Текст книги "Сборник стихотворений (СИ)"

Автор книги: Олег Филипенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

я для тебя подобен голытьбе,

хватающей за юбку иль за ногу

прохожих, чтобы кто-то и на них

пролил щедрот, как говорится, или

послал их к чёрту. Я же за двоих

тружусь, чтобы сказала ты: мой Фили-

пенко гений. А затем

расхохоталась...) Да. Итак, сей скромный,

хотя и добавляющий проблем

и мне и прочим, дар, довольно томный

вначале, а в конце призренный музой,

ПОЭТ ВО МНЕ НЕ НАЗОВЕТ ОБУЗОЙ.

6

ПОЭТ ВО МНЕ НЕ НАЗОВЕТ ОБУЗОЙ

ночные бденья, нищету и страх

пред жизнию, лишь потому, что с музой

накоротке он. Им на небесах

маячит что-то. Мне же, к сожаленью,

понятно, что попал я в запендю

с своим искусством. И потом я с ленью

чрезмерно дружен. Ибо – не трындю, -

мне ежедневно лень вставать, родная.

Как и тебе. Но между нами есть

существенная разница. И, зная

ее, мне трудно перенесть

порок свой без любви к обряду тризны

И К ЯЗЫКУ БОЛЬШОЙ МОЕЙ ОТЧИЗНЫ.

7

И К ЯЗЫКУ БОЛЬШОЙ МОЕЙ ОТЧИЗНЫ

( поскольку я другого до сих пор

знать не сподобился) я обращаюсь, линзы

одев на нос, не только когда с гор

слетает тихо муза в мою келью,

а всякий раз, когда я одинок.

Поэтому к поэзии как к зелью

приучен я судьбою и не мог

бы жить иначе. Слышишь? Впрочем,

не смейся надо мной, не прекословь

мне также, я прошу, иначе очень

мне тяжело, и верь, что в нерабочем

я состоянии хужей и, между прочим, -

ВСЁ ЭТО ТОЛЬКО К ИСТИНЕ ЛЮБОВЬ.

8

ВСЁ ЭТО ТОЛЬКО К ИСТИНЕ ЛЮБОВЬ -

мои стихи, пристрастье неземное,

тоска по знанью, по порядку, новь

приоткрывающие, где благое

перемешалось с злым и где концов

не нахожу все чаще, и все дальше

уносит жизнь от вестников, гонцов

начальной юности и где порою фальши

своей уже не чувствую, но всё

пытаюсь ухватиться за опору,

что в слове нахожу, и дальше в гору

толкаю мысль, а дух стремится в дол.

Но се дано, коль приглядеться извне, -

ЧТОБЫ НЕ ДУМАТЬ В ПРАЗНОСТИ О ЖИЗНИ.

9

ЧТОБЫ НЕ ДУМАТЬ В ПРАЗДНОСТИ О ЖИЗНИ,

беру я ручку и сажусь на стул;

открыв тетрадь, ищу опоры извне

я для строки начальной. Вот подул,

к примеру, ветер. Я пишу, что ветер

подул. А дальше как мне Бог

положит на душу. Иль, скажем, на примете

есть тема. Здесь уж легче. Здесь уж слог

даётся легче. Впрочем, я бы мог

и опровергнуть это утвержденье,

но неохота и, прижав висок

к ладони и почесывая бровь,

я думаю, что нет сильней стремленья

КАК ТОЛЬКО ОБРЕСТИ ДАР РЕЧИ ВНОВЬ.

10

КАК ТОЛЬКО ОБРЕСТИ ДАР РЕЧИ ВНОВЬ

мне удаётся, днём ли, на рассвете

произошло сие событье, кровь

моя струиться начинает с этих

мгновений несколько живей, и я,

приободрён и окрылён, упорно

стремлюся цепкой мыслью в те края,

где вижу приблизительно, топорно

пока что, тот предел, который мне

достичь возможно. И когда я всё же

его достигну, – становлюсь моложе

иль нет – об этом не сейчас, – то не-

ожиданно дивлюсь тому, что сзади,

НЕ ПОМЫШЛЯЯ ОБ ИНОЙ НАГРАДЕ.

11

НЕ ПОМЫШЛЯЯ ОБ ИНОЙ НАГРАДЕ,

как только каждый миг и каждый час,

когда ты не со мной, писать и ладить

строку к строке и рифму к рифме, раз

и навсегда презревши вялость прозы,

вот всё, чего хочу, пока со мной

твоя любовь. А дальше, как угрозы

остаться одному, достигнут той,

той степени, когда мне станет страшно,

то, может быть, и брошу я писать

и буду биться, чтобы не упасть,

с судьбою снова в схватке рукопашной

и нарисую на тетрадке фиг,

КУДА ВНОШУ ВСЁ ТО, ЧТО Я ПОСТИГ.

12

КУДА ВНОШУ ВСЁ ТО, ЧТО Я ПОСТИГ,

туда заглядывать хотелось бы мне реже.

