Текст книги "Вполголоса"

Автор книги: Олег Ладыженский

Олег Ладыженский
Стихи

КАСЫДА О НОЧНОЙ ГРОЗЕ

 
О гроза, гроза ночная, ты душе – блаженство рая,
Дашь ли вспыхнуть, умирая, догорающей свечой,
 
 
Дашь ли быть самим собою, дарованьем и мольбою,
Скромностью и похвальбою, жертвою и палачом?
 
 
Не встававший на колени – стану ль ждать чужих молений?
Не прощавший оскорблений – буду ль гордыми прощен?!
 
 
Тот, в чьем сердце – ад пустыни, в море бедствий не остынет,
Раскаленная гордыня служит сильному плащом.
 
 
Я любовью чернооких, упоеньем битв жестоких,
Солнцем, вставшим на востоке, безнадежно обольщен.
 
 
Только мне – влюбленный шепот, только мне – далекий топот,
Уходящей жизни опыт – только мне. Кому ж еще?!
 
 
Пусть враги стенают, ибо от Багдада до Магриба
Петь душе Абу-т-Тайиба, препоясанной мечом!
 

КАСЫДА О ВЕЛИЧИИ

 
Величье владыки не в мервских шелках,
какие на каждом купце,
Не в злате, почившем в гробах-сундуках -
поэтам ли петь о скупце?!
 
 
Величье не в предках, чьей славе в веках
сиять заревым небосклоном,
И не в лизоблюдах, шутах-дураках,
с угодливостью на лице.
 
 
Достоинство сильных не в мощных руках -
в умении сдерживать силу,
Талант полководца не в многих полках,
а в сломанном вражьем крестце.
 
 
Орлы горделиво парят в облаках,
когтят круторогих архаров,
Но все же: где спрятан грядущий орел
в ничтожном и жалком птенце?!
 
 
Ужель обезьяна достойна хвалы,
достойна сидеть на престоле
За то, что пред стаей иных обезьян
она щеголяет в венце?
 
 
Да будь ты хоть шахом преклонных годов,
султаном племен и народов,-
Забудут о злобствующем глупце, забудут о подлеце.
 
 
Дождусь ли ответа, покуда живой:
величье – ты средство иль цель?
Подарок судьбы на пороге пути?
Посмертная слава в конце?
 

КАСЫДА О БЕССИЛИИ

 
Я разучился оттачивать бейты. Господи,смилуйся
или убей ты!-
чаши допиты и песни допеты. Честно плачу.
 
 
Жил, как умел, а иначе не вышло. Знаю, что мелко,
гнусаво, чуть слышно,
знаю, что многие громче и выше!.. Не по плечу.
 
 
В горы лечу – рассыпаются горы; гордо хочу -
а выходит не гордо,
слово «люблю» – словно саблей по горлу.
Так не хочу.
 
 
Платим минутами, платим монетами,
в небе кровавыми платим планетами,-
нет меня, слышите?! Нет меня, нет меня…
Втуне кричу.
 
 
В глотке клокочет бессильное олово. Холодно.
Молотом звуки расколоты,
Тихо влачу покаянную голову в дар палачу.
 
 
Мчалась душа кобылицей степною, плакала осенью,
пела весною,-
где ты теперь?! Так порою ночною гасят свечу.
 
 
Бродим по миру тенями бесплотными,
бродим по крови, которую пролили,
жизнь моя, жизнь – богохульная проповедь!
Ныне молчу.
 

КАСЫДА О ПОСЛЕДНЕМ ПОРОГЕ

 
Купец, я прахом торговал; скупец, я нищим подавал,
глупец, я истиной блевал, валяясь под забором.
 
 
Я плохо понимал слова, но слышал, как растет трава,
и знал: толпа всегда права, себя считая Богом!
 
 
Боец, я смехом убивал; певец, я ухал, как сова,
я безъязыким подпевал, мыча стоустым хором,
 
 
Когда вставал девятый вал, вина я в чашку доливал
и родиною звал подвал, и каторгою – город.
 
 
Болит с похмелья голова, озноб забрался в рукава,
Всклокочена моя кровать безумной шевелюрой;
 
 
Мне дышится едва-едва, мне ангелы поют: «Вставай!»,
Но душу раю предавать боится бедный юрод.
 
