь кто-то есть, – заметно смутился гость, все еще, видимо, сражавшийся с остатками нахлынувших мыслей и переживаний.

– Я… Я… тоже, – заикнулась от удивления.

– Простите, что побеспокоил. Я сейчас же уйду, – и парень резко развернулся, желая и, в правду, исчезнуть отсюда.

– Нет, нет, пожалуйста. Останьтесь.

– Что? – от удивления он даже дернулся, развернувшись на пол-оборота. – Вернее, я хотел сказать, неужели я Вам не помешаю?

– Нет, нисколько, – поторопилась успокоить его, полностью не отдавая себе отчет. Все происходило само собой. Я говорила фразы, которые должна была сказать. Или недолжна? Не знаю.

– Хорошо, – замялся незнакомец. Я чувствовала неловкость и смятение. Он явно не желал оставаться здесь, но и уйти не захотел. Молодой человек робко ступил шаг к фонтану. Я, немного помедлив, вновь присела.

Он последовал моему примеру.

Мы молчали, уставившись в землю. Я чувствовала тяжелое сердцебиение в своей груди, заглушавшее все вокруг.

И зачем я его остановила?

Мне нужно уйти. Я, закусив от волнения губу, резко сорвалась с места. Надо убраться отсюда.

– Простите, – остановил меня голос. Я застыла.

– Да?

– Я точно Вам не помешал?

– Точно, – машинально соврала я.

Снова тишина. Нужно что-то и мне сказать.

– Я просто пришла насладиться красотой этого чудесного места и почитать стихи.

– Стихи… Я люблю поэзию. А, если не секрет, то чьи?

– Купера, Уильяма Купера.

– Что же, неплохо.

– А Вам больше кто из поэтов современности импонирует?

– Я больше люблю любовную лирику.

– Ясно.

– Ой, простите, я не представился, – парень соскочил с фонтана, вставая прямо передо мной. Склонившись в глубоком поклоне, он тихо прошептал:

– Генри… Генри Браун.

– Эмили Скотт, – вежливо поклонилась в ответ.

– О, Эмили Скотт… Вы из Демпсифилда?

– Так точно. А Вы знакомы с мистером Демпси и его семьей?

– Не особо, но много слышал, – смутился парень.

Теперь я хорошо могла разглядеть его. Высокий, крепко сложенный темноволосый молодой человек, не старше двадцати пяти лет. Глаза его поражали своей глубиной, словно море, океан, в них бурлило что-то загадочное, далекое. Отчаянье переплеталось с надеждой, а боль с радостью.

Вдруг я осознаю, что он смотрит прямиком мне в глаза. Краснею. О Боже, нет!

Я резко, испуганно отвела взгляд, а потом и вовсе отвернулась, желая спрятать свое смущение.

– Простите.

Неловкое молчание. Волнующая тишина. Я слышала биение наших сердец, которое жадно перекрикивало шелест листвы и пение птиц, я слышала тяжелое дыхание гостя.

– А, – он тщательно пытался подавить в себе нотки волнения и смущения, но все же голос, такой нежный и завораживающий, раздаваясь, подобно тихому звону колокола, где-то за моей спиной, на мгновение дрогнул, – что Вас привлекает в этом месте? Что привело в Стоун-парк? Разве здесь одной гулять не страшно?

Тяжело сглотнув застрявший комок неловкости, я попыталась ответить:

– Возможно, здесь есть что-то опасное, что-то темное, но я его не так боюсь, как то, что несет собой общество и сам человек. Наедине с природой мне намного спокойней и уютней, чем дома за десятью замками или в окружении людей.

– Забавно.

– Скорее печально.

– Согласен.

Я обернулась к нему. Парень стоял рядом, до не приличия близко, но мне это нравилось. Безумство. Что-то было притягательное в нем, что-то, такое искреннее и чистое, манило меня к себе.

– Простите, – смутился молодой человек и отступил шаг назад.

Я пристыжено отвела взгляд вниз.

– А я вот решил прогуляться по Стоун-парку. Когда-то мне мой друг Генри Стоун много рассказывал об этом изумительном месте.

– О, Вы знаете Генри Стоуна?

– Знал.

– Ой, – в недоумении закачала я головой, – последним здешним хозяином был Ричард Стоун. Генри… Генри, это тот мальчик, который пропал много лет назад? Тот, из-за которого все это здесь произошло?

– Да, – одобрительно закачал головой парень и, с сожалением поджал нижнюю губку, – видимо, он самый.

– Так он жив? Как он? Где он?

– Не знаю, давно я его уже не видел.

– Это ему должно уже быть больше, чем пятьдесят лет!

– Думаю, пятьдесят три.

– Хм, вполне возможно.

Генри улыбнулся.

– Да уж, маленький мальчик все же выжил. Невероятно.

– Что?

