Текст книги "Никто кроме нас"

Автор книги: Олег Шабловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Часть 3 Последний рубеж.

Глава 15

 
   – Если грянет бой кровавый
-На врага вперёд, вперёд пойдём!
-Защитим Страну Советов
– Победим или умрём!
 

– выводил звонкий голос правофлангового бойца, штатного взводного запевалы

 
   -Эй, комроты, даёшь пулемёты!
– Даёшь батареи, чтобы было веселей!
– Эй, комроты, даёшь пулемёты!
– Даёшь батареи, чтоб было веселей!
 

– дружно рявкали без малого три десятка молодых крепких глоток.

   В хоровом исполнении "Школы красных командиров" Андрей не участвовал, шагая слева от взводной колонны. Все-таки должностное положение кроме массы весьма хлопотных обязанностей, давало некоторые преимущества. Целый замкомвзвод, это вам не просто – так. Да и пожалуй в сравнении с этими вчерашними школьниками, такими же зелеными как их новенькая, еще толком не обмятая униформа, он в свои неполные двадцать один, с боями прошедший от самой границы до древнего, казачьего городишки с мудреным названием Калач на Дону, за год заслуживший сержантские треугольники в петлицы и ленточку за ранение над карманом выцветшей добела, но идеально подогнанной по крепкой, плечистой фигуре гимнастерки, выглядел видавшим жизнь ветераном.

– Взвод! Смирн-а-а! Равнение на лево! – гаркнул он, когда колонна поравнялась с группой командиров стоящих на крыльце крытой соломой мазанки.

   Бойцы, прижав локтями свертки с бельем и "мыльно-рыльным", нещадно пыля, бодро промаршировали перед носом начальства. Хорошо прошли, почти. Опытное ухо уловило "дробь" в дружном топоте солдатских сапог. Так и есть, снова Васильев. Вот дал же бог несчастье ходячее. Карасев досадливо крякнул, исподтишка погрозил кулаком круглолицему, чернявому бойцу, неловко подпрыгивающему в безуспешных попытках "подобрать" ногу. Еще месяц назад при первом взгляде на построенных перед ним новобранцев Андрей обратил внимание на этого азиатского вида паренька – недотепу. И где только лейтенант его выкопал. Ничего более несоответствующего воинской службе, нежели этот сын гордого тунгусского народа нельзя было себе и представить. А военная выправка и вышеозначенный индивидуум и вовсе были понятиями в принципе не совместимыми. Хотя, было у потомственного охотника Епифана Васильева одно достоинство, напрочь перечеркивающее и слабое знание русского языка, и своеобразное понимание воинской дисциплины и прочие весьма многочисленные недостатки. Стрелял он отменно. Лучший стрелок во взводе, да что там во взводе, во всей роте равных ему в обращении с трехлинейкой не было, что впрочем, не спасало бойца от многочисленных нарядов, щедро сыплющихся со всех сторон на его бедовую голову.

   – Взвод стой – скомандовал Андрей – слева по одному в расположение бегом марш.

   Некоторое время наблюдал как бойцы, топоча сапогами по рассохшимся, скрипучим доскам крыльца по одному исчезают в прохладном нутре отданного под казарму, старенького здания школы. Внутрь не пошел, предоставив командирам отделений дальше самим "развлекать" личный состав, снял фуражку, вытер пот с коротко стриженой головы и бросив укоризненный взгляд на бездонно-безоблачное июльское небо. Солнце жарит невыносимо, как тогда в сорок первом. Да, прошлый год вообще выдался горячим, во всех отношениях. Тогда в конце июля, Карасев казалось, полностью исчерпал лимит везенья, во время прорыва под Белокоровичами его все-таки нашла немецкая пуля. Спасибо парням, не бросили, вытащили. Волокли на себе под шквальным пулеметным и минометным огнем.