Не дело, если надо мной довлеет миг

прошедшего, который, хоть и свежей

был новостью когда-то и пускай

был откровеньем, но теперь обузой

становится в виду того, что в рай

не въехать в бричке прошлого и с музой

пора нам представленья освежить

об истине и рекогносцировку

произвести. Такую тренировку

я и проделал кстати, как дать пить,

склонивши над столом густые пряди

И НАД ЛИСТКАМИ ЧИСТЫМИ ТЕТРАДИ.

13

И НАД ЛИСТКАМИ ЧИСТЫМИ ТЕТРАДИ

склонивши голову, я о тебе

забыть не в силах. Кажется, что сзади

стоишь ты и тогда в глухой борьбе,

короткой, но чувствительной, я всё же

вдруг оборачиваюсь и гляжу

по сторонам, потом на своё ложе

кидаю взгляд и вижу, как лежу

с тобою рядом. Далее – не к месту

описывать... Итак, преодолев

соблазн, я вновь к листкам, как лев,

кидаюсь, или как иной инвестор

к проекту новому. А через долгий миг, -

НОЧНЫЕ БДЕНЬЯ НАД ЛИСТКАМИ КНИГ.

14

НОЧНЫЕ БДЕНЬЯ НАД ЛИСТКАМИ КНИГ

И НАД ЛИСТКАМИ ЧИСТЫМИ ТЕТРАДИ,

КУДА ВНОШУ ВСЁ ТО, ЧТО Я ПОСТИГ,

НЕ ПОМЫШЛЯЯ ОБ ИНОЙ НАГРАДЕ,

КАК ТОЛЬКО ОБРЕСТИ ДАР РЕЧИ ВНОВЬ,

ЧТОБЫ НЕ ДУМАТЬ В ПРАЗДНОСТИ О ЖИЗНИ,-

ВСЁ ЭТО ТОЛЬКО К ИСТИНЕ ЛЮБОВЬ

И К ЯЗЫКУ БОЛЬШОЙ МОЕЙ ОТЧИЗНЫ.

ПОЭТ ВО МНЕ НЕ НАЗОВЕТ ОБУЗОЙ

СЕЙ СКРОМНЫЙ ДАР, ЧТО ПОДНОШУ ТЕБЕ,

ЧТО ДАЛ МНЕ БОГ И ОБОЗНАЧИЛ МУЗОЙ, -

СПАСИБО ГОВОРЮ ЗА ТО СУДЬБЕ.

ГОТОВ ИСПРАВНО СЛУШАТЬСЯ ПОЭТА:

Я ВЗЯЛСЯ НАПИСАТЬ ВЕНОК СОНЕТОВ.

1994/1995 г. г.

НАБРОСОК ВОЗЛЮБЛЕННОЙ

Блестящие глаза зверька

и припухшие веки

как у существа духовного.

Такова ты сейчас,

моя киска.

1995 г.

***

Китайских поэтесс читаю

и думаю о том, о сём,

и к мелочам свой взгляд склоняю,

и вижу вазу за плечом.

Как хорошо через искусство

чуть-чуть очиститься душой,

хоть это, может, и не густо,

но и талант мой небольшой.

Письмо, парча, вино и тени,

жемчужина и лютни звук,

лучи луны в углу постели,

китайский медленный досуг.

Всё из забвенья выплывает

в воображении моём,

и может быть, я был, кто знает,

с Ли Е когда-нибудь знаком.

1995 г.

ЛАО-ЦЗЫ

Лао-Цзы на буйволе подъехал

к западной границе Поднебесной.

Наконец-то он один! Лишь эхом

плач одной служанки неизвестной.

Книги, свитки, тушечница, перья,

чжоуских царей библиотеки,

как гласят даосские поверья,

были им оставлены навеки.

Что есть в Поднебесной, что могло бы

удержать мудрейшего от шага

в никуда? Ах, ничего. И злобы

нет на мир, а только лишь отвага.

Детская отвага. Мудрый старец

пыль с лица стирает краем шёлка

и глядит с улыбкой, как китаец

от него добиться хочет толка.

Стражник пристаёт: 'Почтенный старец,

не оставишь ли хотя бы книжку

мудрых изречений, чтобы палец

тыкать мог в неё, уча сынишку?'

'В мир рождён Кун-Цзы для вашей нужды, -

Лао-Цзы сказал с улыбкой грустной, -

он Пути и Силе будет чуждый,

он вам даст законы. Впрочем, устно.

Впрочем, вот', – и Лао-Цзы дал свиток

стражнику, уж сидя за отметкой

пограничной, слабый от попыток

мух назойливых рассеять веткой.

Сгорбив плечи и втянувши шею

он покинул родину навеки.

День кончался. 'Быстро как темнеет', -

молвил стражник, потирая веки...

1995 г., 2007 г.

АНГЕЛ

В дверях подъезда Ангел нежный

столкнулся с Демоном, что шёл

нетвёрдым шагом, хмур и зол,

в свой дом, с Эдемом, кстати, смежный.

