Текст книги "Гром и молния"

Автор книги: Олег Языков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Никола, маневр… – Расходимся. Кнебеле упорно лезет вверх. А вторая пара старается укусить меня, заставить отвернуть от оберст-лейтенанта.

– Делай фонтан! – Мы выполняем развороты с набором высоты – он влево, а я – вправо. Расходимся, как струи фонтана. Наш радиус виража и скороподъемность позволяют развернуться и сверху вниз атаковать преследующую нас пару. Те не принимают вызова и уходят под нас.

Где Кнебеле?

Его пара уже падает на самолет Никольского.

– Никола! Крути!

Поздно – Никольский дернулся, но не смог выйти из-под атаки. Развели нас фашисты. Я слышу, как бьет пушка аса, и истребитель Никольского закрутился в плоском штопоре с отбитой законцовкой крыла.

Один, два, три, четыре… Нельзя так делать, сейчас я беззащитен, но я не могу… Двенадцать… Наконец-то! С «Яка» слетает фонарь, и я вижу фигурку Никольского по дуге отлетающего от падающего самолета. Ф-ф-фу! Живой! Хлопок парашюта. Теперь с ним все будет в порядке…

Я один… Где Невский?

– Федя, ответь! Невский, ты где?

– Де-ед, связан боем, не могу пробиться! – яростно орет Федя. – Ребята, дави гадов! Там наши в опасности!

Глупая случайность, никто не мог предвидеть. Нарвались на группу немцев, наверное. Я один. Будем крутить рулетку. И-и-и, раз!

Пара оберста все еще карабкается ввысь. А вторая пара уже начала подкрадываться ко мне. Вы-то мне и нужны, «хорьки». Переворот через крыло, полный газ, я камнем падаю на серо-желтых. Метров с двухсот даю короткую очередь, и-и-и – есть! Ведомый «месс» взрывается огненным клубком. А ведь стрелял-то по ведущему! Оставшийся в одиночестве ведущий падает вниз и выходит из боя.

Где Кнебеле? Ты не бежишь? Нет, не собирается. Он собирается меня убить. Пара оберста метеорами падает на меня сверху. Это не так опасно, как кажется на первый взгляд. Делаю скольжение вправо, сразу влево – чтобы выскочить из прицела, и тут же – резкий вираж, до черноты в глазах.

На бешеной скорости немцы проскакивают мимо. Они даже не смогли стрелять. Мне надо ввысь. Пора заканчивать – я нерасчетливо тратил боеприпасы, да и бензина уже мало.

Но в этом есть и свои плюсы – облегченный самолет весело лезет в высоту. Я опережаю немцев. Вот они зависли, самое время подойти, спросить – все ли у них абгемахт?

Но, оказывается, я не один такой вежливый. Сверху на немцев падает «Як» с бортовым номером 4. Это истребитель Кира, это вернулся Ворон! Ворон стреляет – ведомый «мессер» вспухает клубом огня.

Кнебеле у меня в прицеле. Дистанция – метров шестьдесят. Я жму на спуск – пушки молчат. Кончились снаряды… На всякий случай нажимаю рычаги пневмоперезарядки, снова спуск – пусто!

Сбрасываю скорость, выпускаю закрылки. Если я сейчас проскочу вперед, оберст меня расстреляет. Я выйду прямо под его пушки. Ворон после атаки упал вниз и только идет в набор высоты. Причем он за меня не боится. Видел, что я на хвосте у главхоря.

Мы с оберст-лейтенантом Кнебеле идем бок о бок. Он с едкой усмешкой смотрит на меня и делает скупой жест рукой – мол, проходи! Чего ждешь? Когда подвезут снаряды? Проходи, проходи! Пора заканчивать!

Да, пора. Уж больно мне твоя усмешка не понравилась. И глаза. Холодные рыбьи глаза убийцы. Я откатил фонарь. Кнебеле удивлен, но не встревожен. Он снова улыбается мне и делает характерный жест рукой. Показывает, как перережет мне горло. Пусть потешится… Я быстро потрошу свой планшет… Там есть такие кармашки для карандашей… А у меня там не карандаши, а три стрелки – остались еще с пешей прогулки за Васей. Так и таскал их с собой… Глядишь – пригодятся. Глядишь – пригодились!

Я достаю одну стрелку. Этого хватит, а вот пирозаряда жалеть не будем, ух, как качнул! За глаза…

– Дед, это Ворон. Что случилось?