   Потом был госпиталь в Киеве, успешная операция и опять ему повезло. Успели выскочить. Приказ об отходе войск Юго-Западного фронта на левый берег Днепра пришел слишком поздно. Их госпитальная колонна едва успела проскочить буквально перед носом смыкающих тиски окружения немецких танков. А затем капкан захлопнулся. В "котле" оказались четыре советские армии. Впрочем, о масштабах катастрофы, трясущийся на ухабах разбитых непрекращающимися немецкими бомбежками дорог в санитарном автобусе Карасев не думал. Не до того было. Пулю доктора извлекли, но рана воспалилась и все это время он провел между бредом и явью, то не надолго приходя в себя, то вновь проваливаясь в черную пропасть беспамятства. Да он знал, что так будет, но был бессилен изменить судьбу окружавших его людей, хотя это бессилие давило неподъемным грузом. Закрутившиеся бурным водоворотом события увлекли его за собой и тащили без остановки, не давая времени, чтобы остановится, найти какое либо более или менее приемлемое решение. Только в сентябре, уже в Сталинграде, немного оклемавшись и встав на ноги, Андрей решил действовать. Выклянчив у дежурной медсестры лист бумаги, очевидно выдранный из ученической тетради и химический карандаш, он нашел укромный уголок и уселся писать письмо. Твердой рукой вывел "Москва. Кремль. Товарищу Сталину И.В...", и впал в прострацию. Он просто не знал, о чем писать дальше. Что такое ценное он Андрей Николаевич Карасев 1922 года рождения может сообщить нынешнему Советскому руководству, чтобы хоть как-то изменить дальнейший ход исторических событий, да и что он вообще знает об этих событиях? А самое главное, как доказать? Не говоря уж о том, что письмо просто не дойдет до адресата. В общем, ничего у него тогда не получилось.

   Из госпиталя он вышел с петлицами младшего сержанта. Приказ о присвоении этого звания пришел еще в августе. Лейтенант Малышенков сдержал свое обещание. А вот представление к медали "За отвагу" так и пропало в "котле" окружения вместе со штабом 124-й стрелковой дивизии.

   Выписавшись из госпиталя, свежеиспеченный младший командир получил назначение в 272 -й полк формируемой в городе 10 -й Сталинградской дивизии НКВД.

   А потом для него началась совсем другая война. Дивизия обеспечивала охрану переправ и железнодорожных узлов в тылах откатывающегося на восток под вражеским натиском Юго-Западного фронта. Батальон, в который попал Андрей, дислоцировался в Калаче на Дону и помимо всего прочего обеспечивал охрану калачевского транспортного узла и переправы, гоняясь за мнимыми и настоящими диверсантами и шпионами.

   Контрнаступление войск южного и Юго-западного фронтов, зимой – весной сорок второго года, лично для Карасева явилось полной неожиданностью. К своему глубочайшему изумлению и стыду, он выпускник советской средней школы, причем закончивший ее не с самыми плохими отметками в аттестате, ровным счетом ничего не знал о Барвенково – Лозовской наступательной операции. Увы, немцы знали о ее подготовке гораздо больше и были к ней готовы. Ценой огромного напряжения сил Красной Армии удалось прорвать вражескую оборону, но намеченная цель полного разгрома группы армий "Юг" так и не была достигнута. Голос Левитана из тарелки репродуктора торжественно объявлял о захваченных трофеях и освобожденных населенных пунктах, но к концу марта – началу апреля наступающие стрелковые и кавалерийские дивизии 6-й и 38-й армий окончательно завязли у немецких опорных пунктов в упорных боях, то продвигаясь вперед, то вновь откатываясь.

   А потом, после недолгого затишья, в мае грянуло наше наступление под Харьковом. И снова победные реляции, перечисление освобожденных населенных пунктов. Командование Юго-западного фронта с завидным упорством продолжало лезть в приготовленную врагом ловушку, закончившуюся новым котлом. Харьковская катастрофа напрочь перечеркнула даже те, незначительные успехи достигнутые ценой огромных усилий в ходе зимней компании 41-42 года.