 
Я пью – в раю, пою – в раю, стою у жизни на краю,
Отдав рассудок забытью, отдав сомненья вере;
 
 
О ангелы! – я вас убью, но душу грешную мою
Оставьте!.. Тишина. Уют. И день стучится в двери.
 

КАСЫДА ОТЧАЯНЬЯ

(написанная в стиле «Бади»)

 
От пророков великих идей до пороков безликих
людей.
Ни минута, ни день – мишура, дребедень,
ныне, присно, всегда и везде.
 
 
От огня машрафийских мечей до похлебки
из тощих грачей.
Если спросят: «Ты чей?», отвечай: «Я ничей!» -
и целуй суку-жизнь горячей!
 
 
Глас вопиющего в пустыне
Мне вышел боком:
Я стал державой, стал святыней,
Я стану богом,
В смятеньи сердце, разум стынет,
Душа убога…
Прощайте, милые:
я – белый воск былых свечей!
 
 
От ученых, поэтов, бойцов, до копченых
под пиво рыбцов.
От героев-отцов до детей-подлецов -
Божий промысел, ты налицо!
 
 
Питьевая вода – это да! Труп в колодце нашли?
Ерунда!
Если спросят: «Куда?», отвечай: «В никуда!»;
это правда, и в этом беда.
 
 
Грядет предсказанный День Гнева,
Грядет День Страха:
Я стал землей, горами, небом,
Я стану прахом,
Сапфиром перстня, ломтем хлеба,
Купцом и пряхой…
Прощайте, милые:
И в Судный День мне нет суда!
 
 
Пусть мне олово в глотку вольют, пусть глаза
отдадут воронью -
Как умею, встаю, как умею, пою; как умею,
над вами смеюсь.
 
 
От начала прошлись до конца. Что за краем?
Спроси мертвеца.
Каторжанин и царь, блеск цепей и венца -
все бессмыслица.
Похоть скопца.
 
 
Пороги рая, двери ада,
Пути к спасенью -
Ликуй в гробах, немая падаль,
Жди воскресенья!
Я – злая стужа снегопада,
Я – день весенний…
Прощайте, милые:
Иду искать удел певца!
 

КАСЫДА О ПУТЯХ В МАЗАНДЕРАН

 
Где вода, как кровь из раны, там пути к Мазандерану;
где задумчиво и странно – там пути к Мазандерану,
 
 
где забыт аят Корана, где глумится вой бурана,
где кричат седые враны – там пути к Мазандерану.
 
 
Где, печатью Сулеймана властно взяты под охрану,
плачут джинны непрестанно – там пути к Мазандерану,
 
 
где бессильны все старанья на пороге умиранья
и последней филигранью отзовется мир за гранью,
 
 
где скала взамен айвана, и шакал взамен дивана,
где погибель пахлавану – там пути к Мазандерану.
 
 
Где вы, сильные? Пора нам в путь по городам
и странам,
где сшибаются ветра на перекрестке возле храма,
 
 
где большим, как слон, варанам в воздухе пустыни
пряном
мнится пиршество заране; где в седло наездник
прянет,
 
 
и взлетит петля аркана, и ударит рог тарана,
и взорвется поле брани… Встретимся в Мазандеране!
 

КАСЫДА ПРИЗРАКОВ

 
Ветер в кронах заплакал, берег темен и пуст.
Поднимается якорь, продолжается путь.
 
 
И бродягою прежним, волн хозяин и раб,
К мысу Доброй Надежды ты ведешь свой корабль -
 
 
Где разрушены стены и основы основ,
Где в ночи бродят тени неродившихся слов,
 
 
Где роптанье прибоя и морская вода
Оправдают любого, кто попросит суда.
 
 
Где забытые руки всколыхнут седину,
Где забытые звуки огласят тишину,
 
 
Где бессмыслица жизни вдруг покажется сном,
Где на собственной тризне ты упьешься вином,
 
 
Где раскатится смехом потрясенная даль,
Где раскатится эхом еле слышное «Да…»
 
 
Но гулякой беспутным из ночной немоты,
Смят прозрением смутным, не откликнешься ты -
 
 
Где-то, призраком бледным, в черноте воронья,
Умирает последней безнадежность твоя.
 

КАСЫДА О ЛЖИ

 
Это серость, это сырость, это старость бытия,
Это скудость злого рока, это совесть; это я.
 
