Текст книги "Холодный бриз"

Автор книги: Олег Таругин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

На последнем перед съездом с шоссе повороте, пришлось притормозить. Возле просевшего на спущенных задних скатах «Бюссинга» с тентованным кузовом толпились полицейские, о чем-то отчаянно ругаясь с разводящим руками чумазым водителем. Рейхсминистр брезгливо поморщился: вот и этот грязный шофер ведь тоже народ, тот самый, к которому он должен завтра обратиться с пока еще не написанной речью. Завидев правительственный кортеж, полицейские оттерли незадачливого водителя в сторону и вытянулись по стойке смирно. Геббельс отвернулся от окна – и в этот момент грузовик исчез, превратившись в огненно-белый мазок, будто по ошибке нанесенный на холст исполинским живописцем. Почти тонна загруженного в кузов тротила не оставила сидящему в бронированном «Мерседесе» рейхсминистру ни единого шанса уцелеть…

* * *

…Помянутому скоропостижно погибшим в авиакатастрофе Гиммлером рейхсмаршалу Герману Вильгельму Герингу было плохо. Последние годы он пытался – не сам, разумеется, а при помощи лучших врачей Рейха – избавиться от приобретенной после «пивного путча» и ранения зависимости от морфина, однако особо в этом так и не преуспел. Вот и сейчас, запершись в своем роскошном кабинете, Reichsmarschall des Grossdeutschen Reiches дрожащими руками вытащил из стола заветный ящичек. Гитлера больше нет, значит, со дня на день придется решать вопрос о преемнике. После Польши и Франции, где возрожденное им Люфтваффе сыграло едва ли не главную роль, он определенно был в фаворе, вот только… Несмотря на любовь к красивой жизни и пагубное пристрастие к наркотику, Геринг отнюдь не был глупым человеком. Даже тогда, восемнадцать лет назад, едва только познакомившись с бывшим ефрейтором-акварелистом, он уже знал, на что идет, и что хочет получить в итоге. И две полученные в бедро пули не остудили его пыла… Припомнив о ранении и нагноившейся ране, Герман едва ли не против воли вновь коснулся подрагивающими пухлыми пальцами лакированной крышки: ну да, именно с того австрийского госпиталя из далекого уже двадцать второго года всё и началось. С трудом сдерживаемые боли, инъекции морфия, последовавший за этим нервный срыв и помутнение рассудка. Это не вошло в преподаваемую в школах современную историю Германии, но это было. Да, собственно, сейчас не о том речь: буквально сегодня-завтра власть должна перейти к достойному. А кто этот достойный? Он? Но ведь верного соратника и старого товарища по партии Адольфа больше нет, и, значит, нет и никаких гарантий. А занять верховный пост величайшей империи мира хочет отнюдь не один только бывший командир эскадрильи «Рихтгофен», главный германский егерь, создатель и первый начальник гестапо и главком Люфтваффе – есть и другие. Увы, но они есть…

Пробормотав под нос короткое ругательство, рейхсмаршал всё-таки открыл коробку, и спустя несколько минут его глаза масляно заблестели. Всё не так и плохо. Адольф его ценил – это факт. И значит, даже если в этой гонке, что начнется буквально в ближайшие часы, выиграет другой, в накладе он в любом случае не останется. Один только концерн «Герман Геринг Верке», основанный на десятках конфискованных у евреев заводов, дорогого стоит! Да и всё остальное тоже. В общем, может и не стоит так уж сильно бороться за верховную власть? В конце концов, как гласит вековая мудрость, «чем выше сидишь, тем больнее падать». Что сегодня и подтвердил погибший Адольф – потерял голову, причем, в самом, что ни на есть, прямом смысле.

Ощутив, что мысли уходят куда-то не туда, Геринг вызвал машину. Все, домой, в родной Шенхейд, немного отдохнуть – и с новыми силами окунуться в закулисные склоки и дрязги. А там уж… там уж посмотрим. Как бы то ни было, пока он всё-таки фигура! Избранник самого покойного фюрера, один из его самых близких и давних соратников, стоящий у истоков Партии ветеран, general-feldmarschall der flieger, в конце-то концов!..