   Дальше было только хуже. Покончив с зажатыми в кольце окружения дивизиями, немцы стремительно двинули вперед. В конце июня сорок второго года, мощными ударами танковых клиньев проламывая отчаянную оборону советских войск, шестая армия генерала Паулюса устремилась к Дону. Разбросанные по блокпостам заградотряды дивизии прилагали недюжинные усилия, чтобы выловить из массы беженцев и вернуть в строй, развернуть лицом к врагу бредущих на восток поодиночке, группами, а то и целыми подразделениями, бойцов и командиров.

   Идти в казарму не хотелось, Андрей присел на лавочку в пустующей курилке и подставил лицо легкому ветерку, задувающему с недалекого Дона.

   – Сидишь, отдыхаешь? – раздался над плечом знакомый голос ротного старшины – а с бойцами кто заниматься будет?

   – Да ладно тебе – отмахнулся Андрей – отделенные пусть сами покомандуют, нахрена мы их держим таких красивых? Сядь лучше, отдохни, никуда дела от тебя не денутся.

   – И то верно – старшина присел на скамью рядом с Карасевым, достал папироску – всех дел не переделаешь.

   Ротный старшина Семен Головань, среднего роста, плотный, черноусый, потомственный забайкальский казак, по здешним меркам практически "старик", лет на пять старше самого Андрея, прибыл на фронт вместе с основной массой личного состава полка из Сибири. В боях с фашистами он пока еще не участвовал, но зато успел в свое время повоевать с японцами на Халхин-Голе. Причем, судя потому – что на широкой груди его висела медалью "За отвагу", повоевать неплохо. Карасева он сразу выделил, как родственную душу, с кем можно посидеть, потолковать "за жизнь". Впрочем, как раз это было неудивительно, поскольку во всей их роте понюхавших пороху ветеранов оказалось всего четверо, причем двое из них командир роты и командир второго взвода в близкий круг общения старшины по вполне понятным причинам входить не могли.

   Некоторое время Головань молча сидел рядом, пыхая сизым папиросным дымом потом заметил: "Однако паря, артисты сегодня приезжают, концерт давать будут".

   – Да ну? – оживился Карасев – а откуда артисты?

   – Вот тебе и "да ну" – передразнил старшина – кто их паря знает, вроде из Сталинграда. А может и из самой Москвы.

   – Здорово. Интересно будет посмотреть.

   – Посмотришь, куда ты денешься – старшина снова ненадолго замолчал, провожая взглядом прищуренных глаз проплывающую на большой высоте "раму" – летает сволочь.

   -Летает, чего ему сделается – криво усмехнулся Андрей – наши летуны спят, а он летает.

   – Товарищ сержант, товарищ сержант – из казармы молнией метнулся злополучный "сын таежных просторов" – тебя товарищ лейтенант зовет.

   – Не тебя, а вас – поправил бойца Головань.

   – Нет – отрицательно закрутил круглой, чернявой головой Васильев– нас, не зовет, товарищ сержант зовет.

   – Кхм – Карасев поперхнулся, некоторое время недоуменно смотрел на тунгуса, а потом зашелся в диком, гомерическом хохоте.

   – Тьфу – раздосадовано сплюнул старшина – Васильев, учишь тебя бестолочь учишь... . Иди с глаз моих. А ты чего ржешь?

   Некоторое время незнакомый с солдатским фольклором конца двадцатого века Головань с раздражением и непониманием смотрел на покатывающего со смеху товарища, а потом и до него дошел весь комизм ситуации.

   – Ладно, пойду – немного отдышавшись, Андрей поднялся со скамьи.

   – Ты это – закончив смеяться и утирая выступившие на глазах слезы – ты паря вечером после отбоя заходи. Именины у меня сегодня.

   – Поздравляю – кивнул Карасев – буду обязательно.

   Командира, лейтенанта Золотухина, Андрей нашел в бывшей учительской, отданной под ротную канцелярию. Там он получил от взводного ЦУ по поводу завтрашнего выезда и сегодняшнего концерта и отправился строить бойцов на ужин.

