Текст книги "Сталин. Жизнь одного вождя"
Автор книги: Олег Хлевнюк
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Круг чтения и мыслей
Поздний вечер 1 марта 1953 г.
Ближняя дача
Сталину привезли почту
Только ближе к ночи 1 марта 1953 г., прождав много часов в тревоге, охрана решилась войти к Сталину. Благо нашелся предлог – Сталину доставили почту. Охранник взял пакеты и отправился в комнаты хозяина.
Мы не знаем содержимого этих последних пакетов, поступивших Сталину. Обычно он получал огромное количество различных бумаг. Перечни таких материалов, посылаемых из Москвы на южные дачи, сохранились за периоды летних отпусков Сталина. Благодаря этому мы можем приблизительно реконструировать круг служебного чтения вождя. В отпуске в сентябре – декабре 1946 г. Сталин получал в среднем чуть менее 50 различных документов и материалов в день. В последний отпуск в августе – декабре 1951 г. этот показатель снизился до 35 документов. Но и это, конечно, было немало[252]252
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 105. Л. 20–126; Д. 117. Л. 1–173.
[Закрыть]. По понятным причинам Сталину регулярно присылали постановления или проекты постановлений высших органов власти. Не все, но обязательно основные. Значительное место среди материалов, поступавших Сталину, занимали сообщения внешнеполитического, военного ведомств, органов госбезопасности, разведки. Сталин всегда активно пользовался обзорами зарубежной печати, которые составляло официальное советское информационное агентство (ТАСС). Некоторые из таких обзоров с пометами сохранились в архивном фонде Сталина. Присылали Сталину также сводки сообщений иностранных корреспондентов в Москве. По заведенному еще до войны правилу Сталин регулярно получал ежедневные отчеты о выпуске авиадвигателей и самолетов. Частыми были обращения к Сталину руководителей авиационной промышленности по отдельным вопросам. Авиация всегда особенно интересовала Сталина.
Но ему поступали сообщения и о выпуске другой военной техники. С началом войны в Корее в 1950 г. Сталину направлялись ежедневные сводки о боевых действиях и материалы зарубежной прессы на эту тему. Вырос объем переписки Сталина с китайскими руководителями. К числу регулярных относились отчеты о состоянии государственных резервов. В почте Сталина было много писем соратников по различным вопросам, ходатайств ведомств, предложений по кадровым вопросам и т. д. Очевидно, что для чтения такого значительного количества бумаг требовалось немало времени, не говоря уже о том, что на многие из них Сталин должен был как-то реагировать.
Что успевал читать Сталин помимо служебных материалов? Он регулярно следил за газетами, особенно внимательно за «Правдой», читал журналы и книги. В описях материалов, отправленных Сталину во время его отпуска на юг в 1926 г., зафиксировано большое количество советских и эмигрантских газет и журналов, включая издания меньшевиков и белогвардейцев[253]253
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 70. Л. 85–114.
[Закрыть]. В последующие годы эта позиция из описей исчезает. Скорее всего, это произошло не потому, что Сталин перестал читать или просматривать такие издания. Скорее наоборот. Доставка периодических изданий Сталину стала рутиной и тратить время на ее учет было бессмысленно.
Согласно некоторым мемуарным источникам, Сталин утверждал, что его дневная норма чтения литературы составляла 400–500 страниц в день[254]254
Илизаров Б. С. Тайная жизнь Сталина. С. 143.
[Закрыть]. Возможно, в какие-то дни он действительно читал очень много или, скорее, просматривал тексты, сосредотачиваясь на наиболее важном. Однако трудно представить, каким образом это правило могло соблюдаться постоянно. Кроме чтения служебных документов, в распорядок дня Сталина входили многочасовые заседания и встречи в кабинете. Длительными были застолья на даче и регулярные просмотры кинофильмов. Наконец, Сталин работал над немалым количеством собственных текстов. Если выстроить хронику жизни Сталина, то она покажет, что на чтение и размышления в одиночестве у Сталина оставалось совсем немного времени.
