Текст книги "Накануне 22 июня 1941 года. Документальные очерки"
Автор книги: Олег Вишлев
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
Ожидая переговоров с Германией, советское руководство, тем не менее, принимало меры по подготовке к отражению возможного нападения. Однако на дипломатическом уровне в отношениях между СССР и Германией царило, казалось, полное затишье. Обе стороны упорно делали вид, что ничего существенного не происходит. Германская пресса корректно высказывалась о СССР, а советская пресса не менее корректно о Германии. Лидеры обоих государств не делали никаких заявлений, которые позволяли бы судить об изменении их курса и атмосферы советско-германских отношений. Показательным было и то, что вплоть до 21 июня 1941 г. визиты посла СССР в Берлине Деканозова в министерство иностранных дел Германии и германского посла в СССР Шуленбурга в НКИД СССР носили по преимуществу чисто протокольный характер. Ни тот, ни другой в беседах с чиновниками внешнеполитических ведомств не затрагивали принципиальные проблемы двусторонних отношений. Обсуждались лишь мелкие текущие вопросы: маркировка отдельных участков советско-германской границы, компенсация за суда Прибалтийских государств, удерживаемые рейхом, выполнение Германией договорных поставок угля в СССР, строительство бомбоубежища на территории советского посольства в Берлине и т. п.[203]203
PA AA Bonn: Btiro des Staatssekretar. Aufzeichnungen iiber Diplomatenbesuche, Bd. 8 (R 29833), Bl. ohne Nummer; Btiro des Staatssekretar. Rußland, Bd. 5 (R 29716), Bl. 035 (113439), 091 (113495); ADAP. Serie D. Bd. XII, 2. Dok. № 532, 547, 548, 646.
[Закрыть]
Обе стороны явно занимали выжидательную позицию, что было, в общем-то, объяснимо. Поведение германского руководства определялось целями его политики в отношении СССР. Москва же ожидала, что с инициативой проведения переговоров выступят немцы. Они первыми начали стягивать войска к границе, и потому советское правительство вправе было надеяться, что они дадут объяснение своим действиям. Брать инициативу проведения переговоров на себя, полагали в Кремле, не только неуместно (СССР не являлся виновником осложнения отношений), но и нежелательно. Такой шаг СССР мог быть истолкован как свидетельство его военной слабости.
Но время шло, а Берлин молчал и, казалось, даже не замечал подававшихся ему Москвой сигналов о готовности к диалогу. Это молчание тревожило советское руководство. Ситуация, при которой армии двух стран стояли друг против друга, разделенные границей, была чревата любыми неожиданностями. "Война нервов" легко могла перерасти в настоящую войну. Далее откладывать переговоры было опасно, и советское руководство решило "поторопить" немцев. Зная, что Берлин опасается сближения СССР с Англией и США, Кремль начал подбрасывать ему "свидетельства" такого сближения. Расчет делался на то, что это встревожит Гитлера и побудит его выступить с инициативой переговоров.
С начала июня 1941 г. в Берлин начали поступать сообщения о том, что Кремль налаживает политические контакты с Лондоном и Вашингтоном. В частности, докладывалось, что 1 июня 1941 г. Сталин принял для беседы британского и американского послов, что к активной деятельности в НКИД СССР вернулся бывший нарком иностранных дел М. М. Литвинов, являвшийся сторонником союза СССР с демократическими державами, направленного против Германии[204]204
PA AA Bonn: Btiro des Staatssekretar. Rußland, Bd. 5 (R 29716), Bl. 075 (113479).
[Закрыть]. Вслед за этим германское министерство иностранных дел получило информацию о том, что советское посольство в Румынии в срочном и секретном порядке предпринимает шаги, целью которых является достижение военно-политического соглашения с США[205]205
Ibid. B1. 081 (113485), 098 (113502), 107 (113511).
[Закрыть]. Одновременно по агентурным каналам в Берлин начали поступать сообщения о том, что советская общественность очень обеспокоена военными приготовлениями Германии и что Сталин испытывает мощное давление со стороны командования Красной Армии, которое требует от него занять более жесткую позицию в отношении рейха и ориентироваться не на переговоры, а на военное противоборство[206]206
Ibid. B1. 049 (113453) – 053 (113457), 100 (113504), 103 (113507) – 105 (113509), 112 (113516) ff.