   Для проведения концерта выбрали обширный колхозный сад на самой окраине городка. Его буйная зелень, словно покрывалом, закрыла от любопытных глаз немецкой разведки и две поставленные рядом полуторки, кузова которых образовали импровизированную сцену, и сидящих и стоящих вокруг них бойцов. Впрочем, зенитное прикрытие тоже присутствовало, три установки счетверенных "максимов" с расчетами старательно оберегали от угрозы воздушного нападения и артистов концертной бригады и их зрителей.

   Карасев примостился прямо на траве рядом с неторопливо смолящим папироску старшиной, с интересом наблюдая за разыгрывающемся здесь действом. Уже год он в этом времени и вот первая возможность "приобщится к культуре", отдохнуть душой. Тем более посмотреть было на что. Первым на сцену поднялся конферансье невысокий лысоватый мужичок в сером пиджачном костюме. Его немудрящие шуточки аудитория встретила несколько сдержано, но в целом одобрительно. Зато выскочившая следом веселая стайка крепеньких девчонок в защитных юбках и гимнастерках, своей залихватской пляской, сопровождавшейся задорным повизгиванием, собрала щедрую порцию аплодисментов и восторженных воплей благодарных зрителей в большинстве своем уже давно лишенных женского общества. Высокий худощавый парень спел – "Два Максима". Эту песню Андрей как-то давно слышал по телевизору в исполнении Гурченко, здесь она прозвучала в легкой джазовой аранжировке, и звучала надо сказать довольно, неплохо. А вот Голованю не понравилось, уж больно, по его мнению, легкомысленная, несерьезная песня, мол, не бывает на войне так легко и весело.

   Зато, когда молодая, стройная, очень красивая брюнетка с огромными зелеными глазищами, в шикарном концертном платье исполнила "В землянке", бойцы слушали в глубокой тишине, словно боясь спугнуть очарование низкого, грудного, словно бархатного голоса. Карасев даже готов был поклясться, что в уголке глаза сурового забайкальца предательски блеснула влага. Когда стихли последние аккорды песни, над импровизированной концертной площадкой повисла тишина, взорвавшаяся вдруг шквалом аплодисментов.

   Потом опять была лихая кадриль от веселых девиц, сатирическая сценка, в которой актеры вдоволь поиздевались над Гитлером и его ближайшим окружением, "Куплеты Антоши Рыбкина" в исполнении того же высокого парня. Завершала концерт – стройная красавица, своим чудным голосом спевшая "Синий платочек" и повторившая на бис "Землянку".

   Расходились уже в стремительно накатывающих сумерках, под "Прощание славянки". Грозные, торжественные звуки лучшего русского военного марша исподволь заставляли шагающих в строю бойцов шире разворачивать плечи, тверже печатать шаг.

   Время было уже позднее, когда Андрей "отбив" вверенный ему личный состав, наконец, освободился от дел и негромко постучал в бывший кабинет школьного завхоза, отданный в полное и безраздельное владение ротному старшине. Здесь среди старых глобусов, свернутых в трубочку географических карт и прочих учебных пособий был уже накрыт немудреный, но роскошный по нынешним, скудным временам, стол. На расстеленной на парте газетке, красовались: краюха черного хлеба, десяток картофелин "в мундире", стрелки зеленого лука, миска с малосольными огурцами и восхитительно розовые, тонкие, почти прозрачные ломтики сала. Венчала все это кулинарное великолепие солдатская, из толстого зеленоватого стекла, фляга.

   Кроме самого виновника торжества в старшинской присутствовал лишь сержант Иванищев, среднего роста, стройный, красавец брюнет – "замок" из второго взвода, также приглашенный на праздник. Вошедшему Карасеву, как опоздавшему, тут же сунули в руку жестяную кружку, на треть наполненную прозрачной жидкостью.

   – Ну, за твое здоровье Семен Феоктистыч – Андрей шумно выдохнул и залпом опрокинул в себя содержимое. Клубок жидкого огня прокатился по пищеводу, ухнул в желудок, разливаясь приятным теплом по телу. В голове слегка зашумело. Занюхал спирт рукавом, подцепил перышко лука (не жрать сюда пришел), уселся у стола, принялся неспешно, с достоинством закусывать.

   – Умеешь – уважительно крякнул именинник и мотнул головой, обращаясь к Иванищеву – учись паря. Бывалого вояку, его по всему видать.