Сталин любил книги. Чтение в немалой степени сформировало его личность. В революционной среде, к которой Сталин примкнул уже в юности, был высок авторитет интеллектуальных занятий, теоретизирования, хотя и одностороннего, политически утилитарного. Эта односторонность накладывала отпечаток на самообразование Сталина. Он читал «социально значимые» книги, штудировал Маркса и Ленина. Современный литературовед, внимательно анализировавший работы и выступления Сталина, отмечает его специфическую эрудицию в области художественной литературы. Сталин хорошо ориентировался в литературе советского времени, но плохо – в отечественной и зарубежной классической литературе[255]255
Вайнскопф М. Я. Писатель Сталин. М., 2000. С. 17–22.
[Закрыть]. Такие наблюдения о политически и идеологически мотивированной односторонности Сталина-читателя подтверждает список книг и журналов из его библиотеки, а точнее, тех изданий, которые содержат его пометы и поэтому были сохранены в его архивном фонде[256]256
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 3. Д. 1–392; Дело фонда 558. Акт о передаче книг библиотеки Сталина с пометами. Книги из кремлевской и дачной библиотек Сталина, не содержащие помет, были отправлены в библиотеку Института марксизма-ленинизма и другие научные библиотеки. Вопрос о степени сохранности библиотеки Сталина после его смерти остается открытым. Некоторое количество книг, в том числе со сталинскими пометами, пропало. Однако сохранившиеся в сталинском архивном фонде книги с пометами вполне можно считать представительной выборкой.
[Закрыть]. Всего таких книг и журналов насчитывается 397 экземпляров. Конечно, Сталин читал не только эти книги. Но именно к ним (что следует из помет и подчеркиваний) он проявлял особое внимание.
Большинство работ одного автора из почти четырех сотен книг и журналов составляли труды Ленина – 72 экземпляра. Сталин внимательно читал Ленина: часть его собственных работ была переложением и популяризацией ленинских мыслей, он постоянно обращался к Ленину в публичных выступлениях. Но кроме того, Сталин пользовался ленинскими работами как библией или инструкцией в деловых разговорах в тесном кругу соратников. «Бывая у Сталина и на широких, и на узких совещаниях и докладах, я приметил такую его привычку. Предлагает ему кто-нибудь нечто дельное, но не рядовое, он подойдет к полке с книгами Ленина, подумает, вынет томик. Иногда скажет: «А вот мы посмотрим, что говорит по этому вопросу Владимир Ильич». Иногда прочтет вслух, иногда перескажет», – свидетельствовал один из сталинских наркомов[257]257
Новая и новейшая история. 2005. № 3. С. 165 (Интервью бывшего наркома путей сообщения СССР И. В. Ковалева, взятое Г. А. Куманевым).
[Закрыть]. Гораздо меньшим, что видно и по содержанию сталинских статей, был интерес вождя к Марксу и Энгельсу. В описываемой части библиотеки Сталина насчитывалось 13 их работ. Хотя марксизм провозглашался официальной доктриной, а портреты бородатых вероучителей составляли часть советского иконостаса, Сталин иногда позволял себе некоторые вольности в отношении классиков. В 1934 г. Сталин в записках членам Политбюро и руководителям идеологических структур партии подверг критике ряд работ Энгельса. «Что Энгельс был и остается нашим учителем, в этом могут сомневаться только идиоты. Но из этого вовсе не следует, что мы должны замазывать ошибки Энгельса, что мы должны скрывать их и – тем более – выдавать их за непререкаемые истины», – писал Сталин[258]258
Сталин и Каганович. Переписка. С. 716.
[Закрыть].
