![](/files/books/160/oblozhka-knigi-moya-edinstvennaya-45386.jpg)
Текст книги "Моя единственная"
Автор книги: Олег Суворов
Жанр:
Короткие любовные романы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
7
Едва открыв дверь, Наталья наткнулась на свою сестру, которая стояла в прихожей перед зеркалом.
– Привет.
– Привет. Ты… ой, что это…
– Тихо, – она прижала палец к губам, заметив ее испуганный взгляд, – потом все объясню, родителям только ничего не говори.
– А что случилось?
– Потом, потом, все потом. – Она быстро скинула пальто, прямо из коридора прошла в ванную и заперла дверь.
– Галя, кто пришел? – послышался издалека голос матери.
– Это я мам, привет, – пришлось откликнуться Наталье, – я очень замерзла, сейчас приму душ и выйду.
– Ужинать будешь?
– Обязательно и даже ночевать останусь.
– А как Сережа, у вас ничего не случилось?
– Нет, нет, все в порядке. Галка, принеси мой халат и повесь снаружи на дверь.
Чтобы прекратить дальнейшие расспросы, она включила горячую воду, но прежде чем раздеваться, внимательно исследовала в зеркале свое, показавшееся незнакомым лицо. Слава Богу, синяков нигде не было, но глаза все еще оставались какими-то испуганными и отчужденными. Ох, неужели все это было с ней всего час назад?
Юбка и кофта оказались практически целыми, ну, а о белье говорить не приходилось.
«Интересно, – подумала она, складывая остатки бюстгальтера и колготок, чтобы потом незаметно выкинуть, – как этот Афанасьев догадался, что на мне все растерзано? И откуда у него в дипломате оказался комплект женского белья? Любовнице, что ли, вез?»
Прежде чем залезь под душ, она не удержалась и, стоя голой перед зеркалом, вскрыла пакет. И с изумлением извлекла оттуда невесомые ажурные трусики и бюстгальтер ослепительно белого цвета. Да у него есть не только вкус, но и глазомер, а ведь она была в зимнем пальто!
Вдоволь налюбовавшись, Наталья отложила белье в сторону, влезла в ванну и с невероятным наслаждением подставила плечи и грудь под горячие струи воды. Это было такое блаженство – смывать с себя не только холодный озноб, но и всю мерзость прикосновений этих ублюдков!
Она трижды намылилась и трижды смывала воображаемые следы их лап. И ей вновь стало так обидно за пережитое унижение от тех, кого бы она и близко к себе не подпустила, от жалкой беспомощности, которая заставляла кричать ее – такую самоуверенную и красивую – от страха перед этими грубыми скотами, в чьей власти она так непростительно глупо оказалась. Особенно этот Зефир, который так больно дергал ее за волосы и все требовал самого гнусного унижения… Слезы вновь потекли по ее щекам, смываемые горячей водой.
– Наташа, я принесла халат, – раздался из-за двери голос сестры.
– Спасибо, – тихо всхлипнув, отозвалась она, – я потом возьму.
– Тебе, кстати, муж звонил.
– Давно?
– Час назад.
– Хорошо, спасибо.
Ее милая сестрица, которая была младше почти на пять лет, отличалась удивительно вздорным характером, в котором жевательная, как Наталья ее называла, невозмутимость (то есть невозмутимость выражения лица человека, жующего жвачку) сочеталась порой с самыми отчаянными выходками. Одна из них, которую она выкинула еще в пятнадцатилетнем возрасте, ей особенно запомнилась.
Галина с подругой додумались до того, что рисовали тушью на кальке изящно сложенные фиги, затем наклеивали их на смотровые глазки, звонили в двери и убегали.
«Хорошо хоть не фаллосы», – заметил по этому поводу Сергей, когда однажды Наталья рассказала ему об этом. Внешне сестры не слишком походили друг на друга. Галина была очень симпатичной, стройной девчонкой с трогательным, полудетским выражением лица, которое иногда сменялось прямо-таки жутким коварством, когда ее увлекала очередная проделка. На ее задумчивые глазки клевало столько мужчин всех возрастов и положений, что, когда сестры еще жили вместе, звонков с просьбой «позвать Галю» было едва ли не больше, чем Наталье. Впрочем, она не так легко давала свой телефон.