Адъютант помог потерявшему координацию движений генералу-фельдмаршалу авиации спуститься вниз и сесть в машину, черный бронированный «Мерседес» с нацистским флажком над капотом. Шофер, не спрашивая куда ехать, завел мотор и осторожно тронулся с места; мотоциклисты сопровождения дисциплинированно пристроились впереди и сзади. И в этот момент выпущенная из РПГ-26 граната с тандемной боевой частью ударила в двигатель автомобиля, прошивая его насквозь, до самого салона. Улицу ночного Берлина озарила короткая вспышка, завершившаяся всполохом взорвавшегося бензобака. Рейхсмаршал Герман Геринг погиб, даже не успев этого осознать…

* * *

…Автомобиль подкатил к помпезному пятиэтажному зданию ОКВ на улице Тирпицуфер, остановившись возле высоких входных дверей. Адъютант выскочил первым, распахнул дверцу и застыл рядом, вышколено вытянувшись по стойке смирно. Генерал-фельдмаршал Федор фон Бок выбрался наружу, надел фуражку, одернул китель и неторопливо двинулся в сторону входа. Адъютант с генеральским портфелем в руке двинулся следом.

Появившийся в начале улицы BMW R75 с коляской и армейскими номерами нагнал генерала-фельдмаршала возле самого входа. Три пистолетных выстрела почти полностью потонули в треске мотоциклетного мотора, водитель которого тут же резко увеличил скорость. Фон Бок пошатнулся, проводил непонимающим взглядом своих уносящихся прочь убийц и начал падать. Выронив портфель, адъютант поддержал его, медленно опустив на тротуар. Жить командующему группой армий «Север» оставалось меньше пяти минут. Этого времени охране и адъютанту не хватило даже на то, чтобы донести смертельно раненого генерала до медсанчасти ОКВ. О том, что подобная участь в ближайшие дни ожидает и Гудериана, Паулюса, Кейтеля и остальных, попавших в некий список, он так никогда и не узнал…

* * *

…Покрытая отметинами пигментных пятен рука взяла из настольного прибора простой карандаш и на несколько мгновений замерла над разграфленным листом бумаги с вписанными в строки фамилиями и званиями. Первые десять фамилий уже были зачеркнуты, и сейчас карандаш скользнул по листу в одиннадцатый раз, перечеркнув еще одну строку – и еще одну жизнь.

– Федор, понимаете ли, – с сильным кавказским акцентом произнес владелец карандаша, – имя-то какое, а тоже, понимаете ли, Советскую Россию не любишь. Ну да ничего, скоро полюбите, да…

* * *

…Немолодой седоватый человек в окровавленной форме капитана государственной безопасности вытащил из полевой сумки оборонительную гранату Ф-1 и, растрачивая на это последние силы, распрямил усики предохранительной чеки. Постанывая от разрывающей раненую грудь боли, наполовину вытянул чеку и бессильно уронил руку с гранатой вниз.

Ничего, сил хватит. Вот только передохнет пару секунд. В любом случае, пусть уж лучше так, пусть он сам это сделает, а не они.

Скосив взгляд, человек взглянул в щель между бруствером и щитком лежащего на боку противотанкового орудия. Над перепаханным взрывами полем, на котором все еще чадили подбитые их батареей танки, периодически щелкали одиночные винтовочные выстрелы: немецкие пехотинцы добивали раненых. К нему шли двое, причем винтовка у одного из них висела на плече. Даже не боятся, гады! Впрочем, ему-то теперь какая разница?

Застонав, капитан до конца вытянул кольцо. Разблокированный предохранительный рычаг легонько толкнулся в охватывающую ребристый корпус ладонь. Ну, давайте уж, подходите, долго он ждать не сможет. Грудь болит – не вздохнуть, не выдохнуть, да и крови, похоже, много потерял. Жаль, конечно, что все так закончилось, очень уж хотелось до победы дожить, да и Галку так и не нашел, но что уж теперь? Хоть умрет, как мужик. И как офицер. Как боевой офицер, а не клоун парадный.

