Текст книги "Отроки до потопа"

Автор книги: Олег Раин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 9

Беседа и впрямь получилась. Сначала, конечно, вопросы из себя вымучивали, но потом как-то все разговорились. Благо и Маргоша подсуетилась – сбегала с малышами в учительскую, принесла на подносе кружки и чайничек с печеньем. После костровой картошки печенье, конечно, не катило, но чай да еще с пакетиками сахаридзе оказался очень даже уместным. Короче говоря, все пили чай, хрумкали печеньем и разговаривали, кто о чем хотел. Умный Антоша задавал вопросы про «тигры» и пушку «дору» с метровым калибром. Повеселевший Петр Васильевич честно признавался, что ни того ни другого на фронте не видел. Он и немцев видел в основном издалека, потому что был салапетом в партизанском отряде. На серьезные операции его не брали, а когда подрывали дороги, в основном стоял на шухере и семафорил, если где маячили егеря или дрезина с полицаями. Даже оружия – хотя бы маломальского «вальтера» – ему не давали. Ради его же собственной безопасности.

– Полицаи могли где угодно нас остановить, в любой момент обыскать, – смущенно объяснял Петр Васильевич. – Если ничего не находили, давали тумака и отпускали.

– А если бы что-то нашли? – встопорщенно вопрошал Гера.

– Ну… Если бы нашли, тогда все.

– К стенке?

– Зачем же. Сразу спровадили бы к местным гестаповцам. Им ведь галочка за это, наградные и прочие поощрения.

– Во гады!

– Конечно. А уж сами немцы с нашим братом не церемонились…

Методика и тактика «гестапо» Геру живо заинтересовала, но ветеран его разочаровал, поскольку Бог миловал, и в застенки ему попадать не пришлось. А вот старшие товарищи Петра Васильевича залетали. Кое-кого из них даже пытались спасать, налеты на деревеньки проводили – на лошадях, с шашками и автоматами. Прямо как во времена Дениса Давыдова.

Самое забавное, что новенькая тоже задавала вопросы, но спрашивала про какую-то фуфляндию: про женщин в тылу и женщин на фронте. То есть как, значит, бытовали, что готовили, чем раны перевязывали. А еще подробно расспрашивала про одежку, – что, мол, носили – юбки или брюки, красились ли, какого были роста. Каждый такой вопрос заставлял мальчишек распахивать рты и на секунду-другую замирать. Непрожеванное печенье сыпалось наружу, а Маргарита Ивановна бросалась на помощь ветерану и тоже что-то свое вспоминала.

А еще Серега ждал…

До последнего надеялся, что дверь откроется и в класс впорхнет Анжелка. И тогда все окончательно выправится. Потому что более никто ему и не требовался. Есть Гера, Антон, Петр Васильевич с Маргаритой, и хорэ! А на всех прочих – сто тонн навоза – вместе с их шашлыками, бельгийскими помповушками и островом Буяном! Да стоило ей только вернуться, и можно было бы преспокойно сочинить для грозного завуча очередную аллергию, внезапный вывих, историю о нитратной картошке. Расстроился, мол, желудок, вот и опоздала. Да что картошка! – он и с Сэмом сумел бы договориться, и с Шамой на кулачках пофехтовать. Краб, конечно, предъяв накидает, но и с ним как-нибудь разобрались бы. Не король ринга, в натуре! Всего-то из отряда ракообразных…

Но Анжелка так и не объявилась. Зависала, само собой, на острове. Вино, небось, трескала вместе со всеми, не только чай с бисквитами. И по мишеням стреляла. Из помповушек. Впрочем, об этом лучше было не думать. Мозги свихнешь, а все одно – ничего не придумаешь.

Между тем Петр Васильевич экзамен выдержал, хотя и обнаружилось, что многого в своих дремучих белорусских лесах он знать и ведать не мог в принципе. Да и войну он видел очень по-своему, поскольку был в те времена совсем зеленым щенком, даже помладше Сереги. Работал связным, носил партизанам хавку с лекарствами, с верхушек деревьев следил за окрестностями. Ребята смотрели на него и не верили в то, что он был когда-то молодым. Потому что юного Петра Васильевича представить себе было невозможно. Реалии диктовали свое, и от мысли, что перед ними сидит глубокий старик, было не отвязаться. Божий одуванчик, с пигментными пятнами на коже, согбенный и сухонький, с ломким голосом. То есть у них голоса тоже ломались, но совсем от другого. Свой переходной возраст Петр Васильевич оставил в прошлом давным-давно.