[Закрыть].
Параллельно с этими акциями советское посольство в Берлине в расчете на политический эффект – по крайней мере так это было расценено в германском внешнеполитическом ведомстве – начало вывозить на родину детей советских граждан, работавших в Германии[207]207
PA AA Bonn: Dienststelle Ribbentrop. UdSSR – RC, 7/1 (R 27168), Bl. 26048-26049.
[Закрыть], а представительство ТАСС демонстративно обратилось с запросом в швейцарскую миссию о возможности своего перебазирования в Берн, Цюрих или Женеву[208]208
Ibid. Bl. 26057-26059.
[Закрыть]. Всеми этими действиями Москва рассчитывала подвести Берлин к мысли о том, что советско-германские отношения подошли к опасной черте, за которой могут оказаться невозможными ни возврат к добрососедству и партнерству, ни достижение мирного компромисса, что пора сесть за стол переговоров и урегулировать отношения.
Однако политические акции советского руководства впечатления на Берлин не произвели. Германское правительство прекрасно понимало, чего добивался Кремль, и уверенно продолжало свой прежний курс. Что же касается возможности сближения СССР с Великобританией и США, то эту информацию "бюро Риббентропа" перепроверило через Берлингса в посольстве СССР, и она не подтвердилась[209]209
PA AA Bonn: Dienststelle Ribbentrop. Vertrauliche Berichte uber Rußland (Peter), 2/3 (R 27113), Bl. 462592.
[Закрыть].
И все же в Берлине с некоторой тревогой восприняли отъезд из Москвы в первых числах июня 1941 г. британского посла Криппса. На Вильгельмштрассе гадали, не отправился ли тот в Лондон для согласования вопроса о советско-британском сотрудничестве. Опасения германского руководства относительно возможности англо-советского сближения рассеялись очень быстро. Еще до прибытия Криппса в Англию в британской прессе, а также в печати нейтральных стран как из рога изобилия посыпались статьи антисоветского содержания, в которых высказывалось предположение, что Берлин и Москва ведут тайные переговоры, и обсуждался вопрос, пойдет или не пойдет СССР ради предотвращения войны на далеко идущие уступки немцам. В Берлине поняли, что Москва, Лондон и Вашингтон ни о чем пока не договорились, что разговоры о военном союзе СССР и США – маневры советской дипломатии, рассчитанные на запугивание Германии, а русские и "демократии" по-прежнему испытывают друг к другу неприязнь и недоверие. Это подтвердил и Шуленбург, которому было поручено выяснить обстоятельства отъезда Криппса из СССР. 12 июня 1941 г. он сообщил в министерство иностранных дел Германии: "По сведениям, полученным из американского источника, отъезду английского посла Криппса не предшествовали его встречи и достижение договоренностей с советским правительством. Отношение советской стороны к английскому и американскому посольствам по-прежнему характеризуется как предупредительное в частных вопросах, но как негативное в том, что касается попыток завязать политический диалог"[210]210
PA AA Bonn: Buro des Staatssekretar. Rußland, Bd. 5 (R 29716), Bl. 087 (113491).
[Закрыть].
Если в Берлине публикации в западной прессе были восприняты с удовлетворением, то в Москве они вызвали большую тревогу. Проводившаяся в них мысль о том, что Германия может попытаться принудить СССР принять ее требования военными методами, была расценена как сознательная попытка Англии обострить советско-германские отношения и спровоцировать конфликт между Берлином и Москвой[211]211
О том, что советские официальные круги придерживались такой точки зрения, сообщило утром 13 июня 1941 г. из Москвы агентство «Транс-Оцеан», передавшее отповедь советской стороны западным газетным публикациям. Она называлась «Английские бредни о германо-русских отношениях» (Ibid. S. 259–261).
