Текст книги "Никто кроме нас"

Автор книги: Олег Шабловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Глава 9

   Немного пропетляв между кустами, тропинка вынырнула на уже знакомую поляну. Часовой по-прежнему маячил возле замаскированных грузовиков, у дымящей полевой кухни собралось десятка полтора фрицев, оживленно гремящих термосами. Совершенно не похожий на повара, длинный, тощий как жердь немец в белом колпаке и фартуке, большим черпаком сноровисто разливал в подставляемую тару исходящее ароматным паром варево. Ни повар, ни пришедшие за обедом солдаты не обратили ровно никакого внимания на двух велосипедистов, только часовой проводил их скучающим взглядом и отвернулся. Очевидно, созерцать раздачу пищу, показалось ему занятием более увлекательным.

   Впрочем, велопробег оказался недолгим. Добравшись до рощицы указанной Щербаковым и миновав группу фрицев, копающих глубокую квадратную яму не то под сортир, не то под братскую могилу, ряженые велосипедисты свернули в кусты. Там машины пришлось бросить и дальше двигаться уже пешим порядком.

   Первая неприятность ожидала уже через пять минут, когда практически выбравшись из небольшого перелеска, внезапно наскочили на расположившуюся на просторной поляне минометную батарею. К счастью немцы еще издали выдали свое местонахождение шумом голосов, бряканьем металла и мощным "амбре" обычно сопровождающим большое скопление военного люда.

   Аккуратно раздвинув ветви, Андрей внимательно разглядывал растянувшиеся редкой цепочкой, глядящие в небо трубы минометов, группки отдыхающих фрицев. Особое внимание привлек штабель ящиков с боеприпасами находящийся на некотором удалении от артиллерийских позиций и метрах в десяти от орешника, в котором скрывались разведчики.

   – Илья у тебя граната есть?

   – Вот – напарник протянул трофейную "колотушку" – ты чего удумал?

   – Нет, эта не пойдет – Карасев с сожалением покачал головой – хотел им сюрприз сделать.

   – Эта подойдет? – Еремеев выудил из кармана ребристую "лимонку".

   – В самый раз – одобрительно кивнул Андрей – жди меня здесь.

   Взяв у товарища гранату, он быстро пополз к ящикам. К счастью, штабель надежно скрывал его от глаз караульного, внимание которого было отвлечено появившимся на поляне солдатом, нагруженным двумя тяжелыми термосами.

   Незамеченным добравшись до места, Карасев быстро вкрутил запал, плотно, так чтобы стенки ящиков прижали рычаг пристроил между ними эфку, аккуратно вытащил чеку и вернулся обратно.

   Позицию минометчиков обошли по широкой дуге, продираясь через заросли каких – то колючих кустов. Просветы между деревьями становились все больше, похоже, лесок заканчивался ...

   – Хальт – резкий окрик заставил остановиться.

   В неглубоком, замаскированном окопчике на опушке леса прятался расчет МГ, пулеметчик – высокий крепкий мужик, средних лет с унтер-офицерскими знаками различия и значком ранений на груди, и его напарник, молодой, белобрысый солдатик.

   Унтер с недовольной физиономией принялся, что-то резко выговаривать двум "думкопфам", которые как бестолковые бараны прутся прямиком в расположение противника. Основной удар "начальственного" гнева принял на себя Еремеев. Он уставился на фрица преданными, бараньими глазами, и только время от времени "яволькал", суетливо застегивая воротничок и поправляя ремни и висевшее на них снаряжение.

   Андрей, словно случайно, встал чуть сбоку, закрывая товарища от глаз второго номера, поэтому тот так и не увидел, как, поправляя амуницию, Еремеев внезапно выхватил из ножен на поясном ремне штык и метнул его в грудь первого номера. Только когда тело унтера стало заваливаться на спину до его напарника наконец дошло, что ситуация складывается как то не правильно, глаза его удивленно расширились, рот открылся для крика. Карасев стремительно пробил ему в переносицу, прямо между широко открытых глаз, а потом уже лежачего добил ударом своего штыка.

