Текст книги "Танкисты. Дилогия"

Автор книги: Олег Таругин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Распорядившись, чтобы экипаж не телился и поскорее заканчивал ремонт, Краснов прихватил ППШ, два запасных диска, распихал по карманам три гранаты и двинулся в сторону немецкой позиции, огибая ее по неширокой дуге и прячась за редкими деревцами и увенчанными роскошными снеговыми шапками кустами. Идти было тяжело, снег местами поднимался выше колен, потому вторую половину пути Василий, плюнув на опасность, прошел по пробитой одним из танков колее, готовый в любую секунду плюхнуться в снег.

Крайнюю с его стороны позицию можно было не осматривать: осколочно-фугасная граната попала точнехонько в пушку, искорежив ее и разбросав в стороны расчет. После таких попаданий выживших не бывает, однако Василий все же заглянул за отсыпанный из снега бруствер, прикрываясь за воткнувшимся в снег снесенным взрывом орудийным щитом, изрешеченным осколками. Тридцатисемимиллиметровая PaK-35 с оторванным колесом лежала на боку, нелепо задрав в небо станину. Вокруг – перемешанные с комьями земли обломки снарядных укупорок, стреляные гильзы и рассыпавшиеся неизрасходованные выстрелы. И пять припорошенных снегом и землей тел. Точнее, три тела… и то, что осталось от двух артиллеристов, оказавшихся в самом эпицентре взрыва. Клочья дымящихся шинелей, расколотая почти напополам каска, неестественно-алый снег. Пахло дымом, тротилом, паленым волосом, кровью и отчего-то канализацией… Судорожно сглотнув, Василий торопливо сполз с невысокого бруствера и двинулся в сторону второй пушки. С самого лета воюет, уж, казалось, всякого насмотрелся, а все никак не привыкнет…

Второе орудие погибло под гусеницами. Механик-водитель не просто проутюжил позицию с хода, а, судя по характерным следам, еще и прокрутился на несчастной «колотушке», в полном смысле вбив ее в мерзлую неподатливую землю. Пожалуй, и тут живых искать нечего – немцы то ли не успели среагировать, то ли оказались, на свою беду, излишне храбрыми, но убежать не успел никто. Трое погибли под гусеницами, лежа сейчас среди сплющенных тридцатью тоннами гильз и расколотых в щепу укупорок (Краснов поспешил отвернуться, хотя изодранные траками шинели и прикрывали наиболее шокирующие подробности), еще двоих срезало пулеметной очередью. Эти по крайней мере попытались спастись, однако пробежали по глубокому снегу лишь несколько метров. На всякий случай Васька подошел поближе, выставив перед собой автомат и опасливо косясь в сторону последнего капонира, отсюда невидимого. У правого, с унтер-фельдфебельскими нашивками на задравшейся почти до пояса шинели, аккуратная строчка черных дырочек прошла поперек спины. Насмерть, конечно. Краснов зачем-то аккуратно их пересчитал: ровно четыре штуки. Это кто ж у них во взводе такой меткий?

Второй фриц лежал на боку, подтянув к животу ноги, и негромко не то хрипел, не то сдавленно стонал. Каска слетела с головы, короткие русые волосы, пропотевшие во время боя, уже смерзлись, заледенели крохотными сосульками. Глаза закрыты, но веки дрожат, словно под ними мечутся из стороны в сторону глазные яблоки. Смотри-ка, живой!

Наклонившись, танкист попытался перевернуть его на спину, но не смог: немец лишь сильнее застонал, из последних сил поджимая колени. Понятно, в живот пулю получил, скорее всего и не одну. Видимо, насквозь пробило, со спины, у ДТ пуля тяжелая и не на такое способна. Плохое ранение, не жилец он. Впрочем, даже и окажись ранение полегче, все равно скоро замерзнет, на таком-то морозе. Неожиданно раненый открыл глаза и, с трудом повернув голову, чтобы видеть танкиста, сфокусировал мутный взгляд на его лице. Несколько секунд беззвучно шевелил бескровными синюшными губами, на которых уже почти не таял снег, затем едва слышно прохрипел:

– Empfindlich, sehr empfindlich. Bei mir in dem Innern Feuer. Russischer, morde mich! Bitte… [9] 9
  – Больно, очень больно. У меня внутри все горит. Русский, убей меня. Пожалуйста… ( нем.).