Но самое удивительное состояло в том, что младшая сестра вела себя с мужчинами совершенно иначе, чем старшая, – с уверенностью, небрежностью и, можно даже сказать, опытностью (хотя Наталья наверняка знала, что этой опытности неоткуда взяться). И все это приводило поклонников Галины в такой непонятный Наталье восторг, что они влюблялись в ее сестру до безумия.
Даже вкусы у сестер были разные – Наталья любила юбки, а Галина не вылезала из плотно обтягивающих джинсов, хотя ножки у нее отменные и лишь бедра слегка толстоваты. Школу она закончила еще в прошлом году, но, никуда не поступив, болталась дома, подрабатывая секретаршей в какой-то конторе, название которой не удавалось выяснить ни Наталье, ни матери.
С каким удовольствием она насухо вытерлась полотенцем и легкими движениями надела новенькое белье! Любуясь в зеркало на то, как плотно бюстгальтер облегает ее грудь, как эротично просвечивают соски, Наталья вдруг поймала себя на мысли, что не отказалась бы попозировать в таком виде. Безупречная фигура и безупречное белье – чем не находка для любого журнала мод? А сколько бы она могла на этом заработать, послав куда подальше этих тупоголовых студентов с дурным запахом изо рта и грязными ногтями… эх!
Галина тоже пришла в восторг, когда они, поужинав с родителями, ложились спать в своей комнате.
– Ух, какой гарнитурчик! – воскликнула сестра и, пританцовывая вокруг Натальи в одной рубашке, заставила ее повертеться.
– Французский?
– Да.
– Купила?
– Да, конечно. А ты что подумала? – усмехнулась Наталья.
– Ничего, ничего. Просто блеск. Эх, мне бы кто такой подарил!
– Хватит болтать глупости, давай спать, я зверски устала.
Они легли и погасили свет, но Галина была чем-то возбуждена и вскоре, повозившись, позвала сестру:
– Наташа!
– Ну, что? – отозвалась та, боясь расспросов о своем приключении, но Галина заговорила совсем о другом.
– У меня тут такое случилось, что даже не знаю, что делать.
– Что еще?
– Ты будешь слушать, не уснешь?
– Рассказывай.
– Представляешь, сегодня я вышла с работы в обеденный перерыв, иду по тротуару, никого не трогаю, вдруг сзади подъезжает тачка и какой-то мужик окликает, – Галина изменила голос, передразнивая: – Девушка, а девушка, не хотите прокатиться?
– Ну, а ты? – невольно напрягшись от такого совпадения, спросила Наталья.
– А что я? Запросто. Сажусь в тачку, покатили. Он, естественно, как вас зовут, туда-сюда…
– Сколько ему хоть лет?
– А я знаю? На вид около пятидесяти, но выглядит прилично, веселый такой, бодрый, хотя и с лысиной. Но не в этом дело, слушай дальше. «Вы, – говорит, – водить умеете?» – «Нет, не умею», – отвечаю. А он: «Хотите научу?» Я ему: «Конечно, хочу».
– С ума сошла? – укорила Наталья сестру.
– А что такого? Я думала, он шутит, но нет, заехали в какой-то двор. «Давайте, – говорит, – местами поменяемся». Я села за руль, он придвигается ко мне и начинает объяснять: этой ручкой сюда, этой ножкой туда, а потом я ка-аак нажала на какую-то педаль…
– Ну и?
– Руль вывернулся, и я прямо в дерево левой фарой.
– Да ты что!
– Серьезно. А он глаза вылупил, ничего сообразить не может, давится. Ну, думаю, сейчас начнется. Короче, пока он приходил в себя, я выскочила из тачки и бегом обратно на работу. Теперь вот думаю – а вдруг он меня как-нибудь найдет и заставит платить. Ну и рожа у него была, когда я убегала! Ой, не могу, меня смех так и разобрал, бегу и смеюсь на ходу. – И Галина вновь засмеялась, да так заразительно, что и Наталья не смогла удержаться.
