Текст книги "Плати за ошибку, Бес! (СИ)"

Автор книги: Олеся Егорова

Глава 12. Элена

После того как ушёл Бес, я буквально сходила с ума. Меня лихорадило, а руки тряслись, не желая останавливаться ни на миг. Я вспоминала, мучительно, каждую деталь, стараясь не упустить даже самой мелкой. Я сама себе пыталась доказать, что он лжёт, но чем дальше меня заводили воспоминания, тем отчётливее я понимала, что это была самая грязная и паршивая правда в моей жизни. Лучше бы я её не знала.

Я помнила, как к отцу приходили люди, они закрывались в кабинете, и это были единственные моменты, когда папа был строг со мной. Он не разрешал заходить к нему, не брал на колени, и не развлекал меня стишками, как при обычных гостях. После их ухода он часто был зол, а из-за двери доносились ругань, и иногда звуки ударов. Мама никогда не ходила на работу, а папа большую часть времени проводил дома, но при этом часто отсутствовал ночью. Я приходила к нему в кабинет, и засыпала на кресле, а утром просыпалась уже в своей кровати, зная, что он отнёс меня туда. В ту ночь я так же пришла к нему в кабинет, но тогда он был уже мёртв.

Ещё я вспомнила, что родители часто ругались, и мама плакала. Сейчас я уже могу вспомнить, как несколько раз она увозила нас из дома, но папа неизменно возвращал нас назад. Конечно всё это не было доказательством того, что отец был чудовищем, но где-то внутри я, наверное, уже понимала, что Бес не лжёт.

Уставшая и измотанная, я уснула через некоторое время, а когда проснулась поняла, что в снова не одна в палате. Кто-то прямо сейчас сидит рядом, но это не он. Его я узнаю по запаху, по жгучей ненависти, которая связывает нас каменными нитями, и ядом стекает по венам. Нет, рядом был кто-то другой. Приоткрыла глаза и встретилась взглядом с Риком. Я по взгляду поняла, что он всё знает. Столько тоски и горечи было в его глазах, что и моё сердце начало кровоточить, а слова никак не могли сорваться с губ. Я попыталась встать, но он остановил.

– Не нужно, Элена. Тебе нужен покой, так сказал врач. – Он замолчал, и мы так долго сидели в тишине, что говорить уже было страшно. Но это было необходимо. Не только ему, но и мне.

– Прости. Я знаю, что ты ни в чём не виноват, и я не должна была так поступать с тобой, но иначе я не могла. Я должна была увидеть его. Посмотреть в глаза убийцы, забравшего мою семью. – Я не озвучила то, что Бес говорил мне в палате. Тогда мне ещё казалось, что если об этом не говорить, затерять в своей памяти, то это так и останется ложью в моей голове.

– Посмотрела?

– Да.

– Стало легче?

– Нет. – И это чистая правда, даже думать не нужно было, чтобы ответить.

– Так всегда, Элена. Месть не приносит наслаждения. Это только кажется, что станет легче, но по факту ты лишь делаешь себе ещё больнее. Тем более, ты ошиблась. Ты смотрела в глаза убийцы последние тринадцать лет, и ничего там не увидела. И не увидишь, даже если посмотришь вновь.

– Почему Дэвид убил моих родителей? – Рик несколько секунд смотрел мне в глаза, а затем покачал головой.

– Я не могу сказать тебе. Только Бес сможет ответить.

– И где он? – Рик снова махнул головой.

– Я не знаю, он исчез несколько часов назад, и мы до сих пор не можем его найти.

Больше мы не разговаривали, а примерно через час Рик сказал, что ему нужно уйти, но за дверью находится охрана, поэтому мне не о чем беспокоиться. Ему на смену пришла медсестра, задала несколько вопросов о моём самочувствии, а затем сообщила, что ей необходимо ввести препарат в мою капельницу. И наверное, я бы не обратила на это внимание, если бы не одно «но». Цвет жидкости в ампуле был необычным, светло-голубого оттенка. Точно такой-же, который я должна была ввести Бесу, когда он ещё был в коме. Препарат, который должен был остановить его сердце. Всё, что я успела сделать, это закричать так громко, насколько хватило сил, и когда женщина поняла, что препарат не успеет подействовать, в её руке сверкнул лезвием скальпель.

