Текст книги "Бой без правил"

Автор книги: Олег Шовкуненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Деньги и купленная на них власть ослепляет, заглушает разум. Организаторы этой аферы даже не попытались выяснить у всяких там ученых голов, а можно ли вообще трясти Гаити?

– Из твоих слов напрашивается вывод, что нет.

– Угадал, – Леший сокрушенно вздохнул. – “Гнев Аида” послал импульс в какой-то очень деликатный разлом земной коры. Я не специалист, но знаю, что после него вся тихоокеанская зона пришла в движение. И не только она. На противоположной стороне земного шарика, точно супротив Гаити, оказался не кто-нибудь, а Китай, его южные провинции. Там вообще началось светопреставление: землетрясения за землетрясением, сели, обвалы, огромные участки почвы в считанные секунды проваливались в недра планеты.

– Китайцы поняли, откуда ветер дует?

– Моментально. Они же не дураки. – Леший уставился в пустоту и принялся вспоминать. – Янки тогда отмазывались, мол, это не мы… мол, террористы. Но дети Великого Мао крепко держали их за яйца. Осуществить акцию по захоронению Гаити было просто невозможно без волосатой руки, может даже и не одной, тянущейся из мягких кабинетов Вашингтона. “Гнев Аида” это не прогулочная яхта, просто так ее не захватишь, а главное не используешь. Так что все готовилось заранее, и коды доступа были получены не откуда-нибудь, а прямо из Пентагона. Помнится, тогда даже проскользнула версия, что американцы разыграли очередную комедию, типа атаки на Нью-Йоркские башни-близнецы. Ведь в те годы свирепствовал экономический кризис. Даже у самой богатой страны мира средств было в обрез. Вот Дядя Сэм и отыскал экспресс-метод финансирования своей военной компании в Ираке и Афганистане.

– А что было дальше? – я жадно впитывал каждое слово, ведь такие откровения простым смертным доводится слышать далеко не каждый день. И хоть все это дела давно минувшие… все равно жуть как интересно!

– Дальше вроде как все улеглось. Штаты задобрили китайцев офигенными льготами по импорту их товаров. Те вроде как удовлетворились, но обиду все же затаили, и повернули свою программу климатического оружия против звездно-полосатого флага.

От долгого повествования у Загребельного пересохло в горле. Он снял с пояса флягу, отвинтил крышку и промочил горло. Насколько я помнил, раньше во фляге у него был спирт.

– Дай и мне чуток, – попросил я.

– Держи, – Андрюха без промедления протянул мне старую армейскую флягу образца еще тех, далеких советских времен.

Я пригубил и почувствовал вкус воды. Хотя алкоголем она и отдавала, но все же это была обычная аш-два-о. Видать Леший заправил флягу водой, так до конца и не опустошив ее от спирта. Я его понимал. Не выливать же ценный продукт.

Сделав вид, что именно вода и являлась пределом моих мечтаний, я глотнул пару раз. Затем посидел с полминуты, прислушиваясь как в металлическом сосуде плещется жидкость. Эх, все же жаль, что там не спирт! Градусы это как раз то, что требуется после таких вот жутких историй.

– А дальше… Что было дальше? – я даже не заметил, как задал вопрос. Язык сам произнес его.

– Второй раунд начался в Азии. – Леший словно ждал этого вопроса. – Союзники по НАТО пронюхали, что в Афганистане готовится серьезная акция. Да что там акция, прямо сказать наступление, результатом которого могла стать полная потеря северных провинций. Основные силы талибов готовились на территории Пакистана. До удара оставалось меньше месяца. – Загребельный вернул себе флягу и вновь сделал из нее жадный глоток. – Сам понимаешь, атаковать Пакистан, они не могли. Как-никак суверенное государство, да еще член ядерного клуба. Кто ж туда сунется? Оставался вариант сотворить что-нибудь этакое, что никак невозможно было расценить как прямую агрессию. Англичане предложили использовать свои наработки по управлению погодой.

– Грандиозное наводнение в Пакистане я помню.

