Текст книги "История Милены (СИ)"
Автор книги: Олеся Махаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
– Как тебе удалось сделать крейтонке ребенка? – зазвучал в моей голове жесткий бархатный голос Агамета.
– Как и всем остальным, – немного грубо мысленно ответил я. – Во всяком случае я не нашел разницы между крейтонкой и дграком. Все то же, что и у наших женщин. И на вид и на ощупь.
– Почему ты не спрашивал ни у кого, что будет с ребенком от инородной женщины?
К чему такие вопросы? Я насторожился и внутренне напрягся. С чего Агамет взял, что меня интересует этот ребенок?
– Мне нет дела до того, что с ним будет. Я просто получал удовольствие, наслаждаясь ее телом. А ребенок… Что происходит с детьми – не моя забота, а Учителей и таких, как Диарель.
Взгляд Агамета вдруг стал мутным, и тонкие губы растянулись в подобие усмешки.
– Ее страдания восхитительны, – протянул он. – Понимаю, почему ты выбрал ее в качестве презента, Амарант. У меня и у самого была такая женщина. Давно, – он сделал паузу, – Она умерла. Такие не живут в неволе слишком долго. И твоя не проживет. Уже сейчас я вижу в ней обреченность. Как только заберут дитя, она переменится до неузнаваемости. Но ты ведь этого и хочешь? Ведь так? Хочешь, чтобы ее ненависть к тебе и ко всем нам стала лишь сильнее?
Я удивленно поднял бровь.
– Можешь не отвечать. Только взглянув в твои, глаза можно понять, почему она так ценна для тебя. Ты далеко пойдешь, Амарант Мраготан Эсель Эль Фаен Рат-Дик.
И снова улыбка искривила неприятное лицо.
Больше Агамет так и не произнес не слова. Я молча стоял, наблюдая, как Диарель шепчет текст обряда, как его руки перемещаются то к животу, то к груди Милены. Иногда он клал ладонь на промежность, и я видел, как подергивается жилка на твоем виске и по лбу стекает тонкая капелька пота. Тебе были противны его прикосновения. Но ты терпела, сжав губы. По напряженному лицу Диареля я видел, что ты изо всех сил сопротивляешься его магии. Не хочешь отдавать ребенка. Я должен был помешать, но со злорадством подумал, что это не моя проблема. Пусть Диарель справляется сам. В конце концов, моя задача лишь принять малыша.
Агамет со скучающим выражением лица замер в кресле. Глаза полуприкрыты. Ты охнула, и я заметил, как напряженно сжались кулаки. Схватки становились сильнее. Кисть опустилась на живот, и я тут же поспешил проверить, как обстоят дела. Результат меня полностью удовлетворил. Наш ребенок, наш новый воин дграк вот-вот должен был появиться на свет.
– Еще немного, и все закончится, – пообещал я и положил руку на живот. От напряжения пальцы слегка подрагивали. Сейчас мне нужно было почувствовать ребенка. Увидеть, как он продвигается по родовым путям. Как внутри он поворачивается и его головка подстраивается под таз, ища выход наружу. Я прижимал ладонь все сильнее, одновременно концентрируясь, пока не почувствовал, как бьется сердце твоего малыша.
– Амарант! – сдавленно вскрикнула ты. – Амарант, я рожаю…
– Знаю, – оборвал я.
С этого момента время остановилось. Где-то далеко остался Агамет, сидящий в полусонном состоянии в кресле. Я позабыл о Диареле, который словно статуя замер у тебя в изголовье. Но сейчас они не важны. Сейчас передо мной осталась только ты.
Ты часто дышишь. В огромных глазах мольба о помощи. Страх… Страх болезненных и незнакомых ощущений витает вокруг. Но к нему приписывается нечто, совершенно непонятное мне. Нечто, чего я раньше не замечал в отношении к человеку, разрушившему твой мир. Доверие… Ты доверяла мне, как будто я был для тебя родным человеком. Я был надеждой. Последней надеждой. И именно я был той причиной, по которой ты еще продолжала жить. Я был мучителем, но и одновременно самым близким человеком в суровом мире дграков. Что ты разглядела во мне? Что ты разбудила во мне? Милена… Тогда я не понимал тебя. Да и сейчас не в силах понять. С тобой мы стали близки не только физически. Мы дарили друг другу то, чего в мире тьмы так не хватало нам с тобой.
