Текст книги "Измена. Острые грани правды (СИ)"

Автор книги: Олеся Рудая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Глава 5. Вадим

Чёрт возьми. Где она? Почему не берёт трубку уже полдня?

Я хотел её всё сказать сегодня, но не могу её найти. Даже домой заехал. Вся квартира просматривалась с порога. Стоило сделать шаг в прихожую, чтоб понять – дома никого. Ни Нины, ни Буси. Может она с ним гуляет и не слышит телефон?

Опять звонок без ответа. Двенадцатый за последний час. Но она всегда отвечала, или перезванивала!

Я нервно вскочил с кожаного дивана дизайн-студии, сдавливая телефон, будто он виновник этой неизвестности.

В голову лезли дурацкие мысли. Может, её сбила машина? Или кто-то напал? Но тогда бы позвонили из больницы или из полиции, я же её муж, первое контактное лицо.

А тишина – это другое. Это осознанное молчание. Будто, она просто не хочет со мной говорить.

Но почему?

Вчера вечером всё было нормально. Ну, почти нормально. Она какая-то заторможенная была, в темноте сидела. Заболел, говорит, Буся. А сама на меня смотрела так, будто я призрак.

А может, моё поведение показалось ей странным, и она заподозрила что-то?

Нет, это исключено. Я всё аккуратно обставил, придумал железное алиби.

Или может… Ну нет. Нина – не такая. Она не из тех, кто сбежит с другим.

Я посмотрел на огромные часы на стене. До встречи с дизайнером оставалось десять минут.

Дико хотелось сорваться, бросить всё и мчаться искать её.

Но куда?

К её матери? К подругам?

Но Катя и сама не знала, где Нина. И никто из наших общих знакомых не знал...

– Вадим? Готовы принять вас пораньше, буквально через минутку, – обходительный голос администратора прозвучал так безмятежно в тишине приёмной, будто нарочно пытался удержать меня, чтобы не сбежал. А у меня внутри всё рвалось на куски. В месте, куда люди приходят строить новую жизнь, я с ужасом осознавал, что моя собственная рушится.

Я снова набрал номер. На этот раз её матери. В прошлый раз она тоже не взяла трубку. Может, сейчас повезёт?

Гудки, к моему облегчению, прервал её непривычно тяжёлый, напряжённый голос.

– Здравствуй, Вадим, – она делала усилие, чтобы говорить со мной.

– Добрый день! А Нина у вас? – выпалил я сразу, без предисловий. Силы на банальную вежливости уже не оставалось.

Её мать была моей последней надеждой. Единственным человеком, к кому она ещё могла пойти.

Но, к немалому удивлению, та женщина, что всегда меня обожала, на этот раз говорила сквозь зубы, сухо и отстранённо:

– Вадим... У неё всё хорошо. Не волнуйся.

И всё.

Было очевидно, Нина рассказала всё матери и попросила ничего не говорить мне. Что за чёрт?

– Что происходит? Почему она не отвечает? – не сдавался я.

Её тяжёлый вздох в трубке.

– Вадим... Просто перестань её искать. Она просила.

Сбросила.

Пустота окутала меня с головой.

И в какой момент всё так перевернулось?

Я должен был рассказать Нине всё вчера, но не смог. Не подобрал слов.

А теперь даже не знаю, где она.

И в такой момент, когда всё летело в тартарары, я стоял в этой дурацкой приёмной дизайн-студии, вынужденный улыбаться и делать вид, что в моей жизни всё прекрасно.

Это всё неправильно. Я должен был прийти сюда с Ниной…

Дверь открылась, и в зал ожидания вошла Катя, сияющая, в новом пальто.

– Вадик, привет! – начала она, но мы не успели толком поздороваться и поговорить.

– Вадим? Вы готовы? Виктор уже ждёт, – администратор возник между нами.

– Да, конечно, – я натянул улыбку, заставляя себя переключиться, и пропустил Катю вперёд. – Проходи.

Я сам уже перестал понимать смысл собственных действий. А в голове повисал лишь один вопрос: зачем это всё?

Мы вошли в лаконично обставленный кабинет. Всё в серых и бежевых тонах, ничего лишнего. За столом сидел немного седой мужчина в дорогой рубашке – Виктор. Он жестом пригласил нас сесть.