Я точно помнил. Вернее не сообщения в новостях, а слова некоторых моих сослуживцев. Прошедшие Афган офицеры, которые прекрасно помнили через какую именно границу шли к духам караваны с оружием и свеженьким, только что взращенным в Пакистанских тренировочных лагерях подкреплением… Так вот эти самые офицера с досадой вздыхали: “Эх, поздно дождичек пошел! Вот тогда бы… годков так двадцать пять назад… Чтобы все эти суки захлебнулись, нахрен!”.

– Хорошо что помнишь, – Леший вернул меня с горных перевалов Афганистана в глубины старого, заброшенного бомбоубежища. – Мне меньше работы. Если о начисто смытых городах ты знаешь, то осталось поведать тебе лишь ту часть истории, о которой в мире догадывались единицы.

– Интересно.

– Пронырливые ребята из китайской разведки пронюхали о готовящемся потопе. Их аналитики и метеорологи просчитали, что стихия такого масштаба не может быть локализована на одном сравнительно малом участке, она обязательно затронет соседние регионы, в том числе западный Китай. О своих выводах китайцы поставили в известность США и Англию. Они потребовали не применять климатическое оружие вблизи их границ.

– И что те ответили?

– Те? – Загребельный горько усмехнулся. – Те послали азиатов подальше. Дали понять, что не они в этом мире правят бал.

– Ого! – я аж присвистнул. – Это оскорбление. Это вызов. Зная китайцев, могу сказать, что такое стерпеть они не могли.

– И не стерпели. После того как северо-запад Китая залило водой и переколошматило оползнями, Поднебесная стала готовить достойный ответ.

– Знаешь какой? – ожидая чего-то уж очень невероятного, я уставился на Андрея.

– Еще бы не знать, – тот зло хмыкнул. – Они остановили Гольфстрим.

– Что?! – я не поверил своим ушам. – Так та нефтяная платформа в Мексиканском заливе…

– Нет, платформа “Бритиш Петролеум” взорвалась раньше, и чисто по халатности бурильщиков. Но эта авария послужила хорошим прикрытием, если не сказать помощником. Пытаясь связать, абсорбировать нефть, янки буквально заполнили залив всякой химией. Китайцы поглядели на это и добавили к коктейлю несколько своих ингредиентов. В результате плотность воды в нижних слоях резко возросла. Она превратилась в настоящий клейстер, который, сам понимаешь, течь уже никуда не мог. – Леший горько усмехнулся. – Мы перехватывали радиограммы американских субмарин, которые попав в этот кисель теряли до восьмидесяти процентов своего хода.

– Тогда говорили, что остановка Гольфстрима станет трагедией для всего мира, – припомнил я.

– По расчетам китайских специалистов их стране ничего не грозило. Зато проклятые янки навсегда забудут, что Флорида когда-то именовалась американским раем, а их Британских союзников ждала еще более веселая перспектива. Англии грозил такой холод, что впору было приступать к разведению пингвинов.

Я представил себе эту картину, но смешно мне не стало. Снежные заносы на улицах Лондона, Мадрида и Парижа. Лютый мороз пожирает Кастильские оливковые рощи, сады и парки Версаля, превращает в тундру территории Скандинавских стран. Цирк-зоопарк, и все это не случайность, не выбрык своенравной природы, а результат приказа, чудовищная воля нескольких человек. Хотя чего еще можно было ожидать от разгневанных Китайцев? Глаз за глаз, зуб за зуб. Как говорил Главный, типичная человеческая логика, человеческий поступок. И на него непременно должен был последовать ответ.

– НАТОвцы не успели ответить, – Леший словно прочел мои мысли. – Их опередили.

– Кто?

– А как ты думаешь?

– Ханхи, наверное.

– Погоди ты с ханхами! До них был еще наш, Российский выход, – сообщил мой приятель. – Россия она ведь не на другой планете находится. И ее, естественно, вся эта котовасия коснулась, да еще как коснулась! Вспомни ту жуткую жару и вызванные ею пожары лесов и торфяников летом 2010-го. Она между прочим накатила на нас именно в те дни, когда англичане выплеснули полагающуюся России воду на многострадальный Пакистан. А после Гаитянских событий весь Дальний Восток и Камчатка ходили ходуном.

