Текст книги "Похищение мечты"
Автор книги: Олесь Бенюх
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Неприятно пораженный увиденным, Джерри остановился у ее ног, крикнул: "Рейчел!". Она медленно повернула к нему мокрое от слез лицо. "Что случилось?". "Ты нас не лю-у-убишь, – сквозь прерывистые всхлипывания произнесла она, кутаясь в цветной плед. – Ты нас не хо-очешь!". И зарыдала сильнее прежнего, горько, безутешно. "С чего ты это взяла?" – голос Джерри звучал растерянно, беспомощно. Сдвинув в сторону многочисленные склянки и флаконы, он поставил бутылки и бокалы на туалетный столик, сел рядом с Рейчел. "Да-а-а, – протянула она, утирая глаза и щеки руками, – не успела я тебе сказать, как ты сбежал...". "Любимый мой глупыш, – радостно вздохнул он, притягивая ее к себе, целуя слегка распухшее от слез лицо. – Я ходил вот за чем, – Джерри снял с бутылки фольгу и металлическую сетку. Едва заметно поползла и вдруг с громким выстрелом вылетела пробка. Проливая вино на одеяла, на халат Рейчел, на свой костюм, Джерри наполнил бокалы.
– Ты дала мне вновь испытать забытое уже совсем ощущение счастья.
– Правда? Нет, в самом деле – правда? – она робко улыбалась, радостно глядя ему в глаза.
– Честное слово Джерри Парсела, – серьезно ответил он. Пожалуй, последний раз это было, когда Беатриса впервые выговорила слово "папа". Знаешь, за что мы пьем?
– За что, любимый?
– За здоровье Джерри Парсела-младшего и его мамы, лучшей мамы и жены на свете!
Чувствуя, как дрожат пальцы и стекло ударяется о зубы, она взяла бокал обеими руками. Шампанское от падавших в него слез имело солоноватый привкус, но Рейчел ничего не замечала.
Она пила этот самый лучший напиток из всех и смотрела на Джерри счастливыми глазами, из которых текли и текли слезы...
– С русскими нужно договариваться о равновесии, – Джон Кеннеди говорил уверенно, увлеченно. – Кое-кто пытается внушить мне мысль, что я должен исходить из интересов Америки, а о русских пусть болит голова у них самих. Но это же не что иное, как ловкое подстрекательство к конфронтации. Незаметно, без фанфар и фейерверков, наступила в истории человечества новая эра – атомная. А люди все еще мыслят категориями эпохи каменного топора.
– Мысли, вероятно, можно было бы простить. К сожалению, мысли диктуют действия. Когда современный политик призывает руководствоваться в государственных делах кодексом поведения пещерного человека, – Джерри Парсел усмехнулся, – это выглядит, ей Богу, несколько старомодно. И оказывает двоякий вред: отпугивает союзников, мобилизует оппонентов.
Они вели беседу на великолепной зеленой лужайке, разбегавшейся далеко и весело вправо и влево за виллой президента.
В семидесяти пяти ярдах от трехэтажного здания гремели волны океанского прибоя. Они сидели в соломенных креслах-качалках под полотняным тентом. Между ними покоился невысокий передвижной бар с встроенным холодильником. Кеннеди пил виноградный сок, Джерри – "мартини".
– Вчера я вычитал в одной левой газете, – подчеркнул с досадой Парсел, – что в этой стране, якобы, очень много друзей России. Что вы на это скажете, Джон?
– Думаю, Джерри, что их гораздо больше, чем нам кажется.
Отнюдь не сторонников русского социального эксперимента, хотя есть и такие. Американцы – широко, свободно мыслящие люди. И это один из самых чистых и сильных источников нашей вечно развивающейся, юной демократии. Юной не возрастом, а сутью, ежедневно обновляющейся. Нам импонирует доброта, удаль, смелость, бесшабашность, богатейшая одаренность русского национального характера. Точно так же, как русским импонирует широта, непосредственность, доверчивость, деловитость, смекалистость американцев. ФДР* (* – Франклин Делано Рузвельт), которого я (впрочем, как и вы, если не ошибаюсь) считаю самым выдающимся президентом первой половины двадцатого века, полагал, что с русскими вполне можно ладить.