– Здравствуйте, готов вас выслушать, – сказал он, оценивающе глядя то на меня, то на Катю.

– Нужен дизайн-проект, – я старался говорить деловито. – Для новой квартиры.

– Площадь?

– Восемьдесят метров.

Я положил схему квартиры на стол.

– И кто будет жить? – он потянул её к себе, внимательно изучая.

Я замялся. Горло перехватило. В голове всплыл образ Нины в нашей старой съёмной квартирке, я снова услышал её смех. А потом – её вчерашний взгляд, пустой и отстранённый. И я понял, что не был уверен.

– Я… с супругой, – выдавил я наконец.

Дизайнер усмехнулся.

– Начнём со стиля. Набросаем, а потом, при необходимости, внесём правки.

Он перевёл взгляд на Катю, достал папку с картинками.

– Нужно выбрать направление, в котором будем работать.

– Ну давай, Катюшь, – подтолкнул я её.

Я сам не мог даже думать сейчас об обстановке нашей будущей квартиры.

Катя задумчиво перебирала листы. Выглядела абсолютно спокойной и собранной. Хмурилась. Откладывала пять вариантов, потом один, прикладывала другой, сравнивала. Было видно, что ей нравился этот процесс, она входила во вкус.

– Подумай хорошенько, – прошептал я ей.

И моя собственная фраза ударила по нервам, будто разряд тока.

И тут дизайнер, глядя в свои бумаги, задал вопрос, который добил меня, выбив воздух из лёгких.

– А детская комната будет? – спросил он как о чём-то само собой разумеющемся.

Я сглотнул ком в горле. Дети. Больная, невыносимо больная тема с Ниной.

Столько лет мы пытались, столько надежд разбилось, что до сих пор любое упоминание о детях я воспринимал как личное оскорбление, как щелчок по незаживающей ране.

– Будут, – хрипло сказал я дизайнеру, заставляя себя держать удар.

Пусть. Пусть всё будет, как в самых смелых мечтах.

Он кивнул, ничего не замечая, и достал ещё одну, толстую пачку референсов, протянув её Кате.

А я смотрел, как она листала картинки с кроватками и обоями с мишками, и чувствовал, как по спине бежал холодный пот.

Потому что где-то там, в неизвестности, скрывалась моя жена.

А я сидел здесь, играя в счастливую семью, которую, казалось, только что собственными руками растерял в пыль.

Глава 6

Следующее утро.

Я лежала, затаив дыхание, впиваясь взглядом в тёмный потолок. На животе – холодный, скользкий гель. Датчик УЗИ, будто крошечное лезвие, скользил по коже, искал, выискивал.

Врач молчал. Слишком долго молчал. Его брови были сведены в сосредоточенную складку. Он водил датчиком, щелкал мышкой, замирал, снова водил. Тишина в кабинете становилась густой, звенящей, давила на барабанные перепонки.

– Нет, – наконец, выдохнул он, отводя взгляд от монитора. – Не уверен.

Сердце замерло, а потом оборвалось в пропасть.

– Сердечка нет? – мой голос был тонким, испуганным шепотком.

Он смотрел куда-то в сторону, в угол, избегая моего взгляда. Это молчание было красноречивее любых слов.

– Давайте послезавтра попробуем. Срок совсем крошечный, часто такое бывает.

Слова «послезавтра» резали по живому, как обещание новой пытки. Ещё двое суток в этом ледяном подвешенном состоянии. Между «есть» и «нет». Между надеждой и пустотой.

– Хорошо, – автоматически сказала я, голос прозвучал чужим, сплющенным эхом.

Медленно, будто во сне, я вытерла с живота холодный крем. Оделась. Каждое движение было тяжелым, ватным.

Надежда, та самая, что согревала меня изнутри ещё вчера утром, начинала иссякать, уступая место леденящему страху.

В тихом коридоре я шла, не чувствуя пола под собой.

Навстречу прошла женщина. Она рыдала, не скрывая, уткнувшись в ладони, её плечи судорожно вздрагивали. Моё собственное сердце потяжелело, сжалось в комок.