Под занавес ветеран хотел им поведать про советский лагерь, в который угодил после войны, как и многие другие партизаны, но не успел – прозвенел звонок с урока.

– Ну и ладно. Может, оно и к лучшему… – кротко улыбнувшись, Петр Васильевич переглянулся с Маргошей. – Стоит ли им про это знать?

– Стоит! – убежденно произнесла Маргарита Ивановна и тут же засомневалась. Все-таки она была добрым человеком, а чего уж тут доброго в рассказах о советских лагерях? – Может, как-нибудь в другой раз?

– Вот и договорились! – Петр Васильевич бодро поднялся, начал прощаться. Все прекрасно понимали, что другого раза уже не будет. Вероятно, никогда. И та же новенькая Оршанская удивила всех еще раз. Преподнеся старичку разнесчастную астру с коробкой конфет, поцеловала дедулю в щеку. Ей даже пришлось немного наклониться – Петр Васильевич оказался совсем маленьким, чуть ли не по плечо новенькой.

* * *

– Жаль, он про «дору» ничего не знал. Такая была махина!

– Далась тебе эта «дора»-дура.

– Да ты с дуба рухнул! – возмутился Антон. – Один ствол – тридцать два метра! Считай, шестнадцатиэтажка! Снаряд – семь тонн! Расчет – четыре тысячи обормотов!

– Сколько-сколько?

– Дошло, наконец? Я же говорю: та еще уродина. Немцы любили строить все большое: танки «Элефант», крейсеры «Тирпитц» с «Бисмарком»…

– Вот и обделались со своим гигантизмом.

– Все равно, – вздохнул Антон. – Красиво, наверное, было. Такая, блин, пушченция!

– А меня другое зацепило, – признался Гера. – Прикидываете, он же пацаном воевал – и вон каким теперь стал. А как выглядят те, что воевали тридцатилетними?

– Таких уже не осталось.

Мальчишки повернули головы. Это сказала новенькая. Она шагала рядом – как бы с ними и как бы наособицу. Помахивала себе нелепыми рукавами – точно крыльями и смотрела куда-то под ноги.

Серега открыл было рот, чтоб возразить, но понял, что она права. Арифметика была печальной, и уцелеть из ветеранов к сегодняшнему дню могли разве что какие-нибудь горцы-долгожители.

– Может, мы вообще последние, кто беседует с ветеранами той войны, – тихо продолжала Ева Оршанская. Она словно и не с ними разговаривала, а с собой. – Лет десять пройдет, и никого уже не останется…

Они немного помолчали, а потом Гера бухнул:

– А наши дуболомы еще и в лагеря их сажали. Как не воевавших в регулярной армии.

– Что ты хочешь, время такое было. Репрессии…

– А по мне так – их и сейчас прессуют. Бесплатного проезда нет, льготы смешные, пенсия – только-только за квартиру заплатить. Морят, короче, на полную. А вымрут, и начнем вздыхать да гордиться! Во, мол, какие у нас героические деды были. А чтобы сейчас реально помочь – это хрена!

– Ну… Времена не выбирают, – проговорил Антон, и как-то уж очень окатисто у него это проворковалось. Гера даже рот приоткрыл, а Серега сразу понял, что Антон старается произвести впечатление на Еву. Вон и волосики лишний раз пригладил на маковке. Верняк, обаивает новенькую! Серега непонятно почему разозлился. Все-таки он первый ее увидел! Значит, и прав имеет чуток побольше.

– Репрессии у нас завтра у самих будут, – буркнул он. – Наши-то все на острове оттопыриваются, шашлыки жуют. Вот и вкатят всем по полной миске.

– А мы тут причем?

– Уж как-нибудь придумается – при чем или при ком…

Некоторое время шагали молча. До перекрестка. Там остановились. Антон вспомнил, что обещал забежать к отцу на работу, тот грозился начать практикум по вождению. Само собой, на служебной джиге, которую было не жалко добить. Гера тоже попрощался. Объяснять ничего не стал, но Серега без того знал: спешит к брату. Правда, не в офис и вообще не на работу – в СИЗО. Старший брательник парился там уже второй месяц, и Гера таскал ему передачи.