[Закрыть]

– Прости, не понимаю, – Василий покачал головой. – Как там оно по-вашему: «нихт ферштейн!»

– Schieß, russischer, bitte! [10] 10
  – Стреляй, русский, пожалуйста! ( нем.)


[Закрыть]– и едва заметно дернул окровавленной кистью, вложив в это движение остаток сил и указав на ППШ.

И Краснов неожиданно понял, о чем он просит.

Дернувшись, танкист отступил на шаг, поднимая автомат. Ни жалости, ни ненависти к поверженному противнику он не испытывал, вот только внезапно осознал, что еще ни разу не стрелял в живого человека. В смысле не стрелял вот так, стоя в двух метрах и видя по ту сторону ствола его лицо…

И все же он навел автомат и, закрыв на миг глаза, надавил на спуск, короткой очередью обрывая страдания оставшегося безымянным немецкого артиллериста. Металлический стук со стороны танка на несколько секунд прервался – экипаж пытался понять, что произошло и в кого стреляет командир. Успокаивающе отмахнув им рукой, Краснов, не оглядываясь на убитого, двинулся к последней разбитой пушке. Нашумел он, конечно, теперь прячься – не прячься, немцы знают, что он тут. Если они там есть.

Ох, блин! Есть они там, есть! Краснов едва успел ничком нырнуть в снег, когда откуда-то из-за снегового бруствера раскатисто грохнул карабин. Неприцельно, правда, он даже пули не услышал. Ну, это ничего, карабин – не пулемет, не зажмут. Бахнуло еще раз – похоже, уцелевший фриц даже не старался попасть, просто давил на психику, отпугивал. Да и не мог немец его видеть. Стараясь не нахватать кожухом автомата снега, торопливо пополз в сторону. В перестрелку Василий вступать не собирался: главное, подобраться на расстояние броска гранаты. Все, здесь уже можно приподняться и дальше перебежками. Достаточно? А пожалуй, что да, достаточно. Теперь между ним и капониром – лишь заснеженный холмик с приметным кустиком.

Вытащил из забитого снегом кармана две «эфки», с третьей попытки разогнул замерзшими пальцами неподатливые усики. Выдернул кольцо… твою мать, об этом он не подумал! Снег растаял, и ребристый корпус начал ощутимо скользить в ладони. Только этого не хватает! Собравшись с духом, резко поднялся и швырнул гранату через холмик. Присел, дернул чеку на второй. Ну, и где ж?! БУХ! Распрямился, швырнул вторую, присел, подхватил автомат. Бухнуло во второй раз, немного в стороне и ближе – в последний миг мокрая «лимонка» едва не выскользнула из руки. Вперед!

Выскочил на позицию, дал пару коротких очередей – и остановился, тяжело дыша, сообразив вдруг, что стрелять-то и не в кого. Из-под съехавшего набок шлемофона, несмотря на мороз, тек пот, отчего лоб неприятно ломило на морозе. А где же… Ага, вон он, стрелок, укрылся за раздавленным орудием, а граната, судя по неглубокой курящейся дымом выщерблине в мерзлой земле, рванула метрах в трех. Судьба…

Переступив через вдавленный в снег труп, Краснов обошел искореженную гусеницами станину и прикладом автомата несильно толкнул привалившегося к казеннику немца, тут же опрокинувшегося навзничь. Шинель изодрана осколками, лицо окровавлено – и лишь глядящие в низкое декабрьское небо широко раскрытые мертвые глаза каким-то чудом не пострадали. Рядом валяется карабин с расцепленным прикладом, затворная рукоятка осталась в крайнем положении – не успел перезарядить. Отчего-то смутившись, Василий отвел взгляд и осмотрелся. Живых больше не было, этот последний. Нервы, наверное, не выдержали, вот и пальнул. Мог бы в снег зарыться, спиной кверху, он бы его за мертвого и принял. Ладно, пора к ребятам.