   Расправа над пулеметным расчетом заняла буквально несколько секунд, затем Илья, ухватив МГ за ствол, широко размахнулся и зашвырнул двенадцатикилограммовую железяку насколько мог на нейтральную полосу. Андрей выудил из кобуры на животе унтера пистолет, и бойцы, пригибаясь, метнулись через усеянное воронками поле "ничейной" земли, к серой коробке ДОТа.

   За спиной раздался крик, затем одиночный выстрел, следом за ним, словно подстегивая беглецов, захлопали винтовки, затрещали пулеметы. При первых же выстрелах Карасев плюхнулся на землю и пополз. Свист пуль заставлял всем телом вжиматься в землю, искать укрытие за каждой, даже самой маленькой кочкой. Он скатился в какую-то воронку и смог слегка перевести дыхание. Осторожно приподнявшись на локтях, огляделся в поисках напарника. Еремеев лежал в двадцати метрах от его укрытия и примерно в двухстах метрах от немецких позиций. Суматошная пальба со стороны противника значительно поутихла, и десяток фигур в фельдграу устремился к неподвижному телу. К счастью советские бойцы, составлявшие гарнизон укрепрайона расценили непонятное шевеление во вражеском стане как начало новой атаки. Плотный огонь "максимов" заставил прытких фрицев залечь и в свою очередь, искать укрытия. Воспользовавшись неожиданной помощью, Андрей одним стремительным броском преодолел небольшое расстояние и тяжело отдуваясь, плюхнулся на землю рядом с неподвижным товарищем. Быстро нащупал слабо пульсирующую артерию на шее и, ухватив Илью за ремни снаряжения, пополз, обратно волоча за собой неожиданно грузное тело.

   Возмущенные таким оборотом дела немцы, на помощь которым пришли еще десятка полтора их сослуживцев, недовольно загомонили и, невзирая на плотный пулеметный огонь, короткими перебежками стали продвигаться вперед. Видимо от своего начальства они получили приказ взять перебежчиков живыми, поэтому стрельба с их стороны была скорее беспокоящей, чем прицельной. Однако скорость продвижения противника значительно превышала черепашьи темпы Карасева с каждым шагом, уменьшая и без того весьма невеликие шансы на спасение.

   – Хальт – самый прыткий "зольдат" вынырнул из воронки всего в нескольких шагах, готовясь к решительному броску.

   – Да пошел ты... – Выдернув из-за пояса конфискованный у пулеметчика парабеллум, Карасев несколько раз выстрелил в шустряка. Не попал, руки сильно тряслись от нервного и физического напряжения. Гитлеровец успел спрятаться обратно, но отстал, очевидно, передумав в одиночку брать "кусачую" добычу и дожидаясь приятелей.

   А вот и сами приятели "нарисовались, не сотрешь", трое, короткими перебежками обходили слева метрах в двадцати. В полном соответствии с известной присказкой Андрей швырнул в их сторону трофейную гранату. Грохнул взрыв, сопровождающийся воплями, стоном и грубой руганью на немецком, а затем земля дрогнула и, заглушая все остальные звуки что-то мощно и тяжело "ахнуло" где-то в лесу за спинами фашистов. Похоже, оставленный между ящиками с минами "сюрприз " сработал несколько раньше запланированного срока. Но, тем не менее, нет худа, без добра, воспользовавшись замешательством врагов Карасев смог, наконец, оторваться от преследователей. До советских окопов оставалось всего метров полтораста – двести, теперь, однако, возникала другая проблема. Затянув тело товарища в очередную воронку, и пользуясь короткой передышкой, Карасев принялся лихорадочно просчитывать ситуацию. Шансы попасть под "дружественный огонь" стремительно приближались к ста процентам. Андрей сильно подозревал, что после поднятого ими шума увидев ползущего к своим позициям человека в немецкой форме, красноармейцы сначала будут стрелять, а уж потом разбираться, но схлопотать пулю от своих, ну совсем не хотелось. Такой вариант развития событий его совершенно не устраивал, единственная возможность уцелеть в данной ситуации, это сбить стрелков с толку, заставить их сначала подумать, а уж потом стрелять. Прикинув так и эдак, Андрей принялся раздеваться. Расстегнул ремни амуниции, скинул мундир. По зрелому размышлению штаны все-таки решил оставить. Снова нацепил снаряжение, сунул парабеллум за ремень, автомат повесил на шею и, подхватив бесчувственное тело товарища под мышки, двинулся дальше.

