Текст книги "Чекистские фантазии (СИ)"

Автор книги: Олег Северюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 19

Оперативно-технический отдел главного управления имперской безопасности (РСХА) изготовил документы на имя Марии Федоровны Добрый День, которые в этот же день вручили гауптштурмфюреру СС Гутен Таг Марии Фридриховне.

– Мари, ты должна найти нашего питомца, и он должен быть жив, – напутствовал ее профессор Гутен Таг (Guten Tag) – руководитель проекта "Зильбер Кугель" (Серебряная Пуля). – С этим человеком связана большая тайна, которую я раскрою тебе только после возвращения вместе с ним. С нами Бог и Фюрер. Хайль Гитлер, – и профессор отвернулся, смахивая в платочек непрошенную и крупную слезу. Затем он вышел из лаборатории и в его твердой походке чувствовалась решительность немца, бросившего вызов всему цивилизованному миру.

Бомбардировщик немецких люфтваффе, натужно гудя, совершил посадку в Стамбуле, бывшем как бы нейтральной, но пронемецки настроенной территорией, на которой кишели сотни разведчиков со всего мира, выискивая то, не знаю что и неизвестно для чего, но никогда и никакая информация не оказывалась бесполезной.

– Мадам, давайте ваш чемодан, Ахмед всего лишь за пару пиастров поможет, – сказал смуглый носильщик на русском языке.

Мария Федоровна не удивилась и спросила:

– А что, турецкие лиры сейчас не в ходу, – и отдала свой чемодан носильщику, расплатившись с ним двумя бумажками.

Вечером в кабинет Абакумову вошел секретарь с папкой.

– Радиограмма.

В радиограмме было три слова: Роза Тибет Шамбала.

– Так, так, – удовлетворенно ухмыльнулся генерал, – посмотрим, чей соловей поет лучше.

Кабинет Лаврентия Берии.

– Приказываю, – генеральный комиссар безопасности чеканил слова, поблескивая стеклами круглых очков, которые он надевал, когда был сильно не в духе, потому что пенсне сваливалось с носа, – установить круглосуточное оперативное наблюдение за козлом полковника и за свиньей политрука. Изолировать их от общения с местным населением и дождаться, когда они снова переселятся в их тела и тогда обоих отдать под трибунал. Обоих, и под трибунал, чтобы знали, как под личиной сотрудника доблестного и народного комиссариата внутренних дел скрывать личину верующего козла, а под личиной политического работника скрывать обыкновенную свинью и еще в свинском состоянии распевать "Интернационал". Что он, других песен не знает. Например, вот эту, – и он начал притоптывать ногой, вспоминая подходящую к случаю песню, – ты же мени пидманула..., нет, лучше вот эту, – шумел камыш, да ну его, пусть Щербаков с ним разбирается.

Кабинет начальника Главного политического управления Красной Армии Щербакова.

– Вы говорите, что свинья хрюкает "Интернационал"? – кричал Щербаков. – Да как вы смеете оскорблять пролетарский гимн? Да я вас всех на партийную комиссию, всех из партии исключу, подлецы, свинью зарезать и скормить её..., – и он прикрыл рот ладошкой. – А товарищ Сталин знает об этом?

– Так точно, знает, – подтвердил помощник.

– Тогда так, – откашлялся Щербаков, – для свиньи построить отдельный свинарник, дать ей усиленный рацион и охрану, охрану выставьте, чтобы не дай Бог, какая-нибудь сволочь не объела бесценное приобретение и доказательство того, что марксизм-ленинизм охватил весь живой мир. Если так пойдет, то и воробьи будут чирикать цитаты из классиков, напоминая людям из враждебных нам государств, что идеи Маркса, Ленина и Сталина это мощное оружие в борьбе с мировым империализмом.

Глава 20

Тибет. Горная тропа. Завывает ветер и бросает в лицо пригоршни снега. На тропе Савандорж с медным котелком, штурмфюрер фон Безен и лейтенант Метелкин.

– Савандорж, – сказал штурмфюрер, – ты что наделал?

– Я, однако, – ответил монах, – только тучи и дождь хотел вызвать, а вот смотри, как получилось. Сильно котелок звенел.