На все это мы должны были как-то реагировать, защищаться. Самой большой занозой в заднице был конечно же “Гнев Аида”. Его то и решили тихо и по возможности натурально ликвидировать.

– И как, ликвидировали?

– Ликвидировали, – подполковник ФСБ закивал, но как-то не очень радостно. – Только я бы не сказал, что уж очень тихо. “Гнев Аида” засекли в двухстах милях от восточного побережья Японии. Субмарина шла в сопровождении еще одной подлодки класса “Вирджиния”. Судя по всему эта парочка направлялась к побережью Китая, куда-то в район Шанхая. Медлить было нельзя, и нашим подводникам приказали “Фас!”. “Вирджинию” накрыли первым же залпом, но она прикрыла собой главную цель и тем самым дала “Гневу Аида” фору. Хотя, если честно говорить, какая там, к дьяволу, фора, когда за ними шли две “Щуки-Б” вооруженные “Шквалами”!

О характеристиках подводных лодок класса “Щука-Б” я конечно же ничего не знал. Но название “Шквал” вспомнил. Реактивная торпеда, летящая под водой со скоростью триста пятьдесят километров в час, это была легенда, символ военного и научно-технического могущества нашей страны.

– Так вот… – тем временем продолжал Леший. – Понимая, что им не уйти, американцы применили установку против наших подводных лодок. Это был их единственный шанс. – Предвидя мой вопрос, Андрюха пояснил. – Очевидно какой-то из режимов “Гнева…” позволял использовать его на ближних дистанциях как тактическое оружие. Правда, судя по всему, это был не опробованный режим. После первых же импульсов в том районе началось чёрти что. Океан в прямом смысле ходил ходуном. Пошли подземные толчки, возникло цунами. Японцы надолго запомнили эти дни, ведь именно в результате всех этих катаклизмов и рванула АЭС в Фокусиме.

На фоне гибели всего мира катастрофа на японской атомной станции сейчас выглядела просто легким недоразумением. Неудивительно что я не особо на нее прореагировал. Куда любопытней показался исход подводного сражения.

– А что исход? – Загребельный ответил на мой вопрос. – Я же в самом начале сказал, избавились мы от этого чуда вражеской техники. Правда и одну подлодку потеряли. Международный скандал из конфликта раздувать не стали. Не мы, не американцы. Сам понимаешь, замешано секретное оружие массового уничтожения, плюс разоренное побережье Японии, плюс АЭС. Кто его знает, на чьей стороне окажется мировое общественное мнение? А лодку нашу объявили погибшей в ходе учений на Баренцевом море.

– Да-а-а… ну и дела… – протянул я и тут же спохватился. – Слушай, друг Андрюха, а почему Главный обо всем этом не вспоминал? Неужели не знал?

– Знал конечно же, – подполковник ФСБ кивнул. – Может не во всех подробностях, но все же знал. А не вспоминал потому, что не от этого старушке Земле досталось больше всего.

– Все-таки были украденные технологии, опьяненные новыми возможностями диктаторы и террористы?

– Были, – авторитетно подтвердил чекист. – Разборки сверхдержав наглядно показали, что климатическое и сейсмическое оружие это не вымысел, не детские игрушки, а мощное, эффективное средство глобальной войны. Вот тогда-то и понеслось! Удар за ударом, смерчи, ливни, ураганы. Пока применялись атмосферные средства, мир еще держался. Но когда Израиль ответил с помощью подземного, возможно термоядерного взрыва, который был произведен на стыке каких-то там тектонических плит, все стало очень плохо.

– Полагаю, именно тогда человечество и познакомилось с ханхами?

– Именно тогда и познакомилось, – подтвердил Загребельный. – Пришельцы не позволили людям и дальше измываться над планетой.

После этой фразы мы надолго замолчали. Не знаю о чем думал Андрюха, но я… В который раз за минувшие сутки меня придавило ощущение своей собственной ничтожности и никчемности. Да пожалуй не только своей. Всеобщей. Ничтожности и никчемности всех людей на Земле. Это чувство складывалось как бы из двух частей, двух компонентов.