– Командир! – неожиданно раздался со стороны танка крик. – Сюда давай! Башнера убило!

Дернувшись, танкист медленно опустил взгляд:

– Так это ты, сука, не в меня, значит, стрелял?! Ах, ты ж… – и давил закостеневшим пальцем на спуск, пока в диске не закончились патроны…

– …Василий… Вася, ты чего? – голос Сони вырвал младшего лейтенанта из воспоминаний. – У тебя снова такой взгляд стал, что аж страшно. Неживой какой-то. Ну, не хочешь, не отвечай, я ж все понимаю, война. Дядя Дима об этом тоже никогда ничего не рассказывал и на вопросы не отвечал. Ты прости меня, я больше ничего такого спрашивать не стану, честно-честно. Извини, я правда не хотела, просто ты сам про оружие заговорил, пистолет этот дурацкий показал… ну, не дура я, а?

– Да нет, Сонь, все нормально, – Краснов даже нашел в себе силы слабенько улыбнуться. – Стрелял, конечно, на войне все стреляют. Мы в них, они в нас. А иначе никак, иначе и не война вовсе. Если б не стрелял, так и не разговаривал бы сейчас с тобой. Не бери в голову, нормально все. Пойду, картошку пока почищу и перекурю заодно.

– Иди. Только водки не пей больше, ладно? Приду, проверю! – неожиданно попросила девушка.

– Хорошо, – кивнул Краснов, совершенно сбитый с толку последней фразой, произнесенной таким тоном, будто Соня уже не первый год являлась его полноправной женой. Неожиданная мысль заставила покраснеть, и танкист торопливо покинул комнату…

Интерлюдия

Москва. Недалекое будущее.

– Шеф, мы его нашли! – начальник технического отдела замер на пороге кабинета. Сидящий за столом директор компании «RU Gam-Ing Inc: «Танковая схватка» мрачно взглянул на подчиненного:

– Поздно, Игорек. Я ведь предупреждал. Все материалы предоставишь нашим… э-э… коллегам. Теперь они этим занимаются. Кстати, знакомься: полковник Логинов, Анатолий Анатольевич, Федеральная служба безопасности. Отдел «К», как сам понимаешь.

Упомянутый полковник, мужчина лет пятидесяти, коротко кивнул, даже не попытавшись, впрочем, приподняться из кресла.

Директор снял очки в золоченой оправе, близоруко сморгнул и знакомым жестом устало потер переносицу:

–  Всематериалы, Игорь, без ограничений. Кстати, где он?

– В Одессе, – пробормотал сбитый с толку подчиненный, так и переминавшийся с ноги на ногу на пороге. – Но…

– Больше никаких «но», молодой человек, – неожиданно подал голос фээсбэшник. – С этого момента все, что прямо или косвенно касается проекта и его участников, контролируется нами – и только нами. Более того, – полковник потянулся к столу и затушил в пепельнице тонкую коричневую сигарету. – До завершения операции весь персонал компании находится во временном подчинении ФСБ. Прошу в течение часа предоставить список сотрудников, которые необходимы для дальнейшей работы. Остальных отправите в отпуск без содержания сроком… ну, допустим, на месяц, – последнее адресовалось уже директору. – Но подписки о неразглашении подпишут все без исключения.

Анатолий Анатольевич помолчал несколько секунд, легонько постукивая кончиками пальцев по краю стола:

– Если же вкратце, господа-товарищи, то у вас был шанс разобраться своими силами, но вы его совершенно бездарно упустили. Поэтому никакие отговорки отныне не принимаются. Не хватает только, чтобы этот ваш «потерявшийся во времени» игрок каким-то образом изменил историю! Вы хоть примерно представляете, что тогда может произойти? И какие могут быть последствия?! Вам доверили одну из наиболее секретных разработок бывшего Советского Союза, которая более чем актуальна для нашей страны и сейчас, а вы? Впрочем, ладно. Еще вопросы будут?