* * *

Тем не менее светло-голубой оттенок моей смерти уже распространялся по трубке прикроватной капельницы, и слишком быстро спускался к игле, что была воткнута в мою вену. Но мне уже было всё равно. Или препарат, или эта чокнутая медсестра. Кто-то из них явно преуспеет в моём убийстве.

В следующую секунду дверь буквально слетела с петель. И если раньше я называла Стивена Бесом по двум причинам, потому что кто-то когда-то дал ему такой позывной, да и сам он для меня олицетворял весь ад земной, то сейчас всё было по-другому. То создание, что влетело в палату невозможно было назвать иначе. Горящие глаза и бешеный оскал на лице превращали его в исчадие ада, нежели человека. Это даже не был гнев или злость, ярость, в чистом огненном виде. Медсестру он отшвырнул от меня, как тряпичную куклу, бросился ко мне, но женщине хватило лишь пару секунд, чтобы подняться на ноги и вонзить скальпель ему в плечо. Взгляд Беса на миг стал ошарашенным, словно он совершенно не ожидал того, что получит удар со спины, тем более от хрупкой женщины. Он потянулся к рукоятке, но медсестра перехватила его руку, сама выдернула своё оружие, и в этот же момент оттолкнула его ногой, так что мужчина рухнул на пол, а из раны потоком хлынула кровь. Я же в этот момент перестала за ними следить, лишь пытаясь поднять руку, чтобы выдернуть иглу из своей вены. Но как бы я не старалась, ничего не получалось, рука не слушалась, только слегка отрываясь от покрывала, чего было явно недостаточно, чтобы спасти свою жизнь. Спустя пару секунд, глядя на то, как жидкость подступила к основанию трубки, я перестала пытаться поднять ладонь. Было уже поздно. Зато, если Бесу не повезёт, перед тем как отключиться, я могла увидеть его смерть, поэтому своё внимание снова переключила на него.

Он пытался высвободиться из захвата, но пока безуспешно. Видимо быстрая потеря крови давала о себе знать, и сил у него почти не осталось. Он боролся, уже не особо пытался вырваться, но изо всех сил полз в направлении к моей капельнице, вытянув руку вперёд. Ещё несколько секунд, и для нас всё закончится, и мы, как два смертника просто смотрели друг другу в глаза. Говорить Бес не мог, но я отчётливо прочитала по его губам «прости». И в этот момент мне стало отчаянно жаль себя, Беса, нас в конце концов. За искалеченные судьбы и израненные души. За то, что нами от души попользовались, а мы так и не смогли это побороть. Щёки стали влажными от слёз, и я закрыла глаза. Хотелось рыдать, но времени у меня уже не осталось. Три…два…один… И я распахиваю глаза от звука выстрела. Передо мной охранник, с поднятым пистолетом, медсестра со странным выражением на лице, и Бес, выдергивающий иглу из моей вены.

– Поздно. – Шепчу ему, и почему-то улыбаюсь.

– Нет!!! – Кричит на меня. – Не смей! Даже не думай, Элена! Я всё исправлю! Слышишь? – Бьёт меня по щекам, но это не помогает, потому что я плавно утекаю в сон. На этот раз, думаю, уже навсегда. – Я всё сделаю правильно! Не закрывай глаза, Элена, не отключайся! Где эти грёбаные врачи?! – Кричит куда-то в сторону, и вытирает слёзы с моих щёк, прижимает к своей груди, и начинает укачивать, словно маленького ребёнка, вжимая скрюченные пальцы мне в спину так, что становится больно.

Где-то вдалеке я слышу топот ног, крики людей и звук колёсиков больничной каталки, а в голове появляется мамин голос, и та колыбельная, что я так любила в детстве.

– Мама. – Шепчу одними губами и тону в темноте. А она продолжает петь.

