Текст книги "Битва двух империй. 1805–1812"

Автор книги: Олег Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Нетрудно предугадать, как отреагировали крепостническая олигархия и самодержавная государыня России на известия о революционных событиях во Франции. Узнав о них, Екатерина немедленно похоронила все проекты русско-французского союза. Происходящее в Париже она квалифицировала не иначе как «возмутительное безобразие», а о деятелях революции высказалась вполне недвусмысленно: «Вся эта сволочь не лучше маркиза Пугачёва».

Известие о суде над королём и его казни 21 января 1793 г. вызвало гневное восклицание императрицы: «Нужно искоренить всех французов до того, чтобы и имя этого народа исчезло!»

Однако, несмотря на эти и тысячи других проклятий в адрес революции, Екатерина оставалась весьма трезвым политиком. Возмущаясь событиям во Франции и декларировав, что 20 тысяч казаков будет достаточно, чтобы дойти до Парижа, императрица не слишком спешила туда их посылать.

Во-первых, она прекрасно понимала, что побороть революционную бурю совсем не просто, а во-вторых, у России было очень много куда более важных для неё «домашних» дел. До 1791 г. продолжалась русско-турецкая война, в которой, кстати, Великобритания, одна из главных держав антифранцузской коалиции, усиленно поддерживала Турцию и даже пригрозила России войной, если Россия не подпишет мирный договор с Османской империей. С другой стороны, Россия в эти годы усиленно занималась разделами Польши, о чём мы ещё будем подробно говорить.

Впрочем, весной 1796 г., когда германский император обратился к российской государыне с просьбой оказать хоть какую-то помощь в борьбе с французами, Екатерина выказала принципиальное согласие. Однако она связала своё участие в войне с выполнением союзником ряда условий. Одним из главнейших она считала принятие совместной политической декларации о том, что целью войны является восстановление монархии во Франции (а не территориальные завоевания для отдельных стран коалиции). Екатерина также требовала, в качестве непременного условия, возвращения Пруссии в ряды коалиции (пруссаки в 1795 г. подписали мир с Францией) и получения от Англии субсидий на ведение войны.

Но пруссаки больше не желали воевать, англичане не торопились платить деньги, а самое главное, что поначалу идеологическая война переросла для Англии и Австрии в конфликт, в котором они надеялись расширить сферы своего влияния в Европе. Правительства этих держав в общем, конечно, поддерживали идею восстановления монархии во Франции, но отныне не хотели связывать себя какими-либо твёрдыми обязательствами, которые могли бы при заключении мира помешать выторговать территориальные приращения и коммерческие выгоды. Их англичане и австрийцы ценили гораздо выше, чем благие пожелания о восстановлении тронов и алтарей.

В результате переговоры зашли в тупик, и золотые гинеи остались в мешках английских банкиров, а русские полки – у себя на родине.

В общем, совершенно очевидно, что Екатерина абсолютно не рвалась воевать с революционной Францией. По крайней мере исключала для себя возможность бросаться очертя голову в борьбу, не соответствующую выгодам и геополитическим интересам России. Более того, она пророчески предсказывала, что французы сами вскоре восстановят порядок, хотя и в другой форме. В 1794 г. императрица написала: «Если Франция справится со своими бедами, она будет сильнее, чем когда-либо, будет послушна и кротка как овечка; но для этого нужен человек недюжинный, ловкий, храбрый, опередивший своих современников и даже, может быть, свой век. Родился ли он или ещё не родился? Придёт ли он? Всё зависит от того. Если найдётся такой человек, он стопою своей остановит дальнейшее падение, которое прекратится там, где он станет, во Франции или в ином месте» ³.

Когда Екатерина II выводила в письме эти строки, человек, о котором она говорила, уже был бригадным генералом, а в тот день, когда императрица умерла, он вошёл в легенду и направился по пути, который предсказала ему русская государыня.

17 ноября 1796 г. на поле боя у деревни Арколе в Северной Италии армия Бонапарта окончательно разгромила австрийские войска генерала Альвинци; за день до этого сам Бонапарт совершил в ходе боя свой знаменитый подвиг, бросившись с развёрнутым знаменем под ураган картечи, увлекая своих солдат на немыслимый штурм аркольского моста. Если за несколько месяцев до этого, победно начав свою знаменитую итальянскую кампанию, Бонапарт стал известным генералом, то после битвы при Арколе он вошёл в легенду. Отныне он превратился для своих солдат в полубога, за которым они были готовы идти хоть на край света.