 
Все забыто: «коврик крови», блюдо, полное динаров,
Юный кравчий с пенной чашей, подколодная змея,
 
 
Караван из Басры в Куфу, томность взгляда, чьи-то руки…
Это лживые виденья! Эта память – не моя!
 
 
Я на свете не рождался, мать меня не пеленала,
Недруги не проклинали, жажду мести затая,
 
 
Рифмы душу не пинали, заточенные в пенале,
И надрывно не стенали в небе тучи воронья.
 
 
Ворошу былое, плачу, сам себе палач и узник,
Горблю плечи над утратой, слезы горькие лия:
 
 
Где ты, жизнь Абу-т-Тайиба, где вы, месяцы и годы?
Тишина. И на коленях дни последние стоят.
 

КАСЫДА О ВЗЯТИИ КАБИРА

 
Не воздам Творцу хулою за минувшие дела,
Пишет кровью и золою тростниковый мой калам,
 
 
Было доброе и злое – только помню павший город,
Где мой конь в стенном проломе спотыкался о тела.
 
 
Помню: в узких переулках отдавался эхом гулким
Грохот медного тарана войска левого крыла,
 
 
Помню: жаркой требухою, мертвым полем под сохою,
Выворачивалась площадь, где пехота бой вела.
 
 
Помню башню Аль-Кутуна, где отбросили к мосту нас,
И вода тела убитых по течению влекла,
 
 
Помню гарь несущий ветер, помню, как клинок я вытер
О тяжелый, о парчовый, кем-то брошенный халат,
 
 
Помню горький привкус славы, помню вопли конной лавы,
Что столицу, как блудницу, дикой похотью брала.
 
 
Помню, как стоял с мечом он, словно в пурпур облаченный,
А со стен потоком черным на бойцов лилась смола -
 
 
Но рука Абу-т-Тайиба ввысь указывала, ибо
Опускаться не умела, не желала, не могла.
 
 
Воля гневного эмира тверже сердцевины мира,
Слаще свадебного пира, выше святости была.
 
 
Солнце падало за горы, мрак плащом окутал город,
Ночь, припав к земле губами, человечью кровь пила,
 
 
В нечистотах и металле жизнь копытами топтали,
О заслон кабирской стали знатно выщерблен булат!
 
 
Вдосталь трупоедам пищи: о стервятник, ты не нищий!..
На сапожном голенище сохнет бурая зола.
 
 
Над безглавыми телами бьется плакальщицей пламя,
Над Кабиром бьет крылами Ангел Мести, Ангел Зла,
 
 
Искажая гневом лица, вынуждая кровь пролиться -
Плачь, Златой Овен столицы, мясо бранного стола!
 
 
Плачь, Кабир – ты был скалою, вот и рухнул, как скала!
…Не воздам Творцу хулою за минувшие дела.
 

КАСЫДА НОЧИ

 
…Ночи плащ, луной заплатан, вскользь струится по халату,
с сада мрак взимает плату скорбной тишиной -
 
 
в нетерпении, в смятеньи меж деревьев бродят тени,
и увенчано растенье бабочкой ночной…
 
 
Что нам снится? Что нам мнится? Грезы смутной вереницей
проплывают по страницам книги бытия,
 
 
чтобы в будущем продлиться, запрокидывая лица
к ослепительным жар-птицам… До чего смешно! -
 
 
сны считая просто снами, в мире, созданном не нами,
гордо называть лгунами тех, кто не ослеп,
 
 
кто впивает чуждый опыт, ловит отдаленный топот,
кто с очей смывает копоть, видя свет иной!..
 
 
…Пес под тополем зевает, крыса шастает в подвале,
старый голубь на дувале бредит вышиной -
 
 
крыса, тополь, пес и птица, вы хотите прекратиться?
Вы хотите превратиться, стать на время мной?!
 
 
Поступиться вольным духом, чутким ухом, тощим брюхом?
На софе тепло и сухо, скучно на софе,
 
 
в кисее из лунной пыли… Нас убили и забыли,
мы когда-то уже были целою страной,
 
 
голубями, тополями, водоемами, полями,
в синем небе журавлями, иволгой в руке,
 
 
неподкованным копытом… Отгорожено, забыто,
накрест досками забито, скрыто за стеной.
 