– Чего полагал мало кто из президентов после него.
– Но разве хоть один из них сумел добавить к своей фамилии слово "великий"? Да, ФДР.., – вздохнул Кеннеди и забарабанил кончиками пальцев по подлокотнику кресла. – У него есть чему поучиться. А главное его богатство – бесценный дар прозорливости. От признания Советов в тридцать третьем до выработки в сорок пятом основных принципов деятельности ООН, в рамках которой он видел перспективы сотрудничества с русскими, все делалось во имя и на благо Америки. Каждое его слово, каждый шаг, каждый вздох выявляли патриота, бескорыстного и преданного. Кому-то, однако, померещилось, что он чересчур заигрывает с дядей Джо. Еще кому-то почудилось дыхание сибирского медведя на затылке. В итоге – загадочный уход и глухое подозрение, что кто-то подтолкнул его в могилу.
– Здесь лишь подозрение. Других президентов убивали публично... Джерри закрыл глаза. "Ах, как далеко влево занесло нашего мальчика, – думал он. – Ах, как далеко. Надо что-то делать. Что-то делать...".
На лужайке появились двое – начальник охраны президента и Олаф Ларссон. Они быстро приближались к полотняному тенту и, судя по жестикуляции, что-то заинтересованно обсуждали.
– Эркюль Пуаро и Нат Пинкертон за работой, – шутливо вполголоса произнес Кеннеди. Ларссон и его спутник этих слов не слышали, хотя они были уже совсем близко – ветер дул не в их сторону. Подошли к тенту почти вплотную. Ларссон приложил палец к губам, прося тишины. Джерри хотел что-то сказать, но так и застыл на полуслове. Ларссон бегло осмотрел бар снаружи. Затем наклонился и стал наощупь проверять днище. Едва заметное усилие – и он выпрямился, сохраняя по-прежнему невозмутимое выражение лица. на его ладони лежал круглый блестящий предмет размером с четвертьдолларовую монету. Но толще раза в три. На сей раз хотел сказать что-то Кеннеди, но Ларссон вновь умоляюще приложил палец к губам. Достав из бокового кармана металлическую коробочку, он положил в нее круглый предмет и затем сунул коробочку в карман.
– Господа, – сказал он, и голос его звучал бесстрастно, – только что мы обнаружили мини-передатчик с радиусом действия тысяча восемьсот – три тысячи метров. Все, о чем вы здесь говорили, передавалось, видимо, на записывающую аппаратуру. Мы проверили отпечатки пальцев, хотя вот эта стопка салфеток нарочно была положена так, чтобы тот, кто поставил передатчик, мог убрать с него все следы. По наблюдениям охраны, к бару не прикасался ни один человек.
– Но кто-то же доставил его под этот тент, – воскликнул Джерри. – Не по воздуху же он сюда спланировал невесть откуда?
– Бар прикатил ваш секретарь, мистер Паркер.
– Маркетти, – прошептал Джерри. Вот оно что...
– Кто этот секретарь? – вежливо поинтересовался Кеннеди, когда Ларссон и начальник охраны ушли.
– Молодой красавец итальянского происхождения, – думая о чем-то своем, ответил Джерри. – Спас жизнь Рейчел.
– Браво. При каких обстоятельствах?
Выслушав рассказ Джерри, Кеннеди воскликнул: "Это не он, Джерри. Герой не может быть предателем". Джерри кивнул. "Вряд ли стоит раньше времени пугать Джона, – подумал он, заставляя себя успокоиться. – Нужны доказательства". – Россия, – протянул Кеннеди, возвращаясь к прерванному разговору. – Россия – тема вечная... Сейчас о другом. Нефть.
Вы читали доклад Александра Максуэлла "Энергетические ловушки. Нефть и горючее будущего"?
– Читал.
– Что вы думаете о его прогнозах?
– Человечество сможет перейти на новый вид энергетики не ранее первой декады третьего тысячелетия.
– Возможно. Хотя я больший оптимист, чем вы, Джерри.