«О, как шагает этот юный Бонапарт! Он герой, он чудо-богатырь, он колдун! – написал о молодом герое другой великий полководец Александр Суворов. – Он побеждает и природу, и людей; он обошёл Альпы, как будто их и не было вовсе; он спрятал в карман грозные их вершины, а войско затаил в правом рукаве своего мундира. Казалось, что неприятель только тогда замечал его солдат, когда он их устремлял, словно Юпитер свою молнию, сея повсюду страх и поражая рассеянные толпы австрийцев и пьемонтцев. О, как он шагает! Лишь только вступил он на путь военачальника, как разрубил гордиев узел тактики. Не заботясь о численности, он везде нападает на неприятеля и разбивает его по частям. Он знает, что такое неодолимая сила натиска, и в этом всё. Его противники будут упорствовать в своей вялой тактике, подчинённой кабинетным перьям, а у него военный совет в голове. В действиях свободен он как воздух, которым дышит. Он ведёт полки, бьётся и побеждает по воле своей!» ⁴

Предсказание Екатерины Великой сбылось. Этот «недюжинный, храбрый, опередивший свой век человек» пришёл.

В Европе началась эпоха наполеоновская, а в России – эпоха Павла.

Императору Павлу I судьбой выпало осуществить несколько крутых поворотов во внешней политике России и прежде всего в отношении Франции. Сначала это была Франция Директории, затем – Франции эпохи консульства Наполеона Бонапарта. Поэтому вполне уместно будет сказать несколько слов об этом человеке.

Едва только императрица испустила дух, как ее преемник подчеркнуто продемонстрировал всем, что начались иные времена. Знаменитый поэт Державин так позже опишет начало павловских времен: «Тотчас все приняло иной вид, зашумели шарфы, ботфорты, тесаки и, будто по завоевании города, ворвались в покои везде военные люди с великим шумом».

Это вполне понятно. В течение долгих лет уже более чем зрелый человек великий князь Павел Петрович был фактически отстранен от власти и даже просто от участия в управлении государством своей царственной матерью. До 42 лет Павел находился под ее неусыпной опекой, постоянно пребывал в страхе не только за свое положение, но и просто за свою жизнь, беспрестанно унижаемый фаворитами императрицы. Конечно, подобное положение не могло не сказаться на характере нового царя, на его желании как можно быстрее поменять все, что осталось от правления Екатерины.

Тем не менее любой серьезный современный историк едва ли охарактеризует императора Павла I как ненормального безумца, единственным увлечением которого было гонять солдат по плацу, заставляя всех носить букли, и ломать наследие предыдущего царствования. Монография Н. Я. Эйдельмана «Грань веков» впервые на основе большого фактического материала нанесла сокрушительный удар по мифу о сумасшествии Павла. За Эйдельманом последовали и другие историки.

Теперь не вызывает сомнения тот факт, что «безумие» Павла не более чем легенда, созданная теми, кто убил императора, для оправдания своего гнусного злодеяния. Легенда, которую с удовольствием подхватили либеральные историки, а особенно советская пропаганда, стремящаяся в самом невыгодном свете выставить все русское самодержавие.

Сейчас можно с уверенностью сказать, что трагически погибший император хоть и был человеком импульсивным, вспыльчивым, но обладал массой достоинств. Он получил прекрасное образование, в совершенстве знал многие иностранные языки и, прежде всего, обладал высокими душевными качествами – честностью, прямотой, желанием править, исходя не только из макиавеллиевской государственной необходимости, но руководствуясь принципами справедливости и благородства. Даже во внешней политике он стремился действовать «чистосердечно, открыто, презирая обычные дипломатические ухищрения: „Правдивость, бескорыстие и сила могут говорить громко и без изворотов“» – так выразился сам император в инструкции одному из своих послов. ⁵

К тому же предыдущее царствование, несмотря на блистательную внешнюю сторону, имело и слишком неприглядную изнанку, хорошо знакомую новому императору. Без сомнения, самой тёмной, самой ущербной стороной России того времени являлась крепостническая система, при которой миллионы людей не просто являлись зависимым крестьянством, как в странах Западной Европы, а фактически были низведены до уровня рабов или, скорее, рабочего скота. С этой стороной российской действительности сложно было что-либо поделать, оставаясь в рамках существующей системы. Павел издал лишь указ от 16 февраля 1797 г., запрещающий продажу дворовых и безземельных крестьян «с молотка или с подобного на сию продажу торга», отменил запрещение жаловаться на помещиков, указом от 18 декабря 1797 г. повелел списать все недоимки с крестьян и мещан, издал знаменитый закон о трехдневной барщине (5 апреля 1797 г.), ограничивавший повинности крестьян тремя днями в неделю.