Начтех неуверенно взглянул на директора, однако тот лишь молча отвел взгляд. Фээсбэшник криво усмехнулся:

– Вопросов, полагаю, нет. Хорошо. Вас ведь Игорь зовут, я правильно понял? Тогда расскажите вкратце, что удалось выяснить?

– Но я ведь сбросил все материалы Александру Викторовичу на планшет…

– Меня пока подробности не интересуют, – вежливо, но решительно перебил его полковник. – Я потому и попросил рассказать вкратце. Начинайте. И присядьте, что ли, хватит косяк подпирать. Уверяю вас, стена и без вашей помощи еще не один год простоит.

– Ну… – Игорь пожал плечами и снова взглянул на шефа. И, не дождавшись от начальника ответа, начал рассказывать…

Дослушав начальника техотдела до конца, фээсбэшник неторопливо закурил новую сигарету:

– Итак, насколько я понял, этот ваш уникум проживает в Одессе и оттуда же заходил в игру. Причем перед последним сеансом, столь неожиданно закончившимся для всех нас, отчего-то зашел не под своей обычной учетной записью, а под чужой, созданной непосредственно перед этим, так? И для этого воспользовался программой, позволявшей обойти защиту игрового сервера?

– Ну… да. Я ж объяснил. Сначала он проиграл бой, как практически всегда и происходило, и, видимо, решил сыграть еще, не дожидаясь, пока закончится суточный тайм-аут.

– А воспользоваться подобной программой сложно?

– Да нет, конечно! – Игорь внезапно ощутил себя в своей стихии. – Всяких анонимайзеров в сети – как собак нерезаных. А если шаришь хоть чуть-чуть круче среднестатистического пользователя, можно использовать и более крутые программули. Кстати, одну из подобных он и использовал – именно поэтому мы и не могли его вычислить столько времени, прога уводила поиск в Миннесоту, а там путала следы, подставляя в случайном порядке айпишники местных пользователей, да еще каждый раз новые. И не просто указывала на эти адреса, а использовала их компьютеры в качестве транзитного прокси…

– Это неважно, – чуть раздраженно оборвал программиста Логинов. – Будет нужно, найдется, кому разъяснить. Сейчас меня интересует немного иное: по вашему мнению, он обычный игрок? Просто геймер, разбирающийся в компьютерных и сетевых технологиях значительно лучше других, например программист или системный администратор, – или нет?

– В каком смысле «нет»? – искренне не понял парень, взволнованно поерзав в кресле. – Это вы о чем?

– Не поняли? – вполне благодушно переспросил собеседник. – Хорошо, объясню проще: не может ли случиться так, что этот ваш… впрочем, теперь уже наш, «путешественник во времени» заранее готовился к чему-то подобному и специально использовал некую программу, чтобы внести в игру определенные изменения? Или не в игру как таковую, а в свое в ней участие? Ну, или присутствие, не знаю, как правильнее сказать.

Игорь ошарашенно переглянулся с директором: похоже, подобного поворота не ожидали оба.

– Да нет, это просто глупости! Возможно, вы не совсем понимаете: во-первых, у него нет и быть не может доступа к исходному коду игры и содержанию баз данных наших серверов, уж попытку проникновения извне мы бы заметили и предотвратили. Разумеется, это же касается и известной вам программной компоненты проекта «Прокол», тут вообще защита беспрецедентная, ни у кого в мире ничего подобного нет. А во-вторых, он использовал достаточно распространенную в сети программу, пусть даже и ее, так сказать, профессиональную версию, ту, что «для своих». В конце концов, он специалист по оптоволоконным системам, просто обязан разбираться и в подобных вопросах…

– Что ж, на нет, как известно, и суда нет, а есть прокурорский надзор, – легко согласился контрразведчик, поднимаясь. – Не смею вас больше задерживать. Напоминаю, у вас час на решение вопроса о сотрудниках. Все данные я забираю и подробно просмотрю в управлении. Да, выход в Интернет с этой минуты ограничен для всех без исключения. И давайте обойдемся без использования каких бы то ни было хитрых программок, договорились? Для вашего же блага. Игру пока закрывать не станем, не стоит привлекать излишнего внимания, но приток новых игроков ограничим. Кроме того, однозначно отключаем эффект полного присутствия – потрудитесь подумать, под каким предлогом. Полагаю, у вас начнутся какие-то запланированные регламентные работы на серверах, да? Вот и славно, что мы друг друга поняли.