– Амарант, – ты почти кричишь и хватаешь меня за руку.
– Милена, – я резко вырываюсь, – Милена, дыши глубоко. Просто дыши глубоко и слушайся меня. Когда я скажу тужиться, ты это сделаешь. Поняла меня? И перестань цепляться за мою руку.
Тебе было тяжело. В первый раз всегда тяжело. Но ничего. Со временем роды не будут столь сильно пугать. Я подключился к твоему сознанию и пропускал все чувства и ощущения через себя. Так я мог полностью контролировать процесс. Непредвиденных ситуаций быть не должно. Но не только это было моей целью. Так я ощущал и муки. Холодок пробегал по обнаженной спине. Мне нужно было это чувство. Чувство страха и унижения. Моей сущности нужно оно. Сейчас я понимаю, что тогда я изо всех сил старался убедить себя в том, что я все тот же. Что я хочу лишь излучения твоих страданий. Но я лгал себе и тебе. Хотя скорее лишь себе. Потому, что ты всегда видела меня насквозь.
Я почувствовал все, что чувствовала ты. Даже то, как кровь пульсирует в висках. Я словно сам стал тобой. То ли ты, в отчаянии ища помощи, позволила мне так глубоко проникнуть в собственное сознание, то ли сознание крейтонцев было более податливым. Я видел себя твоими глазами. Бледное тело и длинные распущенные волосы, спадающие на лоб. Амарант Эсель Эль Фаен Рат-Дик, единственная надежда и ужасный пленитель. Как эти два качества сочетались в отношении ко мне? Прости, Милена, но твоим надеждам не суждено сбыться. Все будет так, как и должно быть. В конце концов ты родишь еще детей. Столько, сколько пожелаешь. И кто знает, может быть, однажды тебе повезет и плен закончится.
Меж тем наш ребенок ждал своего часа появиться на свет. В хрупком теле головка малыша заполняла собой родовые пути. Потуга за потугой он продвигался к новой жизни. Когда появился затылок с черными волосиками, я взял инициативу в свои руки. Я четко и ритмично отдавал приказы и как мог контролировал их выполнение. Плод был крупный, поэтому нам с тобой, Милена, нужно было избежать всякого рода травм. Через три потуги головка, наконец, вышла. Теперь дело осталось за малым.
– Тужься еще, Милена, – приказал я.
Ты послушалась. Я захватил головку малыша двумя ладонями и помог освободиться плечикам. Сначала одному, потом второму и извлек ребенка наружу.
Здоровый крепкий малыш. Мальчик. Маленькие кулачки. Сморщенное розовое тельце. Я слегка шлепнул ребенка по попке, и в родовой раздался громкий крик. Я увидел твои светящиеся глаза. Глядя на нашего сына, ты просто сияла. Я перерезал пуповину и положил малыша тебе на грудь, и ты тут же прижала его к себе.
– У тебя есть пара минут, чтобы побыть с ним. Потом его заберут, – сказал я, а про себя добавил: «Это все, что я могу тебе дать! Прости».
Я не знаю, почему Агамет и Диарель позволили нам сделать это. Почему они позволили тебе целовать маленькое личико нашего сына. Они просто глядели, как ты приложила его к своей груди.
Сейчас, по прошествии многих лет, я думаю, что оба дграка были также шокированы, как и я в тот момент. Никогда раньше я не видел подобного отношения к детям. Ни одна из наших женщин не вела себя таким образом.
– Довольно, Амарант. Я забираю ребенка, – приказал Диарель.
Ты тут же переменилась в лице, и не успел я подойти ближе, как нас всех расшвыряло в стороны. Ты вытянула вперед правую руку, другой продолжая прижимать ребенка к себе. Изможденная после родов, но решительная.
– Нет, вы его не получите, – дрожащим голосом сказала ты.
С трудом, превозмогая сопротивление, я поднялся на ноги. Защитное поле, которое ты выставила, было довольно сильным.