[Закрыть]. Кремль в общем-то не был далек от истины, оценивая британские газетные публикации как провокационные. В Лондоне, как и в Москве, не имели ясного представления о намерениях Германии (о чем свидетельствуют процитированные выше высказывания Черчилля) и опасались, что Гитлер может пойти по пути эскалации военных действий против Великобритании. Возможность такой эскалации англичане связывали с «новым сговором» Гитлера со Сталиным и всеми средствами пытались сорвать этот сговор, столкнуть Германию и СССР.
Публикации в британской и нейтральной прессе в начале июня 1941 г. окончательно запутали мировую общественность и осложнили и без того непростые советско-английские отношения. Гитлер и его окружение не замедлили воспользоваться ситуацией.
В ночь с 12 на 13 июня 1941 г. нацистское руководство провело акцию, которой придавало исключительное значение. По согласованию с Гитлером Геббельс подготовил статью, содержавшую намек на возможность активизации в ближайшее время военных действий против Великобритании. Она называлась "Крит как пример"[212]212
Подразумевалось, что операция по захвату с помощью воздушного десанта о. Крит является прообразом будущих боевых действий германской армии против Великобритании или заморских владений британской короны.
[Закрыть]. Статья была помещена в органе НСДАП газете «Фёлькишер беобахтер». Номер газеты со статьей Геббельса «по личному распоряжению Гитлера» в срочном и «совершенно секретном порядке» был конфискован сразу же после поступления в розничную продажу (иностранные посольства его, тем не менее, получили), а по Берлину пущен слух, что Геббельс попал в большую немилость к фюреру и дни его политической карьеры сочтены[213]213
Филиппов И. Ф. Записки о «третьем рейхе». 2-е изд. М., 1970. С. 182–184; Die Tagebiicher von Joseph Goebbels. Teil I. Bd. 4. S. 683 ff.
[Закрыть].
В отчете "бюро Риббентропа" и дневниковых записях Геббельса впоследствии отмечалось, что «дело "Фёлькишер беобахтер"» имело большой резонанс, и ставившаяся политическая цель была достигнута. Англичане еще больше укрепились во мнении, что в ближайшее время следует ожидать германского удара по Британским островам либо по одной из территории Британской империи и что между Германией и СССР существует тайный сговор[214]214
PA AA Bonn: Dienststelle Ribbentrop. UdSSR-RC, 7/1 (R 27168), Bl. 26101-26102.
[Закрыть]. Этому служил и пущенный Берлином одновременно с публикацией статьи Геббельса слух, как бы развивавший мысли, высказывавшиеся в английских газетных публикациях, о том, что германским и советским правительствами найдена, наконец, «хорошая основа для переговоров»[215]215
Die Tagebucher von Joseph Goebbels. Teil I. Bd. 4. S. 686–687.
[Закрыть]. В Москве, наоборот, поняли дело так, что «пробритански настроенный» Геббельс и его сторонники пытаются оказать нажим на Лондон с целью ускорить принятие им тех предложений о сотрудничестве, которые были сделаны Гессом.
Но и без статьи Геббельса у советского руководства в начале июня 1941 г. имелось немало оснований для подозрений относительно готовности Берлина и Лондона к закулисной сделке. Внезапный вызов Криппса, сторонника сотрудничества Англии с СССР, в Лондон, сопровождавшийся провокационной кампанией в прессе и заявлениями о том, что Криппс уже не вернется на свой московский пост и что в Англии "комедией с Россией сыты по горло"[216]216
Ibid. S. 692.
[Закрыть], был квалифицирован как свидетельство наметившегося поворота в англо-германских отношениях. Кроме того, советское правительство получило сообщение о том, что 10 июня 1941 г. в обстановке строгой секретности начались переговоры между Саймоном и Гессом, в ходе которых обсуждались германские предложения о заключении мира[217]217
См.: Розанов Г. Л. Указ. соч. С. 203–204.
[Закрыть]. О том, насколько велики были в эти дни в Москве опасения относительно возможности англогерманского соглашения, свидетельствовали и действия представителей советского посольства в Берлине. 12–13 июня 1941 г. они с крайней настойчивостью, используя неофициальные каналы, пытались выяснить, «не ведет ли действительно Германия переговоры с Англией и неожидается ли в дальнейшем попытка достижения компромисса с Соединенными Штатами», не «стремится ли Германия развязаться на Западе, чтобы иметь возможность нанести удар на Востоке»[218]218
PA AA Bonn: Dienststelle Ribbentrop. Vertrauliche Berichte iiber Rußland (Peter), 2/3
[Закрыть].