Старательно затушив сигарету в директорской пепельнице, он молча прошествовал к выходу, но на пороге остановился.

– Знаете, я все же очень надеюсь, что он ничего не изменит в прошлом, – полковник криво усмехнулся. – Поскольку иначе я просто не знаю, что лучше – самому застрелиться или обождать, пока придут те, кто сделает это за меня. За последние годы нам, нашему государству удалось достичь в мире немалого политического и экономического веса, в том числе и за счет заключения таможенного союза в рамках Евразийского экономического сообщества. А любое изменение истории семидесятилетней давности вполне может разрушить то, чего мы добились с таким трудом. Проект «Прокол» планировалось использовать исключительно в экстренных случаях и только для локального воздействия на прошлое. В тех случаях, если наши западноевропейские и заокеанские коллеги слишком уж перегнут палку или заиграются в свою «агрессивную демократию на экспорт», и нам придется нанести превентивный удар… в прошлом. А вы своими смелыми экспериментами, опережающими время – он явно кого-то процитировал, – поставили под угрозу само наличие у нашей страны куда более мощного сдерживающего фактора, чем даже ядерное оружие. Поняли, наконец, болваны?!

Укоризненно покачав головой, полковник, не прощаясь, покинул кабинет. Дотягиватель мягко захлопнул за его спиной металлопластиковую дверь…

Глава 8

Дмитрий Захаров. 1943 год.

– …Тише, командир, тише, ша, говорю! Не шухерись, контузило тебя, – голос был знаком… а, ну да, механик-водитель, одессит Николай. Рядом сосредоточенно сопел еще кто-то. С трудом повернув гудящую голову, Дмитрий узнал стрелка-радиста. – Да не ворочай ты башней, умней уже не станешь. Сейчас мы тебя подальше оттащим, там уже и поговорим. Только не ори, лейтенант, не ори, умоляю, немцы рядом!..

– Ы… ы… по… почему? – все-таки выдавил Дмитрий сквозь наждачное, словно выпил залпом стакан стоградусного спирта, горло.

– По кочану, – зло прошипел мехвод, зажимая ему рот воняющей солярой мозолистой ладонью. – Заткнись, командир, а то всем троим каюк! Давай, Сашка, тяни. Вон туда давай, там ложбинка будет, схоронимся.

Несколько минут Захарова довольно немилосердно тащили по земле, подхватив под мышки, затем, наконец, опустили на относительно ровную поверхность. Голова отчаянно кружилась, вызывая накатывающую волнами тошноту и желание вырвать, однако для этого Захарову пришлось бы перевернуться на бок, на что сил просто не было. Просить же тяжело дышащих товарищей помочь Дмитрий не хотел, стыдно. Командир все-таки. Единственное, на что достало сил – подтянуть к лицу руку и взглянуть на часы. Циферблат расплывался в глазах, но положение стрелок рассмотреть удалось. На удивление сил тоже уже не было – разум лишь констатировал факт: допустимое «Танковой схваткой» время максимального пребывания в игре превышено почти на час. Иными словами, он находился в игре уже более суток, чего по определению быть просто не могло. «Движок» программы автоматически разрывал соединение, если игрок пытался остаться в игре более 23.59.59 с погрешностью в полторы секунды. Почему ж он этого не сделал? Испортились часы? Если его самого контузило, мог не выдержать и часовой механизм. Или что-то случилось с настройками игры? Ответ на этот вопрос отчего-то казался важным.

– Сколь… ко… времени? – прохрипел Дмитрий.

– Чего? Времени? – удивленно прошептал в ответ мехвод. – Ну, ты, командир, даешь! Сам едва жив остался, а временем интересуешься. Оно тебе надо? Скоко б ни было – теперь все наше. До последней секундочки.

– Сколь… ко?