   Ползти спиной вперед, волоча при этом на себе восьмидесяти килограммовый груз через перепаханное минами и снарядами поле, то еще удовольствие, особенно если в этот момент над головой нет, нет, да просвистит шальной кусок свинца. Каждый метр давался с немалым трудом, едкий, соленый пот заливал глаза, каблуки сапог то и дело соскальзывали, пробуксовывая на влажной траве, вырывая целые куски дерна. Рука наткнулась на что-то холодное и мерзко – осклизлое. Вздрогнув от отвращения и неожиданности, он обернулся. Ну, так и есть то, что некогда было бравым гитлеровским воякой, ныне превратилось в отвратно воняющий, вздувшийся и почерневший кусок разлагающейся плоти, повисший на "колючке". Еще несколько десятков таких же серых безжизненных холмиков в живописнейшем беспорядке разбросаны вдоль линии проволочных заграждений прикрывающих подходы к опорному пункту.

   Кажется кто-то из "великих" говорил, что труп врага всегда хорошо пахнет, видно ошибался этот самый "великий", или трупов не нюхал, вонища вокруг стояла такая, что называется хоть святых выноси. За истекшие три дня своего пребывания в прошлом Карасев успел повидать столько покойников, сколько не видел за двадцать лет работы "уголовке", да еще и активно поучаствовал в увеличении количества этих самых покойников, так – что увиденное его ничуть не смутило. К тому же никто их, фрицев сюда не звал, сами приперлись. За что боролись, на то и напоролись. Андрей брезгливо вытер испачканную ладонь о штаны и про себя молясь о том, что бы на руке не было никаких ссадин и царапин, в которую мог бы проникнуть трупный яд, закрутил головой в поисках разрыва в тянущейся в обе стороны от него и кажущейся бесконечной линии колючей проволоки.

   Последние метры Карасев преодолел практически на "автомате". Несколько пар крепких рук ухватили его, перетащили через бруствер, и в себя он окончательно пришел уже на дне траншеи. Безропотно отдал оружие и дал себя обыскать.

   – Медика давайте, у меня раненый – Андрей стоял с поднятыми руками перед обыскивающими его бойцами, а по чумазому лицу гуляла глупая, радостная улыбка.

   – Мертвый твой немец – конопатый, лопоухий боец, с любопытством разглядывающий карасевский парабеллум, небрежно кивнул головой в сторону на лежащее на дне окопа неестественно вытянувшееся тело Еремеева – чего ты его дохлого – то волок. Тут этой падали и без него хватает.

   – Ах ты... – улыбка на лице Андрея сменилась гримасой ярости, и конопатый отлетел в сторону, держась за разбитое лицо – ты кого падалью ...

   Договорить он не успел сильный удар сзади бросил его на землю и кто-то навалился сверху выкручивая за спину руки. Рыча сквозь плотно сжатые зубы, он отчаянно пытался вывернуться, один раз даже угодил ногой во что-то мягкое, вызвав в ответ щедрую порцию оплеух сопровождаемых отборными матами.

   – Отставить – громкий, требовательный рык остановил экзекуцию – что здесь происходит?

   – Вот товарищ капитан, беляка поймали. Сопротивлялся гад, вон Зимину рожу разбил – доложил кто-то из красноармейцев.

   – Какого еще беляка? – в голосе капитана мелькнули нотки удивления – а ну поднимите его.

   – Как есть сволочь белогвардейская – утирая кровь, текущую из расквашенного носа злобно ощерился Зимин – по-нашему хорошо говорит, а форма и оружие фашистские. Еще и немца мертвого с собой приволок.

   Дружными усилиями потрепанного Карасева водрузили на ноги, и он, наконец, смог рассмотреть окруживших его бойцов.