   – За нас, паря – старшина "набулькал" себе порцию пойла, выпил и смачно захрустел огурчиком, продолжая очевидно прерванный с приходом Карасева разговор – ... вот я и говорю, паря. Готовились мы к войне к этой проклятой, готовились, а что вышло? Говорили ведь малой кровью, на чужой территории, а сами вон аж до Дона добежали. Вот ты Андрюха воробей стреляный, от самой границы воюешь, скажи, почему оно так получается?

   – Почему? – Андрей прожевал кусочек сала, задумчиво потер подбородок – воевать фрицы умеют пока – что лучше нас, вот почему. А мы учимся.

   – То-то, что учимся – буркнул Головань, наливая спирт и протягивая посудину Иванищеву – сколько еще кровушки прольется, пока выучимся. И ведь не неумехи же какие. Вона самураям сопатку как раскровянили, и финнам опять же. А с фрицами вишь ты, не выходит.

   – Выйдет Феоктистыч, выйдет – заверил приятеля Карасев – это я тебе как доктор говорю. Вот помяни мое слово, в следующем году на запад пойдем, и побегут они от нас, как миленькие побегут.

   – Хорошо бы коли так-то. Дожить бы – мечтательно протянул забайкалец, затем встал, подняв вновь наполненную кружку – давайте мужики помянем товарищей наших...

   В общем, до своего спального места Андрей добрался уже далеко заполночь изрядно навеселе и упав на койку провалился в забытье.

Глава 16

   Зной. Над степью висит сплошное марево и плотное облако пыли. Две набитые бойцами полуторки, идя «против течения», с трудом протискиваются в сплошном потоке устало бредущих беженцев. Иногда словно лодки в сплошном людском потоке проплывают повозки и автомашины. Изредка, раздвигая толпы штатских к обочинам, проходят серые от пыли и усталости колонны красноармейцев. И над всем этим с бездонной синевы небес безжалостно жарит равнодушное к людским бедам и страданиям июльское солнце.

   – Воздух! – полный панического ужаса крик несется откуда-то издалека, заставляя густую людскую массу вздрогнуть, заволноваться и рассыпаться в разные стороны.

   Андрей видит, как выбравшийся на подножку головной машины взводный машет рукой и что-то кричит. Сидящие в кузовах бойцы не дожидаясь остановки грузовиков, начинают соскакивать на землю и бросаются к обочине. Дожидаться отдельного приглашения не стоит, почти одновременно с водителем, Карасев открывает дверцу кабины, рявкнув подгоняя нескольких замешкавшихся с выгрузкой подчиненных выпрыгивает на дорогу и бежит в сторону.

   В небе гудя моторами, пролетает девятка "Юнкерсов" сопровождаемая несколькими истребителями. Замыкающая пара "Мессеров", отделяется и проходит низко над дорогой, расстреливая из пушек и пулеметов мечущуюся толпу. Рев проносящихся над головой самолетов, грохот стрельбы и многоголосые крик испуганных людей заставляют плотнее прижаться к земле, глубже зарыться в высушенную солнцем, жухлую, степную траву.

   Бомбардировщики между тем, не обращая внимания на творящуюся внизу суету, продолжают величаво плыть дальше. У них своя цель. Вот уже, который день фашисты как заведенные, долбят Калачевскую переправу, у которой столпилась масса отступающих советских войск и огромное количество беженцев.

   Картина в небе резко меняется, когда на плотный строй вражеских самолетов откуда-то сверху сваливается четверка остроносых "Яков". Концевой "Юнкерс" внезапно начинает густо дымить и выпав из строя с натужным гудением пытается уползти в сторону. Оставив в покое беззащитных беженцев и горстку бойцов, немецкие истребители, набирая высоту, уходят вверх и ввязываются в кипящую в небе жаркую схватку. Карусель воздушного боя постепенно смещается на юг к Калачу, там начинают хлопать защищающие переправу зенитки и грохотать разрывы бомб, а люди вновь начинают собираться на дорогу.