– Не дури, Милена, – прокричал я, пытаясь продвигаться вперед. Но получалось медленно, будто шквалистый ветер дул в лицо или я пробирался через вязкую болотную жижу. – Отдай ребенка, или вас двоих убьют. Ты не сможешь убежать, лишь погубишь себя и его. Перестань, Милена!
Но ты сопротивлялась. Краем глаза я заметил, как уже заняли боевую стойку Диарель и Агамет. На губах дграка-надзирателя играла азартная улыбка. Для него все происходящее – развлечение.
– Не надо. Я сам разберусь. Это моя женщина, – хрипя, сказал я. Дграки молча кивнули.
Ты была ужасна и прекрасна в своем отчаянном сопротивлении. Обнаженная, с ребенком у груди. Мокрая от пота. Я заметил, что послед уже отошел, а вместе с ним целая лужа крови. Но ты этого не замечала. Я нахмурился. Много. Очень много крови. Надо спешить и заканчивать весь этот фарс.
Сломать выставленные барьеры не составило труда. Отдача наверняка была болезненной, потому что ты вскрикнула. Я победил, но какой ценой понял не сразу. Не заметил, как по твоим бедрам ручьем полилась кровь. И тут наступило бессилие. Ты опустила руку и прикрыла глаза, безвольно позволяя забрать мне сына. Я услышал тихий стон, похожий на стон раненой волчицы. Ты кусала губы, пытаясь унять рыдания, глотала слезы, что-то шептала. Но я не хотел слышать слов.
– Посмотри, с ним все в порядке? – попросил я, передавая ребенка Диарелю.
Но темный маг осек меня:
– Занимайся делом, Амарант. Решай, как поступить с нарушившей закон женщиной. А сын больше не твоя забота. Он уже принадлежит Нор-Талену.
Я кивнул. Диарель был прав. С нами надзиратель. И от моих действий сейчас зависела наша судьба, Милена. Я посмотрел на тебя и обомлел. Ты побледнела так, что губы почти слились по цвету с тоном лица, а кровь все текла и текла, заливая родовой стол.
– Милена… – в ужасе начал было я, но встретившись с твоими глазами замолк на полуслове. Горькая улыбка. Ты словно прощалась одним лишь взглядом.
– Будь счастлив, Амарант!.. Будь счастлив… – тихо прошептала ты и неведомо откуда взявшийся легкий ветерок унес слова прочь.
========== 4. Дневник ==========
Шум… Сейчас я слышал шум прибоя. Он наполнял меня, всплывал в памяти обрывками образов и звуков. Сети далеких воспоминаний опутывали разум, увлекая в небытие наяву. Я закрыл глаза, надеясь унять пронзительную боль в сердце, и позволил себе утонуть в прошлом. Прошлое… Оно неразрывно связывало меня с настоящим, управляя окружающей действительностью, и от его тяжелого бремени мне не избавиться.
Я слышал голос океана лишь однажды. Давно. Очень давно, когда был юн и еще не пресытился красотами дальних миров. Зеленоватые мутные волны с обрывками водорослей накатывали на грязно-золотистый песок. Лучи стоящего в зените солнца подсвечивали пенящиеся водные буруны, отчего те казались сделанными из живого изумрудного стекла. И если бы не многоголосый хор птиц, почуявших добычу, то быть может я лег бы на мокрый песок и наслаждался монотонным усыпляющим шумом и мощью океана. Было жарко. Солнце покоренного, слабого мира нещадно палило, и мне хотелось раздеться. Хотелось снять с себя все и почувствовать, как пальцы утопают в иле, смешанном с грязновато-зеленым песком, но дграк, находящийся на боевом задании, не может позволить себе подобной роскоши.
Я перешагнул через лежащего вниз лицом мужчину, в мокрых длинных волосах которого застряли водоросли. Он не пошевелился, чтобы вытащить их, потому что был мертв. Несколькими минутами ранее я добил его, вонзив прямо между лопатками острие клинка. Лезвие неприятно царапнуло кость, и спустя несколько секунд мужчина затих. Его стоны больше не мешали созерцать безбрежный океан, уходящий за горизонт.