Не получая отклика из Берлина на подаваемые сигналы о готовности к переговорам и опасаясь, что причиной тому могут быть тайные германо-британские контакты, Кремль решил переломить ход событий и, отбросив все дипломатические соображения, взять инициативу выяснения советско-германских отношений на себя. 13 июня 1941 г. в 18.00 радиостанции Советского Союза огласили сообщение ТАСС (в прессе оно было опубликовано на следующий день), в котором слухи о возможности германо-советского столкновения были объявлены "неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны". В сообщении подчеркивалось, что ни СССР, ни Германия к войне не готовятся, а военные мероприятия, осуществляемые ими, не имеют касательства к советско-германским отношениям[219]219
ВП СССР. Т. IV. Док. № 519.
[Закрыть].
Сообщение ТАСС политиками разных стран было воспринято по-разному. Одни сочли, что оно отразило страх Москвы перед возможностью столкновения с Германией, другие – что таким путем советское правительство пытается возложить ответственность за обострение советско-германских отношений на Берлин. Третьи же – их было большинство – расценили сообщение как предложение Кремля германскому правительству приступить к переговорам[220]220
PA AA Bonn: Dienststelle Ribbentrop. UdSSR-RC, 7/1 (R 27168), Bl. 26075-26076.
[Закрыть]. Особое внимание обращалось на пункт сообщения ТАСС, гласивший: «Германия не предъявляла СССР никаких претензий и не предлагает какого-либо нового, более тесного соглашения, ввиду чего и переговоры на этот предмет не могли иметь место». Из этого делался вывод, что Москва ждет германских «претензий» и «предложений», готова обсудить их и, может быть, пойти на уступки.
Однако декларированная Кремлем готовность выслушать германские претензии еще отнюдь не означала, что он был готов эти претензии удовлетворить. Для советского руководства было даже не столь важно выяснить характер этих претензий (насколько далеко идущими они могли быть, в Москве имели представление), сколько констатировать сам факт их предъявления. Появлялась зацепка, позволявшая втянуть германское правительство в переговоры.
На сообщение ТАСС официальной реакции Берлина не последовало. Германское правительство продолжало упорно молчать. На пресс-конференции для иностранных журналистов, состоявшейся в Берлине утром 14 июня 1941 г., заведующий отделом информации и прессы министерства иностранных дел Германии П. Шмидт, несмотря на настойчивые просьбы американских корреспондентов, отказался каким-либо образом его прокомментировать[221]221
PA AA Bonn: Btiro des Staatssekretar. Rußland, Bd. 5 (R 29716), Bl. 272.
[Закрыть]. В то же время советскому посольству в Германии через Берлингса была подброшена информация о том, что сообщение ТАСС не произвело на немецкое руководство «никакого впечатления» и там не понимают, что вообще хотела Москва этим сообщением сказать[222]222
PA AA Bonn: Dienststelle Ribbentrop. Vertrauliche Berichte uber Rußland (Peter), 2/3 (R 27113), Bl. 452597.
[Закрыть]. Кремль провоцировали на новые бесплодные инициативы в полной уверенности, что пока он с ними будет выступать, приказ Красной Армии о переходе в состояние полной боевой готовности отдан не будет.
В Москве действительно не решались отдавать такой приказ, надеясь, что шанс втянуть Германию в переговоры остается. Однако встревоженное мыслью о возможности англо-германского соглашения и отсутствием реакции Берлина на советские инициативы, прежде всего на сообщение ТАСС, правительство СССР 15 июня 1941 г. дало указание командованию Красной Армии начать выдвижение дивизий второго эшелона ближе к государственной границе. Частям укрепленных районов на самой границе было, тем не менее, запрещено занимать предполье, т. е. полевые позиции в передовой полосе обороны, чтобы не спровоцировать немцев на выступление. Командованию Одесского и Киевского Особого военных округов, которые предприняли такого рода действия, было приказано немедленно возвратить подразделения в места основной дислокации[223]223
См.: Баграмян И. Х. Указ. соч. С. 66–69, 75, 77; Василевский A. M. Указ. соч. С. 119; Жуков Г. К. Указ. соч. Т. 1. С. 383–386; Мерцеков К. Л. Указ. соч. С. 205–206; Начальный период войны. С. 211–214.