– Ты куда нас занес? – вступил в разговор Метелкин, удивляясь тому, что он говорит по-немецки так, как будто это его родной язык.

– Однако, не знаю, где мы, – сказал Савандорж, – сейчас вот в котелок постучу и узнаю.

– В бубен тебе настучать надо, – сказал по-русски фон Безен, сам удивляясь тому, что говорит на языке своего врага и что русский лейтенант свободно говорит по-немецки.

– Однако, у Савандоржа нет никакого бубна, поэтому в бубен стучать не будем, – сказал монах, – а вот вы оба можете смотреть друг на друга как в зеркало.

– Слушай, монах, – сказал штурмфюрер, – перестань говорить загадками, я смотрю на своего врага и не вижу самого себя, он не зеркало.

– А вот видишь, только ты не догадываешься, – начал говорить монах, закатывая глаза к небу, – и он тоже не догадывается, – продолжил монах, указывая на Метёлкина.

– Ты чего-нибудь понимаешь? – спросил фон Безен у лейтенанта.

– Совершенно ничего не понимаю, – ответил тот, – хотя, если исходить из того, что если я гляжу на тебя и вижу себя, а если ты глядишь на меня и видишь меня, то мы с тобой внешне похожи. У тебя есть родинка за левым ухом? – спросил Метелкин.

– Вроде бы есть, – сказал штурмфюрер, – посмотри сам, а потом я посмотрю у тебя.

Они осмотрели друг друга, нашли родинки и сели рядом на тропе, забыв о пронизывающем холоде.

– Выходит, что мы с тобой родственники, – сказал Метелкин по-немецки.

– Выходит, что так, – подтвердил фон Безен по-русски, – мне часто снилось, как моя мама пела мне колыбельную песню на русском языке.

– А я помню, как моя мама пела колыбельную на немецком языке, – сказал Метелкин.

– А как же мы оказались в разных местах и даже в разных армиях? – вздохнул фон Безен.

– А вот это загадка, – согласился Метелкин. – Савандорж, стучи в бубен!

Монах стал стучать в котелок, и снова темная туча закрыла небо, а снежные заряды стали заносить трех спутников, неизвестно как оказавшихся в горах.

Глава 21

Безымянная деревушка в тибетском районе У-Цанг. Северо-восточнее район Амдо, юго-восточнее – район Кам.

Безымянной деревушку назвать было нельзя, потому что жители считали ее верхней и так и называли ее – Верхняя.

Екатерина Федоровна Добрый День, а по документам Екатерина Фридриховна Гутен Таг разместилась в гостинице, то есть в доме старой вдовы Лохонг.

В этот же день ближе к ночи в гостиницу прибыл новый постоялец. Вернее, постоялица – Мария Федоровна Добрый День, ранее бывшая Марией Фридриховной Гутен Таг.

Чувствуя, что не только уважаемый читатель начинает путаться в наших героинях, благо они похожи друг на друга, в дальнейшем повествовании мы будем называть их Екатериной и Марией, или просто – Катя и Маша.

– Вы, девки, не сестры, однако? – спросила мадам Лохонг, подслеповато прищуриваясь на новых постоялиц.

– Нет, нет, – дружно заверили они, и как-то так получилось, что обе сказали это на тибетском наречии.

– Ну, ничего страшного, – сказала мадам, – у меня всего одна женская комната, так что не подеритесь, хотя, бывает, чаще всего сестры и дерутся между собой. А на ужин дам вам кислого молока с лепешкой, спать будете крепче.

Глава 22

Снежная буря все усиливалась, а крупный снег падал и подхватываемый ветром прилеплялся к горам и всему, что было на них.

Сквозь снег был еле слышен стук била в медный котел. Наконец последний звук смолк и вздрогнула вершина горы, как будто холодный и мокрый снег попал ей за воротник. Еще раз дернувшись, гора вызвала снежную лавину, которая понеслась вниз, сметая все на своем пути и прихватывая то, что плохо лежало на горе.

Лавина остановилась на окраине безымянной деревушки недалеко от хижины мадам Лохонг.

Выйдя с фонарем на крыльцо, мадам увидела что-то блестящее в снегу. Это оказался медный котелок.