Возможно. Значит, десятки лет следует ориентироваться на традиционные виды сырья. И главный из нх – нефть. И, вы знаете, в последние дни я лишился покоя. есть цифры, весьма убедительные, что ее запасы далеко не бесконечны.
– Длительный покой, – Джерри долго высматривал в небольшой вазе орешек поядренее, – длительный покой может обеспечить лишь надежный контроль над месторождениями в районе Персидского залива, всего Ближнего Востока.
– Молодец, Джерри, вы читаете мои мысли. Видимо, настало время для детальной, глубокой разработки "нефтяной стратегии". В том регионе следует делать ставку на трех китов – Из– раиль, Саудовскую Аравию, Иран, – Кеннеди встал, зашагал под тентом – пять шагов вперед, пять – назад.
– Для крупной игры слишком просто, – заметил Парсел.
– Двойное дно? – Кеннеди остановился напротив Джерри.
– Может быть, тройное, – глаза Парсела азартно заблестели. – Среди арабов надо найти "паршивую овцу".
– Неплохо звучит: "Операция "Паршивая овца", – тихонько засмеялся Кеннеди. – Совсем неплохо. Может открыться вариант: мы обходим русских с их прямолинейностью на Женевских переговорах. Под нашим патронажем Израиль договаривается с "Паршивой овцой" напрямую. Находит разрешение острейший кризис ближневосточный.
– Дело за "пустяком" – найти ее, эту "паршивую овцу".
– И тут я больший оптимист, – Кеннеди живо барабанит пальцами по крышке бара. – Видимо, потому, что я лучше осведомлен. Есть вариант. Есть. Великолепный в своей мерзости.
Человек, в характере которого беспринципность и жадность успешно соперничают с маниакальным честолюбием.
– Кто же это?
– Нынешний президент Египта.
После ленча Джерри и Кеннеди прогуливались по дорожке парка вдоль берега. Наступило время Парселу возвращаться в Рощу, которую президент не переносил. Их беседа близилась к концу.
– В недалеком будущем я вижу над Штатами, Джерри, тень японской угрозы.
– Автомобили?
– Это лишь часть тени. Техника, компьютеры, самый широкий ассортимент экспорта. Скоро этот гигантский цунами обрушится на нас. В чем тайна японского феномена?
– не только в том, что труд там дешевле. Он дешевле в десятке стран. Неистовое трудолюбие, жестокая дисциплина, технический склад ума как характерная черта нации. Вот уже несколько лет мы отстаем от Японии по росту темпов производительности труда. В недавнем прошлом это вряд ли кто всерьез мог предположить.
– В недалеком будущем это чревато открытой экономической войной. Не на далеких заморских рынках. Здесь, у нас, дома, Джерри.
– Одна из причин, – стал отвечать на свой же вопрос Кеннеди, видя, что Парсел упорно молчит, – чрезмерная опека государства над военным производством. Я бы сказал, неслыханная для мирного времени опека. Десятки миллиардов долларов оседают бесполезными, нет – вредными наростами на стенках вен и артерий государства.
– Я ждал, что вы это скажете, – Джерри глядел на линию горизонта, где светлое небо внезапно обрывалось темными волнами океана. – Вы, в чем вы видите выход?
– Пока наш организм не поразил необратимый тромбоз, необходимо искать "Новый Курс". Искать и найти. нашел же его ФДР! Нашел и вывел страну из тупика "Великого Кризиса". Для этого у него, человека бесконечно больного, нашлись и великая смелость, и мужество героя, и расчет, и разум великого гсоударственного мужа, – возбужденно говорил Кеннеди.
Они долго шли молча. Наконец президент взял Парсела под руку, доверительно спросил: – Джерри, неужели вы не верите в то, что безостановочное накапливание этих страшных бомб и всего, им подобного, ставит всех нас на грань небытия? Неужели вы не видите этого?