Куда более значимой была деятельность Павла I в отношении наведения порядка в государственном аппарате, в армии и на флоте. Ведь в свои преклонные годы императрица Екатерина всецело передала все управленческие функции правящей элите, поэтому во всех государственных учреждениях творились чудовищные злоупотребления.

«Когда она ( императрица) достигла возраста шестидесяти лет, – рассказывает в своих записках эмигрант на русской службе граф Ланжерон [2]2
  Ланжерон Александр Фёдорович( Луи Александр) родился в 1763 г. в Париже, умер в 1831 г. в Санкт-Петербурге. Подполковник французской королевской армии. В эпоху революции эмигрировал и был принят на русскую службу. Начиная со штурма Измаила, где он отличился своей отвагой, вплоть до русско-турецкой войны 1827–1828 гг. Ланжерон в рядах русской армии принял участие почти во всех войнах, которые вела Россия в этот период. В 1811 получил звание генерала от инфантерии. Оставил интереснейшие записки, частично опубликованные.


[Закрыть], – тогда её здоровье ослабилось, а вместе с ним и сила её ума, и работоспособность, у неё появилась пресыщенность наслаждениями и, быть может, угрызения совести за прошлое и страх перед будущим. Её окружение увидело, что от неё можно легко скрыть любые злоупотребления, и что у неё не было более ни силы, ни желания пресекать ужасающие несправедливости, о которых она ещё могла узнавать. Тогда исчезли все преграды, никто больше ничего не боялся, и Россия явила собой печальное зрелище бесчинств самых ужасающих, воровства самого открытого, грабежа самого возмутительного, сопровождаемого бесчисленными злоупотреблениями власти, угнетением и тиранией, которые совершались всеми, у кого была хоть какая-то должность, начиная от министра центрального правительства до самого последнего чиновника. Сенат, суды, отныне благоприятствующие только знатности и богатству, предоставляли продажное правосудие, где лишь золото и титулы определяли судебное решение. Жестокость помещиков не знала больше ни границ, ни наказаний. Из народа выколачивали налоги, в два раза превосходящие те, которые были назначены, а сборщики делили доходы между собой. Всякая жалоба, всякая апелляция были бесполезны, и более того, жестоко наказуемы» ⁶.

Воровство в армии было такое, что «многие рекруты гибли от голода по дороге к месту службы или попадали работниками в имение командира». Ланжерон утверждал, что из 100 тыс. рекрут только 50 тыс. доходили до места службы, остальные либо умирали, либо «растаскивались» по дороге!!

Император взял на себя тяжелейшую задачу попытаться искоренить злоупотребления, пресечь чудовищную коррупцию, заставить чиновников честно работать, а офицеров служить. Вместе с наведением в армии строгой дисциплины Павел I улучшил материальное обеспечение войск, принял меры для устранения произвола частных начальников, дал точные правила для организации рекрутских наборов, для замещения офицерских вакансий, для переводов военнослужащих в другие части, производства в чины, увольнений, отставок и т. п. Но самое главное, как отмечали многие современники, предприняв жёсткую, бескомпромиссную борьбу с коррупцией, он положил конец «золотому веку грабителей».

Одновременно новый император произвел решительный поворот и во внешней политике империи. Он публично объявил о неучастии России в войне коалиции против Франции. Канцлер Остерман так излагал побудительные мотивы этого решения в ноте, обращенной к правительствам европейских стран: «Россия, будучи в беспрерывной войне с 1756 г., есть потому единственная в свете держава, которая находилась 40 лет в несчастливом положении истощать свое народонаселение. Человеколюбивое сердце императора Павла не могло отказать любезным Его подданным в… отдохновении, после столь долго продолжавшихся изнурений» ⁷.

По приказу императора был отменён новый рекрутский набор, русской эскадре, находившийся в Северном море, было приказано возвратиться домой, войска, действовавшие за Кавказом против Персии, также были отправлены восвояси, наконец, все возможные приготовления к походу против Франции были аннулированы.