Среди почти четырех сотен книг с пометами из архивного фонда Сталина 25 принадлежали перу самого хозяина библиотеки. Заметным был раздел работ теоретиков российского и зарубежного социал-демократического движения, а также видных большевиков – Богданова, Плеханова, Бухарина, Каутского, Троцкого и др. В общей сложности таких книг насчитывалось более трех десятков. Кроме того, Сталин хранил и внимательно читал 19 номеров большевистского нелегального теоретического журнала «Просвещение», выходившего до революции. Дополняла эту коллекцию многочисленная пропагандистская и учебная литература собственно сталинского периода. В общем, труды классиков марксизма-ленинизма (включая самого Сталина) и их пропагандистов составляли преобладающую часть этого корпуса.
Из других изданий заслуживают упоминания исторические работы, включая несколько курсов русской истории, изданных в дореволюционные годы. Сталин любил историю, постоянно использовал исторические примеры и аналогии в своих статьях и выступлениях, в разговорах с соратниками. Сталин был инициатором подготовки новых учебников по истории и в определенной мере их соавтором. При поддержке Сталина в СССР создавались многочисленные исторические книги и фильмы. Самому Сталину, как известно, были особенно близки два русских царя – Петр Первый и Иван Грозный. Они собирали Россию, наращивали ее военную мощь и безжалостно боролись с внутренними врагами. История была интересна Сталину как инструмент легитимации его собственной политики. По этой причине он не особенно интересовался научными дискуссиями и реальными историческими фактами, а приспосабливал их к своим схемам. Ивана Грозного, например, Сталин объявлял борцом с раздробленностью России, который спас ее от второго «татарского ига». Жестокие репрессии Ивана Грозного, по мнению Сталина, были необходимы и даже недостаточны: «Нужно было быть еще решительнее». В период холодной войны Сталин хвалил царя Ивана за то, что «он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния». Одновременно даже любимого им Петра Сталин осуждал за либеральное отношение к иностранцам[259]259
Власть и художественная интеллигенция / сост. А. Артизов, О. Наумов. М., 1999. С. 499, 500, 583, 613. Записка Сталина о сценарии кинофильма «Иван Грозный», 13 сентября 1943 г.; выступление Сталина на заседании Оргбюро 9 августа 1946 г.; беседа Сталина с создателями фильма «Иван Грозный» 26 февраля 1947 г. Подробнее см.: Perri M. The Cult of Ivan the Terrible in Stalin’s Russia. New York, 2001.
[Закрыть]. Еще в большей мере под интересы текущей политики приспосабливалась история советского периода. Фальсификация истории партии и ее переписывание завершились созданием при активном участии Сталина идеологической библии режима, книги «История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс». Она появилась в разгар Большого террора в 1938 г. Сталина окончательно объявили вождем большевизма и революции, равновеликим Ленину. Многие события большевистской истории погрузились в небытие или были до неузнаваемости искажены. Уничтоженных к тому времени лидеров оппозиций объявили извечными «врагами».
Во многом исторический характер имел интерес Сталина к военным проблемам. Помимо армейских уставов, пометы Сталина содержат несколько книг по истории и теории войн, например работы прусского военного теоретика К. Клаузевица и русского – А. А. Свечина. Немарксистские философские книги с пометами Сталина представлены Платоном и трактатом А. Франса «Последние страницы. Диалоги под розой». Среди немногих книг по экономике преобладали политэкономические издания советских авторов. Художественную часть библиотеки составляли несколько литературных журналов и произведения Л. Н. Толстого (роман «Воскресение»)[260]260
Б. С. Илизаров утверждает, что он обнаружил в одной из библиотек также роман Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» с пометами Сталина (Илизаров Б. С. Тайная жизнь Сталина. С. 411).
[Закрыть], М. Е. Салтыкова-Щедрина, М. Горького, некоторых советских писателей.