   – Мать чесна! – Физиономия стоящего рядом с кряжистым, чуть полноватым капитаном бойца показалась Андрею знакомой – погранычник опять ты. Вона где встретились, значит.

   – Здорово Кравчук – кивнул головой Андрей.

   – Что знакомец? – кряжистый командир повернулся к Кравчуку.

   – Так точно товарыщ капитан, знакомец. В аккурат перед войной, у субботу, помог нам с лейтенантом Вахрамеевым диверсантов в местечке задержать. Та мы про то докладывали.

   – Так, что выходит, свой, что ли? – удивленно зашумели красноармейцы – а чего тогда в драку полез.

   – Та свой-то вин свой – почесал затылок сверхсрочник – тильки разобраться трэба, який вин свой. К особисту его трэба товарыщ капитан.

   Само словосочетание "укрепрайон" у Карасева всегда вызывало ассоциации с чем-то мощным, монолитным, вроде линии Мажино или Маннергейма, эдакие могучие, неприступные глыбы бетонных фортов, с многоярусными казематами, ощетинившиеся орудиями и пулеметами, непроходимые для любого врага. Укрепления же Струмиловского УРа, представляли собой редкую цепь обороняемых подразделениями пульбатов, опорных пунктов. Мертвой хваткой, окровавленными пальцами потрепанных рот, вцепилась в них 124-я стрелковая дивизия так и не сумевшая выполнить свою задачу и прорваться к государственной границе. Лишившиеся с потерей Порицка и Тартакова своих складов со всеми их запасами, ее полки дрались в полном окружении, отражая атаки трех пехотных и одной танковой дивизии немцев. Командование ее, все еще надеясь упорной обороной сковав противника, поддержать контратаки 15-го и 22-го мехкорпусов, не могло знать, что контратаки эти цели своей не достигнут и потерявшие под ударами вражеских танков и авиации почти всю свою матчасть, мехкорпуса будут вынуждены отступить.

   Естественно обо всех этих стратегических перипетиях не знал и Карасев, исподлобья наблюдающий за сидящим напротив командиром. Высокий, жгучий брюнет лет тридцати пяти – сорока с майорскими шпалами в петлицах устало потер лицо, раскурил новую папиросу и, выпустив струйку дыма, растаявшую где-то под бревенчатым потолком блиндажа, смерил задержанного долгим взглядом красных от недосыпания глаз.

   – Ну, дальше что было? – вопрос этот был адресован стоящему за спиной Андрея бойцу.

   – Так это все, товарыщ майор, диверсанта мы в особый отдел доставили. А погранычника мы больше и не бачили, покуда сегодня сам к нам в окоп не скатился.

   – Так говоришь, лейтенант Вахромеев и красноармеец Иванович с тобой в патруле были?

   – Так точно, товарыщ лейтенант еще цего погранычника признал, фамилию его называл: рыбная такая фамилия – Окунев, чи Лещев... – красноармеец замялся – тильки Ивановича еще в перший день осколком убило, а Вахромеева с медсанбатом позавчера эвакуировали.

   – Ты подтверждаешь? – брюнет длинно затянулся едким табачным дымом, и шумно выдохнув, вопросительно взглянул на Карасева.

   – Что именно? Факт ранения лейтенанта, или задержания диверсанта? – не удержался от легкого сарказма Андрей.

   – Остришь, значит, ну-ну – колючий взгляд прищуренных глаз майора несколько диссонировал с нарочито спокойным тоном – я посмотрю, как ты перед расстрельной командой шутить будешь.

   – Подтверждаю, товарищ майор, только не сбегал я ни от кого, просто на заставу надо было, в наряд заступать, вот я и подумал, что если нужен буду, вы меня всегда найти сможете.

   – Кравчук свободен, подожди там за дверью – бросил особист и, дождавшись пока обрадованный сверхсрочник покинет блиндаж, продолжил – ну, допустим я тебе поверю, и что фамилия твоя – Карасев и служишь ты, служил точнее, на девятой заставе. Тогда расскажи мне, что ты делал у фашистов и зачем мертвого немца с собой приволок?