[Закрыть].
Кремль по-прежнему медлил с принятием более решительных оперативных и мобилизационных мер. Хотя обстановка осложнилась, слухи о том, что в самое ближайшее время предстоят советско-германские переговоры и германское руководство, видимо, пригласит Сталина или Молотова с визитом в Берлин, именно 13–17 июня 1941 г. достигли своего апогея[224]224
Die Tagebucher von Joseph Goebbels. Teil I. Bd. 4. S. 691, 698. Показателен в этом отношении «хронологический провал» в «Справке КГБ СССР», в которой приводятся донесения советской разведки за 1940–1941 гг. о военных приготовлениях Германии, направленных против СССР. Справка практически не содержит сообщений за 13–17 июня 1941 г. Данный факт может рассматриваться как косвенное свидетельство того, что в эти дни органы госбезопасности подавали советскому правительству сведения, отличавшиеся от той тревожной информации, которая сообщалась ими ранее. На единственном материале, датированном 16 июня 1941 г., в котором говорится о приготовлениях Германии к нападению, имеется резолюция Сталина, которая позволяет заключить, что он в тот момент исключал такую возможность.
[Закрыть]. Чтобы подкрепить эти слухи, германское внешнеполитическое ведомство 15 июня 1941 г. провело еще одну акцию – оно дезинформировало союзников Германии относительно подлинных планов Берлина. В этот день Риббентроп дал указание германским послам в Риме, Токио и Будапеште довести до сведения тамошних правительств, что Германия намерена «самое позднее в начале июля внести полную ясность в германо-русские отношения и при этом предъявить определенные требования»[225]225
ADAP. Serie D. Bd. XII, 2. Dok. № 631.
[Закрыть]. Ставка, по всей видимости, делалась на то, что информация германских послов так или иначе станет известна Москве.
18 июня 1941 г. надежды Кремля на мирный диалог с Берлином начали таять. Немцы по-прежнему молчали. Никаких предложений о встрече руководителей двух стран от них не поступило. Наоборот, семьи германских дипломатов, а также германские специалисты в спешном порядке начали выезжать на родину. 17 июня покинула Москву также часть персонала итальянского посольства, начался выезд из страны персонала других иностранных представительств, в том числе британского[226]226
PA AA Bonn: Buro des Staatssekretar. Rußland. Bd. 5 (R 29716) Bl. 119 (113523), 127 (113531); Kostring E. Op. cit. S. 320–321.
[Закрыть]. Перехваченные и дешифрованные НКГБ СССР 18–19 июня 1941 г. депеши иностранных дипломатов уже не содержали рассуждений о возможности советско-германского соглашения, а прямо указывали на подготовку рейхом и его союзниками военного выступления против СССР[227]227
Справка КГБ СССР. С. 216–217.
[Закрыть]. В зарубежной прессе с 18 июня 1941 г. спекуляции относительно сохранения мира между Германией и Советским Союзом отошли на второй план. В ней прямо ставился вопрос: «Когда ждать немецкого нападения на СССР?» и давался однозначный ответ: «Очевидно, в самое ближайшее время»[228]228
KTB/OKW. Bd. 1.S.407.
[Закрыть].
Понимая, что обстановка приобретает взрывоопасный характер, Кремль решил выступить с новой важной дипломатической инициативой. Гальдер записал в дневнике: "г. Молотов хотел 18.6. говорить с фюрером"[229]229
Гальдер Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 579.