Столкнулись, наконец, их взгляды...

Теперь позволь, читатель, мне

их развести и Сатане

дать произнесть кусок тирады.

'Прости, он рёк, – я пьян немного,

тебя я, кажется, смутил...

А, впрочем, всё равно... Я Бога

об этой встрече не просил!'

1995 г. примерно

КРЫМ

Борису Румшицкому

Там воздух по-другому выкроен

и сотворяются там люди

немного угловатей, с икрами

коричневыми уж в июне.

Там лёд шкварчит зимой разжиженный

под шинами автомобиля,

и наземь тёплый снег одышливый

ложится плавно, без усилья.

Там все влюбляются пронзительней,

но страсти там не возвышают,

а только любят уморительно

и словно дети не прощают.

И всё-таки там понимание

найдёте фамильярно-нежное

в каком-нибудь белесом Каине,

считающим всех прочих пешками.

Московский говор там до колика

смешит младых аборигенов,

и пишется легко буколика,

и тучки как морская пена.

Я вырос там под небом праздничным

и, что ни день, то вспоминаю

то взгляд какой-нибудь загадочный,

то друга из Бахчисарая...

1995 г.

ТУЧКИ

Тучки небесные, вечные странники...

Михаил Лермонтов

Я вам завидую, тучки небесные,

вы так свободны и вас не страшит

ваша свобода, ведь вы бестелесные,

и малодушие вам не грозит.

Выше страстей человеческих радостно

утро встречать и душою внимать

мысли обширной в пространстве безградусном,

что поневоле поверишь опять,

что этот мир не напрасно заверчен. И

вам это ясно, а я же вокруг

вижу творения рук человеческих

и понимаю – здесь Бог – пустой звук.

1995 г.

АНАСТАСИЯ ХАРИТОНОВА

Глаза закрыты, вся в себе,

увы, никто не понимает

её молчания, и где

она покорность обретает.

Вот так вот, уходя в ничто,

мы сохраняемся для жизни

и тешимся порой мечтой

о понимании в отчизне.

Всё так и будет, нужно лишь

смиреньем искупить пред Богом

высокомерие и тишь,

нам говорящую о многом...

октябрь 1995 г.

ИЗ ЦИКЛА «ОЛЕГ ВАСИЛИЧ ФИЛИПЕНКО»

***

Олег Василич Филипенко -

любитель женщин и цветов, -

идет по улице – ты глянь-ка, -

без галстука и без штанов.

Он улыбается всем дамам,

флиртует, словно джентельмен,

и не боится, значит, срама,

совсем как заграничный мэн.

На нем моднячая рубашка

свисает чуть не до колен,

помята снизу вся, бедняжка, -

штанов неизгладимый плен.

Олег Василич Филипенко

не имет срама. Почему ж?

Милиция, братва и "стенка"

ужели не холодный душ?

Нет, он не видит и не слышит

угроз от жизни. Ну ваще!

Он улыбается и дышит

как сэр при шпаге и плаще.

Проходят господа и дамы

и пальцем крутят у виска,

а он от мелодичной гаммы

не отвлекается пока.

Он напевает и воркует,

и восклицает: "Все пройдет!

И та, что не меня целует,

мои стихи хотя б прочтет.

Паситесь, мирные народы.

Я ваш поэт. Мне хорошо.

И потому как вы уроды -

я счастья в жизни не нашел.

И все-таки я посылаю

вам свой привет, свое ура.

Я дефилирую, гуляю,

весна – чудесная пора!"

31 июля 1996 г.

***

Олег Василич Филипенко -

великий русский был поэт.

Он становился на стремянку

и сочинял свой дивный бред.

Его кормили с ложки дети,

а он рычал на них как лев,

и как-то за поступки эти

он претерпел Господний гнев.

Отобрана была стремянка.

Он плакал, бился над собой,

работал над японской танка

и спать ложился чуть живой.

А Боженька глядел сквозь тучи,

стремянку пряча под себя,

и говорил: "Уже ты круче

напишешь вряд ли. Бя-бя-бя!"

Олег Василич покорился

такой убийственной судьбе,

и, знаете, он не напился,

а вышел рыцарем в борьбе.

На все глядеть стал с снисхожденьем,

благословлять всех и прощать,

и занялся церковным пеньем,

чтоб взор к Стремянке обращать.

31 июля 1996 г.

***

Олег Василич Филипенко

был скромен до нельзя в быту.

Он занимал одну времянку,

а мясо отдавал коту.

Он спал на сломанном диване,

не замечая неудобств,

и в облупившейся ва... ванне

растягивался во весь рост.

Олег Василич был послушен

судьбе и зря не унывал.

К гостям и барышням радушен,

он лишь с клопами воевал.

А если видел новых русских

в их неприглядной красоте,

он семечки пред ними лускал, -

короче, был на высоте.

Олег Василич в «Мерседесе»

сидел так просто, так легко,

как будто вырос он в Одессе

и с детства с роскошью знаком.