Обойдя разбитую «сорокапятку», пехотинцы застыли в полуторах метрах от него, разглядывая знаки различия. Гранату в лежащей вдоль тела руке они видеть не могли:

– Ого, целый капитан госбезопасности, – присвистнул один, неспешно поднимая карабин и передергивая затвор. – Потом заберем его книжку, покажем лейтенанту.

Крамарчук улыбнулся и разжал ладонь. Последним, о чем он еще успел подумать перед смертью, была мысль о том, что пожил, он, похоже, не зря. Ага, именно не зря: враг не дошел до Москвы и Сталинграда, не пал Киев и Ленинград не оказался в кольце окружения. Они не отдали Крым и Одессу, его родной город; не отдали, несмотря на то, что к началу осени немцы почти полностью сменили на Южном фронте румынские войска. Да, он выполнил свое предназначение. И совершенно неважно, что будет дальше…

Вспышка. Боль. Темнота…

* * *

– Юрий Анатольевич, – кто-то легонько тряс его за плечо, – ты чего кричишь-то? Приснилось что?

Крамарчук с трудом вырвался из трясины жуткого сна, возвращаясь в реальность. Берия смотрел на него с искренним сочувствием.

– Да уж, Лаврентий Павлович, приснилось. Страшноватый сон, честно говоря. И странный…

– Ну, да ничего, – нарком вернулся к каким-то разложенным на коленях бумагам, – сегодня ведь не ночь с четверга на пятницу, так что будем надеяться, не сбудется ваш сон, – пошутил он.

Согласно кивнув, Крамарчук усмехнулся про себя:

– Эх, знали б вы, Лаврентий Павлович, ЧТО именно мне снилось…

Конец первой части

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
…ЛЕГКО В БОЮ

На земле, в небесах и на море

Наш напев и могуч, и суров.

Если завтра война, если завтра в поход,

Будь сегодня к походу готов.

В. Лебедев-Кумач, «Если завтра война», 1939 год

Глава 9

Москва, Кремль, 25 июля 1940 года

Еще ни разу с момента вступления на пост главы Наркомата внутренних дел Лаврентий Павлович Берия не чувствовал себя столь неуверенно на приеме у Вождя. Не то, чтобы он не знал, о чем именно говорить – точнее докладывать – Сталину, скорее наоборот, данных было даже, пожалуй, с избытком, но…

…Но даже захваченные с собой папки с предварительными материалами следствия и технического описания захваченных образцов и толстые пачки отличного качества фотографий, ныне лежащие на покрытом зеленым сукном столе, не могли ему в этом помочь. Вождь хотел услышать обо всем именно от него – а он просто не мог найти подходящих слов, чтобы начать этот разговор.

Сталин тоже внешне никуда не спешил, неторопливо меряя шагами кабинет. Мягкие кавказские сапоги бесшумно ступали по ковровой дорожке.

– Товарищ Сталин…

– Садись, Лаврентий, – неожиданно негромко произнес тот, качнув мундштуком погасшей трубки в сторону кресла, – садись, в ногах правды нет, а есть усталость. А говорить нам, кажется, предстоит долго.

– Спасибо, товарищ…

– Перестань, – Иосиф Виссарионович поморщился, переходя на грузинский. – Три дня – это немало, правда? Я почитал твои бумажки, и фотографии посмотрел… хорошо посмотрел, внимательно, да. Считай, и не спал совсем. Знаешь, Лаврентий, если это правда…

Сталин остановился у стола, зачем-то потрогал сложенные горкой папки, перемешал разложенные на столе фотографии. Медленно обошел стол и опустился в кресло. Берия терпеливо ждал: пока ему просто не о чем было говорить. Вождь осмотрел погасшую трубку и, вздохнув, отложил ее в сторону. Открыл ящик стола, достал пачку «Герцеговины» – наркомвнудел едва успел сдержать удивленный взмах бровей – вытащил папиросу, размял. Потряс коробком спичек, словно удивляясь, что тот не пуст. Все-таки (Берии отчего-то вдруг показалось, что он не станет этого делать) закурил:

– Да, так вот, если это правда, то мы с тобой слишком многого не знаем об этом мире. И меня это смущает, – Сталин помолчал несколько секунд. – Я сейчас даже не о марксизме-ленинизме с материализмом, как таковых. И не о физике с ее константами. Я, гм, в целом, понимаешь?