[Закрыть]. Прямой диалог с правительством рейха, надеялись в Москве, позволит составить ясное представление о его намерениях. Но такой диалог как раз и не входил в планы гитлеровцев. Усиленно внушая Москве мысль о неизбежности германо-советских переговоров, они отнюдь не намеревались затевать их в действительности. На просьбу Молотова, как свидетельствует дневниковая запись Геббельса, был дан «решительный отказ»[230]230
Die Tagebucher von Joseph Goebbels. Teil I. Bd. 4. S. 706. В тот же день Вайцзеккер отмечал: "Главная политическая забота, которая имеет место здесь (в Берлине. – О. В.), – не дать Сталину возможности путем какого-нибудь любезного жеста спутать нам в последний момент все карты". Насколько велики были такого рода опасения в правящих верхах «третьего рейха», свидетельствует продолжение дневниковой записи Вайцзеккера от того же дня: «Русский посол попросил сегодня у меня аудиенции. В руководстве с облегчением вздохнули после того, как я сообщил, что Деканозов в непринужденном, веселом настроении говорил лишь о мелких текущих делах» (Die Weizsacker-Papiere. 1933–1950. S. 260). Интересная деталь – Вайцзеккер принимал Деканозова, разложив на столе карту Ближнего Востока. Она, как отметил Вайцзеккер, привлекла к себе внимание советского посла, и тот стал задавать вопросы о положении в Ираке и Сирии (ADAP. Serie D. Bd. XII, 2. Dok. № 646).
[Закрыть].
Этот отказ, по сути дела, не оставлял советскому правительству места для сомнений в вопросе, быть или не быть войне с Германией в самое ближайшее время. Единственное, на что оно еще могло уповать, – это на "нормальную дипломатическую процедуру" ее объявления и на то, что ему удастся выиграть время, но уже не год и не полгода, а хотя бы несколько недель.
19 июня 1941 г. командование Красной Армии по согласованию с политическим руководством отдало приказ вывести управления западных приграничных округов, преобразовав их во фронтовые управления, на полевые командные пункты, маскировать аэродромы, воинские части, парки, склады, базы и рассредоточить самолеты на аэродромах[231]231
Василевский A. M. Указ. соч. С. 119.
[Закрыть]. Однако приказ о приведении войск в полную боевую готовность вновь отдан не был. Красная Армия явно запаздывала с сосредоточением и оперативным развертыванием у границы[232]232
Передислокация войск из внутренних округов в приграничные, начатая 13 мая 1941 г., должна была завершиться не ранее 10 июля, а выдвижение к границе дивизий второго эшелона проходило в темпе, не отвечавшем реальной обстановке (см.: Начальный период войны. С. 211–212).
[Закрыть]. В условиях, когда исходная группировка, при которой советское политическое руководство и командование РККА могли рассчитывать на реализацию своей стратегической концепции войны, не была сформирована, им не оставалось ничего иного, как продолжать прежнюю линию и избегать действий, которые могли ускорить выступление немцев. Мерецков, характеризуя позицию, которая была изложена ему Тимошенко 21 июня 1941 г., писал в своих мемуарах: продолжала «действовать прежняя установка… Выиграть время во что бы то ни стало! Еще месяц, еще полмесяца, еще неделю. Война, возможно, начнется и завтра. Но нужно попытаться использовать все, чтобы она завтра не началась. Сделать максимум возможного и даже толику невозможного. Не поддаваться на провокации… Не плыть по течению, а контролировать события, подчинять их себе, направлять их в нужное русло, заставлять служить выработанной у нас концепции»[233]233
Мерецков К. А. Указ. соч. С. 209–210.
[Закрыть]. Командование РККА, по свидетельству генерала армии М. И. Казакова, возглавлявшего накануне войны штаб Среднеазиатского военного округа и находившегося в те дни в Москве, к 18 июня 1941 г. уже ясно понимало, что войны с Германией в самое ближайшее время не избежать, но рассчитывало выиграть еще 15–20 дней[234]234
Казаков М. И. Указ. соч. С. 69–70.
[Закрыть], необходимых для сосредоточения и развертывания частей в соответствии с выработанным планом ведения войны.