– Ничего. Захотелось посмотреть ему в глаза…

– Посмотрел?

– Ага, как у рыбы… У жареной рыбы… Гутен нахт, херр Кнебеле.

Я извернулся и метнул в «Мессершмитт» стрелку с клубочком. Сильно метнул. Телекинезом. Да и близко было. Взрыв «мессера» отбросил и закрутил меня… В глазах потемнело. Взрывной волной оторвало элерон на левом крыле. Но я долечу… Я должен долететь.

Впереди еще столько дел.

Хотя – я бы не отказался и от отпуска…

Мне кажется – я его заслужил.

Часть II
Гром над Балтикой

Глава 1

– Дед! Де-ед, мать твою!!! Тур! Отвечай!!! Виктор – ответь! Отвечай же, черт тебя побери!!!

Я слышал эти вопли и даже мог себе представить, кто так орет. Воронов, не иначе… Фу-у, как голову повело… в глазах темно. Здорово меня приложило этим взрывом. Крутануло – как на центрифуге. Чуть сознание не потерял.

– Дед! У тебя левый бак льет! Отключай мотор – сгоришь к едреной матери! Ответь!

– Тих-хо, ты… Слышу… Не ори – весь фронт распугаешь… Сколько до аэродрома? В глазах темно, сообразить не могу…

– Живой… ну, слава богу! Что молчал?

– Отключился я маленько… Сколько еще идти? Что-то я управляюсь плохо… Такое впечатление – что самолет лететь не хочет.

– Еще семь минут… Дойдешь? Как бы ты не полыхнул – из левого крыльевого просто льет…

– Дойду, наверное… Погоди – осмотрюсь…

Да-а, приложило… И, правда, сколько между нами было? Крыло в крыло ведь шли. Метров восемь? Пожалуй, так.

Так, элерон на левом крыле оторвало к чертовой бабушке. Идет белесая струя бензина. Ничего, скоро кончится. Бак был уже почти пустой. Может, и обойдется… не полыхну. Взрывной волной от погребального костра оберст-лейтенанта Кнебеле вспучило обшивку крыла. Листы фанеры «дышат» и мелко трясутся. Самолет управляется плохо, его тянет влево. Приходится все время ручкой ловить нормальное положение. Усилия на ручку управления возросли, истребитель слушается неохотно, с запозданием. На приборной доске горит красная лампочка. Топливо на исходе… Да-а… угробил я самолет. Вдруг на глаза навернулись слезы – обиды, жалости по убитой мною машине и запоздалого страха. Расслабился, пилот! Соберись! Утри сопли! Ты еще в воздухе, ты еще выполняешь боевую задачу!

Я шмыгнул, вытер глаза рукавом. Минутная слабость прошла, омыв душу успокаивающим весенним дождем. Появилась радуга – я жив! Жив! А он сгорел в клубке моей ненависти и злости! Сгорел, сволочь! Точнее – я его сжег… Вот только мой «Як», мой крылатый… Погубил я тебя, друг, прости…

– Дед, десять влево, впереди аэродром.

Вижу… Долечу… может быть.

Совсем плохо. Мотор бьет, появился какой-то болезненный звук – визг, не визг, стон какой-то. Если так крыло изувечило шасси выпускать нельзя… Не выйдет, наверняка не выйдет. Буду садиться на брюхо. Так надежней.

– «Узел», «Узел» – ответь Ворону.

– Я – «Узел»! Наблюдаю пару, что случилось?

– Санитарку на полосу, Дед ранен, самолет поврежден.

– Все готово – ждем!

– Дед, садись с ходу! Я за тобой.

Прикинув расстояние до взлетки, я подумал и все же выключил мотор. Береженого… сами знаете. Ни закрылки, ни шасси выпускать не стал. Левое крыло искалечено, на нем закрылки не выйдут, а на правом выйдут – может крутануть и затянуть на спину. Скорость высоковата, ну да черт с ним… Приготовиться! Упереться левой… Хрясть! Еще раз! Скрипя всем силовым набором, металлом подбрюшья и поднимая тучу пыли, истребитель пополз по земле, цапнул консолью левого крыла землю, крутанулся и встал. Я на земле… Повезло…