Джерри Парсел бесстрастно молчал. Он вспоминал основные положения доклада, подготовленного по его просьбе, о переводе экономики на мирные рельсы. Реальном и почти безболезненном переводе. Но ведь это означало бы разоружение Америки... "Все что угодно, только не это. Никогда! Во всяком случае, пока я жив. А умирать я не собираюсь" Воскресный вечер в Роще был отмечен событием, участниками которого удостоились быть лишь самые именитые члены клуба.
В одной из хижин "Снежного человека" собралось восемнадцать мужчин. До новых президентских выборов оставалось полтора года, и они спешили провести встречи с возможными кандидатами.
В тот вечер "прослушивался" и "просматривался" сенатор Сейкер. "Нищий миллионер" (пять-семь миллионов в недвижимом, земле и бумагах) Джонатан Уэсли Сейкер был в прошлом популярным юристом. Осанка, походка, голос – в ходе многочисленных процессов все было отработано до блеска. Начав играть на политической сцене совсем недавно, сенатор уже снискал известность как сторонник самого жесткого курса. Худой, желчный, он пускал в ход свою знаменитую сейкеровскую улыбку в крайних случаях. "Не обесценивай ее частым использованием, – напоминала ему жена. – Улыбка – твое "секретное" оружие". Уолт Лоджинг, добродушный хозяин хижины, один из столпов химической индустрии северо-востока, предоставил сенатору слово. "Представим, – сказал он, – что это ваша инаугурационная речь". Довольно долго Сейкер молчал. Когда же он начал говорить, голос его звучал тихо и печально. Америка переживает далеко не лучшие времена. нужны энергичные, жесткие, может быть, даже жестокие меры, чтобы вернуть былую уверенность, восстановить достоинство, обрести перспективу. Обширные и дорогостоящие социальные программы развращают десятки миллионов людей, создают иллюзии возможности обирать государство до бесконечности, девальвируют главные принципы частного предпринимательства. Как самые непроизводительные расходы, они должны быть сведены к абсолютному минимуму. Государственный аппарат раздут неимоверно. Его сокращение вплоть до ликвидации второстепенных ведомств (занимающихся просвещением, например) назрело и должно быть проведено безотлагательно. Высвободившиеся таким образом средства помогут еще более активизировать военно-промышленный бизнес. Налоговая система нуждается в реформе. Разве это правомерно, что бизнес и рабочая сила в одинаковой степени несут налоговую ответственность? Нет и еще раз нет. Бизнес отвечает за непрерывное расширение производства. Здесь и привлечение капитала и риск. Уменьшение налогов на бизнес будет лишь малой компенсацией за гигантский вклад в развитие национальной экономики. забастовки являются бичом процветания. Движущая сила этого бича – профсоюзы. Пора вырвать бич из безответственных рук, задушить иллюзии вседозволенности. Красные, левые, черные, цветные чувствуют себя слишком уверенно, привольно. Государственные службы – ЦРУ, ФБР, другие – должны получить большие права в осуществлении функций действенного контроля за ненадежными. Перлюстрация писем, прослушивание телефонных разговоров, непосредственное наблюдение, лишение заграничных паспортов – любые меры следует сделать конституционными.
Голос Сейкера то стихал до полушепота, то гремел как турбины реактивного бомбардировщика. Слушатели молчали, внимательно разглядывая лицо сенатора, ждали дальнейших откровений. Внешнеполитический раздел он начал с частностей. В Африке настоящий союзник – Южно-Африканская Республика. Все другие – временные попутчики. ЮАР надо защищать, беречь. В Азии такой стратегический единомышленник – Тайвань. Европа – извечная клоака. Там начались обе мировые войны. Там форпост против России. там начинаться и третьей. Логово большевизма следует опоясать еще более густой сетью баз. Есть идея создать "корпус моментального развертывания". Название не обдумывалось, дело не в нем. А в том, чтобы быть в состоянии перебросить в очень короткий срок в любую точку планеты десятки тысяч солдат. Разрядка – психологическое оружие русских. Вообще, возникновение СССР нелепая и трагическая ошибка, ее нужно исправить, и скоро это будет сделано. "Возмутитель спокойствия" в Западном полушарии Куба тоже ждет своего часа. И надо полагать, что этот час скоро наступит. Кстати, неплохо было бы передачи по практике расшатывания социализма изнутри интенсивнее вещать через РСЕ и РС на Россию и все страны Восточной Европы. Два слова о Германии и Японии. Эти мастера молниеносной войны еще не имеют мощных армий. Атаки на их лидеров в этой связи должны вестись методично. Советы мечтают завладеть всем миром. Мир должен не только отстоять себя, но и покончить с их бесплодным и страшным экспериментом. "Я закончил, господа", – сказал Сейкер. Вновь голос его прозвучал тихо и печально. Но теперь все увидели улыбку сенатора. Ту, знаменитую. И многие ответили ему улыбкой.