   – Товарищ майор, да если бы я шпионом был, зачем же мне тогда в местечке мотоциклистов сдавать было? Я же вам докладывал, что направлен старшим лейтенантом Прудниковым и старшиной Ковальчуком в разведку. А мертвый этот никакой не немец, а напарник мой Еремеев. И форму немецкую взяли, потому что через линию фронта по-другому никак не перебраться было. Товарищ майор, пока мы тут разбираемся, немцы наш батальон обнаружат и в тонкий блин раскатают.

   – Все-то у тебя складно получается – доброжелательно осклабился брюнет – А может все совсем не так было? А может быть ты вражеский агент, направленный с целью внедрения? А своих в местечке нам сдал, чтобы от себя подозрение отвести? Пожертвовал пешку, а сам в ферзи скакнул, а? В шахматы играешь? А Вахрамеев ведь и обознаться мог.

   – Да не мог он обознаться – впервые в своей жизни бывший старший опер не "колол" подозреваемого, а пытался доказать свою невиновность – мы на окружных соревнованиях в спарринге стояли, трудно не запомнить лицо в которое колотишь в течение десяти минут.

   – Ладно – майор потушил окурок – карту читать можешь? Подойди, покажи, что по дороге видел.

   Некоторое время Андрей не очень уверенно водил пальцем по развернутой на столе "трехверстке" весьма приблизительно намечая расположение батальона и более точно, размещение обнаруженных при переходе линии фронта, немецких позиций.

   – По-моему, вот здесь у них грузовики стоят – он слегка обвел карандашом небольшой овал на краю зеленого пятна изображающего на топокарте рощу – здесь, большое скопление пехоты, тогда тут, батарея минометная, была...

   – Почему была? – поднял на него воспаленные глаза особист.

   – Да мы им "лимонку" между ящиков с боеприпасами засунули. Хорошо рвануло.

   – Хм – недоверчиво хмыкнул брюнет – есть еще что добавить?

   – Да вроде, все, товарищ майор – пожал плечами Карасев.

   – Ладно – командир поднялся, шагнул к выходу – эй, кто там, Кравчук.

   – Товарыщ майор, красноармеец Кравчук по-вашему приказанию прибыл – вытянулся на пороге сверхсрочник.

   – Задержанного, содержать под стражей до дальнейшего моего распоряжения, лично за него отвечаешь, головой. Понял?

   – Так точно – вытянулся боец и кивнул задержанному – пишлы погранычник.

   После полутьмы прокуренного насквозь блиндажа, Карасев с удовольствием вдохнул полной грудью, чистый лесной воздух. Однако путь по извилистым ходам сообщений был недолог, и вскоре задержанного втолкнули в крохотную, темную землянку, захлопнув за ним дощатую дверь.

   Андрей на ощупь отыскал деревянные нары у стены и с удовольствием растянулся во весь рост. Не часто в последнее время выпадает возможность нормально отдохнуть, пусть даже и под арестом. А что, задачу он выполнил, похоже, ему поверили, а значит, примут меры, чтобы помочь Прутникову и его бойцам прорваться к своим. Боль от потери товарища уже давно утихла, слишком много уже смертей видел за эти дни. За свою собственную судьбу бывший опер беспокоился мало, раз уж поверили, разберутся и отпустят, так, что можно спокойно вздремнуть часов несколько. Правда, поесть бы не мешало, пустой желудок тут же напомнил о себе голодным урчанием.

   – Эй, Кравчук, меня кормить то будут? Арестованных кормить положено.

   – Чем я тоби комыты буду? Грудью? – невозмутимо ответствовал караульный – тоби велено охранять, а чтоб кормыты, на то команды небуло. И вообще, арестованным языком трепать не положено, так, что сиди и помалкивай.

   – Скучный ты человек Кравчук – зевнул Андрей – не интересно с тобой.

   Разбудил его стук открываемой двери и знакомый голос старшины.

   – Выходи герой.

   Жмурясь от яркого солнечного света, Карасев выбрался наружу, угодив прямиком в объятья Ковальчука и Олексича.