Попробовал открыть фонарь – не могу. Еще раз. Результат тот же. Надо ждать, наверное, уже бегут спасатели. Вот и они… навалились – с матами и суетливо, сунули какую-то железку. Хрустнув, фонарь со скрипом откатился. Мне помогли, быстро отстегнули ремни, под руки выдернули из кабины, как морковку, право… На руках быстро-быстро оттащили от самолета. На истребитель уже кидали землю и лили воду из подошедшей водовозки. Он дымился. Вовремя… ведь и вправду мог полыхнуть. Опять повезло. В какой уже раз… Это плохо – я все ближе и ближе к краю, уже стою, наклонившись над пропастью, размахиваю руками, пытаясь удержать равновесие, а сам все ниже и ниже…

– Ребята, спасибо! Ну, отпустите же… Все уже позади. Дайте на машину взглянуть…

Я медленно подошел к истребителю. Да-а… Такое впечатление, что слева по «Яку» ударил огромный, но мягкий молот. Обшивка истребителя вдавилась от взрывной волны внутрь, проявив силовой набор самолета. Крыло искалечено, фонарь тоже. Весь капот залит маслом, оно еще продолжает течь на землю.

– Долетался «пятнадцатый»… – услышал я сзади. Поискав глазами, нашел своего техника.

– Что скажешь, Петр Сергеевич?

– А что тут скажешь, Виктор Михайлович… Смотреть надо. Но смотреть не на что… Не вытянем мы здесь с ремонтом. Да и на заводе, думается мне, не справятся. Эка повело его. Ты что, под паровоз попал?

– Вроде того… Так что скажешь?

– Все, товарищ майор! Отлетался «третьяк». Он сел уже мертвым… «Живой» воды у меня нет. Прощайся с другом, Виктор…

Я безнадежно посмотрел на истребитель. Прощай… Поднял руку, формируя клубок погребального огня… Техник прав – мой друг прижался к земле уже мертвым…

Кто-то положил мне руку на плечо.

– Виктор, не горячись… люди вокруг… – Я оглянулся. Это подошел Воронов.

Да, горячусь. Клубочек растаял, втянулся мне в руку. Это потом, без посторонних глаз.

– Петр Сергеевич, распорядись… Все, что необходимо – снять, самолет оттащить в овраг поглубже… Он все-таки секретный. Я потом к нему подойду, сам его сожгу, сам – ты понял?

– Как не понять, товарищ майор. Все сделаем. Идите-идите, вон, военфельдшер, как конь молодой, топчется. Петрович! Давай сюда со своим баулом врачебным! Лечи майора!

* * *

– …Давай, давай! Выпей! Потом доложишь… Да мы уже и так почти все знаем. Твой ведомый от пехоты звонил, Федя Невский передал про костры сбитых… Пей! За вторую жизнь – пей!

Я выпил. Коньяк ожег глотку, и я закашлялся. Прижав тыльную сторону ладони к губам, я подавил кашель и начал доклад.

– Товарищ полковник! Группа «Черные Мангусты» уничтожена. Два-три самолета вышли из боя и удрали… Точнее сказать не могу, не до того было. Наши потери один самолет. Старший лейтенант Никольский прыгнул с парашютом. Как я понимаю, он жив. А что с Кузьмичевым?

– Сел твой Кузя… Битый – но сел. Сам он легко ранен. Уже в санчасти, зеленкой его там мажут. Всю мордуленцию ему разрисовали… как пасхальное яичко, право слово! Глаза, слава богу, целы. С ним все будет в порядке. У Невского тоже все более-менее удачно получилось, скоро сядут. Сколько сбили?

– Не могу сказать, все перепуталось. Голова как чужая. Я сбил трех… вроде бы.

– Да, майор сбил трех, в том числе и командира группы оберст-лейтенанта Кнебеле. Ушли, как мне кажется, трое дымных. Трое из двенадцати. Группа «Черный Мангуст» разгромлена, Иван Артемович! Поздравляю вас, товарищи! Это большая удача вашей «Молнии»! Уж больно сильный был противник. Честно говоря, на такой результат я не рассчитывал.

– Да ты сам ведь, Николай Петрович, этот результат добывал, а? – хитро прищурился на Воронова полковник Степанов. – Теперь придется и на тебя наградной лист оформлять.

– А это и хорошо, Иван Артемович! А то на моей службе ордена-то дают не очень щедро!

– У нас тоже! За дело дают – не конфетки к празднику ведь. Заслужил – получишь!