Лаврентий Павлович осторожно кивнул.

– Ладно, – Сталин чуть откинулся в кресле и прикрыл – наверное, защищаясь от едкого табачного дыма – желтоватые глаза. – Докладывай. Без подробностей. В первую очередь, хочу услышать, что ты сам об этом думаешь… гм, тоже в целом? Ну, ты понял, Лаврентий?

– Наверное, да, – еще неделю назад Берия вряд ли решился так ответить самому Сталину, но сейчас? Сейчас, похоже, пошли совсем другие игры. Пока еще не слишком понятные, но, возможно, весьма и весьма перспективные.

– Это хорошо, что да, – Вождь усмехнулся в прокуренные усы, будто вовсе не заметив многозначительного бериевского «наверное». – Вот и расскажи старшему товарищу по партии, что и вообще, и в целом происходит. Только своими словами, а не, – он качнул папиросой в сторону папок, – мнениями твоих компетентных товарищей.

– Я… я вас понял, товарищ Сталин! Отвечу так: во-первых, я гарантирую – это не может быть игрой западных разведок. И это не провокация, как мы сочли вначале. Такое не под силу никому – ни немцам, ни англичанам, ни американцам, ни, тем более, японцам. Слишком все… сложно. Попавшие в наши руки образцы оружия и техники – кстати, подъем потопленного корабля сейчас в самом разгаре, мы перебросили из Крыма водолазов ЭПРОН – просто не могут быть произведены или разработаны на существующих мощностях. Я и моё ведомство можем это гарантировать, – интонировав нужное слово, он продолжил:

– Сведения, полученные при опросе задержанных уже здесь, в Москве, лишь подтверждают эти данные. Ничего подобного просто не может быть создано в наше время. Никем не может.

– Прямо-таки не может, – скептически хмыкнул Вождь, затягиваясь. Папироса догорела, и он затушил ее в массивной хрустальной пепельнице. – И не нужно так волноваться. Нам с тобой сейчас необходимо, прежде всего, разобраться, что к чему, а там уж…

– Не может, товарищ Сталин. Это общее мнение абсолютно всех привлеченных к проекту «Гости» специалистов. Очень хороших и надежных специалистов. Ни мы, ни американцы с англичанами или немцами просто физически не сумеем разработать ничего подобного. Это не провокация, товарищ Сталин, – Берия набрал в легкие воздуха и решительно закончил, повторив уже сказанное ранее:

– Я гарантирую это!..

– Это хорошо, что гарантируешь. Это очень хорошо. Продолжай… кстати, образцы уже прибыли?

– Конечно, все уже на полигоне в Кубинке. И там нам все подробно продемонстрируют. Думаю, это будет весьма небезынтересно.

– Мне и это, – Сталин кивнул на рассыпанные фотографии, – показалось небезынтересным. И даже очень. Особенно эти, – он выбрал один из снимков и пододвинул по столу к главному чекисту, – танки. Это же надо, такую большую пушку в такой маленькой башне разместить! Как ты там говорил, сто двадцать два миллиметра?

Несмотря на то, что Берия ничего подобного, ясное дело, не говорил, он кивнул, коротко блеснув стеклами пенсне:

– Даже больше, сто двадцать пять, товарищ Сталин. Гладкоствольное орудие, способное поражать даже самые тяжелобронированные цели на расстоянии больше трех километров. Поразительно! У нас подобный калибр – это уже дивизионная гаубица. Жаль только, что к ним ни одного снаряда нет. Придется самим разрабатывать, а это время.

Сталин усмехнулся:

– Пушки это хорошо. И гаубицы тоже неплохо. Но ведь гораздо интереснее другое, верно? Например, кое-какие даты? Июнь сорок первого или март и декабрь пятьдесят третьего? Или вообще август девяносто первого. Если, конечно, этот твой подполковник двух армий и двух стран не врет. Кстати, он уже здесь?