Сохранившаяся часть сталинской библиотеки лишь в незначительной мере свидетельствует о его внимании к современной советской литературе. Но из других источников известно, что Сталин часто читал советских авторов. Он давал советы по пьесам и сценариям, награждал премиями. У него были свои любимцы и неугодные. Последние нередко становились жертвами репрессий, несмотря на признание вождем их достоинств. Впрочем, идеологическим проработкам подвергались и литературные генералы. Каждый должен был чувствовать свою уязвимость и полную зависимость от власти. В рамках своих художественно-политических представлений Сталин был способен отличить хорошую литературу от плохой. Возможно, по этой причине он терпел и даже иногда защищал некоторых талантливых, но бесполезных и даже вредных для режима писателей, таких, например, как М. А. Булгаков[261]261
Булгаков Михаил Афанасьевич (1891–1940) – писатель, драматург. Некоторые его ранние пьесы в 1920-е годы ставились в театрах, но были резко раскритикованы по политическим мотивам. Постепенно произведения Булгакова были запрещены, а сам он потерял средства к существованию. Сталин, которому нравились произведения Булгакова, оказал писателю некоторую поддержку. Булгаков получил работу, хотя его основные произведения оставались под запретом. Всемирно известный роман Булгакова «Мастер и Маргарита» был опубликован через много лет после смерти Сталина.
[Закрыть]. Однако их в лучшем случае держали на голодном цензурном пайке, на грани творческого выживания и ареста. Литература и драматургия интересовали диктатора прежде всего как идеологическое орудие, средство социального манипулирования. Официально разрешенные писатели состояли на службе у государства и являлись частью его огромного пропагандистского аппарата. Объединенные в государственные корпорации писатели, художники, композиторы всецело зависели от государства. Подобно государственной экономике творческие корпорации были малоэффективны, плодили бюрократизм, бездарность и давили талант. «Давно пора обратить внимание на […] безответственную деятельность трех тысяч людей, объединенных в Союзе писателей, трех тысяч, из коих – по крайней мере – две едва ли способны занимать место в литературе […]»[262]262
Большая цензура. Писатели и журналисты в Стране Советов. 1917–1956 / сост. Л. В. Максименков. М., 2005. С. 413. Письмо М. Горького руководителю коммунистической молодежной организации от 14 апреля 1936 г.
[Закрыть], – приватно жаловался М. Горький[263]263
Горький Максим (1868–1936) – российский писатель. Был близок к большевикам, однако первоначально осудил эксцессы большевистской революции. Долгое время жил за границей. Поощряемый Сталиным, вернулся в СССР, где получил статус вождя советской литературы и значительные материальные блага, однако полностью утратил свободу.
[Закрыть], которого Сталин назначил вождем советской литературы.
Сталин знал об этих нелицеприятных характеристиках, данных корифеем. Письмо Горького сохранилось в сталинском архиве. Однако вождя мало волновал средний невысокий уровень советской литературы. Сталин жил властью и политикой, а поэтому произведения искусства и литературы измерял преимущественно мерками идеологической и пропагандистской пользы. «Простота» и «доступность» были ключевыми словами сталинского художественного идеала. Он приветствовал легкость усвоения, прямую, без «заумных» художественных приемов политическую нравоучительность. Творческую интеллигенцию призывали к прямому и доступному для масс отражению реальности, причем не объективной, а вымышленной, «правильной», «социалистической». Не то, что есть, а то, что должно быть, что отвлекает от тягот жизни, воспитывает самоотречение во имя интересов партии и государства.
Интересный материал для понимания сталинских предпочтений дают записи разговоров Сталина с соратниками во время просмотра кинофильмов в кремлевском кинозале[264]264
Как уже говорилось, несколько десятков таких записей за 1934–1936 гг. сделал руководитель советской кинопромышленности Б. З. Шумяцкий, присутствовавший в кремлевском кинозале вместе со Сталиным и другими высокопоставленными зрителями (Кремлевский кинотеатр. С. 919–1053).