– Вот, однако, Будда и обо мне позаботился, – подумала пожилая женщина и потянула к себе котелок.

Котелок подался удивительно легко, но он к чему-то прицепился дужкой и никак не хотел отдаваться другому хозяину. Потянув посильнее, мадам Лохонг увидела руку, которая держала котелок. Начав откапывать руку, она увидела буддийского монаха, державшего котелок. Откапывая монаха дальше, она увидела, что он держит за руку другого человека в военной форме из числа тех, кто не так давно приезжал к ним в горы и говорил, что они приехали от внебрачного сына Будды по имени Гитлер.

Быстро сбегав в дом, мадам Лохонг разбудила сладко спавших постоялиц и позвала помочь ей.

Втроем они откопали монаха и двух мужчин, один был в эсэсовский форме, а другой в форме офицера Советской Армии.

Взял старую кошму, они притащили мужчин в дом. Катя и Маша проявили достаточно высокий уровень медицинской подготовки и установили, что внутренних повреждений у них нет, но люди сильно замерзли и находятся на пороге между жизнью и смертью. То же самое подтвердила и мадам Лохонг, исследовав монаха.

– Однако, девки, – сказала мадам, – спасать мужиков надо.

– А как это сделать? – спросили молодые женщины. – У нас нет ни лекарств, ни нужных инструментов.

– Эх вы, городские, – засмеялась тибетская женщина, – женщина собой спасает мужчину. Тащите их к себе в постель, раздевайте и согревайте своим телом. Мужчина, почувствовавший женщину, вернется с того света.

– А вдруг они захотят овладеть нами? – спросила Маша.

– А с тебя, что убудет? – спросила мадам. – От одного раза не сотрешься и на остальную жизнь хватит. Все, тащите мужиков по комнатам, – она схватила монаха за воротник халата и потащила в свою коморку.

Екатерина и Мария, одна в женской комнате, а другая в мужской комнате массировали голых и бездыханных мужчин, пытаясь зажечь в них искру жизни, но они не шевелились, хотя было видно, что кожа стала понемногу краснеть, показывая, что капилляры наполняются кровью и он пошла к жизненно важным органам.

Мужики бы красивыми и хорошо сложенными, вызывая внутреннее желание быть рядом с ними в положении на и под.

Где-то под утро Екатерина проснулась от того, что дом шевелился как живой. Она напряглась в готовности выпрыгнуть из постели в случае землетрясения, но услышала легкие стоны мадам Лохонг и поняла, что та преуспела в деле оживления своего пациента.

Собираясь снова лечь в постель с уже теплым мужчиной, она вдруг увидела, что тот смотрит на нее внимательным взглядом.

– Ты гурия? – спросил мужчина и, не дожидаясь ответа, повалил Катю на постель, обнимая крепкими руками.

В соседней комнатенке через тонкую дощатую стенку явственно заскрипела кровать и послышались страстные стоны Марии.

Мужчины были спасены старинным тибетским способом, которым всегда спасали людей. Этот же способ применялся и для быстрого излечения раненных в битвах рыцарей и богатырей. В древней России к этому способу присоединялся и банный метод с употреблением немалого количества хмельных напитков.

Глава 23

Позднее утро.

На кошме сидят четыре человека. Исай Иванович Метелкин, лейтенант в распоряжении СМЕРШ, Йозеф фон Безен, штурмфюрер СС, Мария Гутен Таг, гауптштурмфюрер СС и Екатерина Добрый День, капитан медицинской службы Красной Армии.

Все одеты в монгольские халаты, из-под которых видны босые ноги. Все четверо пьют горячий чай с молоком и маслом.

Савандорж занимается разделкой мяса в кухонном углу.

Мадам Лохонг готовит какое-то блюдо из муки.

– Давайте знакомиться, – предложил лейтенант Метелкин. – Екатерину я знаю, с Йозефом познакомился на поле боя, а вот как вас зовут, – обратился он Марии. – И еще вопрос, на каком языке говорить будем?

– Ничего себе, – возмутилась Мария, – сначала называл меня гурией, а потом предлагает познакомиться, – и она влепила Метелкину пощечину.

– Подлец, – сказала Екатерина и тоже влепила Метелкину пощечину.