– Ну, ты и нудный, мамлей… – Николай покопался в кармане комбинезона и вытащил трофейные часы без ремешка – не с трупа снял, нет – нашел. Рядом. Осколком с фрицевской руки срезало, как бритвой. Ремешок вместе с кистью перерубило, а часы – как новенькие. Даже кровью не замарало.

– Ну, полпервого, и шо с того? Полегчало тебе?

– Ага… – Дмитрий закрыл глаза.

Его часы не ошибались, тоже показывая половину первого дня. Он в любом случае уже должен был вернуться, однако вокруг по-прежнему была реальность сорок третьего года. И что это означает – и означает ли вообще что-то, – Дмитрий Захаров не знал…

…Вдоволь напившись, Дмитрий вернул флягу Балакину и устало откинулся на склон небольшого овражка, поросшего густым кустарником, где они укрылись с полчаса назад. Запах свежей земли и перепревшей под снегом прошлогодней листвы причудливо смешивался с источаемым их комбезами тяжелым солярочно-пороховым духом. Первое время измученный транспортировкой Захаров просто лежал, закрыв глаза, и боролся с головокружением и тошнотой – точнее, пытался убедить себя, что ему уже лучше. Аутотренинг помогал из рук вон плохо, однако вскоре и в самом деле полегчало, и он даже попросил воды, уже не боясь, что его вновь вывернет наизнанку, как дважды случилось по дороге сюда. Вода оказалась отвратительно-теплой и воняла не то соляркой, не то керосином, но другой не было, пришлось пить. Неожиданно удивил механик – заговорщицки подмигнув, он протянул ему другую фляжку, без чехла:

– Хлебни, лейтенант. Поможет, точно говорю. Родной Одессой клянусь, полегчает. Шоб я так жил. Все равно другого лекарства нету, даже перевязочные пакеты в танке остались. Сгорели, поди. Да и хрен с ними.

– Спирт? – Дмитрий уже мог вполне нормально говорить.

– Ну, не вода ж?! – делано возмутился мехвод, закатывая смеющиеся глаза. – Он, родной, чистый, шо слеза девственницы перед брачной ночью. Дерьма не держим, оно все в трубах и до моря бежит.

Судя по слегка блестящим глазам, сам он уже успел принять энное количество граммов фронтового «лекарства».

– Ладно, давай. Тогда и воды тоже, запить. И без того горло болит.

– Без базара. Держи, командир.

То ли помог выпитый спирт, то ли контузия оказалась не столь уж тяжелой, но через несколько минут Захарову и на самом деле стало гораздо лучше. Мысли уже почти не путались, и снова вернулось категорическое непонимание происходящего: каким образом его разум продолжает оставаться в сознании виртуального героя, если срок пребывания в игре давно истек?! Что, если это не ошибка игры, не сбой компьютера или сервера, а нечто совершенно иное, сути чего он не может постичь? И вдруг… вдруг он останется здесь навсегда?! Нет, не на войне, конечно, какая война, всего лишь сверхнавороченная программа с обалденной графикой и детализацией, а здесь, в некоем виртуальном пространстве. Что, если там, в будущем, он сейчас – уже успевший остыть труп, развалившийся в кресле перед компом? Так, стоп, стоп, глупости! Все это просто идиотские мысли, просто контузия. Скоро все закончится, и он вернется обратно. А пока…

– Коля, ни хрена не помню. Расскажи, что случилось-то? Сожгли нас?

– Ага, спалили, командир, – кивнул Балакин. – Самоходка, сука, в башню влепила. С пробитием. Башнера – напополам, тебя с сидушки скинуло, чудом уцелел. Фартовый ты, лейтенант, точно говорю. Но башкой все равно знатно приложился. И следом болванка в двигатель прилетела, от второй арты, я так понимаю. Загорелись мы. Я тебя через свой люк вытащил, спасибо, Сашка помог, сам бы не сдюжил. Ну и рванули куда подальше, я ж не знал, что боекомплект не ахнет. Шоб я так жил и без зарплаты… – и механик добавил несколько весьма колоритных и абсолютно непечатных выражений в одесском духе. Впрочем, выросший в этом приморском городе Захаров ничего подобного раньше не слышал.