   – По машинам! – мальчишеский голос Золотухина очевидно от пережитого страха и волнения "дает петуха".

   – По машинам! – отплевавшись и прокашлявшись от забившей рот и ноздри пыли, продублировал команду Андрей.

   Бойцы спешно грузятся в полуторки, и машины, пользуясь тем, что дорога более-менее свободна, сигналя и старательно объезжая лежащие в пыли тела убитых и раненых, продолжают свой путь.

   Не останавливаясь, колонна проскочила хутор Малоголубинский догоравший после недавней бомбежки и вновь попала в "пробку". Напрасно гудят сигналы и выбравшийся на подножку, охрипший от безуспешных попыток их перекричать лейтенант, угрозами и увещеваниями пытается заставить толпу расступится. Все бесполезно. Отупевшие от усталости люди просто не обращают на все это никакого внимания, обтекая грузовики как досадное препятствие.

   Естественно, что при такой скорости передвижения на центральную площадь Большенабатовского "газоны" вкатили уже далеко заполдень.

   Громыхая деревянными кузовами и кабинами, ревя моторами оба "пепелаца", распугав небольшую стайку роющихся в пыли кур и нежащегося на завалинке огромного серого котяру, остановились на майдане. Молодцевато выпрыгнув из кабины, лейтенант поправил фуражку и зашагал к одной из мазанок.

   – Взвод к машинам – гаркнул Андрей, в свою очередь, спрыгивая с подножки второй "полуторки". Пока бойцы спешивались, заполняя шумной толпой, небольшое пространство сельской площади, он огляделся. Улочки были тихи и безлюдны, только возле хаты, к которой направлялся взводный, стояла и бестолково пялилась на приезжих девчонка на вид лет семнадцати – восемнадцати. Невысокого росточка, хрупкая, смешно-неуклюжая, похожая на какой-то диковинный гриб в казавшимся огромным ШС, мешковато сидящей на ней форменной юбке, гимнастерке с черными петлицами, украшенными перекрещенными пушечными стволами, и растоптанных явно не по размеру сапогах. На худеньком плече девицы болталась, едва не волочась прикладом по земле, винтовка с примкнутым штыком.

   – Часовой, вызови начальника караула – потребовал Золотухин

   Никакой реакции. Девчонка продолжала стоять, уставившись на него круглыми как у совенка глазами.

   – Товарищ боец! – начавший терять терпение лейтенант повысил голос – Вы меня не слышите? Вызовите своего командира.

   – Ой! – жалобно пискнула караульщица, до которой, похоже, наконец, дошло, что хочет от нее грозное начальство. Покраснев и не сводя с возмущенного Золотухина, испуганного взгляда, она не оборачиваясь, постучала в окошко мазанки и крикнула – Маша! Маш!

   На зов откликнулась, моментально появившаяся на крыльце высокая, крепко сбитая девушка постарше. Завидев незнакомого командира, она проворно сбежала по ступенькам, поправила пилотку на коротко остриженных русых волосах и лихо козырнув, представилась – сержант Вострикова.

   – Лейтенант Золотухин – взводный небрежно бросил руку к козырьку фуражки и недовольно пробурчал – ну и дисциплинка у вас, товарищ сержант. Это что еще за "Маш, Маш", она, что у вас, устава не знает?

   – Разрешите ваши документы – строго потребовала сержант. Затем, бегло изучив протянутые ей бумаги и бросив испепеляющий взгляд на сжавшуюся в комочек подчиненную, добавила – извините товарищ лейтенант, она у нас недавно в армии.

   – Ты чего лейтенант девчат моих пугаешь? – следом за девицей-сержантом их хаты вышел высокий, худощавый командир – командир батареи, старший лейтенант Андреев.

   – Лейтенант Золотухин – козырнул в ответ взводный.

   – Будем знакомы, Сергей – зенитчик открыто, дружески улыбнулся и протянул руку.

   – Коля, э-э-э то есть Николай – лейтенант пожал протянутую ладонь – прибыли для обеспечения охраны переправы.