– Ты раньше спала с ним? – спросила одна девушка другую.

– Спала, – подтвердила та, – только вот у меня сомнения, а правильно ли я влепила ему пощечину? Мне кажется, что мной был Метелкин.

– А я даже не знаю, кто был со мной, – сказала Мария, – они такие одинаковые, может, и я погорячилась тоже. И мне кажется, что мы все понимаем русский и немецкий языки.

– Женщины, – степенно сказал фон Безен, – вы такие одинаковые, что и я мог перепутать вас.

– С кем перепутать? – одновременно спросили женщины.

– Вас между собой, – засмеялся штурмфюрер, – но это дело не так важное, давайте выясним, зачем мы здесь собрались. Савандорж, – крикнул он.

– Слушаю, насяльника, – согнулся в поклоне монах.

– Ты зачем нас сюда привел? – спросил штурмфюрер.

– Приказ свыше был, однако, – сказал уклончиво монах.

– От кого именно? – настаивал Фон Безен.

– От самого большого насяльника, – повторял Савандорж.

– От Будды, что ли? – спросил Метелкин.

– Еще выше, – сказал Савандорж.

– Кто же еще выше Будды? – спросил фон Безен.

– Профессор, – гордо сказал монах.

– Хорошо, – не стал уточнять фон Безен, – а как они приехали именно в то время, как мы появились здесь? Как можно до Тибета добраться за несколько часов?

– Они ехали долго, насяльник, – сказал Савандорж, – и мы тоже гуляли долго, месяц, однако, гуляли.

– Где гуляли? – не понял Метелкин.

– Везде гуляли, – уклончиво ответил монах, – сейчас чай выпьете и все вспомните.

Подошедшая мадам Лохонг принесла на деревянном подносе две расписные деревянные пиалы с дымящейся жидкостью.

– Пейте, однако, – сказал Савандорж мужчинам.

Переглянувшись между собой, Метелкин и Безен выпили.

Питье было приятным и пахло какими-то травами. Внезапно в глазах поплыли метельки-огонечки и что-то голубое заполонило все пространство. Они уже спали.

Глава 24

Метелкин и фон Безен идут по какой-то дороге, окутанной легкой дымкой. Вокруг тишина и дорога такая мягкая, что заглушает шум шагов.

– А где Савандорж? – спрашивает фон Безен и голос не разносится вокруг. – Где Савандорж? – кричит штурмфюрер и трогает за плечо Метелкина.

– Чего? – кричит лейтенант и понимает, что фон Безен не слышит его. – Чего? – Метелкин наклоняется к штурмфюреру и кричит ему в ухо.

Фон Безен отшатывается и говорит:

– Ты чего кричишь? Я же не глухой, – но понимает, что слова не долетают до его собеседника. Тогда он наклонился к Метелкину и сказал нормальным голосом:

– Ты не знаешь, где Савандорж.

– Не знаю, – ответил Метелкин, – может, его вообще с нами нет. А что это за местность, ты здесь бывал когда-нибудь?

– Нет, место незнакомое и такое ощущение, что впереди усадьба какого-нибудь помещика, – сказал фон Безен.

– Похоже, – согласился лейтенант, а вот там впереди и ворота виднеются.

Впереди в дымке были кружевные ворота, а за воротами была такая же дымка, как и за спиной путников.

Около ворот прохаживался старичок в белом балахоне и с двумя ключами на поясе. Один ключ золотой, а другой серебряный.

– Смотри, – сказал фон Безен Метелкину, – мы у ворот на тот свет, а это апостол Петр, у него золотой ключ от врат Рая, а серебряный от Ада.

– А ты откуда все это знаешь? – лейтенант недоверчиво покосился на штурмфюрера-всезнайку.

Эх ты, большевик, – сказал фон Безен, – я учился в нормальной школе и нам вместо коммунистической теории преподавали историю и рассказывали о религии, а в декабре месяце двадцать пятого числа мы праздновали Рождество – день рождения Иисуса Христа.

Подойдя к воротам, они поздоровались со старичком.

– Докладывайте о своих хороших делах, – предложил старик.

– Я боролся с большевизмом, – доложил фон Безен.