– Сенатор, смогли бы вы отдать приказ о начале превентивной ядерной атаки на русских? – задал свой неизменный вопрос Уолт Лоджинг.
– Во имя спасения моей Америки – несомненно и без колебаний.
Прощались с сенатором тепло, почти дружески. Джерри угрюмо сидел в углу за камином. "Выбираем из двухсот с лишним миллионов, – думал он. Казалось бы, можно подобрать индивидуум, близкий к идеалу. Нет, не выходит. Почти каждый раз, ну, через раз – осечка. Сколько уже было президентов. Почти сорок? И на тебе – то жулик, то тупица, то шизофреник. А случится выдающийся умом, талантами, характером – убьют. Сейкер энергичен, решителен, даже логичен. Всего этого у него – в избытке. Но не слишком ли заземлен? Высокая власть возвышается высоким полетом мысли, дерзостной фантазией – в политике, экономике, искусствах".
Итог встречи резюмировал Уолт Лоджинг: – Разговор заслуживает продолжения. Хотелось бы услышать о позиции Сейкера по таким проблемам: "Доллар в мировой валютной системе"; "Профилактика коммунизма в Западном полушарии"; "Дееспособность НАТО"; "Переговоры по ОСВ"; "Ближневосточный конфликт – диспозиции и позиции". Я перечислил все?
Ничего не забыто? Мы приглашаем Сейкера вновь через две недели. На следующий уикэнд приедет конгрессмен Юджин Холт...
Когда Джерри вернулся в свою хижину, Рейчел просматривала его и свои кинопленки. Каир, Бангкок, Дели, Сингапур, Мельбурн, Крайстчёрч, Бразилиа, Гонолулу – сколько впечатлений, ярчайших, запомнившихся на всю жизнь, иногда комических, иногда трогательных – за один только месяц, за одну поездку!
Рейчел охала, вздыхала, смеялась от души, заразила своими радостными воспоминаниями уставшего за день Джерри. Внезапно в боковой гостиной, где они находились, появился Маркетти. Передал Джерри телефонный аппарат: Весьма срочно – из Нью-Йорка, сэр. Это третий звонок за последний час.
Джерри улыбнулся Маркетти: "Спасибо, Дик. Вы свободны".
Взял трубку и услышал голос первого вице-президента директората своих компаний: "Джерри, я тебя не поднял с постели? У вас уже почти ночь, а в Нью-Йорке еще светло". "Нет, Гарри, все в порядке. Я рад слышать твой голос. Что-нибудь случилось?". "Ничего особенного, Джерри. Просто хочу посоветоваться с тобой по одному текущему, но важному вопросу. Ты ведь завтра будешь в Денвере?". "Да, черт бы их побрал. Ликвидировать забастовку пока не удалось". "Вот я и хочу слышать твое мнение. Завтра с утра откроется биржа, и все признаки говорят о том, что наши акции пойдут резко вверх. Ты знаешь, это в связи с объявлением Белого дома о предстоящей поездке президента в Россию. Что будем делать?". "Деньги", – кратко выдохнул Джерри. "Что-что? – прокричал Гарри. – Какие-то помехи...". "Никаких помех! – весело крикнул ему Джерри. – Деньги будем делать! Понял? Деньги!".
Глава двенадцатая ВОСПОМИНАНИЯ
Неру проснулся, как обычно, в половине шестого утра.
Несмотря на свои семьдесят три года, каждое утро он полчаса занимался гимнастикой по древнеиндийской системе йогов. Приняв прохладный душ, он принялся просматривать утренние газеты.