Эта история вполне была в духе ее сестры – что у Натальи происходило серьезно, у Галины выливалось в какие-то комические, фарсовые ситуации. Они еще долго обсуждали похождение сестры, и это помогло Наталье забыть о собственном потрясении и спокойно уснуть.
Последнее, о чем она подумала перед тем, как окунуться в сон, была визитная карточка и газовый пистолет Афанасьева, оставшиеся лежать в кармане пальто.
8
– Нет, нет, Федор, вы опять-таки слишком много внимания уделяете внешним обстоятельствам. Ну, представьте себе, что у вас уже есть все то, о чем вы с таким возбуждением говорите, – и машина, и деньги, и возможность поездить по свету. Так что, вам этого хватит для счастья?
– Да, конечно, – кивнул круглолицый, плотный и энергичный студент. – Только вы, Наталья Николаевна, забыли еще о красивой, как вы сами, жене и любовнице.
По аудитории прокатился веселый смех, вмиг ожививший то напряженное внимание, с которым все следили за этой, неожиданно возникшей дискуссией.
– Хорошо, – в свою очередь, кивнула Наталья, – пусть будет еще и любовница. Но вы сейчас представляете все это, исходя из своего нынешнего настроения, а я призываю вас заглянуть подальше. Вы похожи на голодного человека, у которого все мысли только об обеде, и обед кажется ему самодостаточной целью. Но, вообразите себе, что вы уже наелись до отвала и перед вами вновь встает тот же вопрос – что же делать дальше, неужели только в этом и заключается счастье?
– А дальше – искать новый обед.
– Ну, а если не придется искать, если уже есть уверенность, что он обязательно состоится в назначенное время?
– Наталья Николаевна, вы-то что хотите доказать? – спросил студент со второго ряда – худенький, симпатичный, с очень живыми и такими же, как у нее, карими глазами.
Наталья приняла академическую позу и стала, не торопясь, прохаживаться вдоль доски, чувствуя, как с каждым поворотом двадцать пар внимательных мужских глаз поворачиваются вместе с ней.
– Ну, во-первых, я хочу доказать, что для счастья необходимы внешние условия, которые можно с некоторой долей иронии назвать «много-много денег». – Она усмехнулась, вспомнив, сколько денег у нее самой. – А во-вторых, – и неизвестно, что здесь главнее, – необходим душевный настрой, те душевные силы, то умение тонко и глубоко чувствовать, которые можно назвать внутренним состоянием счастья. Если этого в душе нет, то никакими внешними благами невозможно сделать человека счастливым – и в самом золотом дворце он будет тосковать и злиться. Да, да, не перебивайте, – воскликнула Наталья, увидев возражения на лицах, – я знаю, что вы хотите сказать. Конечно, в золотом дворце тосковать намного приятнее, чем в хижине, но это не меняет дела. В математике это называется обратно пропорциональной зависимостью – чем сильнее развита внутренняя способность к счастью, тем меньше внешних благ требуется. И наоборот – чем слабее это чувство, тем сильнее зависимость от внешних условий. Знаете, как у Лермонтова:
Беден, кто судьбы в ненастье
Все надежды испытав,
Наконец находит счастье,
Чувство счастья потеряв…
Раньше, когда Наталья увлеченно рассказывала о тех проблемах, над которыми размышляла в своей будущей диссертации, то начинала ощущать себя актрисой на сцене, которая полностью входит в роль и забывает собственное «я». Ее речь тогда лилась быстро и звонко, она розовела, хорошела (как уверяли студенты) и совершенно забывала о времени, прерываясь только со звонком. Но теперь, к концу семестра, когда приходилось говорить об одном и том же много раз подряд, играть одну и ту же роль перед разными аудиториями, она начинала все больше охладевать к этому «театру». Нет, Наталья продолжала вести себя точно так же, и студенты слушали ее столь же увлеченно, но внутренне она оставалась холодной, не слишком радовалась вопросам, а звонку уже не удавалось застать ее врасплох, поскольку она украдкой то и дело посматривала на часы. Может, это называлось профессионализмом, а может, нечто подобное испытывает посредственный актер, который всякий раз, изображая на сцене бурное объяснение в любви, думает при этом о скором конце спектакля и предстоящем скандале с тещей. И этот скандал волнует его гораздо сильнее всех сценических коллизий.