 
A dream is a wish your heart makes
When you're fast asleep
In dreams you will loose your heartache
Whatever you wish for you keep
Have faith in your dreams and someday
Your rainbow will come smiling through
No matter how your heart is grieving
If you keep on believing
The dream that you wish will come true
A dream is a wish your heart makes
When you're feeling small
Alone in the night you whisper.
_____________________________
Мечта-это желание, которое загадывает твое сердце.
Когда ты крепко спишь
В мечтах вы потеряете ваши страдания
Все, что пожелаешь, оставь себе.
Верьте в свои мечты и когда-нибудь
Ваша Радуга придет улыбаясь через
Как бы ни горевало твое сердце
Если вы продолжаете верить
Мечта, которую вы хотите, сбудется
Мечта-это желание, которое загадывает твое сердце.
Когда ты чувствуешь себя маленьким
Один в ночи ты шепчешь.
(с) «Золушка.» 1950 г.
 

Снова выныриваю из темноты, голос мамы отдаляется, пропадает, а я щурюсь на яркий свет больничных коридоров и слышу голоса Рика и Артура Холла. Они напуганы, кричат где-то рядом, ругаются с врачами, а меня продолжают куда-то везти на каталке. Взгляд падает вбок, и я вижу, что рядом везут его. Бес без сознания, рука безжизненно свисает вниз, а смуглая золотистая кожа побледнела до мертвенной белизны, такой страшной, что мне самой становится зябко до колкой дрожи. И я должна думать о себе, о своей жизни и своей мести, но не могу оторваться от его лица, и от настырной горечи, которая нашёптывает, что всё могло бы быть иначе. Я столько лет прожила с ненавистью к нему, столько лет горела им, болела, что сейчас мне невыносимо страшно потерять его. Потому что Бес стал моим смыслом жизни с привкусом боли, крови и битого стекла. Он не может меня бросить. Не может оставить одну прямо здесь, в этот момент, в этот разгар войны с Дэвидом, не может оставить с этой жаждой, которую я впервые ощутила рядом с мужчиной, и словно насмешкой всевышнего этим мужчиной стал именно Бес. Не может он просто так разворошить осиное гнездо сгустков моих нервных клеток и болевых точек, а потом просто взять и уйти. И я лежала, смотрела на него, на то, как всё ещё подрагивают его веки, как грудная клетка слабо вздымается от дыхания, будто делая последние вздохи, и повторяла про себя одно и тоже слово. «Живи». Ты просто не можешь умереть, не ради себя, а потому что я так хочу, я так решила! Ты нужен мне! Ты моё оружие против Дэвида, ты моя личная пытка и мой личный ад, и умрёшь ты только когда я разрешу! Когда я захочу всё закончить! Так что живи, Бес! Или умри, но не смей не воскреснуть… Ты же обещал всё сделать правильно. Так сделай! Сделай, чёрт бы тебя побрал! Пусть это будет больно для всех, пусть это будет страшно и горько, но сделай, как обещал! И мне так хочется, чтобы он услышал, но этот крик бьёт по клеткам лишь в моей голове, потому что это только для нас с ним! Это наша личная ненависть и наша личная боль, и никто не имеет права вмешиваться. Да и пусть не слышит, пусть просто живёт. Тяну руку в сторону, мне больно, кажется, что связки натягиваются и рвутся от напряжения, но я продолжаю, лишь бы успеть дотянуться. Перехватываю его ледяную ладонь и сжимаю, казалось бы, так крепко, что он даже сквозь марево смерти должен почувствовать. Согреваю его холодные пальцы своими, силясь отдать хотя бы часть своего тепла, и шепчу.

– Нельзя… – Шепчу потрескавшимися губами так тихо, что даже если бы он был в сознании, то не услышал, не поймал бы мой стон. – Нельзя… – повторяю, но шёпот срывается на хрип, а затем сухой кашель, разрывая лёгкие на ошмётки, заставляя корчится от невыносимой боли.

Врачи замечают это, и в следующую секунду нас словно по команде расцепляют и развозят в противоположные палаты, и мне кажется, что в этот момент его глаза открыты, так же, как и мои. И они полны боли и отчаянья, так же, как и мои.

Меня перекладывают на кушетку, сквозь вату в ушах я слышу названия препаратов, которые должна подготовить медсестра, но я уже не понимаю ни названий, ни дозировок. Я всё ещё в сознании, всё вижу и чувствую, но не могу пошевелиться. Ощущаю, как игла вонзается в тонкую измученную вену, как мне поднимают веки, чтобы увидеть реакцию зрачка на свет, мне даже кажется, что я чувствую, как сердце замедляет своё движение, словно вот-вот остановится. Я так устала, что просто закрываю глаза и растворяюсь в себе, и в своей первой в жизни молитве. Мольбе о тех, чья дорога ведёт в ад.