"Нормальный дипломатический путь" ее объявления мог дать СССР определенный выигрыш времени. Как можно заключить из выступлений по радио Молотова 22 июня и Сталина 3 июля 1941 г., в Москве очень надеялись на то, что Гитлер не решится вероломно нарушить договор о ненападении, что без предъявления претензий и требований, т. е. без формального предлога, а также без предварительной денонсации договоренностей с СССР немцы не нападут[235]235
Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны: Документы и материалы. Т. 1 (22 июня 1941 г. – 31 декабря 1943 г.). М, 1944. С. 26, 111–112.
[Закрыть]. Однако Берлин разыгрывал собственную партию и делал ставку на внезапность удара и захват стратегической инициативы.
В последние предвоенные дни и часы нацистская машина дезинформации продолжала работать на полную мощность. Германской прессе было запрещено вообще затрагивать тему германо-советских отношений и упоминать об СССР. В Берлине были пущены слухи о том, что многие высокие чиновники ушли в отпуска, а Гитлер и Риббентроп отбыли из столицы и, следовательно, никаких важных решений в ближайшие дни не ожидается.
Продолжалась "обработка" советского посольства. 21 июня 1941 г. Берлингс сообщил находившемуся на связи с ним Филиппову: "Посланник Шмидт и д-р Раше (руководитель подотдела по работе с иностранными журналистами министерства иностранных дел Германии. – О. В.) проявляют полное спокойствие и дали мне понять, что никаких далеко идущих решений в ближайшее время не предвидится… Д-р Раше с удивлением спросил меня, как вообще могло случиться такое, что иностранные корреспонденты (почти все) поверили слухам, что предстоит именно германо-русский конфликт". «По моему мнению, – продолжал Берлингс, – мы находимся в настоящий момент в состоянии войны нервов, и на сей раз немецкая сторона предпримет попытку предельно взвинтить нервное напряжение. Я же убежден, что войну нервов выиграет тот, у кого нервы крепче»[236]236
РА АА Bonn: Dienststelle Ribbentrop. Vertrauliche Berichte uber Rußland (Peter), 2/3 (R 27113), Bl. 462604-462605.
[Закрыть].
21 июня 1941 г. советское правительство в очередной раз попыталось добиться диалога с германским руководством. В 21.00 Молотов пригласил в Кремль Шуленбурга и попросил его дать объяснение причин недовольства германского руководства правительством СССР и слухов о близящейся войне. Советское правительство, заявил Молотов, не может понять причин немецкого недовольства и было бы признательно, если бы ему сказали, чем вызвано современное состояние советско-германских отношений и почему отсутствует какая-либо реакция германского правительства на сообщение ТАСС от 13 июня 1941 г. Однако Шуленбург ушел от ответа на эти вопросы, сославшись на то, что не располагает необходимой информацией[237]237
ADAP. Serie D. Bd. XII, 2. Dok. № 622.
[Закрыть].
В это же время в Берлине Деканозов под предлогом вручения вербальной ноты о продолжавшихся нарушениях границы СССР германскими самолетами предпринимал тщетные попытки добиться встречи с Риббентропом, чтобы "от имени советского правительства задать несколько вопросов, которые… нуждаются в выяснении"[238]238
Ibid. Dok. № 654, 655, 658, 664.
[Закрыть]. Сообщения об этой встрече очень ждали в Москве. Но Риббентропа «не было в Берлине», и Деканозова, в конечном счете, принял Вайцзеккер. В Москве в это время была половина двенадцатого ночи. То совещание в Кремле, с которого мы начали разговор, где решался вопрос, следует ли отдавать войскам директиву (к этому времени уже запоздалую) о переходе в состояние полной боевой готовности, закончилось. Не имея информации из Берлина, Сталин решил не форсировать события.
Вайцзеккер принял от Деканозова ноту, но когда тот попытался поставить "несколько вопросов", свернул беседу, заметив, что сейчас лучше ни в какие вопросы не углубляться. "Ответ будет дан позже", – закончил он разговор[239]239
Ibid. Dok. № 658.
[Закрыть].
Не прошло и нескольких часов, как ответ был действительно дан, но не тот, на который рассчитывали в Кремле. Германская армия, вероломно нарушив договор о ненападении, вторглась на территорию Советского Союза.