На самом деле пофигистом

он просто был и потому

и с президентом, и с артистом

легко беседовать ему.

Хоть он рефлексии нечуждый,

но ум его, как инструмент,

не обнаруживал без нужды

свое присутствие в момент.

Из чашки пил вино и кофе

наш неудачник и поэт.

Он в ресторане в Дюссельдорфе

предпочитал всему омлет.

Короче, был во всем великим

Олег Василич, хоть друзья

его клянут, зовя двуликим,

но нам судить его нельзя!

7 августа 1996 г.

***

Олег Василич Филипенко

великий русский был поэт.

Им создавалася нетленка,

и он носил в груди секрет.

Бывало, с кем-то в разговоре

замолкнет вдруг и погрузит

вовнутрь взгляд, а после в горе

вздохнет так тяжко, паразит.

Иль кажется ну вот, ну вота,

он стал как все, такой же хер

как ты да я, ан, глядь, зевоту

скрывает подлый лицемер.

Ему базар неинтересен

с тобою, друг, дичится нас.

Он не поет российских песен,

а лишь смеется, пидарас.

Он новый гимн писать не хочет

для переменчивой страны,

и потому шестерка строчит

нам эти тексты без вины.

Да полно, есть ли в самом деле

в его душе секрет? Боюсь,

что он валяться на постели

способен только, подлый гусь.

Давайте развенчаем, люди,

пока не поздно подлеца,

тряхнем разок его за груди

и в школу вызовем отца.

Пускай посмотрит на созданье

свое, а то немудрено,

что люди терпят наказанье

за то, что все кругом говно.

Олег Василич Филипенко

ничтожный, мелкий человек.

Нам это ясно. Евтушенко -

вот кто велик, могуч навек!

1 августа 1996 г.

***

Олег Василич Филипенко

носил в душе избыток чувств

когда был помоложе. Стрелку

он забивал в саду искусств.

Там он встречался с музой, с горним

сознанием, и навсегда

запомнил тот чудесный вторник

шедевр он написал когда.

И долго, долго он носился

с своим шедевром по местам,

где критик рыкает, дивился

их непотребным головам.

Ушей ослиных, просто задниц

вместо голов он столько зрел,

что очутился среди пьяниц,

чтоб не смотреть на беспредел.

Олег Василич Филипенко

еще велик и потому,

что вновь подняться смог, хоть Генка,

браток, и залетел в тюрьму.

Сухим из вод он снова вышел,

за это я его люблю,

хоть стал он поспокойней, тише,

и не кричит уж: "Застрелю!"

Теперь на все глядит он просто,

быт наш простой зауважал,

и стал для творческого роста

он наблюдать природу стал.

Такой вот милый и хороший,

простой и умный человек

живет средь нас и любит кошек,

артистов, пьяниц и калек.

4 августа 1996 г

ИЗ КНИГИ СЕДЬМОЙ. 'РОВНАЯ ДОРОГА ЖИЗНИ'

ЗИМНЕЕ УТРО

Так хорошо, так хорошо

порою утром ранним.

На западе расползся шов

на чёрной ночи ткани.

И фиолетов тот разрыв,

расходится светлея.

И был бы фотообъектив -

запечатлел бы, где я.

Морозен воздух, люд спешит

так бойко на работу,

и всяк вокруг себя глядит,

и понимает что-то.

Я думаю, жизнь хороша,

и мне совсем нескучно

вокруг себя глядеть, дыша

со всеми – так сподручней.

27 января 1997 г.

ИЗ ЦИКЛА 'ДЕТСТВО. В ДЕРЕВНЕ'

I. МЕЖВОДНОЕ

1

Горячий шар встаёт над полем,

шуршат кузнечики в траве,

жужжит пчела и в голове

так ясно, так свежо, так волен

я в этот миг, так полон вер!..

2

Вон на посадку «кукурузник»

заходит с моря. Красота.

Хочу быть лётчиком – мечта

ещё манит меня и, узник

своей мечты, я жду когда

3

я вырасту и стану дядей.

Ну, а пока босой ступнёй

сшибаю камень, так что – ой,

ударился, но в небо глядя,

ступню я тру одной рукой.

4

Иду наезженной дорогой,

пыль между пальцев ног тепла

и нежит кожу. Весела

морская даль, что понемногу

мне открывается. Скала

5

у маяка блестит прохладно.

Но я всё дальше, всё иду

и думаю: вот упаду

случайно со скалы... Но ладно.

Гоню опасную мечту.

6

В другое время, в другом месте,

в кровати ночью размышлять

о страхах буду я, пугать

себя мечтами, хоть ты тресни

навязчивыми, и страдать.

7

А нынче радостью беспечной

наполнена душа. Летит

так близко чайка, вдруг кричит.

Я вздрагиваю. Но, конечно,

всё это только веселит.

8

Мне со скалы прекрасно видно

морское дно среди камней.

Чуть дальше, в море, ряд теней -

медузы плавают. Обидно,

сегодня много их, ей-ей.