[Закрыть]. Сталинские характеристики не выходили за рамки политической утилитарности. Он требовал создания воспитательных и занимательных фильмов, «чтобы было радостно, бодро и весело». «Не нужно только все вгонять в тоску, в лабиринт психологии. Не нужно, чтобы люди занимались никчемным философствованием», – втолковывал Сталин. Именно поэтому ему очень понравился советский мюзикл «Веселые ребята», снятый по стандартам голливудских комедий. Фильм не был глубоким и политически заостренным, но зато, по словам Сталина, давал возможность «интересно, занимательно отдохнуть». На просмотрах фильмов Сталин постоянно бросал реплики, комментировал сцены и поступки героев, словно все, что происходило на экране, было реальностью. Особенно понравившиеся картины Сталин постоянно пересматривал. Например, фильм «Чапаев» с конца 1934 по начало 1936 г. Сталин смотрел 38 раз. И этим, видимо, дело не закончилось. После войны Сталин продолжал пересматривать довоенные фильмы, в том числе свою любимую картину «Волга-Волга»[265]265
Аллилуева С. Двадцать писем другу. С. 145.
[Закрыть].
Таким же консерватизмом отличались и театрально-музыкальные вкусы Сталина. Склонного к экспериментам театрального режиссера Мейерхольда[266]266
Мейерхольд Всеволод Эмильевич (1874–1940) – театральный режиссер, приверженец театральных экспериментов. В период утверждения сталинского «социалистического реализма» творчество Мейерхольда было осуждено. В 1939 г. Мейерхольд был арестован, в 1940 г. расстрелян.
[Закрыть] Сталин осуждал за «кривляние» и «выверты»[267]267
Власть и художественная интеллигенция. С. 110. Письмо Сталина писателям из Российской ассоциации пролетарских писателей, 28 февраля 1929 г.
[Закрыть]. Регулярно посещая театры, Сталин предпочитал классическую драматургию, оперу и балет. По свидетельству дочери Сталина Светланы, он собрал большую коллекцию пластинок русских, грузинских, украинских народных песен, а «иной музыки он не признавал»[268]268
Аллилуева С. Двадцать писем к другу. С. 13. Всего в сталинской коллекции насчитывалось 2700 пластинок (1953 год. Между прошлым и будущим. С. 76).
[Закрыть]. Это преувеличение. Однако Сталин явно не был тонким ценителем музыки и ограничивался привычным и понятным. На пластинках он ставил незамысловатые оценки – «плохая», «дрянь», «пустое»[269]269
1953 год. Между прошлым и будущим. С. 76.
[Закрыть]. Многочисленные официальные приемы в Кремле из года в год сопровождались концертами с однообразным и строго традиционным музыкальным репертуаром[270]270
Невежин В. А. Застолья Иосифа Сталина. Большие кремлевские приемы 1930-х – 1940-х гг. М., 2011. С. 282–308.
[Закрыть]. Сталин был инициатором кампаний против новых форм в музыке, заклейменных как «формализм»[271]271
Максименков Л. Сумбур вместо музыки. Сталинская культурная революция 1936–1938. М., 1997.
[Закрыть]. Одной из наиболее известных жертв сталинского недовольства «формализмом» был композитор Д. Д. Шостакович[272]272
Шостакович Дмитрий Дмитриевич (1906–1975) – один из наиболее значительных композиторов ХХ века. По инициативе Сталина в 1936 и 1948 гг. подвергался преследованиям как «формалист». Периодически был вынужден угождать властям, создавая «правильные», идеологически выдержанные произведения.
[Закрыть].