Впрочем, вскоре сухопутная война в Европе вообще прекратилась. Блистательные победы Бонапарта в Италии вынудили германского императора пойти на мирные переговоры, и в октябре 1797 г. был подписан знаменитый Кампо-Формийский мир, который означал конец Первой антифранцузской коалиции. Кроме Англии, которая не прекратила морской войны, все остальные державы Европы заключили с Францией мир.

К этому времени внутри Франции произошло много изменений. На смену кровавым романтикам якобинского террора к власти пришло правительство, представлявшее интересы спекулятивной буржуазии, печально знаменитая Директория. Успехи Бонапарта в Италии вскружили голову этому правительству, и в скором времени французские войска, по приказу Директории, вступили в Швейцарию, а затем и в Южную Италию. Наконец, самого Бонапарта во главе 35-тысячной армии послали на завоевание Египта.

По пути к земле фараонов французская морская армада 9 июня 1798 года подошла к о. Мальта. Бонапарт потребовал от рыцарей Мальтийского ордена, которым принадлежал остров, капитуляции. Руководство древнего ордена сдало город и крепость без малейшего сопротивления. Оставив здесь небольшой гарнизон, Бонапарт со своей армией и флотом отправился дальше к Египту.

Для молодого генерала взятие Мальты было всего лишь эпизодом. Но для Павла I это событие стало важным знаком, который привёл к крутому повороту российской политики.

Разумеется, что причин для изменения позиции России на международной арене было предостаточно: стремительное расширение французского влияния в Германии и Италии, перспектива появления французов на Балканах, активная деятельность английской дипломатии и французских эмигрантов, которые разжигали антиреспубликанские настроения при русском дворе, и т. д. Тем не менее трудно переоценить значение мальтийского эпизода в этом вопросе. Именно взятие Мальты окончательно утвердило Павла в его решении начать войну с республикой. Причем интересно, что императора беспокоил не столько захват французами стратегически выгодного пункта на Средиземноморье, сколько разгром древнейшего рыцарского ордена.

Российский император фактически объявил крестовый поход против республики. Он стремился утвердить в Европе справедливость в той форме, в которой она ему представлялась: реставрировать монархию во Франции и восстановить все прежние власти и государства, существовавшие до начала войны против республики. Решительные действия российского императора привели к немедленному формированию Второй антифранцузской коалиции. В коалицию кроме России и Англии вошли Австрия, Турция и Неаполитанское королевство.

Теперь соотношение сил на фронтах было явно не в пользу французов. Во Франции угас революционный энтузиазм. Бонапарт это точно подметил, сказав: «Война, которая еще недавно была национальной и народной… стала войной безразличной народу, войной лишь правительств». Но французское правительство – Директория – было насквозь коррумпировано и могло дать пример не самопожертвования, а лишь стяжательства и грязных махинаций. Экономика страны, снабжение армии – все было в полном развале. Хаос царил внутри страны, бандиты хозяйничали на дорогах. Такое правительство «могло тиранить, но не могло править». Нетрудно догадаться, что армия в этих условиях не могла быть ни многочисленной, ни хорошо обеспеченной. Повальное дезертирство охватило ее ряды.

В результате союзники на всех фронтах стали теснить французов. Но самые главные успехи одержали российские войска под командованием Суворова в Северной Италии. Армия, ведомая выдающимся полководцем, разбила республиканцев в апреле 1799 г. в серии боёв на реке Адда, в июле – на реке Треббия, а затем 15 августа Суворов наголову разгромил знаменитого французского генерала Жубера в битве у Нови. За короткое время вся Италия оказалась в руках сил коалиции. И для императора Павла I, и для точно выполнявшего его волю русского полководца не было сомнений в том, что нужно делать: необходимо было восстановить «троны и алтари», то есть вернуть старые династии и, прежде всего, короля Карла Эммануила, изгнанного республиканцами из Пьемонта.