Дворецкий неслышно вкатил на никелированном трейлере чай. Как шутя говорил сам Неру, половину жизни он провел в английских колледжах и университетах на Британских островах, а другую половину в английских тюрьмах в Индии. Английские традиции, обычаи, язык вошли в его плоть и кровь. Иногда, выступая на своем родном хинди перед полумиллионной толпой, премьер ловил себя на том, что нет-нет да и проскользнут в его речи английские словечки.
Конечно, английский язык был оружием. Оружием, которым пользовались борцы национально-освободительных легионов против самих же англичан страна была чрезвычайно многоязычна.
Конечно, английский будет нужен еще в течение целого ряда лет.
А как быть с установлением единого конституционного языка для всей страны? Какой из десятков предпочесть? Тот, на котором говорит чуть не половина населения Индии – его родной хинди?
Неру бросил на пол газету, на первой полосе которой, под бьющим в глаза заголовком, было помещено заявление одного из правых лидеров Тамилнада: "Принятие хинди в качестве государственного стандарта общения приведет к конфедерации Юга и кровавой гражданской войне"... Тут же Индийское Телеграфное Агентство сообщало о волнениях в университетах Юга, о забастовках и демонстрациях, о голодовках "вплоть до смерти" видных демагогов и безвестных карьеристов. Да, языковая проблема!.. Вот Советы ее решили. А ведь у них языков тоже хватает.
Неру отыскал глазами на карте мира, висевшей на стене, очертания СССР. Он вспомнил, как на приеме в Узбекистане, кажется в Ташкенте, его облачили в узбекский халат и тюбетейку, со вкусом расшитые золотом. Он подошел к шкафу. Надел тюбетейку. Набросил халат на плечи.
В дверь тихонько постучали. тотчас, не дожидаясь разрешения, в спальню вошел человек, выше среднего роста, в котором все – от набриолиненных волос до тупоносых штиблет – кричало взахлеб: "Я с Запада!" – Господин премьер-министр, – сказал личный помощник Неру, министр нефти и газа просит аудиенции. Сейчас же.
Неру посмотрел на часы. Было половина седьмого. Молча кивнул: "Проси".
Спустя минуту в комнату стремительно вошел грузный, бородатый мужчина лет сорока пяти. С его появлением комната словно стала меньше.
– Умеют же Советы подарочек подсунуть!. – рассыпался он негромким, уверенным смехом. – Вовремя. Главное – дифференцированно. Тюбетеечкой и халатиком – р-раз по эмоциям! Мол, Индия и Средняя Азия – вековечные друзья. А мне презент со значением поднесли. Макет нефтяных вышек в море. "Приглашайте!
найдем! Со дна моря достанем вам "черное золото". Впрочем, я так и не запомнил, – что они именуют так: нефть или уголь? То же и с "белым золотом". речная энергия или хлопок?
Последние слова он произнес медленно. И как-то по-особому осторожно. Не из-за их смысла. Премьер прошел за письменный стол. Жестом указал министру на стул рядом. Тот понял: премьер не в духе. И пожалел о том, что предпринял столь ранний визит.
"Кидает мальчика то влево, то вправо, – думал о министре Неру. – Как порожний молочный бидон в кузове грузовика, спешащего по выщербленной дороге".
– Господин премьер-министр, – начал министр, перебивая размышления хозяина дома. – Четыре дня тому назад ко мне нагрянули менеджеры иностранных нефтяных компаний. Они намекнули, что снизят цены на нефть и нефтепродукты, если мы – как бы это мягче выразиться? – если мы перестанем поощрять советскую разведку нефти.
– Надеюсь, вы нашлись, что ответить? – нетерпеливо спросил Неру.
– Я сказал, что мы и не помышляем поощрять Советы. Советы предложили нам помощь, мы думаем ее принять...
– Вы бы лучше послали этих менеджеров подальше с их политическими условиями! – резко проговорил Неру. – Русские геологи нашли то, что ученые США и Великобритании десятилетиями не могли а, вернее, не хотели найти!