– А я боролся с фашизмом, – торжественно сказал Метелкин.

– А разве между ними есть какая-то разница? – удивился апостол.

– А как же, – сказал лейтенант, – фашисты борются за счастье капиталистов, а мы боремся за счастье простого народа.

– Каких капиталистов? – сказал штурмфюрер. – Национал-социалистическая рабочая партия Германии не имеет никакого отношения к фашизму. Это все коммунистическая пропаганда. Фашизм есть только в Италии. А в Германии наши "наци" подняли с колен Германию, обеспечили работой рабочий класс и крестьянство и свято блюдет их гражданские права. Не то, что коммунисты в России, которые расстреливают миллионами своих людей, за то, что подобрали три колоска в поле или опоздали на пять минут на работу.

– Наша партия большевиков тоже подняла Россию с колен, – запальчиво стал говорить Метелкин. – Мы провели индустриализацию и коллективизацию. У нас все работают на победу, не считаясь ни с какими жертвами.

– Вот-вот, не считаясь ни с какими жертвами, – ухмыльнулся фон Безен. – Вы были в числе победителей в Великой войне и могли тоже поучаствовать в грабеже Германии. Но ваши большевики при поддержке нашего Генерального штаба совершили революцию в стране-победительнице и развернули гражданскую войну. Вы уже подсчитали, сколько людей вы загубили в гражданскую войну и в лагерях во время вашей индустриализации и коллективизации. Мы же вас расколошматили в 1941 году в пух и прах. Народ свой вы не жалеете. Ваши фюреры говорят, что русские бабы еще нарожают детей.

– Зато ваши гестаповцы носят черные повязки со свастикой, – выдвинул последний аргумент лейтенант.

Ну и пусть носят, – миролюбиво сказал штурмфюрер. – Это знак солнца, знак чистоты и стремления к свету. А ваши гестаповцы носят змею с мечом на рукаве, а комиссары носят пентаграмму. Ты знаешь, что она обозначает? Не знаешь, вам и не говорили об этом. Она олицетворяет власть правителя, которая распространяется на все четыре стороны света. Вы сразу поставили задачу завоевания всего мира и лозунг ваш "Голодранцы усих краин – гоп до кучи!" тоже является признаком завоевательных намерений.

– Это вы завоевали всю Европу, – не сдавался Метелкин.

– Мы не завоевывали Европу, – степенно сказал фон Безен. – Кто из европейских стран воевал с нами? Да никто. Австрия ликовала, когда мы пришли туда. В Чехословакии в нас выстрелил один пьяный майор. Венгрия нас поддержала. Словакия тоже. Бельгия, Голландия, Люксембург... Франция имитировала войну с нами, как же, самая крупная армия в Европе. С Польшей пришлось повозиться две недели. Но ваш Сталин помог нам, внезапно появившись за польской спиной. Да, с Англией мы воюем, но мы же ее не завоевали. А вот расскажи-ка уважаемому старцу, как вы завоевали весь Кавказ и Среднюю Азию с Прибалтикой.

– Мы ничего не завоевывали, – запальчиво сказал лейтенант. – Это все наши земли. Императоры российские завоевывали их не для того, чтобы отдавать их кому-то, и чтобы они мнили себя равными нам.

– Вот именно! – торжествующе сказал штурмфюрер. – Вы как были империей, так и остались империей. А у любой империи главной задачей является завоевание новых земель и порабощение других народов. Вы к тому же еще расисты, а в отношении евреев вы ведете себя как тысяча гитлеров.

– Неправда! – закричал Метелкин. – Мы любим евреев.

– Вы их любите? – гомерически захохотал фон Безен. – Вы уничтожаете дома главного еврея Иисуса и всеми силами стремитесь воспитать ненависть у своего народа к представителям еврейской нации, наводняя органы безопасности их представителями.

– Хватит, хватит, – замахал на них руками апостол Петр, – я совершенно не вижу разницы между вами. Когда придет время Высшего суда, вы будете сидеть рядом на одной скамейке. Поэтому, я открою вам дверь серебряным ключом.

– Вы отправляете нас в Ад? – воскликнули хором два офицера.