Здесь больше нечего было делать. Я нехотя оторвал взгляд от завораживающего океанского прибоя и с отвращением оглядел песчаную косу, усеянную мертвыми телами. Существа, которые были так похожи на нас, лежали на берегу в нелепых позах. Зря их предки пришли в этот мир. Тот, кто направил корабли космических странников к планете, был либо глупцом, либо злодеем. Неужели он не знал, какая участь ожидает этих людей? Или светлые Боги надеются, что однажды здесь снова все зажжется яркими красками? Сомневаюсь, что так случится когда-либо. На планетах, захваченных дграками, никогда еще не возрождалась жизнь.
Я не любил мертвых. Плоть, которую покинула душа, – зрелище нелицеприятное и бесполезное. Искореженные от боли лица, вывернутые наизнанку органы. В этом не было ни красоты, ни эстетичности. Ведь смерть не может быть красивой в принципе. Смерть не может быть красивой… И твоя смерть, Милена, была ужасной. Я пытался схватить руками твою душу и вернуть ее назад в хрупкое прекрасное тело, но пальцы поймали лишь воздух. Ты ушла… Ушла от меня навсегда.
Веки задрожали, и я распахнул их, но видение прошлого не померкло. Пенящиеся океанские воды то принимали в свои объятия, то снова отступали прочь от павших воинов с планеты, названия которой я даже не потрудился узнать. Эти люди до последнего защищали отступающие в глубины корабли, которые пытались спасти женщин и детей в подводных городах, и все как один сложили головы на этой песчаной косе.
Сейчас, как и тогда, на моих руках была кровь. Темная. Она запачкала ладони до самого запястья. Полузасохшие бурые струйки словно намертво впитались в линии на коже. Капли крови – частичка чьей-то былой жизни. Это все, что напоминало о существах, населявших зеленый, некогда цветущий мир. Это все, что сейчас напоминало о тебе, моя милая Милена… Я опустил ладони в мутную воду и с остервенением принялся их отмывать, чувствуя соленые брызги на лице. Я отмывал их и тогда, под струей холодной безжизненной влаги, текущей из крана, спиной ощущая, как на родовом столе догорает, оставляя после себя лишь серый пепел, тело женщины, принадлежащей мне и одновременно не принадлежащей никому. И как и тогда, сейчас я чувствовал что-то соленое, текущее по щекам.
Я не помнил, как вышел из родовой, и, не замечая ничего вокруг, побрел туда, куда несли меня ноги. Куда? Не знаю. Сейчас это не имело значения, ведь в каком направлении ни пойти, везде будут одни и те же пустые коридоры с серыми металлическими стенами и квадратными дверными проемами в них. Но внутри меня больше не существовало стен, там пенился и бурлил безбрежный штормовой океан, над которым многоголосым эхом разлетались твои последние слова: «Будь счастлив, Амарант!.. Будь счастлив…»
Какое мне дело до твоего счастья, Милена! Что я буду делать с этим чувством в мире, где за него принимают иллюзорное право жить и обладать рангами и правами, уничтожая соперников? Как быть счастливым, когда черные тучи клубятся в душе и молнии ярости выжигают все изнутри? Откуда взяться этому ощущению, если я ненавижу? Я ненавижу тебя, Милена. Ненавижу за то, что ты оказалась сильнее, чем я предполагал, ведь вместо того, чтобы сломаться самой, ты сломала что-то у меня внутри.
Зачем ты вторглась в мир моей души? В мир камня и льда, где дышат не воздухом, а отравленным чадящим дымом. Зачем ты осветила темноту внутри и повела за собой? Зачем показала прекрасный хрустальный сад, который цвел внутри твоего сердца? Я не был готов увидеть его. Твоя душа напугала меня своей красотой. Искрящиеся на солнце прозрачные лепестки деревьев, цветы, на которых застыли хрустальные капельки росы. Я смотрел на это великолепие, а злоба и зависть медленно заполняли меня. Мне было непонятно, отчего здесь так прекрасно и почему внутри у меня лишь черные обожженные камни. Я прикоснулся к лепестку розы, и острый хрустальный край больно кольнул руку. Да, ты больно ранила мое сердце. Розы могут колоть, а солнечные лучи ослеплять, особенно тех, кто никогда не видел света. Та роза… Я замахнулся и ударил прямо по искрящемуся цветку. Ахах. Да! Прекрасно помню этот момент. Она со звоном рассыпалась на мелкие кусочки. Осколки лепестков упали к моим ногам, и я раздавил их тяжелым ботинком. Но этого было мало. Я ударял еще и еще. С ладони стекали капельки крови, но я не обращал внимания. Я разрушал твой мир. Я был груб и уже не мог остановиться. Я разбивал застывшие серебристые фонтаны, попирал ногами тянущиеся к солнцу головки маков и лилий. Я крушил до тех пор, пока от сада не осталась лишь усыпанная осколками голая равнина, на которой уже никогда не появятся всходы. Твоя смерть – моя вина. Я сам привел тебя к краю пропасти. И тебе ничего не оставалось, кроме как шагнуть вниз.