 
…Жизнь в ночи проходит мимо, вьется сизой струйкой дыма,
горизонт неутомимо красит рыжей хной…
 
 
Мимо, путником незрячим сквозь пустыни снег горячий,
и вдали мираж маячит дивной пеленой:
 
 
золотой венец удачи – титул шаха, не иначе!
Призрак зазывалой скачет: эй, слепец, сюда!
 
 
Получи с медяшки сдачу, получи динар впридачу,
получи… и тихо плачет кто-то за спиной.
 
 
Ночь смеется за порогом: будь ты шахом, будь ты Богом -
неудачнику итогом будет хвост свиной,
 
 
завитушка мерзкой плоти! Вы сгниете, все сгниете,
вы блудите, лжете, пьете… Жизнь. Насмешка. Ночь.
 

ХАЙЯМКИ

* * *

 
Прости, красавица, и не вини поэта,
Что он любовь твою подробно описал!
Пусть то, о чем писал, не испытал он сам -
Поверь, он мысленно присутствовал при этом!
 

* * *

 
Вы считаете, рок безнадежно суров?
Но ведь нет ничего ни в одном из миров,
что избегло бы участи мяса парного:
стать жарким в полыханьи вселенских костров!
 

* * *

 
Раздавалась во мраке судьбы похвальба:
«Ради шутки на трон вознесла я раба,
а впридачу к венцу наградила проказой!» -
и смеются над шуткой скелеты в гробах…
 

* * *

 
Этот череп – тюрьма для бродяги-ума.
Из углов насмехается пыльная тьма:
«Глянь в окно, неудачник, возьмись за решетку! -
не тебе суждена бытия кутерьма!..»
 

* * *

 
Нет мудрости в глупце? И не ищи.
Начала нет в конце? И не ищи.
Те, кто искал, изрядно наследили,
А от тебя следов и не ищи…
 

* * *

 
В моих глазах – конец земного праха,
В моих глазах – судьбы топор и плаха,
И вновь пьянит украденная жизнь,
И манит терпкий дым чужого страха…
 

* * *

 
В мельканьи туч, в смятеньи страшных снов
Виденья рвали душу вновь и вновь,
И был наш день – запекшаяся рана,
И вечер был – пролившаяся кровь.
 

* * *

 
Когда-то был аллах, и рай, и сатана,
И доброе вино… Но мчатся времена:
Аллаха больше нет, нет сатаны, нет рая,
И, что страшней всего – нет доброго вина!
 

* * *

 
Пускай на свадьбах плещется вино,
Оно для наших праздников дано!
Налейте жениху – ведь после свадьбы
Жена не даст напиться все равно!
 

* * *

 
О женщина, гордись законным мужем,
Корми его едой, храни от стужи -
Быть может, он не лучше остальных,
Но, может быть, он остальных не хуже?
 

* * *

 
Придет она – ты ей стихи, поэт, пиши,
Уйдет она – тогда тоску вином глуши,
Вот так и мне один остался в утешенье
Возлюбленной моей излюбленный кувшин
 

* * *

 
Весной тесна учащемуся парта,
И правоверные полны азарта,
Все в марте распускается вокруг…
О женщины, к чему пример брать с марта?!
 

* * *

 
Боясь жены, друзей, боясь людской молвы,
Боясь назвать кривой ствол дерева кривым,
Ты все равно кричишь, что ты – венец Вселенной.
Как жаль, что под венцом не видно головы!
 

* * *

 
Хайяма поддержать нам всем давно пора,
Что умный – это друг, а глупый – это враг.
Яд, мудрецом тебе предложенный, прими,
Но пить его не смей, коль сам ты не дурак!
 

* * *

 
Иль я безмерно туп, иль все тупы втройне,
Когда кричат вокруг, что истина в вине -
В моем стакане дно частенько обнажалось,
Но истины, увы, не видел я на дне!
 

ГАЗЕЛЛА УШЕДШЕГО

 
О, где лежит страна всего, о чем забыл?
В былые времена там плакал и любил,
там памяти моей угасшая струна…
Назад на много дней
мне гнать и гнать коней -
молю, откройся мне, забытая страна!..
 
 
Последняя любовь и первая любовь,
мой самый краткий мир и самый длинный бой,
повернутая вспять река былых забот -
молчит за пядью пядь,
течет за прядью прядь,
и жизнь твоя опять прощается с тобой!..
 