9

Ну, вот уже и ПУЗИТАНЧИК

( названье странное, скажу,

у места этого, божусь,-

не расшифрую...) Вот воланчик

летает. Отдохну здесь. Фух.

10

Две девочки, видать близняшки,

играют в бадминтон. Увы,

не повернут и головы

в мою-то сторону. Какашки

я замечаю средь травы.

11

Стесняюсь и скорей спускаюсь

я к морю самому, где мать

девчонок с книгой загорать

на спину улеглась и, каюсь,

я стал за нею наблюдать.

12

Подсматривать, чтобы дыханье

перехватило – это кайф.

Но всё-таки, чуть подустав,

устроил я себе купанье,

и бухту пересёк я вплавь.

13

Дрожа всем телом, на горячий

улёгся камень. Моря плеск

так равномерен. Капель блеск

я сквозь ресницы видеть начал,

сожмурив веки. Сухой треск

14

доносится всё ближе – это

брат на мопеде едет. Он

везёт две удочки, бидон

с черешнею. Как это лето

так длится долго? Словно сон...

12 июля 1997 г.

II

Звёздная, чёрная, тёплая ночь.

Слышатся возгласы с моря.

Мама ушла на концерт в Дом культуры,

как бы чего не случилось.

Где-то в крапиве стрекочут сверчки,

блеет овца за оградой,

ВИА какой-то сегодня поёт

в клубе. И все из Москвы аж.

Странно, из сАмой Москвы, а сюда

путь их привёл, значит знают,

что есть совхоз такой в нашей стране,

маленький, а им известный.

Да, чудеса... Но когда ж наконец

мама вернётся с концерта.

Бабушка спит уж, и дед вон храпит,

мне б их спокойствие духа.

Тёплая ночь, очень тёплая ночь,

если в трусах по деревне

я пробегуся трусцой, – ничего,

тёмная ночь, не заметят.

Маме навстречу я выйду, авось

встречу ее по дороге.

Ног не порезать бы в сей темноте,

бьют ведь бутылки мерзавцы.

Что же, вон люди с концерта идут,

всё, побегу я обратно,

мама сейчас возвратится, ура,

прям облегченье такое.

Небо какое! Всё в звёздах. Вот мир

странно устроен, однако.

Что наши горести, беды, когда

всё так ничтожно в сравненье

с космосом? Да. Вот упала звезда.

Жаль, не успел загадать я

это желание, чтобы скорей

мама с концерта вернулась...

1997 г.

V.

Памяти моей бабки

Летним утром я встану и выйду опять променад

совершить перед завтраком, на заржавелой железке

подтянусь десять раз, окунусь в море, рад,

что так правильно жизнь я веду, и смущённо, по-детски,

засмотрюсь на красавицу справа, что роет в песке

ямку с младшей сестрёнкой и буду затем растираться

полотенцем махровым иль вафельным, на волоске

видеть каплю воды, что блестит, а затем возвращаться

стану в дом по дороге, покрытой асфальтом, в жару

мягким, очень горячим для ступней ребенка,

и насвистывать что-нибудь, видя, как брат по двору

уже шастает, ищет меня, и тогда ему звонко

закричу: "Эй, Сергей!" и почти что бегом

устремлюсь я к нему, угадав, что мой брат на мопеде

в это утро, а значит куда-то сейчас мы вдвоём

прокатиться поедем и в лёгкой, весёлой беседе

проведём мы полдня, почти вечность, а после обед,

и любимая бабушка будет борщом и глазуньей

с вермишелью кормить и кричать мне сердито вослед:

"Полежал бы в тенёчке с часок", но меня уже сдуло

со двора, словно ветром, – я к брату помчался гулять,

где забравшись в чужой огород за арбузами, страхом

и геройством своим наслаждаемся с братом опять

как вчера, но уж с меньшим нахальством, размахом,

и залезши в курятник, арбуз об коленку разбив,

с учащённым до нервной икоты биением сердца,

будем есть эту мякоть, лицо и живот извозив

в этой мякоти, пчёл отгоняя, локтем и коленцем

упираясь в куриный помёт и солому, а после бежать

под колонкою мыться, а вечером снова на море

мы отправимся с братом, где будем друг в друга кидать

мокрой тиной, песком, и, не ведая, в общем-то, горя,

поздно вечером я, заглядевшись на звёздную пыль,

загрущу вдруг о жизни, такой быстротечной и бренной,

но усну наконец, и степной безмятежный ковыль

будет тихо шуршать у кровати моей довоенной...

20 июля 1997

***

Снег идёт. Я еду в автобусе.

Возвращаюсь из деревни домой.

На сердце беспричинная радость.

Восторг жизни переполняет меня.

Это от того, что идёт снег,

и всё вокруг стало сказочным:

дома, деревья, дорога, небо.

Приеду домой, поужинаю

и тотчас пойду на санках кататься.

А в городе стихийное бедствие:

машины буксуют на дорогах,

люди утопают в снегу по-колено,

такого в Крыму давно не было.