– Конечно, прилетел вместе со мной ещё девятнадцатого, – Берия даже не стал добавлять привычного «товарищ Сталин», – я посчитал необходимым немедленно отправить в Москву не только его, но и всех остальных… задержанных. Ну и того старшего лейтенанта с батареи, конечно. Так, на всякий случай, во избежание. Поскольку по моему ведомству проходит.

– Правильно, – кивнул собеседник. – Это ты хорошо придумал. На всякий случай. И во избежание. А что с остальными? Нет, я твою, – он поморщился, – «обобщенную сводку» читал, но хочу от тебя лично услышать.

– Остальные? Как вам сказать. Многие даже не помнят дату начала войны, а иностранные гости? Верите ли, товарищ Сталин, они в большинстве своем считают, что войну с Гитлером выиграли американцы с англичанами. Ну, если она, конечно, вообще будет, эта война.

– Будет она, будет, – негромко произнес в ответ Вождь, глядя куда-то в сторону, – куда ж ей деться. Вот только жаль, что так рано, ох, как жаль…

– Так вы все-таки верите?

– Верю, Лаврентий. Без этих железок, – Сталин неожиданно встал и подошел к стоящему в углу кабинета столу, на поверхности которого лежали несколько единиц оружия, начиная от привычного любому человеку второй половины двадцатого века «Калашникова» и М-16, и заканчивая немецким «хеклер-коховским» МП-5М3. – Без них, может быть, и сомневался бы. Но вот они, да эти твои фотоснимки…

Сталин взял в руки АК-74, повернул к свету и с чувством прочитал вслух: «сделано в СССР». С натугой потянул затворную раму, со смачным щелчком спустил курок. Закрепленная за газоотводную трубку опломбированная бирка с сизым чернильным штампом Главного управления НКВД метнулась из стороны в сторону. Вернув оружие на место, Вождь усмехнулся, беря в руки второй точно такой же автомат с непонятным устройством под стволом:

– Значит, говоришь, Михаил Калашников хорошее оружие сделал? И еще в сорок седьмом? Лучшее в мире? Самое массовое в истории?

– Так показали мои…

– А ты уже не бойся, Лаврентий, как есть, так и говори. Нам с тобой больше уже нечего бояться. Мы теперь даже даты своей смерти знаем, и что страны нашей больше нет – чего уж теперь бояться-то? Нет, Лаврентий, – Иосиф Виссарионович Сталин впервые за вечер как-то по-особому нехорошо ухмыльнулся, – теперь другие пусть боятся, те, чьи имена рядом с нашими фамилиями в твоих материалах значатся. Кстати, наш главный, – Сталин секунду колебался, подбирая подходящее слово, – информатор нормально себя чувствует? Не напортачили твои специалисты? А то ведь с перегибами в органах, сам знаешь, бороться надо.

– Никак нет, товарищ Сталин, – на сей раз, Берия отвечал четко, – с ним все в порядке. Добровольное содействие органам пролетарской…

– Ладно, – не дослушал тот, – верю. Это я вообще так, пошутил. Тем более, с ним я в первую очередь встречусь, сам спрошу (лицо наркомвнудела едва заметно дернулось). А что с тем артиллерийским лейтенантом, что на свой страх и риск целый крейсер потопил?

– Эсминец, товарищ Сталин, по меркам того времени, это был эсминец. Правда, с ракетным оружием на борту. Очень мощным, – зачем-то пояснил он, по гримасе Вождя тут же уловив, что подробного доклада от него сейчас не ждут.

– Лейтенант Ивакин сейчас исполняет свои прямые обязанности на вверенной ему батарее. Состава преступления в его действиях не…

– Ай, – отмахнулся Сталин, доставая новую папиросу и сминая мундштук, – я не о том. Скажи, только честно, много ли у нас таких Ивакиных, которые в отсутствии вышестоящих командиров, да в мирное время, решились бы потопить неизвестно чей боевой корабль? Он ведь тогда даже не знал, что корабль американский, да?

Берия ошарашено промолчал. Подобного вопроса он явно не ожидал.

– Вот и я думаю, что немного, – Сталин прикурил, выпустил дым и продолжил:

– Поэтому есть мнение, что товарища нужно отметить. Сколько он там в него снарядов положил? Три?