Во-первых, знать что человеческую расу создали, слепили словно из пластилина чужие, это само по себе унизительно. Раньше заслуга появления на свет божий принадлежала нам самим. Сперва мы были амебами, потом рыбами, позднее ящерицами и обезьянами. Затем самостоятельно, абсолютно самостоятельно превратились в гомосапиенсов. Никому не должны и никому не обязаны. Все сделали сами: родились, возмужали, развились и поумнели, построили общество и цивилизацию. Так мы думали раньше. Однако теперь вдруг выяснилось, что все это совсем не так. Мы, как и вся наша планета, созданы великими конструкторами и изобретателями, творцами жизни во вселенной по имени ханхи. Обидно. Цирк-зоопарк, до слез обидно!

Но куда хуже этого известия стала новость под номером два… Мы оказались дефектными, ущербными, умственно неполноценными. Соперничая друг с другом, стремясь к наживе и власти, мы начали разрушать мир, в котором сами же и живем. Понятно ханхи не могли равнодушно наблюдать на то, как гибнет творение их рук. Не отягощенные чувством жалости, живущие одной рациональностью, они приняли решение – сменить арендаторов принадлежащей им собственности. Человечество пошло под нож, быстро освобождая площади для новых обитателей голубого шарика под названием Земля.

Мы, последние из уцелевших, отчаянно сражаемся за свою жизнь, на что-то надеемся. Вернее надеялись. После встречи с Главным стало понятно, что шансов у нас нет. Не думает же он, в самом-то деле, что мы вместе с Лешим, вооруженные знанием всей правды, сможем что-нибудь изменить? Утопия! Настоящая утопия!

– Главный сказал, что у нас два месяца.

Прозвучавший в тишине бомбоубежища голос Загребельного прервал мои мысли. Был он ровный и бесцветный. Сразу стало понятно, что Андрюха никак не может сложить собственное отношение к тому предложению, которое мы с ним получили.

– Фигня все это! – я предельно кратко озвучил суть своих последних рассуждений.

– Спасти мир за два месяца…

Леший словно не расслышал моего восклицания. Голос его продолжал оставаться бесстрастным и задумчивым. Мой приятель явно говорил сам с собой. На такой ответ, по сути и не являющийся ответом, я мог прореагировать двояко. Либо психануть, что в общем-то соответствовало моему нынешнему настроению, либо расслабиться и предаться фантазиям о том, как два супергероя спасают целую планету. Слава богу у меня хватило мозгов пойти по второму пути.

– Как будем спасать?

На этот раз Леший прореагировал:

– Подумаем. Для начала вспомним о том, что говорил Главный, к чему он нас подталкивал.

– Дорога, – протянул я, покопавшись в воспоминаниях. – Помнится от сказал: “Неважно куда идти, главное для чего”.

– Очередная тень на очередной плетень, – подполковник ФСБ вмиг расшифровал уловку Главного. – Он прекрасно знал и куда идти, и для чего. Только напрямую сказать не мог. Боялся гнева своих собратьев.

– Логично, – я согласился со словами приятеля. – Итак, идти нам следует…

– В Белоруссию, под Могилев, – закончил за меня Загребельный. – Именно об этом месте рассказывал Главный. Он пытался убедить всех своих собеседников, что пришел именно оттуда, наталкивал на мысль, что дорога проходима.

– Так… с местом, кажется, разобрались, – это расследование понемногу начало меня занимать. – Теперь попытаемся выяснить, что мы там потеряли, под Могилевом-то?

– Верной дорогой идете, товарищи! – похвалил меня Загребельный. – А сам-то что думаешь по этому поводу?

– Платформы! Там находятся две боевые платформы ханхов, которые якобы сбили бойцы белорусского сопротивления.

– Ну, насчет “сбили”… да и существования самого сопротивления я, откровенно говоря, очень сомневаюсь, – хмыкнул Леший. – А вот что Главному удалось умыкнуть и спрятать два инопланетных корабля, так это очень даже походит на правду.

– Для чего?

– Пока непонятно. Хотя… транспорт он ведь и предназначен для того, чтобы на нем куда-то отправиться.