 
Дороги поворот, как поворот судьбы;
я шел по ней вперед – зачем? когда? забыл!
Надеждам вышел срок, по следу брешут псы;
скачу меж слов и строк,
кричу: помилуй, рок!...
на круг своих дорог вернись, о блудный сын!..
 

МНЕ СНИЛОСЬ…

I

 
Мне снился сон. Я был мечом.
В металл холодный заточен,
Я этому не удивлялся.
Как будто был здесь ни при чем.
 
 
Мне снился сон. Я был мечом.
Взлетая над чужим плечом,
Я равнодушно опускался.
Я был на это обречен.
 
 
Мне снился сон. Я был мечом.
Людей судьей и палачом.
В короткой жизни человека
Я был последнею свечой.
 
 
В сплетеньи помыслов и судеб
Незыблем оставался я.
Как то, что было, есть и будет,
Как столп опорный бытия.
 
 
Глупец! Гордыней увлечен,
Чего хотел, мечтал о чем?!.
Я был наказан за гордыню.
…Мне снился сон. Я БЫЛ мечом.
 

II

 
Мне снился бесконечный путь,
Пронзающий миры.
И в том пути таилась суть
Загадочной игры,
 
 
Игры, чьи правила – стары,
Игры, чьи игроки – мудры,
Они не злы и не добры…
И я кричал во сне.
 
 
Мне снился обнаженный меч,
Похожий на меня,
И яростно-кровавый смерч
Масудова огня,
 
 
И бились о клинок, звеня,
Копыта черного коня,
Что несся на закате дня…
И я кричал во сне.
 
 
Мне снилась прожитая жизнь – Чужая, не моя.
И дни свивались в миражи,
Как сонная змея.
И шелестела чешуя,
 
 
Купался лист в воде ручья,
И я в той жизни был не-я…
И я кричал во сне.
 

III

 
Стояли двое у ручья, у горного ручья,
Гадали двое – чья возьмет? А может быть – ничья?
Стояли двое, в дно вонзив клинки стальных мечей,
И тихо воды нес свои израненный ручей…
 
 
Стояли два меча в ручье – чего ж не постоять?
И отражал, журча, ручей двойную рукоять,
И птиц молчали голоса, и воздух чист и сух,
И упирались в небеса вершины Сафед-Кух,
Вершины Белых гор…
 
 
Но нет мечей, есть лишь ручей – смеясь и лопоча,
Несется он своим путем, своим Путем Меча,
Сам по себе, один из двух, закончив давний спор,
В глуши отрогов Сафед-Кух, заветных Белых гор…
 
 
Легенды – ложь, легенды врут, легенды для глупцов,
А сталь сгибается, как прут, в блестящее кольцо,
И нет начала, нет конца у этого кольца,
Как рая нет для подлеца и меры для скупца…
 
 
Мне снился сон. Спроси – о чем? Отвечу – ни о чем.
Мне снился сон. Я был мечом. Я был тогда мечом.
Я был дорогой и конем, скалою и ручьем,
Я был грозой и летним днем,
Прохожим и его плащом,
Водою и огнем…
 

БАЛЛАДА О КУЛАКЕ

 
Шел монах за подаяньем,
Нес в руках горшок с геранью,
В сумке сутру махаянью
И на шее пять прыщей.
Повстречался с пьяной дрянью,
Тот облил монаха бранью,
Отобрал горшок с геранью
И оставил без вещей.
 
 
И стоит монах весь драный
И болят на сердце раны,
И щемит от горя прана,
И в желудке – ничего.
И теперь в одежде рваной
Не добраться до нирваны
Из-за пьяного болвана,
Хинаяна мать его!
 
 
И монах решил покамест
Обратиться к Бодхидхарме,
Чтоб пожалиться пахану
На злосчастную судьбу,
И сказать, что если Дхарма
Не спасет его от хама,
То видал он эту карму
В черном поясе в гробу!
 
 
И сказал Дамо:
– Монахи!
Ни к чему нам охи-ахи,
А нужны руками махи
Тем, кто с ними не знаком.
Пусть дрожат злодеи в страхе,
Мажут сопли по рубахе,
Кончат жизнь они на плахе
Под буддистским кулаком!
 
 
Патриархи в потных рясах -
Хватит дрыхнуть на матрасах,
Эй, бритоголовых массы,
Все вставайте, от и до!
Тот, чья морда станет красной,
Станет красным не напрасно,
Не от водки и от мяса,
А от праведных трудов!
 