Нет. Со мной такого не случится, – упрямо подумала я, почти молясь. Рука сама потянулась к низу живота, прижалась ладонью. Я знала, ты там. Я верила.

Проходя мимо сестринского поста, я услышала:

– Грушевская? – окликнула меня дежурная медсестра, сверяясь с листком.

– Да… – остановилась я.

– К вам пришли, – прозвучало как приговор.

Ледяная игла вошла в сердце. Я замерла на секунду.

– Кто?

– Ну муж у вас есть?

Образ Вадима всплыл сам собой, но я с усилием отринула его.

– Нет, – сказала я после короткой, но красноречивой паузы.

Медсестра посмотрела на меня с раздражённым укором, будто я создавала ей лишние проблемы.

– Другие родственники? Брат, может быть…

На слове «брат» я испытала облегчение.

– Там мужчина?

– Да. Ждёт внизу.

Я развернулась и нерешительно пошла к лестнице, всё еще сомневаясь.

– Только на улицу не выходить, вас не выписывали! – требовательно бросила медсестра вслед.

Я спускалась по лестнице, медленно, ступенька за ступенькой, держась за холодные перила. Внизу, в холле, холодный воздух окутал плечи. Мир снова стал резким, реальным. Люди в куртках, женщины в халатах, с пакетами гостинцев.

И тут я увидела его. Знакомую мужскую фигуру у выхода. И волна всепоглощающего облегчения накрыла с головой, так что на секунду перехватило дыхание.

Брат.

Он шёл ко мне, и на его лице была непривычная, почти чужая тревога.

– Как ты, сестрёнка? – спросил он, и его голос был лишён обычной сухости.

Эти простые слова разбили всю мою хрупкую защиту.

– Очень плохо… – выдохнула я, и слёзы сами собой навернулись на глаза, горячие и горькие.

Он схватил мою руку. Его ладонь пахла крепкий табаком.

– Ничего, всё образуется, – сказал он твёрдо.

– Это так тяжело… – из меня вырвался шёпот, полный отчаяния, которое я так долго держала в себе.

И тут он обхватил меня за плечи, прижал к себе. Я почувствовала холод его куртки и неожиданную силу в этих объятиях. Его поддержка, такая неожиданная, тронула какую-то далёкую, забытую струну внутри.

– Всё образуется, – повторил он, уже тише.

И я начала рыдать. Рыдала беззвучно, прижавшись лицом к его груди, выплескивая всю боль, весь страх, всё одиночество этих дней.

Он гладил меня по спине так же, как делал в детстве, когда хотел успокоить.

– Ты уж... прости, что мы тебя тогда не приютили, – услышала я его сдавленный голос у самого уха. – По-скотски это. Ты же родной человек.

– Ничего… – попыталась я сказать, но слёзы подступали с новой силой, смешиваясь с чувством прощения и горькой, такой желанной в этот миг, близости.

Он не сразу нашёл, что сказать дальше. Помолчал, всё так же по-медвежьи неловко похлопывая меня по плечу.

– Мне сказали... ты в женском отделении.

Во мне всё сжалось. Я резко замолчала, снова став непроницаемой. Он почувствовал это и тут же отступил.

Он потянулся к карману куртки.

– Я твои любимые шоколадки принёс, две штуки. Тебе... можно? – в его голосе вдруг прозвучала неуверенность.

– Я не знаю, – голос с хрипотцой после рыданий.

Он вложил мне в руки две плитки шоколада.

– Как ты меня нашёл? – наконец спросила я, всё ещё не выпуская из рук его подарок.

– Все больницы в городе объехал, – ответил он просто, без пафоса.

– Спасибо, – прошептала я. Мне так нужна была эта забота. Эта простая, братская поддержка.

Он опустил взгляд.

– Слушай, а что с Вадимом? – бросил будто невзначай.

Я отстранилась. Резко. Его объятие, которое секунду назад было спасением, вдруг стало обжигать.

Он смотрел на меня чужими глазами. Глазами посланца. Глазами того, кого прислали уговорить, вернуть.

– С ним всё кончено, – сказала я, и голос мой прозвучал плоско и окончательно, как хлопок двери.

Он вздохнул, провёл рукой по лицу, и в этом жесте была вся его усталая, мужская солидарность.