Глава 10

   На четвертый день войны, 25 июня, штаб 124-й стрелковой дивизии, при котором размещалась отдельная сводная рота НКВД, располагался в лесу в районе Милятина. Густая, зеленая листва надежно укрывала, большие брезентовые палатки, штабные автобусы, «полуторки», расчеты зенитных орудий, установок счетверенных «максимов», в общем, все скопление людей и техники положенной по штату штабу крупного войскового соединения, от навязчивого любопытства, постоянно болтающегося в безоблачной синеве немецкого самолета-разведчика

   Бойцам сводной роты, сформированной из пограничников и местных милиционеров, естественно никаких палаток не досталось, а посему ютиться приходилось в наспех слепленных шалашах, а то и вовсе под открытым небом. Благо на дворе конец июня, захочешь, не обморозишься.

   Карасев тщательно протирает куском ветоши лежащие на расстеленной, в траве немецкой плащ-палатке, детали разобранного ДП. Руки механически делают привычную работу, а мысли унеслись далеко. Назойливые мысли, как вон та чертова "рама" над головой, из-за которой ни костра развести, ни кухню полевую растопить.

   Что он, выпускник обычной советской средней школы знает о Великой Войне? Да практически ничего, чтобы могло хоть как-то помочь в складывающейся ситуации. Брестская крепость, но она, значительно северней, ее бессмертный гарнизон только начинает свою кровавую и героическую эпопею. До Московской и тем более Сталинградской битвы еще далеко. Что остается? Киевская катастрофа? Трагедия, закончившаяся полным разгромом Юго-Западного фронта, пока еще не произошла, но произойдет обязательно, и предотвратить ее он вряд ли сможет. Тем более, что Андрей имеет весьма приблизительное понятие о ее причинах, вроде как Жуков предлагал отвести войска за Днепр и сдать Киев, а Сталин отказался, вот и все послезнание, ни дат, ни подробностей, и куда с этой "ценной" информацией бежать? К дивизионному особисту? Плохая идея.

   Да и в конце концов они сами сейчас в "котле" и смогут ли из него выбраться неизвестно. А значит, что остается? Правильно, выбросить все из головы и выполнять поставленные задачи, благо, что задач этих самых на сегодняшний день хватает, даже с избытком. Бойцам сводной роты редко удается отдохнуть, вот и сейчас два взвода выполняют задачи по охране дивизионных тылов и дорог, на которых нет-нет, да и постреливают. В тылу окруженной дивизии околачиваются немецкие парашютисты из "Бранденбурга" да и местные бандеровцы с приходом фашистов заметно оживились. Так и норовят устроить какую-нибудь пакость. Вот на этот случай и сидит на КП, их дежурный взвод. Народу во взводе немного, если точнее – двадцать семь человек, в основном пограничники, есть правда три милиционера выделяющиеся на общем защитном фоне своими синими гимнастерками. Кстати, его собственную форму, заботливо постиранную и заштопанную председателевой супругой, Андрею вернули. Это уже хорошо, а то пришлось бы щеголять в майке и серых, фрицевских штанах. С оружием, повезло меньше. Трофейные МП и парабеллум, бессовестно зажилила злопамятная "махра", вот и остался при нем только верный "дегтярь".

   Вон бежит, командующий всем их разношерстым винегретом лейтенант Малышенков из погранкомендатуры, не иначе стряслось чего-то. Карасев поспешно принялся собирать оружие. Опять какая-то нездоровая суета в расположении, того и гляди, построение объявят, чреватое последующим выездом на очередное происшествие.

   Предчувствие его не обмануло, через десять минут закинув пулемет в кузов видавшей виды "полуторки" и перевалившись через дощатый борт, он занял свое место на скамье между Галиулиным и Олексичем, и в компании еще десятка бойцов. Плечистый крепыш – водитель в выцветшей добела гимнастерке дважды крутанул "кривым" и грузовичок, заурчав двигателем, рванул следом за таким же набитым бойцами собратом.