* * *

Я просыпалась несколько раз, но меня снова и снова укладывали чьи-то заботливые руки, укутывали, убаюкивали, словно мама когда-то в детстве. Окончательно пришла в себя я только утром. Не знаю, сколько прошло дней, но сейчас я находилась уже не в больнице, а в просторной, светлой комнате с панорамными окнами, сквозь которые лился яркий солнечный свет. Как ни странно я чувствовала удивительную бодрость в теле, и поэтому почти без труда поднялась с кровати, чтобы тут же захотеть рухнуть обратно. Нет, я безусловно понимала, что из больницы меня куда-то вывезли, и не хотела поднимать панику раньше времени, но судя по пейзажу за окнами, я находилась слишком далеко не только от Майами, но и в принципе от своего дома. Несмотря на то, что комната была обставлена дорого и со вкусом за окном виднелись старые, обшарпанные пятиэтажки, и всё казалось удивительно серым на фоне яркого солнечного света, отражающегося в пышных белоснежных сугробах.

Мой решительный порыв выйти из комнаты, и выяснить наконец, что происходит, закончился головокружением и острой головной болью. Сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, и поднялась снова, двигаясь уже гораздо медленнее, и осматривая комнату в поисках какой-либо одежды, которую можно было бы накинуть на больничную рубашку, что всё ещё была на мне. Взгляд наткнулся на большой платяной шкаф у противоположной стены комнаты, и открыв его, я поняла, что вопросов стало ещё больше. Там было очень много одежды. Женской. Моего размера. Начиная от шёлковых пижам и невесомых сорочек, заканчивая теплыми спортивными костюмами, толстовками, и достаточно тёплыми куртками. Вся одежда в основном практичная, без изысков, запакованная в пакеты, чехлы, так, словно её совсем недавно разложили по полкам, не успев распаковать.

Здесь так же имелись коробки с обувью, но рассматривать их я не стала, сняла с вешалки большой махровый халат, покрепче завязала пояс, и вышла из комнаты. Коридор, в котором я оказалась вёл в две стороны. В одной оказалась ванная комната, туалет, и просторная кухня. В другой же стороне по всей видимости находилась ещё одна комната, с плотно закрытой дверью. Звуков оттуда не доносилось, но что-то мне подсказывало, что в квартире я всё же не одна. А значит, чтобы получить ответы на свои вопросы, мне необходимо постучаться в эту дверь. Мягкими осторожными шагами прошла до конца коридора, и занесла руку, чтобы постучать, но остановилась. Сердце было неспокойно, и что-то меня останавливало. Хотелось взять паузу, отдышаться, успокоиться, словно это не я только что проснулась после чёрт его знает скольких дней отключки. Словно я пробежала стометровку и сейчас мне отчаянно нужно время, чтобы наполнить лёгкие кислородом. Нет, мне не было страшно, меня не охватывало чувство паники, но продолжать идти дальше было сложно. Так тяжело, как не было ещё никогда в жизни. Приложила ладонь к деревянной поверхности двери, оглаживая отполированную гладь, пытаясь услышать хоть что-то по ту сторону, но тишина давила, водила по нервам острием заточенного кинжала, а сердце заходилось словно в быстром беге.

Я так и не постучалась. Открыла дверь, заглядывая внутрь, задержала дыхание, так, словно кислород мне и не нужен больше вовсе. Бес был на полу, стоял в планке спиной к двери и не замечал моего присутствия, а я смотрела. Бешено, жадно глотала глазами вновь ставшую смуглой кожу, прожилки вен, выступивших от напряжения, казалось бы железные мышцы, тугими жгутами выпирающими под тканью одежды и капельки пота на висках. На нём тёмная борцовка и бинтовая повязка, опоясывающая часть шеи, плечо и предплечье. Сквозь бинты проступает кровь, и я знаю, что если он не остановится, то кровотечение усилится, а швы, которые ему наверняка наложили в больнице, разойдутся. Я не должна его жалеть, не должна волноваться, но почему-то на ставших внезапно ватными ногах плетусь по мягкому ковру к нему.