Так вот и вышло, что Гера с Антоном отчалили, а Ева осталась. Вполне логично, коли жили в одном доме, но Серега к такому финалу оказался не подготовлен. И тотчас вернулась прежняя скованность. Почти как с Анжелкой. То есть с той Серега вообще немел и млел, а тут попросту растерялся. Потому что идти молча вроде было неприлично, а что говорить совершенно незнакомой девчонке, он понятия не имел.

– Я вообще-то не домой, – трусовато заюлил он. – Тут у нас бомж знакомый – Виталик. Хотел навестить его.

– В подвале живет?

– В канализации. Ну… То есть в коллекторных переходах. Там трубы кругом, тепло, и места хватает. Если менты не шугают, они там живут.

– Знаю, видела…

Серега глянул на новенькую удивленно, но любопытствовать не стал. Странно она это как-то произнесла. Спокойно – в самом деле, со знанием дела.

– Чего стоим-то? Пошли.

– Куда? – ляпнул Сергей и тут же понял, что выглядит дурак дураком.

– К Виталику твоему, – Ева вынула из кармана пачку с сигаретами, но, передумав, спрятала обратно. – Далеко это?

– Да нет, но это немного в стороне… На Шефской.

– Значит, пошли на Шефскую.

– Я к тому, что если ты спешишь…

– Ты за меня не волнуйся. Никуда я не спешу. Или не хочешь, чтобы я с тобой шла?

– Да нет, почему же…

– Ты смотри, если неудобно или стесняешься, говори. Пойду гулять в другое место, только и всего.

Она била, что называется, в лоб и вещи называла своими именами. Это тоже казалось непривычным. В классе девчонки изъясняться предпочитали иначе. Все больше плели кружева, превращая слова в намеки и иносказания. Порой такие многослойные конструкции лепили, что без толмача понять невозможно. А тут все обстояло с точностью до наоборот.

Словно гриф, Серега втянул голову в плечи. Поежившись, вытянул обратно.

– Понимаешь, неохота мне домой, – снизошла до него Ева. – Да и какой это дом, только-только въехали. Все чужое…

Сереге стало немного обидно. То есть для нее, может, и чужое, а он-то здесь родился и вырос.

– Тут, в общем, неплохо, – промямлил он. – И район не самый грязный. Не центр, конечно, но до Гарлема еще кварталов пять-шесть.

– Ага, буферная зона, – она усмехнулась.

– Вроде того. Зато метро рядом. Как раз последняя станция. – Серега коленом поддал по портфелю. – А родители тебя не потеряют? Все-таки первый день, новый район?

– Переживут, – Ева передернула плечиками. – У них свои заморочки, своя фрустрация.

– Что еще за зверь такой?

– Фрустрация? Это пустота. Душевная и духовная… – Ева поочередно коснулась пальцами головы и груди. – Когда ни здесь, ни там ничто не греет. Вот люди и суетятся, ищут свой огонек. С фонарями да прожекторами… А он ведь совсем крохотный – этот огонек. Его распознать нужно, – Ева на секунду-другую зажмурилась, словно что-то припоминала или наоборот пыталась забыть. – Заметил, каким мир становится? Все вокруг суетятся.

– Так это… Деньги добывают.

– Правильно, добывают. Ты верное слово подобрал: люди в добытчиков превратились. Нужно же себя как-то обманывать, а деньги – простейший заменитель пустоты. Эквивалент смысла человеческого бытия.

Серега машинально пошарил в карманах. В левом – платок, в правом – пусто. Он был бы совсем не против, если бы обнаружил там горстку эквивалента человеческого бытия. Хотя это она, конечно, загнула. Нормальные ребята таких этажей не городят. Есть же язык, блин! Вполне человеческий. А тут эквиваленты какие-то, фрустрации-прострации…

Вслух он, понятно, ничего не сказал, и Ева печально продолжила:

– Время – его ведь тоже можно убивать по-разному, вот и пустоту кто как убивает. Экстрим придумали с адреналином. Передачи по телеку потоками гонят, в эфире места свободного от радиоканалов не осталось. Слышал, наверное, звонит ведущим какой-нибудь чувак – и вроде как беседует. Сказать ничего не может, но радуется, как дятел какой… Скучно, в общем, людям. Тоскливо.