Возможно, Наталья просто не родилась преподавателем, да и актрисой тоже.
– …Могу вам сказать больше. Это чувство счастья, которое я имела в виду, является наиболее точным индикатором того, насколько близки мы к цели своей жизни, насколько довольны тем, что нам удалось и удается сделать, воплотив замыслы и реализовав желания. И потому жизнь не может быть счастливой, но бессмысленной – во всяком случае, для здоровых людей.
Все слушали, затаив дыхание, и наступил тот самый момент, который, как уверяют в своих интервью актеры, является высшей целью мастерства, когда зритель полностью в их власти и готов внимать и сочувствовать всему, что слышит со сцены. Но Наталью это уже не вдохновляло – что ей восторги этих восемнадцатилетних, что ей их юношеские порывы, то искренние, то циничные, когда у нее такие проблемы с деньгами!
Наталья встряхнула запястьем – еще пятнадцать минут надо о чем-то говорить, но, видит Бог, как же ей все это надоело!
– И в заключение выслушайте еще одну мысль, которую мы, может быть, обсудим в следующий раз. Конечно, сейчас мы живем в трудные времена, и нам кажется, что именно они-то и являются главным препятствием для счастья. Но задумайтесь над тем, что, кроме временных общественных трудностей, существуют и вечные, непреходящие, от которых не избавиться никакими реформами, – и вот они-то гораздо страшнее. Время и смерть! – у нее даже голос осекся. – Вот, что у самых благополучных людей способно вызвать тоску и уныние. Главное препятствие для счастья – знать, что оно неизбежно кончится! Для вас, – тут она, усмехнувшись, поправилась, – для нас, поскольку я ненамного старше, это пока еще вещи абстрактные, но вовсе не значит, что о них следует забывать. Смерть гораздо страшнее, чем отсутствие красивой любовницы или японского автомобиля, а счастье возможно лишь тогда, когда мы забываем о смерти…
В этот момент дверь в аудиторию приоткрылась и показалась голова Надежды, которая сделала ей знак. Наталья извинилась перед студентами и вышла в коридор.
– Ну, ты чего?
– Тебе звонит какой-то солидный мужик.
– Это ты по голосу определила? – усмехнулась Наталья.
– Нет, просто у него есть секретарша. Именно она сначала все выяснила, а потом передала ему трубку. – Надежда хитро прищурилась. – Кого это ты увлекла, красавица?
– Понятия не имею. У меня еще занятие.
– Да брось ты, пять минут до звонка. Отпусти их и все.
До звонка оставалось не пять минут, а десять, но Наталья уже и сама заинтересовалась, тем более что ее рабочий телефон знали только родственники. Она простилась со студентами и вслед за Надеждой направилась на кафедру. Единственное предположение, которое у нее было, когда она брала трубку, – что это очевидная ошибка, которая тут же выяснится.
– Алло.
– Добрый день. Это говорит Афанасьев Дмитрий Анатольевич. Я надеюсь, вы меня еще помните?
– Да, конечно. – Она сразу все сообразила. Зная институт и кафедру, определить телефон не составило труда.
– У вас все в порядке?
– Да, в порядке.
– Я бы хотел поздравить вас с наступающим Новым годом и пожелать успехов в научном творчестве. Мне кажется, это главное, что вам нужно, поскольку все остальное вы можете иметь в тот момент, когда пожелаете… – Голос был спокойный, уверенный, доброжелательный.
Наталья не знала, что отвечать, а потому молчала.
– Новый год, вероятно, встречаете с мужем?
– Да, конечно.
– А что вы скажете о встрече старого Нового года?
– Ничего не скажу, кроме того, что его придется встретить.
Он рассмеялся.
– Браво, вы все такая же остроумная. А то я, слушая только ваши «да», начал беспокоиться: с вами ли говорю? Мне бы хотелось узнать, не могли бы мы встретить его вместе?