И кажется, что весь ход вещей

отменён таким чрезвычайным происшествием,

и мир стал другим, лучше,

и впереди видится только счастье.

1997 г.

***

Тикает будильник. За стеной соседа

телевизор громко что-то там орёт.

Радио на кухне: о Чечне беседа.

Как они задрали. Глупый наш народ.

Пыль на шифоньере. Пыль на куче книжек.

За окном сигналы ментовских машин.

Замирает сердце. Холодеет ниже.

Окружён вещами, я сижу один.

Сколько же предметов. Если приглядеться,

много беспорядка нахожу вокруг.

Впрочем, и немного. Всё должно стереться

в памяти об этой комнате, мой друг.

Ты уже проехал всё, что сердцу мило,

и во что впивался молодой твой взгляд.

Вспоминать о прошлом тяжело, уныло,

в настоящем тихо и покойно. Рад.

Позабудь о многом, позабудь, дружище,

может, ещё будет что-то впереди.

Ведь, бывает, сердце шарит ещё, ищет

тот источник тайный непочатый. Жди.

И сентиментальность пробивает, кореш.

Смотришь фильм советский, прослезившись вдруг.

Вдруг о деде вспомнишь. И о бабке вспомнишь.

Смотришь их глазами сказочку ту, друг.

За окном луч солнца глянул из-за тучи.

Осветил напротив жёлто-серый дом.

Всё еще случится, будет ещё лучше,

если всё же будет то, зачем живем...

26 января 1997 г.

***

Как всё-таки уносит жизнь

от идеала, словно лодку

уносит в море, – оглядись -

земли ты не увидишь сотку

вокруг себя, – ни маяка,

ни прочего ориентира,

вокруг пустынно, ты да лира,

и мудрость чья-то высока.

Не доверяешь никому

и полагаешься на опыт

житейский свой, который му-

чительно сознанье копит.

И выдаёшь такую речь:

пурга всё это: книги, лица

отечества, которых сечь

давно пора по ягодицам.

Я источился, и моё

сознание, нет, не выносит,

когда встречаю я враньё,

и мщения душонка просит.

Но озираешься вокруг

и опираешься сердечно

на тех, кто ближе, кто твой друг,

и думаешь: всё быстротечно...

30 июня 1997 г.

УЗНИК

Лежу покойно на диване.

Смотрю в открытое окно,

где в выси, яркой и бескрайней,

чернея, движется пятно.

Не знаю, есть ли над Москвою

орлы летающие, – пусть

то был орёл, хоть я, не скрою,

в том уверять вас побоюсь.

Он так легко парил и плавно,

он так поднялся высоко,

что я подумал: как бы славно

к нему пристроиться рядком.

Из этой маленькой квартиры,

из этих душных, мрачных сфер,

где электрическую лиру

мятежный бы не снёс Бодлер.

А мы, привыкшие к уродству

в доступных формах, свой комфорт

не променяем на сиротство

и страшный Дюрера офорт.

Зачем?.. Живём себе в зашоре:

работа, траханье, еда...

Мы не орлы – какое горе!

Мы не летаем – вот беда!..

16 июня 1998 г.

***

Мне стукнуло сегодня тридцать три.

Забавно. Утром было солнце.

Я встал и думал: посмотри

в своё немытое оконце.

Весёлый день и жизнь проста.

Чудесно это совпаденье.

Коль не поможет красота,

поможет, может быть, везенье.

Такой обычный день пришёл,

что праздника не ощущаешь,

насколько это хорошо,

пока, быть может, сам не знаешь.

Пускай идёт всё как идёт,

дни, числа, даты – все неважно.

А то, что важно – узнаёт

со временем, пожалуй, каждый.

3 февраля 1998 г.

ФАНТАЗИЯ НА ТЕМУ 'МАСТЕРА И МАРГАРИТЫ'

3. МАСТЕР И ДЕНЬГИ

Он заработал тыщу долларов.

Ну что ж, положено начало.

Как в злополучной шутке Воланда -

их оказалось тут же мало.

Ну, это после, а пока же он,

держа в руке бумажки эти,

устало, я б сказал в адажио,

качается на табурете.

Он так стремился в напряжении

их заработать в этот месяц,

он был нацелен и в движении,

а вот сейчас сидит чуть свесясь.

И пустота в душе растущая

его невольно угнетает,

но мастер думает о будущем

и Маргариту вспоминает.

Она теперь уже доступнее.

Что гений перед златом, дети?

С деньгами проще и удобнее

расставить перед милой сети.

И всё-таки кольцо с брильянтами

он подарить ей не сумеет,

а могут ли служить гарантами

лишь эфемерные затеи?..

Как измельчал ты, мастер, думаю

я, посторонний, в общем, хлопец;

как маловерием изломана

твоя душа, что аж коробит.

Иль времена пришли последние,

и будущее нам не светит?

Так хочется сходить к обедне и

спросить у Бога: кто ответит?

Короче, мастера заклинило

на деньгах и своем достоинстве.