 
Лупит палкой тощий старец,
Восемь тигров, девять пьяниц,
Эй, засранец-иностранец,
Приезжай в наш монастырь!
Выкинь свой дорожный ранец,
Подключайся в общий танец,
Треснись, варвар, лбом о сланец,
Выйди в стойку и застынь!
 
 
Коль монаху плохо спится,
Бьет ладонью черепицу;
Коль монах намерен спиться -
Крошит гальку кулаком!
А приспичит утопиться -
Схватит боевую спицу,
Ткнет во вражью ягодицу -
И с хандрою незнаком!
 
 
У кого духовный голод,
Входит в образ богомола
И дуэтом или соло
Точит острые ножи,
Кто душой и телом молод,
Тот хватает серп и молот,
Враг зарезан, враг расколот,
Враг бежит, бежит, бежит!
 
 
Шел монах за подаяньем,
Нес в руках горшок с геранью,
В сумке – палку с острой гранью,
Цеп трехзвенный и клевец.
Повстречался с пьяной дрянью,
Ухватил за шею дланью,
Оторвал башку баранью -
Тут и сказочке конец!
 

БАЛЛАДА НОЧНОГО ВСАДНИКА

 
Изгибом клинка полыхая в ночи,
Затравленный месяц кричит.
Во тьме – ни звезды, и в домах – ни свечи,
И в скважины вбиты ключи.
В домах – ни свечи, и в душе – ни луча,
И сердце забыло науку прощать,
И врезана в руку ножом палача
Браслетов последних печать.
 
 
Забывшие меру добра или зла,
Мы больше не пишем баллад.
Покрыла и души, и мозг, и тела
Костров отгоревших зола.
В золе – ни угля, и в душе – ни луча,
И сердце забыло науку прощать,
И совесть шипит на углях, как моча,
Струясь между крыльев плаща.
 
 
Подставить скулу под удар сапогом,
Прощать закадычных врагов.
Смиренье, как море, в нем нет берегов -
Мы вышли на берег другой.
В душе – темнота, и в конце – темнота,
И больше не надо прощать ни черта,
И истина эта мудра и проста,
Как вспышка ножа у хребта.
 

БАЛЛАДА ПРИЗРАКОВ

 
Я – призрак забытого замка.
Хранитель закрытого зала.
На мраморе плит, испещренном запекшейся кровью,
Храню я остатки былого,
Останки былого.
 
 
Когда-то я пел в этом замке.
И зал в изумлении замер.
А там, у парадных ковровых – проклятых! – покоев
Стояла хозяйка,
Стояло в глазах беспокойство.
 
 
Я – призрак забытого замка.
Но память мне не отказала.
И дрожь Ваших губ, и дрожание шелка на пяльцах
Врезались звенящей струною
В подушечки пальцев.
 
 
Вы помните, леди, хоть что-то?
Задернута жизнь, словно штора.
Я адом отвергнут, мне райские кущи не светят,
Я – призрак, я – тень,
Наважденье,
За все я в ответе.
 
 
В прошедшем не призраку рыться.
Ваш муж – да, конечно, он рыцарь.
Разрублены свечи, на плитах вино ли, роса ли…
Над телом барона
Убийцу казнили вассалы.
 
 
Теперь с Вашим мужем мы – ровня.
Встречаясь под этою кровлей,
Былые враги, мы немало друг другу сказали,
Но Вас, моя леди,
Давно уже нет в этом зале.
 
 
Мы – двое мужчин Вашей жизни.
Мы были, а Вы еще живы.
Мы только пред Вами когда-то склоняли колени,
И в ночь нашей встречи
Вас мучит бессонница, леди!
 
 
Вокруг Вашей смятой постели
Поют и сражаются тени,
И струны звенят, и доспехи звенят под мечами…
Пусть Бог Вас простит,
Наша леди,
А мы Вас прощаем.
 

ЧУЖАЯ ЛЕГЕНДА

 
…То не буря над равниной,
То не ветер тучи гонит,
Не гроза идет, стеная,
Разрывая небо в клочья -
То вошел в туман проклятый
Тот, Кто с Молнией Танцует,
Десять дней бродил в тумане,
На одиннадцатый вышел.
 
 
Ай, иное – обойди стороною!..
 