– Не всем.

– Наверное. Только твои друзья с тобой тоже не остались.

– Антон к отцу побежал.

– Ага, чтобы на машине кататься. А потом вмазаться однажды в дерево и в больницу залечь.

– Почему обязательно в дерево? – Серега почувствовал, что начинает заводиться.

– А не в дерево, так еще хуже получится. Накопит на «хаммер», купит и будет с тряпочкой вокруг трястись, пылинки сдувать, противоугоны ставить. До булочной двести шагов, а он и туда станет ездить. И каждый день будет засыпать с мыслями о пробках, о ценах на бензин, о запчастях. Вот и получается, что треть жизни – на свалку. А может, и больше.

– Как-то безрадостно ты на все смотришь… – Серега растерянно попытался найти подходящие контраргументы. – Вот Гера, например, машины не любит. Ему велосипеды куда больше нравятся.

– Молодец, что не любит. Но тоже ведь смылся.

– Что ты понимаешь! – Серега рассердился. – Он, если хочешь знать, к брату своему отправился. Тот в тюряге сидит, а Гера ему передачки таскает. Сигареты там, творожок с кефиром. Потому как некому больше.

Ева взглянула на него серьезными глазами, суховато спросила:

– А брат того стоит?

Серега оторопел. То есть ноги продолжали шагать, руки выдавали отмашку, но внутренне эта новенькая сумела-таки его пригвоздить. Прямо под дых врезала. Он даже головой тряхнул. И сразу стало легче. Неожиданно понял, как нужно говорить с этой странной девчонкой. То есть с ней просто не нужно ничего выдумывать и что-то там мудрить. Лепить все, как есть, без ученых словечек и прочих прикрас. И врать не стоит – просечет моментально. Может, на смех, как это делает Сэм, не поднимет, но уйдет. Развернется и даже не попрощается. То есть и ладно бы, но Сереге вдруг подумалось, что это будет в десять раз обиднее, нежели хохмы Сэма. Такие, как Ева, наверное, и обижаться толком не умеют. Просто ставят на человеке крест и отворачиваются. Раз и навсегда.

– Так что у него с братом?

Серега пожал плечами.

– Вообще-то брательник у Геры, действительно, козел, – признал он. – Только это между нами. Хотя Гера и сам все понимает… Козел, алкаш и псих. Знаешь, сколько раз он Геру уродовал! Тот в школу прибегал в синяках и ссадинах. Учителям говорил, что упал. Бриллиантовая рука, типа… А шрам у него на лице видела? Тоже братишка постарался. И на ногах пара таких же. Сорвал раз подлокотник с кресла и гонял Геру по квартире. На мороз его постоянно выжучивал. Когда дружки с телками подгребали. Дескать, покемарь на улке. Как закончим, позовем. А сами музон заводят и начинают дискач. На дворе ночь, а они и думать о нем забыли. Ко мне тыкался, к Антону, к дворнику в сторожку напрашивался.

– А родители?

Серега хмыкнул.

– Ты же сама сказала, у них своя фрустрация. Так что к родителям лучше вообще не торкаться. Все равно как в Гаагский трибунал.

– Тоже пьют?

– Ага. Плюс большие любители побродяжить. Даже похлеще, чем брат. Воруют, понятно. Не по-крупному, а так – что где плохо лежит. Геру даже к этим делам приучали.

– Не приучили?

– Почему же, он парень способный – быстро научился. Уже лет в десять вовсю тыревом занимался. В магазинах тянул все, до чего мог дотянуться, – крупу там, вермишель, сахарок. Надо же было как-то жить.

– Да уж, семейка.

– А то! Симпсоны с Аддамсами отдыхают! Мне даже раз подарок сделал – справочник по компьютерам – дорогущий такой, я даже удивился. А потом пролистал до конца и понял. Он страничку с магнитной меткой выдрал и утащил из магазина. Такой вот подарок, короче…

– А что ты?

– Что я… – Серега поморщился. – Поговорил с ним. Книгу вернул.

– А он?

– Обещал завязать. Правда, с условием… Чтобы книгу обратно забрал.

– Забрал?