– Прекрати. – Сажусь на колени рядом, тяну его за руку, не тронутую бинтом, заставляя остановиться. – Ты угробишь себя, не надо. – Слёзы сами срываются с ресниц, и я не пытаюсь их сдержать, давая желанную свободу. А он смотрит на меня, и зрачки расширяются, словно от наркотика, а затем притягивает к себе так резко и болезненно, что мы оба с жадным стоном впитываем эту боль. Он шарит руками по моим волосам, взъерошивая их, и ещё крепче вжимает меня в себя, словно между нами остался ещё хоть один миллиметр свободы. И мы так стоим, долго, кажется, что целую вечность. На коленях друг перед другом, в моих слезах на его груди, и его крови на моих ладонях. Нас оплетает моя ненависть, боль, и какое-то незнакомое мне чувство, щемящее, режущее, стонущее. Оно затягивает в плотный кокон и останавливает время, оголяя, обнажая нас, оставляя беззащитными и слабыми. Бес говорит мне что-то, шепчет влажными губами в ухо, а я не слышу, смотрю на него безумными глазами и мне одновременно хочется вонзить нож ему в сердце и наброситься на его губы, своими жадными, голодными, до его крови во рту и моих стонах на его коже. Но я не могу! Не могу, чёрт возьми, предать себя и своих близких! Не могу поддаться этому адскому, пожирающему меня изнутри желанию, и изо всех сил отталкиваю его от себя, поднимаюсь с колен, вытирая слёзы тыльной стороной ладони и отхожу как можно дальше. Всматриваюсь в окно, глотаю горечь, и пытаюсь найти хоть какие-то слова, что так упорно теряются в моём сознании. Вопросы. Их было столько в моей голове, но сейчас они ускользают от меня, словно вода сквозь разжатые пальцы. Бес подходит медленно, останавливается за моей спиной, но так и не касается меня своими ладонями. А мне хочется его прикосновений, чтобы опять до дрожи и боли, чтобы опять его оттолкнуть, и ненавидеть ещё сильнее, чем раньше. Но он молчит, и больше не приближается. И от этого его благородство меня трясёт до тошноты и головокружения.

– Где мы? – Говорю слишком громко, и резко, чтобы прервать затянувшуюся паузу.

– В России.

– Что? Что мы здесь делаем? – Голос получается хриплым и жалобным, потому что внезапно пересыхает горло.

– Дэвид дважды совершил покушение на тебя. Ты единственный свидетель. Только ты знаешь, что произошло в ту ночь и ты ему нужна. Мы здесь, чтобы он не смог добраться до тебя.

– И что же, ты собираешься прятаться вместе со мной? Так ты решил поступить? По-твоему, это правильно?! – Я перешла на крик, и с силой ударила по стене рядом с оконной рамой.

– Артур и Федерик ищут его, но пока что у них ничего не вышло. Я почти уверен, что Дэвид найдёт тебя быстрее, чем мы его. Поэтому я здесь, рядом с тобой. Чтобы защитить. – Его рука скользнула по моему плечу, и я одёрнулась так, словно мне было мерзко, хоть и жаждала этого больше всего.

– Ты мне противен! – Выплюнула в лицо, и быстрыми шагами вышла из комнаты, а затем прошла в ванную. Заперла за собой дверь, уверенная, что он придёт, утешит, заберёт мою боль, но он не пришёл. Ни через минуту, ни через пол часа. А я всё это время кричала, стоя под ледяной водой душа, пытаясь выпустить из себя всё, до последней эмоции.

Когда я вышла, Бес ждал меня в комнате. Хмурый, злой, как будто не он виноват во всём, что произошло с нами. Вручил мне бутылку виски, и широкий стеклянный стакан.

– Выпей. Тебе станет легче. – С этими словами он закрыл за собой дверь.