– Ну, может, хоть ответишь на его звонки? Он места себе не находит.

И всё. Вся его забота, вся тревога в глазах, эта неожиданная братская нежность – всё сдулось, как проколотый шарик. Осталась лишь простая правда: его прислали. Мама, Вадим – неважно.

Я не сказала больше ни слова. Просто вернула ему шоколадки. Развернулась и ушла.

Ступеньки под ногами казались выше, чем на спуске. Каждый шаг отдавался тяжёлым эхом внутри. Ощущение, что меня обманули. Снова.

И стало ещё больнее, ещё опустошённее.

Я шла по коридору, не видя ничего перед собой. Рука снова потянулась к животу, непроизвольно, ища защиты, ища подтверждения, что там есть кто-то, кто точно не предаст.

«Он места себе не находит».

Так пусть ищет. Пусть найдёт место на заднем сиденье Катиной машины.

А моё место сейчас – здесь. В этой больничной палате, в этой тишине, в этом ожидании крошечного стука, который будет принадлежать только мне. И больше никому.

Глава 7

Больница за два дня стала своим личным, стерильным адом. Я изучила каждую трещинку на потолке своей палаты, каждый звук за дверью – скрип каталок, приглушённые голоса медсестёр, плач из других палат. Внутри всё было сжато в один тугой, болезненный комок ожидания. Я почти не спала, прислушиваясь к тишине в собственном теле, боясь дышать, чтобы не спугнуть чудо.

Кабинет УЗИ был погружен в полумрак, нарушаемый лишь холодным сиянием монитора и тусклой лампой над кушеткой. Я лежала на спине, обнажив живот, и чувствовала, как по коже бегут мурашки – не столько от прохлады, сколько от страха. Холодный, скользкий гель заставил меня вздрогнуть.

– Расслабьтесь, – безразлично бросил врач, усаживаясь на вращающийся стул.

Но расслабиться было невозможно. Всё моё существо было сжато в один тугой, болезненный комок ожидания. Я впилась взглядом в потолок, стараясь не смотреть на врача, боялась увидеть в его лице приговор раньше времени.

Прикосновение датчика было похоже на прикосновение лезвия – точное и безжалостное. Он водил им по липкому от геля животу, слегка надавливая. На экране плясали тени, переливались серые пятна, лишённые смысла для моего непосвящённого взгляда. Но для врача это была книга, и он медленно, мучительно медленно перелистывал её страницы.

Тишина в кабинете стала звенящей. Она давила на уши, густела, как сироп. Врач замер, приблизился к экрану, снова повёл датчиком.

Щёлк. Щёлк.

Моё сердце в груди замирало в такт этим щелчкам, замирало и бешено колотилось, когда он отодвигался, не сказав ни слова.

«Ну давай, малыш» – мысленно взывала я, обращаясь к крошечной жизни внутри себя.

Врач снова наклонился, его брови сдвинулись. Он прижал датчик сильнее, почти больно, и застыл.

Его лицо изменилось. Напряжение в уголках губ смягчилось.

– Так… – протянул он, и в его голосе впервые появилась какая-то нота, отличная от профессиональной отстранённости. – Слушайте.

И в этот миг из динамика, тихо, словно из очень длинной трубы, донёсся звук. Сначала это было просто быстрое, ритмичное шевеление, похожее на трепет крыльев пойманной бабочки. Но с каждым ударом оно набирало силу, становилось яснее, увереннее.

Тук-тук-тук-тук.

Быстрое, как барабанная дробь, отчаянное и живое.

Это было сердцебиение.

Слёзы брызнули из глаз мгновенно, горячие, солёные, очищающие. Я засмеялась сквозь них, истерично, счастливо, не в силах сдержать рыдания облегчения. Я плакала, глядя в потолок, плакала, пока вытирала живот. Плакала, когда вышла из кабинета.

Это был не просто звук. Это был целый мир, вернувшийся ко мне. Моя крошечная вселенная, которая оказалась сильнее всей этой грязи и предательства.

– Выпишите меня, пожалуйста, сегодня, – умоляла я, едва успокоившись, схватив врача за рукав халата.

– Завтра утром, по правилам, – отнекивался он.