– А что мне было делать? Не в книжный же обратно тащить. Там сразу бы руки скрутили. И книга опять же полезная… Но главное, Гера с тех пор больше не ворует. Даже голодает иногда, а к старому не возвращается. Он такой – слово свое держит. А брата своего тупого все равно любит. Любые подляны ему прощает. Мечтает лекарство найти. Против алкоголизма. Чтобы втихаря подсунуть в пищу – и все, хэппи энд. Ночь проходит, добрый молодец просыпается – и по барабану ему любое пойло с дружками его дебилами.

– Такого лекарства нет, – грустно сказала Ева.

– А кодирование? Я слышал, если возьмется сильный психиатр…

– Чушь, – сказала она, как отрезала. – Человек сам должен захотеть. Очень и очень захотеть. Но даже этого может оказаться мало.

– Мало?

– Ага. Он может захотеть, а судьба все равно не отпустит.

– Судьба?

– Или рок, называй, как хочешь. Но чтобы вот так – скушал и проснулся добрым, непьющим, переболевшим – такого не бывает.

Серега несогласно помотал головой.

– Не знаю… Может, в одно утро измениться и впрямь невозможно, но если не спеша, постепенно…

– Постепенно – это как? В течение всей жизни?

– Ну почему… Меня вон отчим тоже боится воспитывать, но все равно на мозги капает, – Серега хмыкнул. – Он же понимает, что не отец нам, что осторожнее надо. Так что никаких криков, никакого рукоприкладства. Но все равно хитрит – не справа, так слева заходит. Через фильмы пытается охмурять.

– Как это – через фильмы?

– Да-а… У него, понимаешь, целая коллекция старых фильмов. Золотой фонд, как он называет. И чуть ли не каждый вечер нам что-нибудь ставит.

– Заставляет смотреть? – удивилась Ева.

– Да нет, не заставляет… То есть поначалу я, правда, ерепенился, а потом вроде как привык. И фильмы даже стали нравиться, – пусть старые, зато без рекламы. И почти всегда комедии – Чаплин там, Ллойд… Или нашенские – «Кин-дза-дза», «Зигзаг удачи», «Операция «Ы», «Иван Васильевич меняет профессию»… – Серега улыбнулся. – После таких фильмов и сны прикольные снятся.

– Прикольные – это как?

– Ну, типа, хорошие.

– Понятно… – чуть помолчав, Ева тихо и нараспев проговорила: – И просыпаешься после таких снов добрым, непьющим, здоровым.

В голосе ее звучала ирония.

– Значит, не веришь? – Серега покачал головой. – Ты это… Пессимистка, наверное.

– Я реалистка, – Ева неожиданно улыбнулась. – Но верить хочу. Нет, Сереж, правда! Очень и очень хочу…

Глава 10

Справа гудел автомобильный поток, слева, сразу за забором, гремел крохотный, но шумный заводишко. Участок пешеходной дороги был окутан туманом, сквозь который едва проглядывали ржавые пятна люков.

– Да уж, видимость отличная.

– Это еще что! – бодро отозвался Серега. – Зимой, когда холодно, здесь вообще сплошное молоко. С тросточкой нужно шагать, чтобы не сверзиться на дорогу.

– Суровые условия, – Ева кивнула.

– Чем суровее, тем безопаснее, – пояснил Серега и притопнул по ближайшему люку. – Эй, сим-сим, открой портал, коржик дам!

– Тут машины, он не услышит, – логично предположила Ева.

– Значит, постучим, – Сергей поднял придорожный булыжник и отбарабанил по металлической крышке замысловатую дробь.

– Он поймет, что это ты?

– Должен вообще-то…

«Он», в самом деле, понял. Серега уже поднимал каменюку для повторной серии ударов, когда слева от него из тумана вынырнула голова Виталика.

– Хорэ долбить, звонок же есть!

Серега заулыбался. Именно это качество он ценил в Виталике больше всего. Можно опуститься на самое дно – пусть даже на дно Маракотовой бездны, но если сохранилось чувство юмора, значит, ты еще человек.

– Служба доставки! – гаркнул он. – Чебуреки с коржиками заказывали?

– И чебуреки заказывали, и мороженое с коньяком. Только ход у нас со стороны дороги. Там лаз такой небольшой.

– Раньше вроде с другой стороны дырка была.

– Менты замуровали. Им туда лазить муторно было, вот и залили цементом. Ну а мы отсюда подрыли.

– Молодцы, братья-кротики.