Ну что же думает любимая?

Что думают в небесном воинстве?

Все ждут: чем дело-то закончится?..

А я скажу немножко выспренне,

что бизнес – взрослая песочница,

чтобы забыть, как жизнь бессмысленна...

14 апреля 1998 г.

4. МАРГАРИТА

Она красива и бледна,

ее движенья так пластичны,

пред низким строго холодна,

брезглива перед неприличным.

И всё ж душа ее живёт

в согласье с чувством и любовью:

она роль женщины берёт,

чтоб насладиться этой ролью.

И он, в упор глядящий на

неё, ласкает её взглядом:

ладони, губы, грудь, спина

питают сердце сладким ядом.

Её он хочет... Он влюблён.

'Когда увидимся и где мы?'

Прошедшим он опустошён,

но есть заглавье новой темы.

За униженья, за облом,

за дни отчаянья и страха,

он этой женщиной влеком

как верой – помыслы монаха.

Есть в ней порода, есть завет

духовного перед телесным,

и всё-таки манящий свет

не назовёшь одним небесным.

О да, душа её живёт

в согласье с чувством и любовью:

она роль женщины берёт,

чтоб насладиться этой ролью...

31 октября 1998 г.

***

Мне не сгорать в костре любви,

а глухо, мертвенно томиться.

Её зови, иль не зови,

она вам может лишь присниться.

И всколыхнёт ваш бедный ум,

и смоет грязь потоком тёплым

с души, которой я, угрюм,

не чувствовал, ведь был животным.

Но тем печальнее для вас

проснуться посреди квадрата

в ночной или рассветный час

с пустой тоской, без адресата...

12 сентября 1998 г.

***

Я всё-таки тебя люблю,

хоть ты со мной жестока.

Я не звоню тебе, терплю,

хоть сердцу одиноко.

Пусть в ссоре мы, но отойдёт

вчерашняя обида,

и вот уж сердце снова ждёт,

не подавая вида.

И сам уж верю, что прошла

любовь, но почему-то

ты позвонишь, и сердце зла

не вспомнит на минуту.

И радость душу озарит,

но вновь, сжимая зубы,

я говорю себе: "П...ит,

она меня не любит".

Но чувствую, что на крючке

опять я оказался,

решимость вновь на волоске,

глядишь, и я уж сдался.

И снова факсы шлю тебе,

и жду нетерпеливо

что скажешь ты... Опять в борьбе

с собой, с тобой, спесивой...

Но вот звонишь ты, чтобы вновь

не вымолвив ни слова,

разжечь в душе моей любовь

и заковать в оковы.

И проклинаю и люблю

тебя за стиль твой редкий...

"Когда-нибудь её убью!" -

кричу как в оперетке...

февраль 2000 г.

КАРТИНА

К.О.

Неоклассическая донна

сидит с Младенцем на руках.

Чуть слева – мощная колонна,

летает голубь в облаках.

На первый взгляд художник слабый

и даже где-то пошловат,

но ты вглядись в картину, дабы

увидеть донны томный взгляд.

Она задумчиво печальна

и смотрит в сторону чуть-чуть,

она как будто инфернальна,

но так реалистична грудь.

Раздвоенность её сознанья

в противоборстве двух основ:

есть материнство, есть желанье

цепь разорвать земных оков...

8 мая 1998 г.

***

Я не прожил, я протомился

Половину жизни земной.

Николай Гумилев

О чём томишься ты, поэт?

О чём ты думаешь украдкой

когда глядишь на этот шаткий

и иссечённый мелко свет?

И стоя где-нибудь в метро,

стеснённый мрачною толпою,

ты с вежливой, но неживою

улыбкой дёргаешь бедром.

Ты думаешь: ' А как любовь?

Ужель бессмысленно томиться

я обречён, и эта птица

не снизойдёт мне в душу вновь?

Не может быть...' А дальше ум

насущным полнится: курс марки

и доллара, контракты, банки...

И вновь ты собран и угрюм.

И всё-таки томишься ты

лишь об одном и без чего-то...

Нет, не ведёт тебя работа

туда, куда влекут мечты...

21 декабря 1998 г.

***

Ровная дорога жизни.

Глазу зацепиться не за что.

Прошлое исчезло в линзе

с обратной перспективой. Мелочным

кажется всё то, что сделал.

Думаю, что деградирую.

Не то, чтобы старею телом,

но юность свою пародирую.

Знал бы я тогда-то, дерзкий,

что душа пойдет порожняя

по миру на каком-то отрезке,

был в речах бы осторожнее.

Понял я китайцев древних -

вежливость – верх добродетели.

Уходи от мыслей скверных,

ведь на небе твои свидетели.

9 апреля 1999 г.

НА 200-ЛЕТИЕ А. С. ПУШКИНА

Поэт, пророк, певец любви,

ты, как природа, неподкупен,

ты, словно воздух, всем доступен

и также растворён в крови.

Тобой дыша не замечаем

величья твоего. Так что ж?