– Я чувствую себя прекрасно! Умоляю! Мне нельзя здесь оставаться.

Это была правда. Эти стены теперь душили меня. Но и ложь – потому что идти мне было некуда. Дома больше не существовало. Семья оказалась на стороне мужа. Но даже бомжом, на улице, я не могла оставаться здесь ещё одну ночь.

Я выиграла этот бой. Подписала бумаги об отказе от дальнейшего наблюдения под укоризненным взглядом медсестры.

Стоя на крыльце больницы с двумя пластиковыми пакетами, в которых был мой скарб, я ощущала странную смесь эйфории и полнейшей потерянности.

Позвонила Оле, подруге ещё с институтских времён, с которой мы последний год виделись пару раз. Голос у неё был сонный, но ответила сразу.

– Оль, можно я у тебя переночую? Пару ночей. Мне некуда больше.

Пауза. Короткая. Но не осуждающая.

– Конечно, приезжай.

Больше мне ничего и не было нужно.

Я ехала в метро, прижимая к груди пакеты, будто в них было что-то бесценное. А внутри стучало. Стучало! Я улыбалась как сумасшедшая чужим людям в вагоне.

В голове понемногу складывался план. Найти работу, которая оплатила бы самое крошечное скромное жильё и самую простую жизнь с малышом. Придётся много работать. Я не тешила себя иллюзиями, что будет легко. Я понимала, что мне будет очень непросто. Но это цена свободы.

Уже у Олиной двери, я набрала маму. Просто чтобы узнать про Бусю. Если Оля позволит, я заберу его. Но а пока я должна знать, что с ним всё хорошо.

Голос у мамы был странный, виноватый, уклончивый.

– Ну, он… вроде ничего. Поправляется.

Я всё поняла. Всё стало ясно по одному её «вроде». Они не лечили его. Или случилось что-то ещё.

– Я сейчас приеду, заберу его, – сказала я твёрдо.

– Нина! Вадим…

Снова она завела пластинку о Вадиме. При первом же упоминании его имени я положила трубку.

Я не могла оставить Бусю у мамы. Его нужно забрать.

Глава 8. Вадим

Я метался у подъезда её матери, не в силах заставить себя уехать.

В кармане лежала проклятая записка, найденная на кухонном столе: «Я ухожу от тебя. Не ищи»

Я не мог поверить её содержимому. Как и не мог отпустить Нину. Уж точно не сейчас.

Казалось, если просто постоять здесь подольше, Нина появится. Или её мать сжалится. Или стены дома внезапно расскажут мне, что же я такого совершил.

Дверь распахнулась, и на улицу вышел её брат. Он посмотрел на меня с укором, тяжело вздохнул и спустился по ступенькам.

– Чего ты тут забыл, а? Тебе же всё уже сказали, – его голос был усталым и раздражённым.

– Я хочу видеть жену, – выдавил я. Внутри всё закипало от бессилия. – Я имею право знать, что происходит.

– Она не хочет, Вадим. Всё.

– Но почему? – мой голос сорвался, став выше. – Объясни мне, чёрт возьми, почему? Ещё недавно всё было хорошо, а потом – эта записка и полная неизвестность!

Он молча достал пачку сигарет, неспешно вытащил одну, прикурил. Потом поднял взгляд вверх, к окну их квартиры, будто там, за стеклом, кто-то наблюдал за нами. И в тот же миг штора на втором этаже дрогнула, едва заметно колыхнулась.

– Вадим, – он выдохнул дым, глядя куда-то мимо меня. – Поверь. Я пытался с ней поговорить. Но она ни в какую. Видимо, ты очень плохо поступил.

– Но как?! – я схватился за голову, сжимая виски. Это был жест отчаяния, но на него он не среагировал. – У нас всё было хорошо! Идеально! А потом – бац! Но что я сделал?

Он покачал головой, снова затянулся.

– И почему вы все просто встали на её сторону? – продолжил я, чувствуя, как гнев и обида подступают к горлу. – Вы же знаете меня! Вы же знаете, как я её люблю!