– Конечно, молодцы. А это кто? – Виталик кивнул в сторону Оршанской.

– Ева.

– О как! – Виталик засопел. – Не Браун случайно?

Серега опасливо посмотрел на новенькую – не обидится ли? Но Ева и не думала надуваться. Только шагнула ближе, выплыв из молочной вязи и став вполне осязаемой.

– Во-о! – удовлетворенно протянул Виталик. – А то будто с привидением шепчемся.

Серега хмыкнул. Они и впрямь напоминали призраков. На расстоянии вытянутой руки черты лиц уже расплывались, а на двух метрах от человека оставался один лишь слабый контур. Может, и хорошо, что так встретились. Многочисленные коросты и язвы Виталика были почти не видны. Ева, конечно, девчонка крепкая, но зачем зря пугать?

Кстати, насчет Геры с Антошей она была в чем-то права. Разные они были с Виталиком. Общаться общались, а вот такой дружбы, как у него, не возникло. Сереге казалось: он знает почему. Антон принадлежал к совершенно иному миру, к нему постепенно и плыл, оставляя за бортом все постороннее – в том числе и бомжа Виталика. Гера напротив – барахтался в своем унылом Гольфстриме, с обреченностью утопленника понимая, что подтягивает его как раз к воронке, засосавшей сотни и тысячи таких Виталиков. Иными словами – Виталик был его будущим, и этого будущего Гера боялся, как боятся зеркала некрасивые девчонки. А вот Серега являл собой благополучный нейтралитет. Потому и дружил со всей троицей разом.

Земные катакомбы выдохнули смрадное облако, под землей явно что-то жарили, Серега поморщился.

– Как вы живете в таком туманище?

– А чего? Нормально живем, хлеб жуем. Это наверху парит, а под землей полный порядок. Все друг друга видят. Свечи жжем, фонари. На керосинке ужин готовим.

– Это Бош вас сюда приарканил?

– Почему Бош? Он даже не знает, что мы здесь.

– Скучает, небось, без вас?

– Конечно, его ж, родимого, кто-то поил-кормил. Теперь на диете сидит, пирожок помойный… – Виталик поочередно подергал себя за куцые бровки. – Ничего, ему полезно.

– А под землей не сможет вас достать?

– Далеко ползти, – Виталик сипло рассмеялся. – Там, внизу, особо ведь не разгуляешься – не проспект Ленина.

– Сколько вас сейчас?

– Так не считал… Сначала с Кранчиком вдвоем перебивались, потом сразу трое прискакало, вчера еще сколько-то. Живем, короче…

– Как у Кранчика с головой?

– Теперь полегче. У него ж сезонное. Сейчас спокойно. Опять же таблеток надыбали. Успокаивающих.

– Откуда?

– Есть там у нас одно светило-мудрило. Медсестричка бывшая, – Виталик горделиво расплылся. – Раньше в вытрезвиловке работала, так что в премудростях этих петрит.

– Хорошее дело!

– А я что толкую! Она на бумажке нам пишет – чё там и где, пацаны потом добывают.

– Вы мне напишите, – вмешалась Ева. – У отца тоже знакомые медики есть, я попрошу, – помогут.

– Да таблетки – что, главное – жрачка.

– Тьфу ты, я же забыл… – Серега протянул Виталику пакет. – Тут хавки маленько, ну и сигареты, само собой.

– Джяст э моумент, блинз! – Виталик стянул с руки грязную строительную перчатку, упихав ее за пояс, бережно подхватил пакет. – Дзенькую, камрад!

Он явно выделывался перед Евой. Да и чего не выделываться – в тумане да без Боша безбашенного. Припомнив утреннюю беседу с друзьями, Серега нахмурился.

– Слушай, может, потолковать с вашим Бошем? Совсем ведь, гад, распоясался.

– А что вы ему втолкуете? – Виталик хрюкнул. – Он давно невменяемый.

– Все равно… Дадим по балде и завяжем в узел, – Серега понял, что и сам начинает выделываться. Боша он пару раз видел. Такому, чтобы дать по балде, нужно полкласса собрать.

– Не надо, – Виталик вздохнул. – У него в черепушке и так все отшиблено напрочь. А в узел завяжете, как-нибудь опять развяжется. Еще и хуже будет.

– Тогда пэпээсникам сдать. Пусть снова посадят.