Глава 13. Элена

Нет, дверь он не просто закрыл, захлопнул с такой силой, что дверь едва не свалилась с петель, а оконные стёкла жалобно задрожали. Хотелось крикнуть ему вслед что-нибудь едкое, колкое, но я сдержалась. Вместо этого прошла к кровати, и бросила на мягкое покрывало предложенную бутылку и бокал, а сама села ближе к изголовью. Виски пульсировали болью, глаза покраснели, и всё ещё катились жгучие слёзы, обжигая солью искусанные губы. Я раз за разом возвращалась к прошлому, пытаясь вспомнить тот самый момент, где есть Дэвид. Но боль всё усиливалась, а воспоминания так и не вернулись. Память сыграла злую шутку со мной обрезав самые важные элементы, без которых картинка не складывалась воедино. Но может быть не было Дэвида? Что если Бес лжёт? Кто совершал на меня эти покушения? Ни единого прямого доказательства того, что это действительно был мой дядя, только совпадения, так красиво сыгравшие в пользу Беса. Что если это просто удачное для него стечение обстоятельств? Я всё ещё не верила ему. Особенно тому, что он рассказал про отца. Не верила, что человек, относящийся ко мне с такой безграничной любовью мог совершать такие ужасные вещи. Как бы я не старалась, но в моей голове просто не укладывался образ того, что мой отец был чудовищем. Что же касается дяди… Я его никогда не любила, с самого детства, но была благодарна тому, что он не вышвырнул меня из своей жизни, забрав компанию. За спасение своей жизни я благодарна не была. Так было бы проще и легче, так я думала почти всю свою жизнь до недавного времени. Но жажда мести делает человека сильнее, злее и беспощаднее. Хоть и недостаточно в моём конкретном случае. Если бы я действительно была сильной, я бы не дрогнула тогда, держа в ладонях шприц смерти для Беса. Но возможно, моя слабость стала моим шансом разобраться в правде, распутать этот мерзкий клубок лжи, сплетённые множеством рук, и наконец-то ощутить себя свободной.

Боль в голове уже пылала, и я пальцами дрожащих рук стиснула виски, а ноги выпрямила на кровати в попытке расслабиться. Кожи коснулась прохладная поверхность стекла, и я неосознанно потянулась за своей анестезией, принесённой Бесом. Может мне и вправду станет легче, думала глядя на янтарную жидкость, наполняющую бокал. В своей жизни я употребляла алкоголь всего несколько раз, по большим праздникам, и всегда легкое шампанское. Виски я не пробовала ни разу, да и что вообще было в этой бутылке я не знала. Для меня цвет крепкого алкоголя не отличался друг от друга. Но сейчас мне это было нужно, как никогда. Хоть немного покоя и лёгкости, не думать ни о чём и ни о ком…

Первый глоток обжог гортань так сильно, что я зашлась в приступе дикого кашля, едва не задохнувшись. Но затем по телу прошёлся приятный жар, оставляя на губах терпкий вкус напитка. Зажмурилась, сделала второй глоток, а за ним ещё один. Несколько минут прислушивалась к своим ощущениям, подмечая, что тело расслабилось, а пульсирующая боль в висках отдалилась, лишь слегка напоминая о себе. Налила ещё и снова сделала глоток. На этот раз ничего не изменилось, и я осушила бокал залпом, морщась от горечи, а затем блаженно прикрыв глаза и опустившись на кровать. Прошло около получаса, а я всё лежала на кровати, раскинув в стороны руки и ноги, напоминая маленькую звёздочку в большом океане спокойствия и тишины. Мне было хорошо. Так легко, как не было уже очень давно. Встала с кровати, и открыла шкаф с вещами, предназначенными для меня. Прошлась кончиками пальцев по краю одежды, развешанной на плечики, и задержалась на мягко ласкающем кожу шёлке. Чёрная сорочка на тонких бретелях и длинным почти в пол подолом с высокими разрезами, резко контрастировала с брючными пижамами из шёлка и хлопка не только нежностью ткани, но и ощущениями внутри меня. Пальцы всё ещё касались ткани, вызывающей мягкие мурашки, волнами, поднимающимися от кистей рук по запястьям, плечам, к шее, и спускающимися вниз до основания живота. Мурашки, скручивающиеся в тяжёлый, горячий шар, расползающийся по всему телу, и перекрывающий дыхание. Ладони сами потянулись, снимая одну, а затем и вторую бретель с плечиков, стягивая с себя тяжёлый махровый халат и больничную пижаму, и набрасывая вместо них невесомый шёлк. Я обещала себе лишь примерить, ощутить себя другой, лёгкой, беззаботной. Окунуться в ласкающее море нежной ткани, а затем вернуться в свой мир.