– Вчера, – несмело проговорил министр, – спикер парламента вручил мне интерпелляцию. Вот она: "До каких пор правительство будет распродавать страну "красным"? Мы дошли уже до того, что готовы объявить войну частным нефтяным компаниям, которые служили Индии верой и правдой более века"...
Министр развел руками, как бы говоря: "Что делать, как отвечать?" Неру вышел из-за стола. Зашагал по комнате. Буркнул: – Отвечать буду я!
В голове привычно складывались фразы будущего выступления: "Страну распродают "красным" безответственные оппозиционеры справа и беспринципные политические шантажисты. Русские придут в Индию только по нашему приглашению, а оно уже послано, и уйдут, когда нам это будет нужно!..
Нефтяная война объявлена нам нефтяными компаниями, а не мы ее объявили.
С этой трибуны я могу официально подтвердить, что мы пойдем войной на любого, кто попытается нас шантажировать или запугивать, будь то изнутри или извне, с Востока или Запада, Севера или Юга.
Часть нефтяной промышленности мы национализируем. Обязательно. И искать нефть будем. До тех пор будем, пока не обеспечим Индию нефтью и не прекратим ввоз ее из-за границы"...
Премьер предложил министру позавтракать вместе с ним.
Предложил сухо, глядел при этом на часы. Тот вежливо поблагодарил, отказался.
"Верно говорят, что зачастую запас самолюбия обратно пропорционален запасу ума", – подумал Неру. Как только министр ушел, он переоделся и спустился в столовую. Там уже его ждали стенографистка и секретарь по вопросам печати – за завтраком он всегда диктовал ответы на письма и телеграммы, замечания по статьям, корреспонденциям, заметкам, появившимся в утренних газетах Дели.
– Передайте мою просьбу главе Департамента печати, – обратился Неру к секретарю, – чтобы он провел неофициальный инструктаж крупной прессы. Пусть не раздувают пока эту нефтяную историю. Подчеркиваю – неофициально и пока. Все.
Секретарь молча поклонился. Попятился к двери...
Когда огромный, черный "роллс-ройс" величественно выплыл из ворот резиденции, Неру скользнул взглядом по противоположному тротуару. Там, на разных углах шедшей к Дворцу Совещаний улицы, расположились два временных строения. Одно из них небольшой шалаш из уже пожелтевших листьев слоновой пальмы. В его тени виднелось блестевшее коричневым лаком небольшое, сухое тело и голова с гривой седых волос. Другое – просторный двухкомнатный домик производства какой-то западногерманской фирмы. Дверь-полог была едва прикрыта. Из нее торчали наружу две босые, мясистые мужские ноги. На стволе дерева, раскинувшегося над шалашом, висел самодельный плакат: "Лучше голодная смерть, чем английский язык. Долой язык наших вчерашних душителей! Да здравствует хинди – язык великого и древнего народа! Тхаккар".
Перед входом в домик на врытом в землю щите наклеены девять одинаковых плакатов, отпечатанных в типографии: "Долой премьера, жаждущего силой навязать южанам ненавистный хинди! Начнем священную войну за честь и славу наших дедов, прадедов и прапрадедов – наш непревзойденный тамили!
Смерть насильникам! Бахатур, член парламента".
Невдалеке от шалаша и домика стояли полицейские. Они лениво зевали, перебрасываясь краткими репликами. Изредка останавливался одинокий прохожий. И, защитив глаза от солнца ладонью, читал один плакат, затем другой. ребятишки молча простаивали часами, ожидая чего-нибудь интересного. Иностранные туристы, проезжая мимо на своих "фиатах", "маздах", "Фольксвагенах" и "шевроле", усиленно расходовали кино– и фотопленки...
При появлении автомобиля премьер-министра, полицейские лихо отсалютовали. Неру сердито задернул темные шторы на окнах машины.
"Скоро в мой собственный дом влезут со своими дурацкими голодовками!" – подумал он и по внутреннему телефону сказал секретарю, чтобы избрали маршрут, который дал бы возможность приехать в парламент минут через двадцать – к самому началу работы.