Пошла веселая перепалка, про меня, кажется, забыли. Вот и хорошо, а то потряхивает меня что-то. Тишком, молчком, никого не спрашивая, я плеснул себе еще граммов пятьдесят коньячка. Хорошо пошел! Стало тепло, взвинченные нервы начало отпускать. Захотелось что-нибудь съесть. Да нет, не так! Захотелось жрать! Во как.

Полковник краем глаза покосился на меня.

– А что, товарищи командиры! Не пойти ли нам перекусить малость? А то наш кок сухопутный там сегодня чего-то вкусненького наворотил, хвастался мне по секрету. Пошли?

Пошли.

* * *

Мы уже сидели за столом и с аппетитом уписывали разносолы нашего шеф-повара, когда, приглушенно ревя моторами, приземлилась группа Феди Невского.

Хлопая планшетом по колену, он, прямо в шлемофоне, подбежал к нашему столу и попытался что-то доложить.

– Садись, садись! Снимай головной убор! Потом доложишь, поешь сначала, опоздун!

Федя поперхнулся и залился краской.

– Това-арищ полковник! Я…

– Садись, я сказал! К бою не успел, так хоть ко второму прибежал! Молчи – ешь. Шучу я.

Федя, с красными ушами, виновато поглядывая на меня, принялся стучать ложкой. Наконец обед завершился. Я допил компот, подумал – и налил себе еще один стакан.

– Так что же с тобой случилось, Федя?

– Да понимаешь, командир, нарвался я на шесть «фок». Они с бомбами шли на нашу колонну. Ну, думаю, срубим по ходу, а то ведь покрошат наших. Ты сигнала еще не давал… А оно, видишь, как закрутилось! С первой атаки сбили только одного, остальные бомбы сбросили – и вверх! А нам и не уйти. Спину покажешь – догонят и расстреляют сзади… Скорость-то на пологом снижении наберут по-всякому… Пришлось с ними крутиться. А тут ты сигнал подал, а я выйти из боя и не могу, твою мать! Вот я перенервничал, чуть предохранители не перегорели! Трех сбили – я пару оставил хвосты подчищать, сам со звеном оторвался – и к тебе! А там никого, лишь костры от самолетов столбами в небо стоят. А кто горит? Вот очко у меня и «жим-жим»! Перенервничал – страх! Потом вышел на связь, а мне говорят – вы уже сели. Поверишь, как лошадь, которую из ломовой телеги выпрягли, вздохнул. Чуть было фонарь не сорвало, во как!

– Ну, ладно, Федор. Что сделано, то сделано. Твои все целы?

– Ага! По паре дырок, конечно, привезли, но целы все.

– Вот и хорошо. Иди, Федя… Дай мне одному посидеть, в себя еще никак не приду. Иди-иди, не отсвечивай…

Полковник Степанов тактично дал мне время собраться с мыслями, а потом кашлянул и сказал что-то вроде: «Ну что, не пора ли нам подбить бабки, товарищи?»

Самое время, товарищ полковник.

* * *

– …Таким образом, товарищ полковник, на сегодняшний день группа «Молния» в ходе боевых действий потеряла пять самолетов. Истребитель майора Туровцева ремонту и восстановлению не подлежит. Он и есть пятый. Сейчас его техники «раздевают». Вот акт на списание, товарищ полковник. Кузин самолет…

– Кх-хе!

– Виноват! Истребитель «Як-3» старшего лейтенанта Кузьмичева имеет сильные повреждения, но может быть восстановлен. На ремонт требуется от трех до четырех дней. Итого – на данную минуту в строю у нас всего девять истребителей. Моторов, ГСМ и запасных частей нам пока хватает. По боепитанию данные не освежал, но вроде тоже все в порядке. У меня все.

– Садись, инженер. Кто еще хочет сказать? Доктор, а вы что? Не стесняйтесь, доктор. Вы так редко бываете на наших совещаниях. Ну, мы ждем.

– Физическое состояние летчиков в норме, товарищ полковник. Есть, конечно, определенная усталость, но это решается довольно просто. Пару дней отдыха – и все будет в норме… Трое в санчасти. Один к выписке практически готов, двоим летчикам еще придется у меня подлечиться. Моральное состояние летчиков высокое, ну это лучше меня замполит скажет. У меня все, товарищ полковник.