Виталик помотал головой.

– Как-нибудь и без нас посадят, зачем руки марать.

Слышать от него про «марать руки» было немного странно. Серега невольно покосился на чумазые ладони Виталика, мельком взглянул на Еву. Но нет, девочка слушала с серьезной миной, насмешничать не спешила. Судя по всему, присутствие чумазого Виталика ее ничуть не смущало. К слову сказать, не было в ее взгляде и корявого сочувствия. То есть бывает такое – вроде умиляются, жалеют, а окружающим кисло и противно. С Евой все обстояло иначе. Серега даже не понял сразу, в чем тут фокус. А когда понял, изумился. Смех смехом, но для нее, вполне обеспеченной горожанки – с родителями, с обстановкой и крышей над головой – бездомный бродяжка был своим человеком! Что-то такое наверняка почувствовал и Виталик, иначе не пытался бы шутить и выдрючиваться.

– Короче, спасибо за хавку. И это… Если что, заходите, посидим.

– Где там у тебя сидеть-то?

– Найдем где, какие проблемы! Стульев нет – газет настелем. Свечей зажжем. Все, как в царские времена!

– Пожара не боитесь?

– Пожара не бояться – в лес не ходить. Да и нечему там вроде гореть. А загорится, так вода всегда рядом. – Виталик указал в сторону заводика. – Там вот тоннельчик такой – в аккурат под забором сворачивает направо, а после – еще шагов десять, и начинается водопад.

– Водопад?

– Ага, самый настоящий. Главное, что вода теплая. Даже зимой можно мыться.

– Техническая, наверное?

– А тебя напрягает? Мыться и технической можно.

– Можно-то можно… – Серега взглянул на собеседника и заткнулся. Про вредность и прочие благоглупости заикаться и впрямь не стоило.

– А без Боша хорошо! – продолжал разглагольствовать Виталик. – Нормально живем. Пацаны телевизор обещали притащить. Антенну выведем, передачи станем смотреть. Шоу, блин, Малахов плюс-минус…

– Без электричества, что ли?

– Почему без электричества? Здесь все есть – вода, электричество. Надо уметь искать! – Виталик браво подмигнул. – Только, когда снег посыплет, все равно свалим. К морю да на юга жаркие. В песочке, блин, поваляемся!

– Ты уже который год обещаешь.

– Теперь, точняк, свалим! – Виталик важно закивал. – Водила свой появился. Толик. Раньше на «газели» мебель развозил, на такси бомбил. Теперь у нас загорает.

– Ну, если водила объявился… – Серега переглянулся с Евой. – Ты про лекарства это… В самом деле, черкни записульку. Мы посмотрим, что можно достать.

– Ага, – Виталик вновь щербато улыбнулся. – И мяч в следующий раз приносите.

– Мяч?

– Ну да… В футбол поиграть. У нас там стадион целый – простаивает зря.

– Стадион?

– Ну да. Под землей. А еще там зал тренажерный, батут… Прыгаем – и макушкой о потолок. Прикольно! Кто сильно прыгает – даже наружу вылетает, как снаряд бронебойный…

Серега с опозданием допер, что его разыгрывают. Виталик радостно заржал, тут же раскашлялся.

– Ладно, некогда мне тут с вами… Свежий воздух – он для легких полезен в меру. Бывайте!

– И тебе пока…

Махнув пакетом, Виталик шагнул назад, присел и тут же скрылся в тумане. Серега протянул Еве руку, но она не воспользовалась помощью, сама пошла вперед, ни разу не споткнулась. Серега мысленно чертыхнулся. Самостоятельная, блин!

Еще шагов через двадцать банное облако осталось позади, можно было дышать полной грудью. Дышать, правда, не очень хотелось. То ли от обилия близких машин, то ли от сказанных Виталиком слов.

Обернувшись, Ева в обычной своей прямолинейной манере задала вопрос:

– Кто он тебе?

– В смысле?

– В смысле – друг или так?

Серега замялся. Хотелось ответить фразой из Высоцкого, но он не решился. Потому что с понятием дружбы у него действительно все перепуталось. Года три-четыре назад все было ясно и просто, он бы ни на секунду не задумался над ответом, однако с тех пор многое изменилось. Определять прямо, что есть дружба, а что есть случайное знакомство, становилось с каждым годом труднее.