– Куда?

– Я тебе что, справочное бюро? – возмутился Андрюха. – Не знаю куда. Может поймем, когда доберемся до места.

– Ты и вправду думаешь, что это реально, добраться я имею в виду? – я в упор поглядел на приятеля. – Километров так с полтысячи будет, причем почти весь маршрут проходит по Проклятым землям.

– Только не говори, что обгадился со страха. – Леший хитро прищурил один глаз. – То оружие и боеприпасы, которыми ты снабжал нас все эти годы… Где ты их брал? Если бы склады находились в пустошах, то их бы уже давно нашли. Пустоши хожены и перехожены вдоль и поперек. Единственное место, где могло сохраниться оружие, это Проклятые земли.

Что тут скажешь? От проницательного чекиста было сложно что-либо утаить. Поэтому пришлось сознаться:

– Я забирался в зону не более, чем на двадцать километров. А что там дальше, в глубине… один дьявол ведает.

– Печально, – Загребельный сокрушенно покачал головой. – Мне думалось, что полковник Ветров с Проклятыми землями на “ты”.

– Думалось ему… – я возмущенно фыркнул.

То ли от нервов, то ли бессознательно пытаясь раздобыть энергию, столь необходимую для заживления ран, я опять почувствовал жуткий голод. Бумажный сверток зашуршал, и зубы вновь впились в кусок уже абсолютно холодного мяса. Оно остыло очень быстро, и теперь приобрело температуру окружающего воздуха. Холодного воздуха. Это могло означать лишь одно – на землю пришла ночь.

Я поежился, чувствуя себя весьма неуютно в футболке, одетой поверх нее легкой демисезонной куртке, спортивных штанах и натянутых на босу ногу кирзаках. Да, конечно же, на мне были еще и бинты! Но даже при таком утеплении выдержать ночь, когда температура падает до пяти-шести градусов… дело, прямо скажу, непростое.

– Костерок бы развести… Как думаешь? – предложил я, поеживаясь.

– Дыму здесь выходить некуда, вентиляция не работает, – Леший огляделся по сторонам. – Все, что можно жечь, либо синтетика, либо покрыто синтетикой. Чадить будет будь здоров. Так и задохнуться недолго. Бывали уже случаи.

– Холод собачий, – пожаловался я.

– Будем греться друг об друга. Иного выхода нет, – Загребельный кивнул на свой котелок. – Сейчас проглочу все это, и двинем спать.

Когда мы вернулись в главный зал, там уже во всю шла подготовка к ночи. Бойцы обшарили бомбоубежище, которое в предвоенные годы использовалось как ночной клуб. Их добычей стали куски какой-то толстой черной ткани, похоже, раньше служившие светонепроницаемыми шторами, охапки цветной, поблескивающей в свете керосинки полиэтиленовой пленки и целая кипа бухгалтерских бумаг. Навалив весь этот мотлох поверх оторванных от столов крышек, они соорудили примитивную лежанку, на которой впритирку могли уместиться четверо. О мягкости сего ложа говорить не приходилось, зато оно довольно пристойно изолировало от холодного бетонного пола.

Когда все приготовления наконец были закончены, четверо моих товарищей, отбросив чины и должности, на равных стали тянуть жребий. Короткий кусочек провода достался Сергею Чаусову, а вместе с ним и “почетное” право первым заступить на дежурство.

– Повезло, – хихикнул Мурат. – А то от этого бегемота житья нет, то храпит, то ворочается.

– Не волнуйся, Муратик, часика через два я юркну тебе под бочек, – в ответ пообещал морпех.

– Чаусов, Ертаев, а ну, отставить эти ваши любимые пидарские шуточки! – рявкнул Загребельный. – Ишь, блин, взяли моду!