Однако, к великому удивлению российского императора, австрийцы совершенно не торопились восстанавливать прежние власти, а занимались в основном сбором контрибуций в свою пользу. «Пусть король совсем забудет о Пьемонте, – провозгласил после ухода русских войск из Северной Италии начальник штаба австрийской армии генерал Цах, – страна эта завоевана австрийцами, и, следовательно, главнокомандующий австрийский имеет один право распоряжаться в Пьемонте, точно так же, как он распоряжался бы, если б вступил с армией в Прованс или другую область Франции…» ⁸

Чем дальше, тем всё менее становилось понятным, зачем русским воевать в отдалённых землях. Война имела смысл для Павла и для России только в том случае, если это была война идеологическая, направленная на поддержку консервативных принципов, главной целью которой было как раз не завоевание чужих территорий, а восстановление прежних порядков. И уж тем более русский император не собирался жертвовать огромными средствами и жизнями своих подданных для того, чтобы завоёвывать земли для иностранных держав.

Отношения между русскими и австрийцами настолько обострились, что австрийское командование настояло на выводе русских войск из Италии в Швейцарию, где они должны были соединиться с другим русским корпусом под командованием генерала Римского-Корсакова. Однако австрийские войска оставили этого генерала наедине с превосходящим числом французов ещё до того, как Суворов сумел подойти к нему на помощь. В результате знаменитый генерал Массена разбил Римского-Корсакова под Цюрихом, а Суворову пришлось с тяжелейшими боями пробиваться через непроходимые горные перевалы.

Провалом закончилась и высадка союзников в Голландии. Прижатые к морю, англо-русские войска вынуждены были подписать конвенцию, согласно которой союзники очищали территорию Батавской республики (Голландии). Интересно, что в то время, как английские войска вернулись на родину, русских солдат в Англию не пустили. Британский флот отвёз их на острова Джерси и Гернеси, где они среди зимы были брошены на произвол судьбы без пропитания, без одежды и обуви.

Не слишком-то удачно складывались отношения между союзниками и на море. Адмиралы Ушаков и Нельсон были явно не созданы для дружбы. Спесь и самоуверенность, с которыми английский адмирал обращался с русским союзником, вызывали жесткий ответ со стороны Ушакова. В своих письмах Нельсон говорил, что Ушаков «держит себя так высоко, что это невыносимо», и «под вежливой наружностью русского адмирала скрывается медведь». Нельсон был очень обеспокоен утверждением русского присутствия на Средиземноморье и всячески отклонял проекты совместных действий против французского гарнизона на Мальте. Этот остров был нужен ему как база английского флота, и он вовсе не собирался после капитуляции французов отдавать остров каким-то там рыцарям.

Все это вместе не могло не взбесить Павла I, и дело здесь вовсе не в неуравновешенности российского императора. Сущность войны была полностью извращена. Оказалось, что русские солдаты и моряки жертвовали своими жизнями не для того, чтобы восстановить справедливость и монархический строй, а служили орудиями захватнической политики венского двора и алчности английских купцов.

11 (22) октября 1799 г. царь отправил твердое и недвусмысленное письмо австрийскому императору Францу: «…Видя из сего, что мои войска покинуты на жертву неприятелю тем союзником, на которого я полагался более, чем на всех других, видя, что политика его совершенно противоположна моим видам, и что спасение Европы принесено в жертву желанию распространить Вашу монархию… я с тою же прямотою, с которою поспешил к Вам на помощь и содействовал успехам Ваших армий, объявляю теперь, что отныне перестаю заботиться о Ваших выгодах… Я прекращаю действовать заодно с Вашим Императорским Величеством…» ⁹

Письмо Павла I было вручено лично императору Францу новым русским послом в Вене графом Колычевым на специальной аудиенции 5 ноября 1799 г. и произвело эффект разорвавшейся бомбы.

Длинные колонны русских войск через Баварию, Богемию и Моравию потянулись назад на восток. Крестовый поход закончился, для России начиналось возвращение в мир геополитических реалий.

В эти дни, когда российская политика совершала крутой разворот, на другом от Петербурга конце Европы произошли события, которым в неменьшей степени было суждено изменить судьбы мира. Узнав о глубочайшем кризисе, охватившем страну, о сплошных неудачах на фронтах, о том, что Франции угрожает вторжение иноземных войск, Бонапарт принял смелое решение. В ночь с 22 на 23 августа 1799 г. он с небольшим отрядом войск и несколькими преданными офицерами отплыл из Египта.