– А вы что, думали, что попадете в Рай с одинаковыми заслугами? – спросил апостол. – Нет уж, будьте самокритичны к себе и к своим фюрерам. Они тоже будут там, может начать подготовку к их торжественной встрече.

– А что там, в Аду? – спросили офицеры. – Там черти и кипящие котлы?

– Боже, какие же вы дремучие, – сказал апостол Петр, – у чертей других забот по горло. Им не до вас. В Аду главный принцип: все, что ты желал другим людям – испытай на себе.

– Как это так? – не поняли молодые люди.

– Очень просто, – сказал апостол, – коммунистам – фашистские концлагеря, фашистам – большевицкие концлагеря. И там, и там работа круглосуточно за палочки.

– За какие палочки? – чуть не плача стали выяснять кандидаты в Ад.

– За трудодни, – спокойно ответил апостол, – там у них, правда, расценки все время меняются. У них кусок хлеба стоит то пятнадцать палочек, то двадцать. Коммерсанты хреновы, большевики недоделанные.

Глава 25

– Не хочу!!! – громко закричали Метелкин и фон Безен, и проснулись.

– Чего ты не хочешь, Саечка? – Катерина держала голову Метелкина у себя на коленях и гладила по волосам.

– Ёсик, проснись, Ёсик, – говорила Мария, держа голову фон Безена на своих коленях, подозрительно глядя на Катерину:

– Слушай, подруга, а мы не перепутали наших мужиков?

– Не перепутали, – улыбнулась Катерина, – у моего за ухом родимое пятно.

– И у моего за ухом тоже родимое пятно, – неуверенно сказала Мария.

– Как разбираться будем? – спросила Катерина.

– Имя спросим и разберемся, – успокоила ее Мария.

– А вдруг они захотят пошутить и назовутся не тем именем? – парировала Катерина.

– Ничего не сделаешь, подруга, – вздохнула Мария, – все мужики сволочи. Потом как-нибудь разберемся.

– Долго мы спали? – спросил первым пришедший в себя Метелкин.

– Да уже трое суток прошло, как вы спите, – сказала Мария.

– А я все думаю, чего мне так жрать хочется, – сказал фон Безен, – а где Савандорж, чем он нас опохмелять будет?

– Друг твой с мадам в камни ушли, одеяла с собой взяли, еду, так и лежать в камнях в обнимку, соскучились, однако, – сказала Катерина.

– А ты не соскучилась? – спросил лейтенант.

– Соскучилась, соскучилась, – сказала девушка и пошла готовить пищу.

– А ты кушать хочешь? – спросил фон Безен лейтенанта Метелкина.

– Не особенно, – сказал лейтенант, – я, как и все русские, питаюсь Святым Духом и без пищи могу целый месяц прожить, меня только сверху нужно водичкой поливать, чтобы не засеребрился.

– Врешь ты все, – сказал штурмфюрер, – сейчас придет Савандорж и набьет в брюхо только что зарезанного кабана раскаленные докрасна камни-голыши с берега горной речки, а часа через полтора или два будет готова баранина в собственном соку, а сам сок из внутренностей и крови почитается за самое изысканное питье, из которого французские парфюмеры готовят такие духи, что раз нюхнешь и сразу заколдобишься.

– Ну, ты совсем как русский стал говорить, – засмеялся Метелкин.

– С кем поведешься, от того и наберешься, – сказал штурмфюрер. – А ты готов пройти испытание самосозерцанием?

– Это как? – спросил Метелкин.

– О, это очень просто, – сказал фон Безен, – садишься в поле лотоса и начинаешь выключать себя из жизни, оставляя бьющимся только сердце, как у того монаха, который сидит уже триста лет и проснется лет пятьдесят с гаком. Вот тогда и увидим, у кого и сколько серебря спрятано в организме.

– Давай, – сказал Метелкин и протянул штурмфюреру руку, – прямо с понедельника и начнем.

– Почему это с понедельника? – не понял русской идиомы фон Безен. – Прямо сейчас начнем. Садись, женщины наши будут судьями.

Лейтенант и штурмфюрер, подобрав полы халатов сели друг против друга на подушках и приняли позу лотоса, скрестив ноги калачиком.