   – Давно ждем – кивнул Андреев – Ладно, Коля-Николай, определишь своих бойцов, милости прошу на огонек, расскажу тебе о делах наших скорбных. Только скажи своим орлам, чтобы личный состав мой не обижали. У меня ведь одни девки на батарее, одна другой краше.

   Лейтенант заморачиваться не стал. Наскоро поставив задачу и взвалив ее на Карасевские плечи, он направился к зенитчикам выяснять обстановку. Проводив взглядом мокрую от пота спину начальства, Андрей в свою очередь, занялся "нарезкой" задач для личного состава. На пристани у реки раздавался дробный перестук топоров, там саперный взвод заканчивал сборку парома. Для охраны и поддержания порядка непосредственно на самой переправе Карасев выделил первое отделение. Еще одно, усиленное станковым пулеметом, заняло позиции на въезде в станицу с севера. Третье оставил в резерве в качестве маневренной группы, с тем, чтобы в случае необходимости прикрыть наиболее угрожаемое направление.

   Пришедший через час, когда уже начинало смеркаться слегка навеселе Золотухин расстановку сил и средств одобрил и наконец, счел нужным, довести до своего заместителя оперативную обстановку.

   Так получалось, что пересекавшая Большенабатовский с севера на юг, идущая вдоль правого берега Дона дорога, оставалась единственным, еще не перерезанным врагом путем для отступающих к Калачу советских частей и беженцев. В пяти километрах к западу от них на высотке 205.6 закрепился, зарылся в землю усиленный батареей сорокопяток, стрелковый батальон, который вот уже сутки сдерживает натиск немецких танков и мотопехоты. Обойти позиции батальона фрицам не дают два глубоких оврага, вот они и вынуждены атаковать позицию стрелков в лоб, вверх по склону холма.

   – Вот такие пироги, сержант – лейтенант уселся на завалинку, откинулся спиной на стену мазанки и глядя прямо перед собой принялся задумчиво дербанить зубами соломинку.

   – Сколько нам здесь держаться тащ лейтенант?

   – Еще пару дней, завтра, послезавтра должен подойти тылы ... й дивизии. Задача стрелков не допустить немцев к Дону до их эвакуации на левый берег, а наша, обеспечить переправу.

   Ночь, озаряемая далеким заревом горящей степи, постепенно вступала в свои права. На западе и севере гулко гремела канонада. Подул прохладный, легкий, пахнущий рекой и свежесть, невыразимо приятный после тяжелой дневной жары ветерок. Текущий через станицу поток беженцев с наступлением темноты почти иссяк. Взводный отправился на ночлег к зенитному старлею, а Карасев направил стопы к брошенной эвакуировавшимися хозяевами хате, занятой под расположение третьего – резервного отделения. Махнул рукой, дернувшемуся было остановить, но вовремя узнавшего командира, часовому, широко распахнув дощатую дверь и пригнувшись, чтобы не задеть головой низкую притолоку шагнул внутрь. После легкой свежести задувающего с Дона ветерка мощное "амбре" набитого людьми небольшого помещения, буквально сшибало с ног.

   В воздухе стоял густой храп и не менее густой "аромат" новой кожаной амуниции, оружейной смазки, грязных портянок, гуталина, табака и подгоревшей каши. В единственной комнате, добрая половина которой была занята огромной, беленой русской печью тускло светила заправленная смешанным с машинным маслом бензином, керосиновая лампа. Не бог весь, какая роскошь, но по нынешним временам настоящее богатство. У слабого пляшущего под порывом задувающего из открытой двери воздуха, дающего больше копоти, чем света огонька за столом пристроился русоголовый боец, который сосредоточенно щурясь, бормоча себе под нос, что-то писал обломком карандаша на листке бумаги. Услышав скрип открываемой двери, он поднял глаза, подскочил.

   – Сиди – Андрей кивнул на лежащий на столе тетрадный лист – письмо?

   – Маме – улыбнулся паренек, разом сделавшись похожим на мальчишку – старшеклассника, по какой-то нелепой ошибке наряженному в солдатскую гимнастерку – давно уже написать хотел, да все как-то...