– Нет, вряд ли, боюсь, не получится. – Необходимо было резко встряхнуться от этого обволакивающего и гипнотизирующего голоса.
– Но почему? – Мужчина, кажется, искренне огорчился, потому что торопливо продолжил разговор.
Однако Наталья уже не воспринимала его слова, так как ее внимание в этот момент отвлекло неожиданное явление. В дверь кафедры постучали, затем она приоткрылась, и на пороге появился один из ее недавних спасателей, тот самый, что «вырубил» Зефира. В руках у него был огромный букет темно-красных роз, завернутых в блестящий золотистый целлофан. Этот букет казался просто чудом среди дешевой канцелярской мебели, во всяком случае, они с Надеждой слегка оторопели. Увидев, что Наталья разговаривает по телефону, телохранитель Афанасьева кивнул ей с улыбкой, положил букет на свободный стол, знаком показал – «это вам», и исчез.
– Спасибо за цветы, я их только что получила, – прервала она Афанасьева на полуслове. – Вы что, решили изображать из себя доброго волшебника? – Видимо, в ее голосе послышались нотки злости, потому что он сразу сменил тон.
– Нет, Наталья, просто вы мне очень нравитесь, и я был бы откровенно счастлив встретиться с вами вновь. Я не назойлив и не станут вам досаждать, но, прошу вас, не отказывайтесь.
Она почувствовала, что одержала победу, и теперь испытывала по этому поводу какое-то успокаивающее удовлетворение. Ну что ж, к побежденным следует проявлять снисходительность.
– Хорошо, позвоните мне после Нового года еще раз.
– Ну, с наступающим! – первым изрек я, поднимая свой стакан.
– Будем здоровы! – отозвался Валера (мой бывший однокурсник, а ныне один из арендаторов булочной, находившейся на Ленинском проспекте), стряхивая крошки хлеба со своего объемистого живота, который в сочетании с черной бородой делал его похожим на классического булочника из старинных немецких сказок.
Выпивка происходила в разгар рабочего дня в подсобном помещении этой самой булочной, куда я заглянул, чтобы «проведать старого приятеля».
Мы выпили, закусили свежей колбаской и закурили. Пока Валера вновь наполнял стаканы, я взял в руки газету «Все для вас».
– Обрати внимание на брачные объявления. Никто не ищет счастья! Всем женщинам требуются обеспеченные мужчины, которым они гарантируют нежность и страстность, а всем мужчинам требуется красота и секс, причем совершенно бесплатно.
– А чего бы ты хотел? – усмехнулся Валера. – Чтобы так и писали – хочу быть счастливым или счастливой?
– Да, это, пожалуй, было бы глупо… Счастье – это такая трудноуловимая штука, что его нельзя ни планировать, ни загадывать, ни даже искать. Оно появляется спонтанно – или не появляется вовсе. Кстати, по поводу этих самых знакомств по объявлению. Однажды я попытался позвонить одной такой даме, и она согласилась со мной встретиться.
– Ну и как?
– Честно сказать, внешне она мне совершенно не понравилась, хотя мы довольно мило побеседовали. Она мне даже рассказала о своих предыдущих встречах по тому же самому объявлению.
– И что же она рассказала?
– О, ты знаешь, она казалась дамой неглупой, поэтому ухитрилась составить весьма занятную классификацию своих собеседников. Первыми в этой классификации шли агрессивные хамы. Этим обладателям самых неприятных голосов ничего не стоило, даже не поздоровавшись, заявить примерно следующее: «Ну что, мать, ты готова? Я беру пузырь и выезжаю, а ты пока порежь закуску и разбери нам постель».
– А как она реагировала на такие заявления? – поинтересовался Валера.
– Сначала цепенела от ужаса, бросала трубку и несколько часов подряд не подходила к телефону. Потом изобрела другую тактику и стала самым холодным тоном объяснять «товарищу», что ему следует поискать где-нибудь в другом месте. Вскоре, однако, неугомонные хамы довели ее до того, что она начала материться не хуже кладовщицы. Самое интересное, что, услышав «родную речь», хамы моментально добрели, а некоторые даже перезванивали, чтобы извиниться и «поговорить по душам».