– Замполит? Давай!

– Товарищи! С учетом последних боев, проведенных группами под командованием майора Туровцева и старшего лейтенанта Невского, отдельная авиационная группа «Молния» имеет сбитыми семьдесят два самолета противника! Семьдесят два, товарищи! Это за неполные три недели, да… Наши боевые потери – одна машина, сбитая в бою с группой Кнебеле. А там было, как вы помните, двенадцать фашистских истребителей против четырех наших. Два истребителя сели на вынужденную после отражения «звездного налета», один истребитель уничтожен майором Туровцевым, чтобы он не попал в руки немцев, и его самого машина изуродована близким взрывом. Как ты уцелел только, Виктор Михалыч? Зачем так близко подошел?

– Пришлось… чтобы наверняка…

– Ну ладно, продолжаю. Положение, сложившееся в нашей группе, требует принятия конкретного решения. Считаю, что войсковые испытания, порученные АУГ «Молния», успешно завершены. Мы накопили огромный объем статистического материала по всем позициям: по работе винтомоторной группы, по оружию и расходу боеприпасов, по режимам полетов на всех высотах и расходу ГСМ, по обслуживанию самолетов в полевых фронтовых условиях. Больше нам добавить нечего. Предлагаю ставить вопрос перед руководством о признании войсковых испытаний истребителя «Як-3» успешно завершенными и одновременно о переформировании АУГ «Молния» в полноценный боевой полк. Сегодня девять оставшихся в строю самолетов войну не выиграют, а потерять их и боевых летчиков, накопивших замечательный опыт боев на новой технике, просто недопустимо! У меня все, товарищ полковник!

– Хорошо, кто еще желает высказаться? Виктор Михайлович, ты?

– Я согласен с замполитом, товарищ полковник. Трое в санчасти, самолетов мало. Наша ударная мощь снижена. Самолеты мы эксплуатировали безжалостно, им всем необходима профилактика и ремонт. Каждый новый бой приближает возможность серьезных боевых потерь и гибели летчиков. Такой задачи нам не ставили, товарищи… И это не трусость, это не попытка уклониться от боя… Нам удалось разгромить группу немецких асов. Поверьте – очень хорошо подготовленную группу. У нас неплохой боевой счет. Командование воздушной армии и наши соседи-истребители претензий к нам не имеют. Наоборот. Возможно, мы бы и смогли сделать что-то еще. Но это уже не изменит общей картины. Я считаю – группа с поставленной задачей справилась! Можно докладывать наверх!

– Хорошо! – Полковник Степанов хлопнул рукой по столу. – Вопрос ясен, мнение одно! Я – в воздушную армию! Виктор Михайлович, командуй тут. Все свободны, товарищи!

* * *

Поздним вечером я пришел к дальнему оврагу, в который столкнули мой «Як». Истребитель лежал носом к краю обрыва, как будто хотел выбраться из своей могилы. Хотел – но уже не хватило сил… Мотор, оружие, шасси и некоторые приборы успели снять.

Я долго смотрел на него, вспоминая первые дни знакомства с молодым, красивым и рвущимся в полет соколом. Прощай! Ты провел свой последний бой и – победил! Прощай!

Клубок полетел вниз, самолет вспыхнул. Повернувшись к разгорающемуся пламени костра спиной, я пошел на аэродром. Для меня война еще продолжалась.

Глава 2

Командир группы «Молния» вернулся из воздушной армии довольным и веселым. Телефонный разговор по «ВЧ» с Москвой сложился и внушал сдержанный оптимизм. Кажется, наши предложения совпали с намечающимся решением командования.

Полковник Степанов отменил полеты на завтра. Приказ был простым: летному составу засесть за написание всяческих отчетов по модификациям «третьяков», на которых они летали. Техническому составу дали команду проводить профилактику самолетов и готовить их к передаче в учебный центр воздушной армии. Возвращать их в Москву смысла не было, на двух заводах страны, в Саратове и в Тбилиси, уже началась активная подготовка к производству истребителя «Як-3» в двух модификациях.