– Погоди, так танк сгорел или не сгорел?

Механик-водитель на миг отвел взгляд:

– Не переживай, мамлей, особист не придерется. Считай, сгорел. Движок по крайней мере. Просто укладка не рванула, вот и все. Так что имели полное право покинуть машину.

– А я и не переживаю. А что ты там про немцев говорил, пока меня в эту яму тащили?

– Так это… – Балакин смутился. – Короче, ладно, к чему размазывать, говорю, как есть: в окружении мы. То есть в тылу ихнем.

– Мы ж почти всю колонну разгромили, почему…

– А потому, командир, что не всю колонну. Могли б, наверное, и дожать фрица, вот только подкрепление ротный не прислал и обещанные штурмовики не прилетели. Облом, короче. Нет, мы их неслабо набили, но остальные мимо почти что парадным шагом прошли, як воши по спине. Вон, километрах в семи до сих пор грохочет, наши их там, видать, встретили. А нас… списали нас, короче. Ярошенко ж на связи был, знал, что всех, кроме нас, пожгли, – вот и принял решение. И правильное, я считаю, решение! – на миг повысил голос механик. – Не хрен лишние танки терять, если нашей «коробочке» жить пару минут оставалось!

– Да не спорю я, – устало прикрыл глаза Дмитрий. – Так что немцы-то?

– А шо немцы? – погрустнел Балакин. – Дальше поперли, твари. Без перерыва на обед и пописать. Конечно, когда дорогу расчистили, поскольку заторчик мы им знатный устроили. Так что мы сейчас самое меньшее километрах в семи от передка, а може, и подальше. Это если наши их в районе «железки» остановили. А если нет… Короче, до темноты еще до хера времени, отлежишься пока, а ночью попробуем к нашим рвануть. График движения мы фрицам всяко подпортили, да и не думаю, что наши их не сдержат, не сорок первый на дворе и не сорок второй даже. Может, и переть никуда не придется, глядишь, к ночи им укорот сделают и обратно погонят. Без оркестра и с катафалком спереди.

– Твои бы слова – да… – Захаров осекся, внезапно подумав, что не знает, как расценят подобное выражение в этомвремени.

– Хорошо б, если так… – не совсем понятно ответил Балакин, неожиданно серьезно взглянув на лейтенанта. – Но пока нам нужно тихонечко сидеть, как мышам под веником. И лишний раз не отсвечивать.

– А я не согласен! – неожиданно подал голос молчавший до сих пор стрелок-радист, сидящий метрах в трех от них. – Считаю, нам нужно подготовить позицию и ударить по фрицу, когда его наши назад погонят! Или прямо сейчас устроить засаду у дороги!

– Саша, не гони волну, пеной накроет! – оборвал его мехвод, и Дмитрий неожиданно понял, что, похоже, это уже не первый их спор за сегодня. – Не делай шухер, где не надо, я тебе уже говорил. У нас оружия сколько? Вагон и маленькая тележка? Не смеши меня. Пистолет у лейтенанта – и ППШ на нас двоих. Два диска, пять гранат. Много навоюешь? Ну, побьешь стекла да скаты у ихней машины, может, еще пяток гансов на тот свет спровадишь, если фарт выйдет. И – все. Аллес. Поскольку потом преждевременно словишь себе кадухис на весь живот. И мы вместе с тобой. А теперь посмотри с другой стороны: нас, если к своим выйдем, хоть сейчас в танк, только башнера подобрать. Мы – экипаж, а не хрен собачий! Ну, и где мы больше пользы принесем? Ты ж студент, с образованием, не то что мы с командиром, сам должен понимать. Пошевели мозгом, оно, говорят, полезно. И больше не чеши мне нервы, они не казенные, и их без тебя есть кому испортить.

Сидорцев обиженно засопел, ничего не ответив. Только крепче сжал побелевшими от напряжения пальцами автомат.