Второй тип по вежливости обращений мало чем уступал первому. Она называла его «кавказцы». Эти дети гор порой принимали ее за диспетчера службы «досуга» и радостно кричали своими гортанными голосами: «Скажи, мамаша, сколько стоит дэвочка?» Ну, от них она быстро нашла противоядие – купила номер «Московского комсомольца» и стала говорить следующее: «Вы знаете, телефон нашей фирмы поменялся, поэтому перезвоните по следующему номеру…» – и давала телефон первой попавшейся фирмы досуга.
– Неплохо!
– Но ты, слушай дальше, – третьими в ее списке шли самые «озабоченные». Эта категория была достаточно разнообразной. Иногда ей просто предлагали побеседовать на эротические темы, а то, дескать, все эти телефонные службы такие дорогие. Иногда начинали вежливо интересоваться ее темпераментом и тем, какого рода секс ей нравится. Одни были весьма развязны и громко похвалялись своими сексуальными талантами, другие, напротив, – весьма застенчивы и, произнеся «добрый вечер», робко умолкали, так что ей приходилось задавать наводящие вопросы. И, ты знаешь, благодаря таким вопросам она выяснила удивительную вещь – самыми одинокими мужчинами оказались повара! Видимо, они подходили к браку с более утонченными запросами, чем остальные представители мужского пола, остро нуждающиеся в том, чтобы им кто-то готовил. Ну и наконец, четвертую и самую малочисленную категорию составляли так называемые «нормальные люди».
– Интересно, к какой категории она отнесла тебя?
– Надеюсь, что к последней. Слушай, да ведь это… Неужели она?
Случайно подойдя к окну подсобки, выходившему на Ленинский проспект, я вдруг увидел Наталью, которая в этот момент выбиралась из белого «мерседеса» с помощью элегантного джентльмена в очках.
– Кого ты там увидел?
– Наталью Гончарову! Ты ее помнишь?
– Она не со мной училась, – довольно равнодушно заметил Валера. – Откуда же я мшу ее помнить?
– Ну, что ты, – усмехнулся я, – такие женщины, как Наталья, мелькают перед нами яркими звездами, исчезая в пространстве, но навсегда оставаясь в памяти. Пойдем, поздороваемся.
Мы вышли из подсобки, оставив недопитую бутылку водки, и зашли в торговый зал. При этом Валера стал за прилавок, а я облокотился рядом, изображая случайно зашедшего покупателя. Наталья со своим спутником появились внутри. Мне показалось, что у нее удивленно блеснули глаза при виде нас.
– Привет, – сказали мы с ней одновременно, пока ее спутник протирал платком запотевшие очки.
– Откуда ты взялась? – поторопился спросить я.
– А ты?
– Зашел в гости к хозяину. – И я кивнул в сторону молчаливого Валеры, который поклонился ей, изобразив на своем лице довольно-таки постную улыбку.
– А мы поспорили с Дмитрием, что он не знает цену на хлеб. Ну-ка, вот этот батон сколько стоит?
– Кажется, рубля три.
– Шесть, – отозвался Валера.
– Вот видите, проиграли, – заявила со смехом Наталья.
– На что хоть спорили? – поинтересовался было я, но ее спутник уже торопился к выходу.
– Идемте, Наталья, нам пора.
– Была рада тебя повидать, – сказала она мне уже от дверей, расходясь с какой-то толстой, краснощекой теткой.
Я лишь грустно улыбнулся и кивнул в ответ, испытывая в этот момент чувство, которое трудно описать, но легко представить. Оставалось утешаться, что пока она с ним «на вы»!
– Ну, что скажешь, понравилась девушка? – первым делом поинтересовался я, когда Валеру снова сменил напарник, и мы вернулись в подсобку.
– Да… Но тебе она явно не по зубам. У тебя нет такого «мерседеса».
– Сам знаю, – вздохнул я.
– А чего ты вздыхаешь? Надеялся на что-то другое?
– Не знаю. Женская любовь всегда лотерея, другое дело, что богатые могут купить множество билетов и тем самым обеспечить себе гарантированный выигрыш, а вот бедные…
– А бедные пьют водку и философствуют в подсобке.