Лешего данная тема всегда раздражала. Оно и понятно, человеку, вышедшему из колыбели рабоче-крестьянской Красной Армии, слушать о сладкой мужской любви к своему же полу… это почти что оскорбление. Я его понимал. Испокон веков в воинских частях сотни, тысячи мужиков жили все вместе, одной большой семьей. Порой доводилось спать по три человека на матрасе, укрывшись одним тощим одеялом. А уж тереть друг другу спины в общей бане на сотню человек или целым взводом сидеть на дырках в сортире без кабинок, так это вообще – самое обычное дело. И никогда ни у кого не встал при взгляде на голого волосатого соседа. Не видел я такого! Конечно, всегда были придурки и недотепы, но только тогда им еще не рассказали, что можно подкрасить глазки и шикарно, по-заграничному, наречься геями.

Вспоминая те старые времена, я по-доброму улыбнулся. Сразу накатила приятная теплая волна, повеяло спокойствием, надежностью, уверенностью в завтрашнем дне. А может дело совсем не в воспоминаниях? Может мне передалось тепло и забота моих новых товарищей? Последнее, что я запомнил перед тем как погрузиться в сон, были слова Загребельного:

– Полковника положим в середину. Самому ему не согреться. Одежонка вон какая дохлая.

Спасибо, мужики, – это был мой ответ, только вот не уверен, что сподобился произнести его вслух.

Спал я довольно беспокойно. И дело было не только в холоде. Всю ночь с невероятной настойчивостью снился один и тот же сон. Раза три он прерывался. Когда менялись часовые и место рядом занимал кто-то другой, я вздрагивал и открывал глаза. Но все успокаивалось, и я вновь проваливался в сон, чтобы досмотреть очередную серию жуткого фильма, повествующего о судьбе моего сына.

Командир зенитного пушечно-ракетного комплекса “Тунгуска” старший сержант Олег Ветров вел бой с боевыми челноками ханхов. Его установка прикрывала колонну техники, в которую входили большие пассажирские паромы, такие как обычно курсировали по Балтике меж Питером и Хельсинки. Корабли вытянули из воды и поставили на гусеничную тягу. Эти тысячи тонн металла, до отказа набитые вопящими от ужаса людьми, медленно ползли по пыльной проселочной дороге.

“Тунгуска” стояла на абсолютно лысом, открытом со всех сторон холме, и без устали молотила по заходящим для атаки челнокам. Ханхи словно не замечали колонну. Они атаковали только установку моего сына. Причем использовали для этого какие-то невидимые лучи. Инопланетные летательные аппараты образовали гигантский смерч, вращающийся прямо над холмом. Они кружились и облучали, облучали и кружились. Я видел как на установке вспыхнула краска, однако та все равно продолжала стрелять. Созданная людьми боевая машина пока еще выдерживала натиск инопланетных агрессоров, а вот земля, на которой она стояла, кажется, нет. Грунт под гусеницами “Тунгуски” стал размягчаться, быстро превращаясь в расплавленную лаву. Тяжелая боевая машина начала тонуть в ней как в жерле только что проснувшегося вулкана.

Я прекрасно понимал, что ни Олег, ни кто-либо другой из его экипажа уже не сможет спастись. Я видел лицо сына. Оно было мокрым от пота, грязным от копоти, по нему плясали багровые отблески страшного пожара. Олег что-то кричал. И это были отнюдь не слова команд. Он кого-то звал, протягивал к кому-то руки. И моему сыну ответили. К Олегу протянулись худенькие женские ладони. Их руки встретились. Олег привлек к себе девушку. Знакомые темно-каштановые волосы, маленький, чуть вздернутый носик, огромные карие глаза. Лиза! Господи боже мой, это была Лиза! Мой сын крепко обнял девушку. То было прощальное объятие двух любящих друг друга людей, которым вот-вот предстояло расстаться с жизнью.

В этот миг огонь, пожирающий двух детей, словно переметнулся ко мне в грудь, со скворчанием обжег все внутри. Я совершенно не думал о том, что увидел свою возлюбленную в объятиях сына. Я понимал лишь одно: я теряю их… навсегда теряю их обоих! И поделать ничего нельзя. В моих силах лишь кричать, выть от боли и горя.

– Ты чего, Максим? Очнись!

Леший крепко держал меня за руки. На его щеках играли оранжево-желтые блики, очень похожие на те, что я только что видел на лице у своего погибающего в огненной пучине сына. Может именно поэтому я не сразу очнулся, понял что со мной и где нахожусь.