– Три боевых, три пристрелочных, товарищ Сталин.

– Молодец. Хорошо, Лаврентий, нашим метким артиллеристом я сам займусь, а ты распорядись, чтоб и его тоже в Москву доставили. Только объясни, для чего, а то вдруг чего нехорошего подумает, еще, хм, испугается. Так прямо и скажи, мол, товарищ Сталин лично познакомиться хочет.

– Ладно, – неожиданно жестко отрезал Сталин, – а теперь, дорогой товарищ Лаврентий, давай-ка поговорим о некоторых других товарищах из твоих папок; да так поговорим, чтобы эти самые товарищи в нужное время сделали единственно правильный выбор. Или навсегда перестали быть нашими товарищами…

* * *

Завершив аудиенцию, Сталин несколько минут сидел, о чем-то размышляя, затем неторопливо придвинул к себе одну из папок. С ее содержимым он ознакомился еще вчера, но сейчас хотел выборочно перечитать документы еще раз. Подобное было обычной для Вождя огромной страны практикой – день-два обдумать прочитанное, «переспать ночь» с полученной информацией, и лишь затем принять окончательное решение. Впрочем, откровенно говоря, пока он не был готов принимать не то, что окончательных, но и вообще каких бы то ни было решений, и просто хотел просмотреть некоторые отмеченные места из предоставленных Берией документов. В том, что нарком не ведет никакой своей игры, он уже убедился: окажись в прошлом один или два «попаданца» (прозвучавшее из уст Лаврентия Павловича смешное слово Сталину неожиданно понравилось) из будущего, недоверчивый и привыкший во всем видеть подвох Иосиф Виссарионович, без сомнения, заподозрил бы провокацию со стороны наркомвнудела. Или, если и не провокацию, то, как минимум, некую свою игру с непредсказуемыми последствиями. А так? Нет, Берия однозначно прав: подобное не под силу не то, что его ведомству, но и любой из самых мощных разведок мира. Люди-то ладно, людей, как известно, можно заставить говорить и делать что угодно, но вот техника, оружие, а самое главное – сведения. Сведения, которым – и Сталин это отчего-то прекрасно понимал – нельзя не доверять. Уж больно все похоже на то, чего он, что уж греха скрывать, откровенно боялся. Да, если все эти «гости из будущего» не врут, через неполный год случится именно то, чего он опасался больше всего. Гитлер всё-таки решится. Опередит. Докажет всему миру полную несостоятельность Красной армии. А уж о цене, которую они за это заплатили в первые годы войны (Сталин на удивление легко заставил себя воспринимать еще не случившееся именно так, в прошедшем времени), и думать не хочется.

Досадливо крякнув, Сталин взял в руки трубку, неторопливо набил ее табаком и закурил. Раскрыл папку и вытащил несколько соединенных канцелярской скрепкой листов. Что ж, начнем. «Протокол допроса полковника германской армии Ганса Отто Штайна, 1950 года рождения, уроженца г. Берлина, 18 июля 1940 года». Этот документ с самого начала заинтересовал Сталина больше всего – с первых строк создавалось впечатление, что немец не врет; что он уже просчитал все возможные варианты развития ситуации и на самом деле хочет добровольно сотрудничать. Не совсем бескорыстно, конечно, но это-то как раз очень хорошо – было б иначе, он ни за что на свете ему не поверил. Кстати, кто там проводил первичное дознание, некий майор госбезопасности Неман? Это, надо полагать, из одесского управления НКВД. Хочется надеяться, что Лаврентий не оставит его без своего внимания… во всех смыслах. Что ж, ладно, почитаем еще раз, что он там показал. Выборочно, разумеется, почитаем, только особо понравившиеся отрывки…

– Итак, вы утверждаете, что в двадцатых числах июня будущего года, ориентировочно, двадцать первого или двадцать второго, Адольф Гитлер нападет на Советский Союз? И эта война продлится четыре года, завершившись полным поражением Германии и ее союзников?

– Именно так, господин следователь. Насколько я помню, план «Барбаросса», предусматривающий вторжение и ведение войны против СССР, разрабатывался с конца июля этого года, и был окончательно утвержден Гитлером в декабре. Войну планировалось завершить в три-четыре месяца, до наступления осенней распутицы и холодов.