Неру хорошо знал и Тхаккара, одного из крупнейших поэтов, пишущих на хинди, и Бахатура, генерального секретаря недавно созданной на Юге партии крупных землевладельцев и промышленников. С поэтом он близко сошелся еще за британскими решетками. С земельным магнатом встречался в разгар битвы за освобождение Индии. Неру еще раз снял трубку и спросил секретаря, строго ли соблюдают Тхаккар и Бахатур пост. Секретарь сказал, что поэт действительно неделю ничего не брал в рот.
Что же касается южанина, то к нему, по сообщению охраны резиденции, каждую ночь что-то тайно приносят.
Неру улыбнулся. Он был удивлен, узнав, что Бахатур, гурман и обжор, объявил голодовку. А вот с Тхаккаром надо что-то предпринять. Уж если он решился на такой шаг, то отнюдь не ради дешевой газетной шумихи. И не в порядке подготовки к предстоящим выборам (кстати, он никогда и не выставлял свою кандидатуру).
"Да, языковая проблема, – Неру устало, грустно улыбнулся. – Как-будто нет других проблем – скажем, национализации.
И полного проведения аграрной реформы. И ликвидации безработицы. И развития тяжелой индустрии. И создания нефтяной. И коррупции государственного аппарата. И взаимоотношений с Пакистаном. Н-да, кашмирская тошнотворная головоломка"...
Они проезжали по зеленому кольцу Дели. Неру не любил столицу. Хотя тщательно это скрывал. Не любил за разделение на Старый и Новый город. За скопище лачуг в одном и вилл в другом. И не потому, что он был принципиально против вилл.
Вовсе нет. Он ведь и сам был богатый человек и владелец среди всего прочего – множества вилл. Он считал, что в Старом городе надо было бы снести лачуги и построить стандартные дома для рабочих. Для простого люда. И деревья посадить. Чтобы хоть как-то сгладить вопиющую разницу между раем и адом.
Не любил он Дели и за песчаные бури. И за ливни и наводнения. И за постоянно вспыхивающие эпидемии чумы и холеры, черной оспы и тифа. И за жителей – горластых, нахальных. Вечно куда-то бегущих. О чем-то спорящих. Что-то продающих, покупающих...
Ему часто вспоминался Аллахабад – чистенький, уютный городок на северо-востоке Индии, где он родился. Степенный и размеренный ритм жизни в нем. Его погруженные в философское созерцание, пытающиеся глубже постигнуть себя и богов жители.
Его желтая Священная река, его умеренный климат. Его древнейшие храмы и университет. Да, Господи, разве есть что-либо такое, что человеку не кажется самым лучшим на свете на его родине?
Машина миновала один из древних храмов Дели. И Неру вспомнил, как мать впервые в его жизни привела его в храм. Об отце, который был тогда где-то в отъезде, она говорила всегда с трепетом и благоговением: "Отец моего сына велел", "Отец моего сына написал", "Отец моего сына решил". Даже к нему, четырехлетнему несмышленышу, у нее было восторженное отношение.
Тогда храм показался ему слишком шумным. Тысячи людей, толкая друг друга, спешили свершить омовение в храмовом пруду. Побыстрее сделать приношение богам. Очистить душу. Где-то натужно кричали ярко размалеванные и разукрашенные храмовые слоны. Где-то тайная стража священных законов била палками по пяткам пробравшегося в храм неприкасаемого, и тот истошно кричал. Светильники угрожающе взмахивали крыльями пламени.
Воздух был тягуч и терпок в этой огромной кухне человеческих душ. Воздух, напоенный запахами и людского пота, и переспелых бананов, и манго, и горящего розового масла...
В здание парламента Неру вошел без одной минуты десять.
И сразу же оказался в кольце журналистов. Со всех сторон протянулись микрофоны, посыпались вопросы: – Русский премьер приедет на церемонию пуска первой очереди завода в Бхилаи. Какие тайные переговоры вы собираетесь вести с большевиками?
– У кого мы будем покупать оружие – у русских или у американцев?
– Кого будет поддерживать представитель Индии в ООН по Лаосскому вопросу – "красных" или свободный мир?