– Мы в “Бункере”. Опасности нет. Успокойся, – Загребельный не утешал, а скорее приказывал.

– В “Бункере”… – запинаясь, повторил я и перевел взгляд на огонек керосиновой лампы, которую прямо над нами держал Саша Клюев, светловолосый, лет тридцати пяти от роду гранатометчик из группы Лешего. – Да-да… конечно… я помню.

Почувствовав как мои руки расслабились, Леший их отпустил. После чего Андрюха сокрушенно покачал головой, тяжело вздохнул и вновь улегся на свое место. С другой стороны меня подпер морпех. Клюев же, с раскачивающейся лампой в руках, стал медленно удаляться. Он явно направился к выходу из зала, тому месту, где и дежурили наши караульные. Никто не проронил ни слова. Все прекрасно понимали – после того, что довелось перенести полковнику Ветрову, сны у того просто не могут быть светлыми и по-детски безоблачными.

Оказавшись в темноте, я попробовал вновь заснуть. Куда там! Лицо Олега вставало в памяти всякий раз, как только я смыкал веки. Страшное обожженное лицо. Он беззвучно переносил страдания. Он не звал меня, ни о чем не просил. Он никогда меня ни о чем не просил…

Промучившись где-то с полчаса, я решил, что уже не засну. Кроме того на часах сейчас стоял Клюев, последний в списке сегодняшних караульных. И это означало, что близится утро.

Я постарался встать как можно тише и осторожней, так чтобы никого не разбудить. Встать… Еще вчера такой трюк у меня бы вряд ли получился. Еще вчера на ноги меня поднимали с помощью подъемного крана, ну или сильных рук кого-нибудь из моих товарищей – бойцов спецгруппы подполковника Загребельного. Зато сейчас все изменилось, причем в лучшую, гораздо лучшую сторону. Я не чувствовал ран, сломанные ребра болели так, словно это были всего лишь синяки, полученные в прозаической автобусной давке. И что самое замечательное – в мое тело понемногу начали возвращаться силы. Чудо! Настоящее чудо! Пол часа, проведенные в компании Главного, сделали с моим организмом то, на что самая современная медицина потратила бы не один месяц. Интересно, а шрамов на мне тоже не осталось?

Ответ на этот вопрос я решил выяснить как-нибудь в другой раз. Сейчас же я поднялся, не забыв прихватить с собой автомат, с которым по привычке спал в обнимку. Не скажу, что все эти упражнения дались мне очень уж легко. Однако опыт по преодолению постпохмельного будуна имелся, и я воспользовался им как инструкцией к действию, тем более, что симптомы оказались весьма похожи. Повесив автомат на шею, я вытянул вперед руки и небольшими неуверенными шашками поплелся в направлении легкого свечения, которое виднелось на противоположном конце темного подземного зала.

Когда я добрался до двери, то обнаружил там Клюева, сидящего на той самой дырявой аудиоколонке, которую вчера трамбовал своим задом я сам. Керосиновая лампа стояла рядом, и гранатометчик занимался тем, что придирчиво осматривал свой РПГ-32, продувая и протирая мягкой тряпочкой все его, так сказать, деликатные места.

– Здравия желаю, товарищ полковник, – Александр сделал попытку подняться.

– Сиди, – буркнул я и протопал мимо бойца в направлении одной из примыкающих комнат.

Провел я там пару минут и вернулся, чувствуя несказанное облегчение в мочевом пузыре. За время моего отсутствия во владениях Клюева кое-что изменилось. Рядом с аудиоколонкой появился пластиковый стул, один из тех, что в превеликом множестве валялись в зале.

– Товарищ полковник, вы спать или посидите со мной? – поинтересовался боец.

– Ну раз ты уж стул приволок… – вместо того чтобы договорить я опустился на удобное пластиковое сиденье, после чего поплотнее запахнул куртку. – Сам-то чего на ящике мучаешься? Ведь неудобно.

– Вот и хорошо, что неудобно. Всякое желание уснуть пропадает, – ухмыльнулся Саша. – Сейчас уже почти пять утра. Самое гадкое время. Вы, поди, и сами знаете.