В области изобразительного искусства, которое также находилось под гнетом жесткой цензуры и «социалистического реализма», Сталин, по мнению современного исследователя, был «малосведущ». Он обладал «традиционалистскими вкусами среднего российского обывателя». В живописи ценил «понятный сюжет, натуроподобность изображения, манеру исполнения гладкую, «без мазков»»[273]273
Тоталитаризм. Из истории идеологий, движений, режимов и их преодоления / Руководители авторского коллектива Я. С. Драбкин, Н. П. Комолова. М., 1996. С. 226–227. Автор раздела В. М. Володарский. О художественных вкусах сталинской эпохи и политизации изобразительного искусства см. также: Я. Плампер. Алхимия власти. Культ Сталина в изобразительном искусстве. М., 2010.
[Закрыть]. Несомненным отражением сталинских предпочтений является само живописное наследие его эпохи – монументальные изображения вождей и передовиков производства, всех исключительно в героических позах и однообразных. Уцелевшая живопись современных направлений в лучшем случае попадала в музейные запасники, подальше от глаз. В подтверждение своеобразных вкусов вождя нередко приводят свидетельства его дочери Светланы о ближней даче: «[…] На стенах комнат и зала были развешаны увеличенные фотографии детей – кажется, из журналов: мальчик на лыжах, девочка поит козленка из рожка молоком, дети под вишней, еще что-то… В большом зале появилась целая галерея рисунков (репродукций, не подлинников) […] изображавших советских писателей […] Тут же висела в рамке, под стеклом, репродукция репинского «Ответа запорожцев султану»– отец обожал эту вещь и очень любил повторять кому угодно непристойный текст этого самого ответа […] Все это было для меня абсолютно непривычно и странно – отец вообще никогда не любил картин и фотографий»[274]274
Аллилуева С. Двадцать писем другу. С. 21–22.
[Закрыть]. Читателей этих воспоминаний нужно предостеречь от одной ошибки. Распространено мнение, что Сталин развешивал на стенах вырезанные из журналов репродукции. Это не так. Увеличенные фотографии из журналов и репродукции картин изготавливались специально в типографии, а затем вставлялись в рамки. Помимо произведений, перечисленных Светланой Аллилуевой, в разное время на стенах сталинской дачи появлялись другие репродукции «классики» советской живописи, в том числе с изображениями самого вождя[275]275
Девятов С., Шефов А., Юрьев Ю. Ближняя дача Сталина. С. 421–424.
[Закрыть]. Однако эти уточнения не отрицают главного: Сталину действительно нравились картинки «из жизни» и торжественные образцы живописи «социалистического реализма» – запечатленные на века радостные встречи вождей, аплодисменты и светящиеся лица народа. В живописи, как и повсюду, Сталин не переносил «сумбур».
Художественные вкусы Сталина в определенной мере были взаимосвязаны с его собственной манерой письма и изложения мыслей. Неоднократно отмечалось, что Сталин был плохим оратором. В этом нетрудно убедиться и сегодня, прослушав сохранившиеся граммофонные записи его выступлений. Однако письменные тексты Сталина были скроены гораздо лучше, чем выступления-импровизации. Стиль Сталина-писателя стремился к максимальной четкости и простоте, переходящей в упрощения. Сталин использовал многочисленные повторы, словно вколачивал в сознание людей ту или иную идею. Не обладая (в отличие от многих других большевистских ораторов и публицистов) блеском изложения, Сталин игнорировал его вообще. Его тексты скучны, но зато доступны. Он был мастером лозунгов и штампов. В обществе, где образование разливалось вширь, но не отличалось глубиной, особенно в гуманитарной сфере, такие публицистические таланты представляли немалую силу.