В коридоре я остановился и прижался лбом к одной из постылых серых стен, что окружали меня всю жизнь. Холод металла обжег кожу.
– Да будь ты проклята!!! Ненавижу тебя! Ненавижу всех вас! – я размахнулся и ударил кулаком по стене с такой силой, что на ней осталась вмятина. Раз. Другой. Боль в руке на минуту отрезвила. Что со мной? Что я делаю? Я дграк, существо, рожденное убивать. Почему смерть какой-то крейтонки сводит меня с ума? Позади раздался шорох, и я услышал легкие, будто бы кошачьи шаги. Вслед за этим тишину коридора огласил холодный, насмешливый голос.
– Браво, браво, Амарант! Какая сцена! Страдающий от потери женщины дграк. Ради того, чтобы увидеть такие вот картины отчаяния, я и стал наблюдателем. Ты случайно не плачешь? Не превратила ли крейтонка тебя в служителя светлых богов?
Я зажмурился. Слезы и правда текли по щекам, и только сейчас мне стало понятно это. Дграки не плачут. Даже в детстве я не проронил ни слезинки. Что же сейчас стало со мной? Отерев мокрые глаза, я резко обернулся. Передо мной, широко расставив ноги и слегка подавшись вперед, стоял Агамет. Высокий, очень худой. Переплетенные волосы падали на лицо. В мутных серых глазах поблескивали дурманные огоньки. Тонкие пальцы этого странного дграка сжимали трубку с никотинианом, от которой шел приторный сладковатый запах наркотика. Агамет явно закуривал не раз за последние несколько часов. Его покачивало, однако это не помешало ему следить за тем, что я делал. Он увидел меня в минуту слабости, которой я поддался, и теперь отчет обо мне как об отступнике, слабаке, офицере, опозорившем гордое имя дграк, пойдет наверх. Ярость в сердце вспыхнула с новой силой. Я нащупал рукой эфес меча. Нужно прикончить этого мерзавца, иначе он погубит меня.
Агамет равнодушно затянулся и выпустил мне прямо в лицо облачко сладковатого дыма.
– Не стоит, Амарант. Не ты первый и не ты последний желаешь меня убить, – его стеклянные глаза, не мигая смотрели на меня. – Тебе меня не одолеть, несмотря на все твое мастерство и на то, что я опьянен наркотиком. Если нападешь, то я непременно убью тебя. Подумай, стоит ли эта женщина жизни?
– Ты ведь все равно доложишь выше. А мне уже нечего терять.
– Убери руку с клинка и послушай, что я скажу, Амарант. Я дам один совет, который поможет тебе сохранить жизнь. Забудь о крейтонке! Не вспоминай даже о том, что она существовала на свете. Забудь о ее ребенке и не пытайся найти его. Забудь, иначе любовь к ней приведет тебя прямиком под трибунал.
Любовь? Что несет этот ополоумевший дграк? Или он хочет взвалить на меня вину за несуществующий проступок, который как минимум повлечет за собой понижение ранга. Не выйдет, Агамет. Я не любил Милену. И ты не сможешь это доказать. Я чист.
– Ложь! Я не испытывал к ней никаких чувств! – кажется, я почти выкрикнул это ему в лицо, так, что брызги слюны полетели во все стороны.