 
Что он видел в том тумане,
Что он слышал в черно-сизом -
Все осталось в сердцевине
Мглы томительно-бесстрастной.
Все осталось, где досталось,
Память, мука и усталость,
Да клинок остался в сердце,
Меч в груди его остался.
 
 
Ай, иное – мир плывет пеленою!..
 
 
Был тот меч не из последних,
Жадно пил чужие жизни,
С Тем, Кто с Молнией Танцует,
Никогда не расставался.
Не ломался меч заветный,
Не засиживался в ножнах -
В грудь хозяина вонзаясь,
Пополам переломился.
Полклинка засело в ране,
В рукояти – половина.
 
 
Ай, иное – смерть стоит стеною!..
 
 
Тот, Кто с Молнией Танцует -
C кем он бился там, в тумане,
Сам ли он с собой покончил
Или чьей-то волей злою -
Не узнать об этом людям,
Ни к чему им это знанье.
Только видел черный ворон,
Как упал он на колени,
На колени пал от боли,
Закричал в пустое небо.
 
 
Ай, иное – Я всему виною!..
 
 
Я стоял у колыбели,
Где рождалася Зверь-Книга,
Я, Взыскующий Ответа,
Да Хозяин Волчьей Стаи,
Да Бессмертный Предок Гневных,
Да Пустой коварный демон
По прозванью Дэмми-Онна;
Вчетвером мы там стояли,
Лишь вдвоем домой вернулись,
За спиной своей оставив
Нерушимую Зверь-Книгу.
 
 
Ай, иное – создано не мною!..
 
 
День за днем летели годы,
Поседели мои кудри,
Ослабели мои руки,
Подрастали мои внуки,
Умирали мои братья,
Одряхлело мое сердце;
За спиной моей молчала
Нерушимая Зверь-Книга.
Недочитанная мною,
Несожженная когда-то.
 
 
Ай, иное – гром над всей страною!..
 
 
Ах, напрасно я вернулся,
Зря вошел в туман проклятый,
По краям белесо-сизый,
Черно-сумрачный с изнанки.
Не добрался я до Зверя,
Не достал клинком до Книги,
Не достал, не дотянулся,
Сам себя сгубил впустую.
Пополам мой меч разбился,
О мое разбился сердце.
 
 
Ай, иное – тело ледяное!..
 
 
…Нет, не шторм бушует в море,
Пеня гребни волн могучих,
Не обвал в горах грохочет,
Не лавина с перевалов -
То Хозяин Волчьей Стаи
К умирающему другу
Шел сквозь штормы и обвалы,
Чтоб успеть за миг до смерти.
 
 
Ай, иное – стань к спине спиною!..
 
 
Миг предсмертный не растянешь,
Не растянешь, не раздвинешь -
Много ль слов в него вместится,
Много ль взглядов можно сделать?
Слов они не говорили,
Только раз переглянулись,
Только раз сошлись их руки
В каменном рукопожатье.
Миг предсмертный – прах летучий,
Много ль слов для братьев надо?..
 
 
Ай, иное – порванной струною!..
 
 
Взвыл Хозяин Волчьей Стаи -
Дрогнула луна на небе,
Звери спрятались в чащобы,
Побледнел туман проклятый,
За туманом черно-сизым
Вой услышала Зверь-Книга.
Оземь кулаком ударил -
Затряслись седые горы.
Зазвенел меча обломок,
Скорбным стоном отозвался.
 
 
Ай, иное – лезвие стальное!..
 
 
Тут Хозяин Волчьей Стаи
Дело страшное задумал -
Кожу снял с руки у друга,
Ободрал меча обломком
И кровоточащей кожей
Обтянул по рукояти,
Меч, сломавшийся в тумане,
Меч, звенящий от бессилья.
Приросла сырая кожа,
Улыбнулся Волк-Хозяин,
Мертвеца смежились веки.
 
 
Ай, иное – прахом все земное!..
 
 
Как песок, засыплет время
Все, что было, все, что будет,
Кто-то эту песню сложит,
Кто-то эту песню вспомнит.
Где-то меж людьми гуляет
Синего меча обломок
С кожаною рукоятью.
Где-то прячется Зверь-Книга
В переплете из тумана.
Где-то есть такие ноги,
Что пройти туман сумеют,
Где-то есть такие руки,
Что поднять тот меч решатся,
Как поднял его когда-то
Тот, Кто с Молнией Танцует.
 
 
Ай, иное – встань передо мною!..