– Столько легенд ходит об этом Генри Стоуне. Говорили, что его кто-то убил или загрызли звери. И что его дух все еще бродит по Стоун-парку, плачет по ночам, зовя мать.

Я увидела, как парень тяжело сглотнул, невольно перешагнув с ноги на ногу.

– Не такой он уже и маленький был, когда пропал, – растерянно прокутил в руках шляпу и надел ее на голову.

– Лет десять, наверно.

– Девятнадцать.

– О, Вы хорошо осведомлены в этой истории?

– Да, Генри много раз рассказывал мне ее.

– Вы были близкими друзьями?

– Были… одно время, – и мой собеседник загадочно улыбнулся, хотя грусть и боль все еще плескались в его глазах.

– А что же заставило его исчезнуть?

– Он попросил сохранить это в тайне… – смутился парень.

– Простите… И как он? Кем стал?

– Богатым человеком, владельцем судов, торговцем.

– Нет, какой характер?

– Ах, это…

Я невольно присела на краюшек фонтана. Генри последовал моему примеру.

– Не могу судить.

– Как это? Он же был Вашим другом!

Парень ухмыльнулся.

– Да, Вы правы. Генри очень разочаровался в жизни, стал меланхоличным, отчаянным, одиноким странником. Грусть, отчаяние, злость.

– Злость?

– Злость за то, что не оправдались его надежды и не сбылись мечты.

– Ах, это печально. Но он, наверно, все же добрый и славный человек.

– Наверно.

– Жаль, конечно, – и я осмотрелась по сторонам, – что он не возвращается в Стоун-парк. Здесь без человека грустно. Без доброго человека.

– Я думал, Вы больше любите природу, чем людей, – ухмыльнулся Генри.

– Люблю. Но человек – тоже часть природы, и без общества, без стереотипов и глупых правил, он – весьма изумительное создание. Возьмите, например, то, что он творит – картины, скульптуры, поэзия. Музыка. Чего только стоит музыка!

– Да уж, музыка. Я тоже безумно люблю музыку.

Я смутилась. Мне легко рассуждать и говорить сейчас с незнакомцем на общие темы, рассуждать о жизни или взглядах на нее, но не переходить на личное. Мои руки невольно задрожали от волнения.

– Простите, – я робко поднялась я с фонтана, – думаю, мне пора уже возвращаться к своим обязанностям.

– Позвольте, я Вас провожу, – соскочил парень с импровизированной лавки, и подставил руку ко мне.

Я нервно закусила губку, застыв в смятении. Да уж.

– Хорошо.

Мы шли к усадьбе Демпси. Генри умело освобождал путь, раздвигая ветви и высокие травы.

– А Вы завтра не планируете вновь окунуться в пучину зеленого царства? – поторопился парень удержать меня, когда заросли закончились, и просторная лужайка распростилась перед нами вплоть до самого дома, когда стало печально, и ясно, что пора проститься.

Что ответить? Я не знала… Немного помедлив:

– Возможно. Да.

– Тогда давайте я составлю Вам компанию, и мы почитаем поэзию вместе.

– Отлично, – Боже, что я делаю? Это совсем неприлично. С незнакомым мужчиной бродить по заброшенному Стоун-парку. Что же люди подумают! Так, стой, Эмили. Ты всегда была против стереотипов и повиновения общественному мнению, зависимости от него.

– Простите, наверно я не прав. Я не должен просить Вас о таком.

– Нет, все нормально. Я приду завтра на фонтан. Думаю, к трем часам дня я освобожусь.

– Простите, а это точно удобно? Точно… Я иногда забываюсь, путаюсь. Поглощенный суетой и собственными делами, я вовсе потерял мастерство общения с Леди. Простите меня.

– Да что Вы. Все отлично. Мне нравиться наше общение, – смутилась я и засмеялась, невольно прикусив губку, словно коря себя за такое откровенное признание.

Он в ответ тоже смущенно улыбнулся, нервно сжав трость.

– Тогда до завтра, мисс Эмили Скотт.

– До завтра, мистер Генри Браун.

И я, едва, подавляя в себе волнение, радость и счастливый смех, удалилась прочь, умчала в Демпсифилд.

Глава третья

Едва стрелки часов склонились к трем, как я уже мчала через лужайку к лесу, в Стоун-парк. Сердце бешено колотилось в груди, сжималось от радости и предвкушения.

Когда я ступила шаг из зарослей к фонтану, Генри был уже там.

– Здравствуйте, мисс Эмили, – и он низко поклонился.

– Здравствуйте, мистер Браун.

Мы читали поэзию Купера и Байрона, пылко и страстно обсуждали ее, порой смеялись над предположениями и своими домыслами. Время летело неумолимо. Быстро и легко. Я находила наше общение безумно приятным и интересным. Мне не хотелось прощаться.

– Ой, мистер Браун, уже почти стемнело! Мне пора домой!