– Прошу вас обращаться ко мне «гражданин следователь». Давайте продолжим. То есть, вы хотите сказать, что сейчас Гитлер еще не собирается на нас нападать? И примет решение в ближайшие дни?

– Простите, гражданин следователь. Нет, этого я не говорю, поскольку не знаю. Скорее всего, нет.

– Хорошо, давайте пока оставим этот вопрос. Расскажите вкратце об окончании войны.

– Акт о капитуляции германских вооруженных сил был… то есть, простите, будет подписан в Берлине генерал-фельдмаршалом Кейтелем в присутствии представителей Люфтваффе и Кригсмаринен в ночь с восьмого на девятое мая 1945 года.

– В ночь?

– Да, я имею в виду разницу между центральноевропейским и московским временем. У вас уже было 9 мая.

– Понятно. У вас имеются какие-то доказательства сказанного?

– О чем вы? Какие могут быть доказательства? С вашей позиции, все это произойдет только через пять лет, с моей – все это уже произошло шесть с лишним десятилетий назад… О каких доказательствах может идти речь? С другой стороны, вы ведь наверняка видели все эти технические, гм, образцы? Неужели, этого недостаточно?

– Я не уполномочен обсуждать с вами никаких технических вопросов. Продолжаем…

Следующие несколько абзацев Сталин пропустил:

– Вы упоминали о семье, вернее, о вашем отце, которого, якобы, спасли советские хирурги. Расскажите подробнее, что именно вы имели в виду?

– Мой отец был призван в вермахт летом тридцать девятого, накануне польской кампании. Прошел всю войну. Имел несколько ранений и наград. В апреле сорок пятого года участвовал в обороне Берлина, если я не ошибаюсь, где-то на юго-восточном направлении. Будучи тяжело ранен, отдал своим подчиненным приказ прекратить сопротивление и сдаться. Видимо, в благодарность за это русские… ну, то есть, ваши отправили его в полевой госпиталь, где ему отняли левую руку. После капитуляции его, как инвалида, отпустили домой. Всё. Думаю, вы сумеете без труда разыскать его по своим каналам – это и будет своего рода доказательством правоты моих слов.

– То есть, жизнь вашему отцу спасли советские врачи, я правильно понял?

– Да, абсолютно верно. Так и было.

– И поэтому?

– И поэтому я готов в вашем лице обратиться к руководству Советского Союза и предложить свои услуги. Я не думаю, что есть реальная возможность полностью предотвратить войну, но хотел бы сделать все от меня зависящее, чтобы история пошла по менее кровавому пути. Я не занимался историей специально, но могу примерно обрисовать основные эпизоды грядущей войны. Стратегические просчеты Советской армии, ошибки верховного командования вермахта и самого фюрера… примерно так. Кроме того, я неплохо разбираюсь в технике.

– Хотите добровольно сотрудничать? А почему? Вы рассказывали об огромных жертвах и с нашей, и с вашей стороны, о концлагерях и фанатиках из СС – в чем же ваш интерес? Уж наверняка не в сочувствии моей стране и советскому строю?

– Да, дело не в этом, – дочитав до этого места, Сталин самодовольно ухмыльнулся, окутавшись табачным дымом: смелый немец, ай, смелый! Ну-ка, что он там дальше говорит?

– С одной стороны, я искренне ненавижу Гитлера и созданную им партию, ввергнувшую Германию в чудовищную мясорубку, и хочу спасти миллионы своих сограждан, с другой… в сложившейся ситуации, так уж получается, только вы можете помочь мне спасти родителей.

– Спасти? От чего именно спасти? Поясните. Вы ведь сами показали, что ваша мать уцелела после бомбардировок, и отец тоже остался жив.

– От изменений истории. Неужели вы не понимаете, что с того самого момента, когда все это произошло, история уже изменилась? И теперь все может пойти совсем не так.

– Нет, не понимаю. Это лишь ничем не обоснованные домыслы, достойные разве что сочинителей-фантастов. Но я не Уэллс и не Жюль Верн, меня в данный момент интересуют исключительно факты и события, пусть даже еще и не случившиеся.