С учетом наших рекомендаций был намечен выпуск «третьяка» с вооружением из трех пушек НС-23 и другого – с мотор-пушкой калибром 23 мм с БК в 110 снарядов и двумя 20-мм пушками. У этой модификации истребителя был более объемный третий, фюзеляжный топливный бак, что позволяло держать истребитель в воздухе около полутора часов. Правда, не на боевом режиме. Говорили, что некоторым счастливчикам «повезет» летать на новых «Яках» с пушкой в 37 мм, да еще с удлиненным стволом. Баллистика 37-мм пушек, бывших на наших «Яках», была признана не очень хорошей. Видать, такие «царь-пушки» тоже нужны… Но подобных самолетов будет совсем немного.

Еще через два дня Степанова вызвали в штаб армии. В наш адрес пришла шифровка, а поскольку своего шифровальщика у нас не было, полковник и поехал читать ее в воздушную армию.

Вот эта шифровка и расставила все точки над «i». Четко и ясно нам было приказано передать самолеты воздушной армии, оставив двух офицеров-инструкторов для обучения летчиков полетам на новой технике. Для обеспечения этой задачи УТЦ фронта передавались и все наши материально-технические ресурсы.

Встал вопрос – а кого, собственно, оставлять? Но тут чистокровный русак доктор Кошкин предложил абсолютно еврейский ход. У него в палатке санчасти для этих целей, оказывается, вызревало аж два дивных фрукта – в нижнем белье и тапочках на босу ногу. Первым был капитан Извольский, которому вот-вот будет разрешено ползать с палочкой, как какому-то герою времен Очакова и покоренья Крыма. Другим тепличным ананасом оказался перемазанный зеленкой от множества мелких ранений осколками плекса и стекла старший лейтенант Кузьмичев. Из санчасти понеслись крики, как будто там проводил операцию без наркоза вивисектор-садист, но участь «битых гусей» была решена.

– Ничего, птенчики вы мои щипаные, поползаете по земле, здоровьишка поднакопите, а там видно будет! – с ласковой отеческой улыбкой вещал жертвам медицинского коварства полковник Степанов. – В любом случае к раздаче орденов и формированию нового полка успеете!

Бедолаги обратили на меня полные слез глаза, но я только и смог, что пожать плечами. Командир сказал – командир сделал! У нас в армии единоначалие.

– Если хорошо покажете себя на ниве учительства, ребятишки, может быть, когда-нибудь Родина и вернет вас за штурвал… «По-2», например! – бессердечно сообщил я. «Ребятишки» издали протестующий, но не тронувший мое железное сердце вопль. – А если серьезно, давайте поправляйтесь! Вам еще повезло – при деле будете. А то ведь если нас отзовут с фронта, вам прямой путь в госпиталь, ферштейн зи?

– Йа-йа, натюрлих… – печально сказал лингвистически подкованный Извольский.

– Вот в таком вот аспекте, воробушки! – сурово сказал я. – Желаю здравствовать, товарищи офицеры! Родина ждет от вас подвига.

Я чувствовал некоторый стыд за невольную подставу, что мы устроили ребятам, но делать было нечего. Этот вариант казался наиболее безболезненным. Летать они еще не могли, а вот передавать свой опыт способны вполне.

– И потом, пернатые, не вешайте клюв! Начнется формирование полка – вас сразу отзовут. Вы же в штате группы? «Звеньевые»? Ну вот. Без вас не обойдемся! Плотнее ешьте… таблетки, я имею в виду! Ну, пока, поправляйтесь.

Только я вышел из палатки санчасти, как ко мне подбежал радостно-взъерошенный посыльный солдатик.

– Товарищ майор! Товарищ майор! Скорее! К командиру, скорее… он вас ищет.

Быстрым наметом я порысил к штабной землянке. Командир, радостно улыбаясь, кричал в телефонную трубку: «Ага! Понял, понял… Здорово! А они? Все понял, товарищ Первый! Сейчас организуем митинг! Сразу… Спасибо большое… И вам успехов! Есть!» Полковник Степанов бросил трубку.

– Виктор Михайлович! Сегодня на южном фасе обороны, там, где вы летали, наши войска перешли в решительное наступление! Мы ломим, Виктор! Немцы откатываются! Наши начали Белгородско-Харьковскую операцию! Вот и на нашей улице праздник, майор. И в нем есть частица и нашего ратного труда…

Взяв фуражку, помолодевший командир группы «Молния» скомандовал: «Ищи комиссара! Давайте разворачивайте митинг! Заждались люди!»

Сегодня было двадцать шестое июля.

А в моей истории операция «Румянцев» началась, кажется, в первых числах августа.

Вот так-то.