– Простите меня, мисс Эмили.

– Нет, я сама виновата.

Я соскочила с фонтана, едва подавляя в себе дрожь. Я не хотела, что бы кто-нибудь узнал о моих прогулках с Генри, что бы не разрушить этот дивный мир, те ощущения, которые охватывают меня рядом с ним. Не хочу общество и его предрассудки пускать в наш мир. Не хочу. Но теперь… теперь… все может раскрыться.

– Позвольте мне Вас провести.

Мы вновь простились на краю леса. И я снова дала обещание прийти завтра… Как, как противостоять его столь чарующему обаянию? Как от него оторваться?

Я летела, словно на крыльях ветра, мчала к заветному месту.

Сегодня мы прогуливались по заброшенному саду. Генри деликатно расспрашивал меня об истории моей жизни, а я – о его. С ним было безумно легко и увлекательно. Казалось, что мы знали друг друга долгое время, и сейчас, спустя десятки лет, вновь встретились… два старых друга.

Генри, Генри, Генри… Повсюду был он.

Я каждый день мчала к нему на встречу, в наше укромное место, к забытому грустному фонтану.

Друзья.

– Мисс Эмили, я недавно бродил по саду и обнаружил прекрасное деревцо. Позволите мне Вам его показать?

– Конечно, Генри, конечно.

И мы пустились в заросли.

– Еще немного, скоро уже.

– Да, да, я Вам верю…

– Вот это шикарное дерево.

– Ой! – только и смогла выронить я.

– Я понимаю, что, на первый взгляд, это – скромное растение. И больше величия и красоты в нем сосредоточено в пахучих блестящих листьях…

– Нет, нет. Его цветы изумительны. Крошечные белые алмазы. Они божественны.

Генри улыбнулся.

– Я очень рад, что Вам понравилось.

– Мирт не может не нравиться! Он чудесен! И, как оказалось, его цветы еще больше изумительны и неповторимы!

– Мирт? – удивился Генри.

– Да, а Вы не узнали?

– Я не особо разбираюсь в растениях, – тяжело выдохнул мой спутник.

– О, это поправимо, – заулыбалась я, – слушайте.

– С удовольствием.

Я присела на мягкую пушистую траву прямо под этим изумительным деревом. Чарующий аромат дурманил и вызывал необъяснимые чувства и ощущения. Генри присел рядом.

– Этого прекрасного деревца до конца XVI столетия в Англии еще не было. Говорят, что мирт завезен был сюда в 1586 году сэром Вальтером Ралей и Френсисом Керью из Испании, где они жили долгое время, как представители нашей родины. Эти же вельможи первыми известили английское правительство о формировании великой испанской армады, и тем самым предупредили его о нависшей опасности. И с тех времен многие неразрывно связывают появление в Англии мирта с избавлением от повисшей тогда над страной беды. А вот греки посвятили это чудесное растение спутнице Венеры – Грации – кроме розы и игральной кости (символов красоты и беззаботной юности) девушка-статуя держала в руках еще и миртовую ветвь – символ чувственной, чистой любви.

– Удивительно.

– Вот так вот. А еще Вергилий писал об этом замечательном чуде так:

"Недалеко оттуда ты видишь печальные поля.

Это места, где раздаются громкие вздохи влюбленных,

Которых неумолимая стрела Амура

Насильно превратила в блуждающие тени.

Здесь бродят они по таинственно скрытым тропам,

Поросшим густым миртовым лесом…"

– Как много Вы знаете об этом растении, я даже не мог и подумать, что есть еще кто-то, кто так безумно любит природу, как моя мать.

– Ваша мать любила природу?

– Да, и у нее был роскошный сад.

– Как у миссис Стоун?

– Да.

Зависла неловкая тишина.

– А Вы знаете, что те кустарники, что обычно служат у нас, как изгородь, боярышник, символизирует надежду?

– Это тот, который с красными ягодками?

– Да, он самый. Только у разных сортов разного цвета ягоды. Окрас колеблется между бледным оранжево-желтым, красным, ярко-оранжевым и почти черным.

– А фиалки? Знаете, что они символизируют?

– Фиалки – скромность. А вот кувшинка – равнодушие и холодность. Я не совсем с этим согласна. Хотя… А вот ноготки – символ ревности.

– А лилия?

– Белая лилия – невинность, желтая – символ тщеславной гордости.

– Чванства, – улыбнулся Генри.

– Чванства, – рассмеялась я в ответ.

– Базилик – символ бедности. Вот здесь я категорически против. Довольно-таки привлекательное и ароматное растение.

– Согласен. Но, возможно, у этого определения есть незамысловатая история. Глубокая и печальная.

– Возможно.

– А о розах… Знаете что-нибудь?

– Ах, розы. Вот желтая роза, по мнению одних, – вестник разлуки, измены, а, по мнению других, – символ супружеской любви.