– Мы пытались вступиться, – его голос стал тише. – За перемирие. За ваш брак. Умоляли её просто поговорить с тобой, выслушать. Но…

Он замолчал, снова глянув на окно. Это «но» повисло в воздухе тяжёлым, зловещим нарывом.

– Но что? – прошептал я, уже почти не надеясь на ответ.

– Но… – Он потушил сигарету, раздавив огарок о стенку урны. – Я не собираюсь защищать тебя, рискуя стать врагом собственной сестре. И мама не станет. Разбирайся сам с тем, что натворил. А мы и так перед ней виноваты.

Он посмотрел на меня прямо, и в его глазах впервые промелькнуло не раздражение, а что-то похожее на жалость.

– Она видела кое-что. И этого ей оказалось достаточно, чтобы уйти.

Он тяжело вздохнул, снова затянулся, достав из пачки вторую сигарету.

Но что она могла такого увидеть? Документы на квартиру? Сообщения?

– Помоги мне, как мужик мужику, – почти взмолился я от безысходности.

– Лучше уж вы разбежитесь, чем мы потеряем сестру и дочь, защищая тебя. – отрезал он, выдыхая дым.

– Встань на моё место! А если твоя жена возьмёт и уйдёт? Пропадёт с детьми? Я же места себе не нахожу!

Он молчал. Его жесткий взгляд сканировал меня, будто видел насквозь.

– Хорошо, – с сочувствием выдохнул он дым. – Сейчас ты её здесь не найдёшь. Она в больнице.

Сердце упало куда-то во мрак.

– Но всё в порядке, – поспешил добавить он. – Я сам её видел. Она ходит, говорит. Выглядит здоровой.

Я осел на ледяную скамейку у подъезда. Ноги вдруг перестали держать.

– Как в больнице? – голос был чужим, прерывистым.

– Не знаю, – пожал он плечами, избегая моего отчаянного взгляда.

– Но в каком отделении, хотя бы?!

– В женском, – выдавил он нехотя. – Не переживай. Всё обошлось.

– Но почему она просто сидит в больнице и не выходит на связь? – это было за пределами моего понимания. – Почему сказала мне, что уходит?

– Она так решила.

И тут в голову пришла самая страшная, самая чёрная мысль. Та, от которой стынет кровь.

– А может, она… – я испугался собственной догадки, не решаясь произнести вслух.

Но её брат понял всё без слов. Он резко, почти молниеносно, схватил меня за грудки ручищами и дёрнул на себя. Его лицо оказалось в сантиметре от моего.

– Даже не смей так думать! – выдавил он сквозь зубы. Сигаретный дым смешался с паром от его горячего дыхания. – Слышишь? Даже не смей!

Я не сопротивлялся. В его глазах горела не злоба, а какая-то отчаянная, яростная защита.

– Но что же тогда? – прошептал я, чувствуя, как забрел в тупик. – Что она скрывает?

– Я и так сказал больше, чем мог.

– Но это неправильно!

– Ты и сам ведь скрываешь от неё что-то, ведь так? – он прищурился. – Рыльце-то у самого в пушку?

– Скрываю, – честно признался я. – Но я сюрприз хотел сделать.

– Ты это сюрпризом называешь? – её брат хрипло рассмеялся, но в смехе не было веселья.

– Квартира разве не сюрприз? Мы об этом мечтали со свадьбы.

– Квартира? – он искренне удивился, даже бровь приподнял.

– Да, – горько ответил я. – Я так долго шёл к этому, а теперь, когда всё готово, Нина пропала.

Он смотрел на меня несколько секунд, будто взвешивая что-то. Потом тяжело вздохнул.

– Скажи правду, ты ей изменял? Как на духу! – он погрозил пальцем перед моим лицом.

– Что?! – этот вопрос меня огорошил. – Конечно нет! Я люблю её!

– Хорошо, – сказал он наконец. – Я попробую помочь, чем смогу.

Он хлопнул меня по плечу. Жёстко, по-мужски.

– Но она – моя сестра. Не забывай.

Он развернулся, резко швырнул окурок в урну с громким стуком и скрылся в подъезде.

Я остался сидеть на скамейке, и взгляд мой сам потянулся вверх, к тому самому окну. Шторка едва колыхнулась. Но я знал, что это не Нина. Её не было там. Но я её дождусь.