– В таком случае, я отказываюсь продолжать разговор. Я и так сообщил вам достаточно.

– Это не самое разумное решение, не находите?

– Нахожу. И тем не менее.

– Хорошо, продолжим чуть позже…

Иосиф Виссарионович откинулся в кресле, задумчиво глядя вдаль. Ароматный дым тонкой нитью поднимался в неподвижном воздухе кабинета к высокому потолку. Да, он не ошибся – немецкий полковник не врет. Вряд ли он знает что-то особенное, но если сложить его сведения со сведениями того бериевского подполковника – как бишь его, Крамарчук, кажется? Да, точно, Крамарчук, – то можно будет получить некое среднее арифметическое, максимально, так сказать, близкое к истине. Хотя, немец, в общем-то, тоже прав – история раз и навсегда изменилась в тот самый миг, когда к ним пожаловали все эти гости из будущего. И, значит, нужно спешить, нужно суметь – эх, знать бы еще как! – опередить эти изменения. А то, о чем просит этот полковник? Почему бы и нет? Вытащить из Германии – войны-то между ними пока нет – его мать, организовать доставку в страну отца… На самом деле, этот Штайн достаточно глуп – неужели он не понимает, что его родители приедут сюда вовсе не на курортный отдых? И станут всего лишь еще одним, возможно главным, инструментом давления на строптивого сыночка? На еще не рожденного сыночка, между прочим!

Сталин сделан затяжку, неторопливо выпустил дым. Гм, а вот интересно, как такое может быть с сугубо научной точки зрения? Надо бы посоветоваться с компетентными товарищами, вот только знать бы еще с кем! Разве может не рожденный ребенок встретиться со своими будущими родителями? Ох, ну и подкинул ему Лаврентий задачку, ох и подкинул. Хотя, обратного хода уже по-любому нет, теперь только вперед, по-большевистски, так сказать! Впрочем, это не главное, совсем не главное. Главное – та самая оброненная немцем фраза, из которой явствует, что план нападения на Советский союз еще не разработан. Это произойдет в ближайшие дни – кажется, Крамарчук даже называл конкретное число.

Сталин пошелестел листами из отдельно лежащей пухлой папки, быстро найдя им же самим подчеркнутые строки: «план „Барбаросса“ поступил на разработку в ОКВ двадцать первого июля 1940 года, окончательно утвержден Гитлером во второй половине декабря…». Вот так, ага, «двадцать первого». Ну и что это может означать? Совпадение? Или Адольф уже узнал о «гостях», и именно это подтолкнуло его к окончательному решению? Бред… а что, если нет?! Что, если именно июльские события станут истинной причиной войны?

Вождь раздраженно побарабанил по столешнице – больше всего на свете он не выносил ситуаций, в которых не мог разобраться. Ощущение собственной слабости и бессилия раздражало просто неимоверно. Надо будет переговорить с Лаврентием и Голиковым, может хоть наша доблестная разведка чего умного подсоветует…

Ладно, кто там у нас еще на очереди из отложенных на сегодня папок? Американский флотский лейтенант и журналистка какого-то киевского журнала. Успокоившись, Сталин аккуратно положил трубку на край пепельницы и придвинул к себе папку. Быстро пробежав глазами шапку – допрос проводил уже знакомый майор Неман – Иосиф Виссарионович углубился в чтение, останавливаясь лишь на строчках, накануне отчеркнутых красным карандашом, ныне мирно стоящим в настольном приборе…

… – Еще раз повторяю: назовите свое имя, год рождения, место рождения и проживания, воинское звание и специальность. Вы меня хорошо понимаете, или вам не подходит переводчик?

– Переводчик мне подходит, и я вас вполне понимаю. Но отвечать я буду только в присутствии американского консула. Я гражданин Соединенных Штатов, и вы не имеете никакого права принуждать меня отвечать на ваши вопросы. Это всё. Я официально отказываюсь отвечать на любые вопросы. Можете занести эти слова в протокол, или как там это у вас называется. Свяжитесь с консулом.