– Спасибо. Но «философия торжествует над горестями прошлого и будущего, а горести настоящего торжествуют над философией», как говорил мой любимый Ларошфуко.
– Ну, еще раз со старым Новым годом!
– Со старым Новым годом!
– А теперь рассказывай, что у тебя с ней было.
– Ничего особенного, кроме безумной влюбленности и пошлейшей глупости. Когда я увидел ее на первой же лекции, то подсел и все полтора часа развлекал анекдотами и двусмысленными предложениями…
…Она явно кокетничала со мной «просто так», не принимая всерьез болтовню нахального юнца, – а в те годы я был, точнее, стремился казаться именно таким. Пару раз она даже позволила мне проводить себя до Ярославского вокзала – и таким образом я узнал, где она живет. Кстати, по той же дороге, но далеко за Мытищами находилась и дача моих родителей.
Однако дальше этих проводов дело не пошло – от всех моих предложений Наталья вежливо отказывалась, да и предложить-то мне, собственно говоря, было особенно нечего – так, «скромный товарищеский ужин», как любил выражаться один мой друг. А как же вытянулась моя бедная физиономия, когда однажды, на выходе из университета, ее ждали новенькие «Жигули» с солидным мужиком внутри!
Красавцем я не был, особыми талантами тоже не блистал, поэтому мои надежды увлечь ее внимание были, мягко говоря, ни на чем не основаны. Впрочем, когда же еще и дерзать, как не во времена «нищей» юности!
И все же чем-то я ей, видимо, запомнился, если спустя два года она вдруг дала мне шанс – и какой шанс! Забегая вперед, в очередной раз «посыплю голову пеплом» – как же глупо, пошло и бездарно я его загубил!
А все вышло совершенно случайно – во время летних каникул, когда я возвращался с дачи и, подъезжая к Мытищам, случайно увидел на платформе Наталью в обществе какой-то стройной, черноволосой девушки. Судя по всему, та приехала из Москвы, а Наталья вышла ее встречать.
Стоило электричке остановиться, как я мгновенно выскочил из вагона и бегом бросился за обеими девушками. Мне удалось догнать их только на переходе.
– Привет! – запыхавшись, пробормотал я. – Какая удивительная встреча!
– О, это ты? – Наталья приветливо улыбнулась. – Откуда появился в наших краях? Кстати, познакомься – это моя сестра Галина.
– Олег, – сказал я, кивая этой очень милой девушке с каким-то задумчиво-детским лицом. – Ну, как оно?
– Что – оно?
– Быть сестрой суперкрасивой девушки, от которой сходит с ума весь наш факультет.
– Нормально, – без тени улыбки заявила та.
Кажется, я ей не слишком понравился. Однако сама Наталья была на удивление приветлива – более того, она даже пригласила меня в гости, сказав, что сегодня у них никого не будет дома.
Мы взяли три бутылки шампанского – хотя сама Наталья предложила купить только одну, – и направились к ним. Стоило нам выпить первую бутылку, как Галине позвонил какой-то поклонник и она тут же умчалась. Судя по тому, что ей говорила Наталья за плотно прикрытой дверью прихожей, старшей сестре не слишком-то хотелось оставаться со мной наедине. Она явно опасалась определенных действий с моей стороны – и, увы, не ошиблась!
Я практически один выпил вторую бутылку и уже нацеливался открыть третью, когда Наталья остановила меня, устало уселась на диван и указала на кресло напротив.
– Сядь и постарайся расслабиться. Сегодня ты просто неузнаваем – очень возбужден и все время дергаешься.
– Это потому, что именно сегодня должна решиться моя судьба, – глядя в сторону, произнес я и тут же мысленно обругал себя за эту «пошлейшую фразу».
– Каким же образом?