Агамет все так же насмешливо смотрел на меня. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Ты считаешь меня слепцом? Можешь обманывать себя сколько угодно, Амарант, но меня тебе обмануть не удастся. Твои женщины… Они были первыми, кто заподозрил неладное. Я видел их доклад. И ты далеко зашел, надо сказать. Значит, крейтонка гладила тебя по волосам, как гладят домашнее животное, а ты заваливал ее подарками, которые она не принимала? Насиловал регулярно, но при этом скрывал и оберегал от посягательств других офицеров? Прятал то на корабле, то в своих комнатах, словно украл ее у кого-то? Что это, если не любовь? Своеобразная любовь существа, не умеющего любить в принципе. Ты лишь хотел обладать этой живой игрушкой и чувствовать, как она жалеет и ласкает тебя. Ответь мне, Амарант, зачем ты сжег тело? Почему не позволил отправить его туда же, куда отправляют прочую мертвую биоорганику?
– Она не заслужила этого. Она вообще не должна была умереть.
– А что она должна была делать? Радоваться каждой встрече с тобой? Наслаждаться тем, как нелюбимый мужчина касается ее? Ты мыслишь, как обычный тупой скот, который только и способен на то, чтобы насиловать и убивать. Любовь не рождается в неволе. Ее не породить принуждением и не завоевать подарками. Не вызвать насилием, которое ты почитаешь за наслаждение. Ведь каждый раз, когда ты оставлял в ней свое семя, она ненавидела тебя, стараясь потом смыть с себя частичку позора. Неужели крейтонка не открыла тебе глаза на происходящее?
– Откуда тебе знать, как было и что она чувствовала?
– Я знаю об этом больше, чем тебе кажется. И понимаю куда больше, чем большинство дграков. Ибо любил и сам. И любил не такой скотской любовью. Но я не виню тебя. Потому, что ты жертва системы. Тебя не научили, что значит любить.
Я поднял на Агамета взгляд. Вгляделся в это худое лицо, обрамленное темными волосами. В глубине его мутных белесых глаз проблеснула какая-то странная тоска.
– Ты нравишься мне, Амарант. Из тебя может выйти прекрасный офицер. Поэтому мне жаль, если тебя лишат привилегий или хуже того жизни. Прислушайся к моему совету. Забудь ее. К твоему сведению, совету тринадцати давно известно о твоем «особом» отношении к этой женщине. Ты слишком наивен, если полагаешь, что наверху находятся слепцы. Считай, что тебе повезло, когда она умерла. И ей повезло. Потому что после моего доклада ее бы забрали у тебя. Такая тяга к ребенку напугала даже Диареля, а он всякого повидал на своем веку. Твоя Милена пошла бы по солдатским рукам. Бесконечная череда мужчин и родов. Вот какая участь ждала Милену, и это в лучшем случае.
– А что ждет меня?
– Ничего. И не забудь поблагодарить за это Нор-Талена. Проблема устранилась сама собой. Эта женщина мертва и у нее больше нет власти над твоим разумом, поэтому я доложу, что ты вполне пригоден для дальнейшей службы. А смерть крейтонки станет для тебя уроком. Запомни, Амарант, любовь не живет в неволе. И это касается не только Милены. Ты и сам раб, хоть и не понимаешь этого. Все твое могущество – лишь иллюзия. Все, что ты считаешь своим, не принадлежит тебе. Даже тело и разум ты отдаешь для служения нашему Богу. Когда-нибудь ты это поймешь. Тогда так же, как и меня, тебя будут считать чокнутым и так же, как я, ты будешь находить утешение в наркотике. Прощай, Амарант.
Агамет развернулся на каблуках и неторопливо пошел прочь. Я долго смотрел ему вслед, осознавая слова, которые мне сказал этот странный человек. Тогда они показались мне безумными и лишь гораздо позже, будучи уже совершенно другим человеком, я осознал в полной мере, насколько был прав Агамет и от какой участи он меня спас.
Ноги сами привели меня в комнату Милены. Что я там хотел найти? Ведь у нее почти ничего не было. Только амулет на шее и шкатулка, в которую я никогда не заглядывал. Все остальные мои подарки оставались нетронутыми. Меня это не удивляло, ведь они были привезены с покоренных планет. Сами же дграки уже давно ничего не производили, кроме военной техники, да и ту изготавливали рабы. А о предметах искусства, таких, как картины, написанные рукой мастеров моего народа, я никогда не слышал и нигде не читал.