Пришедшие через час женщины никак не могли дозваться до своих мужчин. Они не реагировали на звуки, а тела их медленно, но верно деревенели и остывали.

– Ой, да что это такое? – громко по-бабьи и по-русски заголосила Екатерина.

– Oh, mein Gott, – по-немецки заголосила Марья.

– Все понятно, – сказал вошедший Савандорж, – это у них поединок такой, по-вашему, дуэль называется. Кто кого пересидит и у кого первого серебро или золото на теле выступит.

– При чем здесь золото и серебро? – не поняли женщины.

– Однако, – ответствовал монах, – если на человеке золото выступает, то святой значит, его можно вместо иконы использовать.

– А если серебро? – спросили женщины.

– Если серебро, – задумчиво сказал Савандорж, – то не святые они, а наоборот – великие грешники.

– Надо их вынести на улицу, – сказала из-за спин мадам Лохонг.

– Они же там замерзнут, – запротестовали женщины.

– Ничего с ними не будет, – сказал значительно Савандорж, – они ничего не чувствуют и тела их ничего не чувствуют. Все железо в крови и остальные металлы собираются в броню, которая их защищает. А в доме они только вонять будут.

– Как вонять? – хором спросили женщины. – Тлеть что ли будут?

– Зачем тлеть, – ухмыльнулся монах. – Вонять будут. Организм свой они не контролируют, и все, что они ели и пили, выйдет наружу без их участия. Они же не далай-лама, чтобы за ними какашки подбирать и сворачивать их в драгоценные шарики, излечивающие от всех болезней.

– Обязательно тебе нужно нам аппетит портить, – поморщились женщины. – А сколько они так будут сидеть?

– Недолго, однако, – задумчиво сказал Савандорж, – лет пять или шесть...

– А как же их кормить? – всполошились женщины.

– Не надо их кормить, – сказал монах, – они будут питаться энергией из космоса и вольным ветром, который будет рассказывать им, что и где произошло и приносить с собой пыльцу невиданных здесь растений. По-вашему, это амброзия.

Кое-как погрузив сидящих офицеров на кошмы, все вчетвером вытащили их на улицу и посадили друг напротив друга.

– Дуракам закон не писан, – резюмировала Мария, и все пошли в дом принять вечернюю порцию пищи, чтобы ночью не снились голодные сны.

Глава 26

Утром над деревней услышали шум самолета. Все жители выскочили из домов посмотреть на диковинную в этих краях железную птицу.

Самолет перевернулся вверх колесами шасси и что-то выбросил из своего чрева. Через несколько секунд над выброшенной точкой раскрылся ослепительно белый парашют.

Приземлившимся на парашюте оказался профессор Фридрих Гутен Таг.

Он никак не думал, что придется прыгать с парашютом и поэтому дал команду летчику, во что бы то ни стало обеспечить его доставку в далекую тибетскую деревеньку, грозя ему неслыханными карами за неисполнение приказа...

Пилот двухместного истребителя, заслуженный летчик Германии и ветеран летчицкого труда, награжденный тремя знаками за налет по сто тысяч километров, приказ выполнил в точности, вывалив профессора из пассажирской кабины. После того, как профессора не стало, самолет полетел ровнее и быстрее.

– Профессор с возу, самолету легче, – подумал пилот и запел свою любимую песню, которую он пел всегда, когда выполнял важное задание, – а кабину я помою потом с мылом.

Звуки песни "Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек..." привлекли внимание жителей деревни, собравшихся около невиданного человека, от которого пахло так же, как от далай-ламы утром, но совершенно не удивили подошедших Екатерину и Марию.

– А, это вы, – вместо приветствия сказал профессор, – мне нужен душ и комната для отдыха.

Савандорж подхватил саквояж профессора, и все вместе пошли к хоромам мадам Лохонг.

Вместо душа профессору принесли медный таз с тепленькой водой и грязное полотенце, которым он и утирался, морщась от брезгливости, совершенно не понимая, что на такой высоте и в таких условиях выживают только тибетцы, а все микробы и прочие вирусы стараются всеми правдами и неправдами сбежать из этих мест. И даже сейчас сидевшие на профессоре микробы были шокированы пустынностью этих мест и прокляли свою долю и решение жить вместе с этим чистюлей, который даже днем ходил в белом халате.