Николай понимающе хмыкнул и заговорщицки подмигнул Захарову. И неожиданно перевел разговор:

– В общем, вот такие пирожки с ливером, командир. Короче, я так считаю: до темноты нужно прикинуться ветошью, а уж там решать, или навстречу своим чапать, или контрнаступления ждать.

– Если оно будет… – буркнул Захаров, тут же пожалев об этом, уж больно заметно дернулась обтянутая комбезом спина радиста.

– Да отбросят фрица, точно отбросят, куда денутся, – пожал плечами мехвод. И неожиданно добавил: – Хотя, может, и нет. Хрен разберешь. Если уж начистоту, командир, у меня такое впечатление, что фронт от нас катится, а не наоборот…

Помолчав несколько секунд, он со вздохом продолжил, копаясь в карманах в поисках курева:

– Ладно, лейтенант, подремли пока, тебе полезно, а мы с Сашкой покараулим. Все равно пока делать нечего.

– Коля, как думаешь, немцы нас искать не станут?

– Это-то вдруг с какого переляку?! – искренне удивился механик, замерев с неприкуренной папиросой в руке. – Им чего, больше делать нечего?

– Да любят они подбитые танки осматривать, еще и фотографироваться на их фоне. Полезут внутрь, а там только один труп. Вот и поймут, что остальной экипаж уцелел.

Поразмыслив несколько секунд, Балакин с уверенностью покачал головой:

– Не, брось, командир, никто нас искать не станет. Сам посуди: те, с кем мы воевали, или в тех краях, откуда на побывку уже не приезжают, или вперед ушли, а ремонтникам, что свои горелые железяки станут с дороги растаскивать, до нас вовсе дела нет. И вообще, это они в сорок первом на нашей битой технике попозировать любили, а сейчас сорок третий на дворе. Отбили мы им эту самую фотолюбилку по самый корень. Да и в лес мы прилично ушли, километр точно будет. Так что не кипишуй, Василий Батькович, отдыхай, пока отдыхается. Я с тобой Сашку оставлю, а сам по окрестностям прошвырнусь, погляжу, что да как. Ты мне только это, шпалер свой одолжи, – мехвод кивнул на лейтенантскую кобуру. – А «папашку» я тут оставлю, тяжеловат он.

– А не нашумишь, Коля?

– Обижаешь, командир. Я ж с Молдаванки родом. И все свое босоногое детство провел так, шоб ни разу не краснеть лицом за бесцельно прожитые на улице Болгарской годы, – Николай хитро усмехнулся, лихо переиначив на свой манер классическую фразу из популярного романа. – И хоть в родной Одессе вместо леса совсем даже парки и прочие скверы, ходить тихо умею. Не фраер, вроде. Ладно, пошел я на променад. Не скучайте тут.

Судя по тому, как лихо он вымахнул из овражка, не потревожив ни одной ветки, Балакин вовсе не бахвалился – уж это успевший повоевать десантник Захаров мог вполне профессионально оценить. И, кажется, догадывался, что за «босоногое детство» имел в виду механик-водитель. Насчет детства – это, разумеется, иносказательно: когда Молдаванкой правил легендарный Михаил Японец, сорокалетнему ныне Балакину было немногим меньше двадцати лет, что уже наводило на определенные умозаключения… впрочем, ему-то какая разница?

Поудобнее устроившись, Дмитрий закрыл глаза. Мехвод прав: отдыхать нужно, пока отдыхается. Поскольку потом на подобные мелочи может просто не остаться времени. Несколько минут он еще пытался вслушиваться в окружающие укрытие звуки – пение радующихся весне птиц, шелест молодой листвы, гул далекой канонады, тяжкие вздохи жаждущего немедленного боя радиста и доносящийся со стороны дороги едва слышимый гул моторов и лязг металла, но затем внезапно заснул. И неожиданно вернулся на четверть века назад – или почти на пятьдесят лет вперед, если допустить, что сейчас он и на самом деле находится в сорок третьем году.

Дмитрию снился Афганистан.

Но это оказался вовсе не тот сон, что будил его по ночам последние двадцать пять лет. Едва ли не впервые за прошедшие годы перед мысленным взором спящего десантника развернулась совсем иная картина…