Мне было неясно – догадывается ли она о том, что я собираюсь ей сказать, или задает вопрос из вечной женской привычки прикидываться, когда это удобно, ничего не понимающей. В любом случае, она предоставляла мне возможность высказаться – а это в тот момент было самым главным. Я мельком взглянул на Наталью – такую красивую в своем открытом летнем платье – смущенно потер рукой лоб и начал говорить:
– Я хочу предложить тебе… То есть, нет, не так, я хочу сделать тебе предложение. Я люблю тебя, Наталья, и мечтаю увидеть тебя своей женой. Разумеется, я не очень-то богат, но сумел бы обеспечить тебе достойную жизнь. Впрочем, наверное, я говорю что-то не то… Ты столь прекрасна, что заслуживаешь какого-то суперкрасавца, а я… Не знаю, может быть, тебе кто-то нравится… Конечно, ты притягиваешь столько мужчин и наверняка среди них есть весьма достойные персонажи, но… Впрочем, опять что-то не то. Наталья!
Только теперь я осмелился поднять на нее глаза и, завороженный выражением лица девушки, уже не стал отводить их в сторону. Она сидела в такой позе… Мне вдруг подумалось, что, наверное, в такой же позе сидела Клеопатра, выслушивая признания своих знаменитых поклонников. Черт, как жаль, что я не Цезарь и не Марк Антоний, и не могу предложить любимой женщине стать царицей покоренного мной мира! Как жаль, что я всего лишь скромный студент философии с не очень ясными перспективами! Никогда прежде меня не волновали проблемы власти и славы, богатства и могущества; напротив, я искренне верил, что мои нынешние литературно-философские изыскания гораздо выше всех этих «тщетных и суетных» дел. И вот теперь, поставив свое счастье в зависимость от решения этой чудной девушки, я вдруг понял, насколько же мало могу бросить к ее восхитительным ногам!
Изящная маленькая ножка, закинутая на другую, игриво покачивалась в воздухе, а я, затаив дыхание перед этим упруго-рельефным чудом, жадными глазами следил за восхитительным маятником. Мне вдруг страстно захотелось упасть на колени и прижаться к ней губами, причем с такой неистовой силой, что я задрожал.
Стоило мне увидеть глаза Натальи, как я мгновенно понял: она угадала мое желание. Угадала – и, устало улыбнувшись, покачала головой.
– Не стоит, Олег.
К чему относилось это «не стоит»? Только лишь к желанию целовать ее ножки или к моему предложению выйти за меня замуж? Я не понял этого, но уныло поник головой.
– Я не готова принять твое предложение, – после небольшой паузы снова заговорила Наталья. – Не спрашивай меня почему и не огорчайся! Ты все равно сейчас не поймешь моих чувств и нынешнего положения…
– А к этому имеет отношение какой-то другой мужчина? – Я прекрасно понимал, что задаю глупый вопрос, хотя в подобной ситуации любой вопрос выглядел бы глупым.
Все! – мне отказали, так что надо вставать и с достоинством уходить. Но, Боже, как же меня тянет к этой девушке, как же невыносима мысль о том, что мне никогда не держать ее в объятиях!
– О нет, – Наталья засмеялась, – какой же ты, оказывается, глупый и ревнивый!
– Но ты кого-нибудь любишь?
– Нет… не знаю… не спрашивай! Я не могу тебе сказать ничего определенного, кроме одного, – я счастлива, что меня все любят! А теперь – прощай.
– Мы с тобой еще увидимся?
– Разумеется, ты забыл, сколько нам еще учиться?
Я поцеловал протянутую руку и быстро вышел в прихожую. И только тут вдруг осознал, насколько же тяжелые испытания меня теперь ожидают. Видеться с любимой девушкой, у которой получил отказ и которая постоянно окружена другими поклонниками… Вздыхать и томиться невдалеке, надеясь получить очередную приветливую улыбку. Не лучше ли самому отказаться от дальнейшего общения и, переборов душевную боль, вернуться к своим прежним занятиям?
Но разве это возможно? Без Натальи мне неинтересно жить, неинтересно заниматься философией, неинтересно и бессмысленно все на свете… А жить бессмысленно могут только сумасшедшие. И что за утешение думать о том, что все переживания рано или поздно пройдут… Разумеется, пройдут, но вместе с ними исчезнет и та надежда на счастье, которой я в этот вечер, кажется, лишился… но навсегда ли?