Перед тем как помыться, профессор вышел на задний двор и увидел две застывшие фигуры, смотрящие друг на друга.

Плюнув себе под ноги, профессор вернулся в дом.

Через полчаса профессор в белом халате, белых армейских кальсонах с костяными пуговичками светло-желтого цвета вышел в холл, если так можно было назвать общее помещение с земляным полом, посредине которого был каменный очаг, на котором стоял котел с каким-то варевом, прикрытый деревянной дощатой крышкой и деревянной ручкой.

Профессор был серьезен и внешне напоминал раннего Рабиндраната Тагора или позднего Джавахарлала Неру, но воспоминание о том, с каким запахом приземлился профессор, вызвал у них непроизвольный смех.

– Чего ржете, лошади? – на чистом русском языке сказал профессор. – У отца непорядок, а они, понимаешь ли, веселятся. Сейчас холки обои надеру, будете знать. Породниться-то успели?

– С кем породниться? – не поняли присмиревшие девушки, удивленные таким к себе отношением и известием о том, что он говорит на русском языке.

– Между собой, с кем же еще, – сказал профессор.

– Как породниться? – все еще не понять девушки.

– Неужели не могли почувствовать родную кровь? – продолжал допытываться профессор.

– Профессор, – не выдержала Мария, – почему вы говорите загадками? Что мы должны почувствовать? И почему вы говорите по-русски?

– Я так и знал, что обе вы бесчувственные, хотя люди говорят, что родная кровь чувствуется всеми, – сказал профессор и присел на подушку неподалеку от очага. – Ужинать скоро будем?

Никто профессору не ответил, потому что Савандорж, что-то делал возле домика, а мадам Лохонг побежала в лавку за бутылкой водки, потому что европейские гости без водки будут злыми и чего доброго съездят кулаком по сопатке, до чего же они охочи распускать свои руки. Да и не только руки.

Девушки тоже о чем-то переговаривались, а профессор достал из кармана халата пачку папирос "Беломорканал", достал папиросу, помял табак, покручивая его между пальцами, постучал мундштуком по уголку руки между большим и указательным пальцем, свернул его гармошкой, достал спички и с удовольствием прикурил, прищурив левый глаз от сизого дыма. Ни дать, ни взять, мужик вышел из дома покурить и присел на завалинку с папиросой.

– Так вы говорите, что мы родственники? – спросила Катерина.

– Родственники, – подтвердил профессор.

– А кто и с кем? – спросила Мария.

А вот догадайтесь с трех раз, – усмехнулся профессор Гутен Таг.

– Мы что, родственники с вами? – предположила Екатерина.

– Тепло, – сказал профессор.

– Неужели вы мой отец? – ахнула Мария.

– Теплее, – сказал профессор, выпустив струю сизого в потолок, ближе к дыре, через которую выходил из очага.

– И мы сестры? – спросила Катерина.

– Еще теплее, – сказал профессор, – вы и сами это могли установить, если бы одновременно подошли к одному зеркалу, да и вообще чувство крови должно проснуться.

– А почему все теплее и теплее, – спросила Мария, – разве мы не все угадали?

– Не все, – сказал профессор, – а чего же вы не упомянули истуканов, которые сидят на заднем дворе?

– А при чем они здесь? – сказала Катерина. – Это мы, оказывается, семья, а они сами по себе.

– Эх вы, – сказал профессор, – они тоже мои сыновья.

– Этого не может быть, – хором сказали женщины, – мы и вам-то верим с долей сомнения. А почему у нас у всех разные фамилии?

Глава 27

– Ээх, – вздохнул профессор, – не было бы революции в России, то жили бы мы одной семьей, были бы все русскими и, я в этом уверен, наша семья имела бы мировую знаменитость за свои научные открытия. Но большевикам ничего не нужно. Главное для них – верь в марксизм и будь предан вождю. Психология каменного века и общества, живущего в одной пещере. Когда вождь сам делит добычу по своим предпочтениям. Лучшие куски преданным, остальное тем, кто хочет смотреть в небо, ищет новые пещеры, мастерит оружие и вообще всем остальным творческим людям.