   – Дело хорошее – Карасев хлопнул бойца по плечу, почувствовав укол совести, ведь за все время так и не написал ни одного письма родителям того парня в теле которого он сейчас пребывал по странной прихоти судьбы. Направился к печи, у которой, дымя папиросками и о чем-то негромко между собой переговариваясь, примостились еще двое "лунатиков". Багровые отблески огня причудливо играли на смуглых от пыли и загара физиономиях, создавая какую-то совсем уж сюрреалистическую картинку.

   – Товарищ сержант, ужинать будете – один из курильщиков, командир отделения ефрейтор Матафонов, невысокий, разбитной малый, кочергой выудил из зева печи солдатский котелок – вот, специально оставили.

   – Давай, чего там у вас – Андрей у которого с самого утра маковой росинки во рту не было, капризничать и скромничать не стал, а выудив из за голенища сапога завернутую в тряпицу ложку принялся хлебать горячий, жидкий, приправленный консервированным мясом кулеш -м-м-м прохиндеи вы где крупу достали?

   – Да здесь, через два дома у тетки сменял – сидящий рядом с ефрейтором долговязый, лопоухий боец Кирилюк сделав последнюю затяжку с сожалением глянул на дотлевший до бумажного мундштука "бычок", бросил его в печку и прищурившись уставился на огонь – зараза, торговалась как будто не две пригоршни сечки, а честь девичью продавала. Целый кусок мыла пришлось отдать.

   – Глянулся ты ей видно – ухмыльнулся Матафонов – отпускать не хотела. А чего, надо было и остаться, по хозяйству бы помог, да мало ли что еще, женщина то одинокая.

   – Да иди ты – вяло отмахнулся Кирилюк – ты ту одинокую видал? У батьки моего кобыла краше была.

   – Ну, кому и кобыла невеста – пошевелив кочергой рдеющие угольки, философски заметил ефрейтор – тащ сержант, а правда, что у зенитчиков одни девчонки служат? Вот бы в гости сходить.

   – Увижу кого в расположении зенитчиц, ноги повыдергиваю – свирепо пообещал Карасев – делом заниматься надо, а у вас баловство на уме.

   – Да мы же это, с честными намерениями – сделав самую, что ни на есть серьезную физиономию, заверил отделенный.

   – Знаю я ваши намерения – буркнул Андрей – смотри у меня. Часового не забудь проверить.

   Для пущей убедительности пригрозив кулаком ушлому ефрейтору, он поднялся, расстелил свернутую в скатку шинель на свободной лавке и с удовольствием вытянулся на ней во весь рост. Некоторое время лежал, бездумно глядя в потолок, слушал приглушенное невнятное бормотание полуночников у печи, заглушаемое храпом и сопением спящих бойцов и вскоре отключился, словно провалился в глубокую пропасть.

   Во сне к нему опять пришла Кристина, такая, какой он видел ее во время, их первой встречи. В легком, летнем платье она стояла под гнущимися под тяжестью крупных, зрелых плодов, ветками сливы, с улыбкой смотрела на него своими огромными серыми глазищами, и что-то говорила, словно журчал звонкий ручеек или звенели серебряные колокольчики. Слов он не слышал, но от звуков ее ласкового, нежного голоса, почему-то сладко щемило сердце. С этой девушкой Андрей был знаком всего один день, больше он никогда ее не видел, но почему-то именно ее милое лицо иногда вставало перед его мысленным взором. Тогда, летом сорок первого, пробиваясь к своим по захваченной врагом Украине, он не видел снов, в редкие минуты отдыха просто проваливаясь в тяжелое забытье. Только в Сталинградском госпитале он впервые за все время своего нахождения в прошлом вместо сплошного черного беспамятства он снова стал видеть сны. Иногда как черно-белое кино, наполненные стрельбой и взрывами, яростным мельтешением рукопашной схватки. А иногда цветные и яркие, лица родных и друзей, родной город, оставшиеся в недалеком прошлом, вернее сказать в далеком будущем, или вот как сейчас, когда к нему приходила самая красивая девушка на свете.