– Знаю, – согласился я, припоминая те далекие времена, когда еще заступал дежурным по части. Час, два, три ночи – сна ни в одном глазу. Ну а как пробьет четыре утра, вот тут и начинается… Внутри словно батарейка садится, причем моментально так, за считанные минуты. Сил едва-едва хватает, чтобы держать веки открытыми.

– Мне частенько приходилось ходить начальником караула, – продолжил свой рассказ Клюев. – Вот и понапридумывал всяких хитростей и уловок, чтобы, значит, службу тащить исправно. Я ведь, не ради хвастовства будет сказано, человек обязательный.

– Начкаром ходил? – переспросил я. – Так ты…

– Прапорщик, – помог мне Клюев. – Прапорщик воздушно-десантных войск. С восемнадцати годков в армии, и до тех самых пор, пока не сократили как прапорщиков, так и меня самого. – Тут Александр тяжело вздохнул, очевидно припоминая те не веселые времена, когда тысячи офицеров и прапорщиков вышибли из армии, лишили части их жизни, их души.

– Ханхи нас всех сократили, – я попытался утешить своего боевого товарища. – Так что теперь чего уж сетовать.

– Это верно, – Клюев кивнул. – То, что произошло… Просто в голове не укладывается. Жили себе тихо, мирно, спокойно, и вдруг бац… Ничего этого уже нет.

– Хорошо сказал… тихо, мирно и спокойно, – с горечью в голосе повторил я, со всех сил стараясь удержаться от сарказма.

Однако проницательный прапор все же что-то такое почувствовал, потому как набундючился и подозрительно умолк. Сидели мы так минут пять, безмолвно уставившись на колеблющийся огонек лампы. Каждый думал о своем. Я в значительной степени все еще находился под впечатлением ночного кошмара и вспоминал сына. То, как мы провожали его в армию. То, как вместе с женой ездили на присягу, в учебку под Оренбург. Тогда никто даже не мог предположить, что это будет наша последняя встреча.

– Товарищ полковник, разрешите вопрос? – мысли Клюева наконец нашли себе выход.

– Да, – я перевел взгляд на прапорщика.

– Про утро вчерашнее спросить хочу. Почему кентавры нас отпустили? Я что-то плохо помню, будто в отключке был. – Десантник помотал головой, словно до сих пор так и не пришел в себя.

– А что ты помнишь?

– Помню, что когда отходили, многолапые вроде не двигались, – прапорщик покопался в воспоминаниях. – Или это мне так казалось? Я же говорю, с головой у меня что-то неладно было.

– А ты этот вопрос Загребельному задавал?

– Конечно, задавали.

Клюев сказал “задавали”, из чего сам собой напрашивался вывод, что вся группа находилась в недоумении от нашего чудесного спасения.

– И что он ответил? – я не хотел, чтобы моя история шла в разрез с рассказом Лешего.

– Помогли, говорит, нам. Парализовали кентавров газом, да только эта штука чуток и нас зацепила. Кто именно нам помог, подполковник так и не сказал… – тут Клюев счел своим долгом оговориться: – Да и, если честно, мы особо не допытывались. Времени на эти разговоры совсем не было.

Ой, спасибо тебе, друг Андрюша! – мысленно поблагодарил я Загребельного. – Ляпнул первое, что на ум взбрело, а мне теперь пыхтеть, выкручиваться.

Тут до меня вдруг дошло, что Леший счел преждевременным открывать людям всю правду. Я хорошо знал подполковника ФСБ и сразу понял, что, видать, на то у него имелись свои серьезные резоны. Что ж, раз так, то и мне пока следует держать язык за зубами.

– Да, нам помогли, – начал я не очень уверенно. – Другая группа. Видел издалека. Скорее всего не местные. У них имелись гранаты с газом, и полагаю, что газ этот был не нашего производства. Наверняка разработки ханхов. По-другому быть просто не может. Уж очень быстро эта вещество подействовала на кентавров. – Моя заключительная фраза должна была направить мысли Клюева в нужном, правильном направлении. Поэтому я с недоумением произнес: – И где они их только отыскали?