Что хочешь, то и думай!

* * *

Наконец спустя еще пять дней все дела были завершены, и мы загрузились в два железнодорожных вагона. Не подумайте, что это был поезд «СВ» с вагоном-рестораном. Нет – обычные теплушки, с сеном на сикось-накось сколоченных нарах. Но мы, честно говоря, были рады и этому. Первые сутки возвращения на аэродром в Подмосковье большинство летчиков и техников элементарно продрыхли.

Потом, конечно, продрали глаза, выложили на расстеленной на ящиках газетке выданный в дорогу сухпай, только что купленную на какой-то маленькой станции еще исходящую парком вареную картошку с укропчиком и скрюченные малосольные огурчики. Федя Невский, глядя на меня глазами сенбернара, нашедшего замерзающего в снегу альпиниста, вопросительно булькнул обшитой сукном и крест-накрест перетянутой кожаным ремешком немецкой офицерской фляжкой.

– М-м?

– Да, конечно же, Федя! Какие могут быть вопросы! Но – по паре капель, только для аппетита.

Мог бы и не предупреждать. Фляжка-то одна, а нас больше десятка молодых и здоровых мужиков.

Еще через день личный состав группы высадился на маленьком разъезде недалеко от аэродрома, с которого мы вылетали на фронт. Техники и другие специалисты, приданные нам из ОКБ Яковлева, сердечно попрощавшись, неспешно покатили дальше, в Москву, а нас уже ждали грузовики. Нам предстояло вновь обживать покинутый всеми, кроме десятка солдат, охранявших военный объект, подмосковный аэродром. Видимо, формироваться будем тут.

Военнослужащий обязан стойко переносить тяготы воинской службы… Забодался я их переносить, честное слово! Эх, сейчас бы в студию мсье Анатоля, нагреть бы ведро воды, искупаться, а потом – в «Метрополь»! Смотреть на красивых женщин, плотненько так закусить и потом пить коньяк под кофе с лимончиком. И семги хочется, соленой-соленой! Ух! Я машинально сглотнул слюну и захлопнул за собой дверцу кабины грузовика…

Оглянувшись вокруг, я не увидел сервированного на хрустящей от крахмала белой льняной скатерти полдника с коньяком, лимончиком и семгой крепкого посола. Увидел же я заросшее уже несколько выгоревшей под августовским солнцем травой опустевшее поле аэродрома, над которым если кто и летал, так только какие-то беленькие бабочки без опознавательных знаков на крылышках. Им из травы восхищенно аккомпанировали кузнечики-виртуозы Подмосковья. В отдалении проглядывались служебные строения. Сонная тишь, жара, лепота! Это дело надо взбодрить.

– Товарищи офицеры! Приехали, выгружайсь!

Сонно клюющие носом в кузовах грузовиков летчики и остатки наземного личного состава группы взбодрились, похватали манатки и посыпались на землю. Начался веселый шум и ор. Загрохотали раскрывающиеся борта, пошла выгрузка имущества. К нам от строений уже пылил начкар, не иначе.

– Товарищ майор! На охраняемом объекте никаких происшествий…

– Хорошо, хорошо, старшина. Помнишь нас?

– А то как же!

– Кроме караула, есть тут кто еще? Если есть, давай – гони на помощь. Обживаться будем. Как тут с кормежкой?

– Возить в термосах пока будут, товарищ майор!

– Да хоть так, а то горяченького охота. А завтра припашем нашего кока. Ну, что стоишь? Давай, командуй своим сусликам! Бегом!

– Есть!

Вот так вот! Все бегом, весело и с песней! А как же – армия!

* * *

После обеда на аэродром на легковушке в клубах пыли прибыл полковник Степанов. Он с нами не ехал – улетел на самолете сразу в Москву, в штаб. Сейчас обрадует новостями.