Когда я вошел в комнату, сердце сжалось еще больнее. Я сел в кресло, в котором обычно сидел, наблюдая, как ты пристально смотришь на меня. Твой взгляд всегда завораживал. Вызов, боль и одновременно жалость. Я прикрыл глаза. Мне казалось, что рядом прошуршало твое платье и мягким голосом ты сказала:
– Устал? Неужели уничтожать миры так сложно, дорогой? Или ты устал принимать роды от своей очередной жены? А может быть, зрелище казни подчиненного было утомительным?
Как всегда, колкая и злая шутка. О, как я их любил. Как я любил эту злость и сарказм.
И снова я слышу твой голос. Он изменился. В нем слышится страх.
– Я беременна, Амарант.
В тот день ты лежала вместе со мной в одной постели. Почему-то тебе нравилось оставаться после того, как мы заканчивали любить друг друга. Другие мои женщины уходили. А ты тихо лежала на краю постели. Сейчас я понимаю, чего ты хотела. Чтобы я обнял тебя, поблагодарил, а может быть, пожалел, но я так ни разу этого не сделал. Я помню грусть в твоих глазах и болезненный огонек, когда я равнодушно сказал: «И что? Когда-то это же должно было произойти».
– Ты прав. Ничего.
Эти слова сейчас эхом звучали в моей голове. Каким тоном ты это произнесла. Глупец. Почему я ничего не понимал тогда. А может быть, понимал, но боялся признаться в этом самому себе.
Я приоткрыл глаза, и мой взгляд упал сложенный вчетверо маленький листок, лежащий на столике. Желтоватая бумага. Словно вырвана из записной книги, которые использовали раньше. Уголки листка замяты, и у меня сложилось впечатление, что письмо кто-то читал. Я потянулся к посланию и задержал руку над ним. Да. Так и есть. Ладонь пронзили тысячи электрических импульсов, а перед глазами встал образ. Гуррон. Это его аура. Так Агамет следил за мной не в одиночку? Есть еще соглядатаи. Возможно, не один. Но это потом. С возникшей проблемой разберемся позже. А сейчас письмо, которое завораживало меня.
Отчего-то перехватило дыхание. Я осторожно взял записку. Всего два предложения написанных странными письменами. Я уже видел их прежде. Милена выводила точно такие же пальчиком на стекле иллюминатора. Когда я спросил о том, что она написала, заинтересованный тем, как буквы словно горят на прозрачной поверхности, Милена улыбнулась одними глазами.
– Боюсь, тебе не понравится то, что тут написано.
– А все-таки? Я хочу знать, на каком языке и что тут написано.
– Это один из диалектов кхонского. В храме мы писали в основном на нем. А слова – цитата из трактата Игора. «Ищи там, где любовь превратилась в желание обладать. Ищи там, где засеял поле, вспаханное для другого».
– И что это значит?
– Это значит, что тебе придется отгадать загадку.
– Я не люблю загадок. Я привык получать прямые ответы на свои вопросы. Даже если для этого придется применить силу.
– Применяй. Только сможешь ли сделать это сейчас, когда я ношу под сердцем твоего сына? – ты снова улыбнулась лишь одними глазами и пошла прочь, придерживая руками округлившийся живот и даже не оглянувшись. А я так и не посмел последовать за тобой.
А я ведь успел позабыть о той загадке. И как эти странные слова связаны со смертью Милены? Это же не имеет никакого смысла. Особенно сейчас.
«Ищи там, где любовь превратилась в желание обладать. Ищи там, где засеял поле, вспаханное для другого». Где это место? В зале? Я так часто желал тебя там, когда смотрел то на тебя, то на мерцающие в космосе звезды. И так часто вопреки всем правилам брал именно там, чтобы безмолвный космос был свидетелем того, что я делал.
Я не был сентиментальным, но то, что лежало там, еще больнее кольнуло мое сердце. Тонкий стилет с гравировкой. Интересно, как я пропустил его. Ведь ты могла пустить его в ход в любой момент. Нет, не против меня. Ты могла бы убить себя. Но откуда он взялся? Может быть, кто-то из моих других женщин сделал тебе такой подарок в надежде избавиться. Я достал и положил на стол маленький перламутровый камушек. На одной из его сторон была гравировка на твоем родном языке. Маленький холщовый мешочек, а в нем горстка земли. Земли с твоей родной планеты?