   Старательно укрываясь в тени деревьев и избегая открытых местах, громыхая и скрипя на ухабах деревянными кузовами и кабинами, машины крались по лесному проселку минут пятнадцать-двадцать. За это время немного успел прояснить ситуацию. Оказывается в двух километрах северней Милятина, в полосе дислокации 193-го отдельного разведбата, неизвестные расстреляли делегатов связи.

   Буквально изрешеченный пулями мотоцикл и тела старшего лейтенанта – связиста и красноармейца-мотоциклиста обнаружили достаточно быстро в кустах, чуть в стороне от дороги.

   – К машинам. Старшина, ко мне – выскочивший из кабины головной машины лейтенант расстелил на крыле автомашины топокарту и подозвал к себе Ковальчука – вот, смотрите, я с основной группой прочешу вот этот лесок, вы возьмете несколько бойцов, проверите вот этот хутор. Сколько людей вам надо?

   – Своих возьму, товарищ лейтенант, ребята проверенные, думаю, троих достаточно будет.

   – Хорошо – кивнул Малышенков – и еще. Федосеев.

   – Здесь – на зов подбежал один из милиционеров, мужик лет сорока с коротким "ежиком" русых волос и загорелой до кирпичного цвета, продубленной солнцем и ветром морщинистой физиономией.

   – Поступаете в распоряжение товарища Ковальчука – и, повернувшись к старшине, лейтенант пояснил – участковый здешний, все окрестности и их обитателей как свои пять пальцев знает.

   – Понял, пошли сержант. Олексич, Карасев, Галиулин за мной бегом марш – козырнул Ковальчук и легкой трусцой припустил в указанном направлении.

   Тележная колея, немного попетляв по лесу, вывела бойцов к полутора метровому ивовому плетню, огораживающему небольшой хуторок, уютно разместившийся на краю обширного луга.

   – Ну, что скажешь, Федосеев? – пристроившись за огромным выворотнем пограничники внимательно разглядывали картинку сельского пейзажа. Освещенные ярким солнечным светом, крытые соломенными крышами беленые мазанки, колодезный "журавль", пустую телегу во дворе под открытым навесом.

   – Петра Лысюка хутор – негромко пояснил милиционер – хозяин справный, живет тише воды, ниже травы, с властью старается не ссорится. Два сына у него, старшего Игната в прошлом году в армию забрали, младший Василь дома должен быть. Пару раз заезжал к нему, вроде ничего подозрительного не замечал.

   – Собаки есть на хуторе?

   – В прошлый раз была пара кобелей, а сейчас чего-то не слыхать. Странно.

   – Вот и я думаю, странно. Так – старшина окинул взглядом свое немногочисленное воинство – Карасев остаешься здесь, в случае чего прикроешь нас огнем. Олексич, дуй на ту сторону, за окнами приглядишь. Федосеев, Галиулин за мной.

   Оставшись один, Андрей поудобней пристроил пулемет за корягой, поводил стволом, проверяя сектор обстрела и прикусив сорванную травинку стал наблюдать как трое его товарищей короткими перебежками приближаются к строениям. Вот старшина, ловко перемахнув через плетень, прижался спиной к стене мазанки, быстро осмотрелся и махнул рукой. Во двор проскочил Тимур, укрывшись за телегой, взял под контроль входную дверь. Затем настала очередь бывшего участкового. Он, пригнувшись, быстро пересек открытое пространство и подбежал к невысокому крылечку. Внимательно осмотревшись по сторонам, по сигналу Ковальчука осторожно постучал в окно. Через некоторое время дверь отворилась и оставив бойца во дворе старшина и милиционер скрылись в полутьме хаты. Минут пять, ничего не происходило, со своей позиции Карасев мог видеть только напряженную фигуру укрывшегося за тележным колесом приятеля.