– Здравствуй, Виктор Михалыч! Как добрались? Все в порядке? Как личный состав? Трезвый и задействован на работах по размещению? Вот и хорошо. У меня тоже все в порядке, с кем надо – встретился, переговорил, расспросил про все. Значится, дела у нас такие…

Дела у нас были такие: сначала, конечно, полагалось разместиться, наладить быт, нам тут какое-то время жить придется. Летчиков, видимо, лучше всего разогнать недели на две по близлежащим санаториям ВВС – им нужно отдохнуть, а кому-то не помешает и подлечиться. Завтра-послезавтра сюда добавят солдат, потихоньку будут возвращать аэродрому прежний вид. Мы же с командиром, передав все текущие дела и проблемы обустройства замполиту, плотненько садимся за подготовку итогового документа по обобщению результатов проведенных войсковых испытаний. И дается нам на это целых три дня. Потому что через пять дней у начальника Главного управления ВВС Красной Армии маршала авиации Новикова состоится большое совещание с участием представителей ОКБ Яковлева, моторостроителей, вооруженцев, руководителей заводов, на которых планируется разместить производство, и прочего необходимого люда. Среди многих, но в числе первых состоится и наш доклад. Итогом совещания, как мыслится, станут обобщенные предложения в ГКО о начале производства новых истребителей. Будут намечены и приняты первоочередные меры по подготовке к перевооружению на «Як-3» ряда хорошо показавших себя в воздушных боях с противником истребительных полков. (Кровь из носу, а продавлю в этот список свой 111-й ИАП!) Скорее всего, будет принято решение и по группе «Молния». А что тянуть? Группа зарекомендовала себя хорошо, это не только мы так думаем, это и командование воздушной армии неоднократно отмечало в своих докладах наверх. Давно, между прочим, пора. В общем, дел было – начать и кончить! Вспомнилась лихая песенка из фильма «Красные дьяволята»:

 
«И не-ет нам покоя-я
Ни но-очью, ни днем…»
 

Правда, какие-то несознательные граждане приделали к этой бодрой песне новые строки, придавшие ей тревожную ноту поиска, а потом – глубокое чувство удовлетворения:

 
«…То рубль сшибаем, то рубль сшибаем,
То сядем и пьем!»
 

Пить нам было еще рано, а вот сели мы с командиром плотно – бумаг был целый ворох, и из них предстояло сделать конфетку. Я вздохнул:

– Опять – «рекле»!

– Что это за «рекле» такое? – подозрительно поинтересовался полковник Степанов. – Французское слово, что ли? Что оно значит-то, а?

– Да то и значит, Иван Артемович! Режем, стало быть, и клеим! Итоговую справку делать будем. Так меня… наш преподаватель в лесном техникуме учил большие документы готовить… удобно очень.

(Положим, не в техникуме и не преподаватель, но документы большого объема мы в те времена, когда еще не было компьютеров, готовили именно так. И получалось неплохо, знаете ли…)

– Ну, – я щелкнул ножницами, – начали, помолясь!

* * *

Итак, с чего же начнем? Примерно вот так:

«За период войсковых испытаний на южном фасе Курской дуги АУГ «Молния» было произведено… – та-ак, тут пока оставляем пропуск, потом уточним и вставим циферку, – …боевых самолетовылетов для перехвата противника в районе своей зоны ответственности по вызову для уничтожения самолетов противника над линией фронта и наращивания сил для прикрытия наземных войск, свободной охоты и защиты своего аэродрома.

АУГ «Молния» приняла участие в отражении готовящегося бомбоштурмового удара группы из 200 бомбардировщиков противника, проводивших «звездный» налет на г. Курск. В ходе воздушного боя летчиками группы сбито 33 фашистских бомбардировщика и 6 истребителей.

В ходе войсковых испытаний было … – потом точно подсчитаем, сколько именно… – встреч с самолетами противника – Ju-88 и Ju-87D, Me-109G-2/6 и Fw-190A-4. В встречах велись групповые воздушные бои, в том числе семь крупных. Сбито 72 самолета противника, в том числе: 33 Ju-88, 7 Ju-87, 21 Me-109G-2 и G-6, 11 Fw-190A-4.

Свои боевые потери: 2 «Як-3»; 5 «Як-3» были подбиты, 2 сели на своей территории вне аэродрома, 3 – на аэродром».

Та-ак… пока пойдет, а там отшлифуем. Что-нибудь про технику… Про самолеты… Вот это подойдет:

«В своих докладах все летчики АУГ «Молния», участвовавшие в войсковых испытаниях истребителя «Як-3», отмечают простой взлет, заметное уменьшение длины разбега, прекрасную скороподъемность, превосходный вертикальный маневр, приятное и неутомительное управление, легкость выполнения всех фигур пилотажа, менее сложное управление за счет улучшения управляемости, более эффективное использование тормозов на пробеге, благодаря увеличению противокапотажного угла…»