Родным языком Сталина был грузинский. Исключительно на нем он разговаривал в детстве, на нем в юности писал стихи и революционные статьи. Грузинским языком Сталин от случая к случаю пользовался и в дальнейшем. В возрасте 8–9 лет Иосиф начал изучать русский. Он освоил его превосходно, как второй родной язык. Однако до конца своих дней Сталин говорил с сильным акцентом. «Акцент» сохранялся также в его письменных текстах. В целом Сталин грамотно и выразительно писал по-русски. Однако периодически допускал режущие ухо стилистические обороты и нелепое использование слов. Исследователи сталинского языка приводят на этот счет немало примеров из опубликованных работ вождя:
«Чем сильнее беснуются враги […] тем больше накаляются большевики для новой борьбы». «Группа Бухарина […] бросает палки в колеса». «Если один конец классовой борьбы имеет свое действие в СССР, то другой ее конец протягивается в пределы окружающих нас буржуазных государств», «революция […] всегда одним концом удовлетворяет трудящиеся массы, другим концом бьет тайных и явных врагов этих масс»[276]276
Вайнскопф М. Я. Писатель Сталин. С. 23.
[Закрыть].
Немало подобных свидетельств содержится и в служебных текстах, не предназначенных для публикации. Как секретарь ЦК партии Сталин просматривал перед окончательным оформлением решения Политбюро и нередко вносил в них правку. В ряде случаев недостаточное знание русского языка подводило его. Так, постановление от 8 января 1925 г. «утвердить решение комиссии о высылке Дворжеца в концентрационный лагерь» после правки Сталина приобрело такой вид: «утвердить решение комиссии с заключением Дворжеца в концентрационный лагерь». Сталин справедливо хотел указать на то, что в лагеря не высылают, а заключают, но не сумел сделать это правильно. Фразу «не может пройти молча мимо» Сталин поменял на фразу «не может пройти молчанием»[277]277
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 471. Л. 16; Д. 494. Л. 14.
[Закрыть] и т. д.
Сведения о степени владения Сталиным другими языками туманны. До революции он несколько раз посещал Европу (Берлин, Стокгольм, Лондон, Вену, Краков). Однако вряд ли во время этих поездок у него была возможность и необходимость всерьез заниматься иностранными языками. За границу он выезжал по партийным делам и общался со своими товарищами по партии. Известную работу по национальному вопросу, в которой использовалась немецкоязычная литература, Сталин писал в 1913 г. в Вене с помощью консультантов, знавших немецкий язык. Находясь в 1913–1917 гг. в ссылке в Туруханском крае, Сталин явно пытался заниматься языками. Он просил прислать ему книги немецких авторов (хотя неясно, на каком языке). В феврале 1914 г. он писал в Париж в общество помощи русским ссыльным с просьбой прислать франко-русский словарь и какие-нибудь английские газеты. В мае 1914 г. в письме Сталина Зиновьеву содержалась фраза, позволяющая полагать, что Сталин изучал английский: «Очень прошу прислать какой-либо (общественный) английский журнал (старый, новый, все равно – для чтения, а то здесь нет ничего английского, и боюсь растерять без упражнения уже приобретенное по части английского языка)». В ноябре 1915 г. Сталин вновь писал товарищам: «Не пришлете ли чего-либо интересного на французском или английском языке»[278]278
Островский А. Кто стоял за спиной Сталина? С. 399, 400–401, 409, 413.
[Закрыть]. В 1930 г., находясь в отпуске на юге, Сталин просил жену прислать ему учебник английского языка[279]279
Иосиф Сталин в объятиях семьи. С. 30–31.
[Закрыть]. Насколько серьезными были намерения Сталина заниматься языками? Как далеко он продвинулся? Ответа на эти вопросы у нас нет. Во время своих многочисленных встреч с зарубежными представителями он, насколько известно, никогда не пытался демонстрировать знание языков.
Для большей полноты понимания характера и вкусов Сталина нужно упомянуть о его склонности к грубым выражениям и шуткам. На застольях на сталинской даче распевали непристойные частушки[280]280
Вопросы истории. 1990. № 4. С. 62. Воспоминания Н. С. Хрущева.
[Закрыть]. Как упоминалось выше, по свидетельству дочери, Сталин «очень любил повторять кому угодно непристойный текст» так называемого письма запорожцев турецкому султану[281]281
Аллилуева С. Двадцать писем другу. С. 21.