В зеркало на меня смотрела не я, а какая-то совершенно незнакомая мне женщина. Нет, не девушка, а именно женщина, в прекрасном смысле этого слова. Несмотря на излишнюю худобу, и усталые глаза, утончённая, красивая, желанная, слегка высокомерная с чуть вздёрнутым подбородком, и несомненно счастливая. Или этот блеск в глазах лишь тень янтарной жидкости, что так изменила меня. Словно тугой комок нервов, страха и ненависти распался на время. Растёкся по венам, лишь отдалённо напоминая о себе при пристальном внимании. Но я не думала об этом. Закрыла глаза, раскачиваясь под музыку, звучащую в моей голове, что-то отдалённо знакомое, из классики, кажется фортепиано. Поднимая вверх плавно изогнутые кисти, перебирая тонкими пальцами, так, словно скольжу ими по клавишам, растворяясь в танце своих чувств и выпуская из себя лишь кайф в чистом виде.

Я не услышала, как открылась дверь, не слышала и тяжёлых шагов в мою сторону, только запах, его запах, заставил меня распахнуть глаза за секунду до того, как Бес остановился напротив, всего в нескольких шагах. Взгляд его глаз, с расширенными, пульсирующими зрачками прибивал к полу, окутывал, завлекал в свои сети, и уже не давал увернуться. Крылья носа раздувались, а губы сжались в тонкую линию, скрывая за собой сцепленные зубы. Он молчал, и под его взглядом моя кожа нагревалась, превращаясь в лаву, разгоняя жар по телу, испепеляя оставшиеся, последние страхи.

Бес был одет уже по-другому. Тёмная, почти чёрная водолазка скрывала шею и руки до самых ладоней, а ткань казалась такой мягкой, что захотелось прикоснуться, но пальцы мои даже не могли пошевелиться, словно парализованные. Всё моё тело казалось натянутым в тонкую, вот-вот грозящуюся порваться струну. Стивен сделал шаг ближе и снова остановился, осматривая меня слишком внимательно, брови сдвинулись к переносице, он открыл рот, чтобы набрать воздуха для так и невысказанных слов, вместо которых лишь сделал ещё один шаг.

* * *

Поднял ладонь, и кончиками пальцев провёл от виска к шее, очертил лопатку, и снова вверх, мучительно медленно, останавливаясь на каждом позвонке, в конце вплетая пальцы в россыпь распущенных волос. Оттянул голову назад, и наклонил свою совсем близко, так, что кончик носа прижался к моему виску, втянул с шумом воздух, а затем также, как и пальцами скользнул вниз. Колкой отросшей щетиной царапая кожу, но не причиняя боль, а наоборот, разжигая жар в моём теле ещё сильнее. Прижимается губами к ямочке над ключицей и замирает. Дышит, жадно глотая воздух, а у меня голова кружится, потому что всё это время я даже не пыталась вдохнуть кислород. Я чувствую, как он приоткрывает рот, а затем кожу опаляет горячей влагой и кончик его языка скользит обратно, задерживаясь на пульсирующей жилке на шее, закончив свой путь у самого уха, лишь слегка коснувшись мочки.

– Я не могу… – Охрипший до неузнаваемости шёпот и дыхание его щекочет ушную раковину так, что кожа покрывается мелкой мурашкой.

– Что? Что не можешь?

– Отпустить тебя… Остановиться…

– Не нужно. – Этот голос мне не знаком. Он принадлежит той самой женщине из зеркала, в чёрном шёлке и с горящим взглядом.