Отца ль великим назовёшь,

коль с детства им ты опекаем?

Ты альфа и омега: сны

и яви ядерного века,

все отклоненья человека

становятся с тобой ясны.

Пусть россиянин, каждый житель,

отпразднует твой юбилей.

И я с подружкою своей

по-своему воздам, Учитель!..

5 июня 1999 г.

***

Далёко-далёко за морем

В столице нездешней земли

–

И мирно плывут корабли.

Аркадий Байчурин

Далёко-далёко за морем,

в столице нездешней земли,

не ведают люди про горе,

и мирно плывут корабли.

Там райские птицы на ветках

о счастье поют и любви,

и я вспоминаю нередко

о чуде той светлой земли.

И как бы нам не было тяжко

я верю и ты, друг, узнай:

богач и последний бродяжка

вернутся в утерянный рай.

И девочка та, что когда-то

смеялась тебе из окна,

утешит тебя словно брата,

и лаской согреет она.

1999 г.

КНИГА ВОСЬМАЯ. «ПУСТЬ ОДИНОЧЕСТВОМ ДОХНЁТ ВЕЧНОЗЕЛЁНЫМ...»

***

Пусть одиночеством дохнёт вечнозелёным

И воздуха не хватит для дыханья,

Быть одному и голосом дубленым

Петь только нежный бред воспоминанья.

Колышется вчерашняя вершина,

На свете нет культурного пространства,

Есть только сети образов и глина

В ИЗМЕНЧИВОМ, как признак постоянства.

Но что за дело мне, шахтеру света,

Летайте самолетом в лапидарность,

Я видел Свет, линейкою за это

Я получил от мира в благодарность.

3 июня 2005 г.

***

Вернуться бы под утро в не себя,

Укутаться б в оранжевое поле

И, никого не помня, не любя,

Стать навсегда виньеткой и паролем.

Позолоти мне слово, альбатрос,

Ты дома не имеешь и ты волен

Глядеть на всё, как вечно смотрит нос,

А я хочу – и потому я болен.

26 мая 2005 г.

ПОЭТЫ, ТРЕБУЙТЕ ПРИЗНАНЬЯ!

Не вздумайте не требовать признанья

От мира из воды и колымаги,

Нам все должны – за жгучие старанья

Чертить огнём и кровью на бумаге.

Да, мы, поэты, истину видали

Такую, что и скромности не надо,

Когда крутились Божии педали

У нас в душе и – перед нашим взглядом!

6 июля 2005 г.

***

День кончился, не кончилось лишь зренье,

Оно скользит под разными углами,

И мира раскладное оперенье

Я зрю под монолитными телами.

Хочу увидеть круглого незнайку

В ногах у несгорающего Феба,

Божественную слыша балалайку

Зарисовать все паутинки неба.

А если не получится – в квадрате

Остаться жить, округлость презирая,

И быть как все, не помня об утрате,

И умирать, еще не умирая.

2005 г.

О НЕКОМ ПОФНУТИИ

Пофнутий любит мир теней и колыханий,

Он видит искренность как ряд смешных стараний,

Он бродит там, где шепчут истину ему шалфеи,

И матери рождают пчел для грузноватой феи.

2005 г.

О НЕКОМ ПОФНУТИИ-2

Пофнутий родом был из Ново-Орлеана,

Он звуки понимал как шумность океана.

Он вслушивался зрением в наплывы,

И кровоточил смех его как рана.

Души его прекрасные порывы

Читали два изысканных барана.

Конечно, он счастливчик был, Пофнутий, -

Так мне сказал краснодеревщик муфтий.

2005 г.

***

Я утром был мохнатый и красивый,

А завтра – выпил яду громогласно,

И вот я умираю, что есть силы,

От истины, которая прекрасна.

И хладным потом надышавшись вволю,

Сложился я под расписные стены,

Примериваясь сердцем к алкоголю,

Вернулся к вам из площадной гиенны.

Смысл жизни вне труда лежит и тает,

Давайте же плясать до Воскресенья,

Пускай душа квадратное катает,

Испытывая грязное томленье.

Нет дела мне, весёлому бродяге,

До истины из грязи и движенья,

Я снова опускаюсь в колымаге

Туда, где нет ни сна, ни воскресенья!

2005 г.

***

Я жимолость серебряная в рамке,

Когда гляжу в глаза газели-самке.

И сердце, как гагатовая брошь,

Все накаляется, как нервы самозванки.

Отдайся мне, сияющая ложь,

Дай мне проникнуть в темноту баранки.

Мне твой кружок под кустиком дороже,

Чем истины сверкающее ложе.

1 июля 2005 г.

***

Верните мне обеты и задворки,

Я есть поэт – изящный оборванец,

Я ем из глины дождевые корки,

И прошлого ношу дырявый ранец.

Не слушайте всамделишных пророков,

Вы не вместите огневых горошин,

Откройте окна для прямых пороков

И каждый будет кривизною брошен.

Нам не нужна верховная поэза!

Я кровь смываю с лезвия природы