Два фрегата, на которых располагался маленький отряд, совершили поистине беспримерное плавание, чудом проскочив между вражескими эскадрами. 9 октября Бонапарт ступил на землю Франции, а 16 октября он уже был в Париже. Хотя к этому времени ситуация на фронтах значительно улучшилась и непосредственная опасность временно миновала, прогнивший режим Директории уже окончательно обанкротился. Народ устал от анархии и нестабильности, царства спекулянтов и жуликов, разгула бандитизма и коррупции. Поэтому возвращение молодого полководца было воспринято однозначно: Спаситель пришел. «Генерал, отправляйтесь же разбить врагов, – воскликнул один из ораторов, приветствовавший Бонапарта на пути следования через Прованс, – а потом мы сделаем Вас королем».

Лион был весь иллюминирован в честь приезда молодого героя, люди пели и танцевали на улицах под крики: «Да здравствует Бонапарт, который приехал, чтобы спасти Отечество!»

В Париж весть о том, что Бонапарт высадился на французском берегу, пришла вечером 13 октября, а на следующий день утром была объявлена в законодательном корпусе. Вместо того чтобы осудить генерала, самовольно оставившего армию, депутаты повскакивали со своих мест и со слезами на глазах от восторга и энтузиазма запели «Марсельезу». Через несколько мгновений новость знал уже весь город.

Генерал Тьебо рассказывает в своих мемуарах, как в этот день он был по делам в Пале-Рояле. «Я только что вошел в большой двор, как на другой стороне сада я увидел группу людей, которая быстро росла, а потом мужчины и женщины побежали куда-то со всех ног… Без сомнения речь шла о какой-то очень важной новости: восстание, победа или поражение… какой-то мужчина, не остановившись, на бегу прокричал мне: „Генерал Бонапарт вернулся! Он высадился во Фрежюсе“. Тогда, в свою очередь, меня охватил всеобщий порыв… Новость распространилась с быстротой электрической искры. На каждом углу можно было увидеть то, что я увидел в Пале-Рояле, сверх того оркестры полков, расквартированных в Париже, пошли по улицам с музыкой, увлекая за собой потоки народа. Едва спустилась ночь, как импровизированная иллюминация зажглась во всех квартирах… на улицах, в театрах раздавались крики: „Да здравствует Республика! Да здравствует Бонапарт!“» ¹⁰

В общем, молодому генералу не пришлось ломать голову в размышлениях на тему «Что делать?»: если у него и были сомнения при отплытии из Египта, теперь от них не осталось и следа – власть сама шла к нему в руки.

Именно поэтому переворот 18–19 брюмера VIII года (9–10 ноября 1799 г.) прошел так, в общем, легко и бескровно. Бонапарт был провозглашен первым консулом Французской республики и фактически главой всей исполнительной власти; два других консула, видные политические деятели Камбасерес и Лебрен, были не более чем статистами для создания некого подобия коллегиального правления.

«Господа, теперь у страны есть настоящий хозяин!» – якобы провозгласил известный политик и участник событий 18–19 брюмера Сийес после встречи с Бонапартом наутро после переворота.

Даже если эта фраза выдумана позднее, она великолепно отражает то, что произошло в эти дни. Действительно, в самом скором времени страна неузнаваемо преобразится. Всего за несколько месяцев молодой консул очистит дороги Франции от бандитов, разгонит жуликов и спекулянтов, наладит нормальное функционирование административного аппарата. А самое главное, он вернет народу доверие к власти. Люди снова начнут платить налоги, опять нормально закрутятся все шестеренки государственной машины. На появление доверия к власти, предсказуемости, порядка и уверенности в завтрашнем дне экономика мгновенно ответит резким скачком. Отныне производство и торговля, освобожденные от феодальных пут, начнут развиваться с такой скоростью, что поразят даже тех, кто считался отчаянным оптимистом. Это, в свою очередь, укрепит доверие к власти и пополнит казну новыми исправно выплачивающимися налогами. Бонапарт создаст твердую и надежную денежную систему, откроет государственный банк. Он вернет свободу вероисповедания, создаст новую современную систему высшего и среднего образования, введет в стране единую систему мер и весов, будет всюду покровительствовать науке, искусству и вообще всем людям, которые работают на пользу государства и общества.