   Хлопнула дверь, на двор выскочила растрепанная, простоволосая девчушка лет тринадцати и опрометью метнулась в приоткрытые ворота большого сарая. За ней следом, осторожно прокрался Галиулин. Прошло буквально минуты две-три. Первой из широко распахнувшихся ворот пулей вылетела ревущая белугой, так, что было хорошо слышно даже Андрею пацанка. Следом на сцене появился новый персонаж: высокий белобрысый, коротко стриженый молодой мужик, лет двадцати пяти, в белой нательной рубахе и серых брюках заправленных в сапоги. Он шествовал, задрав вверх обе руки, и боязливо оглядываясь на Тимура, указывающего незнакомцу направление движения легкими тычками винтовочного ствола в болезненно вздрагивающую, ссутуленную спину. Торжественно проследовав через двор, процессия скрылась в хате. Сигнала оставить позицию не поступало, и для Карасева вновь потянулись томительные минуты ожидания. Наконец на крыльце появился Федосеев и замахал руками. Справедливо расценив телодвижения милиционера, как приглашение присоединится к обществу, Андрей выбрался из своего укрытия и в свою очередь, взмахом руки подав сигнал Богдану, взвалил на плечо пулемет и зашагал к хутору.

   Внутри, жилище Лысюка, роскошью не поражало. Хотя, чистота, порядок, пестрые домотканые коврики, белые, кружевные салфетки и громоздкая швейная машинка с ножным приводом весьма красноречиво говорили о наличие в доме некоторого достатка и заботливых женских рук.

   Три обладательницы этих самых рук в возрасте от тринадцати до пятидесяти лет включительно присутствовали здесь – же, сидя на лавке у стены оглашали воздух жалобными стенаниями. В этом женском хоре, нестройно голосящем на певучей украинской мове, понять что-либо было довольно проблематично. Лишь внимательно прислушавшись, Карасев все-таки смог разобрать некоторые слова старшей из хуторянок, умоляющей пана большого начальника пощадить "неразумну дытыну".

   Сам "пан большой начальник", он же старшина Ковальчук устроился на табурете у дощатого стола и молча, сурово взирал на понуро уткнувшегося в пол седоусого, длинного и костистого мужика лет пятидесяти. Рядом с хуторянином, робко переминался с ноги на ногу задержанный в сарае незнакомец, весьма печального образа. Насколько стало понятно из дальнейшей беседы он и был тем самым "неразумным детиной" которого следовало пощадить.

   – Ганна, уймись – рявкнул на подвывающую тетку Федосеев и повернулся к задержанным – как же так, Игнат? Товарищи твои Родину защищают, жизни свои кладут, а ты здесь у бабы под юбкой спрятался? Ты понимаешь, что тебе по закону военного времени за дезертирство полагается? Где твоя часть?

   – Не знаю – бросив на сержанта угрюмый взгляд, пробасил дезертир – як нимцы бомбыты почалы, то усих побили, и командира и комиссара, усих. А я у лис утек, мене помираты ни як не можно. Яка ж то война, колы воны бомбами усих поубывали?

   – Оружие в доме есть? – прервал суровое молчание старшина.

   – Нимае ничого – закрутил головой седоусый.

   – Где твоя винтовка боец?

   – Потерял – Лысюк младший пожал плечами и опустил голову – як вид нимцив тикал.

   – Бросил, значит. Тебе советская власть оружие доверила, а ты его бросил – кивнул головой Ковальчук и задумчиво как бы про себя добавил – А может, и не бросил. Может, это ты из нее сегодня мотоциклистов на дороге расстрелял? Твоих рук дело, гнида?

   – Не-е-е – отчаянно замотал головой Игнат, сообразивший, что кроме дезертирства ему "шьют" дело гораздо серьезней – не я то.

   – Свят, свят, свят – испуганно закрестилась почтенная мать семейства – та что же такое вы пан говорите, та як же можно таку напраслину... .

   – Так то, верно хлопцы стреляли – до сиих пор молча сидевшая на скамье молодуха, даже прекратила всхлипывать – ну, яки вечор заходыли.

   – Не понял – насторожился старшина – а ну, выкладывай кто такие?

   – Булы у нас вечор яки-то хлопцы – бросив на невестку недовольный взгляд, неохотно поведал Лысюк – воны прийшлы, кобелей постреляли, порося, горилку забрали и у лис пишлы...

   – Ну, договаривай – повысил голос участковый, опытным ухом уловивший в словах крестьянина какую-то недосказанность.