[Закрыть]. За несколько дней до начала войны, очевидно находясь в раздраженном и угнетенном состоянии, Сталин посоветовал наркому государственной безопасности В. Н. Меркулову послать его агента из штаба германской авиации к «еб-ной матери»[282]282
1941 год: в 2 кн. / сост. Л. Е. Решин и др. М., 1998. Кн. 2. С. 383.
[Закрыть]. Министр госбезопасности С. Д. Игнатьев жаловался, что Сталин ругал его «площадной бранью»[283]283
Петров Н. В. Палачи. С. 299.
[Закрыть]. Временами высшие советские руководители развлекались тем, что рисовали друг на друга шаржи и карикатуры, в том числе неприличные. На одном из таких рисунков, изображавшем наркома финансов Н. П. Брюханова подвешенным за гениталии, Сталин сделал надпись: «Членам П. Б. За все нынешние и будущие грехи подвесить Брюханова за яйца; если яйца выдержат, считать его оправданным по суду, если не выдержат, утопить его в реке»[284]284
История ВКП(б) в портретах и карикатурах ее вождей / сост. А. Ю. Ватлин, Л. Н. Малашенко. М., 2007. С. 110. Рисунок В. И. Межлаука. 5 апреля 1930 г.
[Закрыть]. Очевидно, что Сталин считал это смешным и остроумным.
Грубость и непристойности были не просто игрой – они составляли суть натуры вождя. Можно предположить, что конечный результат его духовного образования, самообразования, политического опыта и характера представлял собой малопривлекательную, но чрезвычайно полезную для удержания власти смесь. Сталинское упрощение действительности, сведение ее к противостоянию классов, капитализма и социализма пережило самого Сталина и его систему. Где бы ни крылись истоки таких упрощений – в духовном ли образовании Сталина, в приверженности ли его ленинской версии марксизма, – очевидно, что классовая одномерность облегчала жизнь Сталина-диктатора. Мир, основанный на принципах классовой борьбы, позволял игнорировать реальность и презирать любые жертвы; объявлять тягчайшие преступления режима следствием исторических закономерностей, а чужие ошибки – преступлениями; приписывать преступные намерения или действия тем, кто их никогда не имел и не совершал. Упрощения служили отличным орудием социальных манипуляций в относительно малокультурной стране.
Созданная Сталиным умозрительная конструкция мира была на самом деле достаточно хрупкой и ненадежной. Слишком простая и неэффективная, она не выдерживала испытания практикой, порождала многочисленные противоречия и провалы. Однако благотворные для страны корректировки идеологической системы воспринимались Сталиным (нужно сказать, не без оснований) как угроза режиму. Поэтому ответом Сталина на требования жизни был жесткий идеологический и политический догматизм. Как неоднократно показано в этой книге, на ограниченные перемены Сталин соглашался лишь в условиях крайнего обострения кризиса. Отгораживаясь от действительности, Сталин уходил и старался увести за собой других в дебри идеологической схоластики. В личном архиве Сталина, который в значительной мере формировал он сам, почти отсутствует такой вид документов, как экспертные оценки. Зато огромная страна изучала труды Сталина о языкознании и политической экономии[285]285
Подробнее см.: Илизаров Б. С. Почетный академик Сталин и академик Марр. М., 2012.
[Закрыть], громила «формалистов» и «космополитов». Опасаясь перемен и тлетворного влияния Запада, Сталин отвергал достижения современной науки, например генетики[286]286
См. одну из последних обобщающих работ по проблеме: Pollock E. Stalin and the Soviet Science Wars. Princeton, 2006.
[Закрыть]. Он верил лишь в то, что мог «потрогать руками», что понимал и считал политически безопасным.
Сталинский догматизм и отторжение сложного в конечном счете являлись существенным препятствием для развития страны. Однако и на склоне жизни у Сталина не появилось намерений менять ту систему политического устройства, которая привела его к власти, – систему, начало которой положила его революция.