Знаменитый член государственного совета Луи Редерер напишет в это время под впечатлением от встречи с Бонапартом: «…черта, которую я хотел бы подметить у первого консула, – это его неподкупность. Я скажу больше, он принципиально недоступен подкупу… Как подкупить человека, у которого все физическое подчинено моральному, а мораль подчинена интересам общества? Как отвратить от пути добра человека, к которому можно подступиться, только разговаривая с ним об общественных интересах? Как отвлечь удовольствиями и утехами того, для кого главное удовольствие – это делать полезные вещи? Как вовлечь в порок человека, который позволяет приблизиться к себе лишь тем, кто известен своей мудростью, честностью и преданностью? Пусть негодяй и глупец не пытаются приблизиться к Бонапарту – они ничего от него не добьются… Мне кажется, что его избегают все те, у кого на совести не только недостойные дела, но даже недостойные мысли…» ¹¹

Конечно, эта фраза Редерера, написанная под впечатлением от встречи с героем, идеализирует образ Бонапарта, но она, тем не менее, великолепно отражает настроения первых лет консульства. Наконец, после переворотов, потрясений, нестабильности и анархии в стране утвердилась власть надежная, предсказуемая и честная; власть, отвечающая чаяниям подавляющего большинства французов.

Бонапарт стал первым лицом в государстве почти что день в день с фактическим выходом России из коалиции [3]3
  16 октября 1799 г. Бонапарт вернулся в Париж и начал подготовку к перевороту, 22 октября Павел направил императору Францу послание о прекращении совместных действий против Франции, 10 ноября произошел переворот, 20 ноября Павел в письме к Суворову еще раз подтвердил свое решение о выходе из коалиции.


[Закрыть], а известия о перевороте во Франции пришли в Санкт-Петербург вместе с новостями о последних событиях на фронтах пока еще неоконченной войны.

Вести из Франции вызывали живейший интерес Павла I. В скором времени этот интерес приобрёл черты неподдельного восторга преобразованиями и свершениями Бонапарта. В апреле 1800 г. император отозвал из Лондона русского посла графа Воронцова.

Семён Романович Воронцов был не просто послом. Представитель влиятельного клана Воронцовых, он с 1784 г. был назначен послом в Великобритании и за 16 лет до того «вжился» в страну своего пребывания, что стал больше англичанином, чем русским. Даже граф Чарторыйский, которому были не чужды англофильские настроения, писал, что Воронцов «…поистине пустил корни в Англии, он так превозносил ее, как не мог бы это делать самый ярый „тори“… Эти чувства мешали ему смотреть беспристрастно на события и понимать интересы России…» ¹²

Отзыв Воронцова [4]4
  Несмотря на официальное смещение с поста посланника, Воронцов, сославшись на болезнь, остался в Лондоне и не вернулся в Россию.


[Закрыть]был важным политическим знаком, тем более что одновременно русский посол был отозван и из Вены, а на его месте не оставили даже временного поверенного.

На смену курса коалиционной войны окончательно приходили новые политические ориентиры, пока еще довольно неясные.

В то время когда Россия искала новую внешнеполитическую систему, во Франции первый консул должен был немедленно решить не только острые внутренние проблемы, с чем он блистательно справлялся, но и внешние. Самой главной из них была война с Коалицией. Ведь несмотря на то, что Россия покинула де-факто ряды антифранцузского союза, Англия и Австрия не складывали оружия. Война продолжалась на суше и на море, Италия была потеряна, французские войска изгнаны с Ионических островов, блокированы в Египте, осаждены на Мальте, а границы Республики, несмотря на победы в Голландии и Швейцарии, оставались под угрозой. Франция устала от бесконечной войны, подавляющее большинство французов желали не только прекращения анархии и хаоса, но и мечтали о мире. Мира хотело и большинство простых европейцев – англичан, немцев, итальянцев, голландцев…

Бонапарт чувствовал это общее неодолимое желание и решил сделать шаг, пренебрегающий всеми формальными дипломатическими нормами. 26 декабря 1799 г., едва только придя к власти, он напрямую обратился к английскому королю: «Война уже в течение восьми лет разоряет четыре части света. Неужели она должна быть вечной? Неужели нет никакого способа ее остановить? Как две нации, самые просвещенные в Европе, могущественные и сильные, даже более того, чем нужно для их безопасности и независимости, могут жертвовать во имя пустого тщеславия блага торговли, внутреннего процветания и счастье стольких семейств? Почему мы отказываемся признать, что мир – это первая необходимость для человечества и самая высокая слава…» ¹³Одновременно подобное письмо Бонапарт направил и австрийскому императору. Оно завершалось словами: «Я далек от всякой жажды пустой славы, и моим главным желанием является остановить потоки крови, которые неизбежно прольются на войне» ¹⁴.