Проходит несколько секунд. Бес не двигается и не дышит, словно ждёт отказа, даёт мне последний шанс отвернуться или сбежать. И я бы, наверное, так и сделала, но на мне тот самый чёрный шёлк, а я – женщина с горящим взглядом, и я не сбегу. Поднимаю ладонь выше, касаюсь его плеча и обхватываю мощную шею, притягивая к себе ещё ближе, до боли впиваясь короткими ногтями в его плоть. Облизываю пересохшие губы и сглатываю вязкую слюну, и у него от этого движения дёргается кадык, а под взглядом Беса становится жарко, как в преисподней. Он опускает голову ниже, застывая в нескольких миллиметрах от моих губ, и я чувствую его горячее дыхание, замираю в ожидании, но так и не выдержав, двигаюсь навстречу сама, сокращая последнее расстояние между нами.

Его губы горячие и горьковатые, с привкусом алкоголя и табака, но это не отторгает, а наоборот, притягивает, соблазняя попробовать запретный плод на вкус. Он не разжимает губ, а я из-за этого целую его неумело, так, словно я не роковая красотка, какой увидела себя в зеркале, а девочка студентка на первом свидании. Так продолжается ещё несколько секунд, и мне становится неуютно, неприятно без его ответной реакции. Я отрываюсь от Беса, делая шаг назад, собираясь развернуться и бежать, но он словно ждал этого. Рывком снова притягивает к себе, прикусывает зубами нижнюю губу и толкает язык в распахнутый от удивления и лёгкой боли рот. И он сразу становится «везде», вокруг меня, на мне, везде только он. Его губы, зубы, руки и пальцы, скользящие по бедру до разреза сорочки и поднимающие ткань наверх, оголяя обнажённые бёдра. Он не медлит, кусает губы, дразнит языком, впивается пальцами в нежную кожу бёдер, прижимая к себе, заставляя почувствовать твёрдость даже сквозь толстую ткань его джинс. Подхватывает за бёдра, поднимает выше, принуждая поддаться рефлексу и схватиться ладонями за его шею, а ногами обвить талию. И только после того, как я оказываюсь зажатой между ним и стеной, отрывает от меня руки лишь для того, чтобы снова коснуться ими выше, сдёргивая бретели с плеч, оголяя грудь и жадным взглядом впиться в напряжённые от трения о ткань, соски. Секунда, и его губы уже там, ласкает острые вершины языком, обводя вокруг, захватывая зубами и оттягивая на себя, принося мурашки с оттенком сладости и боли. Снова возвращается к лицу, ловит ртом мои стоны и всхлипы, говорит что-то, но я ни слова не понимаю, в ушах шум, а в теле агония, ломка, болезненная, острая. Пальцы не слушаются, но я старательно цепляюсь за края его водолазки, пытаясь поднять её вверх, снять с него чёртову одежду, а Бес не даёт мне это сделать. Резко опускает на пол и разворачивает к себе спиной, прижимая оголённой грудью к шершавой стене, кусает за плечо и пальцы между ног, заставляя меня взвыть от остроты этого безумного кайфа, разгоняя кровь по жилам, превращая её в чистейший огонь, пока я не падаю на пол на ослабевших коленях. И он туда, за мной, поднимает подол и заполняет собой последнее, что ещё не было в нём. Быстрыми, резкими движениями доводя нас обоих до предела. Он ускоряется, когда чувствует, как я начинаю сокращаться вокруг него, выкрикивая толи ругательства, толи проклятья, а спустя минуту застывает, тяжело опустившись, почти наваливаясь на меня, хоть я и так еле держусь с туманом в глазах, и почти потерянным сознанием.

Прошло ещё несколько минут, прежде чем я услышала, как он всё-таки стягивает с себя водолазку, затем его рука возвращается к полу, рядом с моей головой, чтобы оттолкнуться и встать, но мне хватает даже этих мгновений, чтобы в голове вспышками, быстрыми кадрами, доставляющими адскую боль проносилась одна и таже картина. Бес. Пистолет в его руке. И чёртов трезубец на его запястье, на который я смотрю прямо сейчас.

* * *

Я встала вслед за ним, одёрнула сорочку, и шатаясь поплелась к кровати, даже не оборачиваясь в сторону Беса. От былого помутнения не осталось и следа, зато вернулись головная боль, злоба, и чувство ненависти к самой себе. Слёз не было, хоть глаза жгло так, словно я вот-вот заплачу. Он нагнал меня в несколько шагов, обхватил рукой, прижимая спиной к обнажённому торсу, и заговорил.