На самом дне лежал дневник, на котором красивым почерком было написано «Амаранту». Удивленный, я открыл его. Даже сейчас я могу повторить слово в слово все, что там написано.
========== 5. История Милены ч.1 ==========
«Амарант, я пишу, чтобы рассказать обо всем, что накопилось в душе за то время, пока я находилась с тобой. Если ты читаешь эти строки, значит, я смогла покинуть свою тюрьму. Прости, что оставила тебя одного в этом мире, но я не могу больше терпеть. Даже у самых стойких терпение может иссякнуть.
Ты никогда не спрашивал о моей планете и жизни до пленения. Ты никогда не спрашивал, люблю ли я тебя или ненавижу. Ты не спрашивал, что я чувствую, вынашивая нашего ребенка. Ты ничего не спрашивал! Мы никогда не говорили откровенно. Не знаю, что было сему виной. Твоя ли служба или непонимание, вытравленные еще в детстве чувства или какие-то иные причины. Но я хочу рассказать тебе про ту женщину, которой я была, и в чью душу ты так и не потрудился заглянуть. Боюсь, что исписанная словами уже мертвого языка черная тетрадь – это все, что останется после меня. Мой дневник – это единственная память обо мне и Кхоне. И мне очень жаль, что наш сын никогда не узнает, откуда была его мать.
Когда-то меня звали Милена Ивьетта Саахас. Ничтожно короткое имя по сравнению с именами дгракских офицеров. Но я не выдумала его, как вы, в попытке выделиться и обрести уважение. Мое имя – не показатель власти и могущества. Оно – связь с родными. Оно дано мне отцом и матерью. Но имя ты тоже отнял, ведь рабыня не может иметь связей. Рабыня может быть лишь Миленой. Низшей из низших. Одинокой и безродной, потомство которой никогда ничего не узнает о своей семье.
Я родилась на планете Кхон, где встретила и проводила тридцать четыре лета. Тридцать четыре лета я думала, что Кхон вечен, что мой мир молод и прекрасен. Пока не появились вы и не превратили все, что мне дорого, в пепел. Пеплом стала и моя душа. Сгорела вместе с городами, лесами, полями. Кхон стал выжженной пустыней. Выжженная пустыня появилась и у меня внутри. Но я свято храню память о том, каким он был. Ибо пока я помню, пока хоть кто-то помнит, мой дом по-прежнему жив. Жаль, что все наследие Кхона исчезнет вместе со мной и с теми немногими, кто еще существует. Да, существует, а не живет, в плену космических городов дграков. Но как только мы погибнем, память о нас развеется навсегда. Кхон навсегда умрет. Умрет язык и культура, легенды, история, победы и поражения. Никто и никогда не узнает, о чем рассказывали наши книги, что было изображено на картинах и какие великолепные храмы мы строили. Будь проклят твой Бог! Ведь он не просто разрушает планеты. Он погружает их в забвение.
Я пишу, а глаза застилают слезы. Потеря – это всегда тяжело. Это безвозвратно, но еще страшнее видеть гибель собственного мира. Ты подарил мне и это зрелище, дорогой Амарант. Униженную, изнасилованную, сломленную швырнул на пол своей каюты, где за огромным иллюминатором умирал в агонии Кхон. О, Амарант, страшнее зрелища в жизни я не видела. Я подползла к стеклу, ибо после «любовных» утех не могла даже встать. Да, ты хорошо позаботился обо мне в тот день. Но поднимись я на ноги, они бы перестали меня держать, ведь то, что я увидела, было в стократ хуже насилия над телом. Насилие можно пережить, а потерю планеты – нет.
Там, за иллюминатором, укутанный не облаками, а дымом пожарищ, был мой дом, который я не узнавала. Планета превратилась в смрадное пекло. Исчезли океаны, исчезли зеленые континенты, исчезли ледовые шапки на полюсах. Повсюду зияли лишь воронки от метеоритных ударов, извергались вулканы и, как кровоточащие раны, рассекали материки лавовые разломы. Молнии сверкали над дымящимися жерлами, освещая яркими вспышками бурлящую в них магму. Ничто и никто не мог выжить в этой преисподней.