– Понятно… – ответила за него Ева.

– Что тебе понятно? – Сергей набычился.

– Понятно, что тебе непонятно, – Ева усмехнулся. – Да ты не дуйся, в твоем возрасте это нормально.

– А в твоем? – не удержался Сергей.

– В моем уже все и про всех знают, – серьезно откликнулась она. – Иначе не выжить. А к Виталику ты ходишь ради эффекта кирзового сапога.

– Какого такого сапога?

– Кирзового, – повторила она. – Армейского. После армии, говорят, все в кайф. Люди, словно одуревшие по земле порхают. Вот и ты, когда тебе плохо, ищешь того, кому еще хуже. Или не так?

Серега оторопело смотрел на Еву. Даже на миг мелькнула бешеная мысль, не дать ли ей оплеуху.

– Да ты вроде обиделся? Если так, то зря. Вполне нормальная мотивация. Тем более что можно одновременно жалеть и дружить.

– Разве жалость не унижает?

– Это ты тому идиоту скажи, который эту глупость выдумал. Унижает жестокость и равнодушие.

Серега оторопело молчал.

– Ладно, это все прошлое, а вот что у нас в будущем ожидается? Например, завтра?

Тему она сменила стремительно – почти мастерски, Сергей это сразу оценил. И внутренне попытался совершить поворот вслед за Евой. То есть вписаться в ее мысленный крендель.

– Ну… Думаю, разбор полетов будет. Народ с бодуна придет, дышать постарается в сторону. Но только бесполезно. Аврора все равно учует. А как учует, так и устроит Армагеддон с Аустерлицем.

– На второй день учебы? – Ева в сомнении качнула головой. – Вряд ли.

– Не знаешь ты нашей Авроры! – Серега хмыкнул. – А что это тебя заинтересовало вдруг?

– Ну мало ли… Надо все-таки знать, что с собой брать, во что наряжаться.

– Бери дубину и бронежилет, не ошибешься.

– Дубина у меня всегда с собой, – Ева вынула руку из кармана и показала газовый баллончик.

– Это не дубина – духи от комаров, – попробовал пошутить Серега.

– От комаров тоже нужно чем-то отбиваться, – Ева спрятала баллончик обратно в карман. Шутке Сергея она не улыбнулась. Вообще, как заметил Серега, девчонка она была на редкость серьезная.

* * *

Теория Эйнштейна почему-то не работала. Они гуляли, двигались, а время не растягивалось. Наоборот – проглатывалось какими-то несуразно огромными кусками. Серега еще и проголодаться не успел, а на отцовских часах стрелка, что покороче и потолще, подползла к пяти часам. И дважды Ева доставала из кармана пачку сигарет, но, взглянув на Серегу, убирала обратно. Словно знала и чувствовала что, спутник ее недолюбливает табак. Короче, Серегу девчонка все больше озадачивала. Своим поведением, вопросами, внезапными лобовыми выпадами.

Между тем пора было забирать из садика Ленку. Эту святую обязанность Сереге вменили около года назад. Таким образом, он отрабатывал карманные деньги, и выхода иного не было – по причине шваберного облома, всеобщего кризиса и отсутствия радужных перспектив. То есть у большинства людей все было просто и ясно – если не в настоящем, то по крайней мере в будущем. Антон станет торговать воздухом, Гера покатит в армию к китайским тушканчикам, Сэм проползет в олигархи и примется крутить топливные краники, Анжелка сделает Сереге книксен и выскочит замуж за какого-нибудь урода-миллионера. Даже будущее Виталика рисовалось в общем-то в розовых тонах: темной ночкой парни выберутся из своей парящей берлоги и, угнав джипарь пошикарней, ломанутся на юг – сквозь кордоны и ураганы, с запасом столовских булочек и ворованного бензина. До моря, может, не доберутся, но широту обновят. Серегино же будущее рисовалось абсолютно невзрачным: школа, Ленкин детсад, уроки. А потом – институт, Ленкина школа и опять уроки. А выйдет Ленка замуж, и придется уже деток ее водить – в тот же садик и в ту же школу. Выход напрашивался один-единственный: опередить Ленку и жениться первому. На той же дуре Анжелке, пока она не встретила своего миллионера. Понадеявшись, что после свадьбы девчонка постепенно поумнеет. Такое, говорят, тоже случается…